Принцесса и чудовище Афанасьев Роман

Краем глаза он подметил, что из-за столиков поднимаются те, на ком еще блестели кольчуги стражи. Может, атаковать напавших самому, прижать их к стражникам, скрутить, допросить… И убить на это всю ночь, а то и больше, доказывая, что он личный помощник советника короля. Спланированное нападение на него? Имеет ли оно отношение к его заданию? Но кто мог знать, что его отправят в этот путь…

— Проклятье, — прошипел Сигмон.

Он не мог позволить себе задерживаться в дороге. И если это нападение было заранее спланировано, он должен как можно скорее оказаться рядом с невестой Вер Сеговара, потому что туманные опасения Де Грилла приобретают реальные черты.

Громкое лошадиное ржание заставило его вздрогнуть. Сигмон обернулся к двери, и в тот же момент в воздухе сверкнул брошенный нож. Сигмон, уворачиваясь, прогнулся назад, вскинул руки, ловя на лету второй клинок… Вырвавшийся из его рук бандит упал на пол и ловко откатился в сторону. Ла Тойя шагнул назад, и в этот миг на него налетели сразу трое. Вспорол воздух кинжал, едва разминувшись с шеей Сигмона, и он ударил в ответ, вколотив пойманный нож по самую рукоять в грудь здоровяка, напоминавшего солдата. Тот успел еще раз взмахнуть кинжалом, и граф, отражая удары мнимых пьянчуг, не успел увернуться — клинок рассек левое предплечье. Вскрикнув, Сигмон попятился и тут же получил удар в колено, потом в висок… Цепь лопнула, и зверь сорвался с цепи.

Зарычав, Сигмон перехватил руку нападавшего, сжал пальцы, кроша чужие кости, и ударил правой — так что голова противника откинулась набок под хруст шейных позвонков. Второго, что пытался ударить ножом, Сигмон пнул в живот, и тот отлетел, грохнувшись спиной о стену. Поднимавшегося с пола бандита граф пинком зашвырнул под ближайший стол — как мешок с тряпьем. Оставшийся на ногах попятился, и в этот момент Сигмон обуздал зверя.

Он сделал шаг назад, пьянея от запаха крови, и обвел тяжелым взглядом тех, кто посмел поднять на него руку. Из пяти нападавших на ногах остался лишь один, и у него уже начала разбухать сломанная челюсть. За его спиной маячили стражники, вытягивая из ножен мечи, и Сигмон понял, что если он останется здесь еще хоть на миг, то ему, возможно, придется исполнить приказ короля в буквальном смысле. Он не мог себе позволить попасть в кутузку и вежливо объясняться пару дней с местной стражей, доказывая, что стал жертвой нападения. А если стражники попытаются его атаковать, он больше не сможет удерживать зверя на привязи. И тогда….

— Да провалитесь вы все, — буркнул Сигмон, развернулся и бросился бежать.

Он выскочил из дверей таверны, держа руку на рукояти меча — на улице его могла ждать засада. Но там его ждал лишь разгоряченный вороной и человек, лежавший у его копыт. Судя по всему, он пытался похитить скакуна, а тот угостил врага хорошим ударом копыта. Сигмон не стал разбираться, кто это был — то ли обычный конокрад, решивший свести коня, то ли один из убийц. Ему было некогда. Подхватив поводья с коновязи, он птицей взлетел в седло. Ворон заржал, встал на дыбы, и Сигмон вжался в черную гриву, пытаясь удержаться в седле. Жеребец с грохотом опустил копыта и заплясал под всадником. Потом, почуяв знакомый запах, остановился и возмущено зафыркал.

Сигмон натянул поводья, и в этот момент на крыльцо выбежал последний из убийц. Вскинув руку с ножом, он бросился на всадника, намереваясь пропороть ему бедро, но Сигмон подался вперед и с огромным наслаждением ударил сапогом в грудь убийцы. Удар, который мог свалить с ног упыря, отбросил убийцу обратно в распахнутые двери таверны, и Сигмон услышал, как в прихожей завопили стражники, на которых обрушилось уже бездыханное тело с раздробленной грудью.

Не дожидаясь их появления, граф пришпорил Ворона, и тот, взяв с места в карьер, помчался к воротам, прочь от опасного места, где пахло свежей кровью. Сигмон пригнулся к шее Ворона, сливаясь с ним в одно целое, — им предстоял долгий путь. Сонные стражники у ворот не успели даже понять, что происходит, — жеребец черной молнией промчался мимо них и пропал в темной осенней ночи. Стражники, толпой вывалившиеся из дверей таверны, увидели лишь пустую дорогу — королевский гонец покинул гостеприимный город Тир.

Он мчался на восток.

Вэлланор устала. Так сильно, что когда ее привели в крохотную комнатку с наглухо закрытым окном, то просто упала на кровать, даже не потрудившись снять сапожки и куртку.

Некоторое время она лежала, разглядывая потолок и пытаясь успокоить вихрь мыслей и образов, кружившихся в голове. Ей казалось, что кровать качается — после езды в дорожном экипаже Вэлланор бросало из стороны в сторону даже на ровной земле. Ей еще не приходилось ездить так долго. И так быстро.

Из приграничного городка они выехали еще вчера. И неторопливая езда по узким горным дорогам сменилась бешеной скачкой. Карета мчалась вперед по дороге, в напрасной попытке нагнать верховых, и подпрыгивала на каждом камешке, да так, что вещи прыгали со своих мест, словно акробаты. Вэлланор сидела тихо, крепко сжав зубы, чтобы не прикусить язык, а дядя не переставал ругаться, да так, что Вэлла иногда зажимала уши.

Этой разительной переменой они были обязаны письму, которое принесла большая птица начальнику гарнизона. Тот долго говорил с герцогом, и они расстались весьма недовольные друг другом. Вэлла слышала только обрывки разговора и поняла одно — король Сеговар настаивает, что кортеж должен как можно быстрее прибыть в столицу. Дядя же был очень недоволен такой встречей, которую он назвал неподобающей. Вэлле тоже казалось, что принцессы и королевы должны путешествовать как-то по-иному. Уж точно не так быстро. Но ведь, когда они были дома, отец тоже их все время поторапливал…

Начальник гарнизона дал им сопровождающих — пятерых всадников, очень любезных и, на взгляд Вэллы, очень молодых. Сейчас они мчались впереди, расчищая дорогу. Поэтому экипаж ехал быстро, без всяких задержек в пути — кроме того случая, когда ривастанцам пришлось стаскивать с узкой дороги воз, груженный сеном. Они сделали это сами и все время улыбались Вэлле, наблюдавшей за ними из окна кареты. А слуги герцога даже не спешились — лишь спрятали руки под плащи и мрачно поглядывали по сторонам. Вэлле они никогда не нравились. Она знала таких типов — в Каменных Чертогах подобные им выполняли поручения деда. Их называли Ночными Всадниками, поскольку обычно они служили дедушке ночью. Вэлланор догадывалась, что они просто наемные убийцы, но даже гадать не желала о том, какие именно приказы эти люди выполняют. И сейчас знать не хотела. А ривастанцы ей нравились — лихо сдвинув шапки на затылок, они быстро оттащили в сторону воз с сеном, сунули его вознице мелкую монету и дружно, словно по команде, поклонились Вэлланор. Дядя буркнул под нос что-то о проклятых подлизах, но, кажется, остался доволен.

