Сто бед (сборник) Кустурица Эмир

Злющей мегеры не было, и из дому вышла Млада, чтобы взять фляги. Коста развернул полотенце и показал ей кусок уха. Млада испуганно перевела взгляд на луг и пасущихся на нем овец.

– Подождем старуху. Она пошла на базар продавать молоко и сыр, – пояснила она.

– У тебя найдется иголка с ниткой?

– Да.

– Прокали иголку над огнем, чтобы не было заражения. И принеси ракии!

Млада мгновенно повиновалась. Коста подтащил к колодцу стоящий возле дома кухонный стол и улегся на него, опершись головой о колодезный выступ.

– Повернись на живот, – сказала Млада.

Он тотчас послушался.

«Она не должна заметить, что мне больно», – подумал Коста.

– Так удобнее шить, – согласился он, понимая всю бессмысленность разговора.

Млада промыла остаток уха ракией. От боли у Косты выкатилась слеза и упала в колодец. Коста проследил ее падение до самого дна, потому что это помогло ему утаить от Млады, что ему больно. Когда капля коснулась поверхности воды, он улыбнулся. Млада как раз сделала первый стежок, приладила мочку на место. Коста не сводил глаз со дна колодца. С того места, куда упала слеза, взлетела белая бабочка. Едва коснувшись воды, она начала постепенный подъем из глубины, чтобы в конце концов устроиться на плече Косты. Млада закончила шить.

И снова Коста уселся на осла задом наперед с полными флягами, а на сей раз еще и с перевязанной головой. Он смотрел на оставшуюся в одиночестве Младу. Она двумя руками удерживала собаку и не могла помахать ему. А это было бы так естественно для безумно влюбленного человека, на что ясно указывало выражение ее лица.

Грунтовая дорога, пользоваться которой осмеливались лишь змеи, Коста и его осел, была пуста. Исчезли даже орлы, обычно парящие над ней. Коста замедлил шаг, успокоил своего скакуна, набрал полные пригоршни молока. Словно деревенский сеятель, выплеснул молоко на дорогу. Почему, он и сам не понял, но это движение вернуло ему спокойствие, и на лице засияла улыбка. Он знал, что зарождающаяся любовь станет безудержной. Показался край плоскогорья, потом появился спуск к Увийеце. Коста устроил привал. Бинокль ему не понадобился. Некоторое время Коста сидел, повернувшись спиной, потом оглянулся. Без всякого бинокля он увидел, как змеи – теперь их уже было пять – пьют молоко. Одна, самая большая, только что выскользнувшая из камней, сильно отличалась от остальных. Косту поразила ее голова.

На подступах к деревне стояла тишина. Вдали слышались редкие залпы неприятельской армии. Окопавшись в лощине, артиллеристы постреливали из старой пушки, а защитники Увийеце наносили ответные удары по лагерю противника. Коста подошел к кухне с черного хода, разгрузил осла и опорожнил фляги. Почти невидимые в облаках пара поварята ворочали в котлах огромными ложками. Один из них помахал, чтобы привлечь внимание Косты, и вытащил из кармана деревянную губную гармошку:

– Послушай-ка!

Парнишка заиграл. Окутанный облаками пара, он вдруг показался Косте свободным от бремени войны пришельцем из иной реальности. Он так виртуозно вел мелодию, отбивая такт ногой и сопровождая ее движением всего тела, что присутствующим казалось, будто перед ними исполняют современный танец. Сперва Коста тоже отбивал такт ногой, потом вытащил казу и принялся на своей дудке наигрывать знакомый мотив. Неожиданно сцена превратилась в цирковой номер, и под грохот пушек в заполненной паром кухне началось веселье.

Той же ночью на смену взрывам снарядов пришел первый осенний дождь; он лил без передышки. Плохая погода на время прервала войну. По утрам деревенские женщины ходили на виноградники собирать урожай, а потом сразу наполняли чаны спелыми гроздьями. Завершив эту работу, они ногами давили виноград, пока мужчины готовили жбаны для вина. Это был единственный признак наступившей осени.

С первыми лучами зари Коста и его осел отправились в деревню за молоком для защитников Увийеце. Коста смотрел в землю перед собой. Загадочная улыбка позволяла предположить, что он знает, что змеи уже поджидают его на пути.

Поднявшись на взгорок, он поискал глазами Младу. Тщетно. С молоком утренней дойки его поджидала старуха!

Она недружелюбно взглянула на парня.

– Вы сегодня одна? – спросил Коста.

– Да!

– А Млада где?

– Вернулся Зага, мой сын. Так что теперь даже не думай! Они давно не виделись!

– А, ну ладно.

– Забирай молоко и убирайся! И попусту не оборачивайся!

Пока старуха переливала молоко из ведер во фляги, в зарешеченном окне мелькнуло лицо Млады. Девушка смотрела на Косту. Она была печальна, но казалась еще краше, чем прежде. «Это потому, что она за окном? Или стекло смягчает черты лица?» – размышлял Коста, уверенный, что созерцает вечную красоту. Дыхание его участилось, лицо осветилось улыбкой. Поймав взгляд Млады, молодой человек браво подкрутил ус и ушел. Его провожали суровый взгляд старухи и улыбка Млады. Стоя за окном, девушка не сводила с него глаз. Когда Коста вышел на плоскогорье, где хозяйничали змеи, ему вспомнилась мелодия, которую накануне вечером играл поваренок. И он, вертясь и подпрыгивая, пустился в пляс. Достав казу, Коста сыграл песенку поваренка. А затем, не прерывая танца, полными горстями налил молока змеям.

– Змеиная дорожка! – в полный голос провозгласил он.

Когда Коста с легким сердцем подошел к склону, змеи не показались ему такими маленькими, как в первый раз.

– Никогда такого не видел! – сказал осел. – Настоящее чудо!

– Что ты сказал?

– Никогда такого не видел! Настоящее чудо!

По возвращении в деревню Коста глазам своим не поверил. Он был всего лишь эконом и не очень-то смыслил во фронтовых делах. Но сегодня гитары заменили ружья, контрабас и барабаны вытеснили пушки, играл скрипач, вертя во все стороны свой инструмент. Довольные крестьяне и солдаты хлопали в ладоши, а один солдат размахивал пилоткой, вместо нее водрузив себе на голову шляпу.

– Победа! – кричал он. – Ну и задали мы им жару!

На освещенной фонарями деревенской площади все, стар и млад, праздновали победу. Коста подошел к кашевару:

– Как это? Вот так, вдруг?

– Да, так. Вот так, вдруг! Но, дружище, мы же целый год были в осаде! Это победа! Наши оттеснили их к морю! Сдались все, до последнего пехотинца-голодранца!

«Раз война закончилась, я больше никогда не увижу Младу», – подумал Коста.

Он сдал молоко на кухню и украдкой ускользнул из деревни. Мог ли он поверить, что никогда больше не встретится с ней?

Когда Коста пришел на главную площадь Увийеце, праздник был в полном разгаре. Оркестровая музыка и пение сплотили крестьян и солдат. Небо раскалывалось от криков и салюта, меланхолические словенские напевы смешивалась с победными возгласами. Деревенские образовали круг и танцевали, положив руки друг другу на плечи. Вклинившись между двумя солдатами, Коста присоединился к ним.

Ностальгические пение перешло в коло[23], разрослось, выплеснулось за пределы площади. Ненадолго объединило все улицы, все дома Увийеце. От теплой почвы Герцеговины по ногам танцоров прошел какой-то ток, жар устремился по цепи, составленной из обжигающих рук десятков человек, превратившихся в единое существо, разгоряченное одной кровью, двигающееся в едином ритме. Коста целиком отдался танцу, но вдруг почувствовал головокружение и поднял глаза к небу, словно надеясь увидеть там Младу.

Небо как будто вняло его мольбе: он различил девушку в толпе. Она плясала коло с незнакомцами. Млада тоже заметила Косту. Он стал пробиваться к ней. Она опустила глаза, боясь показать, как ей нравится танцевать. Коста не колебался: они взялись за руки, и он впервые поймал ее любящий взгляд.

– Старуха лжет. Зага не вернулся.

– Знаю.

– Я не люблю его.

– А кого же ты любишь?

Млада коротко вскрикнула, потому что Коста вдруг выскочил из толпы танцующих и на радостях совершил два опасных кувырка, вперед и назад.

У Косты было тихо. Едва слышались последние звуки пения, через раскрытое окно смутно доносились голоса пьяниц, и видно было, как в небе, словно падающие звезды, вспыхивают огни победного салюта. Млада медленно разделась. Коста оказался быстрее. В проникающем из окна свете они смотрели друг на друга. Их губы уже готовы были слиться, когда треснуло стекло. В спальню ворвалась старуха со старинным пистолетом, кубурой, в руке:

– Может, для тебя война и закончилась, но для меня – нет!

– Я не вернусь!

– Вернешься, потаскуха! Тебя жених ждет!

– Все ты врешь, старая шлюха!

– Я не вру! Ты вернешься, или я пристрелю тебя!

– Нет!

Старуха вытащила старый пистолет, которым грозила Косте. Обезумев от страха, Млада бросилась бежать через груды щебня. Старуха за ней. Коста кинулся следом, на бегу натягивая штаны и рубаху. Он без труда вскарабкался по каменистому склону и увидел, что старуха вот-вот схватит Младу. И резко остановился, когда старая карга направила на него свою кубуру:

– Назад! У нее есть муж!

Тут Коста впервые осознал, что мог бы отдать жизнь за Младу. Чувства подсказывали ему, что в его любовной истории появилась неожиданная подробность. И он спокойно повернул назад.

В деревне продолжалась попойка. Вдруг луна осветила силуэты десяти вражеских солдат. Мягко ступая, они по очереди скользнули в окоп. И без труда устранили первого часового! В тот разудалый вечер никто не расслышал его крика, никто из крестьян не увидел, как так же бесшумно были задушены еще трое часовых. Да и как они могли? Деревня по-прежнему, со все нарастающим шумом, весело праздновала победу.

Утром Косте пришлось навьючивать осла.

Повсюду виднелись следы вчерашнего гулянья. Кашевар встал и, как всегда, улыбался. Когда Коста пришел за флягами, он прибирал в кухне.

– Еще день-два, и это тоже станет историей, – заметил он.

– Не говори так, прошу тебя!

– Война окончена, мой мальчик. Подписано международное соглашение. Прощай, армия, и да здравствует жизнь!

На знакомой до последнего камешка дороге Коста заприметил змей, одна из которых была особенно хороша. Он знал, что теперь их ждут с большим нетерпением: его и молоко.

Коста осторожно вошел в деревню. Когда он привязывал осла и снимал фляги, из хлева после дойки вышел Зага. Он дружески протянул Косте руку, и тот в растерянности пожал ее, виду не подав, как мучительно ему это знакомство.

– Зага Божович?

– Откуда ты знаешь?

– Кто не знает Загу Божовича? Воин, герой!

Визжа тормозами, возле дома остановился грузовик Тамича, и двое парней, махнув Заге в знак приветствия, бросились вынимать из кузова столы и стулья.

– Готовитесь к славе?

– Нет, приятель, к свадьбе! Моей! Семь лет она ждала, пока я не вернусь с фронта!

«Неустанно», – про себя добавил Коста, пытаясь избавиться от кома в горле.

Но солдат Коста не сдался и сумел скрыть свою боль под еще более широкой, чем обычно, улыбкой. А кровь молниеносно разнесла его страдание по всему телу.

– Поздравляю. А где Млада? – спросил он.

– В Требинье. Мать повезла ее купить свадебное платье.

– А твой костюм уже готов?

– Фирменный. Купил в дьюти-фри Абу-Даби. Супер!

Коста двинулся обратно в Увийеце. Обернувшись, он заметил, что на столах перед домом уже разостланы свадебные скатерти, а лампы вставлены в патроны. Он надеялся разглядеть среди людей Младу. Он все видел, все слышал, но не мог убедить себя в том, что его роман и вправду окончился. К тому же окончание войны и его поразительное празднование в деревне сделали Косту очень недоверчивым. Он верил, что еще встретит Младу, и улыбка на лице была тому доказательством.

Только ступив на Змеиную дорожку, Коста позволил себе подумать о том, что никогда не увидит Младу. И он заплакал. Подавленный, с низко опущенной головой, он не спешил вернуться в Увийеце. Слезы капали на землю. Вдруг со стороны деревни послышался сильный взрыв. Коста бросился бежать, споткнулся и упал. Едва оказавшись на земле, он увидел, что его ноги тугими кольцами стягивает змеиный хвост. Он не мог пошевелиться: змея обвилась вокруг него. Встревоженный, он принялся вырываться, пытаясь высвободиться. Тщетно. В самые худшие моменты жизни Коста всегда умел сохранять ясную голову. Но сейчас ничего не получалось, он стал пленником, как бывает во сне, когда силишься и не можешь сделать ни одного движения. Скованный неведомой силой, он подумал, что его нынешнее неловкое положение ужаснее всех мыслимых кошмаров самых страшных снов. Каждый его сустав словно был зажат струбциной, а сам он чувствовал себя, как в тисках краснодеревщика. Впервые в жизни он ощутил все, до последней и самой крошечной, кости своего скелета. Он был абсолютно беспомощен, не способен ни на миллиметр сдвинуть руку или ногу. Он бы все отдал, лишь бы высвободиться из змеиных объятий!

«Так тебе и надо, – подумал он. – Никто не платит добром за добро».

И все же ему удалось наконец опереться на пятки, выпрямиться, перевернуться через себя вместе со змеей, по-прежнему обвивавшей его. Они вместе скатились с холма и остановились возле большого валуна. С ужасом, близким к благоговению, Коста рассматривал голову рептилии. В ожидании укуса он чувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Все части его тела, вплоть до самых маленьких, коченели одна за другой. Вдруг ему показалось, что змея ослабила хватку. Он взглянул на ее голову и оцепенел: она оказалась больше его собственного кулака! Змея лизнула его. Замерев, Коста ждал укуса. Внезапно его осенило: почувствовав, что зажим ослабел, он сделал резкое движение, стараясь высвободиться. К несчастью, змея мгновенно отреагировала и сжала его еще сильней. Коста опять принялся извиваться, на сей раз уже без опаски, потому что теперь он больше не боялся умереть. Он со стоном ворочался то влево, то вправо, стараясь высвободиться. Его конечности были парализованы, шейные жилы вздулись, брюшные мышцы сокращались, словно его рвало. Единственное, чего ему иногда удавалось добиться, – это ненадолго уменьшить контакт своего тела с туловищем змеи, всего на несколько секунд, после чего леденящие объятия смерти снова смыкались. Все тепло ушло из его тела: змея полностью поглощала то, что кровь все еще разносила по венам. С каждой секундой, миллиметр за миллиметром, силы покидали его. И все же Коста слышал, как в районе Увийеце затихают взрывы. И он с покорностью умирающего отдался во власть змеи. Его инертность и мокрые от слез глаза были началом конца. Его ноздри уловили запах пожара.

Невзгоды Косты достигли пароксизма; он уже не знал, что делать, разве что в знак прощания с жизнью расплыться в последней улыбке. И вдруг произошло самое неожиданное: так же быстро, как обвила его, змея высвободила Косту из своих колец и уползла, так что он успел заметить лишь мелькнувший за большим валуном конец ее хвоста. Коста не мог опомниться. Он поднялся с земли и поочередно ощупал все части своего тела, чтобы убедиться, что до сих пор жив. Ведь еще мгновение назад он прощался с жизнью.

Коста спустился с холма и пошел в сторону казармы, но, увидев густое черное облако, замер на месте. Его деревня горела. К небу поднимались столбы дыма. Он бросился в хлев и наткнулся там на тела повешенных солдат. Когда он обнаружил валяющуюся на столе отрезанную голову поваренка, его вывернуло наизнанку. На деревенской площади, где накануне все шумно праздновали победу, был распят на кресте ребенок, а кашевар и его подручные за ноги подвешены на металлических крюках. В слезах Коста рухнул на колени.

«Змея спасла мне жизнь! – пришло ему в голову. – Но кто мне поверит?»

Всхлипывая и дрожа, Коста взбежал по крутой тропинке, нашел осла, отвязал фляги и вылил все молоко на Змеиную дорожку. Не переставая плакать, он, один за другим, стал приподнимать камни, все подряд: большие и маленькие. Ему хотелось найти змею, которой он был обязан жизнью. Внезапно его сознание пронзила мысль, что Млада жива. Эта надежда придала ему сил.

Когда Коста пришел в деревню, взгляд его затуманивали надежда и страх. Он приготовился посмотреть Младе в глаза, сказать ей «прощай»… Но то, что он увидел… были обугленные тела сидящих за свадебным столом сотрапезников, словно застигнутых внезапным извержением вулкана… Они замерли в естественных привычных позах. С бутылкой в руке на Косту пустыми, как у привидения, глазами на обожженном лице смотрела старуха-мать. Молодой муж замер, поднимаясь со стула. Похоже, нашелся кто-то попроворней и похитрей Заги Божовича. Известный на тысячу верст вокруг солдат-наемник так и остался сидеть с дыркой в голове, – по всему видать, работа профессионала. Кто-то пришедший издалека отомстил за себя.

Коста толкнул ногой дверь. Кухня была пуста. Он поднялся на жилой этаж. Никого. Только ставень бился на ветру. Вдали какие-то голоса… Коста торопливо вскарабкался по лесенке на чердак. Сначала он ничего не видел, потом сквозь разошедшиеся доски разглядел рыскающих во дворе троих вооруженных автоматами и ножами солдат. Один из них, самый приземистый, – как их различить, все в балаклавах, – поджигал сарай, двое других направлялись к хлеву. Вдруг самый высокий покосился на дом, и Коста втянул голову в плечи. Он поспешно спустился на первый этаж; его жизнь держалась на волоске, и он это знал. Необходимо срочно найти надежное убежище. Теперь голоса звучали совсем близко. Он уже собрался было выскользнуть во двор, как вдруг до его ушей донесся сдавленный зов:

– Коста… Костаааа…

«Млада?» – подумал он, озираясь вокруг.

– Коста… Костаааа…

И снова ему показалось, что он слышит голос Млады. От страха за девушку ему изменили все чувства, ему казалось, он плохо видит, ничего не слышит. Все вокруг исказилось, стало ненадежным, вызывало недоверие. Время, пространство вдребезги разлетались перед ним, невидимая сила превращала в отчаяние все, что он видел и слышал… Его собственные мимолетные мысли падали лохмотьями, отнимая способность дышать, лишая воли.

«У меня галлюцинации», – подумал он и тут же услышал стук сапог и металлическое позвякивание, сопровождающее чей-то размеренный шаг и делающее его особенно зловещим. Он попятился, его страх перед солдатами нарастал, но голос женщины по-прежнему был явственно слышен. Млада звала его, теперь он был в этом совершенно уверен. Коста еще отступил, уперся в стенку колодца, заглянул внутрь и увидел Младу. Он тут же принялся крутить колодезный ворот, поднял бадью, уселся туда и начал спускаться, руками стараясь сдержать скорость падения. Но, услышав, как переговариваются солдаты, отпустил веревку и стал стремительно падать – это был единственный способ избежать смерти. Коста с шумом нырнул в воду, а когда выбрался на поверхность, Млада вцепилась в его ремень, чтобы удержать под водой. Он обнял молодую женщину, она с опаской показала пальцем вверх, потом разломила надвое длинную соломинку, чтобы каждый мог дышать под водой.

Вдруг над ними возник силуэт бабочки: той самой, что провожала слезу Косты, когда Млада пришивала ему ухо. Спрятавшиеся в колодце люди угомонились, и она полетела к свету. А в круглом проеме, словно в зеркале, вместе с ней четко вырисовывались лица троих солдат, склонившихся над водой. Коротышка просунул свое ружье в отверстие колодца и выстрелил очередью.

Бабочка прекратила свой полет, прижалась к стене. Млада оттолкнула Косту, и пули прошли между ними, завершив свой путь на дне, среди невинных мелких камешков. Солдаты немного подождали, рассчитывая увидеть всплывающий труп, а бабочка возобновила свой спиралевидный полет к свету. Поднявшись к солдатам, она, словно желая их поддразнить, принялась порхать над их головами. Потом уселась на колодезный ворот, и все трое, как один, повернулись и уставились на нее. Помедлив немного, она снова завертелась в воздухе, точно заигрывала с ними. Верзила хотел прихлопнуть ее ладонями, но промазал. Бабочка присела на каску коротышки. Тогда солдат среднего роста медленно занес руку и сильно врезал по каске недомерка… Опять промах! Теперь бабочка перелетела на голову самого высокого. Тот, что среднего роста, улыбался, глядя, как она с ними резвится, и вдруг подпрыгнул, чтобы расплющить ее в лепешку. Безуспешно. Зато вывихнул себе лодыжку! Коротышка попробовал схватить бабочку пальцами за кончики крыльев. Снова промах! Все трое сцепились, подгоняемые единым воинственным духом, стали пихать и толкать друг друга, а бабочка расположилась на каске самого миролюбивого: того, что среднего роста. Недомерок стащил свой головной убор и что есть силы саданул им по каске товарища. Солдаты переглянулись. Средний в ярости отвесил коротышке солидную оплеуху, а верзила бросился вдогонку за бабочкой, которая полетела куда-то в луга.

Всякий раз, как она присаживалась на очередной цветок, солдат был уверен, что теперь-то прибьет ее, но снова и снова промахивался. В какой-то момент он подпрыгнул, завис в прыжке, словно вратарь, и еще в воздухе сжал кулак, уверенный, что для бабочки этот полет стал последним. Но когда он, торжествуя, раскрыл ладонь, бабочка упорхнула. Все это время двое других солдат сводили счеты, дело дошло даже до кулаков.

– Ты чего по мне врезал?

– Не по тебе, а по твоей каске!

– Нет, ты меня ударил! А меня никто не смеет бить!

Пока наемники отгоняли бабочку, Коста и Млада выбрались из колодца. Они переглянулись, улыбнулись и решили пробраться за дом, а оттуда бежать через поля. Спеша укрыться в виднеющемся вдали лесу, Коста и Млада пересекли бугристый луг. К несчастью, двое дерущихся солдат в конце концов их заметили. Они сразу надели каски, подхватили ружья и бросились в погоню. Увидев, что его товарищи куда-то помчались, верзила, все еще отбивавшийся от бабочки, сбегал за своим ружьем и присоединился к ним. Усевшись среди целебных трав, насекомое наблюдало за разъяренными людьми.

В лесу Млада и Коста поняли, что здесь их спасение. Коста различил отныне такое знакомое позвякивание, сопровождавшее топот солдатских башмаков. Отыскав дерево с особенно густой кроной, Коста подсадил Младу к себе на плечи, чтобы она могла подтянуться и первой усесться на толстой ветке столетнего платана. Сам он подпрыгнул, подтянулся и устроился рядом с девушкой. Когда прибежали солдаты, Коста и Млада уже были под надежной защитой листвы.

– Мы их видим, а они нас – нет, – шепнул Коста, когда солдаты остановились прямо под деревом.

Устав от погони, наемники опустили ружья на землю и прислонились к стволу.

– Есть тут поблизости вода? – спросил верзила.

– Вон там. – Коротышка махнул рукой в сторону ручья.

Они сняли балаклавы; сверху различить их черты было невозможно. Млада потянулась, стараясь прильнуть щекой к щеке Косты. Подошва заскользила по гладкой коре. Кто знает, что могло бы произойти, если бы Коста не обхватил ее за талию? Так они и замерли, тесно прижавшись друг к другу. Млада испуганно взглянула на Косту, тот нежно приложил свой палец к ее губам. Тут один из солдат задрал голову к верхушке дерева.

– Не волнуйся, он нас не видит… – сказал Коста. – Просто смотрит на небо, чтобы понять, идет ли дождь…

И правда, начался дождь.

– Бежим! – крикнул коротышка. – Гроза собирается!

И они помчались, чтобы успеть укрыться от дождя. Прогремел гром, небо пронзила молния, за ней еще одна. Нахлобучив на головы каски, трое солдат со всех ног бросились бежать через лес. Принесенный шквалистым ветром дождь лил как из ведра. Выскочив из леса, маленький солдат указал на пещеру на берегу озера и увлек товарищей за собой. Они быстро обогнули озеро, едва избежав молнии, ударившей в одинокие деревья, и добрались до пещеры, за которой расстилалось горное озеро.

Небо раздирали грозовые сполохи. Младу била дрожь. С ее страхом могло сравниться разве что смятение, которое девушка испытывала подле Косты. Всем своим существом она ощущала огромное одиночество, ведь у нее больше никого не осталось, и теперь Млада полностью отдалась во власть Косты. В соседнее дерево ударила молния, и оно загорелось.

– Коста, мне страшно…

– Не бойся. Молния не срывает зло на крапиве!

Небеса словно разверзлись, ливень стоял стеной. Сплетясь в любовном объятии, Коста и Млада неподвижно, точно прикованные, оставались сидеть в кроне платана. Скрытые листвой, тесно прижавшись друг к другу, они сознавали, что всякое неосторожное движение может оказаться для них роковым. Их объятия становились все жарче, и все же в конце концов они обменялись удивленными взглядами. Дождь не ослабевал, время от времени вспышка молнии освещала их сплетенные тела, а крупные капли текли по лицам, выражение которых свидетельствовало о незаурядной любви.

Наступило утро. В небе не осталось ни единого облачка. Над верхушкой платана пролетела стая диких уток. Коста снял с Млады нейлоновые чулки. Первым чулком он перетянул ее талию, привязав одним концом к стволу, – спускаться по скользким веткам было невозможно. Проверив крепость узлов, он то же самое проделал со вторым чулком. Млада зажмурилась, и оба прыгнули в пустоту. О чудо! Они коснулись земли! И благодаря эластичности чулок тут же снова подскочили вверх, радуясь, точно дети в парке аттракционов. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз!

Около полудня они подошли к домику у кромки горного озера. Коста постучал в дверь. Никто не ответил.

– Есть кто-нибудь? Мы умираем с голоду! – весело прокричала Млада.

Убедившись, что дом совершенно пуст, они пошли в огород за тыквой. А потом побежали к озеру; Коста нырнул первым. Они, словно дети, некоторое время развлекались тем, что по очереди топили тыкву, которая тотчас же всплывала на поверхность. Сначала Млада, за ней Коста.

Вдруг со стороны леса защелкали выстрелы. Коста и Млада что есть мочи бросились бежать по отмели. Свистели пули; стреляли трое засевших в лесу солдат. На другом берегу озера Коста заметил в скале глубокую расселину с водопадом. Держа Младу за руку, он размышлял, каковы их шансы остаться в живых, если они прыгнут в эту расселину, на вид больше ста метров глубиной. Но времени на раздумья не оставалось: стрельба у них за спиной возобновилась. Пули падали в воду совсем рядом с ними. Коста обнял девушку за талию и вместе с Младой бросился вниз. Будто подгоняемые дьяволом, они оказались на воздушной подушке, в свободном полете, и само это падение в пропасть вызывало у них восторг! Их тела поворачивались во все стороны, как в невесомости; они поочередно обгоняли друг друга, а падение все не кончалось. И они поняли: «падать» может также означать «лететь». Еще три оборота вокруг себя, и оба легко погрузились в глубокое и прозрачное озеро у подножия водопада. Какое-то мгновение они искали друг друга под водой, потом крепко обнялись и всплыли, слившись воедино. Цепляясь друг за друга, они видели, как мимо проплыла змея и исчезла в глубине.

– Человек еще не рассчитался с ними, – произнес Коста, указывая на змею.

– Мне страшно…

– Бояться надо тех, наверху. А опасаться змей нет никакой причины.

– Как это? А кто довел до греха Адама и Еву?

– Да, но змея не осталась в раю, она покинула его вместе с нами.

– Это ты, Коста, не рассчитался!

Снизу стоявшие у края расселины солдаты казались не больше муравьев. Они не осмелились заглянуть в пропасть, а уж тем более прыгнуть. Чтобы решиться на это, надо быть влюбленными.

Коста и Млада снова погрузились в воду, поплыли к другому берегу озера, более безопасному, и вынырнули возле скалы. Улыбающиеся, но встревоженные, они подняли голову и посмотрели на вершину водопада: солдат там уже не было. Парень и девушка скинули одежду, развесили ее по кустам и, не думая больше о своих преследователях, стали наслаждаться красотой сияющего дня и плавать. Млада вынырнула первая и, совершенно счастливая, выбралась на скалу. Она смотрела, как Коста плавает под водой, выныривает, отдыхает под скалой. Девушка радостно вскрикнула, когда спустя несколько секунд он появился, зажав в руке лосося. Рыба билась, стараясь вырваться. Коста ловко ударил ее о камень, и она тотчас перестала трепыхаться.

Скрытые струями водопада, точно завесой, отделившего их от враждебного мира, они утолили свой голод рыбой, а потом отдались энергичному водному массажу. Коста не упускал из виду лес и доходившую до горы равнину. Вскоре слева появились солдаты.

Коста поспешно увел Младу в равнину, которая простиралась до горных отрогов с заснеженными вершинами. Там паслись сотни овец. Неожиданно совсем близко раздалось зловещее металлическое позвякивание. Млада и Коста бросились в гущу стада и присели на корточки. Солдаты уже выбежали из окаймлявшего озеро леса и внимательно вглядывались в даль. Млада легла на землю и в испуге крепко прижала к себе овцу.

– Бееее, – разнеслось по равнине.

Солдаты тотчас насторожились.

Один из них, увидев вдали хижину, бросился бежать, но попал на минное поле и, не успев произнести ни единого слова, взлетел на воздух! Самые закоренелые убийцы тоже боятся смерти – не чужой, своей собственной. В ужасе от случившегося с их главарем двое других остановились как вкопанные и стали медленно отступать к одинокому дереву на противоположном краю равнины.

Коста на четвереньках прополз среди животных в поисках Млады – стадо оказалось для беглецов лучшим из всех возможных укрытий.

Лежащий ничком Коста знал, что все в жизни – вопрос времени, но он также понимал, что это укрытие всего лишь временное. Когда он приподнял голову над овечьими спинами, один из солдат, тот, что осматривал окрестности в бинокль, выстрелил. Коста тут же спрятался в укрытие. Одна овца упала.

– Млада! – закричал Коста, озираясь в поисках молодой женщины.

– Коста! – тотчас откликнулась она.

Он поднялся и сразу понял, как им спастись. Снова встав на четвереньки, он собрал с десяток овец, которые принялись бесцельно слоняться, создавая бреши в стаде. Солдаты бросились вперед, теперь стали отчетливо слышны их голоса. Коста проскользнул среди животных и нашел Младу. Она вскрикнула от неожиданности. Он кивком указал ей направление, куда двигаться.

Они почти выбрались из стада, солдаты держали дистанцию примерно в сотню метров, и Коста оказался совершенно незащищенным. Он принялся лаять, как шарпланинская овчарка; согнувшись пополам, он повел стадо к минному полю. Как на картине, иллюстрирующей конец света, агнцы выстроились на заклание. И один за другим приводили в действие мины. Разодранные в клочья животные взлетели в воздух и открыли путь для Косты и Млады, которые тоже фигурировали на этом инфернальном полотне. Взявшись за руки, с залитыми кровью лицами, они пробежали сквозь тоннель плоти, глаз и рогов, и оба думали лишь об одном: перед ними разверзлись врата ада. Наконец стихли последние взрывы, и небо утратило цвет крови и плоти.

Внезапно перед ними открылась просека. На какое-то мгновение им показалось, что бедные агнцы проложили им путь к свободе. У края просеки стояли двое солдат. Парализованные ужасом, они не могли сделать ни шага. Беглецы смотрели на своих преследователей, а те – на них. Шах и мат… всем четверым! Каждый следующий шаг приведет в верной смерти. Казалось, одна Млада спокойно принимает свою участь. Она хотела спасти жизнь Косты. До леса было недалеко, она развернулась и бросилась бежать зигзагами. Трое мужчин оторопело следили за ней взглядами. Один из солдат вскинул ружье, но не успел сделать и шага, как под ногами у него разорвалась мина. Млада даже не обернулась. Другой солдат, стоящий спиной к Косте, тоже прицелился в девушку. Коста подпрыгнул, обрушился на него сзади, и тот напоролся на собственный нож. Из его горла брызнул фонтан крови и залил Косту, который тут же вскочил.

– Млада! – крикнул он. – Все кончено! Мы спасены!

И Млада остановилась.

Они посмотрели друг на друга. Коста махнул ей. Делая первый шаг ему навстречу, молодая девушка буквально замерла в воздухе, не понимая, как ей удалось пробежать через минное поле. Ее била дрожь: от радости, что она жива, и от ужаса, что она не знает, что еще может случиться. Она махнула Косте в ответ. Вытянув руки перед собой, он поводил ладонями вправо и влево. Без единого слова. Так он сообщал ей, чтобы она не отклонялась ни в ту ни в другую сторону. Она улыбнулась и испугалась еще больше. Млада кивнула, чтобы успокоить Косту, и засмеялась.

Коста издали повторил ее движение.

– Любовь моя, не двигайся! Не двигайся… я иду!

Она не расслышала. Радуясь, что преследование закончилось, она направилась к пню, чтобы присесть на него и отдохнуть, поджидая Косту. И, сделав первый шаг, встретила свою судьбу, явившуюся к ней на свидание. Прямо под ее ногами взорвалась мина и искромсала девушку в клочья. Словно перед чудовищной картиной конца света, Коста задрожал, рухнул на колени и воздел глаза к небу и к Богу.

Ни птичий щебет, ни колокольчики овец, спешащих с одного края пастбища на другой, ни даже лай стерегущих стадо и бегающих во все стороны собак – ничто не могло разбудить брата Косту. При первых лучах зари он уснул, повинуясь неписаным законам своей жизни и перенесенных страданий. Всякий раз, как усталость смежала его веки, он ненадолго засыпал, но так глубоко погружался в кошмарные сновидения, что, очнувшись, был совершенно не способен описать их. Он вскочил, только когда в его дверь толкнулась коза.

В печи снова занялся огонь, потому что порыв воздуха из открывшейся двери оживил головешки, оставшиеся от дров, которые Коста подбросил, прежде чем прилечь. Поднявшись, он увидел в окно, что солнце уже заливает возвышающуюся над равниной гору. Три пса резвились с овцами, пытаясь собрать их вместе; схватив кувшин с водой, Коста сполоснул лицо. Он перекрестился перед иконой святого Саввы и трижды коснулся лбом каменного пола. Затем прикрепил к поясу штанов веревку, пропущенную через торчащий из стены крюк, и стал крутиться вокруг своей оси, пока она равномерно не обвила его до шеи.

Утреннее солнце еще больше подчеркивало белизну герцеговинского камня, из которого были сложены дома в Увийеце. Заброшенная деревня не производила впечатления фантома, как часто бывает с поселениями, где больше никто не живет. Некогда здесь жили три сотни душ, теперь же остался один овцевод, который делал и возил на базар в Требинье сыр. Он с пастбища поприветствовал Косту, который привел его козу, привыкшую получать вознаграждение – горсть кукурузных зерен – за то, что каждый день будила его. Судя по винограднику, отделявшему Увийеце от монастыря, это утро ничем не отличалось от прочих. Коста сорвал несколько гроздьев и сунул в котомку, понимая, что они станут единственной его сегодняшней пищей. Колокольный звон, который с приближением к церкви все настойчивее призывал к первым словам молитвы, прогнал озноб, вызванный утренней прохладой.

Коста поклонился образу Пресвятой Богородицы, выпрямился и тут же простерся перед Ней ниц. Предаваясь молитве, он ощущал, как исчезают сомнения, а вместе с ними его единственное наваждение: боязнь непредвиденного. Ему представилось, что лишь упорядоченная жизнь может оградить его существование от неожиданностей.

В церкви, лежа ничком и касаясь лбом нагретых палящим герцеговинским солнцем каменных плит, он терял счет времени. Тогда перед его внутренним взором появлялись милые образы прошлого, череда которых превратила его жизнь в житие мученика.

Присоединившись к рабочим, обтесывающим камень для предполагавшегося расширения монастыря, Коста уже размышлял о правильном течении нынешнего дня. Работа была его служением, не обременяла его, а эхо ударов зубила создавало приятную монотонность. Так он без усилий мог одолеть наступающий день. Коста поднял голову к вершине горы и ее пику, возвышающемуся над городом. Он смотрел туда взглядом человека, чересчур крепко побитого жизнью…

Он уже намечал новое восхождение, представлял себе образы, которым предстоит возникнуть, мысли уже уносили его туда, вверх. Когда монахи удалились перекусить и передохнуть, Коста стал набивать солдатский ранец обломками камней. Наполнив мешок доверху и закинув себе на спину, он наконец ощутил его подлинный вес!

В Требинье на рыночной площади безусые юнцы каждый день в один и тот же час лупили по мячу. С приходом Косты они прерывали игру, потому что знали, что он принес им гостинцы: сушеный инжир или несколько гроздьев сорванного возле монастыря винограда. Парни лакомились фруктами и смотрели ему вслед со смешанным чувством восхищения и удивления, но также и уважения, столь редкого для неугомонной городской молодежи.

Когда Коста ступил на плиты соборной площади, звонили колокола. Из церкви на паперть как раз выходило после церемонии свадебное шествие. На скамье курили, постоянно озираясь, словно настороже, двое парней с легким пушком на щеках и явно неблаговидными намерениями. Один из них поднялся и направился к памятнику и растущему возле выхода из сквера кустарнику. Оглядев приближающуюся процессию, он подал знак второму. Тот вытащил из-под скамьи картонную коробку, зажег три сигареты и, отмахиваясь от разъедающего глаза табачного дыма, вынул из коробки трех гадюк. Рептилии извивались блестящими телами, а он твердой рукой сжал им шеи и воткнул каждой в глотку горящую сигарету. После чего бегом бросился к выходу из сквера. Шествие медленно приближалось. Парень разложил змей таким образом, что новобрачные неизбежно должны были пройти мимо. И правда, первыми змею, больше напоминающую готовую лопнуть лягушку, увидели фотограф и аккордеонист. Когда змея взорвалась, молодая закричала, новоиспеченный муж прикрыл ей глаза ладонью. Тут же, точно петарда, хлопнула вторая змея. Крича, как подбитая птица, молодая женщина в слезах бросилась бежать к деревенской площади, свадебное шествие – за ней.

Размеренным шагом человека, несущего тяжкий груз, Коста подошел к реке. По большаку за гробом, поставленным на прицеп, который тянул трактор, медленно двигалась похоронная процессия. Позади нее останавливались и глушили двигатели автомобили. Вскоре на дороге образовалась длинная колонна, и Коста задумался, выказывают ли еще где-нибудь в мире столько почтения усопшим? Он остановился, легким движением приподнял тяжелую ношу на спине и передвинул режущие плечи лямки. Внезапно тишина была нарушена. На полном ходу колонну обогнала серая «лада» с зажженными фарами. Вся процессия молча провожала глазами пронесшийся, точно вихрь, автомобиль. Но тут водитель резко дал по тормозам, машина остановилась, и каждый мог разглядеть на заднем сиденье женщину, по всей видимости в родах, которая просила о помощи. Выйдя из машины, водитель подошел к какой-то женщине в трауре:

– Мара с вами?

– Там, в начале!

– Мне нужна помощь! Живой Ане до больницы не доехать!

Женщина кивнула в сторону головы процессии, и мужчина кинулся туда. Судя по жестам, та, другая, женщина в трауре знала, что надо делать. Проходя мимо гроба, оба перекрестились и скрылись в «ладе». Беременная корчилась, пытаясь смягчить боль, а водитель вышел и двинулся вдоль всей процессии до самого ее конца. Женщина в трауре вышла из машины с ведром, поспешно наполнила его водой и вернулась к роженице. Похоронная процессия удалялась. Роженица на заднем сиденье кричала все громче. Едва хвост процессии скрылся за виноградником, раздался писк. Появление нового обитателя города вызвало улыбку на губах Косты. Он пересек улицу и пошел по берегу реки.

Косту всегда восхищала большая мельница, зачерпывающая и выливающая воду концами своих лопастей. Он в очередной раз подумал о том, что круг – это совершенная фигура. Ведь и космос имеет форму круга? Ему представлялось, что и его собственное существование вышло из этой фигуры. Быть может, бескрайнее пространство – это в конечном счете обычный круг. Вопрос о том, существует ли что-нибудь вне этого периметра, продолжал донимать Косту, пока он шлепал по воде Требишницы.

«Как мне все просто дается, пока эта дорога ведет меня», – думал он, ступая по галечнику.

Добравшись до подножия горы, Коста знал, что битва только начинается. Он остановился и медленно, почтительно поднял голову к вершине. Он ощутил, как в его груди бьется сердце. В нетерпении Коста не мог дождаться мига, когда подъем разожжет в нем никому неведомую страсть. И он принялся карабкаться по горе, внимательно вглядываясь в скалистый склон у себя под ногами.

В течение последних десяти лет ему не удавалось оставить здесь четкого, незыблемого следа. Косту поражало, как косули прокладывают здесь зигзагообразный путь, как эти четвероногие стремительно и ловко взбираются на кручу. Останавливаясь, чтобы перевести дух, он всякий раз с досадой наблюдал, как две козы проворными прыжками обгоняли его, успевая при этом ощипывать листву с горных кустарников.

«Эх, – подумал он, – вот был бы я птицей! Или хотя бы козой!»

Козы скрылись, оставив за собой лишь треньканье колокольчиков. Звук постепенно исчезал, вскоре слышался только стрекот цикад. Стоило солнцу войти в зенит, их воодушевление тоже достигало апогея, и тогда казалось, что гора уже ничего не видит, а только слышит.

Коста разглядывал вершину. Он знал, что и на сей раз доберется до нее. Он не смотрел под ноги, частенько путающиеся в сутане. Достаточно самого незначительного камешка, чтобы он оступился и свалился вниз. Спотыкаться ему было привычно. При падении ему всякий раз приходилось переворачиваться вокруг своей оси, чтобы оказаться спиной к склону, и падать на набитый камнями мешок. Так и теперь; разве что, падая, он заметил двух охотящихся соколов. Будто какая-то игра; приятное видение, посланное ему небом; воскрешение воспоминаний и мечтаний, которыми была отмечена его жизнь. На глазах Косты выступили слезы, но он быстро справился с собой. Соколы растворились в небе над долиной.

«У меня нет времени плакать», – подумал он.

Потому что перед ним высилась скала, которую ему предстояло одолеть на четвереньках и не оглядываясь. Стоит обернуться, и камни в рюкзаке потянут его назад и он упадет. Ему не страшно умереть. Просто жаль, что тогда не удастся лишний раз взобраться на вершину горы. Только этот подъем до сих пор поддерживал равновесие его жизни. Из-за того что Коста слишком сильно наклонился вперед, камень, лежавший у него в мешке на самом верху, вывалился прямо ему на голову. Он сделал остановку не потому, что устал. Коста подождал, огляделся, ничего не увидел. Его лицо выражало удивление и нетерпение. Обычно в этом месте он встречался с красноватой змеей. Каждый день, в одно и то же время, она выползала, зная, что сейчас здесь пройдет Коста. И всякий раз своим присутствием напоминала Косте о событиях, перевернувших его жизнь. Пока Коста удивлялся, что до сих пор не видит ее, чуть выше змея высунула головку из-за скалы. На мгновение мелькнул ее раздвоенный язычок, она медленно подползла. Коста вытащил солдатскую фляжку и плеснул молока в жестяную миску. Змея сразу принялась лакать, а Коста продолжил подъем.

Зацепившись за уступ, он в последний раз с тревогой оглянулся: опасны обе дороги – и та, что открывалась перед ним, и та, что здесь оканчивалась. Передумать и развернуться так же гибельно, как идти дальше. Он снял сутану, обвязал вокруг себя, распутал веревку, обмотанную вокруг тела, и взмахнул ею в воздухе, словно лассо. Свернутая в кольцо веревка со свистом взлетела. Убедившись, что она крепко зацепилась за скальный уступ, Коста прополз по кромке вдоль длинной стены, где любая ошибка могла оказаться роковой.

Его крестный путь к вершине скалы состоял из двух подъемов и трех спусков. Именно они представляли наиболее трудное испытание. Как и в жизни, необузданность заставляла его выбрать идущие вверх дороги, и ему казалось, что он преодолевал их с большей легкостью, нежели падения вниз головой. Ведь поперечные пути не предлагались, а спуски он освоил недостаточно. Они были навязаны ему историей и порожденными ею бедами. Коста знал, что теперь к жизни его привязывает только эта голгофа! Выдержат ли руки и эта дорога вес его тела? Прямо перед ним сходились в один уступ три хребта. При условии, что ему удастся три раза подряд залезть и спуститься, а потом, под конец, еще раз пройти через вершину, останется последний подъем, ведущий к возвышающемуся над городом пику.

Коста заметно устал. Схватившись за веревку, он подтянулся к вершине. Он был изнурен, пот ручьями струился по поднятому и перекошенному от усилий лицу. Но его глаза и улыбка по-прежнему освещали всю долину. Перевалив за второй хребет, Коста позволил себе соскользнуть вниз. Приблизившись к третьему, он испытал облегчение и улыбнулся. Теперь он знал, что, несмотря на крайнюю усталость, скоро увидит Младу.

Коста взобрался на скалу, застонал, вскрикнул от боли и наконец одолел последнюю вершину. Он побежал к началу последнего подъема и, точно в трансе, атаковал его, таща за собой мешок с камнями. Он споткнулся – ноги уже не держали его, – рухнул на колени и перевалился на спину. Но не отступил.

До верха оставалось двести метров, которые Коста прополз. Теперь небо поменялось местами с землей, а земля заменила небо. Все перевернулось; он пятился задом. И вдруг замер. Прикосновение к какому-то черепу заставило его стремительно обернуться. Порывы ветра хлестали по горе; Коста заметил тоннель. В глубине его виднелось небо. Две летящие птички держали в клювах развевающееся свадебное платье. Обнаженная Млада выпрямилась во весь рост, птички вспорхнули, потом одновременно опустились. Млада надела подвенечный наряд. Она была счастлива. Коста прикрыл глаза. В тоннеле кто-то бросился в дальний конец, к небу: это убегала Млада. Коста со всех ног ринулся следом и быстро добрался до конца тоннеля. Но Млада прыгнула в озерцо и скрылась под водой. Коста тотчас прыгнул за ней. Оба нырнули. Но не могли найти друг друга. Вдруг под водой Косты коснулась какая-то рука. Он обернулся.

Раскат грома. Коста вздрогнул, очнулся от своего сновидения и снова посмотрел наверх. Небо разверзлось, и потоки дождя хлынули Косте на лицо.

Он поднялся и, словно движимый приливом каких-то животных сил, снова принялся бежать и карабкаться. С большим усилием мученик втащил свой привязанный веревкой и поясом мешок и достиг опушки, откуда город был виден как на ладони. Недоверчивым взглядом Коста в который раз оглядел четыре стороны света.

«Я снова достиг вершины», – подумал он.

Разбитый неимоверной усталостью, Коста направился к большому камню, где обычно отдыхал. В небе над ним пролетела ворона и глянула на него своими умными глазами. Она описала над братом Костой большой круг, который все же означал новый виток в его жизни. И лицо страдальца осветилось, несмотря на прерывистое дыхание.

Он снял пояс и веревку и сел. Когда биение сердца снова вошло в ритм, а дыхание восстановилось, он вытащил из мешка две грозди винограда и вместе со Священным Писанием положил на камень. Коста не видел, как на соседний валун уселась ворона. Он смотрел на долину, на опоясанный голой скалой город, и сердце его исполнилось тоской. И, плача тихими слезами, Коста следил за полетом двух соколов над бескрайней долиной.

Он бы еще долго плакал, если бы ворона не воспользовалась этим и одним прыжком не оказалась на камне, где лежал виноград. Коста обернулся, и слезы его высохли. Глядя, как птица клюет ягоды, он снова заулыбался.

Ценой неимоверных усилий Коста поднял над головой мешок и высыпал из него камни, которые только что принес на эту вершину над городом. Теперь он смотрел, как они катятся по скалистому склону. «Завтра, – думал он, – сложно будет начать все сначала, все столь же невыполнимое, каким оно было сегодня».