Пандора Райс Энн

Ничего не бояться! Как это прекрасно!

Я дошла до Форума. На рынках царило оживление, повсюду попрошайничали нищие. Во все стороны несли занавешенные носилки. Под колоннами портиков вели уроки философы. Я слышала странные звуки, свойственные гавани, – наверное, это бросали грузы, я не поняла. Пахло Оронтом. Я надеялась, что где-то в нем плавает тело Люция.

Я поднялась по ступенькам и оказалась в храме Изиды.

«Мне нужно встретиться с верховным жрецом и жрицей», – сказала я.

Я прошла мимо смущенной, девственного вида молодой женщины и оказалась в боковой комнате, где они разговаривали со мной накануне. Стола не было. Только диван. Я направилась в другую комнату. Стол. Свитки.

Я услышала поспешные шаги. Ко мне подошла жрица. Она уже накрасилась и надела парик с украшениями. Вид ее меня больше не шокировал.

«Мне приснился еще один сон, – сказала я, указывая на аккуратно сложенные на столе листы. – Смотрите – я для вас все записала».

Появился жрец. Он приблизился к столу и посмотрел на листки.

«Прочитайте каждое слово. Прочитайте при мне. Будьте свидетелями на случай, если со мной что-нибудь случится».

Жрец и жрица стояли напротив меня, жрец аккуратно брал в руки лист за листом, пока не перевернул всю пачку.

«Я словно переселившаяся душа, – сказала я. – Она хочет добиться от меня то ли признания, то ли услуги, не знаю, но она жива! Она не просто статуя».

Они уставились на меня.

«Ну? Что вы на это скажете? К вам все приходят за советом».

«Но госпожа, – обратился ко мне жрец, – мы не можем это прочесть».

«Как это? Почему?»

«Это самый древний и сложный вариант рисуночного письма!»

«Что?!»

Я посмотрела на страницы. И увидела только мои собственные слова, мысли, изливавшиеся на бумагу. Я не могла сосредоточить взгляд на форме букв.

Я подняла последнюю страницу и прочла вслух:

«Она коварно улыбалась, вселяя в меня страх».

Я протянула им листок.

Они решительно покачали головами в знак несогласия. Внезапно послышался шум толчеи, и в комнату вошел Флавий, запыхавшийся, покрасневший. Его допустили в комнату. В руках он держал мои сандалии. Он лишь мельком взглянул на меня и с явным облегчением прислонился к стене.

«Иди сюда, – сказала я. Он повиновался. – Посмотри на эти страницы, прочти – разве это написано не по-латыни?»

Застенчиво вошли двое рабов, они поспешно омыли мне ноги и завязали сандалии. Флавий рассматривал страницы.

«Это древнеегипетские письмена, – сказал Флавий. – Более древних я еще не видел. В Афинах это стоит целое состояние!»

«Я только что их написала! – сказала я, переводя взгляд со жреца на жрицу. – Вызовите своего высокого друга-блондина. Приведите его сюда. Телепата, того, кто умеет читать старые рукописи».

«Не получится, госпожа».

Жрец и жрица беспомощно переглянулись.

«Почему? Где он? Он приходит только после наступления темноты? – спросила я. Оба кивнули. – А когда он покупает книги, книги о Египте, то делает это тоже при свете ламп? – спросила я, хотя заранее знала ответ. Они вновь растерянно переглянулись. – Где он живет?»

«Госпожа, мы не знаем. Пожалуйста, не пытайтесь его найти. Он придет, как только померкнет свет. Вчера ночью он предупредил нас, что вы ему очень дороги».

«Вы не знаете, где он живет? Ладно…» – сказала я, вставая и собирая в пачку листы, мои замечательные древние письмена.

«Ваш обгорелый, – спросила я, выходя из комнаты, – ваш убийца, пьющий кровь. Он приходил вчера ночью? Оставил подношение?»

«Да, – ответил жрец с униженным видом. – Госпожа Пандора, отдохните и откушайте».

