Сто бед (сборник) Кустурица Эмир
И тут я отчетливо понял фразу «Дорога в ад вымощена благими намерениями»! Господи, сделай так, чтобы у Брацо их оказалось не много!
– Смотри, видишь? – Мать указывала пальцем на мой пупок.
– Да. Ну и что?
– Это врата твоей души.
– Пупок… врата души! Ты смеешься?
– Нет, я серьезно. А книги – пища для души.
– Тогда душа мне не нужна.
– Человек без души не может.
– А душа… что-то ест?
– Нет. Но чтобы она не утратила силы, необходимо читать…
Она пощекотала меня, и я улыбнулся. Но это вовсе не означало, что я попался на ее россказни о душе.
– Я еще не человек.
– Что ты говоришь?
– Человек – это взрослый.
Я вовсе не собирался ссориться с матерью, потому что был уверен в своей правоте. Но меня бесило, что она кормит меня байками.
Желая не то чтобы приохотить меня к чтению, но просто заставить прочесть хотя бы одну книгу, мать вдруг вспомнила, что я член Союза югославских скаутов. И как-то вечером принесла в мою комнату книгу Стевана Булайича «Ребята с Вербной реки»[19].
– На, прочти! И ты об этом не пожалеешь, сынок!
– Азра, умоляю! Лучше накажи! Хочешь, заставь меня встать коленками на рис, только давай перестанем мучить друг друга!
– За что же тебя наказывать? Ты не сделал ничего плохого!
– Потому что ваше чтение – настоящее мучение! У меня уже на третьей странице глаза слипаются, и мне это ничего не дает! Лучше рис под коленками, чем ваши книги!
Раз уж история со скаутами потерпела неудачу, мать решила обратиться к более популярной литературе. Зная, что ковбоям я предпочитаю индейцев, она на свою тринадцатую зарплату купила для меня полное собрание книг Карла Мая. Однако милый индеец имел не больше успеха, чем предыдущие герои. Как и раньше, мои глаза начинали косить на третьей странице, на четвертой останавливались, а на пятой каменело мое сознание.
Исчерпав свое терпение, отец вынужден был стоически смириться с мыслью, что среди Калемов интеллигентных людей больше не будет.
– Сынок, если так и дальше пойдет, кончится тем, что ты, как герой русской литературы Обломов, прочтешь свою первую книгу, когда выйдешь в отставку! – сделал вывод отец за чашкой кофе, под звуки радио Сараева, передававшего бодрые утренние песни.
Я собирался в школу; уходя на службу, отец категорически бросил мне:
– Вот и все… будет именно так, и никак иначе!
– Обломов, это кто? – спросил я у матери. – Может, он когда-нибудь оставит меня наконец в покое со своими русскими революционерами? Какое мне дело до этих проходимцев?!
– Во-первых, не «он», а «отец». А Обломов… нет, я не знаю!
– Азра, ваша литература меня не интересует! Поднимись на Горицу и глянь там на свою литературу! Она каждый день происходит на моих глазах. У тамошних цыган то и дело случаются какие-то романы или новеллы – в общем, как вы там называете свои истории.
– Книги читают для того, чтобы сравнить свое существование с жизнью других и в конечном счете повзрослеть!
– А что, если я не хочу взрослеть?
– Так не бывает.
– Зачем мне читать, если я могу наблюдать живую книгу? Давай объясни!
– Человеческому мозгу необходимы упражнения, потому что, как ты знаешь, это тоже мышца.
– Раз так, у меня есть кое-что получше.
– Получше, чем чтение? Ну-ка, расскажи…
– Забрасывать шарик в водосточную трубу, чтобы тренировать эту мышцу!
– Дубина!
– А чего?! Это же здорово! Сейчас лето! Читать летом… С чего вам взбрело?..
– Малыш, мне кажется, ты над нами издеваешься, а сам читаешь тайком…
– Почему ты так решила?
– Да потому, как ты выражаешь свои мысли. Послушать тебя, так ты аж три книги прочел!
