Бриллианты для куклы Дробина Анастасия

В последний день учебного года Юлька Полторецкая по прозвищу Полундра сидела на крыше гаража, обхватив руками ободранные коленки, и рыдала. Перед Юлькиным несчастьем бледнело все – лето, начало каникул, недавно подаренный дедом МР-3 плеер, ясная погода и сочувствие верных друзей. Друзья сидели тут же, на крыше, и молчали, проникшись трагизмом сцены. Серега Атаманов, Юлькин сосед и друг с младшей группы детского сада, жевал травинку и художественно сплевывал с гаража в лопухи. Толстый Андрей по прозвищу Батон меланхолично надувал пузырь из жвачки и одновременно пытался отвлечь Юльку от истерики:

– Полундра, не вой, чего уж там… Мне тоже алгебру пересдавать, но я ж тут не ору дурниной… А меня дед в деревне Михеево ждет, уже три телеграммы прислал, в огороде не тянет один…

Лучшая подруга Белка Гринберг из солидарности всхлипывала тоже:

– Юль, да не расстраивайся ты… Поду-умаешь, переэкзаменовка… Вот у меня концерт через два дня – это да… Каждый день по три часа за инструментом – хуже любой переэкзаменовки, вот!

В Белкиных словах была своя правда, но Юлька в ответ взревела так, что Атаманов незаметно отодвинулся и почесал полуоглохшее ухо.

– Вы!.. Ты!.. Со своим роялем!.. Тоже мне – сравнила! Я никогда не сдам эту алгебру, никогда! Ясно вам – никогда-а-а… Не понимаю, зачем от «а» отнимать «б»? Если из десяти вычитать пять, тут хоть смысл есть, а от «а» отнимать «б»… Просто издевательство! А многочлены сокращать – насилие над личностью!

– Понятное дело… – осторожно вставил Серега.

– Вот, Атаманов, ты нормальный человек, ты понимаешь! А Катушка не понимает! И влепила переэкзаменовку! И… и… и еще братец придурочный приезжает! А я в Евпаторию хочу! К тете Клаве! На мо-о-о-ре… И чего наша Катушка на пенсию не идет? Всю бы школу осчастливила! Так нет, работает, старая холера, покоя ей нету! Скачет в школу как на праздник, садистка проклятая!

Все присутствующие дружно вздохнули. Белка обняла страдалицу за плечи. Атаманов похлопал ее по спине. Батон вытащил из кармана жвачку и протянул Юльке. Ее горе заслуживало уважения.

Юлька Полундра не любила алгебру. Она любила ролики, скейт, футбол, клубничное мороженое, картошку из «Макдоналдса», книги про Шерлока Холмса, сериал «Барсы Нью-Йорка» и конкретно агента Тайгера, на которого мечтала быть похожей. Но математичка по прозванию Катушка не принимала Юлькины интересы во внимание и уже давно обещала ей летнюю переэкзаменовку. И подлая училка сдержала свое обещание сегодня утром, в классе, при объявлении экзаменационных отметок. Теперь Юльке предстояли долгие недели дополнительных занятий, вечерние сидения над ненавистной алгеброй под контролем деда и – повторный экзамен.

Это было еще полбеды, и при своем железном характере Полундра бы справилась. Но всего час назад пришла телеграмма от тетки из Иркутска. В Москву для поступления в университет направлялся Юлькин двоюродный братец Пашка Полторецкий, который был гением компьютерной мысли. После окончания у себя в Иркутске информатического колледжа он послал работу на конкурс в МГУ, и работа оказалась такого космического уровня, что в университете были готовы принять Пашку без экзаменов, причем сразу на второй курс, просили только приехать, чтобы подтвердить авторство. Другими словами, профессора хотели убедиться, что все эти программные алгоритмы Пашка сочинял сам. Иркутского кузена Юлька не видела лет восемь и с удовольствием не видела бы еще столько же. Но дед Игорь Петрович, доцент Военной академии, глава семейства Полторецких, объявил, что внучка обязана остаться в Москве и оказывать кузену из провинции всяческую помощь, знакомя с городом и объясняя особенности столичной жизни. По мнению Юльки, братец отлично бы разобрался во всем сам, раз уж у него хватило ума для поступления в такое крутое высшее учебное заведение, но Игорь Петрович был непоколебим. Стало быть – прости-прощай, Евпатория, солнечный крымский город, прощай, белый домик тети Клавы, весь завитый виноградом, прощайте, теплое море, солнце, черноморские кузины Марьяна, Лелька и Шурка, ожидающие Юльку с прошлого года… В общем, прощайте, счастье и каникулы. Жизнь прожита напрасно и кончена. И из-за чего? Из-за старой маразматички-математички и придурка-братца с манией величия!

– Ладно, Полундра, закрой рот, – участливо сказал Серега. – Всех голубей распугала. Может быть, еще…

Закончить мысль Атаманов не успел, потому что Батон вдруг приподнялся с места, вытянул шею и удивленно воскликнул:

– Ой, смотрите, какая тачка паркуется!

– Где? – Юлька тут же перестала завывать и первая свесилась с крыши гаража.

Действительно, у края тротуара парковалась ослепительно белая «Альфа-Ромео», новая, без единой пылинки.

– Она не из нашего двора, – озвучил Батон то, что и так было всем известно. – К кому такая, интересно?

Передняя дверца автомобиля открылась, и из него вышла молодая женщина в голубом брючном костюме и с великолепными рыжими волосами, падающими на плечи. Заглянув в записную книжку – видимо, сверяя адрес, – она в нерешительности шагнула к подъезду, остановилась, осмотрелась и увидела вытянувшую шеи компанию на крыше гаража.

– Детка, квартира двенадцать здесь находится?

Атаманов, к которому женщина обратилась, возмутился «деткой» так, что потерял дар речи, и вместо него ответила Юлька:

– Здесь. Третий этаж.

– Спасибо. – Незнакомка улыбнулась и вошла в подъезд.

– Не, вы слышали наезд?! – повернулся Атаманов к друзьям. – Это же…

– Серега, заглохни, – вдруг шепотом сказала Юлька. – Вы слышали, в какую она квартиру чешет? В двенадцатую! К Сове!

– Блин, точно!

Атаманов и Батон переглянулись. И кинулись к краю крыши. Бум! Бу-бум! – грохнул дважды ржавый лист железа внизу, служащий посадочной площадкой. Бух! – немедленно низверглась вслед за мальчишками и Полундра.

– Юлька, я бою-ю-юсь… – заныла было Белка. Но поскольку внизу уже никого не было, отважно подхватила юбку белоснежного летнего платья и, стараясь не думать о том, что скажет старшая сестра Соня, если оно окажется испачканным, храбро прыгнула с гаража на ржавую жесть.

И Юлька, и Белка, и Батон, и Атаманов родились в этом дворе и в нем же дожили до своих тринадцати лет, а Атаманов даже до почти четырнадцати. Они знали здесь всех, от вечных бабулек на лавочке до самого крошечного младенца в коляске. И только Сова, обитательница двенадцатой квартиры на третьем этаже, была для них неразгаданной тайной.

Возраст ее – высокой седой старухи с недружелюбным лицом – не поддавался определению: ей можно было дать и шестьдесят лет, и все девяносто. На Сове всегда было длинное черное глухое платье (а в холодное время тоже черное пальто) и нелепая шляпа с вуалеткой, слишком старомодная даже для старухи. Прожив во дворе много лет, Сова, тем не менее, ни разу не вышла посидеть на скамейке с соседками, никогда не здоровалась ни с детьми, ни со взрослыми, не делала замечаний курящим в подворотне пацанам и не возмущалась слишком короткими юбками современных девиц. Она всегда молча шла мимо в магазин, на почту или в собес обычным для нее мелким шагом, глядя прямо перед собой сквозь синие круглые очки, из-за которых и получила свое прозвище. Было очевидно, что ни до кого из обитателей двора ей нет дела. Ну и соседи ее, конечно, недолюбливали.

– Актриса из погорелого театра… – как-то сказала о ней мать Белки, преподавательница консерватории, разговаривая на лестничной клетке с дедом Полундры.

– Вы неправы, Рахиль Моисеевна, – возразил ей Игорь Петрович. – Просто несчастная женщина.

– Через собственную глупость несчастная, – парировала Рахиль Моисеевна.

– Я бы так не сказал, – дипломатично заметил Игорь Петрович, но присутствовавшие при беседе Юлька и Белка поняли, что он полностью согласен с Белкиной мамашей.