Потом они снова поехали быстро. И ехали так весь день и всю ночь. Ночью Вэлланор пыталась поспать, но ее так бросало по жесткому кожаному сиденью, что сон превратился в тягостную дрему, и утром она чувствовала себя еще больше уставшей.

В дороге они провели и следующий день. И только к вечеру, в сумерках, они — о счастье — добрались до большого города. Ривастанские офицеры сразу нашли гостиницу, большую и удобную. Они все так устроили, что к тому времени, как экипаж въехал во двор, его уже встречал десяток слуг. Они помогли выбраться пассажирам, быстро похватали вещи и быстро развели всех по комнатам. Дядя остался доволен, правда, не разрешил Вэлланор занять большую комнату на самом верхнем этаже. Он велел ей оставаться рядом с ним, в маленькой комнатушке, примыкавшей к его покоям. Скорее всего, это была комната прислуги, но Вэлле она сейчас казалась роскошным дворцом — наконец-то она осталась одна и могла выпрямить спину. И валяться на кровати в сапогах.

Застонав, Вэлланор поднялась и села. Стащив с себя беличью куртку, она швырнула ее на стул. Потом поднялась, подошла к окну и распахнула ставни.

За окном царила ночь. Но не та злая черная колдунья, что окутывает горы непроницаемым черным одеялом. Нет, это была ночь, разбавленная светом фонарей, веселыми криками людей, ржанием лошадей… Это была ночь-проказница, ночь веселья — и такую не отыщешь зимой в горах.

Вэлланор поставила локти на подоконник и выглянула на улицу. Отсюда, сверху, были видны дома — множество домов, в которых горел свет. Большие здания с распахнутыми дверями, двор гостиницы, наполненный людьми и лошадьми. Была видна даже стена, опоясывающая город. Все было наполнено жизнью. Люди куда-то спешили, кричали друг на друга, смеялись. Эта ночь напомнила ей Зимний Праздник Года, ту единственную ночь в году, когда в Каменных Чертогах не гас свет и все веселились до самого рассвета. Ощущение праздника, ожидание подарков, предчувствие веселья… Все было как тогда.

Где-то в глубине души Вэлланор понимала, что здесь, в этом шумном городе, все ночи такие. Все до единой. Но сейчас, именно в эту минуту, ей казалось, что этот праздник устроен в ее честь.

Вэлланор улыбнулась. Дорога выдалась трудной, и все же это было… прекрасно. Она сидела у окна экипажа и рассматривала окрестности. Леса, поля, деревни… Так много всего! В горах такого не увидишь. За один день Вэлланор увидела больше, чем за всю предыдущую жизнь, и самым чудесным было то, все это великолепие вскоре будет принадлежать ей. Ей не нужно возвращаться в холодные Каменные Чертоги, она должна остаться здесь навсегда, здесь, на этом празднике.

Иногда ей казалось, что это лишь сон. И, задремав на жестком сиденье кареты, она порою просыпалась с криком ужаса — когда там, за гранью яви, кто-то объяснял ей, что нужно немедленно вернуться, потому что король зовет ее посмотреть на казнь очередного предателя. Открыв глаза, Вэлла снова видела бескрайний лес, манивший ее в свои бескрайние глубины. Лес, в который она так хотела попасть. Настоящий лес из сказок, а не те три сосны, ютившиеся на краю обрыва за Каменными Чертогами…

Вэлланор вздохнула, отошла от окна и начала раздеваться. Нужно выспаться, чтобы завтра сполна насладиться новыми пейзажами этой бескрайней страны. Страны, которой она будет править как настоящая королева.

Расстегивая крючки на тяжелом бархатном платье, Вэлла вдруг поняла, что, мечтая о королеве Вэлланор, она совсем забывает о короле Геордоре. Она постаралась припомнить его лицо — и не смогла. А ведь он станет ее супругом. Это он будет править страной, а она, как верная супруга, должна будет повиноваться своему мужу. Король. Какое веское и чужое слово. Холодное, словно камень горных скал.

Зябко поежившись, Вэлла повела плечами и выскользнула из платья. Нет, в такой чудесный вечер суровый король казался далеким и малозначительным персонажем. Вэлла никак не могла представить, что какой-то старик возьмет ее за руку и поведет к трону. Нет. Сегодня в воздухе разлито волшебство. Незнакомый странствующий герой — вот чей образ выглядел более реальным. Молодой незнакомец, чем-то похожий на старшего офицера ривастанцев, вот кто мог неожиданно встретиться на пути принцессы Вэлланор. Загадочный и мрачный, как все герои, потому что над ним висит древнее проклятье, снять которое может лишь молодая королева. Она возложит венок на голову героя, и чары спадут. Герой улыбнется, возьмет ее за руку и отведет в лес, на зеленую поляну, где солнечный свет будет литься с неба, подобно водопаду… Герой опустится на колени…

Когда в комнату вошла служанка с подносом, уставленным всевозможной снедью, она увидела, что молодая гостья сладко спит на кровати, полураздетая, не успевшая даже снять сапоги. Служанка поставила поднос на стол и собралась выйти. Но, взглянув на счастливое лицо девчонки, что улыбалась во сне, осталась. Она подошла к кровати, осторожно сняла с гостьи обувь, выпутала ее из дорожного платья, уложила поудобней и накрыла одеялом. Северная принцесса, измученная тяжелой дорогой, даже не проснулась. Служанка, которой не раз приходилось укладывать спать дочку после ночной работы в таверне, печально улыбнулась.

— Желаю тебе счастья, принцесса, — тихо проговорила она. — Пусть хотя бы у тебя все будет хорошо, девочка с севера.

Вэлланор лишь тихо застонала. Ей снился чудесный сон о залитой солнцем лужайке и странствующем герое, чье мрачное лицо вдруг озарила робкая улыбка.

Рассвет застал Сигмона врасплох. Казалось — еще ночь, и он лишь на миг задремал в седле, пустив Ворона шагом, чтобы тот немного отдохнул. И вдруг — первые лучи восходящего солнца, холодные, но такие яркие, бьют в лицо, пробуждая от сладкой дремы.

Королевский гонец выпрямился в седле, потянулся, расправляя затекшую спину. Потом снял перчатку с левой руки и потер лицо, пытаясь смахнуть остатки сна. С правой руки он до сих пор не снимал перчатку на людях. Даже когда оставался один, когда некому было смотреть на его уродство — не снимал. Ему было страшно. Слишком ярким было это напоминание о его уродстве, слишком явно оно кричало о том, что у него все еще есть шанс превратиться в бесполую чешуйчатую тварь, одержимую жаждой крови.