В отпуск в Макарску мы уезжали с автобусного вокзала. Едва заняв свое место, Азра заставила меня принять навизан, а потом и сама проглотила таблетку от укачивания. Уже в Хаджиче меня начало тошнить и рвать. В Коньце разыгралась настоящая трагедия: водитель отказался остановиться.
– Да поймите, я могу остановить машину только в случае очень серьезной аварии! Я обязан соблюдать расписание!
– Как тебе не стыдно! Ребенка выворачивает наизнанку, а ты мне про расписание! Какое малышу дело до твоего расписания?!
– Надо соблюдать время пути, дуреха! – проорал какой-то грубиян.
– Вот бестолочь! Если я остановлюсь, у меня вычтут из зарплаты. А мои ребятишки? Ты их кормить будешь?
– Не остановишься – я тебя придушу! Плевать мне на твое расписание!
Мать встала за спиной шофера, словно удавку держа в руках полотенце.
Он тут же съехал на обочину и остановился. Я выскочил, и меня вырвало. Я увидел, как автобус, словно склонившийся на ветру тополь, накренился в мою сторону под тяжестью пассажиров, прильнувших к окнам, чтобы посмотреть, как меня выворачивает. Прямо над автобусом висела луна каких-то немыслимых размеров.
– Одна желчь, товарищ.
– Думаете, это не опасно? – разволновалась какая-то старушка.
– Нет, – отвечала мать. – Этому ребенку в автобусе всегда плохо.
После Метковича я уснул. Как ни в чем не бывало, будто и не блевал только что. Сон быстро вернул мне силы, а еще я вдруг сообразил, что в борьбе против чтения усталость может оказаться весьма кстати. Собирая чемоданы, Азра незаметно сунула в один из них книжку с картинками «Дэви Крокетт»[20]. Уже в автобусе она начала листать ее, периодически закрывая, чтобы привлечь мое внимание к обложке. Таким образом она надеялась заинтересовать меня историей про улыбающегося блондинчика в шляпе с хвостом, доходившим ему до плеч, как на шоколадках загребской кондитерской фабрики «Краш», на обертках которых были изображены девушки с падающими им на грудь косами.
Рано утром мы прибыли в Макарску. Сильно пахло гнилыми фруктами – автовокзал примыкал к базару. На прилавке с товаром, погруженным в Метковиче, сидел здоровый детина и распевал: «Разве можно Лондон сравнивать со Сплитом…»
– Хорошо выходные провел? – спросил певец человека, раскладывающего на прилавке паприку.
– Супервыходные, парень! Мы сделали «Динамо», разрази меня гром!
Во дворе воняющего плесенью трехэтажного дома нас поджидал хозяин с голым, как яйцо, черепом, густыми бровями и багровым лицом. Он отдал нам ключи.
– Упаси нас господь от пьяниц и запаха ракии! – шепнула мать.
– Какая ракия, Азра, он пьет вино, – ответил я.
– Все равно, это тоже алкоголь!
Благодаря соседству с родительской спальней я был подкован в таких делах: в зависимости от того, что отец пил накануне, от стен исходил разный запах.
– Откуда он такой взялся? Мы приезжаем, и, вместо того чтобы угостить ребенка инжиром, он спрашивает, почему не выслали денег?! Да еще и говорит, что вообще не стоило приезжать!
В комнате Азру ожидало очередное разочарование, которое она не преминула выразить:
– И это у него полотенца? Паршивые тряпки!
Она бросила их на пол и достала из чемодана наши, а заодно простыни и одеяла и застелила кровать привезенным из Сараева бельем.
– Ну вот, теперь можно считать, что отпуск начался…
Можно подумать, она готовится открыть Олимпийские игры, подумал я, прежде чем провалиться в сон.
Дом оказался совсем никудышным, с поднимающимся из погреба запахом плесени и скисшего вина, зато позволил избежать встреч с мировой литературой. Он находился в двух километрах от пляжа, и долгий утомительный переход был мне на руку.
