Голос бездны Ветер Андрей

Доброе утро, Лис

Зелёные стены помещения шевелились, будто дышали. В отдельных местах краска топорщилась и отслаивалась чешуйками, и шевеление стены делалось похожим на дыхание рыбы, на колыхание её жабр.

– Что-то я… – Лисицын тихонько покачал головой, пытаясь встряхнуться.

Голова отозвалась сгустком тяжести, который качнулся туда-сюда и взбаламутил целую волну тошноты.

– Ой, мать моя… – Сергей опустил голову на твёрдую поверхность и понял, что подушки не было. Похоже, он лежал на полу или на деревянной лавке.

– Когда же я успел так нализаться?

Помигивая сквозь трепещущую листву, в помещение проник через окно солнечный луч, и Сергей увидел перед собой прутья решётки. От яркого света голова отозвалась новым спазмом. Сергей закрыл глаза. Опущенные веки дрожали, как лошадь, встряхивающая с себя мошкару. Опущенные веки источали кровавый свет. Опущенные веки не желали открываться.

– Смотри-ка, Вань, наркота пробуждается, – услышал Лисицын чью-то речь. – И не стонет, не ломает его…

– Может, он и не глотал ничего? – предположил второй голос.

– Конечно, не глотал. У него же на руке след от укола.

Лисицын заставил себя открыть глаза. За решёткой стояли два человека в милицейской форме. Один из них добродушно улыбался:

– Ну, приятель, чем порадуешь служивых?

– Где я? – ответил вопросом на вопрос Лисицын.

– Любопытство лежит в основе человеческого прогресса, – второй сунул руки в карманы брюк и выпятил нижнюю губу. Удовлетворяю твоё любопытство, несчастный. Ты находишься в отделении милиции…

Дальше Сергей не расслышал, так как в ушах громко зашумело. Но дальше слушать было необязательно. То, что он был в милиции означало, что он не умер. Это радовало.

– За что вы меня забрали? Я журналист. Моя фамилия Лисицын, Сергей Лисицын.

Его имя не произвело на стражей порядка ни малейшего впечатления.

– Да хоть Медведев. Мне-то что? – ответил стоявший с руками в карманах.

– Что же вы на улице-то валялись, если журналист? – сочувственно спросил тот, кого Сергей мысленно окрестил добряком. Неужто вы с такими общение водите, которые вас на иглу соблазняют, а потом бросают в кустах.

– В каких кустах?

– В обыкновенных, – засмеялся строгий, – в зелёных насаждениях. Было бы неплохо штраф содрать за порчу. Деньги все пропил, как я погляжу.

– Я не был пьян, – попытался объяснить Сергей, но язык плохо слушался его. – Моя фамилия Лисицын. Я работаю в журнале «Плюфь». Взгляните на мои документы.

– Нет у тебя ничего, Лисицын, никаких документов и ни копейки денег. И мы обязаны тебя задержать до выяснения твоей дурацкой личности.

– Дайте мне телефон. Я позвоню в редакцию. Который час?

– Пора вставать, – заржал строгий, – уж скоро обед.

– Вот телефон, – указал рукой добряк, – какой номер набрать? Кого позвать?

– Я сам… Можно я сам?

Трынь, трынь, пальцы застревали в заедающем диске.

Гудок, ещё гудок. Голова вновь закружилась.

– Чем же они меня накачали?

– Кто накачал-то? Вы что пили?

– Я не пил… Алло, кто это? Артём? Хорошо, что ты на месте… Это Лисицын… Нет, не пьян… Меня чем-то напичкали… Потом, всё потом… Мне нужны деньги и мои документы… Удостоверение в ящике посмотри… Должно лежать… Мне очень трудно говорить, я в милиции, – он протянул телефонную трубку дежурному. Объясните всё сами, я не могу… Скажите, как сюда добраться…

Сергей отошёл к деревянной лавке, служившей ему койкой.

– Вот, оказывается, как бывает, – подошёл к Лисицыну строгий милиционер, голос его звучал гораздо доброжелательнее, чем пару минут назад. – Получается, что вы приличный человек. А где же вас так угораздило? Вообще-то похоже на то, что вас хорошенько протащили по земле. Вон, смотрите-ка, рукав порван, царапины на носу.

