Пламя Деметры Проскурин Вадим

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Полина повела Анатолия в ресторан с каким-то незапоминающимся китайским названием. Она сказала, что это самое приличное место в ближайших окрестностях, и если не заказывать машину, а идти пешком, то ничего лучшего в пределах досягаемости не найти. Они шли по улице, Полина привлекала всеобщее внимание, все встречные мужчины и половина встречных женщин пялились на нее, разинув рот, а она как будто не замечала всеобщего восхищения, она не шла, а порхала, обходя дурно пахнущие лужи и распространяя вокруг себя волнующую ауру чего-то легкого, неземного и воздушного.

Месяц назад трудно было представить себе, что можно так просто взять и выйти на улицу. Но ветровой щит положил конец сезону дождей, грязь подсохла, и теперь улицы стали не только проходимыми, но и почти сухими.

Полина болтала без умолку. Вначале она пыталась расспрашивать Анатолия про его геройские подвиги, но Анатолий упорно отмалчивался, отделываясь односложными междометиями, и, восприняв это как проявление геройской скромности, Полина начала рассказывать сама.

Она поведала, что у нее есть одна очень умная и добрая, но некрасивая подруга, и когда ее обидел один молодой человек, сказав, что она страшная, она ему так ответила... Когда Полина дословно воспроизвела, что ответила наглецу ее подруга, Анатолий невольно рассмеялся, а дедок лет восьмидесяти, ковылявший навстречу, поскользнулся и чуть не упал. Бедняга, он не понял, в каком контексте прозвучали эти слова.

Странное дело, самая жуткая брань в устах Полины звучала ангельской песней. Полина была большая, подвижная и какая-то вся сияющая изнутри. Если бы Анатолию было лет на двадцать поменьше, он подумал бы, что уже влюбился.

Ресторан оказался тем самым, в котором произошла первая встреча Анатолия с Ибрагимом.

– Тебе не нравится этот ресторан? – спросила Полина, увидев странное выражение, появившееся на лице Анатолия. – Пойдем в другой, мне все равно...

– Нет, ничего, давай посидим здесь.

Ресторан почти не изменился с тех времен. Только матовые стекла в окнах заменили на прозрачные, а вместо мазохистов на сцене резвились эротичные девушки. В остальном все было то же самое.

Полина снова начала весело щебетать, Анатолий слушал ее краем уха, а потом пришел официант, Полина заказала амброзию, Анатолий – тоже, после первого глотка щебетание Полины перестало раздражать, а еще минут через десять Полина и Анатолий весело болтали о всякой ерунде. Одним словом, вечер удался.

Путешествие из Исламвилля в Осулев заняло почти сутки. В принципе, расстояние было не такое большое, но в машине был всего один опытный водитель – Евсро, да и тот, честно говоря, был не так уж и опытен. К середине первого дня пути Евсро заявил, что сильно устал, и предложил на выбор либо остановиться отдохнуть, либо пусть Якадзуно попробует занять его место. Якадзуно выбрал второй вариант.

Управлять «Муфлоном» оказалось не так уж и трудно, главное – не превышать безопасную скорость, которая для начинающего водителя составляет около тридцати километров в час. Если ехать быстрее, есть шанс напороться на корягу или провалиться в яму. Анатолий ездил быстрее, но его трансформация позволяет ему учиться управлять незнакомыми машинами гораздо быстрее, чем это могут обычные люди. У Якадзуно такой трансформации не было, и потому ему приходилось ехать медленно.

Ближе к вечеру за руль попытался сесть Возлувожас, но у него ничего не вышло – посадка водителя во всех человеческих машинах очень неудобна для ящера, и потому им очень трудно научиться управлять человеческой техникой. Евсро сказал, что ему пришлось целый день тренироваться на машине с заглушенным двигателем, прежде чем он осмелился впервые поднять в воздух автомобиль на воздушной подушке.

Дорога была тяжелой. Болота быстро кончились, дальнейший путь пролегал через джунгли. Продираться через них напрямую было решительно невозможно, но, к счастью, на карте, записанной в память бортового компьютера, были отмечены реки, озера, болота и всякие другие прогалины в сплошном массиве растительности. Тем не менее даже Евсро не рисковал выжимать из «Муфлона» больше сорока километров в час.

Следы огненного смерча встречались на пути еще не раз. Ехать по выжженной равнине не в пример легче, чем по извилистой речушке, но и Евсро, и Якадзуно старались при первой же возможности покинуть район бомбардировки. Когда Якадзуно видел посреди бескрайнего пепла закопченные есов сожженного езузерл, ему становилось не по себе, он вспоминал страшную картину, увиденную в срузоле Сегалкос, и уводил машину обратно в лес. Судя по тому, что Евсро тоже предпочитал обходить стороной бывшие пожарища, он испытывал сходные чувства. А Возлувожас, видя очередное пепелище, начинал злобно бормотать, чередуя слова шхал, слижв и вовею в самых разнообразных комбинациях.

Наступила ночь и ехать стало еще труднее. Хоть «Муфлон» и был оборудован приборами ночного видения, но двигаться, когда ты видишь дорогу не в лобовом стекле, а на нечетком черно-белом экране посреди приборной панели, совсем непросто. Можно было включить фары, но электрический свет посреди джунглей отлично виден со спутника, а потому лучше не рисковать. Скорость стала поистине черепашьей. Хорошо, что следы пожарищ в темноте не так отчетливо видны, как на свету.

К утру зона бомбардировки осталась позади. А незадолго до полудня путешествие подошло к концу, машина въехала в стольный град Осулев.

Это произошло очень быстро, только что «Муфлон» медленно полз над узкой лесной дорогой, и вот дорога делает крутой поворот, а за поворотом она перегорожена рогатками, а рядом стоят четверо ящеров с электрическими пистолетами в набедренных кобурах.

Евсро остановил машину и, не дожидаясь, когда пропеллеры перестанут вращаться, открыл водительскую дверь, вылез наружу, крикнул что-то приветственное, широко растопырил руки и потянулся всем телом, забавно вибрируя хвостом. Ящеры засуетились, начали что-то кричать, один из них скрылся в придорожной чаще и через минуту вернулся в сопровождении еще одного, тоже с пистолетом, но заметно старше на вид. Этот ящер подошел к машине, почтительно поприветствовал Евсро, они немного поговорили, а затем рогатки были отодвинуты к обочине, «Муфлон» снова поднялся в воздух и поплыл к центру города, сопровождаемый десятком ящеров с электрическими пистолетами. «Боги, сколько же у них оружия!» – подумал Якадзуно.

Жизнь Анатолия снова вошла в размеренную колею. Предводители наркомафии, деморализованные жестоким воздушным ударом, затаились в своих убежищах и больше не отваживались беспокоить братство партизанскими налетами. Анатолий не обольщался, это затишье временное, враг копит силы для решительного удара, но пока все было тихо и не было никакой необходимости день и ночь проводить на службе, разрываясь между сотней дел, которые нужно одновременно выполнить. Время от времени Дзим-бээ отправлял Анатолия проверить очередной сигнал, но все тревоги оказывались ложными. Это было нормально, ведь то, что народ проявляет бдительность, – очень хороший симптом. Если люди оповещают власти о потенциальной опасности, значит, они доверяют властям.

Анатолий стал встречаться с Полиной каждый день. Ему было легко с ней, а она, странное дело, по-настоящему гордилась тем, что такой великий герой стал ее другом. Ей было наплевать, что информация о подвигах Анатолия не вышла за пределы узкого круга посвященных, Анатолий был нужен Полине не для того, чтобы хвастаться знакомством с героем перед друзьями и подругами. Анатолий сам не знал, зачем он нужен Полине. Он видел, что ей с ним так же легко, как и ему с ней, и если бы он был моложе и не столь циничен, он решил бы, что между ними вспыхнула любовь.

Полина работала в аппарате мэрии Олимпа, она считалась офицером для особых поручений, но на самом деле была обычным менеджером. Когда в стране происходят большие потрясения, становится модно присваивать военные звания всем подряд. Эта революция не стала исключением.

Впрочем, Полина была не обычным менеджером, она была менеджером экстра-класса. У нее был талант от бога общаться с людьми, договариваться с ними и убеждать. Когда полковник Ногами не мог добиться от кого-то беспрекословного подчинения, он поручал это Полине, и через пару дней взаимопонимание устанавливалось. Как-то полковник даже проговорился, что, когда война закончиться, он сделает Полину мэром Олимпа. Полина не верила, что эта должность светит ей, она была не так наивна, но слышать такие слова от собственного начальника было приятно.

Полина много работала, ее мобила постоянно трезвонила, бывали даже моменты, когда она говорила по трем линиям одновременно. Это раздражало Анатолия – он хотел разговаривать с Полиной, а не присутствовать молчаливым слушателем при том, как она говорит по телефону. Один раз Анатолий даже сказал, что ей следовало бы пройти специальную трансформацию, чтобы она могла одновременно говорить и по телефону, и так. Полина рассмеялась волнующим и манящим смехом (только она умеет так смеяться), а потом погрустнела и сказала, что специальных трансформаций больше не будет лет сто, если не больше. Кто знает, сколько времени потребуется деметрианской науке и промышленности, чтобы создать на планете первый кибергенетический центр. Свиноголовые политики запрещали открывать такие центры за пределами Земли, и, надо сказать, их предосторожность себя оправдала.

Странное это было общение. Полина и Анатолий встречались в самых разных местах в самое разное время суток. Каждый раз никто из них не знал, сколько продлится встреча, потому что в любой момент любой из них мог получить срочный вызов, по которому надо нестись сломя голову решать очередную проблему, возникшую у революции. Но когда им удавалось провести вместе целую ночь, это всегда было чудесно.

К концу второй недели знакомства Анатолий понял, что любит Полину. Любовь не вызвала в его душе гигантской бури эмоций, временно превращающей спокойного и уравновешенного человека в настоящего безумца. Для постороннего взгляда в душе Анатолия ничего не изменилось, просто в один прекрасный момент он понял, что любит Полину, и это знание отложилось в его мозгу, как и то, что его зовут Анатолий Ратников и что он работает в особом отделе братства.

Рамирес захлопнул дочитанную книгу, неопределенно хмыкнул, отхлебнул амброзии л уставился в пространство. Книга выпала из рук и шлепнулась на ковер рядом с креслом, в котором он сидел. На обложке было написано «Шекспир. Отелло».

Рамирес не любил Шекспира, он не понимал, почему так много людей преклоняются перед этим писателем. Ну что такого гениального в истории про то, как профнепригодный наследник престола по имени Гамлет на протяжении сотни страниц никак не может разрешить политический кризис? Или как двое влюбленных подростков вместо того, чтобы развлекаться в виртуальности, позволили себе настолько углубиться в любовное безумие, что оно унесло их жизни? Раньше Рамирес думал, что такие сюжеты достойны занесения в историю психической болезни, но не в книгу, которую считают классикой. Но теперь он перечитал «Отелло» и уже не знал, что думать.

Раньше Рамирес считал ревность глупой атавистической эмоцией, недостойной настоящего мужчины. В самом деле, глупо ревновать любовницу! Ну и что, что она занимается любовью не только с тобой, но и с кем-то еще, она взрослый человек (или почти взрослый), и никто не может запретить ей выбрать того партнера, а не этого. Любовь – не только обладание, но и уважение, а какое может быть уважение, если ты не признаешь за любимым человеком права самостоятельно выбрать, кого любить? Сейчас Рамирес думал об этом, и чем дальше, тем больше ему казалось, что все дело в том, что раньше он просто не понимал, что такое любовь.

Полина – удивительно любвеобильная женщина, во времена Шекспира ее назвали бы шлюхой. Она изменяла Рамиресу постоянно и регулярно, иногда ему даже казалось, что ее любвеобильность переходит в неразборчивость, а то и в нимфоманию. Но каждый раз Полина возвращалась в маленький уютный домик в дальнем углу университетского сада и Рамирес все забывал. Она никогда не рассказывала о своих похождениях, если Рамирес не начинал сам ее расспрашивать. Она говорила, что для нее никто не сравнится с ее любимым большим черным человеком, что она любит его, любит всем сердцем, и какое значение имеют мимолетные случайные связи? Рамирес верил ей и не придавал большого значения ее непостоянству.

Теперь все изменилось. Дело было не в том, что Полина чаще стала не ночевать дома, нет, теперь это, наоборот, стало реже. Дело было в том, что в последнее время, когда Джон и Полина сидели рядом перед телевизором и ее рука покоилась в гигантской ладони Джона, все чаще Полина резко вставала и уходила в другую комнату. А в минуты страсти Рамиресу все чаще казалось, что Полина думает о ком-то другом. Она отдалялась, все дальше и дальше с каждым новым днем.

Вначале Рамирес спрашивал у нее, в чем дело, не болит ли голова, не случилось ли неприятностей на работе, не беременна ли она, в конце концов. Полина отделывалась односложными ответами и при первой же возможности прерывала разговор. Однажды он не выдержал и навесил на одну из ее блузок маленький подслушивающий жучок, оставшийся у него еще с Гефеста. И тогда Рамирес узнал все.

Полина не была беременна и у нее не было неприятностей на работе. Просто она встретила другого человека, которого полюбила, полюбила так же безоглядно и бездумно, как раньше полюбила Рамиреса. А больше всего Рамиреса потрясло, что этим человеком был Анатолий Ратников.

Как будто время снова вернулось в конец марта и то невидимое состязание на Гефесте, которое Рамирес вчистую проиграл, снова возобновилось. Как будто Ратникову было мало того, что он сорвал операцию по доставке на Деметру золотого цверга, теперь он решил добить Рамиреса окончательно.

Рамирес связался с Дзимбээ Дуо и сказал ему, что встретил в Олимпе Анатолия Ратникова. Дзимбээ ответил, что в этом нет ничего удивительного, потому что Анатолий давно перешел на сторону братства и теперь работает в особом отделе под непосредственным руководством Дзимбээ. А что было раньше, то быльем поросло. Рамирес спросил, вернул ли Анатолий начинку цверга, но Дзимбээ пробурчал что-то невнятное и сказал, что очень занят и перезвонит позже. Но так и не перезвонил.

Рамирес слушал разговоры Полины и Анатолия до тех пор, пока в жучке не села батарейка. К большому удивлению Рамиреса, Полина и Анатолий почти не занимались сексом, будто им это совсем не нужно. Казалось, их больше занимает не сам секс, а общение, многозначительные взгляды, дружеские объятия, страстные поцелуи и прочие подобные вещи, которые кажутся сущей ерундой тому, кто никогда не был влюблен. Секс у них занимал совсем не такую роль, какую он обычно занимает в отношениях мужчины и женщины. Для них он не был главным, это было просто приятное дополнение к... Рамирес боялся произнести это слово даже мысленно. Потому что он знал, что это за слово. Это было слово «любовь».

Все проходит, сказал какой-то древний философ, и любовь не является исключением. Но Рамирес не мог этого допустить. Мир без Полины сразу становился тусклым, черно-белым и беспросветно мрачным. Он не мог дать ей уйти, не мог и все. Но что он мог сделать?

Мавр по имени Отелло, такой же сильный и умный, как Джон Рамирес, решил проблему кардинально. Вернее, ему показалось, что он решил ее, но когда он сделал то, что считал нужным, он понял, что это не решение. Рамирес и так знал, что это не решение. Но он не знал, что может быть решением проблемы. Он сидел в кресле, рядом на ковре валялся томик Шекспира, а в большой лысой голове Рамиреса роились сумбурные мысли.

Мое имя пусто, удача ушла,

Судьбу мою скрыла пустынная мгла.

Тьма опустилась, солнце зашло,

Что было нашим, бесследно ушло.

Что же мне делать, куда мне идти?

Радости нет, даже мысли горьки.

Ты рассмеялась, хлопнула дверь,

Я тихо плачу, мне больно, поверь.

Мне одиноко, я сам по себе,

Все, что осталось, – боль по тебе.

Я сижу дома, мне тяжело.

Память осталась, счастье ушло.

Полина действительно рассмеялась, когда сегодня днем выходила из дома. Нет, она смеялась не над Рамиресом, она смеялась над собой. Она зацепилась сумочкой за ручку двери и рассмеялась, радуясь собственной неуклюжести. Она очень смешливая женщина.

«Муфлон» медленно полз по улицам ящерского города, по бокам и чуть сзади бодрой рысцой трусил почетный караул, за рулем сидел Евсро, а Якадзуно непрерывно вертел головой, разглядывая пейзаж за окном.

Город Осулев заметно отличался от езузезрл, в которых доводилось бывать Якадзуно. Широкие улицы, ничем не замощенные, но тщательно выровненные. Большие двух – и трехэтажные дома, похожие по архитектуре на традиционные есов, но сложенные из нормального кирпича. Какие-то длинные здания с большими окнами, затянутыми целлофановой пленкой. Детские площадки непривычного вида – лестниц, качелей и турников почти нет, зато на каждой площадке обязательно имеется полоса препятствий, да такая, что даже тренированному человеку непросто ее преодолеть. Все понятно – ящеры плохо лазят, зато великолепно прыгают. Жилые районы чередовались с промышленными, и когда Якадзуно впервые увидел большое здание без окон и с дымящей трубой на крыше, он очень удивился и спросил Евсро:

– Разве у вас есть промышленность?

Евсро фыркнул и ответил вопросом на вопрос:

– Ты думал, мы совсем варвары? – и продолжил после некоторой паузы: – Честно говоря, ты почти прав. Двадцать лет назад мы были варварами, но вы научили нас строить большие заводы вместо маленьких мастерских. До знакомства с людьми мы не строили детских площадок, наши дети учились прыгать в лесу. Но ваши ученые сказали, что если построить специальное место для прыжков, дети будут быстрее развиваться и меньше калечиться, и теперь у нас детская смертность на одну пятую меньше, чем была раньше. Как видишь, мы можем учиться друг у друга.

Якадзуно хмыкнул. Да, ящеры учатся у людей, но чему научились люди у ящеров?

Евсро как будто прочел его мысли.

– Наши нехесусосей предсказывают погоду с такой точностью, какая недоступна вашим метеорологам. Мы научили вас делать ейрас, которое вы называете амброзией. Мы научили вас, что за хахех следует отдать не другое хахех, как вы раньше считали, а целое осусув. Возможно, последнему вас не стоило учить.

– Уже поздно говорить о том, чему нас стоило учить, а чему не стоило, – вздохнул Якадзуно. – А это что такое? Храм?

– Да, шуво Фэрв. Тебя удивляет, что у нас есть храмы?

– Меня удивляет, что я не видел их в ваших деревнях.

– В езузераш их не бывает. Нет смысла строить большое здание там, где живет всего сотня ящеров. Хочешь зайти внутрь?

– Разве нас не ждет швуэ Ойлсовл1

– Один час роли не играет.

С этими словами Евсро свернул на обочину и остановил машину. Почетный караул недоуменно столпился вокруг. Евсро вылез из машины и что-то прокричал вооруженным ящерам.

– Я сказал, что ты хочешь извиниться за свой народ перед Фэрсо, – сказал он, обращаясь к Якадзуно. – Ты навел меня на хорошую мысль, этот жест поможет ловиюво не видеть в тебе врага.

– Что я должен сделать? – спросил Якадзуно.

– Войди внутрь и немного побудь внутри, я сказал, что ты хочешь провести обряд в обществе одного меня. Никто не увидит, чем ты будешь заниматься в шувоз. Я бы рекомендовал осмотреть фрески, некоторые из них очень любопытны.

– Я не буду осматривать фрески, – сказал Якадзуно. – Ты подсказал мне хорошую идею, я действительно должен извиниться перед твоим Фэрсо.

Евсро дернулся как от удара.

– Больше не говори так, если не хочешь оказаться на всиязо ухез, – сказал он. – Фэр – не имя, фэр означает сын. Если ты называешь бога моим сыном, ты тем самым творишь богохульство.

– Извини, – смутился Якадзуно, – я не хотел тебя обидеть.

– Я понимаю. Но другие могут не понять.

Шуво Фэрв представляло собой белое прямоугольное строение размером примерно десять на пять метров. Стены были сложены то ли из оштукатуренного кирпича, то ли из чего-то очень похожего. В высоту здание составляло метра четыре, и еще метра на полтора над крышей возвышался купол, выкрашенный багряно-красной краской.

– Купол символизирует восходящее солнце, – пояснил Евсро. – Когда Фэр вылупился из яйца, снесенного Езой-ласл Овузуюв, солнце впервые вышло из-за облаков, которые до того вечно укутывали плоть кеной. Солнце осветило зубы Фэрв и отразилось в них, и свет наполнился силой и прогнал туман, и впервые в истории олув наступило сухое время и охий стали любить зир раз и другой, и зирэ отложили алшав и родились жехл, маленькие овоэшлалк и жеграшлал. И езойлакл лухе вэхла свершило свой первый оборот.

– У всех народов истории сотворения мира очень похожи, – заметил Якадзуно.

– Да, но у вас Сузаш сотворил олу самостоятельно, а Фэр пришел позже. И вы почему-то считаете, что Сузаш и Фэр едины.

– Я не христианин, – уточнил Якадзуно, – я верю в старых богов.

– Прости. Я думал ты веришь, как большинство.

Внутри храм был почти пуст. Здесь не было ничего, похожего на алтарь, здесь вообще не было ничего, кроме голого земляного пола да настенных росписей. Росписи изображали разнообразные сцены из жизни ящеров, Якадзуно начал было их разглядывать, но вовремя остановил себя.

– Как происходит ритуал? – спросил он.

– Какой ритуал? – не понял Евсро.

– Ну, попросить у Фэрв прощения за человеческую расу...

– Нет никакого ритуала. Ты просто думаешь, а когда решишь, что подумал достаточно, можно уходить.

– Но зачем тогда нужен храм?

– Здесь легче думать.

– Я должен принять какую-то определенную позу?

– Располагайся так, как тебе удобнее.

Якадзуно подошел к стене, противоположной от входа, и сел в позу лотоса. Он закрыл глаза и начал медитировать. Он сразу почувствовал, что медитация пошла необычно, как будто загадочный Фэр вмешался в процесс, что он внимательно слушает мысли Якадзуно и вроде бы даже что-то отвечает.