И все же мать не собиралась отказываться от мысли приучить меня к чтению. При всяком удобном случае она лезла мне на глаза со своим «Дэви Крокеттом». Она читала, а я видел, как она едва заметно усмехается. Но я не попался на удочку. На обратном пути, примерно на полдороге, я наносил чтению последний удар:
– Азра, понеси меня… Ноги совсем не держат…
Согласен, это ненормально, чтобы мать взваливала на себя десятилетнего верзилу почти одного роста с ней. Но мы были недалеко от дома. И в тот день мой план сработал. На завтра я придумал другой.
В расположенном в порту клубе местные ребята, мои сверстники, занимались водным поло.
– Мать хочет, чтобы я тренировался, – сказал я им. – Но что ты будешь делать, в Сараеве нет условий…
На самом деле так я сформулировал те же претензии, что мой отец, переведя их на свой язык. Ведь тот посвящал девяносто процентов своего свободного времени разговорам о политике, причем его коньком всегда было полное отсутствие объектов социальной инфраструктуры для балканского человека. Тут он выкладывал главный козырь – следующую истину: в наших городах нет ни одного бассейна. И это притом что поговаривали, будто Павле Лукач и Мирко Петринич иногда занимаются водным поло в Бембаше…
Мне удалось подбить мать, и она решила пойти поговорить с тренером макарского клуба.
– Почему бы и нет? – заключил тот, смерив меня взглядом. – Когда подрастет, будет ростом с Вели Йоже!
– А это означает, что по телосложению и росту ты относишься к динарическому, то есть средиземноморскому, типу! – заявила мать, гордая тем, что с раннего детства пичкала меня фруктами и овощами, а главное, своим вонючим рыбьим жиром.
Плавать и одновременно пасовать мяч оказалось делом нелегким, не говоря уже о том, чтобы попасть в цель. Под водой, где бльшую часть времени находилась моя голова, я припоминал, как щедро ободрял комментатор Младен Делич наших спортсменов: «Наши дельфины обыграли венгров со счетом 5: 1! Хвала Янковичу! Спасибо его отцу, спасибо его матери!»
По вечерам мне едва хватало сил перекусить, и я валился на диван, так что матери приходилось раздевать и укладывать меня. До конца нашего пребывания в Макарске вопрос чтения больше ни разу не обсуждался.
В последний день, когда солнце скрылось, я не мог отвести глаз от моря. Я даже не подумал напоследок искупаться, настолько печалила меня мысль о том, что целый год я не увижу выступающей над поверхностью воды круглой скалы. Глядя на накатывающие на прибрежную гальку небольшие волны, я пытался представить себе пустынный пляж. Меня огорчало, что меня не будет здесь, когда пойдет дождь; я не увижу, как сильный ветер уносит сломанные ветки, не провожу взглядом несущиеся по пляжу клочья травы и водорослей. А главное, без меня потом засияет солнце!
«Вот из-за таких страданий, от которых начинает стрелять где-то в пупке, «живот» по-русски называется так же, как по-сербски «жизнь», – однажды сказал мне отец.
Я наклонился и, чтобы закрепить воспоминания о каникулах, хлебнул морской воды.
В аэропорту Сплита маленький «дуглас» оторвался от земли, и мне сразу заложило уши. Когда стало давить и на глаза, я испугался, что они сейчас выскочат из орбит.
– Без глаз меня больше никогда не заставят читать, – прошептал я совсем тихо, чтобы не слышала Азра. И такая вероятность меня вполне устроила.
Когда мы приземлились в Сурчине[21], в ушах у меня стало потрескивать. Кто знает, может, это благо. Вдруг это окажется отличным оружием против чтения?
Пока мы гостили в Белграде у тети Аны, во рту у меня еще сохранялся соленый вкус моря. Теткина квартира находилась недалеко от церкви Святого Марка, а дом можно было легко узнать благодаря «Душанову граду», ресторану, изумительное меню которого славилось на весь мир. Тетя жила на площади Весов, по-турецки – Теразии, в доме номер шесть. В возбуждении я добежал до второго этажа. Мать нажала кнопку звонка, и меня охватила сладкая тревога, как бывает всякий раз, когда я встречаю кого-то милого моему сердцу. Тетя открыла дверь и радостно обняла меня. Во мне немедленно проснулся маленький пижон:
– Белград прекрасно выглядит, когда на улицах никого!
– Как раз в августе город красивее всего.
– Куда подевались все белградцы с тоскливыми лицами?
– Купаются в море или копаются в садах своих родителей. Скажи-ка, ты прочел «Ослиные годы»?
Я в смущении потупился. Из гостиной за мной следили Шопен, Бетховен, бравый солдат Швейк, Моцарт… Служебные обязанности тети заставляли ее колесить по всему миру, и отовсюду она привозила бюсты великих людей.
– Почему у тебя такое лицо? Отвечай начистоту: прочел или нет?
– Нет, тетя, – признался я с полными слез глазами. А потом добавил: – Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-то читал летом?
Она улыбнулась:
– Успокойся, Алекса. Теперь не лето, осень уже на пороге.
Подойдя к книжному шкафу, она взяла с полки книгу:
– Возьми. Тут не требуется никакой сосредоточенности.
Тетя протянула мне «Самовнушение» Эмиля Куэ, открыв том на странице со словами «С каждым днем я становлюсь лучше во всех отношениях».
Я прочел фразу вслух и расхохотался:
– А вот и неправда!
– В этом-то вся проблема! Тебе нравится? – спросила тетя.
– На самом деле это невозможно, ведь так?
– Невозможно?.. Что именно?
– Ну, это… Становиться лучше во всех отношениях с каждым днем… – с ухмылкой ответил я.
– Раз так, тебе придется повторить эти слова сто раз. Не важно, что, по-твоему, это неправда. В конце концов ты поверишь…
Тем же вечером мать позвонила отцу в Сараево:
– Наш сын только и твердит: «С каждым днем я становлюсь лучше во всех отношениях». И при этом не сводит глаз с чистого листа. Якобы концентрируется!
«Ослиные годы» стали моей первой книгой. В ней говорилось, что у людей есть душа, и я с легкостью поверил, что тоже наделен ею. Герой книги, приехавший на вокзал со своим дедом, без стука открыл дверь моей души гораздо раньше, когда я смотрел на чистый лист. Маленький Бранко Чопич переступил порог этой открытой двери, когда дедушка вез его в интернат. Он тогда впервые увидел поезд и принял его за змею. Это стало отправной точкой, но, когда все персонажи Бранко Чопича принялись сновать через дверь туда-сюда, словно на параде в честь дня рождения Тито, я осознал всю справедливость своей теории относительно нелогичности летнего чтения.
Как забыть ту осень и радость, доставленную мне Бранко Чопичем? И как забыть фотографию, на которой мой отец запечатлен с нашим великим писателем? Она была сделана в отеле «Европа», где отец и Бранко Чопич познакомились.
Узнав, что сын прочел свою первую книгу, Брацо попросил фотографа Мики Гюрашовича приехать в гостиницу. Мать принарядила меня и повезла на трамвае. Мороженое было изумительное. Когда я приступил к третьему шарику, в зал вошел отец с Бранко Чопичем. Тот оказался совсем не похож на образ, который сложился у меня в голове. Я ожидал увидеть величественного Байя Байязита, а не крошечного Биберче. Я успел увидеть его раскрытую ладонь, и мы с матерью вздрогнули от фотовспышки.
– Скажи господину Бранко, как тебя зовут, – шепнула Азра, схватив меня за руку, чтобы вложить ее в ладонь этого великого человека.
Никогда не забуду того рукопожатия.
– А… Алекса… Алекса Калем, – пробормотал я.
– И скажи ему, как тебе книжка, – продолжала нашептывать мать.
– Зачем, он лучше меня знает!
