Отпуск на вилле с призраком Солнцева Наталья

Смеркалось быстрее, чем можно было ожидать. Верхушки гор тонули во мгле, горная дорога петляла поворот за поворотом. Водитель взглянул на часы и прибавил газу. Ему хотелось до темноты выехать на более безопасную трассу.

Через пару минут он догнал группу велосипедистов, которые направлялись в один из кемпингов. Пришлось притормозить и объяснить им, куда поворачивать.

В Крыму уже стояла жара, и с каждым днем отдыхающих становилось все больше. На диких пляжах вырастали палаточные городки, в горах бродили любители пеших походов. По улицам курортных городов гуляли полураздетые люди. Днем они лежали на солнце, плескались в море, а вечерами искали развлечений в экзотических ресторанчиках и увеселительных заведениях. В парках стоял густой запах акации и южного кедра. Всюду царили праздность и лень…

Свет фар вырывал из сумрака обросшие зеленью камни, полосу ограждения, кривые сосенки и стройные свечи кипарисов.

Он включил музыку. Простенькая мелодия напомнила летнюю дискотеку, девчонок в туго обтягивающих фигуру платьях, их туманные, обведенные краской глаза. Хорошо было под вздохи саксофона прижиматься телом к девичьей упругой груди, ощущать сладостную дрожь внутри и частые удары сердца…

Боковым зрением он успел заметить мелькнувшую справа тень и ударил по тормозам. Тень метнулась наперерез, прямо под колеса его машины. Глухой звук столкновения, скрип резины, толчки крови в висках, бурлящий адреналин…

Он не помнил, как рванул дверцу и выскочил на дорогу. На пыльном асфальте лежала женщина в изорванной одежде, в грязи и крови. Дышит? Он наклонился, приложил пальцы к ее шее – кажется, есть пульс.

Оглянулся вокруг – никого. Дорога пуста, горько пахнет можжевельник, в траве звенят сверчки… Или это звенит у него в ушах?

Москва. Год спустя

– А я тебе говорю, это таврские[1] могильники, дорогая! – с нажимом произнес Анатолий Петрович. – Кто из нас археолог?

Он тыкал пальцем в фотографии, сделанные в прошлом году в Крымских горах.

– Самые обыкновенные «каменные ящики». Четыре вкопанные в землю плиты, пятая сверху. Все разграблено, уничтожено. Хорошо, что плиты тяжелые, а то бы и их растащили.

– Эти сооружения тавры могли использовать как могильники, – возразила жена. – Но первоначально…

Теплищевых можно было бы назвать дружной парой, если бы не постоянные споры на одну и ту же тему. Предметом разногласий между супругами служили исключительно древности. Анатолий Петрович был одержим идеей фикс отыскать легендарный Храм Девы, воспетый Овидием[2].

Большая цитата из «стихотворных писем» поэта, в котором рассказывается о Храме, все время была у Теплищева перед глазами, под стеклом на его рабочем столе.

Раз за разом археолог перечитывал заветные строки и уносился мечтами в феерический миг, когда его поиски увенчаются успехом и высушенная южными ветрами и солнцем крымская земля раскроет свою тайну.

Его жена Тамара Ефимовна много лет преподавала в школе историю, и жизнь научила ее прагматизму. Уж если заниматься чем-нибудь со страстью, то непременно себе во благо! Чтобы и душу усладить, и тело не обидеть.

Зная импульсивный характер супруга, она подошла к вопросу творчески:

– Тебе же нужны деньги, Толик! Значит, пора искать спонсора. Без денег ни поездок не будет, ни раскопок. Государство не раскошелится.

– С протянутой рукой ходить? – взвился Теплищев. – Мне, ученому?

Об этом, разумеется, речи быть не могло. За спонсорской помощью отправилась Тамара Ефимовна. После нескольких отказов в довольно резкой форме, она убедилась – рассчитывать на чужой кошелек не стоит. Время щедрых меценатов и романтиков, наподобие Шлимана[3], кануло в Лету.

«Шлиман, между прочим, сам на свои исследования и раскопки зарабатывал, – вспомнила учительница. – А нам хотя бы место, где Храм стоял, отыскать – хоть бы обломок мраморной колонны, остатки фундамента! Что угодно!»

– Раскопки я в любом случае не потяну, – охладил ее пыл Теплищев. – Это же масштабы – техника, люди! Официальное разрешение потребуется выбить. Здесь миллионами пахнет. Но если обнаружу Храм, мое имя войдет в историю. Впрочем, ерунда! Маленький осколок алтарного мрамора был бы лучшей наградой за все мои старания.

Тамара Ефимовна знала: главной мечтой мужа была не слава, а желание прикоснуться к тайне, которая будоражила умы не только почитателей античной литературы, но и многих археологов и любителей древностей. Мифические руины оставались недосягаемыми.

В сознании древних греков Богиня-Дева представлялась одной из ипостасей их собственной богини Артемиды – вечно юной девственницы, сестры златокудрого Аполлона, дочери громовержца Зевса.

– Ты не представляешь, что значит увидеть всего лишь фрагмент священного изображения! – закатывал глаза Теплищев. – Какой-нибудь ничтожный кусочек божественного лика, окропленного жертвенной кровью!

Его настольной книгой были «Трагедии» Еврипида[4], которые он зачитывал до дыр. Археолог не терял надежды отыскать в печальной истории про Ифигению намек на место расположения Храма Девы. Не она ли – та самая женщина, знатностью рода «выше скифских подруг»?

– Дочь Агамемнона[5]! – в полнолуние взывал он к душе Ифигении. – Твой отец был героем Троянской войны! Войско ахейцев привел он к стенам неприступной твердыни! Будь милосердна к моленьям моим и подскажи, где искать драгоценный алтарь?

Тамара Ефимовна всерьез опасалась за рассудок любимого мужа. Его обращенное к небу лицо, бледное в мертвенном сиянии ночного светила, его странные жесты и ритмические завывания приводили ее в ужас.

– При чем тут луна? – осмелилась спросить она. – Я боюсь за тебя, Толик. Ты часом не заболел?

Анатолий Петрович разразился проклятиями:

– Чему тебя учили, Тома? Разве ты забыла, что греки почитали Артемиду, кроме прочего, и как богиню луны? Только сама ясноликая Дева или ее жрица могут подать мне знак!

Жена устыдилась и села за книги. Действительно, мифы недвусмысленно говорили о том, что Артемида сжалилась над дочерью грозного царя Микен и позаботилась о ее судьбе. Когда Агамемнон приказал принести Ифигению в жертву богине – в обмен на благополучное отплытие к Трое – та заменила девушку ланью. Ифигения же чудесным образом перенеслась в Тавриду[6], где стала жрицей в святилище Артемиды.

Теплищев твердил, что Ифигения «правила обряд» в храме, о котором писал Овидий. Это было древнейшее святилище в горах, где племя тавров поклонялось Деве, лучезарной и жестокой, принося ей кровавую дань: всех прибывающих к ним чужеземцев.

– Жуть какая… – изумленно шептала Тамара Ефимовна. – И это происходило в Крыму?

– А что такое Таврида, по-твоему? Именно туда бог Аполлон послал несчастного Ореста за волшебным изображением Артемиды…

Она окончательно запуталась.

– Кто такой Орест?

– Тоже сын Агамемнона… Не где-нибудь, а в Храме встретил он сестру свою Ифигению…

Учительница так и не смогла запомнить все драматические перипетии царской семьи Микен, но зато ей в голову пришла дельная мысль. Как избавить себя от нудного преподавания и зажить безбедно.

Шаг за шагом Тамара Ефимовна взялась осваивать нелегкую профессию сивиллы вкупе с «лунной магией». Она проштудировала все тексты, которые удалось раздобыть, посетила большинство легальных и подпольных салонов, предлагающих оккультные услуги, и пришла к выводу: чем более экзотические приемы использует «мастер», или «гуру», тем меньше у него конкурентов.