Впоследствии, как обе подруги ни допытывались, что имели в виду мать с дедом, старшее поколение держалось стойко и развращать молодежь сплетнями отказывалось. Сова оставалась загадкой. Когда Юльке было лет восемь, она была уверена, что Сова – настоящая ведьма и в квартире у нее стоят помело, ступа, котел для варки зелья и волшебное зеркало, чтобы вызывать нечистую силу. Но в тринадцать лет в такие вещи верить глупо, Юлька это прекрасно понимала. И вдруг к Сове – такая мадам на новеньком автомобиле «Альфа-Ромео»?! Что бы сие значило?

– Стоять!!! – рявкнул вдруг мчавшийся впереди всех Атаманов.

Полундра, не справившись с инерцией, с налету врезалась в его обтянутую тельняшкой спину и возмутилась было:

– Да ты…

Но грязная Серегина ладонь непринужденно запечатала ей рот. Сзади на Юльку налетели Батон и Белка, послышались новые недовольные возгласы, но Атаманов быстро увлек друзей за собой за угол дома, в заросли лопухов, и зашипел:

– Подождите! Окно открывается!

Действительно, на третьем этаже в квартире Совы, рядом со ржавой пожарной лестницей, открывалось окно. Друзья затихли и приготовились ждать.

Ждали довольно долго. Из подъезда никто не появлялся, из раскрытого окна – тоже. Батон заскучал и, сев прямо на теплую землю, снова начал надувать огромный пузырь из жвачки. Пузырь лопнул одновременно с шипением Атаманова:

– Эй, смотрите! Вон она, Сова! БЕЖИТ!

Сказанное Серегой было столь невероятным, что Юлька высунулась из зарослей целиком – и увидела стремительно удаляющуюся по тротуару черную фигуру. Это в самом деле была Сова, ее прямую осанку и черную шляпу с вуалеткой ни с чем не перепутаешь. Старуха неслась на всех парах куда-то прочь со двора, и, проводив ее круглыми от изумления глазами, вся компания друзей уставилась на Атаманова. Тот, как мог, справился с потрясением от увиденного и распорядился:

– Батон, дуй за ней. Посмотри, куда она такой рысью помчалась.

Батон выскочил из лопухов и затопал вслед за Совой, сотрясая асфальт и поднимая пыль кроссовками. Девчонки уставились на Серегу. Тот, нахмурившись, смотрел на открытое окно третьего этажа. Затем поглядел на «Альфа-Ромео» у края тротуара. Хмыкнув, спросил:

– Ну а рыжая-то где?

Ответом ему было только удивленное сопение. На всякий случай друзья подождали еще немного, но из подъезда больше никто не появился. Атаманов осмотрелся по сторонам: двор был пуст, страшная жара разогнала по квартирам даже стойких бабулек с лавочки. И тогда Серега принял решение:

– Надо пойти заглянуть.

– Куда? К Сове?! Прямо домой?! – всполошилась Белка. – А… а вдруг дверь закрыта?

– Полундра, сгоняй проверь… – отдал указание Серега.

Юлька с готовностью нырнула в подъезд и через две ступеньки попрыгала на третий этаж. Вскоре она вернулась и разочарованно сообщила, что дверь в квартиру захлопнута. Она даже, на свой страх и риск, позвонила и сразу же спряталась на лестнице, но дверь никто не открыл. Между тем ни умчавшейся Совы, ни Батона не было видно.

– Ну и куда ж она рванула? – усиленно размышлял Атаманов, стоя у подъезда и не сводя глаз с распахнутого окна. – В ее-то годы так скакать… И что там рыжая одна делает?

Юлька тем временем сосредоточенно разглядывала ветхую пожарную лестницу, тянущуюся по стене на крышу. Лестница проходила как раз мимо открытых окон Совы. Атаманов перехватил ее взгляд и тихо сказал:

– Слабо, Полундра?

– А самому слабо? – тут же ощетинилась Юлька.

– Атаманов, Юлька, вы сдурели?! – запищала Белка. – Это ведь незаконное вторжение! На частную территорию! Сережка, тебе уже четырнадцать, посадить ведь могут!

– Да не собираюсь я никуда вторгаться, – возразил Атаманов. – Посмотрю только, и все. Никакого вторжения, за такое не посадит никто. Посмотрю – и вниз.

– Ты свалишься, дурак!

– Кто, я? Сто раз лазил по лестнице на крышу. Она крепкая! Отвянь, Гринберг, время идет! Полундра, ты в доле или нет?