«Да, – согласно кивнул мой верный Флавий, – непременно».

«Ни за что!» – решительно возразила я.

Схватив страницы, я пересекла главный зал и подошла к двери, не обращая внимания на их просьбы.

Я вышла на жаркую улицу. Флавий следовал за мной. Жрец и жрица умоляли нас остаться.

Я осмотрела огромный рынок. Лучшие книготорговцы собирались на дальнем левом краю Форума. Я направилась через площадь.

Флавий старался не отставать.

«Госпожа, прошу вас… Куда мы идем? Вы не в себе!»

«Ты прекрасно знаешь, что я совершенно в здравом уме, – ответила я. – Ты сам его видел вчера ночью».

«Госпожа, подождите его в храме, как он просил», – уговаривал Флавий.

«Зачем? С какой стати я буду это делать?»

Многочисленные книжные лавки торговали рукописями на разных языках.

«Египет, Египет!» – выкрикнула я по-латыни и по-гречески.

Повсюду было шумно – много покупателей и продавцов. На каждом прилавке – сочинения Платона и Аристотеля. Целая кипа копий автобиографии Августа Цезаря, созданной им в последние годы жизни.

«Египет!» – снова крикнула я. Торговцы указали на старые свитки. Фрагменты…

Навесы хлопали на ветру. Я заглядывала в одно помещение за другим – там рядами сидели рабы, переписывающие книги, макающие в чернила перья, они не осмеливались хоть на миг оторвать взгляд от работы.

Снаружи, в тени, тоже сидели рабы – они писали письма под диктовку простых горожан. Вокруг царила суета.

В одну из лавок вносили сундуки. Появился владелец, пожилой мужчина.

«Мариус, – сказала я. – Я от Мариуса, высокого блондина, он приходит к вам в лавку только по ночам».

Мужчина ничего не ответил.

Я вошла в следующую лавку. Здесь все было египетским – не только развернутые для обозрения свитки, но и фрагменты картин на стенах, куски известняка, хранящие профили царей и цариц, ряды баночек, фигуры из каких-то давно разграбленных гробниц. Как же египтянам нравилось вырезать маленькие деревянные фигурки!

И там я увидела как раз такого человека, какого искала, – истинного антиквара. Он очень неохотно поднял седую голову от книги – рукописи на современном египетском языке.

«Для Мариуса ничего нет? – спросила я, входя в лавку. На каждом повороте путь мне преграждали сундуки и коробки. – Знаете высокого римлянина Мариуса, он изучает древние рукописи, покупает самые ценные из них? Вы же знаете, о ком я говорю. Блондин с на редкость голубыми глазами. Он приходит по ночам; вы ради него не закрываете лавку».

Человек кивнул. Он бросил взгляд на Флавия и сказал, подняв брови:

«Какая чудесная у вас нога из слоновой кости. – Образованный грек. Отлично. – Греческая, восточная, идеально светлого цвета».

«Я пришла от имени Мариуса», – заявила я.

«Как он и просил, я все для него оставляю, – ответил человек, пожимая плечами. – Я ничего не продаю, пока не предложу Мариусу».

«Не сомневаюсь. Я пришла от его имени. – Я огляделась по сторонам. – Могу я присесть?»

«О, прошу вас, простите», – сказал человек и указал на крепкий сундук.

Флавий в задумчивости остался стоять. Хозяин уселся обратно за заваленный стол.

«Жаль, что у меня нет нормального стола. Где раб? Я помню, где-то было вино. Я просто… Я читал совершенно потрясающую историю!»

«Надо же, – сказала я. – Ну а теперь посмотрите-ка сюда!»

Я протянула ему страницы.

«Бог мой, но это же превосходная копия, – сказал он, – да совсем свежая! – Он что-то зашептал. Многие слова были ему знакомы. – Мариус очень заинтересуется. Здесь идет речь о легендах Изиды, он как раз их и изучает».

Я мягко забрала рукопись.

«Это я для него написала!»