Для своей деятельности она выбрала направление, подсказанное мужем и пока не освоенное на просторах столицы, – культ Лунной Девы. Богиня покровительствовала женской сексуальности, желанной беременности, благополучному деторождению и счастью в браке.

Теплищеву не смущало отсутствие специальной подготовки. Как утверждали авторитеты в области оккультных практик, быть посредником между богами и людьми – сие есть дар свыше, которому ни научить, ни научиться невозможно. Иногда такой дар может перейти «по наследству», от одного мага к другому. Но иным путем его обрести нельзя. Так же, как проверить его наличие или отсутствие. Не существует достоверных критериев!

Тамара Ефимовна придумала себе имя и легенду: она назвалась Тэфаной, воплощенной жрицей богини Девы, невероятно древней и могущественной, – вот что полагалось знать жаждущим ее помощи.

Людям свойственно побаиваться всего неизвестного. Напряжение в обществе таково, что человек не чувствует себя в безопасности. Зачем ему еще наживать себе врага в лице какой-то страшной богини? Лучше не задавать лишних вопросов, не оскорблять небесную покровительницу сомнениями и подозрениями. Ну, как навлечешь на себя проклятие неведомых сил?

Новоявленная жрица Тэфана начала с продажи амулетов, талисманов и ритуальных украшений, изготовленных исключительно из лунного камня. Она произносила над ними бессвязные заклинания на непонятном «древнем языке», окуривала благовониями из «священных» трав, «заряжала» лунным светом и вручала доверчивым покупательницам за умеренную плату.

Теплищев посмеивался над затеей жены, но она не обращала внимания на его сарказм.

– Тебе не стыдно дурачить этих бедных женщин? – возмущался супруг.

– Я просто удовлетворяю спрос на чудеса…

– Это же шарлатанство, Тома! Чистой воды надувательство!

– Вся жизнь – надувательство! – парировала Тамара Ефимовна. – Как археологу, тебе отлично известно о богатых пожертвованиях в языческие храмы. Той же Артемиде греческие женщины несли баснословные дары! А потом оказалось, что их боги никуда не годятся. Кто сейчас поклоняется Аполлону или Зевсу?

Анатолий Петрович только разводил руками – в словах жены была своеобразная логика.

– Молчишь? То-то!

Когда, вопреки здравому смыслу, доходы от продажи талисманов выросли и появились первые клиентки – они проходили в маленькую комнатушку, задрапированную темной тканью с изображениями звезд и полумесяцев, и долго беседовали с «жрицей Тэфаной», – Тамара Ефимовна сама поверила в свои незаурядные способности. Уверенность в своих силах придала ей важности и вдохновила на новые смелые опыты. Теперь Тэфана бралась предсказывать судьбу, предвидеть будущее и даже исцелять некоторые заболевания. Она написала собственную «Книгу лунных пророчеств», по примеру известных в Древнем Риме «Сивиллиных Книг»[7]. Эти писания новоявленная сивилла открывала наугад, просила клиентку назвать номер строки и читала изречение, которое можно было толковать на любой лад.

Бывшая учительница прониклась ролью жрицы и черпала в этом невиданное доселе удовольствие, чувствуя себя чуть ли не посланницей высших сил. Муж перестал ее высмеивать и подтрунивать над ее занятием, так как прибыль от сего «шарлатанства» и «надувательства» давно превысила его зарплату научного сотрудника и стала основным источником наполнения семейного бюджета.

Тэфана смогла арендовать небольшой офис, где все было подчинено «лунной магии», от цвета стен и мебельной обивки до круглых голубых светильников и развешанных повсюду изображений и символов Луны. Ее популярность росла, как и мастерство. Сказать, что Тэфана обманывала, значило бы погрешить против истины. Она вселяла в женщин надежду, подкрепленную «небесной волей», и эта надежда порой оправдывалась.