Атаманов посмотрел на боевую подругу, ухватился за нижнюю перекладину лестницы, подтянулся и, перед тем как начать восхождение, распорядился в последний раз:

– Белка, беги на угол и стой там на атасе. Если Сова или Батон покажутся – свисти!

– Я не умею… – пискнула Белка.

– Тогда ори. Живо давай! Полундра, ну?

– Я щас, – решилась Юлька.

Она подпрыгнула, повисла на нижней ступеньке, затем ловко подтянулась. Белка, покрутив на всякий случай пальцем у виска, помчалась на угол. Во дворе по-прежнему стояла тишина. Поднявшись до второго этажа и задрав голову, Юлька с ужасом увидела, что Атаманов уже сидит на подоконнике открытого окна ногами внутрь и собирается спрыгнуть в квартиру.

– Серега, ты чего? Ты же только заглянуть хотел! Слезай немедленно! Серега, сейчас же назад! – впала в панику Юлька, но Атаманов лишь досадливо отмахнулся и исчез в недрах самой загадочной во дворе квартиры.

– Ой, мамочки… – простонала Юлька, карабкаясь следом за другом. Вернуться вниз, бросив Атаманова одного, ей и в голову не пришло. Через минуту она, боясь оглянуться, на животе переползала через широкий подоконник в квартиру Совы.

Квартира была большой и, как показалось Юльке после яркого солнца двора, очень темной. Атаманов, видимо, был уже в другой комнате, потому что его Полундра не увидела. Зато взгляд ее упал на круглый стол под скатертью, на которой был накрыт чай: очень красивые синие чашки с золотым ободком, сахарница, печенье в вазочке. Чашек было две, и на краю одной из них Юлька, присмотревшись, разглядела след красной губной помады. Сова помадой не пользовалась, это она знала точно. К тому же в блюдце лежал окурок тонкой дамской сигареты. Подойдя ближе к столу, Юлька убедилась: чай в чашках еще теплый, а сигаретный окурок еще тлел. Что могло заставить Сову бросить чай и сломя голову помчаться куда-то со двора? И куда делась ее гостья?

Недоумевая, Юлька обошла вокруг стола, ненадолго остановилась у серванта, чтобы разглядеть явно старинную куклу в голубом платье, сидящую наверху. Следуя закону благоразумия, она уже готова была смыться, когда на пороге соседней комнаты вырос Атаманов.

Такого лица у своего бесстрашного дружка Полундра не видела даже тогда, когда они вдвоем стояли против стенки шиннозаводских пацанов и помощи ждать было неоткуда. Атаманов молча поманил ее. Юлька на цыпочках подбежала… и, вытаращив глаза, схватилась за Серегино плечо.

Женщина лежала там, в большом зеленом кресле, запрокинув голову с роскошными рыжими волосами. Ноги в голубых брюках протянулись почти до середины комнаты, губы, накрашенные алой помадой, были чуть приоткрыты. Юлька испуганно шмыгнула носом и чуть не чихнула от незнакомого запаха, идущего от рыжей: горьковатого, как свежерастертая в ладонях полынь.

– Она… живая? – придушенно спросил Атаманов.

Юлька судорожно вздохнула, присмотрелась. Прошептала:

– Вроде дышит… да… Атаман, атас!

Она шарахнулась к двери, увлекая за собой Серегу. Но тот зацепился за торшер, который со скрипом начал заваливаться набок, грохнулся, осколки разбившегося зеленого абажура брызнули по углам, но женщина в кресле даже не шевельнулась. И тогда они дали деру, Полундра – первая, Серега – за ней.

Поскользнувшись у самого окна, Атаманов ударился коленом об пол и взвыл.

– Ты чего?! – Юлька, уже стоявшая на пожарной лестнице, снова сунула голову в окно.

– Осколок, блин! Лампа чертова! – выругался Атаманов, вытаскивая из-под колена зеленую стекляшку.

– Порезался?

– Вроде нет…

– Так бросай осколок – и тикаем!

Бросать было некогда, Атаманов сунул стекляшку в карман и кинулся в окно вслед за подругой.

Юлька еще не успела спрыгнуть на землю, когда раздался истошный визг Белки от угла:

– Сова-а!

Почти сразу же послышалось топанье боевого индийского слона, и из-за поворота вылетел Батон – красный, вспотевший, с вытаращенными глазами и сотрясающимся животом. Атаманов, застрявший на уровне второго этажа, с грохотом, пропуская ступеньки, заскользил вниз по пожарной лестнице, каким-то чудом приземлился на ноги, схватил Юльку за руку и, увлекая ее за собой, помчался прочь. Сзади слышался топот: это бежали Белка и Батон. Вся компания пронеслась вдоль забора, протиснулась сквозь дырку в решетке, скатилась по поросшему полынью обрыву в овраг, под ограду стадиона, и только там, в знакомых зарослях, среди пустых пластиковых бутылок и разбросанных окурков, остановилась.

– Юлька, Серега, что с вами? – потрясенно спросила Белка. – Что там было?

Атаманов помотал головой. Взъерошил обеими руками волосы. Потер кулаками лоб. Поднял на Белку ошалелые глаза, затем посмотрел на Полундру и хрипло сказал:

– Рыжая там. В кресле валяется. Вроде дышит. А может, уже и нет.

Белка ахнула. Батон сказал короткое мужское слово, которое не одобряла Белкина старшая сестра. А Полундра, икнув, спросила:

– Это что же… получается, Сова ее пристукнула? И… сбежала?

Белка и Батон только пожали плечами и беспомощно переглянулись. А со стороны улицы внезапно, заставив всех подпрыгнуть, донеслась оглушительная сирена «Скорой помощи».

– К нам? – прошептала Юлька. Вскочила и гигантскими прыжками помчалась вверх по склону оврага, назад к дому. Через мгновение ее догнал Атаманов.

– Подождите! Подождите-е! – взывали снизу Батон с Белкой.

Но Юлька и Атаманов остановились лишь за углом дома, чуть не врезавшись лбами в белую карету «Скорой помощи», паркующуюся у подъезда. Врачи в синих спецкостюмах споро выскочили из машины и побежали в подъезд. Юлька поскакала за ними, жалобно пища:

– Эй, вы в какую квартиру? У меня дед один дома старый, в четвертой квартире… Не к нему?

– Не, мы к бабуле из двенадцатой, – на бегу сообщил один из фельдшеров.

Однако Юлька не отстала, добежала вместе с бригадой до полуоткрытой двери в квартиру Совы и умудрилась даже просунуть нос в дверь. Рыжую она увидеть не успела, но, к своему несказанному изумлению, увидела саму Сову, лежащую на диване.

– Тебе здесь чего? – недружелюбно спросила врачиха. – Твоя бабка?

– Не-е… я… это… Может, помочь чего?

– Ступай-ступай, сами справимся. – Дверь захлопнулась.

Десятью минутами позже вся компания опять сидела на крыше гаража и смотрела, как уезжает «Скорая помощь». Носилок с неподвижной рыжей дамой врачи не вынесли, и Атаманов не выдержал:

– Белка, иди!

– Почему я? Пусть Юлька…

– Полундра засветилась уже. Иди, а то уедут!

«Скорая помощь» уже собиралась отъезжать, когда Белка подсеменила к открытому окну машины и интеллигентнейшим голоском лауреата конкурса «Щелкунчик» спросила:

– Простите, пожалуйста, а что случилось?

– Ничего особенного, сердечный приступ, – скучным голосом ответила врачиха.

– У Совы? Извините… у хозяйки квартиры, да?

– Угу… Поезжай, Михалыч, из Пересветова переулка вызов был, рядом тут…

«Скорая помощь» снялась с места и укатила за угол. Белка стояла и смотрела ей вслед. Сзади подошли остальные.

– Ну что? – напряженно спросил Атаманов. – Где рыжая?

– Глюки у вас с Полундрой, – фыркнула Белка. – Бросай курить.

– Чего-о-о?! А по соплям?!

– Не было там никакой рыжей. Наверное, выскочить как-то успела, а мы не заметили. У Совы с сердцем плохо было, вот и вызвала себе «неотложку». Телефона у нее нет, сбегала за угол. Вот и все.

– А как Сова неслась, ты помнишь? С сердечным приступом так не бегают! – взвился Атаманов. – И рыжая была! Падлой буду – была! Сам видел! И Полундра видела!

– Очки купите.

– Ну я тебе щас… – Атаманов кинулся к Белке, но его отпихнул Батон:

– Остынь. Она-то при чем? Ты сам глядел – никого не выносили.

– А я своими глазами видела, рыжая была! – поддержала друга Полундра. – Лежала там, в квартире, ножки протянувши! Мы сначала решили, что кирдык ей, а потом глядим – дышит…

Друзья посмотрели друг на друга. Сложившаяся ситуация требовала обсуждения. К тому же время перевалило за полдень и всем захотелось есть.