Сигмон передернул плечами и затряс головой, сбрасывая остатки ночного кошмара. Нет, все это глупости. Он жив и здоров, с неба светит солнце, впереди новый чудесный день. Еще один, когда можно дышать, говорить, бегать — просто жить, наслаждаясь каждым мгновеньем.

Привстав на стременах, граф огляделся, пытаясь оценить предстоящий путь. Тщетно. В этих местах Королевский тракт шел через густой хвойный лес, превращаясь в широкую просеку, чьи обочины быстро зарастали молодыми елочками и ветвистым кустарником с острыми листьями и колючими шипами. Дорога не просматривалась — она уходила в глубь леса и терялась там. Под копытами Ворона — утоптанная земля, еще звонкая от ночного морозца. Безлюдно, и на дороге нет свежих следов — это Сигмон отметил сразу. В самом деле, кто сунется ночью в лесную чащу, где может водиться все что угодно — от разбойников до привидений. Разве что королевский гонец, спешащий исполнить свой долг.

Сигмон растер ладонью шею, разгоняя застоявшуюся кровь, и подбодрил своего нового скакуна каблуками. Тот грозно засопел, но сорвался с места в галоп, словно надеясь согреться на бегу. Копыта Ворона били в мерзлую землю, и по заснувшему лесу его топот разносился, словно гром.

Покачиваясь в седле, граф посматривал по сторонам, пытаясь понять, как далеко до Гартема. Но здесь он раньше не был, места незнакомые, и он никак не мог определить, сколько еще часов придется провести в седле. По рассказам стражи в Тире, Сигмон понял, что до соседнего города можно добраться за ночь хорошей скачки. Сначала граф собирался поступить именно так — гнать скакуна всю ночь, пока тот способен держаться на ногах. Спешно покинув Тир, Сигмон действительно гнал Ворона галопом, пытаясь как можно быстрее убраться из негостеприимного города. Но вечерняя скачка измотала Ворона. Сигмон не собирался загонять скакуна — тот пришелся ему по душе, и граф надеялся оставить его себе. Поэтому он и позволил скакуну отдохнуть — пустил его шагом, а сам задремал в седле. Бутылка вина была лишней. Совершенно и определенно. Как и та, которую он взял в дорогу и выхлебал в кромешной тьме, в одиночку, на полном скаку, под неодобрительное фырканье Ворона. И вот теперь они оба затерялись в глуши, в восточных дебрях необъятного Ривастана. Хорошо хоть дорога не даст пропасть окончательно — рано или поздно она выведет к Гартему, а там останется только разыскать кортеж с таримцами и тогда можно будет перевести дух.

Лесная просека, и здесь носившая громкое имя Королевского тракта, внезапно вильнула в сторону, ныряя между двух высоких холмов, заросших елками, и вывела гонца в широкую ложбину. Здесь, на краю этой впадины у изножья холмов, походящей на узкую чашу, Сигмон ухватился за поводья и резко остановил Ворона. Тот заплясал на месте, захрапел, но всадник нагнулся, прижался к черной гриве, и тихая угроза, исходящая от его странного тела, заставила коня умолкнуть.

Сигмон выпрямился в седле, разглядывая лесную дорогу, перегороженную упавшей елью. Лесной великан с разлапистыми ветвями наглухо перекрыл путь, превратившись в колючий вал не меньше человеческого роста. И Сигмон готов был поклясться, что случайности в этом не больше, чем в восходе солнца, — на той стороне дороги, прямо перед упавшей елью, остановился небольшой отряд, в котором граф без труда узнал цель своего путешествия.

У самых ветвей поваленного дерева гарцевали пятеро всадников в грязно-зеленых мундирах пограничной стражи Ривастана. За ними высилась черная коробка походного экипажа, запряженная четверкой лошадей. Ее охраняли всадники в черных плащах, по пять с каждой стороны — все как на подбор рослые, плечистые, вооруженные длинными клинками. Еще пятеро таких же крепышей прикрывали экипаж с тыла. Позади них сбились в кучу пятеро всадников, на вид довольно хлипких и безоружных. Слуги, не иначе.

Сигмону не нужно было гадать, кто прячется в экипаже. Он знал это наверняка.

Над дорогой стояла звенящая утренняя тишина. До Сигмона долетали лишь отзвуки голосов всадников, что, судя по всему, бранили упавшее древо. Все было ясно, как светлый день. Единственное, чего не понимал граф, — почему те, кто сидит в засаде, медлят.

Он беззвучно соскользнул на землю и проверил, легко ли вынимается из ножен клинок.

— Тише, — сказал он, похлопывая Ворона по черной шее, — постой тут, ладно?

Вороной, хранящий гробовое молчание, топнул копытом, размолов в пыль кусок замерзшей грязи.

— Я тебя позову, — прошептал граф, заглядывая в темные глаза скакуна, — потом, когда все кончится. Хорошо?

Ворон ласково боднул нового хозяина головой и отступил на шаг, оставляя его один на один с пустой дорогой. Сигмон медленно расстегнул пряжку тяжелого непромокаемого плаща и позволил ему упасть на землю. Потом подпрыгнул на месте, проверяя — все ли закреплено. Отстегнул с пояса кошель с мелочью, бросил на плащ. Провел рукой по груди, положил ладонь на рукоять меча. А потом побежал.

Он мчался по замерзшей дороге вниз, к ложбине. Ничуть не таясь, выбивая гул из подмерзшей глины и расплескивая редкие лужицы мутной воды, покрытые хрупким льдом. Он бежал изо всех сил, превратившись в смазанный силуэт, в тень, парящую над пустой дорогой. И все же он опоздал.

Он пробежал лишь половину пути, когда над спящим лесом взвился первый крик боли. Сигмон прекрасно видел, что произошло — из зеленых ветвей упавшего дерева вынырнули пятеро лучников и одновременно спустили тетиву. Пятеро ривастанцев, прикрывавших экипаж, с криками повалились в грязь — на таком расстоянии было сложно промахнуться. Но не успели опустеть их седла, как стрелки вновь скрылись в ветвях, а на их месте появились новые, с луками наготове. Они дали второй залп — уже по экипажу, отозвавшемуся глухим звоном треснувшего дерева. Таримцы в черных плащах рванулись вперед, чтобы смять лучников, прятавшихся за упавшим деревом, но в тот же момент из-за деревьев с обеих сторон дороги к экипажу бросились пешие воины. Вооруженные мечами и топорами, они оттеснили таримцев к самым дверцам экипажа, предоставляя лучникам возможность дать еще один залп. Но выстрелить те не успели. На поле боя появилось еще одно действующее лицо — граф Сигмон Ла Тойя, королевский гонец.

