Принцесса и чудовище Афанасьев Роман

Черная стена вздулась пузырем и лопнула, выплеснув в лицо советнику темное нутро, пахнущее гнилью. Застонав от ужаса, Де Грилл погрузился в кровавую круговерть ночного кошмара: в лицо ему плескалась кровь, острые клинки пронзали его тело, заставляя кричать от боли, багровый огонь вился во тьме, грозя спалить дотла все, к чему прикоснется. Де Грилл вопил от ужаса, а вокруг него крутился водоворот кошмара, затягивая его в свои кровоточащие глубины.

Задыхаясь от боли и страха, советник попытался проснуться. Он кричал самому себе, что это всего лишь сон — но никак не мог очнуться от кошмара.

Боль становилась нестерпимой. Картины кровавого пиршества сплелись в единую круговерть, смешались, превратившись в клочья тьмы, истекавшей багровой жижей. Дыхание перехватило. Де Грилл забился на черепице, как рыба, вытащенная на берег, и понял, что умирает. И в тот же миг темнота полыхнула белым светом, а боль пронзила тело советника раскаленной иглой. Де Грилл вскрикнул от боли и покатился по черепице вниз. Раскинув руки, он остановился на самом краю, впившись пальцами в обожженную глину, и застыл, уставившись невидящими глазами в пропасть под собой.

Советник видел вовсе не город Рив, расцвеченный ночными огнями. В своем сне он сидел на ветке и видел под собой дорогу, усеянную мертвыми телами. Там, среди них, стоял человек, сжимавший в руке оторванную голову. Человек вскинул голову к пылающей багрянцем луне и завыл, словно дикий зверь. И только тогда Эрмин Де Грилл понял, что это — не сон.

— Сигмон, — прошептал он белыми от холода и боли губами. — Сигмон!

Темнота отступила. Незримая преграда, закрывавшая его дар черной повязкой, исчезла. Де Грилл чувствовал, что к нему вновь возвращается его способности, и чуть не заплакал — так, как мог бы заплакать от счастья внезапно прозревший слепой.

Напрягая ослабевшие руки, советник отполз от края крыши. Встал на четвереньки и, не в силах подняться, пополз к слуховому окну, ведущему на знакомый чердак. Перед глазами кружились картины из далеких краев — дороги, леса, города, страны… Дар хлынул в него, словно река, пробившая запруду. Больше всего на свете Эрмину хотелось лечь прямо тут, на холодные черепицы, и заснуть на день, а то и на два. Но он не мог себе этого позволить.

Дар вернулся. А значит — у тайного советника короля еще много работы.

Все оказалось даже хуже, чем представлялось Вэлле. Едва она сошла с дороги, как поняла, что между редким лесом на склоне горы и дремучей чащей нет ничего общего. Идти было трудно — сапоги проваливались в палую листву, устилавшую землю толстым ковром, вязли в подозрительно чавкающих ямах. Опавшие ветви и корни деревьев сплетались в ловчую сеть, пытаясь поймать в ловушку ноги Вэлланор. Низко нависшие ветви били в лицо, а кусты цеплялись за беличью куртку, так и норовя стянуть ее с плеч. Всякий раз, когда Вэлла отводила в сторону ветку, на нее обрушивался водопад ледяных брызг. Раньше она и не подозревала, как сыро может быть в осеннем лесу.

И все же она упрямо шла вперед. Брела, выдирая сапоги из чавкающей сгнившей листвы и плетеных ловушек. Отбрасывала исцарапанными руками ветки, прикрывая лицо воротником куртки, уже разодранной в десятке мест. И все же шла, забираясь все глубже в лес — подальше от пустой дороги, что так страшно дрожала под ногами.

Ее всю трясло. Отчаянно ломило спину, а ноги болели, словно ей пришлось пешком забираться на Второй Пик, к сторожевой башне, что высилась над Каменными Чертогами. Зубы стучали, и Вэлла сама не могла понять — то ли от холода, то ли от страха. Но она шла и шла, до тех пор, пока ноги не подкосились, отказываясь выбираться из грязи. Тогда Вэлла вскрикнула и упала, по локоть окунув руки в палую листву. Из последних сил, на четвереньках, она добралась до огромной ели. Здесь, у ее бугристых корней, было относительно сухо. Вэлланор заползла на высокий корень, села, прислонившись спиной к широкому стволу, и замерла, прижав к груди исцарапанные и грязные руки.

Она не плакала. Просто сидела, уставившись в темноту, и вздрагивала, словно испуганный зверек, при каждом шорохе ночного леса. Сердце колотилось в груди, да так сильно, что Вэлланор казалось, что ее качает от этих ударов. Сколько она просидела так, оцепенев от страха, она не могла бы сказать.

Постепенно Вэлла успокоилась и смогла вздохнуть свободно. Разжав сцепленные руки, она вытерла их прямо о куртку. Потом достала платок и начисто, как могла, протерла царапины на руках. И только потом осознала, насколько она грязна, и даже ойкнула от огорчения. А потом невольно улыбнулась — здесь, в чаще леса, некому было ее отругать за неподобающий вид. Больше того, она дорого дала бы за то, чтобы здесь сейчас появилась мать и выбранила ее. Или отец. Или дядя. Хоть кто-нибудь!