И в тот же миг мне вспомнился рассказ отца про боль возле пупка, про то, что по-русски «живот» звучит так, как по-сербски «жизнь». Не выпуская руки матери из своей, я вдруг спросил:
– Господин Бранко, почему «живот» по-русски, как по-нашему «жизнь»?
– Потому что за пупком находится душа, а без души нет жизни.
Он ткнул пальцем в мой пупок и слегка пощекотал меня. Я улыбнулся.
– Ты с ней поосторожней! – прошептал он.
– Я знаю… чтобы она не зачахла!
– Да нет! Чтобы никто ее тебе не загубил!
Каждый раз, уезжая из Сараева за границу, я делаю пересадку в Белграде.
Это ниточка, соединяющая меня с миром. Мне всегда нравится останавливаться там, ночевать у тети Аны. Чтобы попасть из аэропорта в центр города, надо проехать через Бранков мост, мост Бранко. И каждый раз на нем я вижу господина Чопича. Я машу ему рукой. И он машет мне в ответ.
После Второй мировой войны Бранко Чопич пришел с горы Грмеч в Боснии, чтобы найти в Белграде своего дядю. Не найдя его, он уснул под мостом Александра Карагеоргия. Много лет спустя, всей душой переживая югославскую трагедию, он спешил завершить все дела. Он боялся за своих персонажей: Николетину Бурсач, Байю Байазит, Йежурака Йежича, Дуле Дабича.
«Что станется с ними, если все рухнет?» – спрашивал он себя и не мог ответить.
И вот однажды он пришел туда, где провел свою первую ночь в Белграде. И не встретил никого, с кем поздороваться. Какая-то женщина с удивлением остановилась, проводила его взглядом и едва заметно махнула рукой, когда он уже был на противоположном конце моста. Бранко тоже остановился. Прежде чем перекинуть ногу через перила, он увидел ту женщину, и взмах ее руки, и желание поприветствовать его. Он обернулся, махнул в ответ и бросился в Саву.
В объятиях змеи
Коста – вечный мальчишка.
Распластавшись на спине своего осла, он умело удерживал равновесие в седле. По словам товарищей по казарме, он улыбался, даже когда спал. Угадать его возраст было нелегко. Не молод, но и не стар, высокого роста, с прямым носом и большими голубыми глазами. А еще лицо украшала обескураживающая улыбка, не сходившая с полных губ.
Осел семенил. Глядя в небо, Коста мурлыкал какой-то популярный мотивчик, а его голова в солдатской пилотке болталась в седле. Коста следил, как с одной стороны всходит огромная луна, а с другой – исчезает огромное солнце. Вдруг осел застыл на месте; падая, Коста с грехом пополам приземлился на грунтовую дорогу. Прямо рядом с гадюкой… Пятнистая, зловещая, она быстро высовывала язык… Не опуская головы, осел попросту поводил ушами, словно читал мысли Косты и понимал, что надо замереть и ждать, пока змея не спрячется среди камней. Гадюка не уползала. Коста вытащил притороченное к седлу ружье, зарядил его, прицелился и осторожно положил палец на спусковой крючок. Но тут же снял.
– Никогда не трогай змею! – когда-то давным-давно сказал ему дед.
– Никогда… Это еще почему? – удивился маленький Коста.
– Конечно, именно змеи подтолкнули нас к греху, но, когда пришлось покинуть рай, они ушли вместе с нами!
– Так, значит, я должен позволить ей укусить меня, а потом в страшных мучениях помереть от яда?
– С чего бы им кусать тебя, если ты их не трогаешь?
Так и теперь. Держа гадюку на прицеле, Коста смотрел, как она ползет по тропе и скрывается в ближайшем кустарнике.
Когда, ведя осла под уздцы, он входил в деревню, куда ежедневно отправлялся за молоком для казармы в Увийеце, его взгляду открылась типичная для Герцеговины картина: корова, дерево, женщина, шарпланинская пастушья собака, дом с примыкающим к нему хлевом. Обычно Косту обслуживала старая мегера. Сегодня же на него испуганными глазами смотрела крепкая герцеговинка. Совсем как олень на фары едва не сбившего его автомобиля. Женщина перестала доить корову.
Коста отвязал от седла фляги и вошел в хлев:
– Млада! Ты обручена?
– Давно… Теперь осталось одно воспоминание, и больше ничего!
– Я ведь вас уже видел? – спросил Коста, пораженный ее красотой.
– О, меня хорошенько прятали!
– От чего?
– От всего! От жениха, от вора, от людей! Ждали случая!
– И им… удалось… тебя защитить?
– Даже от жизни!
В дальнем углу двора старуха-мать со злобным лицом таскала в стойло вязанки сена. Заметив, что Млада одарила Косту широкой улыбкой, она проворчала:
– Ну что так глупо уставилась?
– Я не уставилась глупо, мама, – ответила молодая женщина.
– Эй, чтобы мне не пришлось повторять!
– Путь от казармы неблизкий, – пояснил Коста. – У меня уже спина разламывается сидеть на этом осле, поэтому я потягиваюсь, раскачиваюсь вправо-влево, так что вы можете подумать, будто…
– Ты хочешь сказать, у тебя зад болит?
– Да. А еще…
– Есть средство. Я наберу для тебя подорожника…
– А я усядусь на него!
Коста заулыбался, полагая, что эта отличная шутка – залог дружеских отношений.
– Зага Божович. Слыхал о таком?
– Нет.
– Не прикидывайся дурачком. Сына моего знаешь?
– Рассказывали о каком-то Божовиче, который за деньги нанялся воевать в Ираке.
– Он самый! Только уже не в Ираке. Теперь его послали в Афганистан.
– Точно! Кто же о нем не слышал!
– Так что не зарься на его невесту… и не рискуй жизнью!
– Да я что… просто пришел… и все тут…
Навьючивая фляги с молоком на осла, Коста все же сумел украдкой взглянуть на Младу и вызвать ее ответную улыбку. Потом развернулся и пошагал со своим грузом в долину.
Сидя на осле задом наперед, Коста глядел на деревню и думал о Младе. Погода портилась. Две лохматые тучи затеяли в небе акробатический этюд. Их несет любовь, подумал Коста. Зрелище увлекло молодого солдата, ему тоже захотелось так же свободно нестись по небу. Еще мгновение, и он представил, что парит, точно птица. А вот и Млада взлетает. В этот самый момент осел резко встал и замер на месте. Он увидел извивающуюся за камнем змею. Оттуда выбралась еще одна, больше первой. Коста взял осла за уздечку и стал наблюдать за змеями – без опаски, но с почтением. Потом тихонько опустил руку во флягу, зачерпнул молока и плеснул на дорогу. Немного подождав, он с детским любопытством посмотрел по сторонам и плеснул еще. Змеи никак не отреагировали. Коста осторожно слез с седла, спокойно обошел их и двинул в сторону Увийеце. Они с ослом уже достигли склона, спускающегося к казарме. Змеи так и не двинулись с места.
Спрятавшись в зарослях зверобоя, Коста вооружился биноклем, чтобы попытаться издали разглядеть змей. И – о чудо! Они как раз лакали молоко с грунтовой дороги. От этого зрелища его добродушная улыбка стала еще шире, а хорошее настроение, которое появлялось у него, как только возникал малейший повод, – еще улучшилось.
Под впечатлением от встречи со змеями он вошел в Увийеце и в окопах, вырытых вдоль всей идущей под уклон равнины, увидел солдат и крестьян, защищающих свои дома от врага. Неприятель был повсюду среди возвышающихся над деревней холмов. Коста ловко уклонялся от выстрелов стоявших у него на пути снайперов. Он прыгал, пригибался, складывался пополам, выпрямлялся – и ему казалось, будто он танцует. И лицо его еще ярче освещала улыбка, словно она могла помочь ему увернуться от пуль и избежать неминуемой смерти. Ему удалось завести осла в хлев и отнести в кухню фляги, молоко из которых он частично пролил, пока бежал. Спрятавшись под столом, кашевар ждал, когда закончится сильная стрельба.
