Кузнец человеческих судеб Алейникова Юлия
– Яна, он в аварию попал, – глядя на нее, как на умственно отсталую, пояснила Катя. – Страшная авария, машина несколько раз перевернулась и загорелась. Даже по телику показывали, как его тушили. Говорят, с управлением не справился. Мы даже не сразу поняли, что это Рогутский, но Мишка Егоров на следующий день на работу примчался, видали, говорит, как Рогутский горел? Он, оказывается, в новостях номер машины рассмотрел и марку. Тут уж мы все по Интернету выпуск вчерашних новостей набрали, и точно, его машина, ну а потом уж официально всех известили, фотку траурную с букетом в приемной выставили. Вот так!
– Ничего себе, – покачала головой Яна. – Жалко мужика, молодой такой, и семья осталась.
– Ну, его семья с голоду не помрет, – равнодушно заметила Катя. – Он на дочке влиятельных родителей женился, выживут.
– Кать, ну как ты можешь! – искренне возмутилась Яна. – При чем тут деньги? У детей отец погиб, понимаешь? У тебя небось и папа, и мама живы, – с укоризной добавила она.
– Может, и живы, а может, и нет, – пожала плечами Катя, не проявляя признаков раскаяния. – Папаша как развелся с матерью, так и исчез в голубой дали, чтобы алименты не платить. До сих пор найти не можем. И ничего, как видишь, живем! – наигранно беспечно, как показалось Яне, ответила подруга. – А Рогутская с детишками только сегодня с Бали возвращается, потому и не хоронили так долго, ждали, когда вдовушка отдых закончит.
– А что, он давно погиб?
– Да уж сегодня четвертый день, наверное.
Да-а. А Яна-то считала, что ей не повезло. Да на фоне Рогутского она просто в шоколаде!
На похороны Яну никто, естественно, не приглашал, и на следующий день она, как обычно, сидела в своем кабинете и трудилась в поте лица.
Их компания занималась добычей, переработкой и крупными поставками рыбы. Нашей, отечественной, за рубеж, а зарубежной на российские прилавки. У компании имелся собственный флот, заводы по переработке, рыбоводческие комбинаты и прочие сопутствующие организации. Компания имела несколько филиалов в крупных городах нашей необъятной родины, в том числе в Северной столице, и за рубежом и являлась лишь составной частью крупного холдинга, принадлежавшего известному на всю страну бизнесмену, меценату и, вероятно, в скором будущем сенатору Николаю Николаевичу Хохлову. Этого большого человека никто из сотрудников Яниного отдела никогда живьем не видел, слишком мелкими винтиками они были. Но зато, смотря по телику его интервью или слыша сообщения о его деяниях в программе новостей, все они испытывали чувство некой причастности к происходящему и на следующий день спрашивали друг у друга с многозначительным видом: «Нашего вчера видела? Про нашего слышала?» И в этих словах звучало какое-то собственничество, словно они, эти люди, владели им в складчину, а он об этом даже и не подозревал. Но, в общем-то, так и было, и особенно сейчас, в преддверии начала его большой политической карьеры. Они были его электоратом, на них он рассчитывал, выдвигая свою кандидатуру, перед ними он заискивал, им хотел понравиться, от них в некотором роде зависела его дальнейшая судьба. Они это знали, и им льстила подобная зависимость.
Янин рабочий день то несся галопом, то еле тянулся и наконец подошел к финишу.
Девушка поставила на место последнюю папку, она всегда наводила порядок в кабинете, прежде чем отправиться домой. Педантизм и аккуратность относились к тем качествам, которые напрочь отсутствовали у ее безалаберной матери и, соответственно, были особо уважаемы Яной и всячески в себе культивируемы.
Мама. Да, это «милое» создание до сих пор не знает о том, что Яна лежала в больнице, о том, что на нее напали. Яны не было дома две недели! У нее не отвечал мобильник, и мамочка даже ухом не повела, а когда, наконец, дозвонилась до дочери, только попеняла капризным голосом, что та не отвечает на ее звонки, а у нее такая трагедия! Ей срочно нужны десять тысяч.
– Зачем тебе деньги? – сухо поинтересовалась Яна, заранее зная, что не даст.
– Я замуж выхожу! – глупо хихикая, сообщила Лера. – А у Владюшки приличного костюма нет, к тому же у него скоро день рождения, надо подарок купить, все-таки круглая дата, тридцать лет! – Тут Яна очень кстати вспомнила, что, когда ей исполнилось тридцать, мать даже устно ее не поздравила. Забыла.
– Ой, Яночка, ну что ты говоришь? Я поздравила! Ты разве не помнишь? – не стушевалась мамуля. – Я даже заехать к тебе хотела, но ты почему-то запретила, – плаксивым голосом укорила она дочь.
– Угу. Поздравила через два месяца. И даже заехать хотела, за деньгами, – подтвердила Яна. – Ничего не дам, пускай твой мальчик сам себе на костюм зарабатывает, – жестко отрезала она и отключила трубку, не обращая внимания на Лерин скулеж.
К матери она всегда обращалась по имени, лет, наверное, с четырех. Лере казалось, что так она выглядит моложе, и всегда старалась выдать Яну за младшую сестру. От разговоров с матерью настроение девушки неизменно портилось. Вот и сейчас, вместо того чтобы выключить в кабинете свет и отправиться домой, она уселась обратно за стол и просидела так, наверное, с полчаса, угрюмо глядя в стену и бездумно грызя «М&M», дежурный пакетик которого всегда имелся у нее в ящике стола, для борьбы со стрессом и депрессией. Так она сидела, пока в общем зале не погасили верхний свет, и только потом заставила себя надеть пальто и двинуться на выход.
Выйдя из метро у себя на Ленинском проспекте, она зашла в «Пятерочку», купила своей любимой «Краковской» колбасы, свежий батон, свеклы, капусты, банку пряной фасоли в томате и отправилась домой варить борщ с фасолью, потому что суп полезен, и лопать колбасу с чаем, потому что вкусно.
Сразу за «Пятерочкой» возле мусорного контейнера к ней привязалась рыжая худая дворняга с жалостной мордой и наглыми глазами. И пока Яна петляла в лабиринте хрущевских пятиэтажек, пробираясь к своему пятому корпусу, собака так и вертелась возле Яны, то тыкаясь ей в колени, то отбегая в сторонку.
– Не буду я тебя колбасой кормить. Ясно? – урезонивала ее то и дело девушка, но собака к увещеваниям была глуха и продолжала вымогательство.
На улице уже стемнело, но во дворах было оживленно, гуляли на площадках дети, торопились домой трудящиеся, парковались на узких дорожках машины.
– Просто Невский проспект, а не родное захолустье, – ворчала себе под нос Яна, протискиваясь между припаркованным здоровенным «Лендровером», проезжающей мимо «Шкодой» и идущим навстречу парнем. Собака, решив, что ее час пробил, вынырнув из-за «Лендровера», подскочила сзади к Яне и вцепилась в пакет с колбасой зубами. Идущий навстречу парень выкинул из-за спины руку и, коротко сверкнув серебристой искрой, метнулся к Яне, втыкая в ее пальто, в пиджак, в блузку, в кожу острый страшный стальной нож. Девушка видела и ощущала все это, словно в замедленной съемке. Собака, крепко вцепившаяся в добычу, резко рванула пакет, Яна дернулась куда-то вбок и назад, парень выдернул нож и прибавил шагу. Яна завалилась туда, куда ее дергала собака, и рухнула на асфальт. В голове пульсировала страшная мысль: «Убили?»
– Та-ак. Теперь, значит, ножевое ранение? – приподняв бровь, спросил отец.
Он сидел в палате, на этот раз отдельной, в приличной городской больнице, и, небрежно закинув ногу на ногу, рассматривал Яну. Назвать эту взрослую женщину дочерью у него не получалось даже наедине с собой.
– Да нет. Это просто царапина, – поспешила успокоить его девушка. – Только пальто жалко, хотя я все равно новое собиралась покупать. Так что, можно сказать, отделалась легким испугом. Правда, дворняга колбасу съела, ну да бог с ней. Пусть лопает на здоровье.
Яна чувствовала себя неспокойно. Она то сурово сводила брови, то нервно передергивала плечами, то улыбалась с наигранной веселостью и повыше натягивала одеяло.
«Он снова здесь. Приехал меня навестить. Опять привез фрукты, даже клубнику в коробочке, а она сейчас ого-го сколько стоит», – нервно размышляла Яна, продолжая рассказывать отцу о своих неурядицах. А вдруг он подумает, что она теперь специально всякие глупости придумывает, в несчастные случаи попадает, чтобы его вовлечь в свою жизнь? Ведь она опять позвонила ему, а не матери, потому что у нее снова не было с собой ни полиса, ни паспорта. Пора уже начать таскать их в сумке.
Виктор Александрович слушал дочь и думал о том, что на этот раз – в приличном халате, в чистой отдельной палате, причесанная и даже, кажется, слегка подкрашенная – Яна понравилась ему больше, чем при их первой встрече. Она по-прежнему не выглядела красавицей, но глаза у нее были умненькие, руки ухоженные, речь уверенная, манера держаться выдавала личность волевую, решительную. Даже несмотря на легкое волнение.
Последнее ему неожиданно польстило. Он без труда понял, что именно его визит привел Яну в некоторое замешательство.
Виктор Александрович не был сентиментален. Но сегодня то ли погода повлияла, то ли возраст давал себя знать, ему вдруг полезли в голову странные, непривычные мысли.
Неужели он ей не безразличен? Никогда она его не видела, подарков он ей не делал, на день рождения не приезжал, не звонил даже. Да что там говорить, он о ней и не помнил. Что-то непривычное, теплое, какое-то пробирающее до печенок неведомое чувство заворочалось в душе Виктора Александровича. Он заерзал на стуле, принялся поправлять халат и откашливаться и чем больше суетился, тем больше сердился на самого себя. Что еще за ребячество такое? Телевизор вроде не смотрит, книжками не увлекается, откуда эта сентиментальная пижонская дурь?
Пришлось даже выматериться. Про себя, конечно. Грязно, грубо. Последнее помогло. Виктор Александрович успокоился и, снова развалившись на стуле, произнес:
– Пустяки, говоришь? – Потом вернулся к тому, на чем его прихватило: – А скажи-ка ты мне, как часто ты раньше в больницу попадала с несчастными случаями, начиная с раннего детства?
Ну, вот. Так и есть. Яна горько скривилась.
– Ни разу. Я была ребенком неспортивным, по крышам не лазила, предпочитала в библиотеке сидеть. – В голосе ее явно слышались независимость и вызов.
– На улице не спотыкалась, в люки открытые не падала, снег с крыши тебе на голову не сваливался, – язвительно, с подколом уточнил отец.
– Нет, – сухо ответила Яна. Оправдываться перед ним она не собиралась.
– Так с чего же ты взяла, что ножевое ранение было пустяком? На твоих подруг часто бросаются незнакомцы с ножом на улице? – обычным маловыразительным тоном поинтересовался он и после короткой паузы спросил без всякой связи: – Кстати, ты вспомнила, что делала на том проселке?
Она не вспомнила. И если честно, не очень старалась. Почему? Она и сама не знала. Просто не думала об этом, и все.
Отец молча ждал ответа. Наконец Яна не выдержала и взглянула ему в глаза.
– Между этими двумя происшествиями должна быть связь. И тебе будет лучше, если ты, наконец, поймешь это и вспомнишь, как оказалась на проселке и кому ты помешала настолько, что тебя дважды пытались прикончить, – твердо посоветовал отец, поймав ее взгляд.
От таких заключений у Яны все внутри забурлило. Она кому-то помешала! За ней охотятся! Она что, криминальный авторитет? Нет, все же образ жизни накладывает на человека неизгладимый отпечаток, формирует его сознание, которое потом штампует оценки людей и событий по заложенной программе.
Яна со снисходительной улыбкой взглянула на отца и мягко проговорила, стараясь его не обидеть:
– Ну кому я могу помешать? Рядовой сотрудник фирмы, торгующей рыбой? Кому я нужна, чтобы за мной охотиться? А насчет проселка я обязательно подумаю, мне и самой интересно, как я туда попала.
– Подумай, – не обращая внимания на ее неуместное веселье, произнес отец. После чего попрощался и отбыл.
Дура. Зачем она стала над ним насмехаться? В конце концов, мы те, кто мы есть, и глупо упрекать человека, если жизнь его научила подозревать всех и каждого и в любом происшествии искать следы преступления. Звонить отцу и извиняться она, конечно, не стала.
Глава 5
– Я завтра уезжаю по делам, меня не будет недели три, возможно, чуть больше. За тобой присмотрит мой зам, – сидя на Яниной кухне прямо в пальто и ботинках – даже раздеться не соизволил! – говорил отец.
Вчера он привез Яну домой из больницы. Дома ее, как это ни удивительно, ждал забитый продуктами холодильник.
– Из дома не выходи. Если надо в аптеку, давай рецепт, мой водитель прямо сейчас сгоняет, – распоряжался отец, заводя ее в квартиру. – Продукты тебе купили. Дверь никому не открывай. Завтра у тебя установят сигнализацию и тревожную кнопку.
Яна даже не возражала, только смотрела на отца во все глаза.
– Деньги у тебя есть? Ну, вот и ладно. На работу тебе когда?
– Через неделю. Мне еще четыре дня в поликлинику на перевязки ходить, – автоматически ответила девушка, понимая, что становится участником какой-то комедии абсурда. Нет, все это, конечно, мило и даже забавно. Забота такая, страх за нее. Но все же не выходить из дома? Тревожная кнопка? Это, пожалуй, перебор.
– Никаких перевязок, – категорически возразил отец. – Завтра Кирилл, мой водитель, привезет медсестру, кроме него, никому не открывай.
Кирилл Яну пугал, потому что выглядел как закоренелый урка. Лысый, угрюмый, с впалыми щеками, шишковатым черепом и жилистыми большущими руками. Такими, наверное, душить хорошо. Впрочем, у отца, наверное, все дружки и сотрудники такие же. С другой стороны, ее, как дочь шефа, они, наверное, обижать не будут. Наверное, наверное, сплошное наверное.
Это было вчера, а сегодня отец приехал с медсестрой сам. Сигнализацию установили еще утром. Медсестра закончила перевязку и ждала теперь в машине.
Отец поднялся и, выглянув из квартиры, кивнул кому-то.
В квартиру вошел высокий плотный мужчина с русыми коротко стриженными волосами, в сером распахнутом пальто, в костюме, с модным галстуком. Лицо его выражало вежливый интерес.
Яна поднялась из-за стола, осторожно разогнулась и вышла в прихожую.
– Познакомьтесь, Максимов Тимофей Константинович, мой зам. А это Яна, Яна Викторовна. – Слово «дочь» он так и не смог из себя выдавить.
– Очень приятно, – слегка поклонился Максимов и протянул руку.
Яна ее пожала. О приятности знакомства она упоминать не стала, но вежливость отцовского кореша все же отметила.
– Вот тут координаты Тимофея. По всем вопросам будешь обращаться к нему. Он за тобой присмотрит, – говорил отец, оставляя на подзеркальнике в прихожей визитку. – Вспомнила, как попала на проселок? – спросил он, не меняя тона.
– Нет, – стараясь подражать отцу, ровно ответила Яна.
Он молча кивнул и вышел вместе с помощником.
«А действительно, почему я так упорно не хочу думать о том, как попала на этот проклятый проселок?» – закрыв за гостями дверь и вернувшись в комнату, подумала девушка. Она осторожно легла на диван. Привычка относиться к себе бережно и не делать резких движений еще не прошла.
Ведь что-то она там делала? Зачем-то туда приехала?
Подумав немного, Яна поставила себе на колени ноутбук и раскрыла карту Ленинградской области. Может, если изучить местность, посмотреть названия населенных пунктов, она что-то вспомнит? Надо же с чего-то начинать!
Сурково, Кудрявцево, Ляпицы, Псоедь, Ушки, Липа. Ни одно из названий не вызвало отклика в ее душе. Ну никакого! Что за чепуха такая? Как же она там оказалась?
Голова у Яны давно уже не болела, так что думать можно было сколько душе угодно. Но сколько она ни скрипела мозгами, ничего путевого в голову не приходило, лишь росла скрытая внутренняя тревога.
Почему она ничего не помнит? Как она оказалась там? Зачем? Что делала? Была там проездом? Тогда куда ехала? Перепутала остановки? Маршрут автобуса? А ходят ли там вообще автобусы? Полный, абсолютный, безнадежный провал.
Яна села на диване. Отец все-таки прав, здесь что-то неладно. Вот только что? Никогда раньше она не попадала в переделки. С ней никогда ничего не случалось, она даже кошелек и документы ни разу не теряла. У нее не было сомнительных знакомых и поклонников. Так было всегда. Что же случилось?
Может, это из-за отца? Нет. Чепуха. Он появился в ее жизни позже. Надо было раньше его послушаться и всерьез задуматься о случившемся, а теперь он уехал, и посоветоваться даже не с кем.
Словно ответ на Янины жалобы, раздался трезвон ее мобильника.
– Алло?
– Яна, я твоя мать! И это нелепо, что я должна умолять тебя! Я носила тебя под сердцем, я кормила тебя, воспитывала, ночей не спала! – несся из трубки экзальтированный надрывный голос Леры.
– Не спала, потому что пила, пела и веселилась. А я невыспавшаяся в школу утром шла. И голодная, потому что твои хахали всю еду сжирали до крошки, – не поддавшись шантажу, как всегда жестко оборвала девушка.
Ее упреки уже потеряли остроту и горечь и вошли в привычку. Это был своего рода ритуал. Если звонит мать и клянчит деньги, Яна припоминает ей прежние обиды. Когда-то, лет пятнадцать-двадцать назад, страсти действительно кипели. Яна бросала матери упреки, хлопала дверью, уходила от нее к бабушке. Потом она повзрослела, успокоилась, обрела самостоятельность и ушла от матери навсегда, захлопнув за собой дверь бабушкиной квартиры. С тех пор они с Лерой виделись очень редко, чаще всего возле Яниной работы, когда мать подстерегала ее у выхода из бизнес-центра.
Лера всегда приезжала только из-за денег. При этом Яна никогда, ни разу их ей не дала. Потому что знала: пропьет, прогуляет. Одна или в компании – не важно. Но Лера все равно ездила и просила. Иногда за углом ее поджидал очередной ухажер. Порой старый спитой актер из ее театра, такой же неудачник, как и сама Лера, иногда молодое дарование лет тридцати, а бывало, что и моложе. Нищее и ленивое. В таких случаях Яна вела себя еще жестче. Никакой жалости к матери она не испытывала, потому что по большому счету Лера была счастлива. В отличие от нее, Яны. Лера жила весело, никогда не думала о завтрашнем дне, никогда не горевала о покинувших ее воздыхателях дольше двух дней и не задумывалась ни о возрасте, ни об одинокой старости. Яне иногда казалось, что у нее просто ума для этого не хватает.
И при всем при том выглядела Лера еще хоть куда. «Куда?» – тут же скептически оборвала себя Яна.
Мать сохранила стройную фигуру, местами, конечно, слегка обвисшую, но умело маскируемую яркими дешевыми нарядами. Беззаботное, а по мнению Яны, так просто глупое выражение глаз молодило ее умело подкрашенное лицо, которое, несмотря на развеселый образ жизни, спитым и одутловатым вовсе не выглядело. А жеманные манеры, легкая пританцовывающая походка, высоченные каблуки и звонкий голос отвлекали от морщинок на лице. Молодые поклонники довершали картину. Последние годы Лера мечтала о пластике, но не было денег.
У Яны жалкие потуги матери сохранить давно ушедшую молодость вызывали брезгливое отвращение.
– Денег не дам, – завершила свой обвинительный вердикт девушка и вдруг ни с того ни с сего спросила: – Слушай, а почему ты никогда не пыталась получить с отца алименты? Сама же как-то говорила, что денежки у него водились.
Этот элементарный, очевидный вопрос страшно озадачил Леру.
– Алименты? У кого получить? – переспросила она, усиленно скрипя мозгами.
– Алименты у моего отца на меня, – повторила Яна медленно.
– Ну, как это возможно? Он сидел, да и вообще, мы совершенно чужие люди. Это же неудобно, – сообразила, наконец, Лера.
– А почему ты не найдешь себе богатого мужика, ну или хотя бы работающего? Чтобы он тебя содержал. Все время тащишь в дом нищих неудачников? – Яну сегодня просто прорвало, причем не понять с чего. Никогда в жизни она не интересовалась материнскими резонами, даже пока они жили вместе. А тут вдруг эти вопросы? Девушка сама себя не понимала.
– Ну, – как-то неуверенно протянула Лера, а потом, словно стесняясь своего ответа, тихо сказала: – Мне их жалко.
«Полная, законченная дура», – заключила в очередной раз для себя Яна, но зачем-то задала очередной вопрос:
– А себя тебе не жалко? – Спрашивать, не жалко ли матери дочь, было глупо, и так ясно, что нет.
– А что мне себя жалеть? – искренне удивилась мать. – У меня жизнь сложилась. И личная, и творческая. Даже ты выросла и человеком стала.
Последнее Лерино заявление заставило Яну с хохотом завалиться на диван, так что даже шов отдался тянущей, щекочущей болью.
– Даже я человеком выросла? – сквозь стоны спросила она. Нет, все-таки с Лерой не соскучишься.
– Ну да. А что ты смеешься? – обиделась на этот раз Лера. – Ты маленькая такая замкнутая была, угрюмая, в садике на празднике даже стишок отказывалась прочесть. Я так переживала. – Сказав это, она, кажется, всхлипнула. – И совсем была не хорошенькая, на бурундука похожа. Я так волновалась, что ты в отца пойдешь.
Яна перестала смеяться. Об этом она никогда не задумывалась. Вся ее жизнь была наполнена тревогой, как бы не стать похожей на мать, про отца она вспоминала, лишь когда мечтала, чтобы он пришел и разогнал из их дома всю эту театральную шушеру, маминых приятелей.
– Ну так что? Ты дашь мне денег? – робко спросила Лера.
– Нет. Найди себе богатого мужика, как все нормальные люди делают, и у него клянчи.
– Тогда мне будет не надо, – печально ответила Лера и отключилась.
На этот раз Яна не злилась и не смеялась. Впервые в жизни ей стало жаль Леру. Что это с ней? Неужели она смогла простить ее? После стольких лет обид и вражды, вот так просто? Неужели она повзрослела? Повзрослела? В двадцать восемь лет? Не поздновато ли? – иронично заметила сама себе Яна.
Нет. Взросление – процесс не физиологический и от возраста не зависит, лишь от внутренней зрелости.
В Яниной душе поселилась вдруг необычайная легкость, ясная и прозрачная, как осеннее небо за окном. Да, погода сегодня была чудо как хороша. Неожиданно потеплело, выглянуло солнышко, и остатки желтых листочков на березе под окнами весело трепетали на легком свежем ветерке. От газона под окном тянуло в форточку прелыми листьями и запахом земли.
Может, наплевать на папин запрет и пойти прогуляться, хотя бы вокруг дома обойти медленным шагом? Прогулки ей рекомендованы. Но отцовский запрет отчего-то суровым табу запечатлелся в ее мозгах, и Яна с несказанным удивлением поняла, что просто не в силах его ослушаться. Вот они, загадки человеческой психологии.
Яна, которая с пяти лет привыкла сама принимать за себя взрослые решения и регулировать свою жизнь, потому как на Леру надежды не было, вдруг на пороге тридцатилетия превратилась в послушную слабовольную девочку. И смех и грех! И мать простила, и папу слушается. Это последствия двух травм или встречи с отцом? Или возраст такой критический?
Глава 6
Остаток дня Яна провела за самокопанием и чтением психологической литературы, в очередной раз забыв о проселке. А вечером явился Максимов. Позвонил за три минуты до прибытия. Что за хамство?
Девушке совершенно не хотелось его визита, к тому же Дианка обещала зайти после работы. В этот раз Яна не желала одиночества, и она обзвонила всех подруг, всех троих, и в красках рассказала им о нападении, естественно, они мигом примчались в больницу, да и дома обещали навестить. Сегодня вот собиралась заехать Диана, наверное, лучше позвонить ей и предупредить, чтобы приехала попозже, незачем ей с Максимовым сталкиваться.
Но Диана извинилась и сказала, что сегодня заехать не получится. Свекровь слегла с ОРЗ, и ей самой придется забирать Ильюшку из сада. Как следует расстроиться Яна не успела. Явился Максимов. Что с ним делать, девушка не представляла. Приглашать в комнату или лучше в кухню? Кухню Яна в прошлом году отремонтировала, выровняла потолок, стены, на пол положила плитку, купила современную мебель. Так что теперь кухня являлась ее гордостью. На ремонт в комнате деньги еще копились, а санузел она отремонтировала первым делом, еще когда въезжала в бабушкину квартиру. Поменяла все трубы и подводки, отбила старый кафель, выбросила облезлую чугунную ванну, поставила душевую кабину и стиральную машину-автомат. Яна поймала себя на мысли, что вместо того, чтобы открыть дверь, стоит посреди крошечной прихожей и блаженно улыбается, вспоминая свои свершения.
Лязгнули замки, Яна распахнула дверь.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался гость. – Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, хорошо, – несколько высокомерно и неприязненно кивнула девушка. Она готова принять отца таким, какой он есть, но вот иметь дело с его «корешами» не намерена.
– Вы позволите мне пройти? – спросил все так же вежливо Максимов, не дождавшись приглашения.
Первым порывом Яны было спросить «зачем еще?». Но, проглотив эту грубость, она просто кивнула, сделав приглашающий жест. В конце концов, его отец прислал.
Девица Тимофея раздражала. Откуда эти высокомерие и снобизм? За кого она его принимает? За мелкую сошку на побегушках у папочки? Или, может, себя неправильно оценивает? Предполагает, что он явился сюда уставший, после работы, по зову сердца, снедаемый пылкой страстью? – снимая пальто и проходя в комнату, раздраженно размышлял Тимофей.
Квартира была настоящей живопыркой, он едва втиснулся в прихожую. Обстановка бедненькая. Не балует Саныч свою дочурку. А впрочем, он же только ее обнаружил.
Тимофей осмотрелся и выбрал для посадки потертое старомодное кресло с деревянными подлокотниками. Кресло выглядело неудобным, но садиться рядом с хозяйкой на диван ему категорически не хотелось, хотя он и выглядел заманчивей.
Тимофей тяжело вздохнул и, собираясь с мыслями, упер локти в колени и опустил подбородок на ладони. Надо избавиться от негативных эмоций и сосредоточиться на деле, велел он себе, в конце концов, он не на чай заехал. Кстати о чае. Могла бы и предложить из вежливости, продолжали крутиться в его голове непродуктивные мысли.
– Яна Викторовна, – начал он, наконец, прохладным нейтральным тоном, – Виктор Александрович перед отъездом поручил мне разобраться с вашими проблемами. А потому у меня вопрос: вы вспомнили, как оказались на дороге в районе поселка Ляпицы?
– Нет, – садясь на диван и складывая на груди руки, коротко ответила Яна.
– Но вы хотя бы пытались это сделать? – стараясь скрыть раздражение, спросил Тимофей.
– Да, разумеется, – поджав недовольно губы, ответила девушка.
Если так дальше пойдет, он, пожалуй, сам нанесет ей травму средней тяжести, пусть потом Курышев с ним разбирается. Тимофей скрипнул зубами, но разговор продолжил обычным ровным тоном.
– Скажите, Яна, как именно вы пытались решить этот вопрос?
«Он что, больной? Как именно? Напрягая извилины, разумеется!» – глядя на гостя с насмешливым презрением, проговорила Яна. Про себя, разумеется. А вслух спросила, не без язвительности:
– А что, есть разные способы?
– Конечно, – не поддаваясь на провокацию, проговорил Тимофей. – Как вы ставили вопрос: «что я делала на той дороге?», «как я туда попала?» – или как-то иначе?
– Именно так, – дернув недовольно головой, подтвердила девушка.
Сидя на диване напротив Максимова, она все больше ощущала, что старые голубые джинсы, которые она впопыхах натянула перед его приходом, безобразно обтягивают ляжки, а сидение на низком глубоком диване деформирует ее фигуру, образуя несметное количество жировых складок на животе. И сколько ни натягивай свитерок и ни складывай руки кренделем на груди, скрыть их не удастся, от этого только грудь больше выпирает. Эти факторы значительно ухудшали и без того не радостное Янино настроение. «Может, на кухню перебраться, под предлогом чая, там хоть стол скроет самые проблемные зоны?» – задавалась она молчаливым вопросом, искоса поглядывая на подтянутого, элегантного гостя.
«А с другой стороны, что мне за дело, скроет стол зоны или нет, что мне за дело до мнения какого-то урки?» – тут же высокомерно фыркнула Яна, но вслух торопливо проговорила:
– Может, на кухню перейдем, я вас хоть чаем угощу? – И тут же поднялась, не дожидаясь ответа. А вдруг не согласится.
Опомнилась, буркнул про себя Тимофей, направляясь вслед за девицей на кухню. Очнулась! И главное, как вовремя. Только к сути вопроса перешли!
Кухня выглядела неожиданно свежо и современно, хотя и была такой же малипусенькой, как вся квартира. Пока Яна ставила чайник, Тимофей втиснулся между столом и стеной и опустился на круглую табуретку, прикрытую пестрой подушкой.
На стол перед Тимофеем поставили тарелку с разнообразной нарезкой, хлеб, крекер, печенье, зефир, маринованные огурцы и шоколадные конфеты.
– Вам черный, зеленый? – лишенным всякой любезности голосом спросила девушка.
– Черный. Итак, – когда хозяйка, наконец, уселась за стол и перестала суетиться, вернулся к их разговору Тимофей, – давайте попробуем подойти к вопросу иначе. Что последнее вы помните до этого происшествия? Какого числа на вас напали?
– Восьмого октября, – задумчиво приподняв бровь и скосив глаза в сторону раковины, ответила Яна.
– Откуда вы знаете? Вы это помните? Вам сказали об этом в больнице?
– В больнице сказали, – уже другим, более заинтересованным тоном проговорила девушка. – Когда меня привезли, я вообще ничего не помнила, даже имени своего, на следующий день память стала возвращаться, но о том, какой был день и когда меня привезли, мне сказали в больнице.
– Так. Хорошо, – одобрительно произнес Тимофей. – Это уже что-то. В какое время вас доставили?
– Кажется, в середине дня, нет, все же ближе к вечеру. Я помню, что увидела фары на дороге вроде бы. Но точно не знаю, – с недоумением сказала она, понимая, что провалов в ее знании о себе гораздо больше, чем она предполагала.
– А теперь вспомните, что было накануне этого происшествия. Какой день до нападения вы помните последним?
Яна задумалась. Вопрос был отнюдь не глупым и стратегически правильным. Даже удивительно, что она сама до этого не додумалась. Наверное, плохо старалась.
Что же было до проселка? Девушка достала мобильник, открыла календарь и стала проматывать в голове события последнего месяца.
Кажется, достучался, глядя на сосредоточенную Яну, порадовался за себя Тимофей. Ну вот. Пока мадам скрипит мозгами, можно и перекусить, жрать действительно хочется. Когда он ел последний раз? Часа в два? А сейчас уже шесть.
И Тимофей без всякого стеснения принялся мастерить себе бутерброд с маслом, сыром, колбасой и маринованным огурчиком. И пока он с аппетитом ел, внимания на него никто не обращал.
Так. Что она помнит отчетливо, так это свое повышение, размышляла девушка, гипнотизируя взглядом календарь. Это было четвертого числа. Уж это она помнит совершенно точно. Днем начальство объявило о назначении Яны начальником отдела, вечером девчонки устроили маленькое скромное застолье, а на следующий день она переехала в новый кабинет. Потом была обычная работа, она входила в курс дела, проверила всю документацию за полгода, просмотрела все документы. Короче говоря, провела аудит, чтобы убедиться, что в наследство от предшественника ей не досталось какой-нибудь подлянки. С Шерстневым они не ладили, и он, зная о Янином назначении, вполне мог перед отъездом подготовить какую-нибудь пакость.
Пятого, шестого и седьмого числа она сидела в офисе и допоздна работала с документами. А вот что было после работы седьмого, она помнила как-то смутно. Вышла как обычно и пошла домой? А тогда что было восьмого? Встала как всегда и пошла на работу? В таком случае как оказалась на проселке уже в середине дня?
Беда заключалась в том, что все Янины дни были похожи один на другой, как близнецы. И ей трудно было сказать, что и когда именно произошло. Тем более что с тех пор прошел уже месяц.
– Ну, как успехи? – видя, что процесс застопорился, спросил Тимофей, вытирая руки салфеткой. Три бутерброда проскочили на ура, настроение резко улучшилось, и даже курышевская дочь не казалась ему теперь такой противной.
– Я точно помню, что седьмого числа я была на работе, а вот потом не уверена, – снова озадаченно хмурясь, пояснила Яна.
– Так. Уже хорошо. Особенно если учесть, что подвыпившая компания на зеленой «девятке» подобрала вас на той самой дороге поздно вечером седьмого числа, и примерно тогда же вы свалились в овраг.
– Я что, всю ночь в лесу пролежала? Одна? В овраге? Без сознания? На таком холоде? – Яниному ужасу не было предела.
Неужели это правда? Господи, кошмар-то какой! Как же так? Она же могла простудиться, ее могли покусать, убить, да вообще она могла умереть! Мысли одна страшнее другой вихрем носились в ее голове, бестолково сталкиваясь, словно элементарные частицы.
Тимофей сидел и наблюдал, как на лице спокойной и несколько надменной Яны появляется выражение детского испуга и даже паники. Губы ее округлились, кончики их жалобно поехали вниз, глаза увлажнились, зрачки расширились.
Тимофею стало ее жалко. Вздохнув, словно собирался приступить к неприятной, но необходимой процедуре, он заговорил, стараясь придать голосу успокаивающую мягкость. Получилось не очень.
– Вы зря так расстраиваетесь. Ведь все это уже в прошлом, как вы сами заметили, прошел уже месяц, какой смысл бояться того, что могло случиться и не случилось? Сейчас важнее подумать о том, что еще может с вами произойти.
Судя по выражению Яниного лица, утешитель из него вышел не ахти. Впрочем, он никогда не умел возиться с раскиселившимися барышнями. Его мать была женщиной волевой и суровой, работала педагогом в Вагановской академии и никаких слез и истерик не признавала. Отец Тимофея был давно отставлен матерью, и именно по причине мягкотелости. Был он поэтом, и не просто поэтом, а поэтом-неудачником. Сколько его помнил Тимофей, отец всегда жаловался на жестокость жизни, непонимание коллег и критиков, на подлость судьбы, цены на водку, отсутствие вдохновения, на снег, на дождь, на весну и осень. Он жаловался до тех пор, пока в один прекрасный день мать не выставила его вон вместе с чемоданом и пишущей машинкой. Тимофею было пять. Какое-то время отец приходил к нему в гости, но, как быстро выяснилось, не к нему, а к матери в надежде на возвращение. Надежды не оправдались. Потом отец женился вторично, на большой, доброй женщине, то ли поварихе из дома писателей, то ли пекаре из ближайшей кондитерской. Она его жалела, она им восхищалась, утирала слезы и сопли и вызывала глубочайшее презрение Маргариты Ростиславовны, Тиминой мамы. Постепенно визиты отца прекратились вовсе.
Тимофей взглянул на Яну. Возмущение, вызванное его «удачной» утешительной речью, помогло девице справиться с собой, и теперь с ней вполне можно было продолжить беседу.
– Итак, Яна. – «Яна Викторовна» почему-то у него не прижилось, она ему замечаний не делала, и он решил, что на «вы» и по имени тоже вполне допустимое в приличном обществе обращение. – Теперь давайте вспоминать, не происходило ли чего-то тревожного или необычного в вашей жизни, скажем, за неделю до происшествия?
– Да нет, – не задумываясь, ответила Яна, чья жизнь была сплошной однообразной рутиной.
– Давайте не будем спешить, – мягко остановил ее Тимофей. – Что-то, несомненно, было, только вы, возможно, не придали этому значения. Расскажите мне о вашем обычном среднестатистическом дне: что вы делаете, во сколько встаете, что едите на завтрак и так далее, вплоть до самого сна.
– Это еще зачем? – тут же взъерошилась Яна.
– Затем, чтобы вместе попытаться отыскать что-то важное и подозрительное, что прольет свет на ваши неприятности. – «Ну не затем же, что я жуть как люблю слушать истории о жизни одиноких дев», – проворчал про себя Тимофей, чувствуя, что энтузиазм его уже на исходе.
– Ну, встаю я в семь, умываюсь, пью кофе, одеваюсь, еду на работу, – начала недовольно девушка, чувствуя себя полной законченной дурой.
– Где вы работаете? – уточнил тут же гость.
– В Северной морской компании «Рыбный путь». Компания занимается добычей, импортом, экспортом, выращиванием и переработкой морепродуктов в России и за рубежом. Наш филиал обслуживает Северо-западный регион. До санкций занимались импортом рыбы из Финляндии и Норвегии. Сейчас активно ищем новых поставщиков. Правда, мой отдел внешними контрактами не занимается, – отчего-то смутилась своего служебного рвения Яна. Но когда речь заходила о работе, она всегда оживлялась, вероятно, оттого, что работа была самой яркой и интересной составляющей ее пресной жизни, которую она сама себе выстроила и которой до сих пор от души наслаждалась. До последнего времени? А сейчас? Девушка тревожно насупилась.
– А кем лично вы работаете? – не обратил внимания на ее внутренние переживания Тимофей.
– Незадолго до нападения меня назначили начальником отдела продаж, – проговорила Яна, выныривая из состояния задумчивости.
– Когда именно? – делая пометку в планшете, уточнил Тимофей.
– Четвертого октября.
– Ну, вот. А говорите, ничего интересного, – оживился отцовский зам.
«Интересно, а он зам по чему? По рэкету, незаконным финансовым операциям или отмыванию бабок?» – глядя на своего визитера без всякой симпатии, подумала Яна. Чем именно не угодил ей Максимов, она и сама бы толком не объяснила. Но плотный контакт с криминалом, хотя бы и бывшим, был ей неприятен, слишком уж правильной и добропорядочной она была и слишком страстно стремилась к такой вот тихой, респектабельной, практически пуританской жизни. По сути, к мещанскому болоту. Только слоников на буфете не хватало.
– Итак. Четвертого числа вас назначили начальником отдела. Зарплату повысили? – с завидным энтузиазмом расспрашивал Максимов.
– Ну да, – кивнула девушка, не усматривая пока связи с нападением.
– Другие претенденты на должность были?
– Не знаю. Вероятно. Я как-то сплетнями не увлекаюсь, – чопорно ответила Яна, оправдывая свои недавние размышления о собственном образе жизни и мыслей.
– А если все же подумать? – не удовлетворился ответом Тимофей.
– Ну, кажется, рассматривались другие кандидатуры.
– Какие именно? – с подчеркнутым терпением спросил он.
– Никита Мостовой из нашего отдела и сотрудница из соседнего, как зовут, не помню, я не особенно интересовалась, – пожимая плечом, проговорила Яна.
– А почему не интересовались? Вам не хотелось повышения?
– Хотелось, конечно. Но я сторонник честной борьбы и в интригах не участвую. Я была уверена, что начальство повысит наиболее достойного, не важно, кто это будет, – сказала девушка и почувствовала, как смешно, нелепо, фальшиво и претенциозно звучит ее ответ. А ведь она действительно так думала и так делала. Может, она безмозглая идеалистка?
– Зря. В нашей жизни, далекой от идеалов пионерской организации, пренебрегать столь эффективными методами не стоит, – с тонкой, едва заметной усмешкой произнес Тимофей. Начальственная дочурка его забавляла. Взрослая тетка ведет себя, как тургеневская барышня или как Тимур и его команда. И кажется, жутко собой гордится. Музейный экземпляр. «Последняя идеалистка», экземпляр обнаружен в Петербурге в первой четверти двадцать первого века.
– Скажите, Яна, насколько сильно эти люди хотели занять вашу нынешнюю должность? – спросил мужчина, стирая с лица неуместную улыбку.
– Вы что, намекаете, что это кто-то из них мне голову хотел проломить? – с кривой, полной скепсиса улыбкой спросила Яна.
– А вам представляется, что убийства совершаются, лишь когда на кону миллионный куш? Пойдите включите телевизор, там наверняка идет какая-нибудь хроника происшествий, и послушайте, что чаще всего становится причиной самых жестоких и кровавых преступлений. Мелкие обиды, копеечное наследство, зависть и ревность, и все это, заметьте, на бытовом уровне, – с горячностью проговорил Тимофей.
«Ну, тебе виднее», – презрительно глядя на гостя, подумала девушка.
Тимофей ее взгляд поймал, взял себя в руки и спросил ровным бесцветным голосом:
– Так что с вашими коллегами?
– Понятия не имею, – делая глоток холодного несладкого чая, пожала плечами Яна. – Я близко не общаюсь ни с одним из претендентов.
– А с кем вы близко общаетесь? – чувствуя, что начинает терять терпение, спросил Тимофей. Может, плюнуть на все, пусть Курышев возвращается из Таиланда и сам разгребает семейные неурядицы. Но все же сделал над собой усилие и спросил: – Эти люди могут собрать для вас кое-какую информацию на уровне сплетен?
Яна вспомнила Катю с ее рассказами о чужих романах, похоронах, доходах и уверенно ответила:
– Смогут.
– Прекрасно. Сейчас мы очертим круг интересующих нас вопросов, и вы им позвоните.
– Сегодня? Сейчас? – недоверчиво спросила Яна.
– А вы хотите подождать, пока в вашей квартире не взорвется газ или «сотрудник» Петроэлектросбыта не проломит вам голову? – ласково осведомился Тимофей, зловеще похрустывая крекером.
Глава 7
Разговор сложился легко. Катю Янины вопросы не удивили и не насторожили, она с радостью болтала обо всем и обо всех. Яне оставалось лишь направлять поток ее мыслей в нужное русло. Сперва Яну смущала необходимость разговаривать по громкой связи, но на этом настоял Максимов.
– Какой смысл пересказывать мне содержание разговора, вдруг упустите что-то важное. Будет проще включить громкую связь.
Читать бесплатно другие книги:
