Посредник Перумов Ник
– Спляшете, обязательно спляшете. – Игорь откинул одеяло и быстро осмотрел левую ногу. Динамика явно положительная. Пожалуй, аппарат здесь уже не нужен. – Все нормально, Степан Ильич. Отдыхайте.
– Я за пятьдесят лет столько не отдыхал, как здесь. От безделья – хоть на стену лезь, дурь всякая по ночам стала сниться, – торопливо пожаловался Сапкин, заметив движение Игоря к двери.
Черт, этого только не хватало! Игорь замер, уже взявшись за ручку. Постарался спросить как можно более беззаботно:
– Какая же?
– Гришаня, браток мой, ну, с которым мы…
– Отравились водкой? – сообразил Игорь, потому что историю про Гришаню до мельчайших подробностей знала, кажется, вся клиника.
– Ага, он. Будто сынок у него родился. Хе! – Сапкин оживился, привстал на кровати, заметив интерес доктора. – В шестьдесят семь годочков-то! А бабу я не знаю, баба незнакомая. Помню только, что молодая, рыжая, ляжки толстые…
Игорю стало весело. Он облокотился о косяк двери и с интересом смотрел на больного.
– Так она что, Степан Ильич, при вас рожала, что вы ляжки помните?
Сапкин довольно разулыбался. Его широкое лицо, загорелое и выдубленное, похожее на кусок мятой крафт-бумаги, стало хитро-понимающим: вишь, врач, а все-таки мужик, тоже в бабах толк знает!
– Не-е. Не при нас, да только как во сне-то бывает? Ее саму не вижу, а все про нее точно знаю! Так вот, сидим мы с Гришаней, я-то все удивляюсь: как эт ты, браток, на старости лет пацана заделал? А он… вот так, рядом сидит, здоровый, веселый… и отвечает: да, х… фигня, Степка, хошь, сам попробуй, она баба покладистая! Шутит, значит… А я все не отстаю: у тебя ж, говорю, сын, получается, младше внука! – Степан Ильич заговорил еще быстрее, сконфуженный чуть было не вырвавшимся нехорошим словом: – У Сереги, племяша моего, Митьке уже четырнадцать! А Гришаня хитро так смотрит: младше-то младше, а наши шустрее! Тут и баба эта выносит ребеночка… и так на колени мне ложит… Я гляжу – а у того… Не приведи Господи… Борода рыжая, и усищи во всю рожу, глаза взрослые, шкодные и подмигивают!..
Игорь уже собрался захохотать, но в глазах больного стоял такой тоскливый страх, что пришлось просто закашляться. Конечно, у простого человека такой сон должен вызвать массу самых неприятных ассоциаций. Покойник приснился, младенец, баба рыжая, что там еще? Хороший специалист-сонник живо бы разложил это ассорти по полочкам. Но к аппарату вся эта белиберда скорей всего не имеет никакого отношения. Игорь ободряюще улыбнулся Сапкину, напрягся, стараясь вспомнить хоть какое-нибудь солидное толкование этого бреда, и бодро спросил:
– Так брат ведь во сне веселый был?
– Да, улыбался…
– Значит, все ТАМ у него нормально, – многозначительно и веско заключил Игорь.
Елки-палки, и без того дел навалом, так еще и сны с больными будем разбирать. Беспокойство, повышенная мышечная активность… Придется подавать феназепам. Не хотелось бы картинку смазывать, да здесь уже дело к выписке, можно назначать. Ну, все, пора идти.
– До свидания, Степан Ильич. Завтра обход, увидимся. Не переживайте так, скоро домой.
Так, пока не забыл: записать в карточку ЭКГ и феназепам. А заодно и проверить, когда последний раз больной был под аппаратом.
Толстенная лохматая «история болезни» лежала в ординаторской посреди стола. Дисциплина на отделении – строжайшая. Никто не имел права взять у Игоря Валерьевича со стола даже пылинку. Для этого, правда, пришлось пожертвовать некоторым, особо активным, медперсоналом. И не забывать самому класть папки на стол медсестры, для того чтобы назначения все-таки доходили до больных.
«Истории болезней» вроде той, что открыл сейчас Игорь, он про себя называл «делами» – столько в них было напихано прямо-таки криминальных сюжетов. Перелистывая пожелтевшие страницы (не от старости пожелтели, от соплей этих конторских! Ну страна! Нейроцентр, один из самых крупных и сильных в Европе – не могут нормального клея выписать!), Игорь, хмурясь и улыбаясь, вспоминал все перипетии скромного псковского мужичка. Да, досталось тебе, Степан Ильич. Одних пункций спинного мозга пять штук сделали. Ну ничего, погуляешь еще, даже водочки, может, попьешь. Так-так, под аппаратом последний раз – неделю назад. Отлично.
Чувствуя, что непростительно долго задержался в отделении, Игорь торопливо черкнул несколько строк в графе «назначения», на бегу шмякнул «историю» на стол медсестры и понесся по коридору в лабораторию.
Комплекс Нейроцентра – прощальный подарок канувшей в Лету перестройки – являл собой сложную систему зданий, соединенных между собой подземными переходами и ажурными стеклянными галереями на уровне второго этажа. Внизу обитали в основном хозслужбы и неистребимые полчища кошек. Игорь никогда не пользовался этим путем, ибо уже через минуту нахождения в подвале у него начинало нестерпимо першить в горле от настоявшейся смеси прачечной, табака и кошачьих выделений. То ли дело – продефилировать в распахнутом халате (прочно укоренившийся шик всех научных сотрудников Центра) по наполненному светом прозрачному коридору! Мельком глянуть: как там, «тачку» не угнали? И, входя в лабораторию, уже иметь готовой тепленькую фразу: «Ну и ветер нынче, мужики!»
Игорь даже не повернул головы на ходу – хрен с ней, с погодой, – погруженный в свои мысли. Башка прямо гудит, того и гляди иголки и булавки из нее полезут, как у Страшилы.
Давай по порядку. День начался рано и плодотворно. Два постоянных клиента с утра, да еще на вечер записался Директор со своей дамой. Ох уж эти мне дамы! Игорь тут же вспомнил одну из причин своего ненастроения. Конечно, дурища вчерашняя со своей жалобой. Почти за два года работы с аппаратом это была первая недовольная. Сам виноват: не надо было с ней даже связываться. Видел же: пики смазанные, считай, и нет их, отрубилась она, правда, сразу, но потом на пределе работал, чуть-чуть удалось подцепить концентратором. Господи, как она вчера орала! Кажется, «шарлатан» – самое мягкое, что пришлось услышать. У, дура! Париж, оказывается, себе заказала. Романтическое путешествие! Игорь, чувствуя, что раскаляется, попытался разрядить обстановку, посоветовал ей играть в «Любовь с первого взгляда». А что? Вроде бы и комплимент отвесил. Хотя, если честно, эта особа – отличный типаж только для «Катастроф недели». Вот тут она уже и слюной брызгать стала. А сама Эйфелеву башню Эфельной называет, кастрюля! Эфельная-Вафельная! Выходит, их теперь еще и на интеллект придется проверять? Да пошла она! Вернуть деньги, и все. Возникать будет? Ничего страшного, ее антиреклама даже на пользу. Кто ей поверит? Такие же идиотки, как она. Ну и славно. Зато теперь Игорь, как никто другой, понимает истинный смысл выражения «мелкая душонка». Интересно, между прочим, что в интеграле у мужиков RS– и RV-пики гораздо ниже, чем у женщин, зато богаче WF и IF (о эта проклятая любовь к мудреным английским аббревиатурам! На самом деле все замысловатые закорючки на распечатках нейрограмм означают давно выведенное народом заключение: «баба, она сердцем чует!»).
Чаю надо попить.
Народ уже кучковался в чайной комнате, жадно поглядывая на пакет с бутербродами. Золотая все-таки жена у нашего завлаба. Каждый день заботливо заворачивает в кальку шесть бутербродов с сыром, посыпанных мелко накрошенной зеленью, то ли рассчитывая на аппетит Александра Иосифовича, то ли догадываясь, что шесть на двенадцать легче делить… В особо удачные дни, если Дуденков с Кружанской не успевают поссориться до обеда, они прогуливаются до ближайшей кулинарии и покупают огромный кусок пирога с творогом. Сегодня, кажется, уже успели поцапаться. Саши не видно, Лена нервно листает справочник. Ну и грохот! В комнате Дуденкова что-то шарахнуло, аж стаканы на столе звякнули и штукатурка посыпалась. Наверняка ничего страшного, нужно просто знать Сашу: если у него до вечера ничего не взорвалось, рабочий день, считай, потерян. Точно, стоит целый и невредимый посреди комнаты, клочки фольги, как конфетти, сверху сыплются, физиономия довольная:
– Классная штука – азид калия!
За чаем Игорь почти совсем отошел от гнусных мыслей по поводу вчерашней жалобы. Расслабился, прихлебывая крепчайший «Липтон» (лет десять назад полпачки грузинского в колбу насыпали), с удовольствием прислушивался к традиционной пикировке Дуденков – Кружанская. Неразлучная парочка всегда имела два самостоятельных и различных мнения по любому вопросу. Деликатнейший Александр Иосифович называл их Тяни-Толкай.
– Этот гад утащил у меня из сумки книжку Руфь Диксон, всю ее прочитал и теперь постоянно меня подкалывает! Я вот собиралась покупать черную кружевную комбинашку, а теперь не куплю!
Старший научный сотрудник Альбина (которую в лаборатории ласково называют то «горем в перьях», то «чудом луковым») настолько заинтересовалась, что даже перестала ковырять в зубах:
– Что, что это за книжка?
– Да старье. «Как стать чувственной женщиной». Олег Дмитриевич из ВЦ распечатал и притащил. У нас уже все давно прочитали.
– А можно мне?
Дуденков неприлично заржал. Неизвестно, что он подумал, но вот Игорь очень живо представил себе Альбину раскинувшейся на покрытой леопардовыми шкурами круглой софе под зеркальным потолком. Был в этой книжке такой образ. Тут же прикрыл рот рукой, постарался сдержаться, но вышло еще хуже – какое-то сдавленное рыдание. Умоляюще посмотрел на Кружанскую, но Лена невозмутимо пообещала:
– Конечно, Альбиночка, я тебе ее завтра принесу.
Лена, Лена, что же вы делаете? Разве можно давать женщине с таким огромным, глупым и любвеобильным сердцем, как у нашего «чуда», столь страшное оружие? Она же всю работу лаборатории парализует! Если и так, в моменты перманентного пробуждения Альбининого вулкана страсти к очередному сотруднику, умная, отзывчивая женщина, кандидат биологических наук, в одночасье превращалась в кусок безмозглого студня с глазами больной коровы!
Вбежала Людочка. Она никогда не пьет чай вместе со всеми, потому что бегает по магазинам. Давно уже и очередей нет, и график у всех свободный, но привычку в перерыве бегать (именно бегать!) по магазинам никак не изжить.
– Вот дура! – Сейчас Людочка закурит, отдышится и пояснит, к кому это относится. – Век не ездила на троллейбусе, черт меня дернул сегодня в него пихнуться. Сумки очень тяжелые были. Доехала до нашей остановки. Иду через парк, устала, ничего не вижу… И натыкаюсь на милиционера!
Все, продолжая улыбаться после разговора о чувственных женщинах, повернулись к Людмиле. Похоже, будет еще одна забавная история.
– Он мне говорит: «Гражданочка, проходите, не задерживайтесь». А у меня как раз ручка оборвалась. Я сажусь на скамейку, чтобы привязать, а он меня гонит! Я так разозлилась! Поворачиваюсь – а рядом старуха мертвая сидит! Ужас! Я вообще покойников боюсь. А эта еще худющая, глаза открытые – ведьма ведьмой… Леночка, у нас нет валокордина? Сердце сейчас выскочит! Ага, тридцать капель, не меньше. Да не в эту чашку, из этой Толик пьет!
Удивительная черта Людмилы – всегда и везде попадать в самую гущу событий. Если кому-то на голову падает кирпич, то обязательно человеку, идущему прямо перед ней. При этом рассказы сопровождаются корвалолом или валокордином, хотя, как подозревал Игорь, сердце у старшей лаборантки сильное, как у быка, и запросто может перенести не одну мировую катастрофу. К тому же она никогда не уходила с места событий, не разузнав все до мельчайших подробностей. Людочке охотно открывали душу милиционеры и сантехники, машинисты метро и врачи «Скорой». Старший лаборант из нее, по жизни, хреновый, но стань она журналистом – вполне могла бы затмить Невзорова.
– Ну, думаю, дожили: уже средь бела дня старух грохают! А лейтенант сказал, что нет, она с утра тут сидит, «труповоз» долго не едет. И никакое это не убийство, сама тюкнулась. Тоже ведь, собачья работа у мужика – труп сторожить! Я ему говорю: «Вы все-таки проверьте, может, ей яду подсыпали, сейчас пожилого человека из-за квартиры могут запросто на тот свет отправить, я сама… – Людочка сделала неудачную паузу, затягиваясь сигаретой, что позволило Дуденкову тут же встрять и закончить за нее: – …уже раза два так делала!»
Игорь по инерции посмеялся со всеми, чувствуя, как внутри все холодеет. Ерунда, мало ли старушек на Петроградской! Но уже понимал, что все попытки успокоиться будут напрасными. Там на скамейке сидит его милейшая Оксана Сергеевна. Проклятье! Что же произошло? Тьфу, да в таком возрасте могло произойти все, что угодно.
Игорь залпом допил свой чай и стал пробираться к выходу, как бы давая сигнал к окончанию посиделок. Народ задвигал стульями, загалдел. Перекрывая шум, Людмила продолжала кому-то рассказывать о своем сегодняшнем приключении. В коридоре Игоря окликнули, но он, не оборачиваясь, махнул рукой: потом, потом. Хватит на сегодня болтовни, надо бы и подумать немного. Вывесил на дверь изрядно потрепанную, но очень удобную табличку «Прошу не беспокоить» (прихвачена в качестве сувенира в таллиннской гостинице «Олимпия»). Железная гарантия того, что действительно не побеспокоят.
Для начала Игорь зачем-то подергал ручку сейфа, хотя прекрасно помнил, как утром положил туда деньги и тщательно запер. Там на верхней полочке покоятся две тонкие прозрачные папки, которые (хм, сейчас полтретьего?) через три часа превратятся в толстенькие (а может, и нет – зависит от купюр) пачки. До сих пор этот процесс доставляет Игорю удовольствие. И каждый раз неотвязно, как выделение слюны по звонку у собаки Павлова, всплывает бессмертный образ несчастного подпольного миллионера Корейко. Вот бедолага! На таких деньгах сидел, а пожить как человек не смог!
Нет, нет, подожди, сейчас не до этого. Слушай, а с чего ты взял, что умерла Оксана Сергеевна? Утренний сеанс прошел спокойно, я сам проводил ее до выхода, выглядела она прекрасно, умиротворенная такая, благостная. У тебя, брат, уже крыша, по-моему, едет. Слышал, что Людмила сказала? «Старуха худющая». Если, по-твоему, Людецкая была худющая, тогда наша Альбина – Брижит Бардо! Ну все, успокоился?
Ах как Игорь ненавидел этот внутренний голос – порождение то ли нечистой совести, то ли формальной логики. Ведь ни разу не успокоил, а даже наоборот. Если уж начал выстраивать свои вонючие доводы, значит, все: виноват и не оправдывайся.
Действительно, в самых первых экспериментах наблюдалось сильнейшее истощение пациентов, более двух минут находившихся под действием аппарата. Именно тогда и появился термин «скоротечная дистрофия», не имеющий никакого отношения к медицине. Нет, все равно не сходится. Старушка получила нормальную, рассчитанную по прописи, дозу SD-стимулятора. Вот, черт побери, чем же она ТАМ занималась? Выходит, чего-то не учел. Теперь и не узнать. На всякий случай Игорь достал из сейфа утреннюю распечатку Людецкой. Все спокойно. Суицидные на нуле, RS – как всегда, громадные (вот с кем работать было приятно), WF, IF, RV – да что там проверять, Игорь все это помнил наизусть. Ну и ладно. Значит, к нему никаких претензий быть не может. А вот распечатку надо бы уничтожить. На всякий случай.
Игорь аккуратно сжег бумаги под вытяжкой, выкинул пепел в ведро и тут поймал себя на том, что, несмотря на засевшую глубоко внутри тревогу, улыбается. Бог видит, не желал он смерти добрейшей Оксане Сергеевне, а даже совсем наоборот: всячески поддерживал ее. Недаром недели две назад Людецкая сама призналась:
– Благодаря вам, Игорь Валерьевич, я поняла, каким может быть счастье.
Вот за эту-то благодарность и предстоит теперь побороться. Судя по некоторым намекам, семейка там веселая, просто так кусок изо рта не выпустят. Ну да и у нас зубы крепкие. Посмотрим, кто кого. Как там Фокс говорил? «Для меня жизнь без риска – что еда без соли»? Вот-вот. Абсолютно с ним солидарен.
Выходя из комнаты, он столкнулся с замшей по науке Марьяной Георгиевной Пальмо (исключительно по созвучию союзники за глаза называли ее Пальмой, а соперники – Бельмом). Крупная, некрасивая дама, она всегда ходила по коридору вразвалку, как балтийский матрос, а говорила с каким-то неуловимым акцентом.
– Иго-ор Валерьевич! До-обрый ден! Вы толко полюбуйтэсь, как они над нами изгалаются! – В руках у Марьяны глянцево блестели яркие бумажки. Игорь тут же выразил живейший интерес, потому что весь Нейроцентр считал его любимым питомцем Пальмы. – Это приглашэние на нэйробиологическую школу в Нассау!
– Добрый день, Марьяна Георгиевна, а кому приглашение?
– Вам, мне и Добкину.
– Как же они, простите, изгаляются?
– А вот так, коллэга! Вам извэстно, гдэ находится Нассау?
– В Германии? – робко предположил Игорь, не поднимая глаз.
– Увы, мой друг. Нассау – это столица Багамских островов! – Марьяна Георгиевна всерьез считала, что настоящий талант должен быть голодным (и холодным) и что любые занятия наукой на широтах ниже пятидесятой суть баловство и профанация. – Но мало того! Они прэдлагают нам самим оплатит дорогу и питаниэ!
– Действительно ужасно! – Игорь старательно изобразил на лице сдержанную скорбь русского ученого, которому гордость не позволяет требовать за свои труды презренных денег. – И дорого это, интересно?
– Возмит-тэ! Сил нэт дэржат в руках эту гадост! – Пальма сунула ему в руки яркие буклеты и, попрощавшись, как обычно, кивком головы, уплыла.
Ой, и делов-то! 2300 баксов дорога и еще двести – оргвзнос! Что еще пишут? Размещение: гостиница четыре звезды, семинары по утрам, вечером – культурная программа (Господи! Программа на Багамах! Звучит как поэма), а также «…будем рады принять Ваши тезисы для участия в научной программе школы и оргвзнос до 15 октября…». А картинки-то, картинки! Пальмы волосатые, на море – ватербycы и серфинги всякие, девчонки шоколадные около купоросных бассейнов коктейли тянут… Правильно, Марьяна Георгиевна, «изгаляются». Вот возьму, наложу всем кучу на голове: переведу бабки через «Crеdit Lyonnais» и пошлю тезисы факсом! Ведь, на самом деле: не Корейко же я, чтобы бесполезно таскать в коробке из-под папирос «Кавказ» десять тысяч рублей. А еще… еще можно выставиться и оплатить дорогу для Добкина и Пальмо.
У Игоря аж в животе защекотало от этой шикарной и безумной идеи. С одной стороны, он прекрасно понимал, что инстинкты добропорядочного советского гражданина (что поделаешь: страны нет, а инстинкты остались!) не позволят, не дадут вырваться из собственного страха… Вот сейчас достану из сейфа 7500 баксов, отвезу оргвзнос в «Лионский Кредит» на Невском, оттуда живенько – на Гороховую, закажу билеты («…будьте добры, три – до Нассау, туда и обратно!» – «Вам через Рейкьявик или через Сеуту?» – «Мне через Крыжополь!») и поеду домой – плавки стирать. Смешно? Мне – нет.
Вовремя оторвав Игоря от мучительных сомнений, по громкой напомнили:
– Игорь Валерьевич, через десять минут вам в «оздоровиловку»!
Кто ж это такой заботливый? И не определишь. Два раза уже заказывали новый селектор, потому что старый все голоса трансформирует в какое-то загробное хрипение.
– Иду, иду. – Игорь достал папки, аккуратнейшим образом закрыл сейф и вышел.
Действительно, через четверть часа начинался прием в дочерней фирме. Весь первый этаж старого корпуса занимал оздоровительный центр «Фуксия и Селедочка». Название, безусловно, необычное, но веселит клиентов страшно, привлекая широкие массы обывателей. Ведь и они наконец дожили до понятия «здоровый образ жизни». И оказалось, что это не только «хорошенько выспаться», «не больше пяти сигарет в день» и «месяц не пить», а еще и тренажеры, шейпинг, массаж, фитобар и прочие приятные вещи не реже двух раз в неделю. Если кто-то все же интересуется, почему «Фуксия и Селедочка», отвечаем кратко: условие спонсора. У богатых свои причуды.
Директор уже ждал в холле, сладко улыбаясь. Чего это он сегодня такой довольный? А-а-а, ну конечно, они с дамой-с. Рядом стояла, растопырив глаза, вульгарнейшая девица с изумительными ногами.
– Привет, док. Это Илона. – Ослепительная улыбка на сто двадцать зубов и зачем-то жеманное подобие книксена.
– Здравствуйте, здравствуйте, проходите, пожалуйста. Вы ведь у нас впервые? Что будем делать?
– Док, мне как обычно, а ей сделайте по полной, добро?
– Конечно, пожалуйста. Галина Федоровна, – обратился Игорь к администраторше, – оформите девушке массаж, джакузи и солярий. После этого отправляйте ко мне.
– Хорошо, Игорь Валерьевич. Свои счета вы сами оформите?
– Да, не беспокойтесь. – Могла бы и не спрашивать, бумаги кабинета психологической разгрузки всегда в порядке, по 32 500 с человека, рублик к рублику. Так ведь и труд-то нелегкий – стрессы снимать.
Игорь сделал приглашающий жест и направился в конец коридора. Юрий чуть замешкался, видно напутствуя свою даму, но почти сразу догнал его. Прозвище Директор родилось еще во время самой первой их встречи, когда новый клиент, назвав свое имя, с нажимом добавил: «Коммерческий директор», хотя Игорь не интересовался его местом работы.
– Давненько я у вас не был, док. – Очень любит пообщаться. И страшно сам себе нравится, когда произносит «док».
Игоря каждый раз так и подмывало отрезать: «Да какой я тебе „док“, пень шершавый!» Потому что именно такое ощущение – мохнатости-шершавости – вызывал в нем этот богатенький клиент. О подобных Ильф в «Записных книжках» писал: «Такой безграмотный, что представляет себе бактерию в виде большой собаки».
– Да нет, почему же, если мне не изменяет память, посещали четыре дня назад.
– Правда? А мне показалось… Собачья жизнь, так за день намотаешься – будто неделю пахал! Очень устаю.
– Понимаю, понимаю.
Беседуя в таком приятном ключе, они подошли к двери с надписью: «Кабинет психологической разгрузки».
Интерлюдия III
– Юрий, вы меня слышите?
– Да.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально.
– Сосредоточьтесь. Вы все помните, как это было в прошлый раз?
– Да, помню.
– Расслабьтесь. Я начинаю считать. Когда я скажу «пять», вы уснете. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
– Отбываете в отпуск, капитан-лейтенант?
– Так точно, товарищ контр-адмирал!
– Да не тянитесь вы так… Давайте без чинов.
– Есть без чинов, това… виноват, Александр Андреевич.
– Что ж, отпуск – это хорошо. Заслужили, заслужили, ничего не могу сказать… – Контр-адмирал Михеев, командующий Шестой минной дивизией Российского Космического Флота системы «Дзинтарс», выглядел именно так, как положено старому космическому волку, – высокий, сухопарый, с блестящей пересаженной кожей на пол-лица. Еще когда он был зеленым лейтенантиком и командовал своей первой в жизни торпедной калошей, командир конвоя отправил его в разведку – проформы ради! – к одной пустой, никчемной планетке. Послал для очистки совести. И лейтенантик Михеев напоролся там на отряд в шесть динарийских рейдеров. На предложение капитулировать поднял сигнал «Погибаю, но не сдаюсь!» и принял бой. Конвой вовремя получил предупреждение и успел вызвать подмогу. А от торпедного катера уцелела лишь спасательная капсула с одним человеком – лейтенантом Михеевым.
Он честно оттрубил двадцать пять лет и семь полновесных кампаний в Дальних Секторах. Витое адмиральское золото его погон было заслужено не связями в штабах и устраиванием пикничков с девочками для высокопоставленных проверяющих из Морского министерства, а тяжелыми боями, каждодневным изматывающим трудом. Адмирал не отсиживался в тылу. Шестую минную он водил в бой сам, несмотря на постоянные нагоняи из штаба флота.
– За успешную проводку «Святой Марии» я представил вас, Юра, к офицерскому «Георгию» первой степени. Так, небольшое дополнение к отпуску.
– Служу…
Адмирал знал цену орденам. И знал, что никакая раззолоченная побрякушка не заменит солдату ОТПУСКА.
– Оставьте высокий штиль для парадной церемонии и киношников. Даю вам слово, если представление пройдет Рождественского, к нам сюда налетит целая… – адмирал недовольно поморщился, – целая орава этих шакалов. Как же, наследник древнего аристократического рода становится полным георгиевским кавалером! Первый в моей дивизии! Госпитальный корабль невредимым проведен мимо жжаргских заслонов! Спасено больше двух тысяч раненых! Пятьсот детей!.. Два вражеских фрегата уничтожены, тяжелый крейсер «Ипидохон» выведен из строя минимум на полгода!
– Александр Андреевич…
– А почему, собственно?! – возмутился адмирал. – «Георгия» заслужили? Заслужили. Вы, Юра, мой лучший офицер. Я всегда хвалю в глаза и ругаю в глаза. Не знали? Ваш «Стремительный» – лучший корабль дивизии, даром что самый мелкий.
– Благодарю за доверие…
– Знаю, знаю, должность-то у вас самое меньшее капитана второго ранга… Погодите, погодите, голубчик, – Михеев вдруг хитренько подмигнул, – будет вам и кавторангство.
Что-то Батя, как зовут контр-адмирала его подчиненные, ныне щедр. Не иначе как наступление наши планируют. И то верно – сколько уж отступать можно? Ничего, небось без меня не начнут. Фиг бы Андреич мне тогда отпуск подписал.
– Все, хватит о службе! – Адмирал с отвращением оглядел бар. Экзотические напитки в зеркальной стойке предназначались исключительно для вышестоящих комиссий. Сам адмирал всему на свете предпочитал спирт. Тот самый, девяностовосьмиградусный, в неимоверных количествах выписываемый Шестой дивизией со складов интендантства «для протирки контактов аппаратуры ракетного наведения». – Куда собираетесь направиться? Домой, в имение?
Капитан-лейтенант по имени Юра кивнул, смотря на старого вояку кристально честными глазами. Вообще-то он собирался на Аваллон, планету-курорт (и, разумеется, по совместительству – планету-бордель), но душку Андреича огорчать такими пустяками не следовало. Сам адмирал, примерный семьянин, на дух не переносил кобелячества. В его представлении достойный офицер, получив двухнедельный отпуск (не включая дорогу), прямо-таки обязан был направить свои стопы к родительскому порогу, дабы упасть в объятия целой оравы ликующих родственников различного калибра и степени дальности. Славный мужик Андреич… Под трибунал пойдет, а своего офицера не выдаст. Или, скажем, ежели миноносника на «губу» патруль десантуры крапчатой укатает, Андреич до морского министра доберется, невинность своего доказывая, – и притом неважно, пусть даже офицерик его и пьян был в доску.
– Будете на Земле-матушке, наверняка через Москву поедете. Так не сочтите за труд, занесите моим, будьте ласковы… – Адмирал приложил ладонь к дактилоскопическому замку личного сейфа. Бронированная дверь открылась. В руки Юрию лег небольшой, но увесистый пакет. – Дочка старшая собирает, – словно извиняясь, пояснил Михеев. – Кремневые бабочки там… с Аргонавтики…
– Передам лично, в собственные руки, – заверил Батю капитан-лейтенант, с тоской прикидывая, во сколько потерянных суток с веселыми потаскушками обернется ему сия адмиральская просьба.
«Надежда», грузопассажирский челнок, могучими ветрами мобилизации занесенный в Дальние Сектора и поименованный в реестре кораблей Флота системы «Дзинтарс» как «судно тылового обеспечения, невооруженное», набирал скорость судорожными, рваными рывками. При каждом рывке Юрий болезненно морщился. За такое качество настройки гравикомпенсаторов старшину этого расчета следовало как минимум упечь на гауптвахту, а как максимум – сорвать нашивки и отправить в штрафбат. Блин, крысы тыловые. На Шестой минной каждый за двоих вкалывает… некомплект экипажей пятьдесят процентов… а тут у пилота рожа только что пополам не трескается. С дальсекторской пайки такую ряху не наешь. Значит, берет… или скорее всего приторговывает. Знаем, знаем, небось тайничков за обшивкой хватает…
Праведный гнев капитан-лейтенанта Юры странным образом сочетался с неколебимой убежденностью, что ЭТИМ нельзя заниматься только ДРУГИМ. А вот ему как раз можно. Зато на «Стремительном» движки тянут, словно вчера с завода, все навигационные вычислители – самоновейшие, а теперь вот еще и секретный противоракетный комплекс поставили, один на всю дивизию пришедший. Все это, браток, денег стоит. На войне как на войне. Но не урвешь себе новый сверхдальний распознаватель – превратится твой кораблик завтра в тучу радиоактивной пыли. И поминай как звали. Не накормишь экипаж перед скрытным минированием астероидного пояса стимуляторами, витаминами всякими их не накачаешь – ошибется наводчик, или там связист, или дальномерщик, и опять же пиши пропало. Линейные крейсера на выручку к такой мелочевке не пойдут. Вот и берешь с контрабандистов долю. Сам три лайбы с товаром гоняешь. И на аваллонских девочек хватает, и кораблик твой в полном порядке. Команда боготворит. Андреич собирался было на повышение двигать – командир «Ужасного» на крейсера перешел, – а «Ужасный» – это, я вам доложу, второй лидер в дивизии, после батиного «Ташкента», скорлупка раза в три «Стремительного» побольше. Так на «Стремительном» шапку по кругу пустили, собрали, сколько могли, и писарю в штабе сунули. Ну, тот в ведомости капитан-лейтенанта и пропустил… Потом, конечно, повинились, сучьи дети.
Загнусавил интерком: «Всем пассажирам… бур-бур-бур… оставаться на местах до окончания… быр-быр-быр… ыковки с… нером „Монголия“…»
Ага! «Монголия»! – это хорошо. За пять дней дороги можно неслабо оттянуться. И с борта этой самой «Монголии» всегда прет такая радиомешанина, что твои, Юрасик, приказания тихонько ползущим лайбам никто и не заметит…
Разумеется, «Надежда» тащилась через пространства не одна. За ней следом топали три тяжелых буксира, с натугой волокущие здоровенные контейнеры, и легкий сторожевик охранения.
Корабль электронного подавления, «дымарь» по-местному, который любые посудины, от спаскапсулы до ударного авианосца, прячет не хуже, чем гоуст-генератор, на такую мелочевку, как наш конвой, нипочем не дадут. «Дымари», они штаб прикрывают. После того как надрали нашему Рождественскому задницу жжаргские спецназ-гоусты, корабли-невидимки навроде древних подлодок, с тех пор ни один из маскировщиков от штаба не отходит. А конвои? – да как хотите. Сторожевичок вам без имени, с одним номером, и будьте довольны. А что он может? Гоустов, особенно этих, старого типа, ну, серий VII и еще IX, он, пожалуй, отгонит. А ежели кто посерьезнее – XXI серия в особенности, – так можно сразу по капсулам разбегаться. У этой распроклятой «двадцать первой» скоростенка в гоуст-состоянии поболее, чем у нашего сторожевичка в обычном космосе. И вооружение соответствующее. Мой «Стремительный» – особенно с новым радаром – по шеям, конечно, и этому хваленому «очку» понастучал бы… Но чего нет, того нет. Хоть такому прикрытию радуйся.
Ревун «тревоги» взвыл, со всего размаха врезав звуковой волной по перепонкам. Юрий подскочил в кресле. Все иллюминаторы «Надежды» после мобилизации, разумеется, наглухо заварили броневыми плитами, но один общий экран на весь пассажирский салон таки оставили. И сейчас на этом экране представленный к четвертому «Георгию» капитан-лейтенант на кавторангской должности, командир «Стремительного». Юра видел, как уже в оптическом радиусе поражения из невидимости вываливались корабли жжаргов. Солидно, ничего не скажешь. «Дымарь» со здоровенным конусом антенны-подавителя, танкер сопровождения, лоцманский катер (издалека, верно, топали!) и – «здравствуйте, товарищ Коган, пожалуйте бриться!» – четверка их рейдеров. Скорость у них – почти как у эсминцев, а вооружение – тяжелому крейсеру впору. Брони, правда, почти нет… ну да там, где они действуют, броня и не требуется.
«Прорвались, значит…» – отрешенно подумал Юрий, глядя на экран, словно все происходящее не касалось его ни в малейшей степени. Раз прорвались с «дымарем» – значит, минно-артиллерийская позиция, до сего времени надежно прикрывавшая тылы русского флота в системе с дурацким кодовым названием «Дзинтарс» (духи такие есть вроде…), прорвана и даже неуклюжие жжаргские увальни – «дымари», которые без прикрытия любой мальчишка расстреляет из рогатки, – могут спокойно проходить до баз снабжения, ремонта и всего прочего, при отсутствии коего славному флоту очень скоро придется подорваться на собственных торпедах, чтобы не достаться врагу…
Номерной сторожевичок задергался. Верхняя лазерная башня крутанулась навстречу жжаргам. Эх, калоши тыловые, да разве ж так сейчас надо…
Рейдеры ответили сторожевичку великолепным презрением. Только один из них походя плюнул в него струей плазмы. Как эти гады ухитряются ее получать, да чтобы она не хуже лазерного луча била, один бог Галактики ведает. Ну что, конец нашему стражу?.. Нет, смотри-ка, успел экран отстрелить…
Между кораблями в пустоте полыхнуло. В глубоком вакууме нечему гореть и взрываться, но вот когда щит сталкивается с плазменным снарядом жжаргов – это зрелище незабываемое. Любимый кадр фронтовых кинооператоров.
Ослепительно белая точка на миг исчезла в пепельно-серой разворачивающейся завесе мягкого щита. Жжарги подошли слишком близко, командир сторожевика стрелял экраном скорее всего наудачу, но… она ему таки улыбнулась. На время.
А затем чернота обратилась в дивный многоцветный клубок прянувших в разные стороны огненных змей. Кто знает, почему так выходит и какие глубокие физические законы обязывают пламенные струи окрашиваться во все цвета радуги?.. Но вот обязывают, однако…
Только теперь Юрий понял, не услышал, а именно понял, что в салоне вопят женщины. Нервы сдали даже у видавших виды медсестер, так что же говорить о штабистках-шифровальщицах, связистках и прочих, отродясь не бывавших вблизи передовой!
Один из рейдеров решил все-таки задержаться и расправиться со сторожевиком. Но деталей капитан-лейтенант уже не видел. Сбросив привязные ремни, он бежал по узкому проходу между кресел к двери, над которой мерцал транспарант: «Экипаж».
По правилам, рубка должна быть наглухо загерметизирована и отделена от пассажирского отсека толстой, запертой на все замки бронедверью. Однако на «судне тылового обеспечения, невооруженном» формальности соблюдались не столь строго. Личного браслета с кодом командира корабля боевого класса оказалось достаточно. Замок утробно всхлюпнул неисправной, подтекающей гидравликой, и Юрий оказался в рубке.
У него оставалось не более минуты. Именно столько нужно было жжаргским рейдерам, чтобы выйти на линию огня, расстрелять контейнеровозы-буксировщики и выслать штурмовые группы для захвата челнока.
Толстый пилот, худой очкастый штурман и еще пара бледных членов экипажа «Надежды» воззрились на внезапно появившегося у них за спинами капитан-лейтенанта, точно на привидение. Браслет-опознаватель уже выдал на дисплеи челнока исчерпывающую информацию о Юрии.
– Отстрел пассажирского отсека! – заорал Юрий прямо в жирную рожу пилота. – Живее, сволочь!
– Не предусмотрено… конструкцией… – раздался ответный лепет, и тут Юра увидел, что рука второго пилота уже легла на красную рукоять катапульты, катапульты, что вышвырнет в пространство саму рубку с ее обитателями, оставив неуправляемый челнок беспомощно дрейфовать в пространстве. Времени разбираться не было. Юрий попросту врезал трусу ребром ладони по горлу, а когда тот отключился, одним движением сорвал крышку с блока управляющих контуров бортового вычислителя.
Даже если строители «Надежды» не предусмотрели возможности аварийного отстрела пассажирского отсека (хотя обязаны были, на случай неуправляемой реакции в двигателях), при мобилизации на челнок не могли не поставить «комплекта последней надежды». Неужели эти олухи, по недоразумению именуемые пилотами и штурманами, об этом не знают?..
Оказалось, что не знают. На «Надежде» НЕ БЫЛО ни катапульты для пассажиров, ни даже жалкого устройства «последней надежды». Не было ничего, кроме маневровых двигателей… да смекалки капитан-лейтенанта.
Юра размышлял секунд пять, не больше. А потом, обжигаясь, плюясь и чертыхаясь от боли, принялся рвать из гнезд контакты, скручивая разноцветные провода каким-то совершенно немыслимым образом. Никто не мог понять, в чем дело… и это было хорошо, потому что иначе Юрий немедленно получил бы луч лазера в затылок и его не спасли бы даже капитан-лейтенантские погоны.
Юрий кожей чувствовал скрестившиеся на «Надежде» прицельные линии жжаргских комендоров. Залп последует через несколько секунд… А пальцы, как заведенные, крутят и крутят провода.
Краем глаза он успел заметить, что отставшему рейдеру жжаргов надоело палить по верткому сторожевичку, и в сторону охранного кораблика последовал дружный бортовой залп. Юрий ждал всесокрушающего взрыва… Но вместо этого вокруг рубки сторожевика пространство заполнилось серым туманом от рвущихся останов-снарядов, именовавшихся на кораблях Шестой минной попросту «дурками».
Останов-снаряды не несли в себе мегатонных боеголовок. При их подрыве срабатывал разовый генератор каверзно свернутого психополя, в результате чего экипаж атакованной посудины превращался, мягко говоря, в стадо законченных кретинов.
– И-и-и-и!!! – тонко, по-поросячьи, завопил кто-то рядом. Не поймешь уже, то ли второй пилот, то ли штурман.
Юрий хотел было рявкнуть на труса… Но в этот миг его пальцы соединили наконец последний из контактов.
Сильный взрыв сотряс корпус «Надежды». Включенные в обход всех контрольных и аварийных цепей, маневровые двигатели чуть не захлебнулись от переизбытка энергии. Даже ненасытные утробы камер дожигания не справились с нахлынувшим изобилием топлива. И в тесном, ограниченном пространстве закрытых броневыми заглушками дюз грянули взрывы. Челнок разломило пополам. На его месте вспухло багровое, плюющееся огнем облако. Для наводчиков жжаргских кораблей все было ясно. Кто-то из них пальнул-таки первым, не дожидаясь команды. Бортовые компьютеры рейдеров аккуратно пометили «Надежду» знаком «пораженная цель» и более не обращали на нее никакого внимания.
И один только каплей по имени Юра знал, что вызванный им взрыв был строгонаправленным, что пассажирский салон, аккуратно загерметизированный исполнительными автоматами, силой этого взрыва отброшен далеко от жжаргских рейдеров и, более того, уже классифицирован врагом как «обломок небоеспособный», а раскаленное прометаллизированное облако, в которое обратились двигательный и грузовой отсеки, надежно блокирует жжаргские сенсоры… хотя бы на время, которое он, Юрий, должен использовать до конца.
Рубка «Надежды» летела уже по инерции. Никто не озаботился включить ее собственные маломощные движки. Этого сейчас и не нужно. Пусть жжарги поверят, что на пораженном челноке не осталось ничего живого. А вот ему, Юрию, пора на выход. Сторожевик прекратил стрельбу… и это значит, что жжарги вот-вот вышлют штурмовые группы.
– Скафандр с ракетным ранцем! – коротко приказал Юрий.
– Есть, каплей! – мгновенно откликнулся штурман. Очевидно, до экипажа злосчастной «Надежды» начало-таки доходить, что ворвавшийся в рубку полусумасшедший офицер спас-таки пассажиров челнока, обманув жжаргов ложным взрывом…
Каждое движение отработано до абсолютного автоматизма. Левый рукав… правый рукав… первая гермозастежка… вторая… теплоизолянт… Отражательный слой… Броня… ранец… резак… Все!
– Наше вам с кисточкой, – бросил через плечо Юрий, шагнув в пустоту с порога крошечного аварийного шлюза.
Пинок мощного ранцевого движка швырнул его к беспомощно дрейфующему сторожевику. Жжарги это наверняка засекут, но… Что делать, может, решат, что на расстрелянном челноке кто-то случайно уцелел.
Автоматические буксиры тем временем продолжали невозмутимо толкать толстопузые контейнеры. Жжарги уже не стреляли. Оно и понятно – зачем? Добыча сама шла в руки. Враги жадно охотились за любыми земными устройствами – их собственная наука изрядно отставала, зато на основе захваченных образцов могла создать прямо-таки поразительных монстров. Вроде той же плазменной пушки, например…
Глазомер не подвел. Магнитные захваты намертво прилепились к изъеденной космической коррозией броне сторожевика. Теперь осталось пробраться внутрь… Так, где тут у нас шлюз?
Офицерский опознаватель Юрий надел на запястье скафандра. Хорошо хоть додумались сделать браслет безразмерным… Ага, вот и шлюз. Ну, помогайте, святые угодники! Юрий вжал камень-излучатель в приемное гнездо и активизировал программу-пароль.
Браслет превратился в универсальный передатчик, выплюнувший коротким кодированным пакетом всю информацию о человеке-носителе. Личный номер… имя… хромосомный код… набор экспрессирующихся белков главного комплекса гистосовместимости… химический индекс пота… рисунок радужки глаз…
Все боевые компьютеры флота были снабжены подробнейшей базой данных на весь офицерский состав. При малейшей угрозе захвата корабля срабатывала программа самоликвидации этого блока памяти – настолько простая и дубовая, что с ней не могли справиться никакие системы электронного подавления. И сейчас Юрий молил Бога, чтобы эта программа еще не сработала. Кстати, захват такого браслета-опознавателя ничего бы жжаргам не дал – умное устройство отлично разбиралось в том, кто сидит в скафандре, и проводило свое собственное сканирование носителя. При малейшем несовпадении данных, заложенных в память опознавателя, и тех, что давало обследование, браслет тотчас же взрывался. Немало и жжаргов, и различных предателей поплатились жизнью, пытаясь воспользоваться снятыми с раненых опознавателями. С раненых, только с раненых – потому что как только сердце Юрия перестало бы биться и клетки мозга начали погибать от кислородного голодания, в браслете активизировалась программа самоуничтожения.
Дверь шлюза дрогнула. Юрий не выдержал – перекрестился.
Команда сторожевика, как и следовало ожидать, пребывала в отключке. Сонный газ. Командир делал все, чтобы спасти своих. Под действием сонного газа вызываемые останов-снарядами патологические изменения в центральной нервной системе могут еще оказаться обратимыми…
Юрий не снимал скафандра. Перешагивая через распростертые на полу тела, ринулся в рубку. Нет, какая ж это все-таки удача, что тупоумные жжарги стали стрелять останов-снарядами!..
С размаху бросился в кресло офицера наведения. Пенная подушка застонала, раздаваясь и тщась вобрать в себя громоздкий скафандр. Запараллелил себе на пульт всю корабельную телеметрию. Вызвал сводный блок оружия и двигателей. И то и другое было в полном порядке. Правда, в графе «экраны» красовался гордый нуль… Ну да ничего.
Жжаргские рейдеры застопорили ход. На экранах было видно, как из распахнувшихся десантных люков вываливаются перехватчики и «тяни-толкаи» – сборщики добычи. Но Юрия в тот миг интересовало совсем не это. Фокусирующие системы палубной башни развернулись. Спаренные лазеры (Господи, рубиновые! Это сколько ж им лет?.. Правда, довольно-таки мощные) взяли на прицел неуклюжий «дымарь», рядом с которым прохлаждался пузатый танкер. Танкеры у жжаргов забронированы не хуже мониторов… так что мы по ним стрелять не станем, а выстрелим мы во-он туда…
В атмосфере луч рубинового лазера с длиной волны 694,3 нанометра виден как красная черта. В вакууме же, естественно, никакой черты не появилось – только на баллистическом экране перед лицом Юрия. Там, на этом экране, алый росчерк, словно плеть, хлестнул по дрожащей от напряжения антенне-подавителю «дымаря» – даже сейчас тот работал на полную мощность, прикрывая рейдеры.
Внутри сторожевика башня заполнилась облаками испаряющегося жидкого азота, вырвавшегося из системы охладителей. Высокая мощность твердотельного лазера требовала и соответствующего отвода паразитного тепла.
Следующий импульс можно будет выпустить лишь через сорок секунд… и эти сорок секунд следовало использовать на полную катушку.
Нажатие кнопки – и из-под брюха сторожевика рванулись ракеты. Не простые – каждая из них являла собой мощный одноразовый рентгеновский лазер с ядерной накачкой, очень грозное оружие, против которого бессильны все противоракетные системы. На сторожевике таких игрушек было шесть, и две из них Юрий истратил на жжаргского «дымаря».
Вторая лазер-ракета оказалась лишней. Пораженная лучом антенна-подавитель, до краев накачанная энергией, что гнали в нее генераторы жжаргского «дымаря», вспыхнула, точно пук соломы. По ажурной решетке скользнули белые искры разрядов, на мгновение превратив антенну в подобие сказочной новогодней елки. А затем борт «дымаря» разворотил первый взрыв.
Дело было сделано. Без конуса невидимости, который создавал «дымарь», рейдерам жжаргов далеко не уйти. Сейчас, сейчас… SOS-сигнал гибнущей «Надежды» вырвался из электронного плена, из наброшенных антенной-подавителем оков, и помчался по линии аварийных буев к патрульной базе. Линейный крейсер «Наварин» уже должен получить полную картину случившегося… Не позже чем через минуту он даст полный ход. А с ним – целая эскадра сопровождения. И тогда жжаргам не поможет даже хваленая быстрота их рейдеров… Против сверхмощных ракет и лазеров «Наварина» им не устоять.
Первая из выпущенных Юрием рентгеновских лазер-ракет хищно повела носом – ее система самонаведения и фокусировки настраивалась на рваную рану в борту «дымаря» – и отдала приказ на подрыв инициирующего ядерного заряда. Миг спустя из пробоины в корпусе жжаргского корабля вырвалось пламя; и почти тотчас же огненная волна прокатилась по всем его внутренностям, выжигая все на своем пути. Корпус утратил сверкающий серебристый цвет, разом почернев, точно его залили сапожной ваксой.
Второй рентгеновский луч прошил уже мертвый корабль. Все. На борту «дымаря» больше нет ничего живого.
Следующие четыре ракеты Юрий выпустил залпом, одновременно давая машинам полный ход. Командиры рейдеров, разумеется, понимают, что обречены. Но прежде чем сдаться, они наверняка постараются свести счеты с этим донельзя дерзким сторожевиком…
Здесь, в планетной системе, ни жжарги, ни Юрий не могли уйти в аутспейс. Оставалось только одно – затеять смертельную игру, уповая лишь на маневренность сторожевика. Если, конечно, вытянут движки…
Движки вытянули. Сторожевик метнулся в сторону мертвого «дымаря». Танкер в панике разворачивался. Юрий успел прикрыться его корпусом. Однако тут оказалось, что на жжаргских рейдерах кое у кого не выдержали нервы – точнее, то, что нервы им заменяло.
Четыре лазер-ракеты угостили-таки лучами каждый из рейдеров. Итог – три пробоины; четвертый, ушедший дальше всех, успел дать залп пылевыми гранатами, окутав себя густым облаком мелкодисперсной свинцовой пыли, поглотившей значительную часть жесткого рентгеновского излучения. Рейдеры, бросив на произвол судьбы захваченные контейнеры, дружно дали полный ход. Даже потеряв электронный «колпак», они сохраняли шансы уйти – если не лишатся танкера.
Для очистки совести Юрий пару раз выпалил по тихоходной пузатой посудине – без всякого эффекта. Лазеры сторожевика не могли причинить серьезного ущерба толстой зеркальной броне танкера. Оставался еще легкий противоракетный комплекс «Зима», но его боезапас стоило поберечь для рейдеров.
Р-раз! Все приборы контроля в один миг зашкалило. Плазменный заряд прошел совсем рядом. Комендоры у жжаргов всегда были неплохие. Надо ж – рискнули, несмотря на то, что их танкер вертится совсем рядом…
Маневрируя, Юрий некоторое время продержался возле жжаргского заправщика. Невооруженный, он ничего не мог сделать с вертким русским сторожевиком; однако рейдеры умело и быстро брали корабль Юрия в кольцо.
Капитан-лейтенант вздохнул. Если помощь не придет… ему останется только подорвать сторожевик вместе с собой и всей спящей командой. Попадать живыми в лапы жжаргов нельзя. Это хуже смерти. Намного хуже.
Смертельный танец сторожевика закончился прямым попаданием плазменного шара, от которого не спасли ни маневренность, ни скорость. В двигательном отсеке взревело пламя. Потеряв ход, кораблик понесся по роковой, последней орбите… с которой сойти уже не мог.
Пот заливал глаза. Разум отказывался понимать – неужели это все? Пальцы, лежащие на красной кнопке самоликвидации, не дрожали. Юрий, зажмурившись, мысленно отсчитывал секунды. Если жжарги решили отомстить…
Репродукторы внезапно ожили. Исковерканный нечеловеческий голос жжаргского речевого синтезатора бубнил казенно-правильные фразы. Юрию предлагали сдаться.
Что ж, правильное решение. Последняя надежда жжаргов ускользнуть от «Наварина» – это захваченные заложники. Командование сделает все, чтобы освободить своих людей. Чем жжарги и надеются воспользоваться…
И тут передачу оборвал мощный и чистый голос «Наварина». Обмирая, Юрий увидел, как прямо перед ним из невидимости выплывал громадный крейсер – краса и гордость Адмиралтейских верфей Санкт-Петербурга, новейшая боевая единица Флота системы «Дзинтарс», к сожалению, слишком ценная единица, чтобы посылать его на действительно опасные операции. «Наварин», первый из линейных крейсеров своего класса, имел собственную гоуст-систему без внешней антенны, совершенно секретное устройство, запущенное в серию совсем недавно…
– «Наварин» к борту «Эн полсотни первый». Приказываю покинуть корабль. Вы на линии прицеливания рейдеров. Немедленно покинуть корабль. Все в спаскапсулу. Мы вас подберем. Мы вас подберем… Верещагин, уходи с баркаса, кому сказано!!!
В следующий миг батарейные палубы «Наварина» взорвались беглым огнем. Его командир, не рискуя, на все сто использовал первоклассную фокусирующую оптику лазерных систем и расстреливал жжаргов издали, не входя в зону поражения их плазменных пушек. Наудачу выпущенные заряды рейдеры легко отразили экранами. Один из них, уже получивший пробоину от лазер-ракеты Юрия, неудачно подставил борт под огонь линейного крейсера, и миг спустя жжаргский флот уменьшился на одну единицу. Графа «невосполнимые потери»…
– Борт «Эн полсотни первый» к «Наварину». Команда под действием сонного газа. Корабль покинуть не могу. Управляться не могу. Шлите спасателя…
– «Наварин» к «Эн полсотни первому». Понял тебя, высылаю «лопоухого». Держись!
Экраны сторожевика на миг затуманились. А когда рябь исчезла, в поле зрения каплея остался только изрыгающий ракеты «Наварин». Командир линейного крейсера привел в действие гоуст-генератор, закрывая избитый сторожевик завесой невидимости.
Дальнейшее было уже неинтересно. «Лопоухий» – спасательный бот с «Наварина» – благополучно пристыковался к «Н-51», и израненное суденышко втянуло в открывшийся под брюхом линейного крейсера широченный порт.
– …А это от меня, каплей. – Каперанг Быков, командир «Наварина», протянул Юрию короткий кортик. Форменный кортик этого линейного крейсера, положенный только офицерам гвардейского экипажа. – Гром и молния, переходи ко мне!.. Хотя куда там, не перейдешь небось. – Каперанг махнул рукой. – Рождественский нас слишком уж бережет… А вы там на Шестой минной гусарить привыкли… Бурно у тебя начинается отпуск, капитан-лейтенант!
…Трех жжаргских рейдеров без долгих церемоний расстреляли. Одному расшибли в прах двигатели и заставили сдаться. Благоразумный командир танкера спустил флаг, как только увидел перед собой громаду линейного крейсера. Пассажирский отсек «Надежды» и рулевую рубку челнока быстро нашли – там никто не пострадал. Каперанг Быков лично отбил в штаб флота депешу, подробно излагая случившееся и особо настаивая на досрочном присвоении капитан-лейтенанту очередного звания. Выпив в кают-компании «Наварина» неразбавленного спирта с собравшимися офицерами и замучившись описывать бой, Юрий на крейсерском челноке отправился дальше, к ожидавшей отпускников «Монголии»…
Лазурное море что-то шептало, лениво перебирая белый песок. Если иметь очень хорошее зрение и посмотреть вправо, то можно разглядеть метрах в двухстах на пляже столбы ограды. Натянутую между ними тонкую прочную сетку отсюда не увидишь. Впрочем, двое белых мужчин, сидевших на широкой террасе, и не собирались туда смотреть. Очень худой головастый мальчик, похожий на сгоревшую дотла спичку, принес лед и бокалы.
– Этьен, почему, черт возьми, у вас слуги – одни мальчишки? Вы что – «голубой»?
– Да, да, да, Жорж, я понимаю, вы, русские, – люди традиций. Каждое утро Фу приносит нам напитки, и вы снова и снова задаете этот вопрос. Заметьте, я ни разу не повторился с ответом, мне даже нравится эта игра…
– А мне не нравится, что вы упорно называете меня Жоржем. Неужели ваш французский язык не может справиться с моим именем?
– Ну-ну, не сердитесь, мой друг, согласитесь, что и ваш «Этьен» также далек от оригинала…
– Но я же не переименовываю вас в Толика!
– Поверьте, Жорж, я искренне ценю вашу деликатность… На чем мы остановились в нашем разговоре?
– Я задал только первый вопрос.
– Ах да! Мальчишки! Этому есть очень простое объяснение: вы ведь уже заметили, что я не держу здесь белых слуг, а обхожусь услугами туземцев…
Тот, которого называли Жоржем, рассеянно кивнул, провожая глазами маленького Фу, явно борясь с желанием двинуть его ногой.
– …Но местные племена имеют удивительно жесткие законы в отношении женского пола. Сильней, чем в исламе! У них это называется Оато. Ни один посторонний не имеет права видеть даже тень женщины их племени!..
– Тоже мне – сокровище! – перебил Этьена Жорж. – Судя по тому, как выглядят местные мужчины, от их дам, наверное, стошнит!
– …при этом мужчина любого возраста, – невозмутимо продолжал его собеседник, – может беспрепятственно путешествовать, общаться и работать на чужеземцев.
– Дикари. – Крепкое загорелое лицо русского выразило крайнюю степень презрения.
– Безусловно, да. Но я считаю, даже самое темное и забитое племя может быть чем-то интересно. Хотя бы своими причудами…
– Ну-ну, вы, конечно, имеете в виду все эти дикие обряды под луной и поедание людей…
Читать бесплатно другие книги:
