Сто бед (сборник) Кустурица Эмир

– Я тебе уже говорил, Капор.

– Нет, его зовут Брацо Калем! Он у нас постоянный пассажир!

Онемев от изумления, я уставился на нее. Но быстро совладал с собой. Даже если бы меня убили на месте, ни за что не признался бы, что я не Момо Капор.

– Брехня!

– Что брехня? Может, твой предок не служит в Исполнительном вече?

– Должно быть, ты путаешь…

Она, улыбаясь, покачала головой из стороны в сторону.

– Дяяядя! – заорал я в окно, полагая, что это поможет мне пережить случившееся.

Так, значит, у моего отца, кроме матери, есть другая женщина. Нет, это невозможно! За слезами, которые он проливал над историями о женском героизме, скрывается страшная тайна его жизни? А пересуды соседок отражают истинное положение вещей: мужчины не могут обойтись без любовниц? Что я мог об этом знать? Я, который и ходить-то правильно толком не умел!

Амра склонилась ко мне; я решил, сейчас что-то шепнет. А она просунула язык мне в ухо, и все мое тело точно током пронзило.

– Что же нам теперь делать без твоего кузена? – промурлыкала она.

– Без дяди, а не без кузена! – выкрикнул я, возвращаясь за столик к Цоро и Црни.

Судя по всему, им не нравилось, как развивается ситуация. Они старались не встречаться со мной взглядом и с интересом пялились в мелькающий за окном пейзаж. Я раскрыл «Над пропастью во ржи» и сделал вид, что читаю, хотя сердце мое отбивало сто ударов в минуту.

Цоро и Црни взглядом посоветовали мне отвлечься и выпить.

– Кто бы мог подумать, что мальчишки вашего возраста так любили выпить!

Амра пила больше, чем мы трое, вместе взятые.

– А тебе сколько?

– Двадцать семь, – наклонившись, объявила она. – А счет вон тому… – И она направилась к соседнему столику.

– Думаешь, она девственница?

– Такая же чистая, как бумажник официантки.

Амра положила счет перед фрицем.

– Этот продукт… – пьяненький инженер ООН указал на Амру, – как насчет нормы? Все в порядке?

– Das ist ber Standart, Herr Residbegovik![29]

– Тогда мы тоже введем такую норму. Ну-ка, крошка, что скажешь насчет работы в ООН?

Амра прошлась перед окном. Ее черная юбка заслонила проникающие снаружи солнечные лучи. Когда захмелевший фриц попытался прикоснуться к ней, она ловко увернулась от его руки и покосилась в мою сторону:

– Вас, балканцев, стандартизация не коснулась!

Этот фриц выражался как настоящий инженер остроумия. А я не сводил глаз с разреза на форменной юбке.

– Эй, – прошептал Цоро, пока Црни уплетал венский шницель с зеленым салатом, – если нас найдут, придется сматывать удочки!

– Не дрейфь, я контролирую ситуацию!

– Твой контроль, – возразил Цоро, указывая подбородком на Амру, – затуманил тебе мозги…

Амра снова присела за наш столик.

– Моя любимая книга, – вдруг поведал я ей, – это «Catcher in the Rye»[30]. Читала Сэлинджера?

– Чего?

– Там рассказывается о взрослении.

(Ясно. е читала она.)

И вдруг знакомый голос:

– Вы проводница?

– Так точно, – приосанилась Амра.

– Мы везем в Коньиц двоих воров-карманников, и я хочу разместить их в почтовом вагоне. После трепки, которую они получили, парни обоссались, и я подумал, что не слишком хорошо, чтобы это видели дети!

– Здесь нет детей. А что, вид обоссанных воров предназначен для взрослых?

– Вовсе нет, крошка! Просто скажи мне, где почтовый вагон.

– Там, в конце.

– Ух ты! Момчило! А ты что здесь делаешь?

Это был усатый. Тот самый, что сцапал нас на улице Черни Врх.

– Привет, усатый! Вы больше не на Горице?

– Меня повысили! Правда, работы побольше… Зато, спасибо Господу, и деньжат побольше!

Црни первому удалось улизнуть неузнанным и незамеченным, потом драпанул в туалет Цоро.

– А дядя твой где?

– Наверное, еще там, на вокзале… Но он будет в Кардельеве…

– Это как? Остался в Сараеве и будет в Кардельеве? Он что же, может находиться одновременно в двух местах?

– Нет, – вмешалась Амра, провожая полицейского к кабине машинистов, – он имеет в виду, что дядя приедет на своем «мерседесе» и что они там встретятся…

Вернувшись, она схватила меня за руку:

– Иди сюда!

– Куда ты меня ведешь?

– Обожаю местечки, где страшно! А ты?

– Я больше привык к классике…

– Так можно помереть со скуки! У меня лучше всего получилось, когда помер папаша Шкорича!

– В объятиях мужчины женщина может найти защиту от смерти.

Мой внезапный философский маневр провалился. Амра еще крепче прижала меня к себе и стиснула мою руку.

– Почему ты вырываешься? – спросила она.

– У меня никто не умер, – лепетал я дрожащим от возбуждения голосом.

– Тебе понравится…

Амра притащила меня на площадку между двумя вагонами и специальным ключом перекрыла обе двери. Прижавшись спиной к одной из них, она задрала юбку и взглядом пригвоздила меня к другой. Ее бедра слепили меня, точно молнии, ноги были гораздо длиннее, чем могло показаться. Мерное постукивание колес по рельсам создавало привычный ритм. Пока я предавался поэтическим мечтам, она обхватила меня ногой, провела коленом вверх вдоль моего бедра, просунула свой язык мне в ухо…

– Представлю себе, что ты Джеймс Браун…

– Чего?

– Да ничего!

– А покрасивей никого не нашлось? – дрожащим голосом спросил я.

– Может, он и урод, зато хорошо играет!

Опустив руку, она расстегнула мне ширинку, и я ощутил себя Сони Уинстоном, которого Мохаммед Али прямым ударом в лицо отправил в нокаут, только без боли. Описав дугу, мое детство упорхнуло куда-то в окрестности Коньица.

«Пробил мой час», – подумал я.

Голос Цоро положил конец учениям.

Он свесил голову с крыши:

– Усатый засек нас! Надо валить!

– Усатый… Какой еще усатый?

– Фараон, идиот! Тот, что сцапал нас на Горице! Вылезай на подножку, на повороте поезд замедлит ход, тогда прыгай!

«Сколько дают за лжесвидетельство?» – размышлял я, пока бежал к последнему вагону.

Прав был отец: чтобы повзрослеть, надо танцевать! Прыгать с подножки последнего вагона – дело нешуточное. Но идти через лес все же было гораздо надежней, а слышать, как скрипит под ногами песок, – спокойней, чем в последний раз, когда мы удирали после кражи кур. Песок у меня на губах перемешался с помадой Амры. То, что не пришлось разговаривать с ней – после того, – оказалось весьма кстати. Что бы я мог ей сказать? Рычать, как медведь? Развлекать ее рассказами о женской отваге? Упомянуть Жанну д’Арк? Выжать из себя слезу при упоминании имени матери Момо Капора? Подробно остановиться на достижениях женщин в мировой истории? А в реальности нарушить запреты? Как раз все это, вместе взятое, и заставляло плакать моего отца!

После пробежки по лесу оплаченный немецким инженером венский шницель запросился наружу. Первым блеванул Црни. Цоро вырвало возле бука.

– Черт! Вот уж не пошло так не пошло! Набить себе брюхо, ничего не заплатить за жратву, это ладно. Но зачем же потом все выблевывать?!

– Ну а что Амра? Классная телка?

– Откуда мне знать, мы говорили о литературе!

– Ладно тебе, писатель! Ты меня за усатого держишь, что ли?

Мысли мои змеились вслед поезду, уносившему маленького мальчика, каким я был совсем недавно. Мы вышли на лесную дорогу, хохоча как безумные. Этот усатый здорово насмешил нас.

– Как он там сказал? Что видеть обоссанных воров не слишком хорошооо?

– По правде сказать, мужики, – вступил в разговор Црни, – я не ржал так с похорон моей тееетки!

Вдалеке на дороге показался грузовик. Цоро тотчас догадался, что он частный: без красных номерных знаков. Он махнул рукой, автомобиль остановился.

– Ты из Сараева, земляк?

– Да, – опустив стекло своей «татры», ответил шофер с квадратной башкой, – фараоны поставили заграждение: ищут трех парней с поезда на Кардельево.

– Ты в какую сторону?

– На Ябланицу. Давайте, один со мной, а двое в кузов под брезент.

– Мы все трое в кузов.

В знак согласия шофер кивнул.

– По правде, какой я тебе земляк. Я не деревенщина! – добавил он.

– Ты чё сказал? – Цоро был готов полезть в драку.

– А твоего братана не Цело зовут?

– Да, и что?

– В шестьдесят шестом – шестьдесят седьмом мы с ним в Зенице вместе на нарах чалились.

– Кроме шуток? Комадина… Ты, что ли?! Ты был в тюряге с Миралемом?

– Год и одиннадцать месяцев! Правда, я завязал, но что к чему, знаю! Давайте залезайте! До чего осточертело шоферить!

– Тебе адреналина не хватает, – сказал ему Цоро и, обращаясь ко мне, добавил: – Вроде это так называется?

Я кивнул.

Цоро влез в кабину, а мы с Црни в кузов, и грузовик тронулся с места. Водитель резко отпустил сцепление, и нас с Црни отбросило к заднему борту.

– Эй, земеля, – крикнул я, – поосторожней!

Водитель обернулся и повторил:

– Я не деревенщина!

– Знаешь что? – бросил мне Црни. – Ему на тебя насрать, Момо Капор! И ты его уже достал! Как подумаю, что мы спокойненько могли бы взять киоск на улице Йованица, а потом на Ябланице поесть у Гойко жареного мяса! Мы, конечно, уже пожрали на халяву, но ведь все выблевали!

Црни быстро уснул. Я тоже закрыл глаза. Мы спали, во сне привыкая перекатываться от борта к борту. Вдруг грузовик резко затормозил. Кузов осветился резким голубым светом проблескового маячка. Раздался голос полицейского:

– Не встречали троих переодетых преступников? Опасные типы, представляются чужими именами и воруют в поездах.

– Никого не видел, – ответил шофер, предъявляя документы.

– Что везешь?

– Ничего. Можете проверить.

Второй полицейский отошел, вернулся с фонарем и приподнял брезент. Мы притиснулись к откидному заднему борту, съежились и стали совсем маленькими.

Фонарь осветил кузов, луч света шарил из стороны в сторону. Рука полицейского замерла у борта, прямо над моей головой. Я дышал через нос, вжавшись затылком в днище кузова. Луч остановился в миллиметре от моей головы, полицейский почувствовал теплый воздух из моих ноздрей.

– Сука! Здесь они! Хватай второго!

Полицейский взвыл от страха. Я получил удар фонарем по черепу и резко вскочил. Фонарь разбился, поэтому снова стало темно. Только слышались крики и ругательства. Я вывалился из кузова на другого полицейского, тот упал. Црни из кабины прыгнул на капот «заставы»[31], от удара погас проблесковый маячок. Шофер с Цоро дали деру в лес. Выстрел…

Я испугался, что кого-то убили, сердце бешено колотилось в груди, мысли путались. Я упорно карабкался по склону. Темнота стояла – хоть глаз выколи! Звать остальных было преждевременно. В небе светила луна, но ни одной звезды. Главным для меня было не останавливаться.

«Дернул же черт лезть в чужую шкуру?!» – сокрушался я.

Воспоминание об Амре успокоило меня: ничто не смогло бы выбить из моего воображения ее ноги. И никто. Наверное, даже Мате Парлов[32]. Моя походка снова стала размеренной. Из-за путаницы в мозгах – тем более что именно в это мгновение из-за дерева раздался вой! – мне почудилось, будто на меня выскочил сбежавший из зоологического музея динозавр!

Прикрыв голову руками, я отскочил в сторону. И мне показалось, что я слышу, как Комадина и Цоро ржут как сумасшедшие. А я скорчился, стараясь занять как можно меньше места, чтобы страшные звери увидели, сколь мала их добыча.

– Козлы! – заорал я. – А Црни где?

– Тут, рядом.

Спустя мгновение крик «Црниии!» эхом разнесся в лесу. Спрятавшись за охотничьей избушкой, Црни, чтобы ответить, поджидал, когда мы окажемся в метре от него. Он опасался полицейской ловушки и вооружился своей заточкой. Этот заостренный инструмент всегда выражал его агрессивность, и я не сомневался, что он проткнет любого, кто нападет на него. Как-то возле школы он прикончил албанца, оскорбившего его сестру.

Не без труда мы в конце концов добрались до Меджеджи, одной из вершин горы Прень, где жил однополчанин Комадины.

– Черт! В какое же дерьмо ты нас втравил, Момо Капор!

– Дерьмо лезет не из Момо, – возразил я Црни, – а из твоей задницы!

– Если меня заметут, закажу себе полное собрание сочинений Момо Капора!

– Оно пока не издано, он еще молодой писатель, – сказал я.

– А вот будь я писателем, начал бы с того, что написал бы полное собрание своих сочинений.

– Зачем?

– Как зачем? Тогда бы с библиотечных полок я мог следить за хозяином, пока трахаю хозяйку!

Гора аж задрожала от нашего хохота, и мы все не могли успокоиться, пока Комадина не постучал в дверь заброшенной лачуги. Через секунду ему ответил ружейный выстрел. Все мы разом плюхнулись брюхом на землю.

– Все нормально, – успокоил нас Комадина и после второго выстрела проорал: – Исмет, кончай дурака валять! Это я, Комадина! – А потом шепнул нам: – А теперь… лысый с длинными патлами!

– Разве такое бывает?

В дверях появился лысый тип с длинной косой, спадающей от затылка до плеч. Он улыбался во весь рот. Лучше бы он этого не делал, потому что зуб у него был всего один.

– Поди знай, кто заявится среди ночи… Я собирался поужинать. Не люблю, чтобы мне ломали кайф, когда я ем. Ладно, входите, да входите же, вам повезло: у меня как раз есть лишняя пайка мяса!

Мигающая под потолком голая лампочка осветила наше появление. В углу будки пережевывал сырое мясо волкодав. Лысый с длинными патлами снова уселся за шаткий стол и принялся есть. Никто из нас не понимал, как он управляется с едой своим единственным зубом. Однако… Наши сомнения рассеялись, когда он вырвал из собачьей пасти пережеванное мясо и запихал себе в рот!

Мы быстро растянулись на полу и уснули. Никогда еще мне не снились такие кошмары! Всю ночь Цоро пытался залепить мне аорту, из которой фонтаном била кровь… Я не смог не рассказать свой сон. По дороге в Иваницу я поделился им с Цоро.

– Плохой знак, – ответил он. – А как ты видел кровь?

– Черт, очень явственно! Она вытекала из моей шеи!

– Какого цвета?

– Темно-красного. Ты чего, крови не видал?

– Это значит, нам не удастся смыться!

На вокзале расположенной над Дубровником Иваницы мы выглядели точно как банда в начале фильма «The Wild Bunch»[33]. Цоро стрелял глазами, Комадина наливал воду в бутылку, Црни внимательно поглядывал по сторонам, а я… я внутренне кипел! Я приподнял правое плечо, но, вспомнив, что это идея отца, поспешил опустить его.

Никогда больше даже не посмотрю в его сторону! Прочь из моей жизни!

Указательным пальцем я вертел диск, набирая наш номер, а сам думал: когда же я наконец стану по-настоящему взрослым?

– Это ты? – спросил голос моей матери.

– Я.

– Как дела?

– Суперздорово!

– Представляешь, Момо Капор разводится.

– Откуда ты знаешь?

– В газете написали. Жена застала его с любовницей.

– Чего они только не говорят в своих газетах! А как бы ты отреагировала, если бы такое написали про Брацо?

– Ни секунды лишней не осталась бы с ним! Но моему Брацо не до того, его самая большая любовь – спритц!

– А твой любовник когда возвращается?

– Мой любовник?! Да что ты мелешь?

Я сразу пошел на попятную.

– Да ладно тебе! Мой предок когда вернется?

– Не сейчас. Он в командировке, еще три дня. А ты-то когда приедешь?

– Через день или два.

– Не через день или два, а завтра. К его возвращению ты должен быть дома.

Ту-ту-ту…

Время, полагавшееся мне на один динар, закончилось, и разговор прервался. И хорошо. Потому что, если бы он продолжился, если бы у меня нашлось еще один или два динара, я объявил бы матери, что у отца есть любовница. Мне нравились моменты, когда я ощущал собственную значимость, и в этом таилась опасность, потому что тогда мне случалось распускать язык. Выложить правду, шокировать – мне это доставляло удовольствие. Чтобы превзойти Брацо по значимости? Сейчас я распустил хвост. Но ненадолго. Потому что я был убежден, что мать бы ушла. И конец нашей семье. К тому же наушничать нехорошо. «Доносчики выдают своих, а ненавидят их и злоумышленники, и полиция», – говорил отец.

Я не хотел, чтобы меня ненавидели, потому что не умел ненавидеть. В моем случае гнев растворял ненависть. И все же как смириться с тем, что у отца есть другая женщина? И когда он плакал, рассказывая о женщинах-героинях, – это явно не было притворством! Это как раз и сбивало с толку.

Неожиданно появился начальник вокзала и уставился на нас. Его брови то поднимались, то опускались: это означало, что он пытается сообразить, как бы предупредить полицию. При одном взгляде на Комадину брови его замерли.

– Это еще кто? – осведомился он, ткнув в нас указательным пальцем.

– Моя родня. Провожают меня.

– Снова служить, бравый солдат?

– Нет, в тюрьму. Но всего на три года.

– Нет проблем, – объявил начальник станции, заметив коротенький поезд «Чиро», который с трудом преодолевал крутой подъем, прежде чем со скрежетом остановиться перед платформой. – Все будет сделано по воинскому уставу.

Комадина с билетом вошел в вагон, а мы стали ждать отправления поезда. Црни воспользовался этим, чтобы заглянуть в кабинет начальника станции, который – кто б сомневался! – поспешит отправить сообщение в полицию Дубровника, чтобы доложить о присутствии в поезде подозрительных личностей. Собравшись крутануть ручку аппарата, начальник посмотрел на нас и сказал:

– Если вы думаете устроить здесь драку…

Договорить он не успел: Црни обрушил ему на голову дорожный указатель. Начальник станции рухнул, и мы связали его. Так что он составил нам компанию в находящемся в хвосте поезда туалете, где мы спрятались. Снаружи остался один Комадина. Мы договорились, что, если появятся фараоны, он придет предупредить нас. Мы были готовы выпрыгнуть через окно. Црни протиснулся между нами, и мы затаили дыхание на время, пока «Чиро», кряхтя, спускался к Дубровнику.

Вдруг Комадина подал голос:

– Сваливайте! Живо!

Спасайся кто может! Выпрыгнув, мы помчались вдоль поезда и свернули в рощу.

Грянул выстрел, за ним послышалось предупреждение:

– Стой! Или я стреляю!

Полицейский из поезда выстрелил в воздух. Мы кубарем скатились по склону в сторону порта Груж. Разве впервые кто-то вот так, на всех парах, врывался в Дубровник? Какая глупость! Ведь Дубровник существовал уже так давно. Сколько раз солдаты входили в него ускоренным шагом? Сколько раз этот город был опустошен и все же сохранил столь прекрасную гармонию!

На подступах к порту Груж воняло рыбой, а мы еще добавили немного запаха поездного туалета. Рыбаки сильно шумели. На оконечности мола, уставившись на море, сидел волосатый парень с рюкзаком.

– Ишь ты, еще один хиппи, – указал на него Комадина, – пойду-ка пощиплю его!

Точно свора изголодавшихся волков, мы следили, как он уверенным шагом приближается к иностранцу.

– Пока не прочалишься два года в тюряге, – заметил Цоро, – настоящим преступником не станешь.

Присев возле иностранца, Комадина убедился, что тот его не видит, и отвесил ему два чувствительных удара под ребра. Ветер донес до наших ушей сдавленные стоны. Комадина порылся в рюкзаке парня и отшвырнул его, походя саданув иностранца ногой в живот.

– Четыре сотни марок, наркота голландская, – сказал он, вернувшись к нам.

– Нас фараоны не сцапают?

– Пусть сцапают кого хотят, – бросил Цоро. – А мне бы пожрать, парни. Умираю с голоду!

У меня еще в Иванице желудок прилип к хребту, а в ушах звучало чавканье лысого с колючими патлами. Мы обнаружили блинную и заказали по две порции каждому. Блины жевались с трудом, но мы были начеку и поглядывали, как будем делать ноги, если нагрянет полиция. Никого. Мы пошли в город, чтобы в кафе поесть мороженого, и увидели иностранца. Прерывисто дыша и держась за бока, он тащился из порта.

– Do you speak English? – спросил он.

– Yes, I speak little but good, ха-ха-ха!

– My wife left me alone…

– You married?

– Yes!

– Oh, yes, you foreigner!

– Yes, I am foreigner and I am married, but my wife is gone with Galeb!

– Galeb?

– Rock star from Zagreb! And she took all my money![34]

C этого момента я, хотя и не подал виду, перестал понимать, что он рассказывает. Английский с моих пластинок подло покинул меня!

– Money?

– Yes, all my money is gone!