Уже два года подряд они с мужем ездили по местам, где могли обнаружиться руины загадочного Храма, бродили по горному Крыму, встречались с краеведами-любителями и черными археологами. Увы, тщетно! Кроме опустошенных некрополей, железных удил, керамических черепков, бронзовых наконечников стрел и примитивных украшений, никаких следов древнее племя тавров не оставило. Тавры вели кочевую жизнь, у них не было долговременных поселений, а средства к существованию они добывали разбоем и войной.

– Представляю, каким великолепным было здешнее святилище Артемиды! – вздыхал Анатолий Петрович. – Ведь ее храм в Эфесе считался одним из восьми чудес света. Ну, спроси у нее… Пусть хоть намекнет, где искать!

Тэфана задумалась. Казалось, в рассуждения мужа вкралась ошибка.

– Послушай, откуда у тавров мог взяться Храм Девы с мраморными колоннами, с лестницами? Они не умели строить даже приличных домов.

В ответ Теплищев торжественно цитировал Геродота:

– «Тавры имеют следующие обычаи. Они приносят в жертву Деве и потерпевших кораблекрушение, и тех эллинов, которых они захватят, выплыв в море. Сами тавры говорят, что то божество, которому приносят жертвы, – это Ифигения, дочь Агамемнона». Ты не веришь Геродоту?

Бывшая учительница привыкла уважать мнение первого греческого историка. Но в данном случае одно с другим не вязалось!

– Я не пойму, кто кому приносил жертвы? Тавры – Ифигении? Или Ифигения – богине Артемиде? По Еврипиду, Ифигения сама была жрицей в храме. И чуть не зарезала жертвенным ножом своего родного брата Ореста… У меня голова идет кругом!

– У меня тоже, – признавался археолог. – За этим кроется какая-то тайна… Ясно одно. Невежественные тавры – грабители и пираты – не строили Храма. Они использовали уже готовое святилище в горах, где убивали пленных чужеземцев на алтаре кровожадной богини Девы. Кто же тогда создал святилище?

Этим летом Теплищевы опять собрались ехать в Крым искать мифические руины. Анатолий Петрович написал заявление об отпуске. Ему дали сверх положенных дней еще месяц за свой счет. Руководство сочло за благо сэкономить на его зарплате.

Он достал с антресолей чемодан и перебирал вещи, когда жена вернулась домой. Она сбросила туфли и опустилась в кресло, молча наблюдая за его действиями.

– Тома, я звонил в Симеиз, в пансионат, где мы останавливались в прошлый раз. У них есть свободные номера. Будем бронировать?

– Пансионат отменяется. Сегодня ко мне на сеанс явился странный мужчина…

Крым. Поселок Береговое

Елена стояла у окна, глядя, как охранник поливает из шланга траву и маленькие кипарисы, похожие на тонких девчушек в зеленых платьицах. Без полива степная жара все выжигала, даже листья на деревьях желтели и осыпались, как в начале осени.

Парень ощутил затылком ее взгляд и обернулся, поднял глаза. Елена помахала ему рукой.

– Привет, Антон!

Он улыбнулся, кивнул и вернулся к своему занятию.

Вдоль забора росли пышные декоративные кусты и красные розы, за забором тянулась желтая от песка сельская дорога. Дальше простиралась гладкая степь, на которой паслись овцы и стадо коров. Елену удивляло, что они могут там есть, ведь, кроме жестких стеблей и колючек, ничего не осталось. Раскаленное крымское солнце палило нещадно, днем от него спасали только стены дома и кондиционированный воздух.

За степью тянулась синяя блестящая полоса моря. В небе кружили чайки. Они садились на белые от высохшей соли прибрежные озерца, сливаясь с ними, и часами дремали, не замечая полуденного зноя.

Елену тоже клонило в сон. Ночь выдалась тревожная, муторная. Вчера вечером они засиделись во дворе допоздна – мужчины жарили на углях кефаль, курили, обсуждали проблемы бизнеса. Елена скучала, боролась с зевотой. Огромный паук свил под камышовой крышей барбекю крепкую паутину, в которой застряли мухи и крохотные мотыльки.