– Пули тебя не замечают… Ты Божий избранник или как?
– У нас в деревне говорят, Бог не без милости. Он знает, что делает… А какую женщину я видел!
– И где же?
– В той деревне, куда я хожу за молоком.
– Я ее знаю. Невеста Заги! Только зачем ей быть красавицей, если она состарится, пока его ждет!
– А может, она его и не ждет.
– Даже не думай! Этот Зага коварней змеи!
Видя, что кашевар не на шутку испуган, Коста попытался успокоить его.
– «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби…»[22] – процитировал поп, который вдобавок к своим церковным обязанностям еще и кашеварил.
– К черту Евангелия! – сказал солдат с яйцевидным черепом, получивший наряд на чистку овощей. – Видели бы вы, что ребятня творит!
– Что, например?
– Учат змей курить!
– Змеи курят?
Мужчины втроем вышли из кухни на необстреливаемую сторону деревни и поспешили на улицу, откуда можно было видеть небольшую площадь. Мальчишки и девчонки болтались без дела дни напролет, потому что из-за войны уроков не было. Небрежно прислонившийся спиной к дереву белобрысый парень, перехватив пониже головы, вытащил из кармана пальто гадюку. Вынув изо рта зажженную сигарету, он сунул ее в пасть змее. Сцена вызвала восхищение девочек, которые с чувством ужаса, смешанного с удовлетворением, старались не пропустить ничего из того, что делает белобрысый. Но когда со звуком разорвавшейся петарды лопнула другая змея, раздутая табачным дымом, который она не могла выдохнуть, все втянули голову в плечи.
– Зачем они это делают?
– Дети… Играют… А что бы ты хотел, чтобы они делали?
– За что они так со змеей? – спросил наивный поваренок.
– Потому что из-за нее Господь изгнал нас из рая!
– Но и змея там не осталась! – возразил Коста, вспомнив слова своего деда.
– Точно! Последовала за нами.
– Если ребята будут мучить их, этому конца не будет!
Коста отправился в казарму, терзаясь вопросом о рае и аде и размышляя о том, куда попадет он сам, когда наступит момент.
«Есть ли у меня шанс попасть в рай?» – думал он, когда мимо его головы просвистела выпущенная снайпером пуля.
Стоило только Косте высунуться из-за угла на улицу, по которой он собирался идти, как другая пуля задела его и оторвала ему мочку уха! Он сразу упал и попятился на четвереньках, чтобы подобрать ее. В казарму он пробрался ползком. Свет погасили, и спальня была погружена во мрак; Коста достал чистое полотенце и перевязал то, что осталось от уха.
Ночью Коста смотрел в окно, на ослепительные вспышки снарядов; иногда перед глазами возникала крепкая фигура доящей корову красавицы, и это радовало его. Он моргал, вглядывался в свое видение, улыбка девушки согревала ему душу, прогоняла страх, играла с ним, точно поднимающий столбики пыли ветерок. Всякий раз, как зарево от снаряда освещало спальню, эта великолепная женщина представала перед Костой в новой позе. Он держался за ухо и думал, что такие фантазии облегчают боль.
На рассвете, воспользовавшись перемирием и отсутствием снайперов, Коста двинулся в путь. На каменистом подъеме он оседлал осла, держа в руке завернутый в чистое полотенце кусочек уха. Выбравшись на дорогу, он спешился и пошел, глядя под ноги в надежде увидеть змею. Прежде чем спуститься по склону, ведущему в соседнюю деревню, куда он направлялся, Коста остановился, спрятался за большим валуном, оглянулся и, наклонившись, принялся разглядывать землю, по которой только что прошел. К своему удивлению, он снова увидел змей!
– Ждут, чтобы им дали молока, – объяснил он ослу.
– Никогда такого не видел! Настоящее чудо! – отвечал тот.
– А? Я не ослышался?
– Нет.
Коста ни на мгновение не усомнился, что осел разговаривает с ним.
Читать бесплатно другие книги:
