Анатом Юдина Вера

Глава 5

Тем же вечером, когда убили доктора, Аверьянова ввели в кабинет Облича, чем миловидный юноша был крайне поражен. Никогда прежде чиновник столь высокого положения не проводил допросы лично. На лице красавца отразился неподдельный испуг. Он решил, что раз такая высокая и авторитетная персона снизошла до беседы с ним, простым смертным, не имеющим даже чина и звания, значит дело довольно серьезное и громкое. Спесь мигом слетела с его лица, и, вжав голову в свои худые плечи, юноша виновато опустился на стул.

Иштван, к своему удовольствию, заметил эту перемену и хищно улыбнулся. В нем заиграла горячая кровь, и он уже чувствовал, как этот мальчик расскажет ему все до мельчайшей подробности. Иштван демонстративно взял в руки дело, на котором крупными буквами было написано «Аверьянов», обошел вокруг стола и прислонился к краю.

– Аверьянов, Борис Максимович? – официально спросил Иштван.

Юноша вздрогнул, нервно сглотнул и кивнул.

– Так, так, – протянул Иштван, – и что же вы, юноша, позорите честь наших мундиров? Так вести себя будущему обер-офицеру. Ай, не хорошо. Стыдно, молодой человек, стыдно.

– Виноват, Ваше благородие, – писклявым голосом протянул Аверьянов, – так только ж отчислили меня из академии месяц назад.

– Отчислили? – Иштван изобразил искреннее удивление. – А зачем же тогда форму носишь? Зачем над честью братьев своих бывших смеешься? Может, они чем обидели тебя?

– Никак нет, Ваше благородие…

– Ну что ж, Борис Максимович, что будем делать с вашими шалостями? На офицера моего напал? Напал. Начальнику отдела грубил? Грубил. Как оправдываться будем?

Лжеюнкер вскинул голову и с вызовом воскликнул:

– Так они, Ваше благородие, схватить меня хотели, будто я каторжник какой или украл что. Вот я вспылил. Признаюсь, Ваше благородие, вспылил, потом сам каялся. А то, что начальнику дерзил, так он сам мне тыкать первый начал. Я ему объясняю, не батенька вы мне, чтобы тыкать. А он мне затрещину, до сих пор голова раскалывается.

– Ну это, допустим, простимо, могу понять – уязвленное самолюбие, гордость. А вот зачем вы княжну камешком по голове?

Услышав об убийстве, которое ему уже со вчерашнего вечера пытаются приписать, Аверьянов вскочил на месте. Но только вчера он под хмелем думал, что злая шутка такая новая у жандармских офицеров или ошибка чья-то, а сегодня важный чиновник вновь говорит ему об этом страшном деле.

– Не виноват я, господин директор! Как бог свят клянусь, не виноват! Не понимаю, о чем вы говорите! Не убивал я никого. Пил, гулял, женщин совращал – в этом виновен. Убийство? Нет! Не убивал я никого.

– Ладно, не паникуй, – спокойно сказал Иштван, нисколько не встревоженный этой внезапной вспышкой. – Садись. Поговорим. Расскажешь все честно, может, и свет на эту историю прольешь. Я все узнаю и отпущу тебя, если правда не виновен.

Аверьянов обреченно вздохнул и плюхнулся на стул.

– Расскажи мне, знакома ли тебе княжна Татьяна Львовна, дочь нашего уважаемого премьер-министра?

Взгляд Аверьянова забегал по комнате, словно в поисках поддержки, и, слегка подавшись вперед, юноша выпалил:

– Не знакома. Жизнью своей грешной клянусь. Не видел никогда ее.

– Да прекрати ты уже клятвы раскидывать.

– Но правда если это, Ваше благородие, не знал я ее никогда и не пересекался с ней лично.

– А вот она тебя знала. И даже влюблена в тебя была тайно.

Иштван внимательно посмотрел на юношу, но, кроме смущенного блеска в глазах, ничего странного в его поведении не увидел.

– Так может, потому и не знал, что тайно, – осторожно предположил Аверьянов.

– Твоя правда, это может быть, – согласился Иштван.

Следующим делом Иштван достал из кармана записку и показал ее Аверьянову.

– А это не твой разве почерк? – спросил он.

Аверьянов слегка прищурился, видимо, зрение у него было слабое, и бегло пробежал по тексту. Когда он дочитал, глаза его расширились от ужаса.

– Только по этой записке меня и обвиняют? – возмущенно воскликнул он.

– Молодец. Догадливый. Да только не в записке дело. – Иштван убрал записку обратно. – Говори лучше, писал или не писал? Только смотри, я ведь, прежде чем с тобой беседовать, все о тебе разузнал, и каждое твое неверное слово приближает тебя к виселице. Ты же знаешь, что за политическое преступление тебя сразу в петлю. А рыльце-то у тебя в пушку, засветился уже где не следовало.

Аверьянов нервно сглотнул и уронил голову на руки.

– Как вам сказать, Ваше благородие… вроде и почерк мой, да только знаю я, что записки этой не писал. – Голос лжеюнкера звучал обреченно, словно он понимал, что все равно не поверят ему и за убийство дочери премьер-министра ссылка стала бы для него лучшим вариантом.

Иштван налил стакан воды и протянул его юноше.

Аверьянов сделал глоток и вернул стакан.

– Ну что, если я скажу тебе, что помочь ты мне можешь, только если скажешь, кто заставил тебя эту записку написать.

Аверьянов вскинул голову и в отчаянии заломил руки.

– Если бы я знал, Ваше благородие. Да только нечего мне сказать. Не писал я этой записки, ни сам не писал, ни под диктовку не писал, ни автора не знаю.

Иштван нахмурился.

– Тогда, может, есть кто-то, кто подставить тебя мог? Раз ты вины своей в этом не видишь?

– Не знаю, Ваше благородие… Если б знал, молчать не стал бы.

Дальше вести допрос было бессмысленно. Иштван позвал караульного. Когда на Аверьянова вновь надели наручники, Иштван тихо распорядился:

– До завтра подержите его в каземате, потом отпускайте. Когда уйдет, человечка к нему приставьте, чтоб за каждым шагом следил. Может, что из этого и выйдет.

Аверьянова увели, и Иштван вернулся за стол.

Только он сел, как в кабинет вошел высокий офицер и бравым голосом доложил:

– К вам дама.

Иштван улыбнулся. Еще утром он вызвал к себе одну особу. Бывшую в недавнем времени тайным агентом Департамента. Он надеялся, что, пользуясь старыми связями и имея отличную память, она сможет раздобыть необходимые сведения по делу княжны Мухиной.

Офицер продолжал стоять, ожидая приказаний. Иштван бросил на него строгий взгляд.

– Чего стоим? Приглашай! – приказал он.

Офицер исчез, а через минуту в кабинет вплыла молодая женщина. Увидев Иштвана, она расплылась в очаровательной улыбке и промурлыкала:

– Иштван, дорогой, я думала, что больше не пригожусь тебе и ты совсем забудешь свою милую Лизу.

Иштван поднялся и подошел к даме. Он поцеловал ее ручку, обтянутую замшевой перчаткой, и вдохнул чистый аромат зимнего воздуха, исходящий от прекрасной посетительницы.

– Лизи, душа моя, как я мог забыть о тебе? Дел было много, и к тому же твое последнее задание… это было опасно, ты же не маленькая девочка, все понимаешь.

Лиза понимала.

Много лет назад, еще до того как на должность директора пришел Облич, Лиза Мученко была тайной сотрудницей одного из начальников розыска. Младшая дочь одного губернского чиновника, она сама завербовалась на эту должность, будучи истинной монархисткой. За свое отчаянное рвение к справедливости и явное пренебрежение ко всему, что было против монархии, Лиза получила кличку Аристократка. Ее манеры и речь был и прекрасны, этому она обучилась в женской гимназии. Но вера в царя и бога была у нее с рождения. Несмотря на свой юный возраст, Лиза была отчаянной авантюристкой и прекрасной актрисой. Она быстро влилась в одну небезызвестную Департаменту террористическую группу. И только благодаря ее сведениям удалось накрыть все подпольные склады и типографии, а также взять организаторов и весь запас взрывчатки. Тогда же Лизу раскрыли избежавшие ареста члены группы и заочно приговорили к смерти. Лишь благодаря Иштвану, который на тот момент уже стал директором Департамента, ей удалось избежать мести бывших боевых товарищей. Облич организовал инсценировку смерти девушки и помог ей выехать за границу, где она почти год успешно скрывалась.

Лишь недавно Иштван узнал, что она вновь вернулась на родину и теперь живет на Благовещенской, с одним полковым офицером.

– Зачем ты позвал меня? – зная, что Облич никогда ничего не делает просто так, ласково промурлыкала Лиза.

– Мне нужно, чтобы ты разузнала для меня одну информацию, – понимая, что юлить нет смысла, честно признался Иштван.

– Какую, мой дорогой, говори. Ты же знаешь, я твоя должница, – лукаво улыбнулась девушка, присаживаясь на стул.

Иштван не сдержал ответной улыбки. В свое время Лиза пыталась пробудить в нем страсть, но, оставаясь преданным в своей любви к одной лишь даме, он не поддался ее чарам.

– Тебе знакомо имя князя Мухина? – спросил Иштван.

Лиза прыснула от смеха.

– Конечно, я помню эту мерзкую свинью. Дорогой, ведь именно его в свое время мне поручили убрать. Разве ты не помнишь?

Конечно, Иштван помнил. Мухин должен был стать оправданием Мученко перед братьями, чтобы она смогла миновать кары за предательство. Но Лиза не пошла путем своих некоторых коллег по тайному сыску и во время исполнения поручения бросила чемодан со взрывчаткой не в премьер-министра, как было условлено, а в своих контролирующих партийных товарищей. Оба партийца погибли на месте, и Лиза тем самым подписала себе смертный приговор. Каково же было разочарование девушки, когда князь Мухин вместо благодарности приказал арестовать ее как террористку.

– Поосторожней с выражениями, – предупредил дальнейшую вольность девушки Иштван, – не забывай, что я должностное лицо, при исполнении, и за такие речи…

Лиза притворно испугалась и еще звонче рассмеялась.

– Оставим эти глупости. Это все пустое! Ну рассказывай же, не томи. Этого непорядочного человека все же нашла его пуля? – справившись со смехом, спросила Лиза.

– Убили его дочь, – сухо сообщил Иштван и замолчал, внимательно следя за реакцией девушки.

Улыбка исчезла с ее красивого лица, и появилось искреннее удивление.

– Татьяну? Не может быть. Случайно?

– Нет. Это было умышленное убийство. И я хочу, чтобы ты помогла мне в расследовании. Ты порасспрашивай по своим старым каналам, кто мог это сделать. Может, кто что видел.

– Иштван, милый мой. Эти революционеры фанатики, но вряд ли они могли пойти на такое преступление. Вам нужно искать убийцу в другом месте.

– Я все это знаю. Но все же стоит проверить. Чем черт не шутит? Может, они до министра добраться не смогли и выбрали как мишень его дочь.

– Вряд ли, – огорченно протянула девушка, – но я обещаю, что сделаю все от меня зависящее.

– Я буду благодарен. Ты понимаешь, – Иштван намекал на вознаграждение.

Лиза посмотрела на него грустным взглядом безнадежно влюбленной женщины и тихо сказала:

– Наградой мне станет совсем другое.

Не удостоив девушку ответом, Иштван отвернулся и, сложив руки за спиной, подошел к окну.

– Ты все еще любишь свою даму икс? – спросила Лиза.

– О чем ты? Я не понимаю, – холодно ответил Иштван.

– Ну же, родной мой. Я все знаю. Я женщина, я все чувствую. В твоих глазах горит печаль о ней. Ты так и не открыл ей свои чувства?

Иштван промолчал, продолжая бесцельно смотреть в окно.

Лиза грустно вздохнула и вышла, бросив на ходу:

– Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Я добро не забываю.

Когда дверь за ней закрылась, Иштван тихо сказал:

– Спасибо.

Глава 6

Домой Иштван вернулся поздно вечером. Все еще находясь в грустных размышлениях, он лишь мельком бросил взгляд на тройку саней, стоящую в отдалении, не придав этому факту значения.

Его дом располагался у западной стороны Большого канала. Ранее этот особняк, еще до первой его перестройки, принадлежал одному купцу первой гильдии, но после его смерти вдова продала дом и прилегающие к нему земли барону Обличу, покойному отцу Иштвана. Барон пристроил главный дом, построил конюшню и каретную. Перестроил оранжерею и купальню и для своей супруги возвел небольшую часовенку.

Позже барон пристроил зимний cад, окнами выходящий на Малую Невку, и высадил липовую аллею, протянувшуюся вдоль всего берега. Зимой и летом, зимний сад почти всегда был залит солнечным светом, благодаря витринным окнам, установленным во всю высоту этажа. Это было любимое место Иштвана. Часами он мог сидеть в старом потрепанном кресле, предаваясь воспоминаниям и своим мыслям.

Иштван вошел в дом и услышал звуки фортепиано. Они доносились из музыкального зала. Это был «Апрель» – Шопена. Иштван положил перчатки на мраморный столик у входа. И осторожно, стараясь не шуметь, прошел в белую комнату.

Старый слуга сыщика, который одновременно исполнял роль его камердинера, лакея и личного повара, жил в служебном помещении, построенном для него возле оранжереи, поэтому Иштван был крайне удивлен тому, что в столь позднее время в его доме мог находиться посторонний. Иштван уже привык к строптивому нраву старого слуги, давно отказавшегося дожидаться возвращения своего господина, но с некоторыми его выходками он мириться не собирался.

Бесшумно дойдя до дверного проема, Иштван осторожно заглянул в комнату. Она была залита лунным светом, отражающимся в белых поверхностях стен и рояля. За инструментом, ровно держа спину, сидела девушка. На ней было теплое синее платье из дорогого бархата. Руки ее с легкостью порхали по клавишам, незаметно, едва уловимо, так что старый инструмент, который стоял здесь скорее для красоты и уже много лет, после смерти баронессы Облич, не использовался по назначению, рождал прекрасные звуки трогательной мелодии.

– Как вы вошли? – строго спросил Иштван, обращаясь к незнакомке.

Музыка стихла. Незнакомка обернулась, и в белом свете луны Иштван узнал Великую княжну. Увидев сыщика, Катя мило улыбнулась и невинным, слегка лукавым голосом ответила:

– Ваш слуга впустил меня. Очаровательный старик, предложил мне чаю с шоколадом. И так долго рассказывал о вас, что я могу теперь смело утверждать, что знаю о вас все.

Иштван про себя выругал Демидыча за болтливость. Старик и в самом деле любил поговорить, но из-за своего одиночества ему редко это удавалось. И оттого этот седовласый иуда так искренне радовался редким гостям.

Завтра же выгоню этого пройдоху! – подумал про себя Иштван, заранее зная, что никогда не сделает этого в память об отце, хотя это желание в последнее время возникало у него довольно часто. Когда родители Иштвана погибли при крушении поезда, Иштван распустил всех слуг. Только Оскар не пожелал уйти. Старик так привык к барскому дому, что считал его своим. У него не было родственников, не было друзей, и Иштван осознал, что будет жестоко вот так выгнать несчастного старика на улицу. Позже он не раз пожалел о своем решении, но все же имел к своему преданному слуге очень трепетные, почти сыновьи чувства, поэтому Оскар Демидович до сих пор служил в особняке.

– Вам нельзя здесь находиться, – строго сказал Иштван и, сняв пальто, бросил его на спинку стоящего у стены кресла.

– Почему? – совершенно искренне удивилась Катя. – Вы ждете кого-то другого?

Иштван включил свет, и девушка недовольно поморщилась, закрывая глаза рукой.

– Выключите! Выключите немедленно! – запричитала она. – А впрочем… Мне все равно. Я пришла поговорить с вами.

– Поговорить? О чем? – искренне удивился Иштван.

Эта девушка начинала пугать его своей непредсказуемостью. Одному только Богу было известно, что за мысли могут храниться в ее маленькой прелестной голове.

– Вы поступили очень не хорошо, когда бросили меня одну на том балу.

– У меня были на то причины, – спокойно ответил Иштван.

Он забыл, что накануне уже собирался войти за княжной следом, может быть, даже пригласить ее еще на один танец, попытаться разъяснить произошедшее между ними, но ему помешал случай. После он даже не вспоминал об этом.

– К тому же вы сами просили меня не тревожить вас, – неожиданно вспомнил Иштван. – Как вы сказали? Мы слишком разные.

– Вы жестокий человек, господин сыщик, – обиженно воскликнула Катя.

Она повернулась к Иштвану спиной и продолжила музицировать. Вновь пальцы ее запорхали по клавишам, извлекая из старого, уже, казалось, изжившего свой век инструмента божественную мелодию. На этот раз она играла Моцарта. Неожиданно музыка стихла, и Катя резко обернулась. В ее глазах стояли слезы.

– Вы меня очень обидели, – неожиданно выпалила она.

– Чем же? Позвольте узнать? – поразился Иштван.

– Своей холодностью. Я открыла вам душу, дала надежду. А вы…

– Вы, Екатерина Дмитриевна, простите заранее мне мою дерзость, в моих глазах маленький, капризный ребенок. Желающий достичь недостижимого.

Катя фыркнула, но не подала и виду, что обиделась. Наоборот, вся просияла самой очаровательной улыбкой.

– Вы ведь не считали меня ребенком, когда целовали, господин сыщик. Не так ли? – лукаво подметила она.

– Я думаю, вам, Ваше Высочество, нужно уйти, – тихо сказал Иштван. – В столь позднее время, девушке вашего положения невозможно находиться в доме холостого мужчины, к тому же без сопровождения. Это безрассудство.

– Кто это решил? Вы, господин сыщик?

– Таковы правила приличия, Екатерина Дмитриевна. И вы как никто другой должны это знать, – официально ответил Иштван.

– Меня мало волнуют какие-то там правила. Все это слишком банально и старо. Вы ведь читали «Анну Каренину»? Это моя любимая книга.

– Я не понимаю ваших намеков.

– Вы читали, – сама себе ответила Катя, – я видела эту книжку у вас в библиотеке. Вы считаете, что ее любовь не заслуживает уважения, только лишь потому, что она была замужем? Вы, вероятно, считаете ее низкой и недостойной вашего внимания женщиной. Но в моих глазах она святая. Она сумела вопреки всему остаться верной своему сердцу. Не предать любовь, а упиваться ей и жить. Да, господин сыщик, она умела любить, умела жить. А такие как вы убили ее своими правилами!

Катя говорила эмоционально, вероятно, свежи были еще ее впечатления от прочитанной книги.

Иштван невольно усмехнулся.

– Но вы, Екатерина Дмитриевна, не Каренина, а я, не знаю, к счастью или нет, не Вронский.

– Мы те, кем являемся на самом деле, – задумчиво произнесла Катя и прямо посмотрела на Иштвана. – И те, кем хотели бы быть.

Иштван сдался. Он выпрямился по старой армейской привычке и строго посмотрел на Катю.

– Я не собираюсь обсуждать с вами такие вольные темы, – сухо предупредил он.

– Отчего же? Хотя… Напрасно. Это очень занимательная тема, для молодой девушки и отважного офицера. Вы не считаете?

Иштван замер в удивлении. Она явно кокетничала с ним. Эта девочка, совсем невинная в своих познаниях жизни, открыто флиртовала с ним, с боевым офицером, с человеком строгой военной закалки. Все это казалось ему таким трогательным. Он любил ее, но любил любовью другой, не так, как в свете любят женщин. Он любил ее любовью созидательной, душевной, трепетной. Знать, что она есть на свете, знать, что о ней все его мысли, этого ему было достаточно. И вот она сидит у него дома. Одна, в полной темноте, играет на пианино и ведет взрослые речи.

– Я провожу вас, – сказал Иштван.

– Я найду дорогу сама, – бросив печальный взгляд, с иронией ответила Катя.

Она вышла из-за рояля и с горящим взглядом демонстративно застыла на месте. Каждое ее движение, даже самое обычное, было наполнено природной грацией и светским изяществом, смешанным с юношеской невинностью. Глядя на нее, Иштван затаил дыхание и лишился дара речи. Он не знал, чего можно ожидать от этой взбалмошной особы, и, вопреки горячему желанию всегда видеть ее рядом с собой, мечтал, чтобы в эту самую минуту она была далеко от его дома.

Княжна сделала шаг навстречу, продолжая смотреть ему прямо в глаза. И он сдался. Непроизвольно, Иштван сделал ответный шаг. Девушка взвизгнула и бросилась к нему. Она обвила руками его шею, и столько было в ее движениях непосредственности, так тонко граничащей с пламенеющей страстью, что Иштван потерял голову. Он позволил себе забыться. Он жарко целовал ее щеки, целовал ее руки, вдыхал аромат ее волос. Но когда его губы лишь коснулись ее губ, девушка испуганно вскрикнула, вырвалась и, быстро схватив свою шубку, лежащую рядом с его пальто, сбежала, оставив после себя лишь тонкий аромат нежных духов и юности.

Иштван остался стоять посреди зала, пораженный случившимся и растерянный от своей собственной слабости.

Глава 7

Утро следующего дня далось Иштвану нелегко. Всю ночь его мучили кошмары. Он видел свою музу, свою милую княжну. Она весело смеялась и бегала вокруг него, прищелкивая язычком, поддразнивая. Затем к Иштвану вдруг приходило понимание, что он – это вовсе не он, а кто-то другой. Он видел свои руки, протянутые к девушке, и пытался остановиться, но не мог, его тело было ему неподвластно.

В один из моментов, девушка оказалась слишком близко, и эти омерзительные руки, с худыми длинными пальцами, вдруг обхватили ее нежную шейку и начали душить. Прекрасное лицо княжны исказилось от страха и боли. Она начала кричать и отбиваться. Пыталась вырваться, билась словно пойманная птица до тех пор, пока руки убийцы не сделали свое черное дело и тело девушки не упало замертво к его ногам.

Первый раз Иштван увидел этот сон, едва сомкнулись его веки. Он проснулся в холодном поту. Затем долго сидел в постели, бесцельно уставившись в темноту.

Когда сон вновь пришел к нему, картина повторилась.

И так продолжалось всю ночь, пока рано утром в комнату не вошел Демидыч и не распахнул тяжелые шторы, впуская в комнату утренний свет.

Иштван сел, взял со столика серебряный портсигар и закурил. Обычно он старался не курить по утрам, считая это вредным для здоровья. Но сегодня его организм требовал сигар и кофе.

– Оскар, почему ты вчера пустил в дом гостью и не дождался моего возвращения? – строго спросил Иштван.

Старик поставил перед сыщиком поднос с завтраком и спокойно ответил:

– Барышня ждала вас долго. Я предлагал ей прийти в другой день, она пожелала дождаться.

– Ты должен был дождаться меня вместе с ней, – недовольно проворчал Иштван.

– Я не могу, вы же знаете, Ваше благородие. Кости мои уже не молоды, к тому же работы по дому набежало, мне должно было рано встать. Это роскошь для меня – не высыпаться.

Иштван нахмурился и пробубнил себе под нос:

– Прогоню.

Старик улыбнулся, сделав вид, что не расслышал слов барина, и вышел.

Докурив сигарету, Иштван отхлебнул кофе и поднялся. Он подошел к окну. Ночью, видимо, падал снег. Все деревья в саду были покрыты огромными белоснежными шапками. Но дорожка от дома была расчищена, за что Иштван мысленно поблагодарил своего слугу, ругая себя за грубость. Встал же старик и расчистил выход, чтобы барин не погряз в сугробах. Закончив с завтраком, Иштван решил первым делом навестить князя Мухина, в его доме на Елагином острове.

Елагинский особняк на протяжении последних лет был излюбленным местом проживания премьер-министра. Дом не был его собственностью и в случае отставки возвращался обратно в казну государства. Но по сей день Мухин жил в этом просторном, трехэтажном особняке старой постройки.

На улице было прохладно, и Иштван в душе загрустил о теплом лете и солнце. Зима своей холодностью навевала на него тоску.

Дом князя охранялся несколькими десятками солдат и жандармских офицеров. Первый караул стоял у моста, часть патрулировали территорию самого острова, остальные находились в доме. Сразу признав в визитере важного чиновника, солдаты, вытянувшись по стойке, пропустили сани к дому.

В сером свете зимнего утра, дом казался унылым и явно передавал настроение его обитателей.

Во дворе Иштвана встретил адъютант князя Зацепкин Александр Павлович. Это был высокий шатен, открытой внешности, с характерными для того времени усами и бородкой, с добрым и прямым взглядом.

– Иван Аркадьевич, вы по делу или с визитом? – вежливо поинтересовался Зацепкин.

– По делу, – ответил Иштван. – Князь у себя?

– Да. Только он в горе, вчера как от вас приехал, так заперся в комнатах на верхнем этаже, никого к себе не пускает. Это же такой удар для его больного сердца. Я боюсь, как бы чего дурного не случилось, – грустно признался Зацепкин.

Видно было, как преданно адъютант относился к князю и что при надобности этот отважный и честный человек не пощадит живота своего за жизнь князя. Эта служба была для него личным делом, к которому он относился с должным уважением и трепетом.

Зацепкин провел Иштвана в гостиную и удалился, чтобы доложить о визите князю. Через несколько минут на пороге появился встревоженный князь. Иштван сразу заметил, что трагедия, случившаяся с Татьяной, отняла у премьера еще лет десять жизни. Он заметно постарел за одну только эту ночь. Мешки под покрасневшими глазами и плотно сжатые бледные губы, ввалившиеся щеки и безумный, тревожный взгляд. Вопреки обычаям, Мухин вышел к посетителю в домашнем халате и тапочках.