Вэлланор вскинула руку и закрыла ладонью рот, сдерживая рыдания. Нет, так не годится. Там, в темноте, бродит что-то страшное. Возможно, оно ищет ее. Нельзя шуметь. Королева Изабель тоже старалась сидеть тихо, когда по лесу рыскали убийцы. Но ей повезло больше — как помнится, она нашла приют под раскидистым кустом орешника, на мягком ковре из зеленой травы… Вэлланор сжала зубы и убрала руку ото рта. Плакать уже не хотелось. Старые легенды больше не развлекали ее. И меньше всего ей хотелось стать персонажем новой легенды — о королеве, что так никогда и доехала до своего замка.

Она попыталась встать, но ноги погрузились в мягкий ковер из сухих иголок, и Вэлла опустилась обратно на корень елки. Продолжать бегство бессмысленно — все равно далеко она не уйдет, а здесь хотя бы не так сыро, как в других местах. Подобрав ноги, она постаралась закутаться в обрывки куртки. Намокший подол шерстяного платья неприятно холодил ноги. Плечи тоже замерзли, и Вэлланор с удивлением обнаружила, что дрожит все-таки от холода, а не от страха. Она никогда не мерзла в горах — даже в суровые морозы. Но здесь, в этой ужасной сырости, когда ледяная влага, казалось, висит в воздухе тугим покрывалом, ей стало по-настоящему холодно.

Поежившись, Вэлланор принялась растирать замерзшие руки и тут же замерла. Ей почудилось, что где-то рядом хрустнули ветки. Да, в лесу не было тихо — деревья трещали, покачиваясь на ветру, где-то шуршали в траве ночные зверьки, но этот звук… Он выделялся из звуков ночного леса. Он был… посторонним.

Вэлла замерла, пытаясь сжаться в незаметный комочек. Шум повторился — словно что-то протиснулось меж двух веток. Аккуратно протиснулось, стараясь не шуметь, подбираясь к намеченной жертве. Вэлланор снова зажала ладонью рот и шумно задышала носом. Только бы не закричать. Только бы…

Из-за куста показался темный смазанный силуэт. Бесшумно он шагнул вперед, к полянке под елкой, и Вэлла увидела, что это человек, сжимающий в руке меч. Она взвизгнула, подскочила на месте и повалилась на мягкую подушку из иголок. Человек замер. Уткнув меч в землю, он медленно поднял левую руку, словно указывая на обмершую девушку. Вэлланор, приподнявшаяся на локтях, задохнулась от ужаса.

Зыбкий свет луны пробился сквозь верхушки деревьев и высветлил темный силуэт человека. В разодранной одежде, извалянного в грязи, с белым, как простыня, лицом, искаженным от боли, заляпанным темными подтеками. Таким знакомым лицом.

— Сигмон! — взвизгнула Вэлланор.

Вскочив на ноги, она бросилась к графу и с разбега уткнулась в его грудь. Сигмон покачнулся и повалился на спину, сбитый с ног неожиданной атакой. Вэлланор упала сверху, спрятала грязное лицо в лохмотьях камзола на груди королевского гонца и, уже не сдерживаясь, зарыдала в полный голос.

— Вэлланор, — прохрипел Ла Тойя, обнимая ее за плечи свободной рукой. — Госпожа… Грязный…

Но Вэлла лишь тихо поскуливала, отчаянно вцепившись в камзол графа так, что пальцы сводило судорогой.

Сигмон вздохнул и прижал к себе вздрагивающее тело девчонки. Когда всхлипы утихли, он негромко позвал:

— Принцесса…

Она вскинула голову, и Сигмон увидел ее измазанное грязью личико. Так близко, что он мог дотянуться до него губами.

— Вернулся, — сказала она и шмыгнула носом. — Вернулся.

— Конечно, принцесса, — тихо отозвался граф. — Я всегда возвращаюсь. Простите, что задержался.

— Прощаю, — отозвалась Вэлланор и захихикала.

Сигмон приподнялся и осторожно усадил ее на землю рядом с собой. Вэлланор все еще цеплялась за разодранный камзол, и графу пришлось встать на колени.

— Принцесса, — снова позвал он, отчаянно надеясь, что она уже успокоилась. — Нам нужно идти.

— Они еще там? — вскинулась Вэлла, вздрагивая всем телом. — Надо бежать?

— Нет, нет, — быстро ответил граф. — Вам ничего не грозит. Просто здесь сыро и грязно. Нам лучше выйти на дорогу.

Вэлланор вздохнула и медленно разжала пальцы, выпустив наконец камзол Сигмона. Он поднялся на ноги, вложил меч в ножны и протянул ей руку. Вэлланор ухватилась за нее, крепко, как только могла, и граф поднял ее на ноги. Она так и не отпустила его руки.

— Вы можете идти? — спросил Ла Тойя.

— Да, — тихо ответила Вэлла. — Только… Только ноги ужасно дрожат.

— Ничего, — отозвался граф. — Держитесь за меня.

Сигмон повел ее за собой через заросли, стараясь обходить опасные места, которые он прекрасно видел в темноте. Он так устал, что сам едва не падал. Но он не собирался показывать это принцессе. Ни за что.

Вэлланор шла медленно, на подгибающихся от слабости ногах. Все тело болело, но внутри, там, где-то глубоко, было светло и радостно. Теперь она знала, как это бывает. Теперь знала, о чем пишут книги. На мгновение, когда граф обнял ее, она почувствовала, как их сердца бьются в унисон. Одинаково быстро и горячо. Она знала, что и он почувствовал это, но никогда не скажет об этом. И вида не подаст. Ведь она — его госпожа. Об этом тоже писали в книгах. И все же…

Вэлланор, вернее, та ее часть, что умела ругаться, как воины отца, хмыкнула. Немного не так она представляла эту сцену в лесу, когда герой преклонит перед ней колени.

— Что? — тут же спохватился Сигмон.

— Моя лошадь, — ответила Вэлла первое, что пришло в голову. — Она сбежала.

— Это ничего, — отозвался граф. — Мой Ворон дожидается нас у дороги. У него хватает ума понять, что со мной безопаснее, чем без меня.

— У меня тоже, — сказала Вэлланор и почувствовала, как кровь бросилась в лицо.

— Что? — переспросил Ла Тойя.

— Хватает ума понять, что с вами безопаснее, граф, — призналась Вэлланор, надеясь, что в темноте не видно, как пылают ее щеки.

— Это еще вопрос, — отозвался граф.

Он так устал, что просто не мог поддерживать беседу. Он вообще не мог думать ни о чем, кроме того, что, возможно, у него появилась новая проблема — и не менее серьезная, чем проклятая шкура. Но и об этом сейчас он запрещал себе думать. Нужно просто выйти из леса.

— Сигмон, — тихо позвала Вэлла.

— Да? — рассеянно отозвался граф.

Она остановилась, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в грязную щеку — клюнула, быстро и нежно, как маленькая птичка.

— Спасибо, что спасли меня, граф, — выдохнула Вэлланор.

— Не за что, принцесса, — отозвался Сигмон, чувствуя, как начинает кружиться голова. — Не стоит благодарить меня.

Она не ответила — лишь крепче сжала его руку и пошла вперед, уже не столько опираясь на своего героя, сколько ведя его за собой. Сигмон послушно брел следом.

Вэлланор бы страшно расстроилась, если бы узнала, что его мысли занимает вовсе не поцелуй девчонки с Северных гор. Ла Тойя думал о другом. Он точно знал — Вэлланор действительно не стоит его благодарить. Он не спасал ее, потому что ей ничего не грозило, — охота велась именно за графом Ла Тойя, чудовищем, для уничтожения которого кто-то послал хорошо обученный отряд и настоящего колдуна.

Сигмон думал о том, что этот кто-то еще пожалеет о том, что родился на свет. Сразу же, как только он, ручное чудовище короля Сеговара, поймет, кто именно начал на него охоту. И почему.

Бертар Борфейм, герцог Северных гор, брел по ночной дороге, сжимая в руке обнаженный клинок. Он сильно припадал на правую ногу, которую подвернул при падении, когда обезумевший от страха жеребец сбросил его на землю. А сам, дьявольское отродье, сгинул в темноте, выполнив свое черное дело.

Герцог раньше и не подозревал, что жеребца можно настолько сильно испугать. Ему казалось, что он способен справиться с любым скакуном. Но в этого словно демон вселился — хрипя и брызжа пеной, он нес всадника в темноту, не разбирая дороги, не слушаясь ни узды, ни ножен, которыми герцог колотил его на манер хлыста. Сначала Борфейму казалось, что он способен укротить взбесившуюся тварь, развернуться и возвратиться к упавшей племяннице. Он не знал, как это случилось, зато видел, что мимо него промчалась гнедая с пустым седлом, легко обогнав жеребца, несшего на себе всадника. Именно тогда, впервые за всю длинную ночь, его сердце сжалось от ужаса. Вэлланор упала.

Нужно было немедленно вернуться. Но когда Борфейм понял, что его скакун, помешавшийся от ужаса, не остановится, пока не упадет замертво, было слишком поздно. Тогда герцог перекинул ногу через седло и соскользнул на землю.

Упав, он прокатился кубарем по дороге, едва не переломав ребра, но выучка не подвела — Борфейму и раньше доводилось прыгать из седла, когда скакуны оскальзывались на горных тропах. На этот раз вышло неважно — он подвернул ногу, и правая щиколотка горела, словно ее окунули в угли. Но он не обращал внимания на боль. Поднявшись, герцог бросился назад — по темной пустой дороге, туда, где, возможно, лежала Вэлланор. Умирающая или уже мертвая.

Отчаянно жалея, что не может бежать, Борфейм хромал по пустой дороге, прислушиваясь к темноте. Там, впереди, было тихо. Звуки битвы, которые он слышал раньше, уже утихли. Бертара битва не волновала, так или иначе все разрешилось — но Вэлланор… Он не мог простить себе, что пошел на поводу у графа, этого ручного зверя. Надо было настоять на своем. Но как он мог… Бросить открытый вызов измененному и уцелеть — это, пожалуй, задача для мага, а не для обычного воина. И он не мог в открытую сцепиться с посланцем выжившего из ума короля Ривастана. Мальчишка ясно дал понять, что исполняет приказ короля, и это было правдой — старый дурак, ослепленный похотью, вполне мог отдать приказ своему зверю забрать невесту, невзирая на любое сопротивление. Проклятый род!

Размахивая длинным и узким клинком, блестевшим в лунном свете не хуже молнии, Борфейм ковылял по подмерзшей земле, отчаянно браня и Сеговара, и его ручного зверя. И самого себя.

Вэлланор. Как он мог потерять ее! Если она погибла… Все кончено. Все. Если там, на дороге, лежит труп с разбитой головой, герцогу Северных гор остается только броситься грудью на собственный меч.

Борфейм помотал головой. Нет. Он не должен думать о плохом. Все будет хорошо. Он найдет Вэлланор, и они доберутся до ближайшего города. Как — подумаем после. А пока надо бежать вперед, не останавливаясь ни на секунду. Возможно, она еще жива. А возможно, ранена, и ей требуется помощь. А проклятая нога так болит и все норовит подвернуться еще раз… Герцог выпустил в темное небо проклятье. Он был готов отрубить собственную ногу, мешающую ему идти. Но, увы, скорости передвижения это ему не прибавило бы.

Он снова взмахнул клинком, отгоняя непрошеное видение. Нет, о сыне думать не надо. Он там, у самого черного трона, сидит у ног собственного деда и трясется от страха. Еще бы. Старик ясно дал понять, что отрубит ему голову, если заподозрит измену отца. О, коварный старик! Ему, досточтимому батюшке, давно пора сойти в могилу, а он все пытается прыгнуть выше головы, откусить больше, чем сможет прожевать. Провал военной кампании окончательно свел его с ума. Братец тоже хорош — строит свои планы внутри планов отца и думает, что никто об этом не подозревает. Что ж, его ждет сюрприз. Но он хотя бы успел отослать старшего сына на север, в глухую горную деревню, что граничит с поселением гномов. Проклятые коротышки укроют парня в пещерах даже от гнева деда. Они всегда больше любили его отца — Тарлина, наследника трона Борфеймов, чем самого короля. И его самого, Бертара Борфейма. А он ведь пытался заручиться их поддержкой, видит небо — пытался. Но бородатые сморчки, доживающие последние дни в своих опустевших норах, этот вымирающий народец, не приняли его. Знать бы, чем Тарлин их соблазнил… Нет, глупости. Теперь уже слишком поздно. Он ввязался в это дело, когда не осталось выбора. И когда отец пригрозил ему… Ему, первому полководцу королевства, водившему полки в бой и с гномами, и с пиратами, и с черными магами Волдера. А теперь его жизнь ничего не значит. Вэлланор — вот что главное. Вот чья жизнь теперь важнее жизни герцога Северных гор — жизнь девчонки, выросшей в теплице Каменных Чертогов. Она козырь Борфеймов, а не старая гвардия, готовая броситься в бой. Она…

Луна выглянула из-за туч, осветила дорогу, и герцог вздрогнул. Там, впереди, на дороге появился всадник. Борфейм вздрогнул, не поверив своим глазам. Он не видел лица, но этот жеребец и эта широкоплечая фигура… Ла Тойя! Не может быть!

Герцог остановился, пораженный до глубины души. Нет. Проклятое чудовище не могло уцелеть. И все же вот он — едет навстречу, медленно, словно на прогулке, как будто ничего и не случилось. А ведь это все из-за него. Из-за его проклятого упрямства и настойчивости.

Кровь вскипела в жилах Борфейма. Вскинув клинок, он похромал навстречу королевскому гонцу. Если Вэлланор мертва, ему больше нечего терять. Его жизнь кончена. Он нападет на эту тварь и постарается успокоить ее навеки. Живучее чудовище, принявшее человеческий облик, разрушитель чужих судеб! Даже если эта кровожадная тварь победит, он, герцог Северных гор, умрет с мыслью, что хотя бы попытался выполнить свой долг.

Когда до всадника оставалось всего несколько шагов, герцог зарычал, готовясь атаковать врага. Он сделал неловкий шаг вперед, затем другой… и замер. Рука с мечом бессильно опустилась, пальцы разжались, и блестящий клинок упал на землю. Герцог, рассмотревший наконец хрупкую фигурку племянницы, сидящей за спиной чудовища, упал на колени, задыхаясь от облегчения.

Жива. Жива и здорова. Едет за спиной чудовища, цепляясь за его широкие плечи. Борфейм вскинул руки, закрывая лицо. Кровь билась в жилах, кипя от ненависти и радости одновременно. Герцог не знал, чего ему сейчас больше хочется — пронзить мечом Сигмона или обнять его. Еще не все потеряно. Неизвестно, как, но графу удалось одолеть преследователей и продолжить путь. Вместе с будущей королевой Ривастана.

— Дядя! — вскрикнула будущая королева, заметившая герцога.

Тот протянул к ней руки, словно к источнику живительного света.

— Вэлланор, — прохрипел он, понимая, что теперь и он, и его сын будут жить, несмотря на все интриги короля. Больше он не отпустит ее от себя ни на шаг. Никогда. И ни за что. В ней — будущее герцога Северных гор Бертара Борфейма. Будущее его рода, его семьи. Он будет хранить это будущее, защищать его и беречь, как самую большую драгоценность на свете.

Сигмон натянул поводья, и вороной остановился рядом с герцогом. Потом граф ловко выбрался из седла, спешился и помог спуститься Вэлланор. Она бросилась к герцогу и обняла его, целуя заросшие густой щетиной щеки.

— Вэлланор, — вымолвил тот, обнимая ее.

— Все хорошо, госпожа, — подал голос Ла Тойя. — Я же говорил, что герцог жив.

— Спасибо, — проговорила Вэлланор. — Спасибо, граф!

Она помогла герцогу подняться на ноги. Он обнял ее за плечи, пытаясь сохранить равновесие, и обернулся к королевскому гонцу.

— Вижу, вам удалось выиграть и этот бой, — сказал он, рассматривая изодранную одежду Ла Тойя.

— Удалось, — откликнулся тот. — Хотя это было и нелегко.

— Вас ничем не остановить, да? — спросил Борфейм, морщась от боли в ноге.

— Пока я не встречал препятствие, которое могло бы меня сдержать, милорд, — холодно отозвался Сигмон, и герцог услышал угрожающие ноты в его голосе.

— И что же дальше, граф? — спросил он, глядя прямо в глаза чудовища. — Что дальше?

По выражению его лица, измазанному подсохшей кровью, Борфейм понял — Сигмон догадался, что речь идет вовсе не о том, что делать путникам, застрявшим ночью на пустой дороге.

— Посмотрим, — сдержанно отозвался гонец, проигнорировав намек герцога. — Думаю, нам лучше просто подождать здесь.

— Подождать? — переспросила Вэлланор. — Здесь?

— Точно так, моя госпожа, — отозвался Ла Тойя. — Они уже рядом.

— Кто? — резко спросил герцог, нагибаясь за мечом.

Вэлланор подхватила его под руку и удержала от падения. Борфейм поднял клинок и выпрямился, готовясь, если потребуется, отдать жизнь за эту глупую девчонку. Теперь и он услышал конский топот, разносящийся над ночной дорогой.

— Друзья, — отозвался Сигмон, указывая в темноту.

Герцог вскинул голову, и в этот же миг из-за поворота появились всадники. Борфейм вцепился в рукоять меча и сразу ослабил хватку, с облегчением узнав знакомые плащи.

Его воины оставили экипаж в Тире и постарались нагнать хозяина — в точности как он и приказывал. Они опоздали, совсем чуть-чуть. Как было бы чудесно, если бы они появились чуть раньше, например, у той таверны. Тогда, может быть, все бы пошло по-другому.

Герцог выпрямился и отпустил плечо Вэлланор, восторженно щебетавшей ему на ухо какие-то глупости о ночном лесе. Он должен быть тверд, и его люди должны видеть, что их командир еще способен сам стоять на ногах. Теперь все пойдет по-другому. Больше никаких уступок этому чудовищу. Они поедут все вместе, и если Ла Тойя снова посмеет только заикнуться о том, что заберет Вэлланор с собой, то герцог Северных гор натравит на него своих верных псов. И будь что будет. Больше никаких компромиссов, никаких соглашений. Только так появится возможность увидеть, как над домом Борфеймов вновь восходит солнце.

— Моя госпожа…

Кейор одним движением опустил обнаженный клинок и пал на колено перед хозяйкой дома, поймал ее руку и поцеловал воздух над длинными белыми пальцами. Вскинул голову, жадным взглядом окинув гибкий стан и пышный лиф черного платья. Улыбнулся удивленно распахнутым зеленым глазам, все еще не отпуская руку графини.

— О, — тихо произнесла Эветта. — Сегодня, капитан, вы не похожи на самого себя…

— Сегодня я не на службе, — бросил Кейор, легким движением поднимаясь на ноги. — Вы звали меня, графиня, и вот я здесь.

Он церемонно поклонился хозяйке дома, прижимая руку к груди.

— И я рада видеть вас, капитан, — проговорила графиня, оправившаяся от внезапного преображения Демистона. — Будьте моим гостем.

— Зовите меня просто Корд, госпожа, — отозвался Кейор, улыбаясь так, как умеют улыбаться только пираты, готовясь к абордажу.

Графиня улыбнулась в ответ, чуть кивнув, словно признавая — она ошиблась. Так хищник мог бы улыбнуться своей жертве, внезапно отрастившей клыки. Она оценила преображение капитана городской стражи, и теперь заранее заготовленный план был отброшен в сторону.

Улыбка сошла с ее губ, и Кейор, следившей за выражением лица графини, подобрался.

— Ну что же, Корд, — сказала она. — Возможно, о вас рассказывают правду.

— Обо мне рассказывают много глупостей, госпожа, — отмахнулся Кейор.

— Эветта, — поправила графиня, выпрямляясь. — К псам условности. Вы мне нужны, Корд. Давайте пройдемся по аллее.

Демистон, ничуть не удивившись, предложил ей руку. Графиня взяла капитана под локоть, прижавшись к нему чуть плотнее, чем к обычному спутнику. Корд даже сквозь рукав кителя чувствовал, как пульсирует ее кровь, подчинясь ударам сердца. Графиня была возбуждена и ничуть это не скрывала.

Она первая сделала шаг, и пара заскользила по темной аллее, удаляясь от сияющего огнями особняка. Здесь было тихо и темно. Над кронами деревьев горели звезды, а от реки веяло свежестью. В этом уголке сада, что постепенно превращался в лес, им никто не должен был помешать.

— Чей вы человек, Корд? — внезапно спросила графиня.

Это было так прямо и грубо, что Демистон невольно вздрогнул. А она умеет атаковать. Выпад прямой и четкий, способный уложить противника на месте. Что же она скрывает в другой руке?

— Я человек короля, — отозвался Кейор. — Служу его величеству в меру своих сил.

— Ах, оставьте эти игры, — раздраженно бросила Эветта, и Корд почувствовал, как она чуть отстранилась, едва не выпустив его руку. — У нас нет на это времени.

— Тогда и вы, Эветта, говорите прямо, — парировал Кейор. — Зачем вам понадобился тупоголовый служака?

— Служака? — графиня покачала головой. — Нет, мне нужен прямой и сильный человек, не замешанный в этом проклятом клубке интриг. Тот, чью верность еще не успели купить деньги торгашей. Человек, верный королю.

Демистон не ответил. Он ждал продолжения, но его не последовало. И он почувствовал, как рука графини напряглась, готовясь выскользнуть из его руки.

— Я верен королю, — быстро сказал он. — Я благодарен ему за все, что он мне дал. Этого нельзя купить за деньги. Никто не сможет перебить его цену.

— Помилование и должность? — спросила графиня, и по ее голосу Кейор понял, что она улыбается.

Настало время для правды. Иногда, чтобы победить, нужно снять доспехи. И спрятать подальше одну из масок.

— Новую жизнь, — тихо ответил Корд Демистон. — Надежду на что-то большее, чем жизнь, полная приключений. Центр мира, равновесие, не позволяющее скатиться в бездну.

Эветта не ответила, и десяток шагов они сделали в полной тишине. Потом Корд почувствовал, как графиня крепче сжала его локоть, снова прижимаясь к нему.

— Но все это вам дал Птах, не так ли? — тихо спросила она, и на этот раз в ее голосе не было насмешки.

— Решение принимал король, — так же серьезно отозвался Демистон. — Ему было известно обо мне все.

— Понимаю, — ответила Эветта и сжала руку капитана. — Вам есть за что сражаться.

— Да, — просто ответил Корд. — И я буду сражаться насмерть, если потребуется. За короля.

— И все же, — задумчиво произнесла графиня, — вы человек Птаха. Не отрицайте. Уже известно, что вы состоите в его тайной службе, которая непонятно чем занимается. Так же, как этот бедняга Ла Тойя.

— Бедняга? — невольно удивился Корд.

Графиня тихо рассмеялась.

— Сложно позавидовать его судьбе, поверьте женщине, капитан, — сказала она. — Но не будем об этом. Я знаю, что Птах верен королю. Это знают все. И я не могу связаться с ним так, чтобы это не было замечено сотней глаз. Жизнь у всех на виду, яркая и приметная, имеет свои достоинства. И недостатки.

— А тупоголовый служака в качестве нового трофея известной дамы не вызовет подозрений, верно? — спросил Корд.

Эветта снова рассмеялась — едва слышно, но капитан услышал в ее голосе искренность. Он ей нравился.

— Вы тот человек, что мне нужен… Кейор, — сказала она. — И вы нравитесь мне все больше. Немногие могут заставить меня смеяться по-настоящему.

— Вам тоже есть за что сражаться, Эветта, — сказал капитан.

Он не спрашивал. Он утверждал и знал, что это правда.

— Нас ждут большие перемены, — тихо сказала графиня. — Мы на пороге больших событий. Наша жизнь изменится. В стране появится королева — молодая женщина, способная одним своим присутствием перевернуть всю жизнь столицы. Вам, капитан, не понять, как много для нас, женщин, значит королева. Это больше, чем правительница. Она задает тон жизни. Она может стать примером — добрым или дурным. Ей не обязательно править. Достаточно просто жить.

— Кажется, я понимаю, — тихо отозвался капитан. — Вы готовы сражаться за будущее? За новую жизнь — свою и королевства.

— Не сражаться, — тихо поправила Эветта. — Я не воин. Сражения — это ваши игрушки, капитан. Что могу я, женщина… Всего лишь сотрясать воздух глупыми разговорами. С нужными людьми и в нужное время.

— Я слушаю вас, Эветта, — подбодрил ее Кейор и был вознагражден крепким пожатием.

— Некоторые хотят изменить слишком многое, — сказала графиня. — Этому следует помешать. Капитан…

Эветта остановилась, и Кейор услышал, как зашуршала бумага, извлекаемая из объятий нежной ткани. Корд повернулся к Эветте и встретил взгляд ее горящих глаз.

— Вот, — сказала она, протягивая свиток бумаги, перехваченный лентой. — Эти бумаги нашел мой управляющий недалеко от места смерти Лавена Летто.

Корд принял свиток, снял ленту и развернул бумажный лист. В свете луны он ясно видел черные строчки убористого текста.

— О, — тихо сказал он. — Теперь все встало на свои места.

— Бумаги лежали в стороне, — сказала Эветта, — бедный мальчик, наверно, отбросил их в последний момент, подозревая, что его будут обыскивать.

— Как жаль, что вы не отдали их мне в нашу первую встречу, — с сожалением бросил Корд, жадно вчитываясь в черные строчки.

— Тогда я не знала, могу ли доверять вам, капитан, — отозвалась графиня. — Сама я не могла переправить бумаги королю. Ла Тойя куда-то пропал, а верных гонцов, что могли бы доставить такие важные бумаги Птаху, у меня нет.

— Вы подозреваете своих людей? — спросил капитан.

— Не всех, — отозвалась графиня. — Но за годы общения в моем особняке… Интриги внутри интриг становятся образом жизни даже для слуг. Мне нужен был кто-то со стороны. Кто-то, кого нельзя заставить исчезнуть просто по приказу какого-нибудь титулованного болвана.

— И как же вы узнали, что я вам подойду? — усмехнулся Кейор, сворачивая лист в трубочку и пряча его за отворот кителя.

— После вашего визита я навела кое-какие справки, — Эветта улыбнулась.

— И тем привлекли внимание к моей персоне?

— Да, — не стала отрицать графиня. — Возможно, мой интерес заставил присмотреться к вам и… других людей.

— Понятно, — сухо отозвался Корд. — В этом городе совершенно невозможно хранить тайны.

— Увы, — печально согласилась Эветта. — Это столица, капитан, а не пограничная застава. Здесь все интересует всех.

— И все же вы…

— Я многим дала понять, что вы интересуете меня, капитан. И что после встречи с вами я твердо решила пригласить вас к себе на ужин.

— Надеюсь, это помогло, — искренне сказал капитан. — И за порогом вашего особняка меня не будут ждать молодчики в черных плащах и масках с клинками наголо.

— Думаю, что не будут. Но все же вам лучше поторопиться, капитан, и уйти. Тайком. Я поднимусь к себе, пусть все думают, что я пригласила вас в свои покои для… приватной беседы.

— А я тем временем наведаюсь к одному тощему и нервному советнику короля, — сказал Демистон. — Все сходится, графиня. Все сходится.

Он отступил на шаг и глубоко поклонился, стараясь выразить все уважение, которое испытывал к этой женщине, столь прекрасной на вид и столь рассудительной в делах.

— Я восхищен вами, Эветта, — сказал Кейор, выпрямляясь. — Вы великолепны. И мне очень жаль, что сейчас я должен вас покинуть. Но ухожу с надеждой, что еще буду иметь честь встретиться с вами, госпожа.

— Я тоже надеюсь на это, — тихо отозвалась графиня. — Ступайте по дорожке. Она выведет вас к забору, через который не так трудно перебраться. Вы попадете в лес у реки, а оттуда недалеко до замка. Надеюсь, вы поспешите и бумаги будут доставлены по назначению прежде, чем кто-то заметит ваше отсутствие на этом приеме.

— Великолепный расчет, — одобрил Корд и снова поклонился. — До встречи, прекрасная Эветта.

Он обернулся и зашагал в ночь, но не успел сделать и пары шагов, как его окликнули.

— Постойте… Кейор!

Он обернулся. Графиня сделала несколько шагов и подошла к нему вплотную. Ее глаза сияли в свете луны, а полные губы чуть раскрылись, как бутон розы. Черный локон выбился из прически и парил над белоснежной щекой. Сейчас графиня не походила на разоблачительницу заговоров. Она была похожа на женщину, пригласившиую на ужин мужчину, которого сочла надежным и верным долгу.

— Эветта? — позвал Корд Демистон.

— Какое оно — море? — тихо спросила она.

— Оно — как твои глаза, — ответил Кейор, бывший пират и наемный убийца.

Он шагнул вперед и обнял Эветту, уронил ее себе на руку, едва не положив на колено, как в новомодном танце, склонился над нею и приник к горячим губам. Эветта ответила на поцелуй, и он затянулся — настолько, что у обоих захватило дыхание.

Первым опомнился Корд Демистон, скованный узами долга. Он нехотя выпрямился, прижал к себе податливое тело.

— Я вернусь, — шепнул он ей на ухо и разжал объятия.

И тотчас, развернувшись, бросился бегом в ночь, чтобы у Кейора Черного не было соблазна вернуться и забыть о долге в эту темную и холодную ночь.

Он бежал сквозь темноту, наслаждаясь холодным воздухом ночи, напоенным ароматом леса и реки. Корд чувствовал себя так, словно сбежал из плена прошлой жизни, так, словно перед ним открывалась новая дорога, ведущая к новым удивительным городам. Он бежал, и его преследовал терпкий запах вербены.

На этот раз Де Грилла разбудил шум за дверями кабинета. Он открыл глаза и обнаружил, что лежит на столе, уткнувшись носом в ворох бумаг. Застонав от досады, он оттолкнулся руками от столешницы и выпрямился в кресле. Отлепил от щеки обрывок бумаги и бросил его на стол, к остальным. Заснул! Проклятье. Заснул в тот самый момент, когда пытался нащупать заговорщиков в Дарелене. Сколько же он проспал?

За окнами было по-прежнему темно. По оплывшей свече советник определил, что спал не больше пары часов. Как жаль. Скоро уже утро, а он впустую потерял столько времени. Сколько можно было успеть сделать, сколько можно было узнать! А он, как нерадивый подмастерье, задремал, уткнувшись носом в стол. А ведь он что-то делал, перед тем как уснуть…

Охваченный беспокойством, Де Грилл принялся разгребать бумаги, служившие ему подушкой. Разворошив кучу мятых листков, он наконец нашел то, что искал — записи, сделанные перед тем, как сон окончательно сморил его. Строчки, нацарапанные пером, были отрывисты — уже тогда граф боролся с дремотой. И все же основные мысли он успел записать: в Дарелене он увидел собрание внутри замка. Он помнил, что не успел ничего разобрать, но зато узнал пару знакомых лиц из окружения графа Дарелена. За ними следовало проследить особо — об этом и сообщала заметка. Все верно. А после Дарелена он попытался взглянуть чужими глазами на ночной Рив и позорнейшим образом задремал…

Шум за дверями повторился — словно кто-то пытался отодвинуть с дороги тяжелый стул. Советнику почудился жаркий шепот, сопровождаемый скрежетом, и он насторожился. Поморгав, чтобы прогнать остатки сна, Де Грилл нашарил под грудой бумаг свой короткий клинок и осторожно вытащил его. Потом поднялся на ноги и на цыпочках подошел к двери, держа оружие наготове. Прислушался.

Там, за дверью, отчаянно спорили. Советник разобрал спокойный, но уверенный голос Тьена, который кому-то возражал, и тяжелое взволнованное дыхание человека, судя по всему, только что пробежавшегося по городу.

— Тьен! — крикнул граф, опуская клинок.

Шепот тотчас стих. Дверь осторожно приоткрылась, и в кабинет заглянул слуга. Увидев вооруженного советника, он тяжело вздохнул, словно говоря — я сделал все, что мог.

— Что там? — требовательно спросил граф.

— К вам капитан Демистон из городской стражи, ваша светлость, — тихо отозвался Тьен. — Прибыл пару минут назад и…

Слуга ввалился в кабинет, словно ему дали хорошего пинка, а на его месте в дверях появился Корд Демистон — раскрасневшийся и с перекошенным от ярости лицом.

— Граф! — рявкнул он. — У меня срочные известия! Дело не терпит отлагательства!

— Заходите, — коротко бросил Де Грилл, махнув клинком в сторону своего стола, и Корд тяжело потопал к пустому креслу.

Потом советник обернулся к Тьену, ухватившемуся за косяк двери.

— Почему ты не пускал капитана? — тихо спросил он.

— Вам нужно было поспать, ваша светлость, — так же тихо ответил слуга. — На вас лица нет. Еще немного, и вы загоните себя насмерть, милорд.

Де Грилл откашлялся. Конечно, он чувствовал себя не лучшим образом. И действительно, ему нужно было отдохнуть — он уже начал допускать ошибки, и даже простые умозаключения требовали особых усилий. Но он не думал, что это так заметно.

— Хорошо, Тьен, — мягко произнес он. — Но к Демистону относятся те же правила, что и к графу Ла Тойя. Понимаешь?

— Да, ваша светлость, — печально отозвался Тьен. — Всегда, везде, в любое время.

Де Грилл хотел сказать, что это же относится и к алхимику-полуэльфу, но вовремя сдержался. Капитан не раз бывал во дворце, и наверняка многие уже знали, что он встречается с советником короля. Доносит ему. А вот о службе алхимика пока никто не догадывался. Ну и пусть не догадываются дальше. Не следует никому верить. Даже Тьену.

— Ступай, — сказал он. — И проследи, чтобы никто не потревожил нас. Кроме Ла Тойя и, конечно, короля.

Тьен поклонился и исчез за дверью. Снова раздался знакомый скрежет, и граф сообразил, в чем дело — Тьен закрывал двери в кабинет советника тяжелым креслом. А сам наверняка дремал в нем.

Отметив про себя, что Тьена неплохо бы подбодрить чем-нибудь, чтобы поощрить его верность, советник обернулся к ночному гостю.

Капитан уже сидел в кресле у стола, нетерпеливо притоптывая грязным сапогом по красному ковру.

— Ну, как вам прием у графини, капитан? — осведомился Де Грилл, подходя к столу.

— Восхитителен, — сухо откликнулся Корд. — Граф, у меня есть новости об известном вам деле. Прошу вас, давайте сразу перейдем к нему.

Советник бросил свой клинок на стол, прямо поверх кипы бумаг, обошел стол, сел в свое кресло и потер ладонями щеки, чтобы разогнать кровь.

— Ну? — бросил он, отнимая руки от лица.

Капитан отогнул ворот мундира — парадного, как заметил граф, — и вытащил свернутую трубочкой бумагу. Потом торжественно, словно драгоценный подарок, передал ее советнику короля.