Он атаковал лучников, накладывающих стрелы на тетиву, со спины — ничуть тем не смущаясь, как дикий зверь, бросающийся на добычу молча и стремительно. С разбега он смахнул мечом голову ближайшего лучника, разрубил от плеча к бедру второго, проткнул насквозь третьего и лишь тогда был вынужден остановиться. Пока он выдирал меч из ребер вопящего разбойника, оставшиеся двое успели обернуться и тут же атаковали нового врага — без тени испуга и замешательства. Кинжал первого сломался о грудь Сигмона, и тот в ответ кулаком, как булавой, размозжил голову нападавшего. Оставшийся сделал выпад мечом, но Сигмон успел освободить свой клинок и отразил удар. Ответным выпадом он вспорол противнику живот, и в тот же момент в его плечо ударила стрела. Сигмон прижал к себе хрипящего лучника со вспоротым брюхом и взглянул наверх — там, чуть выше его головы, на ветвях поваленного дерева сидела вторая пятерка лучников, что готовилась выпустить стрелы по таримцам. Увидев, что их атаковали с тыла, лучники не бросились бежать, как сделали бы обычные разбойники, а развернулись и напали на врага.

Граф прикрылся умирающим лучником, словно щитом, еще от двух стрел, и швырнул тело в тех, кто целился в него. Прыгнул следом, отрубил одним ударом ногу ближайшего лучника, второго сбил ударом ноги, но тут же сам провалился сквозь густые ветви ели и хлопнулся спиной о землю. Разбойник, оставшийся наверху, над графом, пустил стрелу в упор, прямо в живот, и наконечник звонко взвизгнул, не в силах одолеть чешую зверя.

Сигмон прыгнул вверх, насадив не успевшего удивиться лучника на меч, словно на копье. Увернувшись от падающего тела, он уцепился за толстую ветку, подтянулся и прыжком вскочил на нее, словно канатоходец на канат.

Оставшиеся в живых лучники бросились прочь — Сигмон увидел только их спины, исчезающие в зарослях на обочине, но преследовать их не стал — бой за черный экипаж продолжался.

Десятка полтора пеших разбойников, неожиданно налетевших на всадников охраны, успели выбить из седла двоих и убить лошадь под третьим таримцем. Оставшиеся всадники отступили, стараясь держаться вместе, к ним присоединились слуги, сражавшиеся за свою жизнь, но разбойники атаковали ровным строем, не стесняясь ранить лошадей. Если бы у них были копья, судьба всадников решилась бы в мгновение ока, но сейчас опытные таримцы держали нападавших на расстоянии с помощью длинных клинков, а обученные бою кони не подставлялись под удары. Разбойники завязли в ближнем бою и еще не успели понять, что лишились поддержки лучников. На глазах у Сигмона трое разбойников кинулись на крайнего всадника и вытащили его из седла. Еще двое оставили схватку и, не дожидаясь конца боя, кинулись к экипажу, торопясь первыми распахнуть дверцу. Сигмон присел, закачался на ветке. И прыгнул.

Он упал на них сверху, подобно молнии, так, как падал на упырей в чащах западного Ривастана. Первого, успевшего ухватиться за ручку дверцы, Сигмон с налета разрубил надвое, и волна крови плеснула на черное дерево экипажа. Второй с воплем отшатнулся, но Сигмон, выпрямляясь, взмахнул клинком, и отрубленная голова покатилась под копыта всадников. Таримцы приветствовали удачный удар незнакомца громким криком, и двое разбойников обернулись, чтобы посмотреть, что происходит за их спинами. Они умерли первыми.

Сигмон ворвался в строй пеших воинов, как врывается волк в овечье стадо. Рыча в полный голос, словно дикий зверь, он рубил направо и налево, колол, уворачивался от ударов и бил в ответ. Когда разбойники, оценив опасность, навалились на него со всех сторон, Сигмон взмахнул клинком, окружив себя сверкающим кольцом стали. Клинок, ведомый силой зверя, обрубил все, что встретил на своем пути — и мечи, и руки, их сжимавшие, — шайка распалась на вопящие от боли жалкие кучки. Сигмон сделал выпад, сразил еще одного разбойника, взмахнул клинком… И остановился. Больше убивать было некого.

Пятеро уцелевших разбойников, побросав оружие, бежали к лесу. Следом неслись таримские всадники, осыпая врагов гортанными проклятьями. На пустой дороге они бы нагнали беглецов и разделались с ними, но разбойники успели нырнуть в густой еловый лес и в мгновенье ока растворились в чаще. Всадники придержали коней и, продолжая браниться на своем родном наречье, гарцевали по обочине.

Сигмон медленно выпрямился и опустил меч. В груди гулко стучало сердце, кровь кипела в жилах. Зверь бесился внутри, требуя продолжения кровавой схватки. Сигмон закрыл глаза и медленно выдохнул, стараясь усмирить его. Все кончено. Схватка завершена. Мы победили. Отдых. Сон. Покой.

Не глядя, он сунул клинок в ножны и сжал кулаки. Вдохнул еще раз. И открыл глаза.

Дверца кареты распахнулась. На черной ступеньке стоял высокий человек в черном плаще, сжимавший в руке длинный меч с узким лезвием. В его волосах уже светилась седина, а узкое худое лицо тронули первые морщины. Холодные голубые глаза, напоминавшие две льдинки, холодно смотрели на чужака. В них не было страха или отвращения — их владельца сложно было удивить кровавым боем, — но в льдистой глубине таилось опасение. Такое, какое бывает у храброго человека, заметившего опасного зверя.

Сигмон выпрямился, вытер перчаткой щеку, забрызганную чужой кровью, и медленно пошел к таримцу. Он уже знал, кто это такой, но обстоятельства требовали представиться. Именно с этим человеком, несомненно храбрым и опасным, ему и придется иметь дело.

Когда Сигмон приблизился, таримец, не отводящий от него взгляда, чуть шевельнул клинком, и Сигмон остановился. Позади раздался топот копыт, и графа окружили возбужденно переговаривающиеся на своем языке всадники. Тогда он медленно поднял руку, вытащил из-за ворота золотой медальон Сеговара и позволил ему упасть на грудь.

— Приветствую вас на землях Ривастана, герцог Борфейм! — звучно произнес Сигмон. — Позвольте представиться — граф Сигмон Ла Тойя, королевский гонец. Я послан к вам Геордором Вер Сеговаром Третьим с приветствиями и пожеланиями доброго пути. И от имени короля приношу вам извинения за столь негостеприимную встречу.

Голубые глаза таримца дрогнули, ощупывая нового знакомого.

— Гонец, — сухо проронил он, словно пробуя это слово на вкус. — Вы гонец, граф?

Сигмон приложил руку к груди, вежливо поклонился.

— Это особое поручение, милорд, — сказал он. — Сейчас я — голос моего короля, его уста и его рука. Эта милость оказана мне лишь на то время, пока я исполняю поручение моего властителя.

— И в чем же состоит ваше поручение? — холодно осведомился Борфейм.