– Идемте ко мне, – предложила Белка. – Соня на концерт ушла, до ночи не вернется.

– Борщ есть? – деловито спросил Атаманов.

– Целая кастрюля. Вчерашний, правда.

– Плевать, – решил Атаманов. – Пошли…

В большой квартире семьи Гринберг было пусто. Паркет блестел, и, прежде чем войти внутрь, Батон снял кроссовки, а Атаманов вместе с кроссовками и носки. Они не сразу заметили плывущие из кухни клубы дыма. Белка увидела их первой, с воплем кинулась в пищеблок, а через минуту стало ясно, что борща Атаманову не видать.

– Соня опять забыла с плиты снять… – оправдывалась Белка, держа на вытянутых руках чадящую черным дымом кастрюлю. – Она перед своими концертами вообще соображать не способна. Хорошо еще, что мы пришли, а то бы пожар случился…

Атаманов молча пожал плечами. Рассеянность Белкиной сестрицы, восемнадцатилетней студентки консерватории, была известна всему двору.

– Дед утром котлеты жарил, – вдруг вспомнила Юлька и помчалась на балкон. Там, перегнувшись на соседнюю лоджию, она истошно завопила:

– Де-ед! Дай котлеты!

Вскоре стеклянная дверь того балкона распахнулась, вышел Игорь Петрович – сухой, прямой, как палка, старик с одной намыленной щекой и с огромной сковородкой в руках. Без единого слова он передал сковородку на соседний балкон, внучке в руки, и вернулся к себе.

– Вот таких дедов уважаю! – одобрил Атаманов, разваливаясь в кресле и устанавливая сковородку на полированном столике. – Никаких вопросов дурацких, только дело. Котлеты – значит, котлеты… Юлька, давай мне вон ту… и ту, и еще эту…

– Обожрешься! – Юлька ловко выхватила из рук Сереги четвертую котлету и передала ее благодарно кивнувшему Батону. – Ну, братва, какие будут мнения?

Белка тем временем открыла рояль и установила на пюпитре ноты. Полундра тут же уселась перед ними, намереваясь исполнить двумя пальцами «Собачий вальс», но Белка сделала ей страшные глаза, придвинула к стене магнитофон и, подмигнув присутствующим, нажала кнопку. По комнате поплыли звуки сонаты Бетховена.

– Бе-е-елка… – поморщился Атаманов. – Ничего другого нет? Поставь рэп, что ли…

– Ага! А потом Гангрена, – Белка с ненавистью кивнула на стену, подразумевая обитавшую за ней соседку, – Соне настучит, что я вместо того, чтоб к концерту готовиться, Би Би Джея слушаю. «Ах, дорогая Сонечка, ваша Бэллочка такая хорошая девочка, зачем же вы ей позволяете включать всякий молотобойный ужас…» Ненавижу подлюку!

Собрание понимающе кивнуло. Атаманов вздохнул и приготовился длительно облагораживаться Бетховеном. Соседка Анна Георгиевна, пресловутая Гангрена, была хорошо известна всем.

– Каково ваше мнение, джентльмены? – произнесла Юлька любимую фразу агента Тайгера. В ее глазах появился холодный тигриный блеск. Все невзгоды последних дней – Катушка, переэкзаменовка, визит кузена из провинции – были сейчас напрочь ею позабыты.

– Рыжая была, – упорно в который раз сказал Атаманов. – Лежала и не шевелилась. Мы с тобой ее своими глазами видели.

– Вопрос первый… – Юлька взяла на отлет воображаемую сигарету, потерла подбородок с воображаемой щетиной и враскачку прошлась по комнате. – Кто ее убил? Ну, не убил, а… до обморока довел?

– Сова, – уверенно заявила Белка. – Кто ж еще?

– Сова старая совсем, а тетке самое большое тридцатник, – задумчиво размышляла вслух Юлька. – Немолодая, конечно, но Сове-то вообще лет сто. Она бы с ней не справилась.

– Могла неожиданно по башке чем-нибудь приложить…

– Тогда была бы кровь. Серега, ты кровь видел? Я – нет.

– Не было никакой крови.

– Может, плохо посмотрел?

– Я вообще не смотрел! – рявкнул Атаманов. – Сама бы поглядела, умная такая…

– Ладно, не ори, – примиряюще улыбнулась Юлька. Она сама еще не могла прийти в себя после увиденного, и никакие подробности, кроме рыжих волос, закрывающих лицо лежавшей в обмороке дамы, упорно не вспоминались. Кроме того, она не знала, сколько крови должно быть при неожиданном ударе по голове.

– Когда я у деда в деревне с сарая на грабли упал, – заявил вдруг Батон, – кровищи море было. Всю козу залил, дед потом ее неделю мыл с шампунем…

– Ну, граблями тетку Сова двинуть никак не могла… – Юлька снова заходила вдоль стены, с трудом попадая в такт Бетховену. – Да если и не граблями… Все-таки, чтобы человека до бесчувствия шарахнуть, сила нужна, а Сова еле-еле из магазина сумку с картошкой прет…

– Она ее отравила! – драматически зашептала Белка. – Подсыпала яду в чай, и все! Атаманов, Юлька, там чашки стояли?

– Стояли! – обрадовался Серега. – И на одной даже помада была!

– Ну, вот! Так все и было: траванула тетку, и…

– И помчалась «Скорую» вызывать, – ехидно заметила Юлька.

Наступила озадаченная тишина.

– Значит, она ее не травила, – сделал логичный вывод Батон. Белка закатила глаза.

– Может, она сама?.. Ну, та рыжая… – предположил Атаманов. – Могло же там у нее с сердцем плохо сделаться… или с желудком…

– Если с желудком – ее бы тошнило, и мы бы уж точно разглядели это. А сердечный приступ – очень даже может быть, – важно произнесла Юлька.

– Ну, тогда я совсем ничего не понимаю, – жалобно сказала Белка, прибавляя громкости Бетховену. – У человека плохо с сердцем, он в обмороке лежит, «Скорая» быстро приехала… И где она?

– Кто?

– Да рыжая ваша! Из квартиры же никого не вынесли! Не вывели даже! Сказали, что с сердцем плохо у старушки было, у Совы то есть. Ни про кого другого никто слова не сказал. Она что, испарилась из квартиры, пока «Скорая» ехала? В окно на венике вылетела?

– Могла и в дверь выбежать, когда мы в овраг ломанулись, – задумалась Юлька.

– Прямо в обмороке выбежала? – рассердился Атаманов.

– Может, притворялась?

– Зачем?!

Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь бурными фортепьянными аккордами из магнитофона. Атаманов остервенело жевал последнюю котлету. Юлька размашисто мерила шагами комнату. Белка с надеждой следила за ней взглядом. Батон что-то сосредоточенно рассчитывал на пальцах.

– Ты что делаешь? – мрачно спросила Юлька.

– Время считаю. Значит, рыжая вошла в подъезд… Полундра минут пять ревела…

– Не пять, а одну!

– Пять, пять… Потом Сова выскочила и помчалась звонить. Я за ней, а вы в окно полезли… Потом я – назад, потом у Совы из окна что-то выпало…

– Из окна что-то выпало? – вдруг медленно переспросила Юлька. – Куда выпало? Может, ты перепутал, может, это мы с Серегой были? Или рыжая выскочила?

– Ничего не вы, – обиделся Батон. – Вы уже в овраг погнали, и Белка за вами. И не рыжая никакая. Что я, идиот? И к тому ж рыжей бы много было, а упало что-то маленькое. Я от угла бегу, вижу – летит что-то из окна и прямо в клумбу.

– Да что ж ты молчал, придурок?! – заорала Юлька.

– Сама ты… Забыл я! Вы со своей рыжей все мозги запудрили! Что я вам, все запоминать обязан?!

Атаманов издал придушенный возглас, вскочил и, перемахнув через стол со сковородкой, как через забор, вылетел из комнаты. За ним кинулась Юлька, следом загрохотал Батон. Последней квартиру покинула Белка, а вдогонку ей победительно гремела финальными аккордами «Аппассионата». Из соседней двери высунулся любопытный нос соседки.

– Здрасте, Анна Георгиевна… – скатываясь по лестнице, пискнула Белка.

– Здравствуй, Бэллочка… Разве ты не занимаешься?

Ответа не последовало. На лестнице давно смолкли крики и топот, а Гангрена еще долго стояла на пустой лестничной клетке, озадаченно прислушиваясь к ипохондрическим звукам, доносящимся из пустой квартиры: после «Аппассионаты» магнитофон перешел к «Лунной сонате».

За домом, в густой зелени лип и кленов, было тихо. Круглая, окруженная обломками кирпичей клумба сплошь заросла полынью, лопухами и прочими сорняками: больше в лишенном солнца месте не росло ничего, несмотря на объединенные усилия местных старушек-садоводов. Атаманов с разбегу врезался в эти дебри и тут же взвыл, обжегшись крапивой.

– Черт! Найдешь тут что-нибудь, как же… Вон какой лес вырос!

– У бати на балконе коса есть, – вспомнил Батон. – Принести? В полминуты все… обезлесим.

– Ага! И весь двор на нас таращиться будет. И Сова в первую очередь.

Тут все одновременно взглянули на окна Совы. Они были закрыты и задернуты занавесками, как обычно. Атаманов прав: искать требовалось осторожно. Вот только что именно искать?

– На что это было похоже? – с трех сторон насели друзья на Батона.

Тот сопел, пыхтел, морщил лоб – мучительно вспоминал.

– Не знаю… Оно ж мелькнуло, и нету… Пролетело – и все…

– Большое или маленькое? Тяжелое или легкое? Белое или черное? – волновалась Полундра. – Круглое? Длинное? Квадратное?

– Кажется, длинное… – напрягался Батон. – Не белое никакое и не черное… Голубое, кажется… Или желтое…

– Большое?

– Не, маленькое. То есть не очень маленькое… Но и не большое. Среднее такое.

– О господи… – вздохнула Полундра и с тоской посмотрела на свои голые коленки. – Ладно, Серега, полезли.

– Не суйся, я сам, – проворчал Атаманов, спуская рукава тельняшки и свирепо глядя на крапивные дебри. Белка сочувственно сморщилась и на всякий случай отошла подальше от жгучих зарослей. Серега храбро шагнул вперед, пошипел, попрыгал на месте и – пошел дальше.

– Нет, я так не могу! – объявила Юлька и, зажмурившись, с коротким визгом прыгнула в крапиву за другом.

Батон уныло посмотрел на Белку, с шумом выпустил воздух, готовясь к подвигу, и тут за его спиной послышался мягкий девчоночий голос:

– Извините, вы не это ищете?

Батон и Белка обернулись. Юлька, радуясь поводу, шумно выскочила из крапивы. Атаманов вышел не спеша, солидно, стараясь почесываться незаметно. И все дружно уставились на черноглазую худенькую девчонку с длинными косами. Девчонка покачивала большую коляску, в которой кто-то сопел и чмокал соской. За руку ее держался карапуз в измазанных грязью шортах с такими же черными, как переспелая вишня, глазами. Четверка друзей обменялась взглядами.

– Приезжая? – одними губами спросил Атаманов Юльку. Та как можно незаметнее кивнула.

Кавказская семья прибыла в соседний корпус неделю назад. Весь двор наблюдал из окон за разгрузкой машины с вещами. Судя по прибывшему в грузовике пианино и бесконечным связкам книг, семья была, как выразился Игорь Петрович, «не самая босяцкая». Разгружать машину помогали отец семейства и двое старших сыновей, женщины же – величественная старуха, две молодые дамы и девчонка – сразу скрылись в квартире и до конца разгрузки не показывались. А уже на следующий день Полундра и компания увидели девчонку, свою ровесницу, с толстой книгой под мышкой, спускающую по ступенькам подъезда коляску с младенцем. Следом топал малыш, волоча на веревке пластмассовый грузовик. Девчонка вежливо поздоровалась со старушками на лавочке, и вся процессия тронулась за дом, в песочницу, где было тихо и зелено.

Так повторялось изо дня в день. То есть каждый день примерно в одно и то же время коляска, пилотируемая девчонкой, выкатывалась из подъезда, карапуз ковылял в арьергарде, и они уходили гулять.

«Может, беженцы? – предполагала Полундра. – Все побросали у себя там и уехали… Надо поближе познакомиться!»

Но познакомиться не получалось. Девчонка появлялась во дворе только с коляской и младшим братом, а подходить с болтовней к человеку, обремененному детьми, Юлька не решалась. К тому же ей не нравился толстенный том, который девчонка немедленно открывала, стоило младенцу в коляске уснуть. Полундра не понимала людей, находящих удовольствие в чтении толстых книг, и в глубине души считала, что они притворяются. «Ботанка! – пожимала она плечами. – Будет она с вами болтать, как же! Вон, зарылась в свою белиберду…»