«Вы написали?»

«Да, но, видите ли, я хочу сделать ему сюрприз, подарок! Что-нибудь новенькое, чего он еще не видел».

«Ну, такого у меня много».

«Флавий, деньги».

«Госпожа, у меня их нет».

«Это неправда, Флавий, ты не ушел бы из дому без ключей и без денег. Давай сюда».

«О, я открою вам кредит, раз это для Мариуса, – сказал старик. – Хм-м-м, видите ли, на этой неделе на рынок поступило несколько египетских вещиц. Это все из-за голода в Египте. Полагаю, людям приходится продавать. Никогда не знаешь, откуда появится египетская рукопись. Но вот он…»

Он протянул руку и вынул из ниши между пыльными деревянными полками хрупкий папирус.

Он почтительно положил его на стол и очень аккуратно развернул. Папирус хорошо сохранился, но обтрепался на краях. Если с ним обращаться небрежно, он просто развалится.

Я встала, чтобы заглянуть ему через плечо. У меня закружилась голова. Я увидела пустыню и какое-то поселение – хижины, крытые пальмовыми листьями. Я едва удержалась, чтобы не зажмуриться.

«Вот, – сказал старик, – самый старый египетский манускрипт, который мне довелось увидеть! Ну, не падайте, дорогая. Обопритесь на мое плечо. Возьмите мой табурет».

«Нет, не нужно, – ответила я, разглядывая буквы. Я прочла вслух: – „Моему повелителю Нармеру, царю Верхнего и Нижнего Египта, и кто же те враги мои, что говорят, будто я поступаю не по справедливости? Когда ваше величество замечало за мной несправедливость? Я, напротив, всегда стремлюсь сделать больше, чем от меня требуется или ожидается. Когда я не выслушивал каждое слово обвиняемого, дабы судить его по справедливости, как угодно вашему величеству?..“»

Я замолчала. Голова кружилась… Беглое воспоминание… Я была ребенком и поднималась вместе со всеми в горы над пустыней, чтобы попросить бога Озириса, кровавого бога, заглянуть в сердце преступника.

«Смотри», – велели мне те, кто меня сопровождал.

Бог был мужчиной идеальной наружности, с бронзовой кожей, светящейся в лунном свете, он взял осужденного и медленно выпил его кровь. Женщина, стоявшая рядом со мной, прошептала, что бог вынес свой приговор и исполнил его, а дурная кровь будет очищена и возродится в другом человеке – и не принесет больше зла.

Я постаралась изгнать видение, ощущение захлестывающих воспоминаний. Флавий очень забеспокоился и обнял меня за плечи.

Я зависла между двумя измерениями. Я смотрела на яркие солнечные лучи, падающие на камни Форума и одновременно жила в другом месте – молодой человек бегом взобрался на холм, объявляя меня невиновной.

«Вызовите старого кровавого бога! Он заглянет в сердце моего мужа и увидит, что тот лжет. Я никогда не ложилась с другим».

О прекрасная тьма, приходи, мне нужно, чтобы ты окутала горы, потому что днем кровавый бог спит в своем укрытии, иначе Ра, бог солнца, найдет его и из зависти уничтожит.

«Потому что она всех покорила, – прошептала я, имея в виду царицу Изиду. – Флавий, держи меня».

«Держу, госпожа».

«Вот так». – Старик помог усадить меня на табурет.

Египетская ночь наполнилась звездами. Я видела их не менее отчетливо, чем лавку в полуденной Антиохии. Я видела звезды и знала, что победила. Бог будет править.

«О, прошу тебя, сойди с горы, возлюбленный наш Озирис, загляни в сердце моего мужа и в мое сердце, и если ты сочтешь, что я не права, то я отдам тебе свою кровь, клянусь!»

Он вышел! Вот он, каким я видела его в детстве, когда жрецы Ра еще не запретили старый культ.

«Справедливости, справедливости, справедливости!» – распевала толпа. Тот человек, что был моим мужем, съежился, когда бог указал на него пальцем в знак осуждения.

«Дайте мне эту дурную кровь, я заберу ее, – сказал бог. – Потом верните мои подношения. Не будьте трусами перед лицом богатых жрецов. Вы стоите перед богом».

Он по очереди показывал на селян и произносил его или ее имя. Он знал, чем занимается каждый из нас. Они читал мысли! Он оскалился и показал свои клыки.

Видение растаяло. Я разглядывала обычные предметы, словно в них скрывались и жизнь, и яд.

«О боги! – воскликнула я с выражением неподдельного страдания в голосе. – Мне нужно добраться до Мариуса. Немедленно!»

Услышав об этом, Мариус посвятит меня в истину. У него не будет другого выхода.

«Наймите для своей госпожи носилки, – сказал Флавию старый книготорговец. – Она переутомилась, да и дорога в гору слишком длинная».

В гору? Я вскинула голову. Этот человек знает, где живет Мариус! Я быстро изобразила новый обморок, наклонив голову, и с усталым жестом сказала:

«Прошу вас, благородный господин, объясните моему управляющему, как добраться до его дома».

«Ну конечно. Я знаю два коротких пути, один немного потруднее. Мы все время доставляем Мариусу книги».

Во взгляде Флавия читался ужас.

Я постаралась подавить улыбку. Все шло намного лучше, чем я рассчитывала. Но воспоминания о Египте измотали меня, оставили в сердце раны. Я ненавидела виды пустыни и горы, мысли о кровавых богах. Я поднялась, собравшись уходить.

«Розовая вилла на самой окраине города, – объяснял старик. – Прямо у городской стены, над рекой, последний дом. Когда-то это был деревенский дом он раньше стоял за стеной. Он расположен на каменной насыпи. Но днем вам никто не откроет ворота Мариуса Все знают, что он любит спать, а ночью заниматься, – такая уж у него привычка. Книги мы оставляем мальчикам».

«Он мне обрадуется», – сказала я.

«Скорее всего – да, раз вы это написали», – ответил старик.

И мы ушли. Солнце стояло в зените. Площадь наводнили покупатели. Навстречу нам шли женщины с корзинами на голове. Храмы процветали. Пробираться сквозь толпу в нужном направлении было нелегко, но забавно – настоящая игра.

«Ну же, Флавий», – нетерпеливо торопила я.

Просто пытка – приноравливаться к медленному шагу Флавия, взбираясь на холм, с каждым поворотом оказываясь все ближе к цели.

«Вы же понимаете, что это чистое безумие! – говорил Флавий. – Днем он бодрствовать не может, вы уже доказали это и себе, и мне! Мне, недоверчивому афинянину, и себе, циничной римлянке! Что мы делаем?»

Мы продвигались все выше, минуя один роскошный дом за другим. Запертые ворота. Лай сторожевых собак.

«Поторапливайся. Сколько еще мне слушать твои лекции? Ах, вон он, смотри, любимый мой Флавий. Розовый дом, последний дом. А Мариус шикарно устроился. Взгляни-ка на стены и ворота».

Наконец я положила руки на железные решетки. Флавий рухнул на траву посреди тропы. Он совершенно выдохся. Я дернула за звонок.

На стены опускались тяжелые ветви деревьев. Сквозь сетку листьев я различила фигуру, показавшуюся на высокой галерее второго этажа.

«Вход воспрещен!» – крикнули мне.

«Мне нужно увидеться с Мариусом, – сказала я. – Он меня ждет! – Я сложила руки рупором и закричала: – Он хочет, чтобы я пришла! Он просил меня прийти!»

Флавий пробормотал короткую молитву.

«Ох, госпожа, надеюсь, вы знаете этого человека лучше, чем знали собственного брата».

Я засмеялась.

«Их нельзя сравнивать, – сказала я. – Прекрати жаловаться».

Фигура исчезла. Я услышала топот бегущих ног. Наконец передо мной появились два юных мальчика, почти дети, безбородые, с длинными черными кудрями, в очень красивых, отороченных золотом туниках. На вид – халдеи.