– И голову ломит вот тут, – Сергей прикоснулся к затылку и нащупал шишку. – Ударился… ударили… Да вы пока оформляйте, что вам там надобно… У вас работа… – Лисицын вытянулся на спине и уставился в потолок. Потолок замедлил своё кружение и остановился.

Минут через сорок появился Артём Шаровик, что-то говорил, возмущался, правда не слишком уверенно.

– Неужели вы не слышали про Лисицына? – слышал Сергей его расстроенный голос. – Это же, наверное, самый известный человек.

– Самый известный человек – это Семён Егорыч Кузьмачкин по кличке «Хулёныш», – убеждённо ответил строгий милиционер.

– Кто такой Семён Егорыч? – спросил Артём.

– Наш майор.

– Понятно, – засмеялся молодой журналист. – Только я не про это. Я о журналистике. Вы «Плюфь» читаете?

– Это журнал, что ли, такой? Я слышал название, но не читал. Толстый, шикарный и дорогой слишком. Это не для нашего брата.

– Ясно, – кивнул Артём, – вы, наверное, правы. «Плюфь» на самом деле дорогой. Я как-то не думал об этом.

– А что такое «Плюфь»? Что за слово такое? Я раньше не встречал.

– Да глупость это, – искренне засмеялся Артём, – кто-то однажды ляпнул это звукосочетание, и оно прижилось в редакции. Вот и весь секрет.

– Вот-вот! – нахмурился строгий милиционер. – Вы, журналисты, так именно и пудрите нам мозги. Слепите какое-нибудь словцо шутки ради и начинаете народу втолковывать связанные с ним проблемы. Это мы знаем. Это мы проходили. Это мы каждый день видим и слышим… А потом вы же возмущаетесь, почему народ не говорит на нормальном русском языке…

Они ещё немного поперебрасывались словами, затем Артём поблагодарил милиционеров за что-то и повёл Лисицына к автомобилю. Усевшись на переднее сиденье, Сергей зачем-то тупо потёр ладонью лобовое стекло.

– Отвези меня домой, к тебе домой или к кому-нибудь из наших, – попросил Сергей. – Я не могу пока появляться у себя.

– Что с вами произошло, Сергей Владимирович?

– Чуть позже я поведаю тебе забавнейшую историю из жизни твоих обожаемых «сливок», дружок. Только сперва нужно довести всё до логичного и бесповоротного конца. А пока не задавай лишних вопросов. Что там у нас на работе? О чём судачат? Эх, тошнит меня, укачивает.

– Остановить?

– Поезжай, мне надо позвонить, – махнул рукой Сергей.

– Я же говорил, что вам, Сергей Владимирович, без мобильного телефона нельзя… И где же вы всё-таки погуляли, что в отделение угодили?

– Балда ты, дружок, – вяло засмеялся Сергей.

«Жигулёнок» завернул на Вражский переулок.

– Ты куда меня везёшь? – огляделся Лисицын.

– Я на минутку, Сергей Владимирович. Это я к Наташе Неглинской заехал. Я у неё оставил случайно мой диктофон. Решил забрать, раз уж мимо едем.

– Ты у неё ночевал, что ли? Уже приклеился к ней?

Артём молча кивнул.

– Прыткий же ты оказался, Артём.

– Очень уж она мне нравится, Сергей Владимирович. Вы меня, наверное, осуждаете?

– За что?

– Втюрился в знаменитость, – виновато произнёс молодой журналист.

– Балда ты. Втюрился, так наслаждайся чувством.

Лифт поднял их на второй этаж, пешком Лисицын отказался идти наотрез. Наташа Неглинская встретила нежданных гостей в халате на голое тело. От неё пахло душистым мылом и джином. Она выглядела на редкость соблазнительно, несмотря на растрёпанные волосы, и заплаканные глаза не портили этого впечатления. Возможно, именно влажные глаза и придавали её облику особое обаяние и чувственность. Женские слёзы – великое природное украшение, хотя страшно бесчестное. И женщинам это известно.

– Мальчики, как хорошо, что вы заехали ко мне, – всхлипнула она.

– Что у тебя стряслось? – нахмурился Сергей, хотя его брови висели и без того низко и весь облик однозначно говорил, что сочувствия от него не дождаться.

– Ты продолжаешь из-за своего кино? – спросил Артём актрису.

– Да. Опять и снова. И так будет всегда, мой дорогой, – капризно заявила она, уперев руки в бока.

– Дайте мне присесть, а там выясняйте свои проблемы, – Сергей раздвинул их руками и прошёл в комнату. – Угостили бы чем-нибудь. Что в этом тереме могут предложить к завтраку, кроме хныкания? Кофе? Чай? Апельсиновый сок с накрошенным льдом? Наташка, сделай одолжение, пошевели гостеприимно ножками и наклей на свою мордашку шикарную улыбку. Ты ведь умеешь так очаровательно улыбаться.

Неглинская прошла в гостиную следом за Сергеем и опустилась на диван рядом с ним. Артём увидел свой диктофон и поспешил сунуть его в карман.

– Поухаживать за вами, что ли, господа? – добродушно засмеялся он. Ему явно нравилось находиться в обществе двух знаменитостей, разговаривать с ними запросто, как принято трепаться со старыми друзьями. – Пойду сварганю что-нибудь на кухне.

Неглинская положила голову Сергею на плечо.

– Серёженька, напиши про меня статью, расхвали меня покрепче, пожалуйста, – плаксиво протянула она.

– Какую статью? О чём ты говоришь?

– Мне не дали роль. Ты должен помочь мне. Сделай мне рекламу.

– Ты пьяна?

– Вовсе не пьяна. Просто выпила немного для поднятия тонуса, – Наташа придвинулась к Сергею, взяла его руку и положила её себе под халат на то место, где сходились её ноги.

– Наташка, ты ведёшь кошачью жизнь, – устало улыбнулся Лисицын, ощутив её мягкую мокрую плоть. – Тебе стоит лишь подумать о мужике, как ты уже готовенькая.

– Неужели ты не соскучился по мне?

– Во-первых, здесь сейчас Артём, а я не участвую в групповухах, по крайней мере при раскладе двое на одного при мужском большинстве. А во-вторых, Наталья, у меня такое тяжёлое состояние, что трахаться сейчас мне просто невмоготу.

Она прилипчиво поцеловала его в губы, нахально протолкнув язык между его зубами, и отодвинулась.

– Ну и не надо. Мне и самой-то не очень хочется сейчас. Это я по привычке. Увидела тебя и потянулась. Извини, дорогой. Давай я плесну тебе выпить. Джин с тоником сойдёт? Или вермут?

– Один чёрт, – Сергей хлопнул в ладоши и потёр ими одну о другую, выражая тем самым готовность начать разгульную жизнь.

Пока Неглинская гремела бутылками, Сергей нашёл среди развала цветных подушек телефонную трубку с антенной и набрал служебный номер Романова.

– Где ты, сукин сын, пропадаешь?! – закричала трубка ему с таким нетерпением и с такой озлобленностью, что Лисицын отодвинул её подальше от уха.

– Вань, дело тухло. Коготь, кажется, выведал у меня, где Ксения. Её надо увезти оттуда. Он мне какую-то гадость ввёл, и я, похоже, что-то рассказал ему.

– Я уже забрал барышню, не беспокойся, – спокойно сообщил Романов. – Более того, я оставил на даче людей. Сегодня утром за Ксенией уже приезжали, мои парни уложили одного и двух взяли живыми.

– А Коготь?

– Когтя не было. Или же он улизнул. Кто-то наблюдал за сварой из чёрного «мерса» и уехал, увидев, что его жлобы попались. Может, это был сам Михал Михалыч. Кто бы там ни был в машине, Когтев теперь в курсе, что Ксения у нас и что до неё ему не добраться. Стало быть, он заляжет или бросится бежать.

– Как же быть?

– Объявлен розыск. Ты не высовывайся. Сиди, где сидишь, строго произнёс Романов. – Я не шучу, Лис. Шутки кончились. Началась серьёзная охота.

– Я сам охотник, – возразил было Сергей.

– Дерьмо ты без крема и сахара, а не охотник, – отрезал Романов. – Где ты находишься? Оставь мне телефон.

– Я у Неглинской Наташи.

– Вспомнил старую любовь? – протянул Романов, и в голосе его прозвучала незнакомая Сергею нотка.

– Ничего я не вспомнил, я тут случайно.

– Блядун ты, – сказал полковник с нескрываемым осуждением и повесил трубку.

Лисицын недоумённо посмотрел на трубку, словно пытаясь найти в её конструкции причину внезапно пробудившегося в полковнике беспокойства за нравственность Сергея, но ничего не обнаружил. Тем временем Неглинская вышла на несколько минут в ванную комнату. Артём заглянул в гостиную:

– Сергей Владимирович, я вспомнил, что мне нужно срочно уехать.

– Валяй, журналист.

– А вас двоих можно оставить наедине? – Артём мотнул головой в коридор, где скрылась Наташа.

– Балда, взгляни на меня, – улыбнулся Сергей и придурковато скривил губы, – во-первых, мне дурно от одной мысли о каких-либо телодвижениях. Во-вторых, как ты разговариваешь с начальством?

– Сергей Владимирович, вам-то я доверяю. Но ведь она – искусительница, а мы, мужчины, отличаемся нетвёрдостью духа.

– Вали отсюда, маленький зануда, – отмахнулся Сергей. Это у тебя дух похож на детские сопли, а мой дух – кремень. Правда, сейчас он несколько обмяк, поэтому мне надо привести себя в порядок, отдохнуть. Звони мне сюда постоянно, у нас с тобой куча дел в «Плюфе». Кстати, мои встречи все до одной отмени, ничего никому не объясняй и ни в коем случае не говори, где я.

– Так точно, начальник, – Артём взмахнул рукой и скрылся. Хлопнула дверь.

– Варил, варил он кофе и не принёс ни шиша, – вздохнул Сергей.

Неглинская направилась на кухню и остановилась посреди коридора. Бросив хитрый взгляд назад, она изящно приподняла пальцами полы халатика и обнажила стройные ноги настолько, что открылись основания её голых ягодиц. Солнце живописно обрисовало сияющей желтизной соблазнительные окружности.

– Серёжа, ты уверен, что хочешь только кофе и больше ничего?

– А юношу не жалко обманывать? – Сергей криво улыбнулся, тошнота явно оставила его в покое. – Он ещё ключ зажигания в машине не успел повернуть, а ты уже навострилась… Ай-ай-ай.

– Разве это обман? – Наташа на цыпочках подбежала к распластанному на спине Лисицыну. – Разве это обман? Никакой не обман. Просто мы с тобой легко и по-дружески перепихнёмся.

Наташа распахнула халат и встряхнула крепкими грудями с яркими торчащими сосочками. Сергей положил руку на женскую талию, привлёк шикарное тело к себе и взял губами упругий сосок, но через секунду выпустил его и бросил голову на подушку. Неглинская прижалась лбом к его лбу и лизнула в щёку.

– Кошка, послушай, – произнёс он, – оставь меня в покое. Хотя бы на сегодня. Ладно?

– Какой же ты противный. Фу, какой противный!

– Ты можешь потерпеть самую малость? – Лисицын по-отечески обнял женщину. – Честное слово журналиста, мне сейчас не до дружеского порева. Я чудом жив остался.

– Тем более! Это надо отметить! Это надо закрепить любовным цементом!

Он чмокнул её в кончик носа и приподнялся, высматривая телефонную трубку.

– Куда ты опять телефон зашвырнула?

– Сам ищи. Я тебе не помощница в твоих глупостях.

Сергей нащупал трубку.

– Алло, Гоша? Привет, Лисицын на проводе. Как твои дела? Болит? Так и должно быть. Не болело бы, значит, попадание было бы с иным исходом.

Сергей замолчал, прислушиваясь к голосу в трубке.

– Слушай, Гош, я сперва ополоснусь. У меня ночь была хуже твоего вчерашнего дня. Так что дай мне оклематься маленько, и я тебя навещу…

Неглинская вернулась в комнату с двумя чашками.

– Ваш кофе, сударь. Желаете в постель? Или оставить в чашке? – Она кокетливо наклонила голову.

– Мерси за обслуживание, – он отпил кофе. – Всё-таки славная ты девка, Наталья.

– Нравлюсь?

– Нравишься, всегда нравилась и будешь нравиться. Если бы ещё актрисой не была, то я бы тебя просто обожал.

Сергей поднялся.

– Полотенце дашь? – спросил он и пояснил, увидев непонимание на лице Неглинской: – Душ хочу принять.

– А спину потереть пустишь? – Она надула губки.

– Пущу.

– Тогда ступай, сейчас принесу полотенце.

– Кстати, Наталья, ты не одолжишь мне свою машину? Я же на Артёме прикатил. Мне нужно в больницу смотаться, а я в таком состоянии, что на собственных ногах не дотяну.

– Ладно, но за это я потру тебе не только спину. Обещаю, что через полчасика ты будешь в самой нормальной форме. Я таким классным штучкам научилась…

– Ты про что?

– Я про массаж… Ну, в общем, это можно назвать массажной разновидностью…

Музыкант Гоша Саприков

Гоша Саприков был игрок, настоящий игрок в карты; он был из тех игроков, у которых отсутствуют какие-либо тормоза и которые способны проиграть всё до последней нитки. Примерно за полгода до событий, о которых идёт речь, Гоша вернулся из гастролей по странам Ближнего Востока, счастливый и утомлённый, и на следующий день появился в доме Ивана Денисова, у которого не бывал уже давно. Денисов славился своим гостеприимством и подчёркнутой строгостью заведённого в доме порядка. Этот молодой человек с тонкими чертами вытянутого лица никогда не упускал случая упомянуть о своём дворянском происхождении и не скрывал своего высокомерного отношения к людям безродным. Возможно, в этом и таились корни его некоторой нелюбви к Гоше.

– Плебей, он и есть плебей, – повторял Денисов, – а модную шумиху можно и вокруг валенка раздуть.

Саприков хорошо знал о чувствах Ивана Денисова в свой адрес и мечтал растопить ледяную корку существовавших отношений, повинуясь непобедимому зову амбиций. Когда его отвергали, он прилагал все усилия для того, чтобы вернуть утерянную благосклонность.

Войдя в квартиру Денисова, Гоша увидел холодный взгляд светлых глаз хозяина. Иван стоял у двери, будто ждал появления музыканта.

– Давно не видались, – сказал он, – а это кто с тобой? Почему не представишь?

Гоша спохватился, что пришёл не один, и взял за руку стоявшую позади него девушку.

– Карина, – представил он спутницу и наклонился к Денисову: – Вообще-то у неё более сложное имя, но все называют её Кариной. Так привычнее и удобнее.

Девушка была одета в коричневые тона, но смоляные длинные волосы и не менее чёрные глаза создавали впечатление, что гостья была укутана в чёрную мантию. В гостиной Гоша увидел огромную золочёную раму с изображением генеалогического древа рода Денисовых, висевшую напротив такой же громадной рамы с масляным портретом человека в шлеме и со щитом, который должен был изображать родоначальника рода Денисовых и происходить чуть ли не от самого Рюрика. Саприков узнал в нарисованном самого Ивана Денисова и одобрительно закивал головой. Он понимал, что Иван гораздо больше сочинял о своих предках, нежели знал в действительности, но Гоша искренне завидовал размаху его воображения и клял себя на чём свет стоит, что у него-то не доходили руки до такого. А ведь мог бы и он украсить стены квартиры и особняка не жалкими своими афишами и плакатами, где он рекламировал шампунь против перхоти, а такими же портретами вымышленных далёких предков.

– Мы только что сели играть, – сказал Денисов с улыбкой. – Не желаешь присоединиться?

– Я не думал, – смутился Гоша и потряс прядями паклевидных волос. – При мне мало денег.

– Остановишься, когда проиграешь все, – мрачно пошутил Денисов. – А захочешь играть дальше, так я поверю тебе на слово.

Гоша сел за стол и указал Карине на дверь в другую комнату, где сидели в креслах подруги гостей и, совсем не по-светски забросив ногу на ногу, обменивались светскими сплетнями. Игра затянула Саприкова с головой. Через полтора часа большинство участников отодвинулись от стола и сделались наблюдателями. Вся игра сосредоточилась на Денисове и Саприкове. Гоша давно сидел без копейки, и проигрыш записывал в длинный столбик. В сущности, все разумные пределы остались позади, но Гоша, болезненно сверкая глазами, красный и потный, не позволял прекратить игру. Лицо его было страшным и жалким одновременно. Иногда он хватал первую попавшуюся из стоявших на краю стола хрустальных рюмок с вензелем Денисова и подставлял её под горлышко винной бутылки.

– Гоша, – покачивал головой Иван, – это не такое вино, чтобы его глотать залпом, это редкий букет. Успокойся, возьми себя в руки.

Саприков лишь мычал в ответ, согнувшись к самой поверхности стола и барабаня нервными пальцами по перевёрнутым картам.

– Хватит, – решительно сказал Денисов. – Игра не имеет смысла. Я дал тебе возможность, но ты…

– Я расплачусь, Иван, я точно расплачусь. Ты же знаешь меня.

– Гоша, взгляни на сумму. Ты понимаешь, о чём идёт речь? – Денисов предостерегающе поднял руку с вытянутым указательным пальцем.

– Ещё разок.

– Нет. Будь любезен заплатить.

Гоша провёл авторучкой вдоль цифр, пометил жирной линией что-то и сказал:

– Вот это я принесу завтра.

– Что же с остальными? Кажется, ты говорил, что тебе можно верить на слово? – Денисов сложил руки на груди и обвёл глазами замолчавших присутствующих. – Вы слышали, друзья? На что же это похоже?

– Возьми залог, – Гоша опустил голову, не в силах выдержать устремлённые на него взгляды.

– Залог? Давай. Но что ты дашь?

Саприков резко поднялся, опрокинув стул. Все вздрогнули. Голова Гоши вышла за пределы жёлтого круга, высвеченного старинной лампой в пунцовом абажуре, и музыкант стал выглядеть обезглавленным. Зато его дрожащие руки ослепительно выделялись под лампой на фоне кожаной куртки с мелкими клёпками.

– Так что ты дашь?

Гоша в несколько прыжков придвинулся к Карине, измученной долгим просиживанием в кресле, и схватил её за руку.

– Вот! Она останется в залог!

На несколько минут тишина в комнате сделалась угнетающей. Карина побледнела, отступила на шаг, но ничего не сказала. Присутствовавшие следили за разворачивающимися событиями в полном молчании.

Гоша нервно прикусил губу. Вспомнил, как ещё утром Карина лежала у него в кровати, выгнувшись в спине и раскинув ноги. Вспомнил её влажный взгляд… Она была чудесна, неописуема нежна и горяча. Возможно, она была и по-настоящему предана ему, но…

– Я хочу оставить её в качестве залога, – повторил упавшим голосом Гоша.

– Наш круг не признаёт… – начал было Денисов, но через несколько секунд размышления качнул кистью руки в знак согласия. – Ладно. Твоя… спутница останется до полной выплаты. Свидетелей много. А теперь уходи… Будь нынче другое время, я бы вызвал тебя на дуэль…

Гоша шагнул за дверь и оскалился:

– Дуэль? Дерьмо вы тут все, и ваше дворянство тоже дерьмо! Я из «калаша» постриг бы вас всех в пять минут. А ты мне про дуэль…

– Гоша, – мрачно проговорил Денисов, понизив голос до шёпота, – будет лучше, если ты не скажешь больше ни слова.

Саприков замолчал, учуяв в голосе хозяина дома настоящую угрозу. Взмахнув в прощальном жесте рукой, он поспешил уйти.

– Дуэль! Тоже мне князь! – выкрикивал он, шагая по снегу. Настоящий дворянин небось не согласился бы на такой залог, а этот… Да я сам тебя на дуэль… Я вам всем, сукам, устрою однажды такое… такую… Эх, подонки…

Через месяц Саприков привёз Денисову часть денег, но до полного погашения долга оставалась ещё кругленькая сумма. Его доходы вполне позволяли ему рассчитаться с Иваном, однако еженедельно он проигрывался в других местах, и деньги утекали, да и не очень-то любил он возвращать долги. Он с удовольствием забыл бы о Карине, не так уж дорога была ему эта черноглазая кавказская красавица, но Гоша боялся, что об этом вскоре прознают её родные из ченгремской диаспоры в Москве, и тогда они решили бы его проблему своим путём.

Перестрелка с пассажирами «микрика» и внезапно попавшие в руки Саприкова наркотики показалась ему подарком судьбы. Теперь он мог получить деньги, выкупить Карину и никогда больше не возвращаться к этому сволочному делу. Он сразу позвонил Денисову и заверил его, что не позднее чем через неделю полностью расплатится с ним. Но первый вздох облегчения очень быстро сменился последовавшим за ним страхом. Прогремели выстрелы, просвистели пули, пролилась кровь. Страх налетел на него, как огромная каменная глыба, сорвавшаяся с вершины горы, и придавил его.

– Будь прокляты эти карты, – шептал во сне Гоша и вздрагивал от любых шумов. – Будь проклято всё на свете!

Кореец

Оставив машину Неглинской перед воротами больницы, Сергей порылся в карманах в поисках денег, чтобы купить Гоше что-нибудь, но вспомнил, что так и не взял у Артёма ни гроша.

– Пусть так, значит, не получит Гоша от меня ни шиша, кроме добрых рассказочек…

Подходя к палате, где лежал Саприков, Сергей немало удивился появлению ещё двух охранников. Теперь в коридоре стояли четыре жлоба, и за дверью наверняка торчал хотя бы ещё один. Гоша боялся. Гоша надеялся на стволы своих мордоворотов.

Лисицын остановился, позволяя стоявшему возле входной двери жлобу обыскать его.

– Ты решил устроить здесь крепость? – спросил он у Гоши, войдя в палату.

Рыжий Лис очухался после головокружительной ночи, устроенной ему Когтевым, и навострил уши, потянул носом. Гоша боялся, значит, этим нужно воспользоваться. Коготь сбежал после засады на даче, значит, Романов его не отыщет. Зато братва сумеет найти.

– Ты думаешь, что Коготь осмелится сюда прийти? – спросил Сергей.

– Не знаю, но я боюсь, – проворчал Гоша, он выглядел лучше вчерашнего, бледность сошла, голос звучал твёрже. – Хочу сегодня же выехать отсюда.

Сергей присел на краешек стула и сказал:

– Послушай, я думаю, что Коготь сейчас попал в передрягу и вряд ли найдёт время заняться тобой.

– О чём ты? В какую передрягу?..

За дверью послышалось громкое шарканье подошв и напряжённые голоса, но не донеслось ни единого внятного слова. Гоша и Сергей переглянулись. Находившийся в комнате телохранитель проворно достал «Макаров» из подмышечной кобуры и прилип спиной к стене возле двери. Сергей вздохнул полной грудью.

– Опять чехарда какая-то, – медленно проговорил он, не спуская глаз со стеклянной двери, замазанной белой краской.

Гоша побледнел и потянул одеяло, закрыв себя до середины лица. Так обычно прячутся дети от великой опасности. Одеяло самая надёжная защита, под ним никто никогда не обнаружит, под ним становишься невидимым, потому что его окружает сказочный ореол спасительных детских иллюзий. Однако в данном случае дело обстояло прозаичнее. Из-за двери прозвучал голос:

– Эй, в палате, не дурите. Мы тут всех тихарей повязали. Кладите стволы на пол и не рыпайтесь.

Телохранитель, покрывшись крупными каплями пота, выжидающе перевёл глаза на Гошу. Лисицын впервые видел охранников в такой передряге. Вопрос стоял о жизни и смерти. Ситуация сложилась явно не в пользу больничной палаты, и телохранитель мог бы со спокойной совестью положить оружие. Но он ждал. Он был на работе. Он был на войне. Он был честным исполнителем обязательств. Он был готов умереть заданное им слово. Сергей невольно вспомнил Когтева. «Договор – вот единственный закон». У этого взмокшего от напряжения жлоба с пистолетом в руке был заключён договор, и расторгнуть этот договор мог только Гоша.

– Вы слышите нас? Мы входим! Нас много!