— Встретить благородную Вэлланор Борфейм и как можно скорее сопроводить ее в Рив, в королевский замок, где ее ждет праздничная встреча.

Герцог поджал узкие губы. Его глаза осматривали нежданного гостя, словно стараясь запомнить самые мелкие детали — и кровавые брызги на щеках, и прорехи в черном колете, и перчатки, пропитавшиеся кровью. Наконец герцог взмахнул рукой, словно отметая мрачные мысли, и вложил свой меч в ножны.

— Подойдите ближе, граф, — сказал он. — А вы, бездельники, займитесь ранеными! Избавьте разбойничье отродье от мучений и выясните, кто из наших защитников уцелел.

Таримцы оживились, соскочили с седел, начали переговариваться. К ним подошли уцелевшие слуги. Сигмон спокойно вышел из толпы и приблизился вплотную к карете.

— Итак, граф Ла Тойя, — тихо проговорил герцог, прикрывая дверь экипажа. — Надо сказать, вы прибыли вовремя, и ваша помощь пришлась весьма кстати. Я раньше не слышал вашего имени. Вы давно на службе у короля?

— Нет, милорд, — так же тихо ответил Сигмон. — И недавно получил этот титул.

— Вот как? — герцог отвел взгляд, рассматривая ложбину, усеянную трупами. — Нет сомнений, что титул вы заслужили в бою.

— Можно сказать и так, — вежливо отозвался Сигмон.

— И что же вы теперь намерены предпринять? — напрямую спросил Борфейм, переводя взгляд на золотой медальон гонца, заляпанный кровью.

— Я немедленно сопровожу госпожу Борфейм в ближайший город, — отозвался Сигмон и тут же, припомнив весьма неоднозначную встречу в Тире, продолжил: — А потом мы двинемся дальше. В столицу.

Герцог вскинул взгляд и ожег гонца острым взглядом.

— Одну Вэлланор? — сухо спросил он.

— Если этого потребуют обстоятельства, — невозмутимо отозвался Сигмон. — Здесь опасно, милорд. Разбойники могут вернуться. От случайной стрелы я не смогу защитить Ее Высочество, так что нам лучше как можно скорее покинуть это место. Не дожидаясь, пока освободится дорога.

Борфейм дернул щекой, его губы искривила усмешка.

— Бросьте, граф. Это не разбойники, они слишком хорошо обучены сражаться в едином строю. И вы прекрасно знаете об этом. Скажите прямо, вы опасаетесь нового покушения.

— Я опасаюсь всего, что может грозить моей будущей госпоже, — дипломатично отозвался Ла Тойя.

— И вы думаете, что способны в одиночку защитить ее от нападения?

— Я думаю, что смогу его не допустить, — мягко отозвался Сигмон.

— Сколько было лучников? — быстро спросил герцог. — Пять?

— Десять, — поправил граф. — Но двоим, кажется, удалось уйти.

Борфейм зашипел, как разозленный кот, и выругался по-таримски. Потом ткнул длинным пальцем в окровавленную грудь Сигмона.

— Кто вы такой, граф? — спросил он. — Вернее, что вы такое?

— Я — королевский гонец, преданный слуга моего короля, — ответил Сигмон.

— Понятно, — сухо бросил герцог. — Полагаю, вы так же преданно будете и дальше исполнять приказ своего короля. И если я попытаюсь прогнать вас силой и продолжить путь самостоятельно, эта попытка не будет иметь успеха?

— Не будет, — согласился Сигмон. — Я должен доставить невесту Геордора Третьего к нему во дворец, даже если… Даже если мне будут мешать исполнить долг.

— Я рад, что вы так откровенны со мной, граф, — бросил герцог. — Это избавит нас от взаимного недоверия.

Сигмон сжал зубы, понимая, что отобрать силой невесту у ее собственного дяди не по силам даже ему. Вырезать целый отряд разбойников — пожалуйста. Даже город. Но насильно увозить невесту… Он, в конце концов, не похититель и не наемный убийца! Такое оскорбление, нанесенное слугой, ляжет темным пятном и на отношения будущих супругов. Принцесса — не вещь, которую можно приторочить к седлу, как свернутое одеяло. Что бы там ни говорил по этому поводу Де Грилл.

— Милорд, молю вас, — с усилием выдавил Сигмон, — оставьте экипаж здесь. Оставьте слуг. Велите оседлать коней и отправляйтесь со мной в дорогу прямо сейчас. Поверьте, так будет лучше для Ее Высочества.

— Ее Сиятельства, — поправил герцог. — Не следует торопить события.

— Милорд! — раздался голос из-за экипажа. — Милорд!

Сигмон обернулся и увидел, что один из всадников поддерживает под руку одного из ривастанских офицеров, павших во время первого залпа лучников. Офицер — капитан, судя по мундиру, — был бледен, а его рука была плотно привязана к груди.

— Вы живы? — удивился герцог. — Приятная неожиданность.

Всадник подвел раненого ближе к своему хозяину, и офицер с облегчением перевел дух, опираясь на дверцу экипажа.

— Вы, — сказал он Сигмону, — вы Ла Тойя?

— Так точно, — отозвался тот. — А вы?..

— Капитан Паркан к вашим услугам, граф. Я командовал нашими ребятами из гарнизона. Мы сопровождали кортеж от самой границы. Вчера вечером, с голубиной почтой, я получил письмо, что вы будете нас встречать. Но мы не ждали вас так рано…

— К счастью, граф появился очень вовремя, — перебил герцог. — Вы знакомы?

— Нет, — покачал головой капитан. — Мы не встречались раньше.

— Но вы можете утверждать, что это тот человек, за которого он себя выдает?

— Герцог, — тихо произнес Сигмон. — Это не очень-то любезно с вашей стороны.

— Безопасность прежде всего, — отрезал Борфейм.

— Ну, — смешался капитан. — У его милости медальон королевского гонца. Настоящий, в том нет сомнений. Я точно знаю, что Сигмона Ла Тойя к нам направил граф Де Грилл, тайный советник короля. И, насколько я слышал, только его светлость мог учинить такую… такое. Простите, ваша светлость.

— Учинить такую резню? — герцог опустил глаза, рассматривая разрубленный труп у своих ног. — Понимаю. Значит, о ваших подвигах уже слагают легенды, любезный граф?

— Я никогда не называю это подвигами, — сухо ответил Сигмон.

Борфейм взглянул ему в лицо, и взгляды встретились, скрестившись, словно клинки. Герцог ожидал увидеть в глазах собеседника гнев, ярость, раздражение… Отголоски кровавой битвы, которые должны терзать любого воина, только что окунувшегося в боевое безумие. Но увидел лишь твердую уверенность и покой — ледяную стену, скрывавшую нечто, чему Борфейм, опытный воин, не мог подобрать названия. Ему стало не по себе.

— Хорошо, — бросил он, отводя взгляд. — Морейн, что там с ранеными?

— Разбойники все мертвы, — отозвался воин, бросив быстрый взгляд на окровавленного графа, — а у нас потери. Из ривастанцев уцелел лишь капитан Паркан. Тарн и его пятерка мертвы. Рамтейн и Коста ранены и не могут самостоятельно передвигаться. Погиб кучер Ивен и еще старый Мерг, ваш слуга. Остальные целы.

Герцог нахмурился, глянул исподлобья на закрытую дверь экипажа, залитую темной кровью. Потом перевел взгляд на своего солдата.

— Принимай командование отрядом, Морейн, — сказал он. — Немедленно оседлайте двух скакунов. Вели слугам найти дорожные сумки — мою и Вэлланор.

— Милорд? — удивленно вскинул брови воин. — Вы уезжаете?

— Да, — отрезал герцог. — Прямо сейчас. Похороните павших, расчистите дорогу. Раненых посадите в экипаж и следуйте в Рив. Не думаю, что вы нас нагоните, но постарайтесь не задерживаться в пути.

— Ваше сиятельство! — воскликнул Морейн. — Мы не можем оставить вас!

— Это приказ! — рявкнул герцог. — Немедленно исполнять!

Таримец расправил плечи, вежливо поклонился и отошел в сторону, проглотив свои возражения. Сигмон повернулся к бледному капитану ривастанцев, все еще опиравшемуся рукой о карету.

— Вы не сможете сопровождать нас, капитан, — сказал Сигмон. — С настоящего момента за безопасность наших гостей отвечаю я. Вы остаетесь здесь, с таримцами. Проследите, чтобы все они беспрепятственно и как можно скорее добрались до королевского двора. Вам понятно, капитан?

— Так точно, ваша светлость, — отозвался Паркан, пытаясь козырнуть раненой рукой. — Будет исполнено.

— Ступайте, — мягко проронил Ла Тойя. — Посмотрите, что можно сделать для ваших людей.

— Боюсь, уже ничего, — с горечью отозвался капитан, но, развернувшись, все же похромал к поваленному дереву — туда, где нашел последнее пристанище его небольшой отряд.

— Итак, граф, — сказал Борфейм, глядя в спину удаляющемуся капитану. — Вы добились своего. Мы едем с вами. Как вы понимаете, я не собираюсь оставлять племянницу.

— Очень разумно, милорд, — одобрил Сигмон. — Мне тоже не хотелось бы оставлять вашу светлость посреди лесной дороги.

— Проклятье! — не выдержал герцог. — Ваши дороги… Весь этот балаган — оскорбление королевского рода Тарима! Так не встречают гостей и будущих родственников!

— Вы совершенно правы, милорд, — невозмутимо отозвался Сигмон. — Будь это в моей власти, я все бы сделал по-иному.

— В самом деле? — язвительно осведомился герцог. — И как же это?

— Организовал бы праздничную встречу вашей светлости на самой границе. Большой кортеж. Гвардия. Слуги, лакеи, и неторопливое путешествие в столицу.

— На это мы бы потратили еще пару месяцев, — буркнул Борфейм. — Время. Да, проклятое время, которого у нас нет.

— Думаю, что оскорбление не было намеренным. Мы все попали во власть неодолимых обстоятельств, милорд.

Борфейм смерил собеседника долгим взглядом, оценивающим, изучающим — словно никак не мог решить, кто же все-таки стоит перед ним — слуга или ровня самому герцогу.

— Вас трудно чем-то смутить, да, граф? Вы не похожи на воина, хотя сражаетесь лучше всех, кого я знал, и не похожи на гонца. Я бы сказал, что вы похожи на советника короля, поднаторевшего в решении сложных вопросов. Но для советника вы слишком хорошо работаете клинком. В чем же ваш секрет, Ла Тойя, — в силе или в выдержке?

— В выдержке, милорд, — невозмутимо отозвался Сигмон.

— Да, пожалуй, вы умеете держать себя в руках. Это важное умение, не так ли?

— Очень важное, милорд. Практически — вопрос жизни и смерти.

— Вашей?

— Нет, милорд. Окружающих.

Борфейм взглянул в лицо собеседнику и убедился, что тот невыносимо серьезен.

— В наглости вам тоже не откажешь, граф, — буркнул он. — Вы либо быстро сойдете в могилу, либо пойдете очень далеко.

— Надеюсь, мы все будем в добром здравии, чтобы увидеть это, — отозвался Сигмон.

Из экипажа донесся тихий шорох, и граф вздрогнул, запоздало вспомнив, что у их разговора с герцогом есть еще один участник, хранящий, впрочем, молчание.

— Вэлланор, — позвал герцог. — Можешь выходить. Мы скоро уезжаем.

— Да, дядя, — раздался голос из-за черной дверцы. — Я сейчас.

Сигмон, услышав голос, невольно содрогнулся. Почему-то ему казалось, что невеста Геордора должна быть старой каргой, чьи достоинства заключаются в титуле, который позволяет связать кровным родством два королевских рода. Но этот голос не мог принадлежать старой карге. Никак не мог.

Ла Тойя внезапно ощутил, что от него разит потом, понял, что он растрепан и с головы до ног залит чужой кровью. Чужая кровь жгла щеки раскаленным металлом. Граф вскинул руку, чтобы вытереть лицо, и тут же опустил — перчатки были так же грязны, а снимать их он не хотел. Только не сейчас. Ни за что.

Вторая дверь экипажа распахнулась, и зверь внутри Сигмона вздрогнул — ему в нос ударил аромат свежей лесной смолы, сладкий запах цветов и чего-то ласкового и трогательного, напоминающего о детстве. Граф отступил на шаг, а из распахнутой двери экипажа на свет выбралась ее светлость Вэлланор Борфейм.

Худая девчонка с длинными белыми волосами и голубыми глазами, закутанная в накидку из беличьих шкурок — такой увидел Сигмон Ла Тойя свою будущую королеву. Именно девчонка — с чуть вздернутым носиком и удивленными глазами, расширившимися при виде поля боя, заваленного трупами.

— Познакомься с графом Ла Тойя, — сказал герцог. — Думаю, ты слышала наш разговор, и нет нужды объяснять, кто он такой.

— Миледи, — опомнившись, Сигмон прижал руку к липкой от крови куртке и согнулся в глубоком поклоне. — Рад приветствовать вас на землях Ривастана.

— Здравствуйте, граф, — отозвалась Вэлланор. — Я рада видеть вас. Вы оказали нам неоценимую помощь, и мы все вам очень благодарны. Да, дядя?

— Конечно, — буркнул герцог. — Благодарны так, что просто нет слов.

Сигмон медленно выпрямился и обнаружил, что он на целую голову выше своей будущей повелительницы. Она смотрела прямо ему в лицо, снизу вверх, и Сигмон готов был провалиться сквозь землю, представляя, как чудесно он сейчас выглядит со стороны.

— Вы проявили поразительную храбрость, граф, — продолжала Вэлланор, разглядывая королевского гонца. — В одиночку вы справились с целым отрядом разбойников и спасли нас от неминуемой гибели. Раньше мне казалось, что такие герои остались лишь в легендах, но теперь я вижу, что в Ривастане еще есть настоящие воины.

— Пустяки, миледи, — отозвался Сигмон, чувствуя, что его щеки уже сравнялись цветом с чужой кровью. — Я воспользовался внезапностью, пока разбойники были заняты боем с вашими воинами, храбро защищавшими вашу светлость. Им пришлось намного тяжелее, чем мне.

— Ваша скромность делает вам честь, граф, — отозвалась Вэлланор, — но мы все были свидетелями вашего храброго поступка. Вы говорили, что не назовете это подвигом. Но поверьте, так его назовут те, кого вы спасли.

Сигмон встретился взглядом с таримкой. Ее глаза пылали голубым — они очень походили на глаза герцога, но в них было столько красок, сколько бывает в летнем небе в самый полдень. И в них граф увидел нечто… Одобрение? Восхищение? Искреннюю благодарность? Все это и еще капельку того, что Сигмон побоялся назвать даже самому себе. Голубоглазая девчонка говорила искренне. Тут и не пахло вежливостью опытных дипломатов — она на самом деле восхищалась учиненной им резней. И она на самом деле верила в героев.

Ла Тойя даже прикрыл глаза, сдерживая невольный стон. Как посмели они отправить это наивное дитя в чужую страну? Откупились ею, словно сундуком с монетами, от старика Геордора, бросили в самое пекло взрослой жизни, где кровь и ненависть правят миром?

— Это не подвиг, миледи, — печально возразил Сигмон. — Подвиг — это удержаться от резни. Очень надеюсь, что ваша светлость больше никогда не станет свидетельницей таких ужасных событий.

— Если вы и дальше останетесь на службе у короля, то, полагаю, ваши надежды сбудутся, — отозвалась Вэлланор. — Надеюсь, вы, как и обещали, больше не допустите такого.

— Приложу все усилия, — с пылом заверил ее Сигмон.

— Сильно сомневаюсь, — подал голос герцог. — Хватит любезничать. Нам пора отправляться.

Сигмон обернулся и увидел, что позади стоит Морейн, держащий под уздцы двух черных скакунов, ранее принадлежавших павшим таримцам.

— Все готово, милорд, — сказал он. — Вы на самом деле собираетесь уехать?

— Еще как, — раздраженно бросил Борфейм. — Граф, вам не нужна лошадь?

— Нет, мой скакун ждет меня на той стороне дороги, — отозвался Сигмон, искренне надеясь, что это соответствует истинному положению дел.

— Тогда помогите Вэлланор забраться в седло. Уж будьте любезным до конца. Мне нужно кое-что забрать из экипажа.

Сигмон тут же обернулся к принцессе, подал ей руку и подвел к черному скакуну, на котором было дамское седло. Вэлланор оперлась о его руку — Сигмон с ужасом увидел, что белая перчатка ее светлости тут же испачкалась в чужой крови, — вставила ногу в стремя и легко взлетела в седло. Судя по всему, Вэлланор не раз доводилось путешествовать подобным образом. Сигмон отступил на шаг и отвел взгляд в сторону — длинная шерстяная юбка чуть задралась, открывая изящные черные сапожки для верховой езды. Он тяжело вздохнул, повернулся спиной к голубоглазой девчонке, что должна стать его королевой, и принялся высматривать тропинку, по которой можно было бы объехать поваленное дерево.

В груди у Сигмона зрело неприятное подозрение, что обратная дорога будет в чем-то намного тяжелей, чем путь сюда.

Часть вторая

КОРОЛЕВСКАЯ СВАДЬБА

Небо над дальними холмами стало чуть светлей, намекая, что вскоре рассвет придет на смену ночи. Город еще спал, отдавшись сладкой утренней дреме. На улицах уже появились прохожие — ранние пташки, спешащие по своим делам, но до настоящего пробуждения Риву было еще далеко. Сейчас по его камням шагали только те, кто торопился на утреннюю работу. Или возвращался с ночной.

Ввалившись в темный коридор, Корд захлопнул за собой дверь и быстро задвинул засов. В кромешной тьме он на ощупь пробрался к двери, ведущей в комнату. Тяжело ступая по скрипучему полу, капитан вошел в комнату и подошел к круглому столу. Пошарил в кармане кителя. Не найдя огнива, выругался и поплелся в дальний угол. Там, даже не потрудившись снять сапоги, рухнул на кровать и заложил руки за голову.

Ночь выдалась не из легких. Шумно отдуваясь, Корд блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь темнотой. Дом. Как чудесно отгородиться толстыми стенами от проклятого города, кипящего, как похлебка в котелке оборванца, ночующего под мостом, — день и ночь, ночь и день. И как жаль, что стенами нельзя отгородиться от забот, донимающих тебя круглые сутки.

Повернувшись, капитан лег на живот и с наслаждением вытянулся, словно кошка, разминая затекшую спину. Почти сутки он просидел за столом, читая и выслушивая всевозможные глупости, чувствуя, как тупеет с каждым лишним словом, с каждой ненужной подробностью.

Расследование. Разве можно что-то расследовать, восседая на стуле в закрытой комнате? Бумажки никогда не заменят допроса и погони. А хороший допрос стоило бы учинить. И капитан готов хоть сию секунду назвать пару имен, кому не помешала бы такая процедура. Но он всего лишь страж порядка. Он должен его оберегать, а не возмущать.

Зарычав от злости, Демистон сел и принялся с ожесточением стаскивать сапоги с распухших ног. Он был зол. Нет, он был в бешенстве. Похоже, он все-таки провалил задание Птаха, а ведь как хорошо все начиналось! За один день он узнал, что никакой дуэли не было, а мальчишек убил загадочный наемник в черном плаще. Советник принял информацию к сведению. Как он объяснялся с Летто и Верони — неизвестно. Но на следующий день отцы, связанные общим горем, примирились. Корду доложили, что лорды встречались в одном из частных домов и довольно долго беседовали. Судя по всему, они пришли к какому-то соглашению. Вражда утихла. Оба усмирили своих сторонников, волнения в городе не произошло, и столица вновь застыла в тревожном ожидании близкой беды.

На этот раз обошлось, но Демистон чувствовал нутром — что-то должно случиться. Ведь настоящий убийца так и не пойман нерадивым капитаном стражи и может нанести новый удар. Нужно раскручивать дело, дергать за все белые ниточки, которыми оно шито, а тот самый капитан никак не мог этим заняться вплотную. Каждодневные дела обрушились на него нескончаемым потоком: жалобы горожан на самоуправство стражников, отчеты о тратах подразделения, счета из прачечной, приказы полковников — один глупее другого. Все это свалилось на плечи Демистона на следующий день после неудачной погони, и теперь он разрывался между делами службы и поручением Де Грилла, страшно жалея, что не может очутиться сразу в двух местах.

Корд прекрасно понимал, в чем заключается его подлинная служба королю. Он настоящий стражник, во всех смыслах, и обязан охранять порядок в городе и следить за неукоснительным исполнением королевских законов. Но при этом он служил Де Гриллу, тайному советнику короля. Корд Демистон — его человек в городской страже, его ставленник, о чем никто, разумеется, не должен знать. Поэтому капитан не может все бросить и отправиться на улицу выяснять, куда подевался убийца в черном плаще. Не мог он и отдать такой приказ подчиненным — о его самоуправстве мигом доложили бы полковнику, а тот приложил бы все усилия, чтобы выяснить, откуда у новенького капитана такая прыть. Правда, такой приказ мог отдать Горан — второй капитан, которому официально поручили разбираться с подозрительной дуэлью, обернувшейся двойным убийством. Но Горан, осчастливленный новым поворотом дел, похоже, готовился завершить расследование. И в самом деле — его задачей было выяснить подробности дуэли сыновей лордов. Выяснилось — дуэли не было. Лорды помирились, общественному порядку ничто не угрожает. Все довольны. А убийцу можно искать годами, это дело десятое.

Корд вполне отдавал себе отчет, что Горану приказали свернуть расследование. То ли по глупости, то ли чтобы не будить лихо. И в самом деле, сейчас на носу королевская свадьба, забот невпроворот. В том числе и у городской стражи, прочесывавшей город частым гребнем, стараясь забить всю столичную шваль в такие глубокие щели, из которых она не выберется еще полгода. Возможно, командор городской стражи Мерд считал, что сейчас не до загадочных убийств. Что лучше сосредоточиться на прямом приказе навести порядок в городе. А возможно, он просто не хотел, чтобы кто-то совал нос в дело с наемным убийцей. Но почему Птах не отдал это дело ему, Демистону? Ведь тогда он мог бы воздействовать на королевских дознавателей, а те — на командира стражи. Почему Мерд поручил дело Горану?

Капитан выругался, швырнул на пол сапоги и снова откинулся на кровать. Проклятая политика. Кто знает, какие интриги зреют там, в высшем свете, как называют это свору бездельников, сражающихся не на жизнь, а на смерть из-за призрачной тени власти. Что они делят на этот раз? Плевать! Так или иначе, но дело об убийстве двух отпрысков лордов близится к завершению.

Демистон подозревал, что его умышленно заваливают мелкими поручениями, чтобы ему некогда было заниматься собственным расследованием. Или ему это только кажется? Заботы и в самом деле пустяковые, но все вполне логичны и своевременны. Доклад от дежурных, предписание от дознавателей, приказ командира стражи — все приходило к нему обычным порядком, как всегда. Все шло своим чередом, и жизнь капитана вернулась в привычную колею. Казалось, что все наладилось, кризис позади и можно вздохнуть с облегчением.

Вот только ему не давала покоя мысль об убийце в черном плаще. Корд терпеть не мог оставлять за спиной неразгаданные загадки и недоделанные дела. Теперь для него все было подозрительным. Абсолютно все. Капитан даже подумывал, а не заняться ли расследованием на досуге, в свободное время. Например, покрутиться в том переулке, где исчез убийца, поспрашивать прохожих. Но почему-то он был уверен, что стоит ему только зайти в тот переулок, как к нему тут же явится вестовой из Башни со срочным донесением. Либо в Башне пожар, либо очередная партия застиранных кальсон похищена злоумышленниками прямо со склада стражи. Похоже, он раскрыт. Ловкач, играющий против графа Птаха, разоблачил его человека — капитана городской стражи. Корд Демистон взят на заметку, и теперь его не оставят в покое. За ним будут наблюдать. Неустанно и неусыпно. Кто? Не человек ли в черном плаще?

Проклятье снова сорвалось с губ капитана. Он сел на кровати и принялся тереть руками щеки. Кажется, он сходит с ума. Откуда эта подозрительность? С чего такая мнительность? Почему он всегда предполагает самое худшее? Наверное, заразился от Де Грилла. Проклятый советник просто излучает подозрительность. Он ею живет. Но это Птах, советник короля, ему по службе положено ежесекундно искать подвох даже в простейших делах. А капитан городской стражи должен просто отдохнуть. Выспаться, набраться сил — чтобы с утра вновь вести сражение с бумажками на своем столе.

Поднявшись на ноги, Демистон босиком прошлепал к центру комнаты. Там, на столе, где-то должна быть хорошо заткнутая бутыль с остатками вина. Новая, непочатая, хранилась в подполе, выкопанном прямо под домиком. Хорошо бы было глотнуть холодного винца, но сначала надо допить это — Демистон терпеть не мог, когда продукты пропадали зря.

Стук в дверь раздался так неожиданно, что капитан чуть не выронил бутылку, которую успел взять со стола. Корд бросился к кровати и в мгновение ока вколотил ноги в сапоги. В душе зрело неприятное чувство оправдавшихся подозрений.

Когда стук повторился, капитан был уже в прихожей, у двери, сжимая в руке обнаженную саблю. Прислушиваясь к темноте, он положил свободную руку на засов. Кажется, там, за дверью, всего один. Мнется на крыльце, нетерпеливо сопя и почесывая зад. Убийца, стучащий в дверь?

— Капитан Демистон?

Корд рывком сдернул засов, распахнул дверь и приставил клинок к груди замершего на крыльце человека. Мальчишка. Одет в чистый и выглаженный китель с гербом Броков. С большим конвертом в руках. Выпучивший глаза от страха.

— Что надо? — холодно спросил капитан, опуская клинок.

Посыльный попятился, едва не свалившись со ступенек, не в силах оторвать взгляд от сверкающего металла, чуть подрагивающего в руке капитана.

— Моя госпожа, — пролепетал он. — Моя госпожа…

— Тише, парень, — сказал капитан, убирая саблю в ножны. — Не трясись. Я принял тебя за кредитора.

Мальчишка, которому на вид было лет четырнадцать, с заметным облегчением перевел дух и выпрямился.

— Капитан Корд Демистон, позвольте вручить вам послание от моей госпожи, графини Брок, — заученно отбарабанил он.

Сделав шаг вперед — с превеликой опаской, словно ступая по ножам, — посыльный протянул капитану большой бумажный конверт с сургучной печатью. Рука его дрожала.

Корд принял пакет, привычно осмотрел печать, с удовлетворением отметил, что она не тронута, и сломал хрупкий сургуч. И только достав из конверта шуршащий лист, понял, что на крыльце слишком темно — солнце еще не успело взойти, и над городом царствовала зыбкая полутьма. Он замер, пытаясь прочитать скачущие в темноте завитки. Из конверта пахло вербеной. Ее пронзительный аромат разливался по крыльцу терпкой волной, напоминая капитану о родном юге.

— Ответ будет? — деловито спросил мальчишка, оправившийся от внезапного нападения.

Страницы: «« « 23456789 » ... »»