– Черная вдова? – спросил Антон.

– Нет, – успокоил его администратор. – Вдова – с красными пятнышками на брюшке. А это обычный паук. Просто большой.

Они пили белое вино под рыбу, наливая в хрустальные стаканчики. Елена попробовала – кислое, теплое. Надо было в ведро со льдом поставить.

– Пойду спать, – сказала она мужу. – Голова разболелась.

В степи звонко стрекотали цикады. Небо было низкое и черное, усыпанное крупными звездами. Над морем стояла желтая луна.

В спальне Елена задернула шторы и легла, с наслаждением раскинувшись на прохладной постели. Тихо жужжал кондиционер, из сада доносились смех и голоса мужчин, где-то на соседней улице лаяли собаки… Проехала одинокая машина, осветила фарами квадрат окна. Елена закрыла глаза.

Она представляла себе каменную пристань и лунную дорожку сверкающей полосой на темных волнах. Хорошо было плыть по золотому блеску в дальнюю даль, за смутную линию горизонта. Сквозь дрему она слышала, как вошел муж. Он поплескался в душе и лег. Его рука была слишком горячей, и Елена отодвинулась.

Посреди ночи она проснулась. Как будто кто-то шепнул на ухо: вставай, мол, пора. Что пора? Куда пора? Елена села. Очертания предметов тонули в лунном свете. Мужа рядом не было. Смятая подушка, сброшенная на пол простыня, которой он укрывался… Дверь в коридор заперта.

Елена босиком, на цыпочках подошла к двери, приникла к ней – ни звука. Она повернула ручку. Тихий щелчок замка показался выстрелом.

В коридоре густой мрак и тишина окутали ее, но всего лишь на минуту. И знакомый, страшный не то шепот, не то торопливый взволнованный шелест раздался где-то вверху, в мансарде. И вздохи, стоны… У-ууу… А-ааа-а-аххх… Чьи-то крадущиеся шаги, поскрипывание, шорох…

Опять! Она уж думала, с этим покончено.

Елена скользнула вперед, наткнулась в темноте на кого-то и едва сдержала крик. Чья-то большая горячая ладонь зажала ей рот.

– Тихо… тихо… все хорошо… это я…

Елена мычала и брыкалась, пока не узнала голос мужа, запах его тела, аромат его туалетной воды.

– Всё, всё… не бойся…

Он почувствовал, как ее тело обмякло, и убрал руку.

– Ты… слышал? – вымолвила она пересохшими губами.

– Да, потому и встал. Хотел посмотреть, что это.

– Почему меня не разбудил?

– Зачем? Чтобы ты испугалась?

– Я ужасно испугалась! Проснулась, а тебя нет…

Они говорили шепотом, невольно прислушиваясь к замершим наверху звукам. Кованые перила лестницы поблескивали отраженным от окон тусклым светом. На втором этаже, кроме Елены и ее мужа, никого не было. Внизу, в каминном зале, ночевал охранник.

– Побудь здесь, – сказал муж, – а я поднимусь в мансарду. Только не кричи, спугнешь «его».

– Нет! – вырвалось у Елены. – Я здесь не останусь! И с тобой не пойду…

Эхом пролетел над ними шорох-лепет, заскрипели доски пола. Елена прижалась к мужу, схватила его за руку и сцепила зубы, чтобы не завопить от ужаса.

– Подожди… Пусти, я позвоню Антону. Черт, телефон в спальне. Я мигом!

– Нет! – Елена повисла на нем всем телом, мешая двинуться.

Шепот-лепет, вздохи-стоны, шаги оглушали ее. Она цепенела, задыхалась, теряла сознание. Кто там может быть, в мансарде, куда ведет единственная лестница, которая у них перед глазами? Как этот кто-то туда поднимается? Как он оттуда спускается?

Что-то грохнуло, как будто человек споткнулся на ступеньках, выругался и…

– Кто тут? – не выдержала Елена.

– Это я, Елена Захаровна, – отозвалась темнота голосом Антона. – Услышал шум и решил подняться. Напугал? Извините…

– Фф-фу-у…

Луч фонаря прорезал коридор. Охранник в майке и шортах, зевая, поднимался с первого этажа.

– Что случилось? Опять шалят в мансарде?

Соблюдать тишину было уже незачем. Кто бы ни был «шепчущий», как с легкой руки хозяина прозвали ночного гостя, тот уже услышал, что его ищут. Теперь он затаится до следующей ночи, когда ему снова вздумается забавлять себя чужим страхом.

Антон поднялся в мансарду и никого там не застал. Как всегда. Плотно закрытые окна, закрытые снаружи дверки под крышу. И чудесная акустика…

– Ты что-нибудь слышал? – спросила его Елена.

Парень покачал стриженой головой.

– На первом этаже полный глухарь, – сказал он. – Там только с улицы шум доносится. Собаки, пьяные, машины… И когда ветер гудит. А шепот этот туда не доходит. Я от ваших голосов проснулся.

Он направил свет фонаря в сторону, нарочно не зажигая ламп. Хозяйка небось в одной сорочке выскочила из спальни… Негоже ее смущать. Она и так нервная. Красивые женщины все имеют тонкую душевную организацию. А Елена Захаровна – очень красивая.

– На сегодня, кажется, концерт окончен… – выдохнул хозяин. – Завтра с утра обыщи каждый закоулок в мансарде. Я тоже приду.

– Так сколько раз уж искали. Нет там ничего!

Елена до утра глаз не сомкнула. Муж почти сразу уснул, а она лежала, пытаясь не думать о темноте, о шепоте и о том, что она иногда видела в дальнем углу сада, где забор примыкает к сараю…

На рассвете Антон протопал по лестнице наверх, в мансарду. Было слышно, как он двигает мебель, хлопает дверцами, ведущими под крышу. Ночное происшествие теперь казалось глупым и не заслуживающим внимания.

Муж натянул шорты и осторожно выскользнул за дверь. Он думал, Елена спит. Она не хотела открывать глаз, не хотела никого видеть. Когда мужчины после бесплодных поисков спустились во двор, она встала, умылась и подошла к окну.

Елена смотрела, как прозрачные струйки воды смывают пыль с цветов и листьев. Если бы так смыть мутную пелену с ее мыслей…

– Антон! – окликнула она охранника. – Нашли что-нибудь?

– Не-а…

Зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ?..

Подмосковье

Господин Ельцов, президент страховой компании «Юстина», устраивал в своем загородном доме вечеринку по случаю именин жены.

Собралась солидная, изысканная публика. Дочь Ельцовых – Астра – приехала вместе с женихом. Это была странная пара. На людях они вели себя чуть ли не как супруги, но, оставаясь наедине, воздвигали между собой необъяснимый барьер, сломать который не удавалось ни изредка случающейся интимной близости, ни совместной деятельности. Несостоявшаяся актриса и владелец конструкторского бюро на досуге занимались частным сыском. Слово «подрабатывали» здесь было неуместно, так как Астра Ельцова в деньгах не нуждалась, а Матвею Карелину хватало того, что приносило бюро.

После обильного ужина с устрицами и шампанским, общество разделилось.

Дамы прогуливались в саду, где хозяйка показывала им клумбы и кусты барбариса. Мужчины остались в гостиной курить сигары. За раскрытыми настежь окнами цвел жасмин, облитый медным закатом. Где-то в соседних дворах бренчали на гитаре, жарили шашлыки. Из-за забора тянуло дымком.

Лето в этом году стояло жаркое, пыльное. Москвичи, кто мог себе позволить уехать из города, спасались от духоты на дачах. Палисадники приходилось поливать. Вода в речке нагревалась за день, как парное молоко. С террасы дома были видны зеленый склон, сосны и песчаная отмель.

– Пойдем искупаемся? – предложил Матвей.

– В этом лягушатнике? – брезгливо скривилась Астра. – Там дети всю муть со дна взболтали.

– Тебе не угодишь… В бассейне – хлорка, в речке – грязь. Так это же экологически чистая грязь!

Она рассмеялась. От выпитого шампанского слегка кружилась голова.

– На самом деле я просто изнываю от скуки. Развесели меня, Карелин!

Он вяло пытался шутить, вспоминать старые анекдоты.

Ельцов из гостиной внимательно наблюдал за дочерью. Что за отношения у нее с этим Матвеем? Когда тот придет свататься, руки просить? Или законный брак вовсе из моды выходит?

– Угощайтесь… – он машинально протянул коробку с сигарами подошедшему гостю. – Доминиканские.

Тот вежливо поблагодарил, проследил раздраженный взгляд Ельцова.

– Дети, дети… – вздохнул. – Вроде бы выросли уже, а отцовское сердце все болит за них, все тревожится. Как дочка, Юрий Тимофеевич? Счастлива?

– Черт их разберет теперь! – с сердцем произнес хозяин дома. – Чего им надо? Чем они живут? Какими идеалами? Погубит женщин эмансипация, как пить дать. Самостоятельность приличных барышень до добра-то не доводит!

Он осекся под пристальным взглядом гостя. Тот обрезал кончик сигары, но закуривать не спешил, будто выжидал или собрался заговорить о чем-то важном.

Господин Юдин занимался лесной промышленностью, обработкой древесины и прочим сопутствующим бизнесом. Дела у него шли с переменным успехом, но в последнее время наладились. У Юдина был сын, который во всем помогал отцу, и, по слухам, отличался коммерческим чутьем, любил рисковать, но всегда оправданно. Несколько смелых контрактов принесли ему хорошую прибыль.

– А твой парень как, Аким Иваныч? Женился? Внуков тебе подарил, небось? Не то что моя вертихвостка!

Лесопромышленник поднес кедровую лучинку к сигаре, и, держа пламя на некотором отдалении от кончика, как бы втягивал его в сигару.

«Знает толк! – одобрил Ельцов. – А про сына молчит. Видать, и у того не все гладко!»

– Женился мой наследник, – степенно кивнул Юдин. – Привел в дом невестку. Жить будут отдельно от нас, стариков, детей пока не планируют.

– На комплимент напрашиваешься, Аким Иваныч. Какой же ты старик? Крепок еще, бодр, полон сил. Слышал, проект грандиозный задумал с финнами. Так?

– Так-то оно так… – Юдин с наслаждением затянулся и выпустил облачко ароматного дыма. – Только неспокойно у меня на душе.

– Может, нервы подлечить надо?

С террасы раздался мелодичный женский смех, и Астра в сопровождении «жениха» впорхнула в гостиную. Платье из кремового шелка красиво облегало ее фигуру, щеки горели румянцем.

– Мы вишен возьмем, папа! – весело сообщила она. – И мороженого!

Лесопромышленник поклонился, пропуская молодых людей к столику со сладостями. Мороженое лежало во льду, шоколадное и ванильное, украшенное фруктами: желтые кусочки ананасов, оранжевые дольки апельсинов, зеленые кружки киви…

– У меня ведь домик у моря имеется, – сказал вдруг он. – В Крыму. Лет пять назад купил, достроил по своему вкусу. Не люблю отдыхать в отелях и пансионатах. Жена тоже предпочитает домашний уют гостиничному сервису.

Ельцов рассеянно кивал, не выпуская из виду Астру. Они с Матвеем устроились в плетеных креслах на террасе. Косточки от вишен, конечно же, бросают вниз, на клумбу. Мать увидит – достанется им на орехи.

Гости негромко переговаривались. Пили французский коньяк, курили.

– Хочу твою дочь с женихом пригласить в Крым… Или они куда-нибудь в другое место собираются? На Золотые Пески или в Тунис?

– А… нет, нет! Впрочем… я не знаю.

– Там как раз мой сын с женой, – улыбался Юдин. – Еще в конце мая поехали. Наслаждаются морем, солнцем. Пусть молодежь познакомится. Глядишь, и подружатся.

«Молодежь! – удивился Ельцов. – Твоему парню, по моим подсчетам, никак не меньше тридцати. Мы в эти годы…»

Лесопромышленник помешал ему развить мысль о чрезмерной опеке, которую нынешние родители оказывают своим детям.

– Думаю, они найдут общий язык. Пойдем на воздух, мой друг, надымили мы здесь. Хозяйка бранить станет.

Внешность, манеры и речь Юдина были нарочито старомодны. Коммерсант слыл поклонником традиций русского купечества в лучшем смысле этого понятия. Старался держать марку.

Он извинился и отправился на террасу, заговорил с Астрой. Та передала вишни «жениху», поднялась и облокотилась на перила. Юдин курил – ветерок уносил дым в сторону зарослей орешника. Небо потемнело. Мошки и ночные мотыльки слетались на свет, бились в стекла и путались в легких шторах…

«С чего он вдруг заинтересовался Астрой? – недоумевал Ельцов. – Решил в Крым ее пригласить? Неспроста это…»

– Люблю запах дорогих сигар, – улыбалась она Юдину, чувствуя себя Ларисой из «Бесприданницы», которая флиртует с богатым купцом.

Все-таки годы учебы в театральном оставили неизгладимый след в ее душе. Нет-нет да взыграет непонятный кураж, желание войти в образ. И ведь получается! Отчего-то не на сцене, а в жизни.

– Зря вы от карьеры актрисы отказались…

– Сцена не для меня, и я, очевидно, не для нее. У меня обыкновенная внешность, – напропалую кокетничала Астра. – Так что ни примадонны, ни кинозвезды из меня бы не вышло.

– У вашего отца столько возможностей…

– Покупать популярность за папины деньги – оскорбительно!

– У вас выразительные глаза, – не сдавался Юдин. – Великие актрисы не обязательно были красавицами…

Астра сияла. Она стояла к Матвею спиной, перегнувшись через перила и глядя в сад; во всей ее непринужденной позе, в жестах и звуках голоса сквозило очарование. Она осознавала свою привлекательность и упивалась производимым впечатлением.

«Знает секрет женского обаяния и пользуется, – сердился Матвей, доедая мороженое. В тепле оно сразу потекло, превратилось в густой сладкий крем. – Мне назло заигрывает с другим мужчиной. Тот уже немолод, но элегантен, подтянут, самоуверен. Такие в любом возрасте нравятся женщинам. О чем они говорят?»

Он, как ни стыдил себя, не мог не прислушиваться. До него долетали обрывки фраз – Юдин расхваливал степной Крым, лазурную чистоту моря, прозрачный воздух…

– Вы знакомы с моим сыном? Спиридон Юдин, поставки древесины для финских строительных компаний.

– Папа говорил…

«Спиридон Юдин? – напрягал память Матвей. – Что-то крутится… Нет, если и слыхал, то мельком. Видимо, у них семейный бизнес».

Тем временем разговор между Астрой и лесопромышленником сосредоточился на летнем отдыхе и преимуществах Крыма перед другими курортами.

– На Кавказе сейчас неспокойно… В Сочи слишком людно, галька, камни… Турецкая изнурительная жара не всякому по вкусу… Египет? Эти пирамиды просто навязли в зубах…

Черногория… Испания… Французская Ривьера… Таиланд… Канарские острова… Названия сменяли друг друга, и Юдин все критиковал. Там лесные пожары, тут угроза цунами… птичий грипп… чрезмерно острая пища… обрывистые берега…

«К чему он клонит?»

– Я тоже люблю песчаные пляжи… – поддакивала Астра. – И чтобы не сразу глубина. Идешь, и каждую ракушку на дне видно…