«Открывайте ворота, быстро!» – приказала я.

«Госпожа, я не могу впустить вас, – сказал тот, что был побойчее. – Никого нельзя впускать в дом, пока не придет Мариус. Таков приказ».

«Откуда придет?» – спросила я.

«Госпожа, он появляется когда пожелает, и тогда он принимает кого захочет. Госпожа, пожалуйста, назовите свое имя, и я передам ему, что вы заходили».

«Либо ты откроешь ворота, либо я перелезу через стену», – решительно заявила я.

Мальчики пришли в ужас.

«Нет, госпожа, нельзя!»

«Ну? Кричать и звать на помощь будете?» – спросила я.

Оба раба в изумлении уставились на меня. Какие хорошенькие. Один чуть повыше другого. У обоих – изящные браслеты.

«Так я и думала, – сказала я. – Кроме вас, здесь больше никого нет».

Я повернулась и внимательно осмотрела густые заросли плюща, поднимавшегося по оштукатуренному кирпичу. Я подпрыгнула и зацепилась правой ногой за густую сеть как можно выше, одновременно перекинув руки за стену.

Флавий поднялся с травы и помчался ко мне.

«Госпожа, умоляю вас, не надо, – твердил он. – Госпожа, это нехорошо, нехорошо! Нельзя просто взять и перелезть к нему через стену».

Слуги лихорадочно переговаривались друг с другом. Кажется, по-халдейски.

«Госпожа, я за вас боюсь! – кричал Флавий. – Как я буду защищать вас от таких, как этот Мариус? Госпожа, он на вас разозлится!»

Я легла животом на стену, переводя дух. Глазам моим открылся большой очаровательный сад. Ах, какие мраморные фонтаны! Оба раба попятились и глазели на меня словно на могущественное чудище.

«Пожалуйста, пожалуйста! – взмолились в один голос мальчики. – Месть его будет страшна! Вы его не знаете! Пожалуйста, госпожа, подождите!»

«Передай мне листы бумаги, Флавий, скорее. У меня нет времени терпеть твое неповиновение!»

Флавий подчинился.

«Но это ошибка, ошибка! – сказал он. – Ничего из этого не выйдет, кроме страшного недоразумения».

Я соскользнула со стены в сад – со всех сторон меня щекотал плотный слой сверкающих листьев – и положила голову на густые скопища бутонов. Пчел я не боялась. Никогда не боялась. Я отдыхала. Я прижала покрепче к себе исписанные страницы. Потом подошла ближе к воротам, чтобы видеть Флавия.

«Я сама справлюсь с Мариусом, – сказала я. – Скажи, ты же захватил с собой кинжал?»

«Да, захватил, – ответил он, приподнимая плащ и показывая мне оружие, – с вашего разрешения, я бы с удовольствием вонзил его себе в сердце, чтобы уж наверняка превратиться в хладный труп, когда сюда явится хозяин дома и обнаружит, что вы буяните в его саду».

«Разрешения не будет. Посмей только. Ты что, не слышал, что было сказано? Ты охраняешь меня не от Мариуса, но от иссохшего хромого демона с обожженной плотью. Он появится с наступлением темноты! Что, если он успеет добраться сюда раньше Мариуса?»

«О боги, помогите мне!» – Он вскинул руки к лицу.

«Флавий, возьми себя в руки. Ты же мужчина! Сколько раз тебе напоминать? Ты следишь за обгоревшим мешком костей, а он слаб. Не забудь, что сказал Мариус. Бей в голову. Ударь в глаза, просто режь его, режь и кричи мне – я приду. А сейчас иди поспи, пока не стемнело. До тех пор он не появится, если он вообще узнает, куда идти! К тому же я уверена, что Мариус его опередит».

Я отвернулась и направилась к открытым дверям виллы. Красивые длинноволосые мальчики залились слезами.

