Принцесса и чудовище Афанасьев Роман

Де Грилл словно только и ждал этой команды. Он сорвался с места и бросился в атаку на замешкавшихся убийц. На ходу он подхватил с пола второй клинок и обрушился на тех троих, что закрывали проход к двери. Воины, еще недавно прикрывавшие собой герцога, бросились на помощь товарищам, но опоздали — Де Грилл в мгновение ока пронзил грудь одного из раненых, который даже не успел поднять клинок, чтобы отразить удар. Второму он с размаху разрубил колено, прикрылся от выпада третьего, отвел его клинок, сделал шаг вперед и, очутившись лицом к лицу с врагом, ударил лбом в его переносицу. Тот отшатнулся, Эрмин отпихнул его, взмахнул мечами, скрещивая клинки, и голова убийцы, срезанная, словно ножницами, взлетела к потолку.

Оставшиеся в живых стражники навалились на советника с двух сторон, но Эрмин, заполучивший второй меч, словно раздвоился. Он защищался и нападал одновременно, стелился по полу, колол и рубил. В мгновение ока он свел все преимущество убийц к нулю, перепорхнув на стол, а с него за спину врагам. Те вынуждены были защищаться, и Эрмин, яростно атакуя, оттеснил их к дверям.

Из порезов, покрывавших грудь и руки Эрмана, текла кровь. Алый рубец рассекал щеку, грудь зудела от порезов, но глаза его горели жаждой мести. Не обращая внимания на раны, он бросался на врагов, осыпая их градом ударов. Прижатые к дверям убийцы отчаянно защищались, не в силах усмирить бурю, принявшую человеческий облик. Им не хватало места, и вскоре один из них повалился на пол, зажимая распоротый живот. Второй, воспользовавшись случаем, пихнул товарища под ноги обезумевшего демона с двумя клинками и выскочил из спальни, захлопнув за собой дверь.

— Быстрей, — крикнул Эрмин, подпирая дверь плечом, — Геор, беги!

Король, отшвырнул свой бесполезный меч, выскочил из-за кровати и бросился в дальний угол комнаты, к тайному ходу, проложенному между стенами дворца.

В этот момент дверь взорвалась.

От сильнейшего удара обе створки разлетелись в щепки. Де Грилла отшвырнуло назад, он упал на спину и проехался по паркету до самых ног короля, замершего посреди комнаты.

— Эрмин! — крикнул Геордор, склоняясь над другом и пытаясь ухватить его за плечи.

Но советник уже поднимался на ноги. Ухватившись за руку короля, он встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов к двери. И остановился.

Там, на пороге, стоял маленький человечек, с ног до головы закутанный в черный плащ. Широкополая шляпа скрывала его лицо. Казалось, что в спальне короля появился сгусток темноты, волею случая принявший облик человека.

— Кто ты? — хрипло спросил советник, поднимая клинки.

Человек не ответил. Его голова медленно поднялась, и шляпа наконец открыла его лицо.

Посиневшее и распухшее, оно казалось неуместным светлым пятном в этом черном окружении. Рот приоткрыт, засохшие губы обнажили пожелтевшие остатки зубов, глаза смотрят в разные стороны, словно насмехаясь над собеседником. Правая щека прогнила насквозь, на подбородке видны следы засохшей слизи.

Этот человек был мертв — и довольно давно.

— Волдер, — прошипел Де Грилл и сплюнул на пол. — Я должен был догадаться…

Чуть пригнувшись, словно охотящийся кот, он двинулся вперед, пробуя воздух перед собой клинками. Лицо мертвеца затуманилось, поплыло, как тающий воск, и превратилось в темное пятно. В тот же миг черная фигура, стоящая на пороге спальни, очутилась перед советником. Взметнулся черный рукав — и на свет появился сверкающий клинок, молнией низринувшийся на защитника короля.

Эрмин вскинул меч, отражая удар, и взмахнул второй рукой, готовясь нанести ответный удар…

Клинок мертвеца коснулся меча Де Грилла и вспыхнул алым. Пылающее лезвие без труда прошло сквозь сталь, как сквозь масло, и обрушилось на плоть советника короля. Огненная полоса разрубила ему плечо, вошла в грудь и остановилась только в животе. Перед глазами Эрмина вспыхнуло алое пламя, и он повалился на спину, уже не чувствуя боли. Мечи выпали из его рук и со звоном покатились по полу. Советник упал следом и сквозь багровую пелену, стоящую перед глазами, увидел, что черный человек перешагнул через него, как через простое бревно. Де Грилл, не желая признавать себя умершим, попытался схватить мертвеца за ногу, но его холодеющая рука ухватила лишь черный туман.

От этого усилия изо рта Эрмина брызнула фонтаном кровь, а рука бессильно упала — тело больше не слушалось, хотя дух отчаянно сопротивлялся, отказываясь умирать. Голова Де Грилла откинулась навзничь, но он все-таки скосил глаза, пытаясь хотя бы увидеть врага…

Его угасающее сознание, уходящее все глубже в темноту, успело отметить только протяжный крик, завершившийся ударом. Что-то прокатилось по полу, и в поле зрения умирающего Эрмина Де Грилла появилась отрубленная голова.

Седые кудри Геордора Вер Сеговара Третьего слиплись от крови. Рот открыт в последнем крике, глаза закатились, светя белками в темноту спальни.

— Мой король, — выдохнул советник, мешая слова со сгустками крови, текущей изо рта.

Глаза его застыли, тело забилось в судорогах, выпуская остатки жизни на залитый кровью паркет. Свет перед глазами Эрмина Де Грилла померк, превращаясь в крохотную звезду. Потом исчезла и она. Эрмин завис в темноте безвременья, растворяясь в ней, словно в зыбком тумане. Но в последний миг, когда его жизнь уже ушла, а смерть только вступала в содрогающееся тело, он успел подумать о том человеке, что был сейчас так далеко.

Осенняя ночь выдалась холодной. В такое время путнику хорошо греться в пустой и сонной таверне. Сидеть у камина, за дощатым столом, вдыхать аромат острой похлебки, горячей, словно пламя, и чувствовать, как по усталому телу разливается теплая волна от стаканчика крепкой настойки, поднесенной заботливой хозяйкой. Хорошо в это холодное и сырое время глотнуть с деревянной ложки горячий наваристый суп, чувствуя, как от поступающей дремы слипаются глаза, и довольно сощуриться в предвкушении сна на жесткой, но теплой постели.

Сигмон не был таким путником. Он мчался в холодную ночь, пригнувшись к гриве своего коня и чуть ослабив поводья. Он даже не смотрел на дорогу. Вернее, смотрел, но видел перед собой не деревья, едва заметные во тьме, не подернутую инеем траву, разросшуюся на обочинах, не толстые ветви, нависавшие над головой. Ла Тойя видел совершенно иное, то, что навсегда запечатлелось в его памяти.

Вороной, словно чувствуя тревогу хозяина, шел бойкой рысью. Иногда срывался в галоп, пытаясь развеять печаль седока. Сигмон не обращал на него внимания, полностью доверившись четвероногому другу. Ворон — получивший свое имя в наследство от предыдущего скакуна Сигмона — оказался на диво крепок, вынослив и сообразителен. В нем не было тупого безразличия тягловых коняк, он жил полной жизнью, частенько демонстрировал свой дурной нрав, но, похоже, навсегда влюбился в того, кто однажды ночью вырвал его из размеренной жизни военного гарнизона и увлек за собой в ночь. Ла Тойя не раз уже удивлялся, как такой скакун очутился в армейских конюшнях, но потом решил, что невольно обокрал либо коменданта, либо еще какого-то высокого чина, который мог позволить себе купить такое сокровище. Но жалоба на самоуправство королевского гонца так и не поступила, и граф перестал терзаться по этому поводу. Он просто благодарил судьбу за такой подарок и старался не искушать ее, разыскивая настоящего хозяина скакуна. Тем более что у него и так было достаточно поводов для размышлений.

Конь уносил его в ночь, все дальше от столицы, где осталось его сердце. Сначала Сигмон честно пытался думать о поручении Де Грилла, но чем дольше он оставался наедине с собой, тем больше он думал только о себе. Ла Тойя знал секрет долгих путешествий — не следует гнать коня, пытаясь за ночь одолеть два дня пути. Нужно двигаться не быстро, но равномерно, незаметно для глаза глотая мили одну за другой. За день Сигмон отъехал от Рива достаточно далеко. И, как положено путнику, решил провести ночь в таверне, дав отдых еще не измученному, но все-таки уставшему скакуну.

Он честно заплатил за комнату и место на конюшне. Отведал острого супа и даже лег спать пораньше, когда солнце еще только садилось за горизонт. Ему даже удалось заснуть.

В полночь он проснулся.

Во сне он видел то же, что и наяву, — остроносое лицо северной девчонки с огромными глазами, в которых плескался восторг. Вэлланор, принцесса Борфеймов, преследовала его и днем, и ночью.

Сердце рвалось из груди. Хотелось кричать и крушить все, что подвернется под руку. Зверь рычал и рвался с привязи, словно враги окружали хозяина со всех сторон, грозя нанести смертельный удар. И тогда Сигмон испугался.

Он собрал вещи, вихрем скатился по лестнице, напугав дремавшую у камина хозяйку таверны, влетел в конюшню. Ворон встретил его тихим ржанием — словно всю ночь только и ждал, когда хозяин появится на пороге.

Оседлав скакуна, Ла Тойя умчался в темноту, надеясь, что стылая осень остудит жар, пылающий внутри, и успокоит зверя. Он боялся сам себя. Боялся того, что не сдержится, что внутренний поводок лопнет, и обезумевший королевский гонец и в самом деле начнет крушить все вокруг себя, пытаясь выплеснуть горечь и ярость, сжигавшие его изнутри, словно яд. В тавернах наверняка видали такое не раз — когда отчаяние мимохожего бродяги, выпившего лишку, выплескивается на тех, кто имел несчастье очутиться рядом. В тавернах буянов умели усмирять. Вот только… Вряд ли им удалось бы усмирить чудовище, сорвавшееся с привязи и обезумевшее от злости на самого себя и на весь мир. Поэтому граф Сигмон Ла Тойя почел за лучшее покинуть постоялый двор до того, как случится несчастье, и теперь черный конь уносил его в ночь, пряча в темноте осеннего леса. А Сигмон, прикрыв глаза, грезил наяву.

Он вновь и вновь видел Вэлланор, робкую принцессу, совсем непохожую на ривастанскую знать. Не принцессу — поправлял он себя. Нет. Уже королеву Ривастана. Вэлланор Сеговар, законную правительницу земель и добродетельную супругу короля Геордора.

При мысли о короле у Сигмона перехватывало горло. Он не мог… не мог ненавидеть старика, доживавшего свой век на пустом троне. И все же ненавидел. И одновременно жалел. И завидовал.

Ла Тойя уехал из Рива еще до того, как было объявлено о наследнике. Но и добрые, и худые вести летят на крыльях, они разносятся быстрее, чем скачут самые быстрые скакуны. Известие о том, что Вэлланор носит под сердцем ребенка Геордора, настигло Сигмона на очередном постоялом дворе, куда он завернул, чтобы дать краткий отдых скакуну и своей спине. Там, за столами, вытащенными во двор, уже отмечали радостную весть. От краснорожего крестьянина, налитого до бровей кислым пивом, граф Ла Тойя и узнал о причине всеобщего веселья. Он не сделал ничего, даже с места не сдвинулся, не пошевельнулся. Но собеседник отшатнулся, словно от удара, пал наземь и на карачках поспешил укрыться под крепким дубовым столом. Сигмон же развернулся и, взлетев в седло, уехал прочь.

В минуты просветления он стыдил сам себя. Как смеет он злиться на чужую супругу, за что? За то, что верная жена подарит мужу ребенка? Да не просто ребенка, а наследника трона, продолжателя славного рода, которому отныне не суждено завершиться на ослабевшем старике? Как смеет злиться он, по какому праву?

И все же Сигмон злился, дрожал от ярости, пугая Ворона и самого себя. Кто он? Случайный прохожий, слуга престола, посмевший навсегда запомнить бледное лицо девчонки, спрятавшейся под сосной от банды убийц. Но в тот миг, когда ему удавалось убедить себя в том, что все его чувства лишь плод воображения, предательская память подсовывала картинки, которые он предпочел бы навсегда забыть.

Бледное личико принцессы так близко, что можно дотянуться до него губами. Глаза раскрыты, в их глубине смешались страх и облегчение. Бледная от холода щека испачкана грязью, а в золотистых волосах — сухие иголки.

Ее рука сжимает его локоть, они так близко, что непонятно, кто кого поддерживает. Сигмон ощущает тепло чужого тела, чувствует, как бьется пульс принцессы. Совпадая с его собственным.

Мелькает в темноте пятно бледного лица, и щеку обжигает робкий поцелуй. Всего лишь мимолетное прикосновение мягкой кожи к заросшей щетиной щеке. Не больше того. Но это робкое касание сильнее удара железной перчаткой, бьет наотмашь, клеймит раскаленным металлом. Навсегда.

Зверь утробно рычит в груди — Вэлланор… и сразу рявкает — мое!

Сигмон зарычал и сам, вжимаясь лицом в черную гриву скакуна. Он давно забыл, что бывает так больно. Казалось, все осталось в прошлом. И сердце затянула чешуя, такая же, как на его груди. Но нет. Еще болит. Кровит, как содранная болячка. За что? Почему — она? Не служанка из замка, не графиня на балу, почему — королева? Почему — сейчас? Бежать. Прочь беги, проклятый зверь, спасайся от худшего кошмара в твоей жизни. От искушения, от соблазна — ответить на улыбку. Увидеть еще раз и не сдержать стук сердца. От памяти о поцелуе и от предательского шепота в душе.

Вскинув голову, Сигмон протяжно взвыл, чувствуя, что сейчас разорвется от ярости и боли. Вороной вздрогнул и пустился галопом, унося всадника в темноту осеннего леса, не разбирая дороги. Зверь, метавшийся в груди Ла Тойя, вырвался на свободу в диком вое, рвущемся к луне, повисшей над верхушками деревьев. Луне, окрашенной багрянцем.

Сигмон Ла Тойя, растворившийся в звере, тоже кричал, пытаясь взять на поводок чудовище, рвущееся на свободу. Кричал от натуги, пытаясь запрятать ярость обратно, в самый дальний уголок, туда, где было логово зверя. Он проигрывал, уступал зверю, все глубже увязая в темноте, поднимавшейся из глубин сознания удушающим облаком. Проигрывал до того самого мига, когда краем глаза увидел темный комок, упавший сверху.

Инстинкты взяли верх. Зверь ощерился, мигом стряхнув с себя печаль, а Сигмон Ла Тойя, разом пришедший в себя, выхватил клинок.

Ворон не сбавил хода, и графу пришлось оглянуться. А потом снова взглянуть вперед, когда новая тень пала сверху, мазнув по лицу чем-то невесомым и мягким.

Он натянул поводья, и вороной захрипел, вспахивая копытами сырую землю, встал на дыбы и отчаянно заржал, роняя пену с вывернутых губ. Сигмон приподнялся в седле, занес клинок для удара… Он чувствовал боль, ощущение близкой опасности пронзало молнией от головы до пят.

Вслушиваясь в примолкший лес, Ла Тойя осмотрелся. Темнота давно не была помехой для его глаз. Он видел то, чего не смог бы разглядеть в темноте и филин. И все же он не видел ничего. Ничего, способного угрожать ему так сильно, что зверь сорвался с привязи.

Опустив глаза, Сигмон стал всматриваться в дорогу и отнюдь не сразу заметил темный комок, лежавший у обочины. Спешившись, он подошел ближе, вытянул клинок, пытаясь дотянуться до странной штуки острым кончиком меча.

На сырой земле лежала мертвая сова. Небольшая птица со странно свернутой набок головой. Сигмон нагнулся, рассматривая неожиданный трофей, и тут же распрямился, заслышав шорох над головой. Он вскинул клинок к небу, защищаясь от неведомой угрозы, и, словно в ответ на его движение, из листвы выпал маленький комочек перьев и подкатился к ногам Сигмона. За ним — второй. Из кроны соседнего дерева выпал еще один — совсем уж крохотный.

Сигмон попятился к вороному, чувствуя, как волосы на затылке становятся дыбом, словно шерсть на загривке озлобленного зверя. По спине пробежала холодная молния, и зверь внутри завыл — уже не от злобы и ярости, а от горя. Тяжело и гулко — как по покойнику.

Сигмон резко обернулся, глянул назад и задрожал. Дорога, по которой он проехал, была усеяна маленькими трупиками лесных пичуг. Они падали с деревьев, как ленивый град. Маленькие — медленно, не торопясь, с легким шелестом опускаясь в высокую траву. Крупные птицы сыпались из крон деревьев, накрывая Ла Тойя небывалым дождем, дождем смерти.

Дрожащей рукой граф вложил клинок в ножны. Птицы. Сигмон знал только одного человека, который мог управлять пернатыми. И, если копнуть поглубже, он и не был человеком.

Вскочив в седло, Сигмон рывком натянул поводья, и вороной заплясал под ним, разворачиваясь в ту сторону, откуда только что примчался, подгоняемый воем зверя.

— Де Грилл, — шептал Сигмон, обмирая от чувства близкой беды. — Что там у вас творится, прах тебя возьми…

Яростно вскрикнув, он ударил Ворона каблуками. Тот обиженно всхрапнул и взял с места в галоп, разбрасывая копытами комья сырой земли.

Сигмон Ла Тойя мчался по ночной дороге обратно в Рив. Туда, откуда только что бежал, подгоняемый яростью и болью, которую по ошибке принял за свою. Теперь Сигмон знал, это была чужая боль.

Чужая боль, и чужая смерть.

Вэлланор сидела на огромном каменном троне, вцепившись руками в жесткие деревянные подлокотники. Она сидела ровно, боясь откинуться назад и прижаться спиной к широкой каменной спинке. Высоко вскинув голову с маленькой золотой короной, терявшейся в золоте ее волос, она смотрела вперед, в огромный пустой зал. Сквозь стрельчатые окна бил солнечный свет, окутывая королеву Ривастана светящимся плащом. Королева дрожала. Ей было холодно и страшно.

Всю ночь она провела в своей спальне. Легла рано и сразу заснула, но в полночь ее разбудили шум и крики. Вэлланор вскочила, накинула на плечи толстый плед и позвала служанку. Никто не ответил. Зато ей стало слышно, как кто-то кричит внизу, в тронном зале. Ей сразу вспомнился дом — холодные стены Каменных Чертогов и долгие ночи, когда маленькая Вэлла лежала без сна в своей холодной постели, прислушиваясь к крикам за стеной. Там, дома, она знала, что дед снова развлекает гостей. Или гости развлекают его. И внучке лучше лежать тихо, стараясь не напоминать о себе. Но сейчас… Она королева. Она хозяйка этого дома.

Вэлланор поднялась и сама открыла тяжелые двери ее спальни. За широкими створками ее ждали два человека с мечами наголо. Увидев королеву, они бесцеремонно преградили ей путь и велели оставаться в комнате. Они пытались быть вежливыми, но это плохо им удавалось. Вэлланор отступила в спальню, прикрыв за собой двери. Она не решилась спорить с этими охранниками, не имевшими никакого отношения к королевской страже.

Закрывшись изнутри, Вэлланор бросилась в постель и закуталась в одеяло. Ее всю трясло. Она не знала, что происходит в замке, и боялась даже предположить, что ее ждет. Обрывки сотен книг и легенд вертелись в ее голове, но лишь мешали мыслить и пугали до дрожи в коленках.

Через час, не в силах выносить бездействие, Вэлланор вскочила и заметалась по комнате, как зверек в золоченой клетке. Она шагала из угла в угол, бормоча молитвы древним богам Северных гор и проклиная свое бессилье. Ей оставалось только ждать. Ждать, надеяться и мучаться от подозрений, которые ранили не хуже клинка.

Еще через час двери распахнулись, и в спальню вошел ее дядя. Вэлланор с плачем кинулась ему на шею. Она надеялась, что Бертар ее успокоит, что он принес радостные вести. Вэлланор ошиблась.

Уже позже, сидя на постели со стаканом красного вина в руке, который ей принес сам дядя, она слушала страшные слова, пытаясь воспринять их. И никак не могла заставить себя поверить. Ночь обернулась мороком, ужасным сном, самым худшим из кошмаров. Какая-то часть Вэллы еще надеялась, что скоро она проснется и все закончится. Но разум наследницы трона Тарима уже принял то, что отказывалось принимать сердце юной королевы.

Ее венценосный супруг, король Ривастана, мертв. Убит заговорщиком — безумным графом Птахом, чудовищем в человеческом обличье, пытавшимся захватить власть в королевстве и потому безжалостно истреблявшим всех верных слуг трона. Но все закончилось, говорил герцог, все позади. Заговорщику удалось бежать, но его сообщники мертвы, опасности больше нет. Погибли только король и его дальний родственник, один из наследников трона, который мог помешать Птаху, расчищавшему себе дорогу к власти. Вэлланор ничего не грозит. Она по-прежнему королева. И должна безропотно переносить тяготы и лишения, как и положено венценосной особе, в чьих жилах течет северная кровь гордых Борфеймов.

Вэлланор держалась до самого конца. И лишь потом, когда дядя замолчал, она все-таки заплакала. Всхлипывая, она уткнулась в одеяло, а герцог гладил ее по голове с неловкостью воина, у которого никогда не было дочери.

Потом она провалилась в забытье, где сон мешался с реальностью. Очнулась только утром. Незнакомая служанка, которую она никогда не видела раньше, помогла ей одеться. Потом в комнату зашел дядя и отвел ее в тронный зал. Там, в полутьме и тишине, он усадил ее на каменный трон Сеговаров и велел хранить спокойствие, что бы ни случилось.

Королева Ривастана послушалась. Она так и сидела — боясь пошевелиться и выдать себя. Она все поняла. Рожденная в Каменных Чертогах, недалеко от ступенек трона, что так часто были обагрены кровью, она не была наивной. Вэлланор прекрасно понимала, кто стоял за убийством короля и его слуг. Она знала, кто именно расчищал дорогу к власти над огромной и теплой страной, которая может стать настоящим рогом изобилия для маленького и бедного северного королевства. Это было разумно. Так делали все правители — брали то, что могли взять.

И все же Вэлланор не могла смириться с тем, что у нее забрали все. Мечты, надежды, новую жизнь, супруга, которого она не успела полюбить, и все то, что подарила ей судьба.

Теперь Вэлланор Сеговар, королева Ривастана, знала, как попадают в летописи и легенды. И горечь этого знания обжигала каленым железом стыда за свою глупость, за свои мечты, за фантазии и надежды. Вэлла больше не хотела быть королевой, чье имя останется в пыльных книгах и которую будут жалеть девочки, читая о ее потерях и невзгодах. Теперь Вэлланор не хотела этого. Но было уже поздно.

Она сидела неподвижно, глядя в пустой зал. У дверей стояли всего двое часовых — широкоплечие воины в черных плащах, в чьих лицах она узнавала знакомые черты северян. Они молчали и не шевелились, сливаясь с серыми стенами замка, словно потускневшими этим днем.

В зал иногда заглядывали люди. Вэлланор не узнавала их лиц и оставалась неподвижной, стараясь не замечать их жадные изучающие взгляды. Она оцепенела от страха и горя. Превратилась в немую каменную статую, предмет интерьера, который отныне будет украшать собой тронный зал. Вэлланор знала, что теперь это станет ее судьбой.

Потом в зал вошел герцог Борфейм. Он привел с собой десяток изрядно помятых придворных. Подведя их к трону, он представил их Вэлле как Совет Лордов, готовый помочь ей преодолеть легкую смуту, начавшуюся в городе, а потом поддержит, когда настанет время управлять страной. Вэлланор равнодушно кивала, не в силах выдавить из себя хотя бы подобие улыбки. Но лорды, больше похожие на торговцев, приняли это как должное. Они кланялись ей, бормотали что-то под нос, выдавая свои неуклюжие и глупые слова за искреннее сочувствие, и быстро покидали зал. Последним ушел дядя. И Вэлла была очень рада, что он так и не обернулся, поскольку тогда он увидел бы ее взгляд. Взгляд, в котором ненависть всплывала из глубин боли и страха, выплавленная в пламени того самого гордого духа Борфеймов, которым так гордился сам герцог.

Вновь оставшись в одиночестве, Вэлланор на миг почувствовала себя лучше. Настолько, что позволила себе подумать о других. Ей так не хватало поддержки. Сейчас она без колебаний отдала бы свою корону за право увидеть знакомое лицо. Эветта Брок, ставшая верной подругой, где она? Пережила ли графиня эту страшную ночь? Или она тоже попала в списки заговорщиков, как несчастный граф Птах, и была убита как его сообщница? Вэлланор нахмурилась. Она знала точно — тот, кого дядя назвал чудовищем, не был способен причинить вред ее Геордору. Да, он был мерзким типом. Скользким, подозрительным, нахальным и бесцеремонным. Таким, каким положено быть ближайшему советнику короля. Но когда он говорил с Геором, то все менялось. Вэлла ни на секунду не поверила словам дяди о том, что Птах покушался на жизнь ее мужа. Да, этот тип мог убить кого угодно. Но только не своего друга, спасшего ему жизнь. Как-то вечером Геор рассказал ей историю несчастного графа, изуродованного магами отца. И с той поры Вэлланор смотрела на советника по-другому. И сейчас она была готова отдать полжизни за то, чтобы увидеть его противное и немного страшноватое лицо. Или встретить Рона — алхимика, такого мягкого и доброжелательного, но при том совершенно искреннего, в отличие от остальных придворных. Или…

Да. Больше всего на свете Вэлланор хотела увидеть сейчас хмурого и вечно чем-то недовольного графа Сигмона Ла Тойя. Чудовище, заросшее чешуей, под которой билось самое настоящее человеческое сердце.

Вэлланор прикрыла глаза. Сигмон. Окровавленный и жестокий убийца, такой далекий от образов благородных воинов, спасавших принцесс в древних сказаниях. Верный и надежный друг, чье сердце билось в такт ее дыханию. Вэлла помнила, что он сказал тогда, ночью, в лесу: «Я всегда возвращаюсь». Сигмон Ла Тойя — последняя искорка надежды в ее окаменевшем сердце. Последний лучик, не дававший Вэлланор провалиться в темноту, замолчать навсегда, отгородившись от жестокого внешнего мира стеной видений из прошлой счастливой жизни, оказавшейся столь короткой.

По бледной щеке побежала первая слеза, обжигая замерзшую кожу, словно ручей из живого огня.

— Сигмон, — прошептала королева, вкладывая в слова всю свою боль и тоску. — Пожалуйста. Вернись.

Пряный аромат сушеных трав был таким густым, что, казалось, его можно пощупать. Острый, даже скорее едкий — он вызывал необоримое желание чихнуть. Корд не мог долго ему противиться и, заранее приготовившись к последствиям, оглушительно чихнул.

Боль полыхнула яркой вспышкой во всем теле, прокатившись огненной волной от головы до пят, да так сильно, что захватило дух. Но едва дыхание вернулось к командору, как он разразился проклятиями.

Приподнявшись на локте, он очень осторожно свесил ноги с лавки, застеленной матрасом, и аккуратно привалился к стене.

Крохотная и темная комнатка над лавкой полуэльфа была пуста. Лишь в окошко, проделанное в крыше, лился тусклый вечерний свет. Но сейчас эта комната, еще недавно служившая складом для трав, казалась Демистону самым чудесным дворцом на свете. Потому что он был жив. И даже относительно цел.

Подняв руку, Демистон осторожно коснулся пальцами лица. Кожаная нашлепка на левом глазу казалась отвратительной пиявкой, присосавшейся к коже. По словам Рона, глаз сильно пострадал от удара, но еще оставалась надежда на то, что он будет видеть. Но пока полуэльф велел не тревожить рану и страшно ругался на Корда, когда тот просил снять повязку. Эта рана тревожила Демистона больше всего, ведь новый глаз не купишь и пришьешь. И никакой протез тут не поможет. Поэтому он в конце концов убрал руку от лица и коснулся левого плеча, так плотно забинтованного, что рука не могла прижаться к телу и топорщилась, словно сломанное птичье крыло. Здесь дела были лучше. Рана оказалась серьезной, но алхимик обещал, что скоро рука будет в полном порядке, хотя Демистон и не особенно этому верил. Он видел, как люди получали такие раны. И всегда дело оканчивалось скверно. Редко кто потом мог сражаться пострадавшей рукой.

Но загадочная эльфийская медицина творила настоящие чудеса. Травы, мази, растирания и даже длинные, словно вязальные спицы, иголки — все это в умелых руках алхимика действовало не хуже настоящего колдовства. Демистон уже имел возможность в этом убедиться — прошли всего сутки с тех пор, как он в горячке метался на полу этой крохотной комнатки, а поди ж ты. Уже почти здоров — хоть сейчас на капитанский мостик. Голова ясная, горячка прошла, слабость отступила. Осталась только боль, но честная и прямая боль, которая лишь предупреждает о том, что раны еще есть, а не сводит хозяина в могилу.

Для пробы сил Демистон согнулся пополам и вновь удивился — движение далось ему без труда, даже в голове не вспыхнула уже привычная боль. Плечо ныло, глаз зудел, но это были мелочи. Если разобраться, ему полагалось уже лежать на кладбище, а не сидеть на лавке. И все же…

Не разгибаясь, Демистон ощупал сломанную ногу. Вчера ночью Ронэлорэн плотно забинтовал левую лодыжку командора, а сверху обмазал ее какой-то глиной с травами. Сейчас эта смесь запеклась и образовала твердый кокон, напоминающий обожженный кирпич. Нога, попавшая в необычный доспех, страшно чесалась, но Корд так и не придумал, как ее почесать.

Выпрямившись, командор потянулся к маленькому столику, стоявшему рядом с импровизированной кроватью, и, морщась от боли в плече, ухватил прозрачный бокал с какой-то алой жидкостью. Поднес к губам, сделал большой глоток. Потом, чуть поразмыслив, допил все остальное и вздохнул с облегчением. Зелье, оставленное Роном, было отвратительно на вкус. Одновременно и горькое, и соленое, и кислое, причем сильно отдающее плесенью. Но Демистон был этому только рад — именно эта смесь и поставила его на ноги утром. К настоящему моменту он выхлестал уже кувшин этой дряни и привык к ней настолько, что теперь даже не морщился, выцеживая очередной стакан.

Зелье подействовало быстро. Голова закружилась, по жилам пробежал огонь, разгоняя подступивший холод. Демистон ощутил, как силы возвращаются к нему. Он даже прикинул на глаз расстояние до двери. Если бы не сломанная нога, он, быть может, попробовал бы пройтись по комнате. Алхимик бы страшно разозлился, но сейчас Корду некогда было валяться в постели. Рон и так отчаянно рисковал, предоставив убежище преступнику, за которым наверняка охотилась едва ли не вся обновленная стража Рива.

Словно отзываясь на его мысли, за дверью заскрипели старые ступеньки лестницы. Демистон быстро, но без суеты, достал из-под подушки широкий нож, который он даже в забытьи не хотел выпускать из рук, и прищурился, разглядывая дверь.

Когда она распахнулась, командор, несмотря на свой бравый вид, вздохнул с облегчением.

— А ну, ложись! — замахал на него руками алхимик. — Немедленно в постель!

— Что там? — жадно спросил Корд. — Что в городе?

— Ложись, — велел Рон, ставя на столик корзину, прикрытую полотенцем. — Сначала осмотр, потом разговоры.

Командор поджал губы и осторожно опустился на кровать, стараясь как можно меньше шевелиться. Алхимик быстро ощупал его ногу, потом задрал рубаху, рассматривая живот. Потрогал нашлепки липкого пластыря, прикрывающие мелкие раны, кивнул, потом занялся плечом. Корд лишь сдавленно шипел сквозь зубы, чувствуя, как ловкие пальцы Рона мнут податливую плоть. Потом алхимик очень осторожно приподнял кожаную повязку на глазу и внезапно довольно заухал сытым филином.

— Что? — с тревогой спросил Корд.

— Жить будешь, капитан, — отозвался алхимик, осторожно возвращая повязку на место. — Тебе очень повезло. Два раза. Сначала, когда ты получал эти раны, а потом, когда попал ко мне в руки.

— Это я уже понял, — проворчал Корд.

— Легендарная пиратская удача, а?

— Хватит, — одернул его Демистон. — Судя по всему, ты не принес срочных вестей, если тратишь время на пустую болтовню. Но все же, расскажи, что происходит в городе.

Рон взял корзину и осторожно поставил ее на живот пациенту.

— Ешь, — велел он. — Тебе это пойдет на пользу.

— Что с Эветтой? — напрямую спросил Корд. — Ты ее видел?

— С ней все в порядке, — отозвался Рон, присаживаясь на низкий табурет. — Она у себя в особняке.

— Проклятье! — воскликнул Корд, рывком садясь на кровати. — Я же велел ей бежать прочь из города!

— А она послала тебя подальше, — заметил в ответ алхимик. — Я прекрасно помню, как вы тут у меня скандалили. Она орала на тебя, ты на нее, вдобавок ты размахивал руками, брызгая кровью во все стороны.

— Она обещала, — прорычал Демистон. — Обещала спрятаться!

— Она и спряталась, — махнул рукой Рон. — У себя в особняке. Не беспокойся, пока жива королева, Эветта всегда будет под ее защитой. Сейчас графиня ждет вызова во дворец. Ее уже предупредили, что Вэлланор будет нуждаться в ее услугах.

— Но эти негодяи…

— И пальцем ее не тронут. Скорее будут использовать графиню, чтобы оказывать влияние на королеву. Только чудится мне, что милая Эветта вскоре окрутит этого северного герцога, как паук муху. Ты давай ешь.

Корд со злостью сорвал полотенце с корзины, извлек из нее огромный копченый окорок и с ненавистью впился в него зубами, словно перед ним был враг.

— Крепкий ты мужик, Корд, — задумчиво произнес алхимик, наблюдая за тем, как командор, которому положено было лежать и тихо постанывать, расправляется с окороком. — Но, знаешь, на твоем месте я бы поостерегся спорить с этой красоткой. Я и раньше знал, что она не изнеженная девица. Но когда она появилась на пороге моей лавки, таща тебя на плечах… Лично я больше никогда не буду с ней спорить. Особенно если у нее под рукой окажутся различные тяжелые предметы.

— Мы с ней еще поговорим, — нахмурясь, пообещал Демистон. — Потом.

— Вы уже достаточно поговорили здесь, у меня. Не дом, а постоялый двор какой-то. То пьянствуют неделями, то бранятся, то кровью брызжут…

— Пьянствуют? — удивился Корд, доставая из корзины бутылку вина. — Я вроде бы…

— Не обращай внимания, — махнул рукой алхимик. — Это я не о тебе. Как, кстати, ты встретился с Эветтой? Ты мне вчера начал рассказывать, но потом уснул, и я решил тебя не беспокоить.

— Она встретила меня у ворот, — отозвался командор. — Вернее, подобрала. Я полз через площадь, уже ничего не понимая, полз в особняк Броков. А она, узнав, что творится в городе, бросилась на улицу. Ночью. Одна.

— Зачем? — удивился Рон.

— Предупредить меня. И чуть не наступила мне на руки, когда выбегала из калитки.

— Опять повезло, — бросил алхимик. — Если бы она затащила тебя к себе, а потом попыталась найти лекаря… Может, все сложилось бы по-другому.

— Может быть, — согласился Демистон. — Но когда я представляю, что меня, здорового увальня, тащила на себе хрупкая Эветта, то…

— Остынь, — посоветовал алхимик. — Хотя нет, продолжай. Тебе полезно немного поволноваться, чтобы разогнать кровь по жилам.

— Нет, — отрезал командор. — Это ты продолжай. Что творится в городе?

— Дрянь дело, — нахмурился Рон. — Борфейм пытается взять власть в свои руки. У него небольшой отряд северян, но городская стража на его стороне. Уже объявлено, что Вэлланор будет править Ривом. Это успокоило народ и заставило задуматься о будущем всякую титулованную мразь. Они уже потянулись во дворец, беседовать с герцогом. Всем ясно, что делами будет заправлять именно он. Но формальности соблюдены, на троне — королева, а герцог заменяет ей отца.

— А что горожане?

— У них свои заботы. В городе смута. Некоторые призывают к восстанию, за ними охотится стража. Из разных щелей повылезала городская шваль, чтобы, пользуясь случаем, безнаказанно пограбить богатые дома. Смерть, огонь, кровь — вот что нынче творится в Риве.

— Королева точно жива? — с подозрением осведомился Корд.

— Я ее не видел, — признался Рон. — Но все говорят, что она жива. Это понятно, Борфейму выгодно, чтобы она оставалась на троне в роли куклы.

— Значит, Геордор мертв, — командор помрачнел и сделал большой глоток из бутыли. — И Птах.

— Говорят, что Птах бежал, — алхимик пожал плечами. — На него сейчас валят все, от убийства короля до шпионства в пользу Волдера.

— Мерзавцы, — бросил Корд. — Жаль, что не всех мы посадили.

— Всех не пересажаешь, некем будет править, — задумчиво заметил Рон. — Понимаешь, заговорщиков на самом деле немного. Но остальные им подчинятся, у них просто не будет другого выхода. Очень многие примут королеву как законную правительницу. Другим нужно, чтобы прекратились свары и не было гражданской войны, которая разорвет королевство. А война обязательно будет, если новый правитель не прижмет тех, кто уже начинает заявлять права на престол. А еще громадному количеству людей просто все равно — кто там сидит на троне. Понимаешь?

— Понимаю, — буркнул Корд. — Я видел такое и раньше. Но сейчас… Сейчас дело касается нас.

— Мы-то тут при чем? — искренне удивился Рон. — Мы не наследники, не претенденты на трон.

— Поверь, — выдохнул командор, — стоит Борфейму немного прийти в себя, как он начнет охоту на заговорщиков. В чье число обязательно попадут те, кто верно служил погибшему королю. А это и я, и Эветта, и, между прочим, ты.

— И Сигмон, — добавил алхимик и покачал головой. — Да. Ты прав. Я действительно уже забыл, как это бывает. Нужно бежать из Ривастана. Вот только сначала немного подлатать тебя, предупредить Сигмона, уговорить Эветту…

— И бежать, — кивнул командор. — И лучше бы все это сделать прямо сегодня.

— Меня беспокоит Сигги, — сказал Рон. — Как бы он не натворил дел, услышав такие вести. Ты же знаешь, он все принимает близко к сердцу. Начинает переживать, дергаться…

— А потом дергаются все остальные, лежа у его ног, — буркнул Демистон. — Знаю. Но вот кого мне вчера не хватало, так это Сигмона. Тысячу раз жалел о том, что его нет рядом.

— Птах отправил его в Дарелен как раз накануне переворота, — сказал Рон. — Боюсь, теперь мы не скоро его увидим. Если увидим вообще. Если он успел добраться до упырей, то сейчас очень занят.

— Ты ошибаешься, Рон, — раздался тихий голос сверху. — Впрочем, как всегда.

Зыбкая тень заслонила окошко в крыше. Демистон выронил бутылку, судорожно ощупывая здоровой рукой кровать в поисках ножа.

Рослая фигура бесшумно соскользнула на пол и медленно выпрямилась прямо перед онемевшим алхимиком.

— Сигги! — возопил Рон, обретая голос. — Благие небеса! Живой!

— Сигмон? — позвал Демистон, опуская нож. — Что за чудеса…

Ла Тойя обернулся, кивнул командору. Его взгляд задержался на черной повязке на лице Корда, но на секунду, не больше. Потом королевский гонец обернулся к довольно ухмыляющемуся полуэльфу.

— Что здесь творится? — бросил Сигмон. — Рассказывай.

Улыбка Ронэлорэна померкла. Он разом сник, опустил плечи и отвел глаза.

— Да как тебе сказать, — сдержанно отозвался он. — Бардак тут творится.

— Это я уже знаю, — бросил Сигмон. — Знаю, что король и Птах мертвы. Что с королевой?

— Птах мертв? — удивился Демистон. — Ты уверен в этом?

— Уверен, — не оборачиваясь, отрезал Сигмон. — Я почувствовал его смерть. Что происходит, Рон?

— Происходит смена власти, Сигги, — со вздохом ответил алхимик. — Знаешь, как это бывает: старый правитель, несколько претендентов на престол… Пара ударов кинжалом — и королевство ликует, приветствуя избавление от уз кровавой тирании предыдущего властителя.

— Мне не смешно, Рон, — тихо произнес Сигмон, внезапно очутившись рядом с другом. — Совсем не смешно. И ты постарайся ответить серьезно. Что с Вэлланор?

— С нею все хорошо, — поторопился ответить Рон, отодвигаясь на табурете подальше от горящих глаз Ла Тойя. — Она жива и здорова. Сидит на троне. Будет управлять королевством, пока корону не примет ее сын. Королева-мать, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Сигмон. — А остальные? Гемел, Борфейм… Они будут помогать ей править Ривастаном?

— Гемел мертв, — поправил графа Демистон. — А в остальном все верно.

— Прости, Сигги, — развел руками алхимик. — Такова судьба. Королевские династии возникают ниоткуда, уходят в никуда, на месте густого леса появляется дворец, а потом на его месте равнина…

— Не заговаривай мне зубы, Рон, — бросил Сигмон. — Не надо меня убеждать в том, что все случившиеся — мелкая неприятность. В городе беспорядки. Стране грозит гражданская война. Трон Ривастана в руках Тарима и Волдера. Не знаю, каким образом, но их план сработал. Убиты законный король и наш друг граф Де Грилл. Королевство захвачено врагами, Рон. Грядут темные времена — для всех нас.

— Вот я и говорю, — кивнул алхимик, — пора делать ноги. Собрать все, что можно унести, и бежать подальше от этого безобразия.

— Ронэлорэн, — прорычал Ла Тойя, — ты и впрямь собрался бежать?

— А что мне тут делать, Сигги, — отозвался алхимик. — Лавку жалко, но не сегодня, так завтра ее спалят. А меня, если Демистон прав, казнят как пособника тирана.

— Корд? — бросил Сигмон.

— Я думаю забрать Эветту и уехать, — отозвался командор. — Прости, но и меня здесь больше ничего не держит. Эти игры не для нас, Сигмон. Они для герцогов и королей.

— А ты что, Сигги, намерен остаться? — спросил Рон.

— Я намерен все изменить, — сухо ответил Сигмон. — Мне не нравится, когда так поступают с моей страной и моими друзьями.

— Собираешься возглавить восстание? — осведомился полуэльф. — Не думаю, что под твои знамена соберется много людей. Можно, конечно, устроить забаву, но все кончится большой кровью.

— Нет, я не собираюсь поднимать восстание, — отозвался Сигмон. — Но ведь народ не примет этих самозванцев.

— Уже принял, — перебил его алхимик. — Все уже свершилось, Сигги. Король мертв. Его наследник жив. Королевством правит законная супруга Геордора, его сын унаследует трон. Все идет законным порядком. Да, в столице беспорядки, каждый хочет урвать кусочек от новой власти. Но сделай шаг в сторону — там все тихо. Один король сменил другого, только и всего. Крестьяне по-прежнему будут выращивать капусту и пить в кабаках по праздникам. Ремесленники будут работать, управляющие — управлять, а то, что сменится бургомистр или комендант города, — не столь важно. Есть королева, есть подданные. Все как всегда.

— Королева! — с болью в голосе воскликнул Сигмон. — А ты о ней подумал? Каково ей? Ты думаешь, она долго проживет в этой банке с пауками? Там, где власть делят Тарим и Волдер, ей делать нечего. Они сожрут ее живьем. И ее, и нерожденного сына Геордора.

— Сигги, послушай, — мягко произнес Рон. — Все не так плохо, как тебе кажется. Не злись, ладно? Просто послушай — королева на троне. Она носит законного наследника крови Сеговаров. Всем выгодно, чтобы она и дальше сидела на троне, ведь именно поэтому в Ривастане не будет настоящей гражданской войны — ее право на трон неоспоримо. Она будет жить долго. Возможно, не так счастливо, как раньше, но счастье королей — коварная штука, оно как бы есть, и его как бы нет…

— Нет, — бросил Сигмон, — постой! Не ставь все с ног на голову!

— Сигги, — настойчиво повторил алхимик. — А ты подумал, что ее, возможно, устраивает все произошедшее? Геордора уже не вернешь, так, может быть, она и сама рада оставаться на троне, управляя огромной страной? Быть может, в конце концов, это она сожрет и Тарим, и Волдер — вспомни королеву Стилай, правительницу Гернии. Она правила тяжелой рукой и довольно долго. Даже Волдер не осмеливался покушаться на ее страну.

Сигмон отступил на шаг и опустился на краешек кровати Демистона. Взгляд его блуждал по пустой комнате, словно пытаясь увидеть то будущее, которое описывал алхимик. Дышал Ла Тойя тяжело, с натугой, словно картина, нарисованная Роном, душила его, не позволяя ни выдохнуть, ни вдохнуть.

— Что, — с трудом произнес Сигмон, — что ты предлагаешь?

— Я предлагаю отступить, — быстро ответил Рон. — Сейчас не лучшее время для необдуманных действий. Нужно отступить, собрать силы, разведать обстановку. А тогда уже действовать. Я понимаю, ты хочешь избавить свою родину от захватчиков, но подумай сам — для этого нужно очень много сил.

Сигмон, уставившийся в стену, не ответил, и алхимик бросил взгляд на Корда, который с мрачным видом разглядывал повязку на своей ноге.

— Послушай, Сигги, — продолжил Рон. — Нам нужны силы. Почему бы тебе для начала не набрать свою армию? Отправляйся в Дарелен! Завоюй трон графства, стань правителем. Ведь у вампиров это в порядке вещей, верно? Там тебя хорошо знают и уважают твою силу. Ты будешь прекрасным правителем для вампиров, только ты сможешь держать их в узде. А потом, попозже, ты с непобедимой армией вернешься на родину и освободишь Ривастан от захватчиков…

— Да ты спятил! — воскликнул разом очнувшийся от раздумий Ла Тойя. — Атаковать Ривастан с армией упырей! Что ты мелешь, Рон? С кем я стану воевать — с теми людьми, которых собираюсь освободить? Что завоевывать? Трон, на котором сидит Вэлланор? Сражаться с нею? И чем я тогда буду отличаться от колдунов Волдера?

— Ну, не знаю, — с обидой бросил Рон. — По-моему, отличный план. Так издревле поступали все освободители. Ты сам-то чего хочешь?

— Я хочу спасти Вэлланор, — просто ответил Ла Тойя. — Вот и все.

— От кого? — с насмешкой бросил алхимик. — От короны? От трона? Очнись, Сигги, мы даже не знаем, таким ли уж сюрпризом явился для нее этот переворот. Быть может, она сама сыграла в нем небольшую роль.

— Рон! — окликнул алхимика Корд, глянув на побелевшего от злости Сигмона. — Не гони лошадей.

Полуэльф, заметив горящий взгляд друга, сдавленно закашлял и отвел глаза. В комнате воцарилась тишина.

— Ладно, — сказал наконец Ла Тойя. — Ты прав, Рон. Я не знаю, нужно ли ее спасать. Но я узнаю.

Он медленно поднялся на ноги, одернул кожаную куртку, купленную вместо старой, давно распавшейся на клочки, поправил меч на поясе.

— Постой, — попросил Рон, — ты что это удумал?

— Знаешь, — тихо ответил Сигмон, — есть только один способ узнать, что хочет женщина. Нужно просто спросить у нее.

Отсалютовав онемевшему алхимику, Сигмон скользнул к двери, распахнул ее и бесшумно исчез в темноте коридора.

— Сигги! — завопил спохватившийся полуэльф. — Ты куда?

Он вскочил на ноги и бросился к двери, едва не полетев кубарем через табурет.

— Рон, — позвал Демистон. — Оставь парня в покое.

— Ты видел? — спросил алхимик, выглядывая в коридор. — Нет, ты видел?

— Что я видел? — переспросил командор, садясь на кровати. — То, что ты его разозлил? Да, это я прекрасно видел.

— Ты видел его глаза? — переспросил Рон, оборачиваясь. — А как он двигается? Ты что, не понимаешь — он почти не контролирует себя. Еще немного, и зверь вырвется на свободу!

— И в этом будешь виноват ты, — упрекнул алхимика командор, снимая со столика большой кувшин с лекарственным питьем. — Не надо было трепать языком, Рон.

— А что? — с обидой отозвался полуэльф. — Мне просто нужно было увести его из города, пока он не начал рубить народ направо и налево. Нужно было успокоить его.

— Поздравляю, тебе это удалось как нельзя лучше, — сухо произнес Демистон. — А твой дикий план…

— А что план? — огрызнулся Ронэлорэн. — Нормальный план. Чем он тебе не понравился?