Царящее в саду спокойствие и прохладный воздух ненадолго вытеснили все мои страхи, я чувствовала, что попала в безопасное, гостеприимное в отношении меня место, далеко-далеко от храма, в уютную Тоскану, в наши семейные сады, пышные и густые, как этот сад.

«Позвольте последний раз молить вас покинуть владения этого человека!» – закричал Флавий.

Я игнорировала его просьбу.

Все двери очаровательной виллы были распахнуты настежь – и на верхних галереях, и в нижних проходах. Я слышала шум фонтанов. Лимонные деревья, множество мраморных ленивых, чувственных богов и богинь, окруженных ярко-фиолетовыми или синими цветами. Над клумбой оранжевых бутонов возвышалась статуя Дианы-охотницы из старого, выщербленного мрамора. А там – ленивый Ганимед, полускрытый зеленым мхом, обозначал заросшую тропинку. Вдалеке, на краю бассейна, я увидела обнаженную Венеру, склонившуюся над ванной. В бассейн лилась вода. Повсюду мелькали струи фонтанов.

Мелкие белые лилии совсем одичали. А вот и старые оливковые деревья с восхитительно изогнутыми стволами, на которые так чудесно было забираться в детстве.

Везде чувствовалась пасторальная свежесть, однако природу держали в узде. Штукатурку на доме выкрасили свежей краской, равно как и широко раскрытые деревянные ставни.

Мальчики плакали.

«Госпожа, он очень рассердится!»

«Ну не на вас же, – сказала я, входя в дом. Я ходила по траве и практически не оставляла следов на мраморном полу. – Мальчики, ну хватит плакать! Вам даже не придется умолять его вам поверить. Разве нет? Он прочтет правду в ваших мыслях».

Каждый из них по-своему испугался. Они настороженно взглянули на меня.

Я остановилась прямо за порогом. От дома что-то исходило, не такое громкое, чтобы считаться звуком, скорее, ритмичное волнение, предшествующее звуку. Я уже слышала точно такой же беззвучный ритм… Когда это было? В храме? Когда я впервые вошла в ту комнату, где за экраном прятался Мариус?

По мраморным полам я переходила из комнаты в комнату. В каждой из них ветер играл свисавшими сверху лампами. Их было много. И свечей. Сколько свечей! И лампы на подставках. Надо же, с таким освещением здесь должно быть светло как днем!

Постепенно я осознала, что весь нижний этаж отведен под библиотеку, за исключением неизменной роскошной римской бани и огромного гардероба, заполненного одеждой.

Все остальные комнаты занимали книги. Одни только книги. Конечно, там стояли и диваны, чтобы можно было лечь и почитать, и письменные столы, но каждая стена могла похвастать либо громадной стопкой свитков, либо полками с переплетенными книгами.

Еще я заметила странные двери. Они, по всей видимости, открывались на потайную лестницу. Но на замки они не запирались, а сделаны были из полированного гранита. Я нашла по меньшей мере две такие двери! А одно помещение на первом этаже полностью было выложено камнем, и путь в него преграждали такие же двери, открыть которые не представлялось возможным.

Пока рабы дрожали и всхлипывали, я вышла из дома и поднялась на второй этаж. Пусто. Во всех комнатах совершенно пусто, за исключением той, которая, видимо, принадлежала мальчикам. Их кровати, маленькие персидские алтари и божки, пышные коврики, взбитые подушки и типично восточные витиеватые узоры. Я сошла вниз.

Мальчики уселись у парадного входа, неподвижно, как статуи, подобрав колени, опустив голову, и тихо плакали, наверное постепенно теряя силы.

«Где в этом доме спальни? Где спальня Мариуса? Где кухня? Где святилище домашних богов?»

Один из них тихо потрясенно вскрикнул.

«Спален нет».

«Не сомневаюсь, что их нет», – заметила я.

«Еду нам приносят, – взвыл второй мальчик. – Готовую, самую вкусную. Боюсь, однако, что, сами того не зная, мы уже насладились своей последней трапезой».

«Да бросьте вы. Как он обвинит вас в том, что сделала я? Вы же просто дети – а он добр, не так ли? Держите, положите эти страницы ему на стол и прижмите чем-нибудь, чтобы не разлетелись».

«Да, он очень добр, – сказал мальчик. – Но очень строг в том, что касается его привычек».

Я закрыла глаза. Я опять уловила звук, вторжение звука. Он хочет, чтобы я его услышала? Звук казался безличным, как биение сердца во сне или журчание воды в фонтанах.

Я подошла к большому красивому дивану, обитому тонким шелком с персидским узором. Он был очень широким и, несмотря на то что его старательно расправили, хранил отпечаток мужского тела. На нем лежала подушка, взбитая, свежая, но я заметила вмятину от головы – там, где лежал мужчина.

«Он здесь отдыхает?»

Мальчики, взмахнув кудрями, вскочили на ноги.

«Да, госпожа, это его диван, – сказал тот, что поразговорчивее. – Пожалуйста, прошу вас, не трогайте. Он лежит на нем часами и читает. Госпожа, ну пожалуйста! Он особенно настаивает, чтобы мы как-нибудь в его отсутствие, играючи, не легли на этот диван, хотя во всех остальных отношениях мы вольны делать что хотим».

«Он узнает, даже если вы просто дотронетесь!» – впервые подал голос второй мальчик.

«Я собираюсь на нем поспать, – сказала я. Я легла и закрыла глаза, потом перевернулась на бок и подтянула колени. – Я устала и хочу всего лишь поспать. Впервые за долгое время я чувствую себя в безопасности».

«Неужели?» – спросил мальчик.

«Идите сюда, ложитесь рядом. Принесите себе подушки, чтобы он сначала увидел меня, а потом – вас. Он хорошо меня знает. Где бумаги, которые я принесла, – да, на столе, по ним он поймет, зачем я пришла. Все изменилось. От меня что-то требуется. У меня нет выбора. И нет дороги домой. Мариус поймет. Я пришла к нему для защиты, пришла, чтобы быть как можно ближе к нему».

Я положила голову на подушку, прямо на отпечаток его головы. И глубоко вдохнула.

«Ветер здесь как музыка, – прошептала я, – слышите?»

Я уснула глубоким сном, сном усталости, и выспалась за все эти дни и ночи. Должно быть, прошло несколько часов. Внезапно я пробудилась. Небо побагровело. Рабы калачиком свернулись у дивана, прямо на полу, как маленькие испуганные зверьки.

Я опять услышала звук, отчетливую пульсацию. Почему-то мне вспомнилось, как в детстве я часто прижималась ухом к груди моего отца. И, услышав биение сердца, я его целовала. Его всегда радовал мой порыв.

Я поднялась, осознав, что еще не до конца проснулась, но это мне не снится. Я нахожусь на прекрасной вилле Мариуса в Антиохии.

Мраморные комнаты переходили одна в другую.

Я дошла до конца, до каменной комнаты. Двери оказались слишком тяжелы. Но внезапно они бесшумно распахнулись, как будто их толкнули изнутри.

Я вошла в величественные покои. Передо мной выросла новая пара дверей. Тоже каменных. Они, должно быть, вели на лестницу, так как дом заканчивался как раз за ними.

Неожиданно и эти двери открылись, как будто отпустили пружину! Внизу было светло.

За порогом двери располагалась лестница. Из белого мрамора, совсем новая, не истертая ничьими ногами. Все ступени очень гладкие и чистые.

Внизу мягко горели огни, отбрасывая на лестницу причудливые тени.

Здесь звук усиливался. Я закрыла глаза. Вот бы весь мир состоял из этих гладких покоев, в которых объяснялось бы существование всего на свете.

Внезапно послышался крик:

«Госпожа Пандора!»

Я развернулась.

«Пандора, он перелез через стену!»

Мальчики с воплями помчались по дому, вторя крику Флавия: