Обманутые иллюзии Робертс Нора

32

– Пытаюсь сосредоточиться, – Роксана махнула рукой из-за плеча, чтобы Люк отодвинулся. Он дышал ей прямо в затылок.

– Я хочу назначить тебе свидание.

– Ты явно зациклился на свиданиях, – она подалась вперед, чтобы поправить светильник на столе отца. Перед ней лежали чертежи музея. Им оставалось решить, откуда они будут входить.

– Сверху вниз, Каллахан. Весь смысл именно в этом. Выставка на четвертом этаже, так зачем нам входить на первый этаж и пробираться туда?

– Затем, что мы сможем подняться по лестнице вместо того, чтобы болтаться на пятнадцатифутовой веревке. Она бросила на него взгляд из-за плеча.

– А ты стареешь.

– Прошу прощения. Как выясняется, я теперь отец семейства. А стало быть мне надо принимать кое-какие меры предосторожности.

– А крыша на что, папаша?

Он знал, что это самый надежный способ, но ему нравилось спорить.

– Нам придется еще и Джейка туда поднять. А он не выносит высоты.

– Значит завяжешь ему глаза, – она постучала карандашом по чертежу. – Вот здесь, окно с восточного фасада. Я уже здесь, на складе, коротаю время до крайнего срока. Я иду в наблюдательный пункт ровно в 11.17, то есть у меня остается всего лишь одна минута тридцать секунд на обработку шестой камеры прежде, чем включится тревога.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты работала внутри.

– Не надо, Люк. Ты прекрасно знаешь, что я лучше тебя разбираюсь в электронике. Потом я меняю местами пленки наблюдения, – зачесав назад волосы, она ухмыльнулась. – Жаль, что я не увижу лицо охранника, когда он увидит работу Мышки.

– Только дилетанты считают, что им надо увидеть кульминационный момент.

– Шел бы ты, Каллахан, – мягко произнесла она. – Так вот, как только Джейк с Мышкой приступят к основному делу, я займусь окном изнутри. И тогда входишь ты, мой герой, – она захлопала ресницами.

– Значит, у нас останутся шесть с половиной минут на то, чтобы открыть стенд, взять добычу и заменить ее нашими подделками.

– И тогда ты выходишь, быстро-быстро, не оставляя и следа, – она провела языком по верхней губе. – Мы с тобой возвращаемся в гостиницу и трахаемся как кошки.

– О, Боже, как мне нравится, когда ты так выражаешься, – он уперся подбородком в ее макушку. – Нам все-таки нужно будет отработать время.

– У нас есть еще несколько недель, – она вытянула руки вперед, затем подняла их и сомкнула вокруг его шеи. – Только представь себе эти чудесные, чудесные переливы. И все они наши, Каллахан.

Он поморщился, выдохнул как-то сквозь губы и распрямился. – Это как раз то, о чем я хотел с тобой поговорить, Рокс, – он не мог предсказать ее реакцию и подобно трусу решил заболтать эту тему. – Коньяку хочешь?

– Естественно, – она вновь растянулась. Был примерно час ночи. В доме царила тишина, в холле за кабинетом было темно, виднелись лишь тени. У нее промелькнула мысль, а не соблазнить ли Люка на мягком кожаном диванчике. Она медленно улыбнулась, когда он протянул ей бокал.

– А ты уверен, что хочешь поговорить? Он знал этот взгляд, этот тон и почти поддался им в стремлении избежать дискуссии.

– Нет, но я думаю, что поговорить нам надо. О добыче с аукциона.

– М-м-м-м.

– Мы не будем ее хранить.

Она поперхнулась коньяком. Люк похлопал ее по спине, надеясь на лучшее.

– Бог ты мой, не шути так жестоко, когда я пью.

– Я не шучу. Рокс. Мы не будем их хранить. Ей тоже были знакомы этот взгляд и этот тон. Они означали, что Люк решился на какой-то важный шаг и приготовился к бою.

– Что ты плетешь? Какой смысл тогда брать их, если мы не будем оставлять их у себя?

– Я говорил тебе, что эта кража делается для отвода глаз от дела Уайатта.

– Да, но ведь она принесет огромную прибыль, несмотря на немыслимые накладные, расходы.

– Да, но не в финансовом плане. Нам она ничего не дает.

Она отпила коньяку, однако это не избавило ее от внезапных мурашек, пробежавших где-то у основания спины.

– А что же мы будем делать с драгоценностями ценою в два миллиона, тем более, что только на то, чтобы украсть их, ушло около 80 тысяч?

– Мы их подбросим. Это будет очень важная подпорка для одной проделки, которую я мечтаю совершить уже почти целый год.

– Проделки, – Роксана встала в надежде походить немного по комнате и тем самым развеять свое возбуждение и подумать. – Сэм. Ты собираешься подбросить их Сэму. Так вот, значит, каков твой суд. – Глаза ее загорелись, она повернулась к нему. – Так значит, ты это все время планировал.

– Я несколько месяцев прорабатывал все до мельчайших деталей. Все они включены в единую схему.

– Ты прорабатывал, – прилив недоверия чуть было не захлестнул ее. Она отогнала его, усомнившись при этом, что сможет вновь пережить такую потерю.

– Так вот почему ты вернулся. Чтобы отомстить Сэму.

– Я вернулся из-за тебя, – ему не понравился ни холодок в ее тоне, ни беззащитность, которую он в этом тоне ощутил. И ему уж никак, совсем никак не хотелось вновь объясняться. – Я же сказал тебе, Рокс, почему я уехал, но я не могу вернуть назад все эти годы. Но больше с тобой не расстанусь и не стану рисковать семьей. – Он заколебался. Она, казалось, хочет растерзать его на мелкие кусочки, но он должен был рассказать ей все. – Поэтому-то я и заскочил к Уайатту, прежде чем приехать в Новый Орлеан.

– Ты его видел? – изумленная, она провела рукой по голове. – Ты ходил к нему и при этом не считаешь, что пошел на риск.

– Я заключил с ним сделку. Я решил подкупить его деньгами. Миллионом долларов через несколько месяцев.

– Миллион…

– Но он не согласился, – перебил ее Люк. – Вернее. не согласился действовать в одиночку. Вот мы с ним и заключили сделку. – Взяв бокал, он вертел его в руке, нюхал и отпивал коньяк. Ему нравилось играть эту роль, как нравится мужчине предвкушать долгий, вдохновляющий вечер в обществе прекрасной дамы. – Он согласился дать мне время до начала выборов, если я выдам ему компрометирующие фотографии Кертиса Ганнера. Это, конечно, будет монтаж, так как Ганнер чист как слеза младенца. А еще Уайатту нужны бумаги, уличающие Ганнера в нечестных сделках и незаконных связях. Все, что от меня требуется – сфабриковать все это и подбросить ему непосредственно перед тем, как избиратели пойдут к урнам.

Протяжно вздохнув, Роксана прислонилась к подлокотнику. Она поняла, что ей сейчас нужна еще одна доза коньяка, и опрокинула бокал, сделав большой глоток.

– Так вот чего тебе стоило твое возвращение.

– Если бы я не согласился, то я не знаю, что он мог бы сделать с тобой, Максом, Лили, всеми, кто мне так дорог, – глаза Люка приковались к ее глазам. – А теперь еще и Натаниель появился. Я готов на все, только бы ему ничто не угрожало. Абсолютно на все.

Леденящий страх пробежал мурашками по ее спине.

– Ната бы он не тронул. Он… Да, тронул бы, – Роксана закрыла пальцами глаза, пытаясь убедить свою совесть в том, что без этого не обойтись. – Я знаю, нам надо идти на все, но мы никогда еще не обижали ни в чем не повинных людей. Я не могу найти оправдание тому, что нам надо начинать действовать прямо сейчас. Мы найдем другой способ, – она уронила руки на колени. Его взгляд опять был сосредоточенным и холодным. – Я знаю, мы можем найти другой способ.

Люк был уверен, что никогда еще не любил ее сильнее, чем сейчас. Она женщина, которая всегда будет готова постоять за свое и никогда не поступится своими принципами.

– Джейк уже подделывает документы, которые я подброшу вместе с нашей добычей в уайаттовский сейф. Это будет не совсем то, чего он ждет, – добавил он прежде, чем она успела высказать какое-либо возражение. – Оригинальные фотографии, которые изготовил Джейк, очень даже неплохие, их только нужно чуть-чуть подправить. Но в целом Уайатт выглядит на них превосходно. Одна мне особенно нравится, где он с черной набедренной повязкой и в сапогах.

– Сэм? Ты делаешь фотографии с Сэмом? – рот ее начал искривляться, но она сдержала улыбку, обуздала восхищение. Этот чертов Люк, подумала она. Выходит, все еще только начинается.

– Получается, что ты надуваешь его с помощью его же собственного замысла и убиваешь его как политика.

– Послушай, ну ведь я ничего не имею против Ганнера, а против Уайатта я очень много чего имею. Мне это кажется самой что ни на есть настоящей золотой справедливостью. Помимо фотографий и документов, кстати, подтверждающих участие Уайатта в кое-каких очень знакомых тебе ограблениях, я перекачиваю деньги на два банковских счета в Швейцарии. Счета открыты на его имя.

– Очень умно, – пробормотала она. – Ты все это отработал. Но ты ведь даже не пошевелился, чтобы меня в эти дела посвятить.

– Да, не посвящал. Я хотел убедиться, что ты со мной всерьез и надолго, Роксана. Я подумал, что этим планом я брошу тебе вызов, заинтригую тебя. А еще я надеялся, что к тому времени, когда я тебе все расскажу, ты уже будешь мне доверять. Ты возмущена тем, что я скрывал от тебя свои намерения. Что ж, имеешь право. Но до тех пор, пока ты участвуешь в этом улове.

Она задумалась и поняла, что первый приступ гнева уже миновал. Боже праведный, подумала она, только бы не раскиснуть. Дело в том, что она смотрела теперь на ситуацию глазами Люка точно так же как и своими собственными. И не только смотрела, но и восхищалась удивительным изяществом этой аферы. Она бы лучше не придумала.

– Отныне, Каллахан, мы либо участвуем в сделке поровну, либо не участвуем вообще.

– А ты не собираешься ли, случаем, меня отматерить, обозвать меня хоть как-нибудь?

– Я это приберегу, – она подняла бокал, чтобы предложить тост. – За Нувель и Каллахана.

– Они чокнулись и выпили, смотря друг другу в глаза.

– А разве ты не собиралась соблазнить меня, прежде чем я выпью все до дна?

– Вообще-то… – она поставила бокал, – собиралась.

Люк стоял возле кресла Макса и смотрел через стеклянную дверь на террасу, задаваясь вопросом, что же видит через стекло старик. То ли здания квартала, то ли обильно украшенный цветами балкон на другой стороне улицы, то ли кусочки серого неба, обещающего дождь? А может, что-то иное, какое-то давнее воспоминание о том, что было когда-то в этом месте.

После короткого просветления сознание Макса ушло еще глубже в обитаемый им мир. Он уже почти не говорил и лишь иногда всхлипывал. Таяло и его тело, теряя в весе фунт за фунтом.

Врачи твердили о каких-то бляшках и узелках, о структурных изменениях в мозге; страдающих от болезни Альцгеймера, о нетипичных видах белков – тау-протеинах, Б-амилоидах, П-веществе. Люк ничего не понимал в этих терминах, звучащих как описание какого-то сложного фокуса.

Он знал, что Роксана заходила сюда попрощаться и сейчас находилась в холле, где следила за тем, как Нат собирает чемодан для недельной поездки в Вашингтон. Сейчас, когда ему предсттояла возможность побыть с Максом, он не знал, как этой возможностью распорядиться.

– Жаль, что ты с нами не едешь, – Люк продолжал смотреть через стекло. Тяжело было смотреть на Макса, на этот отсутствующий взгляд, на скрюченные пальцы, которые работали, работали, работали, словно перебирали монеты. – Я чувствовал бы себя лучше, если бы разрабатывал план вместе с тобой. Думаю, тебе понравилось бы это действо. В нем и эмоции, и вкус. Все в нем есть. Я отработал каждую деталь. – представив себе голос своего учителя, Люк позволил себе улыбнуться. – Знаю, знаю, что ты скажешь просчитай все шансы, а потом готовься к неожиданностям. Но я отплачу этой сволочи за те пять лет, что он отобрал у меня, Макс, и у всех нас. И я достану тебе камень, положу его прямо тебе в руки. Если и есть в нем магическая сила, то ты ее и откроешь.

Люк не ожидал ответа, но заставил себя нагнуться и посмотреть в глаза, которые когда-то заставили его выйти на сцену, испытать судьбу, рискнуть. Они были темными, как всегда, но сила ушла из них.

– Я хочу, чтобы ты знал, что я позабочусь о Роксане и о Нате. И о Лили, о Мышке, о Леклерке. Рокс рассердилась бы, если бы услышала сейчас мои слова; она очень хорошо обо всем заботится. Но ей больше не нужно делать это в одиночку. Нат зовет меня папой. Я и не знал, что это может так много значить для меня. – мягким движением он положил свою руку на искривленную неугомонную руку старика. – Папа. Ни разу я тебя так не назвал. Но ты мой отец. – Люк наклонился и поцеловал шершавую щеку. – Я люблю тебя, папа.

Ответа не последовало. Люк поднялся с места и пошел искать своего сына.

А Макс все смотрел и смотрел через стекло, не отводя глаз даже тогда, когда слезы медленно покатилась по щеке, которую только что поцеловал Люк.

Джейк ввел очередное сочетание игровых символов в свой портативный компьютер и издал радостный возглас.

– Что я тебе говорил. Нет, ну что я тебе говорил, Мышка? Всегда ведь есть запасной ход.

– Ты закончил? Правда закончил?

Мышка перегнулся через сутулое плечо Джейка. – Боже праведный!

– Банк вонючей Англии, – Джейк захихикал и потянулся так, что хрустнули суставы. – Держу пари, что у Чарльза и Дианы там счет. Эх, хороши вы, мои фунтики моих хороших стерлингов!

– Ух ты, – Мышка исправно читал журналы о жизни знаменитостей и питал особые симпатии к принцессе Уэльской. – И ты видишь, сколько у них денег, Джейк? Тебе надо перевести что-нибудь от него к ней. Мне кажется, он не очень хорошо себя ведет.

– А почему бы и нет? – Джейк занес пальцы над клавиатурой, остановившись только тогда, когда Элис тихо закашлялась.

– По-моему, вы обещали Люку не пользоваться компьютерами для того, чтобы совать нос в чужие дела, – не поднимая головы, она с торжественным видом сидела на диване в противоположном углу комнаты и вязала.

– Ах, ну да, – Джейк жаждал продолжать игру. – Я просто тренируюсь, вот и все. – Он поднял глаза на Мышку. – Я просто демонстрирую Мышке кое-какие фокусы, которые эта малышка может теперь выделывать с тех пор, как мы ее наладили.

– Это прекрасно, но честно говоря, Мышка, я не думаю, что Диане понравилось бы такое вторжение в ее частную жизнь.

– Значит, не думаешь? – он бросил взгляд на свою жену, которая лишь подняла голову и улыбнулась. Это было не удивительно и, почувствовав свое поражение, он звучно вздохнул. – Мы, вообще-то должны проверять счет в швейцарском банке, – напомнил он Джейку.

– Хорошо, хорошо. – Заверещала клавиатура, зажужжал модем. – Но, должен сказать, меня от всего этого тошнит, как будто я тухлой рыбы наелся. Он хочет, чтобы мы переправили еще десять тысяч на счет этого ублюдка, Я ему говорил, что хочу умыкнуть деньги со счета какого-нибудь «замазанного» генерального директора вместо того, чтобы «подставлять» его счет. Но нет, какое там. Люк хочет все оплатить. Этот человек твердокаменный. Твердокаменный.

– Тут все дело в гордости, – тихо сказала Элис.

– Дело не в гордости, а в засраных десяти тысячах, – отрезал Джейк и бросил мимолетный взгляд в ее сторону. – Извините меня за то, что выражаюсь по-иностранному. Просто мы с этого ни гроша не имеем. Ни гроша! Ты не считаешь, что мы должны прояснить этот вопрос – покрыть наши накладные расходы, рассчитывать на какую-нибудь прибыль в разумных пределах.

– Зато получаем моральное удовлетворение, – заявил Мышка, от чего сердце его жены зашлось от гордости. – Это же лучше, чем деньги.

– На удовлетворение итальянские ботинки не купишь, – проворчал Джейк, признаваясь себе в том, что его обошли стороной. Впрочем, он всегда мог затребовать другой открытый счет позже.

Элис собрала свое вязанье и встала. Не было еще и десяти вечера, однако она чувствовала себя смертельно усталой. – Я, пожалуй, оставлю вас тут с вашими игрушками и пойду спать.

Мышка нагнулся, чтобы поцеловать ее, и погладил по белокурой голове. Он не переставал удивляться, как такая изящная, такая хорошенькая женщина может принадлежать ему.

– Ты хочешь, чтобы я попросил принести тебе наверх чай или что-нибудь еще?

– Нет, – до чего же он мил, подумала она, и до чего тупой. – Она пока лишь махала вязаньем перед его носом. Решив, что стоит нанести еще один удар, она вытащила только что связанную пинетку из корзинки. – Я попробую сегодня и второй связать. Цвет уж больно хорош, ты так не считаешь? Такой симпатичный бледно-зеленый.

– Да, действительно хорош, – он улыбнулся и опять нагнул голову, чтобы поцеловать ее. – Нату нравятся куклы – варежки.

– Это не кукла, – разозлившись, как никогда, Элис оскалила зубы. – Это пинетка, черт тебя возьми, – произнесла она и тут же ускользнула в спальню, захлопнув за собой дверь.

– Элис никогда не матерится, – сообщил Мышка в основном самому себе. – Никогда. Может, мне надо пойти посмотреть… – и тут он все понял, как будто его ударили в челюсть. – … Пинетка!

– Пинетка? – лицо Джейка скривилось в ухмылке. – Слушай-ка, а это ведь что-то значит. Поздравляю, старик, – он вскочил, чтобы похлопать своего друга по плечу. – Похоже, она в интересном положении.

Мышка побледнел. Цвет его лица приблизился к цвету пинетки, после чего он побледнел еще.

– Вот это да, – это было все, что он был способен сказать, когда плелся в сторону спальни. К тому моменту, когда открывал и закрывал за собой дверь, его ладони были мокрыми от пота.

Элис стояла к нему спиной, спокойно завязывая халат.

– Вот и заря занимается, – прошептала она и подошла к платяному шкафу, расчесывая волосы.

– Элис, – Мышка сглотнул с таким трудом, что его горло издало щелчок. – Ты правда… мы…

Не в ее характере было таить злобу. Она слишком сильно любила его. Ее губы тронула улыбка, когда она увидела в зеркале его глаза.

– Да.

– Это точно?

– Совершенно точно. Два домашних теста и акушер не могут солгать. Мы ждем ребенка, Мышка, – ее голос дрогнул, она опустила глаза. – Это прекрасно, правда?

Он не знал, что ответить. Чувства переполняли его. Он сделал три резких шага к ней. Нежно, очень нежно он обнял ее, положив свою широкую ладонь на ее пока еще плоский живот.

Слова уже не были нужны.

33

В другом районе, в фешенебельном пригороде Мэриленда Сэм Уайатт сидел за своим письменным столом из красного дерева и потягивал коньяк «Наполеон». На втором этаже, на широкой кровати стиля «Чиппендейл» лежала его жена, превозмогая обычную для нее головную боль.

Джастин даже и не нуждалась в таком оправдании, как головная боль, думал он, смакуя напиток темно-янтарного цвета. Он давно уже утратил интерес к занятиям любовью с куском льда в обличье шикарно одетой женщины.

Существуют ведь другие способы разрядиться в сексуальном плане. Для этого нужно быть осторожным и прилично платить. Любовницы у него не было. Дело в том, что любовницы со временем утрачивают свое обаяние и становятся чересчур алчными. У Сэма не было желания жить со страхом перед тем, что кто-нибудь сможет опубликовать о нем разгромную книгу после его воцарения в Белом доме.

А он будет жить в Белом доме. На заре XXI века он будет сидеть в овальном кабинете, спать в кровати Линкольна. И это казалось ему неизбежным. Компания по избранию его сенатором проходила блестяще. С каждым опросом общественного мнения он был все ближе и ближе к победе. Должно было случиться чудо, чтобы его соперник сократил разрыв между ними; впрочем Сэм в чудеса не верил.

Как бы то ни было, в рукаве у него был спрятан козырь по имени Люк Каллахан. К тому времени, когда он намеревался сыграть этим козырем, то есть за неделю до выборов, Ганнер будет уже уничтожен.

До сего момента истины оставалось всего несколько недель, а значит, еще много дней и ночей. Ради этого он целовал младенцев, разрезал ленточки, завораживал простых американцев речами, изобилующими всякого рода обещаниями, бросал вызов корпорациям, выступал за частное предпринимательство, очаровывал женщин приятной улыбкой и стройной фигурой.

Сэм считал свое возвышение в политике и завоевание престижа идеально спланированным, растянутым во времени мошенническим трюком.

Как он сам признался Люку, он будет раздавать обещания, ибо трюк пока еще был далек от завершения. Он будет, как и прежде, убеждать, очаровывать и разыгрывать из себя свойского парня. Его имидж человека, который сделал себя сам ради осуществления «американской мечты», должен был сослужить ему хорошую службу. А подобранный им лично штат советников будет держать его в курсе всех вопросов внешней и внутренней политики.

Впрочем, у него была одна политика, и звалась она властью. У него было все, что он хотел, но он хотел еще большего.

Он вспомнил о камне, лежавшем в его сейфе. Если бы он верил в чудеса, то заметил бы, как благоволила ему фортуна с тех пор, как он приобрел камень. Но Сэм считал это лишь очередной победой над давним врагом.

И в самом деле, стоило ему завладеть камнем, успех стал сопутствовать ему во всем с нарастающей скоростью. Сэм однако видел причину этого в везении, удачном выборе момента, своем личном обаянии и политическом мастерстве.

Он многому научился у симпатичного и популярного в народе сенатора от штата Теннесси. Сэм жадно высасывал из него знания, при этом увлеченно, как актер-трагик, играя роль «правой руки» сенатора, пока не представилась возможность самому стать сенатором.

Никто не знал, что Бушфилд умер на глазах у Сэма. Он на похоронах изображал скорбь, захлебываясь от слез произнес патетическую речь, подобно сыну успокаивал вдову, выполнял обязанности сенатора как верный долгу наследник.

А ведь именно Сэм стоял и смотрел как задыхается сенатор, как синеет его лицо, как он, словно рыба, шлепается на пол своего кабинета. Сэм держал в руке крохотную эмалированную шкатулку с таблетками нитроглицерина, ничего не говоря и лишь наблюдая за тем, как его учитель тянется к нему с выпученными от боли и потускневшими от шока глазами.

Лишь убедившись в том, что сенатора уже не спасти, Сэм встал на колени и засунул таблетку под язык мертвеца. Изображая потрясение, он вызвал скорую помощь. Прибывшие врачи были изумлены быстрыми движениями, которыми Сэм делал искусственное дыхание.

Убив Бушфилда, он заполучил верных сторонников в медицинских кругах. Это, конечно, было не так захватывающе, как выстрел в сердце Кобба, подумал сейчас Сэм. Но даже такое, пассивное убийство давало свои острые ощущения.

Откинувшись в кресле он, подобно пауку, который плетет паутину в ожидании ничего не подозревающей мухи, принялся планировать следующий раунд своей игры.

Вызывающее возвращение Каллахана в труппу Нувелей не переставало удивлять его. Неужели этот дурак подумал, что пяти лет будет достаточно? Или что он сможет откупиться деньгами за недозволенное возвращение на сцену? Сэм надеялся, очень надеялся, что это именно так.

Он пока не наносил удара, так как ему доставило удовольствие ввести Люка в это благодушие. Пусть поучаствует в своем представлении, рассуждал Сэм. Пусть попробует во второй раз покорить сердце Роксаны. Пусть побудет отцом для своего сына. Сэму нравилось представлять себе, как Люк возвращается в лоно семьи и на время возобновляет карьеру и привычную жизнь. Тем приятнее будет все это снова у него отобрать.

А я отберу, подумал Сэм, непременно отберу. Он внимательно следил за Нувелями и был вынужден признать, что восхищен стилем Роксаны и ее воровским мастерством.

В его сейфе хранилась папка с документами, проливающими свет на ее деятельность. Они стоили немалых денег, но наследство жены позволяло такие расходы.

Приближался момент, когда можно было пустить эти документы в ход. Люку предстояло очень дорого заплатить за несанкционированный выход на сцену. И не только Люку, но и всему семейству Нувель. А если, подумал Сэм, им захочется тряхнуть стариной и совершить еще одну кражу со взломом, то платить они будут непосредственно ему.

Потому что он мог ждать, мог следить и мог направить власти на всех Нувелей сразу после их очередного «дела».

Это была очень заманчивая альтернатива.

Интересно, а не возьмут ли они аукцион. Ему казалось, что кража таких роскошных вещей может быть очень для них привлекательной. Может быть, он даже позволит им уйти с добычей. Но ненадолго, очень ненадолго. А потом он захлопнет ловушку и будет наблюдать за тем, как они истекают кровью.

О да, подумал Сэм, откинувшись и причмокнув. Это как раз та ясность ума, благодаря которой он станет блестящим верховным главнокомандующим.

Сэм приобрел билеты на широко разрекламированное представление Нувелей в Центре имени Кеннеди. Сейчас он сидел в середине первого ряда. Рядом сидела Джастин в шелковом платье и украшениях из сапфира. Она улыбалась, как и подобает преданной жене и соратнику.

И никто не догадывался, что они уже ненавидят друг друга.

Когда на сцене начались трюки, Сэм увлеченно рукоплескал. Он смеялся, откинув голову, подавался вперед, выпучив глаза, и недоверчиво мотал головой. Его реакции, часто попадавшие в поле зрения телекамер, были поставлены так же умело, как и фокусы, которые демонстрировались на сцене.

Но на самом деле его глодала все та же старая зависть. Ведь Люк опять был в центре внимания, опять был сверкающей звездой, властелином душ.

Сэм ненавидел его за это слепо и безрассудно, так же как возненавидел Люка, едва познакомившись с ним. Его раздражали легкость, с которой Люк заводил аудиторию, явная искорка страсти между ним и Роксаной, изящество, с которым он творил невозможное на сцене.

Тем не менее, именно он первым вскочил с места, когда в конце загремели аплодисменты. Он хлопал в ладоши вместе со всеми и улыбался.

Роксана взглянула на него, когда раскланивалась. Хотя она и опустила ресницы, злоба охватила обоих. Их взгляды задержались и на мгновение они почувствовали, что находятся наедине друг с другом. Ярость вскипела, полилась через край, как лава, и она сделала шаг вперед, шаг по направлению к нему и остановилась только тогда, когда Люк крепко взял ее за руку.

– Улыбайся, крошка, – отчетливо произнес он под грохот аплодисментов и сжал ее пальцы, – продолжай улыбаться.

И она улыбалась до тех пор, пока они вместе не сошли со сцены.

– Я не думала, что это будет так тяжело, – ее тело содрогалось от желания нанести удар. – Когда я увидела, как он сидит там весь такой важный и роскошный. Я хотела спрыгнуть и впиться в него зубами.

– Все в порядке, – он слегка потер ее спину и, взяв за плечи, повел в уборную. – Первый этап завершен, Рокси, переходим ко второму.

Она кивнула, затем застыла, взявшись за дверную ручку. – Вот мы воруем, Люк. Я понимаю, что большинство людей считает это занятие недопустимым. Но все-таки то, что мы берем, можно без труда заменить. А он украл время. Украл любовь и доверие. Восстановить все эти вещи невозможно, – оглянувшись она посмотрела на него, глаза ее блестели, но не от слез и не от сожаления, а от решимости. – Давай разделаемся с этой сволочью.

Он ухмыльнулся и шлепнул ее по заду. Джейк был прав, когда говорил, что в ней бес сидит.

– Иди переодевайся. У нас еще дела есть.

Они пришли на устроенный по окончании представления прием, где чокались с вашингтонскими тузами. Люк ждал подходящего момента, чтобы улизнуть от Роксаны. Эту роль он должен был сыграть в одиночку. Как он и ожидал, Сэму потребовалось всего несколько секунд, чтобы найти его среди гостей.

– Шоу было что надо.

Люк взял бокал с шампанским с проносимого мимо подноса, изображая дрожь в руках.

– Я рад, что тебе понравилось.

– О, и даже очень. Ценю твою выдержку, ведь ты выступал, не поставив меня в известность.

– Ну, я не думал… прошло уже пять лет, – Люк скользнул глазами по толпе и заговорил вполголоса. Он умоляюще взял Сэма за запястье. – Боже мой, ну кому от этого было плохо?

Он счастлив, что пристал к берегу, решил Сэм, потягивая шампанское.

– Об этом мы еще поговорим. Скажи мне, Каллахан, как тебе понравился маленький Натаниель?

На сей раз Люку не нужно было изображать дрожание рук. Включилась настоящая ярость.

– Ты знаешь о Нате?

– Я знаю о Нувелях все, что только можно узнать. Я думаю, я тебе ясно дал это понять. Он задумчиво поставил пустой стакан на поднос. – Скажи мне, ты выполнил мое задание?

– Да. осталось только мелочи кое-какие доработать, – Люк спустил узел галстука. – Я объяснял тебе каждый раз, когда связывался с тобой, что для того, чтобы сделать такую работу, да еще застраховать ее от всякого расследования мне нужно время.

– Время я предоставил тебе в изобилии, – напомнил ему Сэм и изо всех сил потрепал его по плечу. – И времени остается все меньше и меньше.

– Ты дал мне крайний срок. Я в него уложусь, – он вновь обвел взглядом комнату. – Я ведь знаю, что от этого зависит.

– Надеюсь, что знаешь, – он поднял руку, предваряя ответную реплику Люка. – Два дня, Каллахан. Принесешь мне все через два дня и я тогда, может быть, прощу тебе сегодняшнее непослушание. Удачного тебе вечера, – добавил он, уходя, – тем более, что это один из немногих, которые тебе осталось проводить вместе с семьей.

– Ты был прав, приятель, – Джейк, одетый в элегантную форму официанта, взял поднос, – он действительно мразь.

– Только не шуми, – полушепотом сказал Люк. С быстротой молнии Люк бросил сэмову золотую запонку с монограммой в отделанный пластиком карман Джейка.

– Порядок.

– Ради Бога. только не улыбайся. Ты слуга.

– Значит, я счастливый слуга, – впрочем, Джейк приложил минимум усилий, чтобы изобразить торжественный вид и удалился.

Час спустя Джейк вручил Люку пластиковый пакет с запонкой и светлым волоском.

– Осторожнее с ними. Не хочется, чтобы все выглядело слишком очевидно.

– Ну, пусть будет просто очевидно, – в животе его заурчало, когда он поднял пакет, чтобы взглянуть на изящный образец мужского туалета. Запонка была неброской, имела форму пуговицы. На золоте были выгравированы тонкие буквы СУ. Если все удастся, подумал Люк, то этот мешочек отправит Сэма Уайатта в ад.

– Аппаратуру проверил? – спросил он Джейка.

– И проверил, и перепроверил. – Есть контакт. Смотри сюда, – он взял устройство размером с ладонь. – Мышка, – зашептал он, – ты меня слышишь?

После короткой паузы из передатчика забасил голос Мышки:

– Слышу, Джейк. Четко, как колокольный звон. Улыбнувшись, Джейк предложил передатчик Люку. – Лучше, чем «Стар Трек»[36], а? – Улыбка сменилась радостной возбужденной жестикуляцией.

– До чего же мне неохота это признавать, Файнстайн, но ты на высоте. У нас шестнадцать минут, так что заводи задницу.

– Моя задница всегда заведена, – он ухмыльнулся и пошевелил тощими бедрами. – Это будет восхитительно, Люк. Вос-хи-ти-тельно.

– Не говори «гоп», пока не перескочишь, – прошептал Люк, перефразируя Макса, и взглянул на часы. – Роксана уже ждет. Пошли.

– Седлаемся. Вперед! – причмокнул Джейк, и они направились к двери.

– Любитель, – буркнул Люк, но улыбнулся. Ночь обещала быть умопомрачительной.

Галерея «Хемпстед» представляла собой трехэтажное здание псевдоготического стиля, стоящее за линией изящных дубов. Была сухая осенняя ночь. Приближался День Всех Святых. Бурые листья колыхались от ветерка – предвестника зимы. Рваные хлопья тумана плясали над бетоном и асфальтом. В небе светила аккуратно отрезанная половина луны. Ее очертания были настолько четкими и резкими, что, казалось, некий проходящий мимо бог вырезал ее своим топором. Белый, ласковый лунный свет струился с безоблачного неба, одевая в серебро деревья. Но листья еще держались на ветках, отбрасывая раскидистую тень.

Главное – рассчитать время.

Галерея выходила фасадом на Висконсин-авеню. Вашингтон не принадлежит к числу городов с бурной ночной жизнью. Здесь правит бал политика, а где политика, там и осторожность, особенно в год выборов. В час ночи автомобилей на улицах уже мало. Большинство баров закрыто.

Есть, правда, некая параллельная ночная деятельность: притоны для наркоманов, торговля наркотиками на углах, проститутки, расхаживающие по 14-й улице с клиентами и без них. Убийства под покровом ночи происходят здесь с такой же частотой, с какой даются предвыборные обещания.

Здесь же, в этом тихом уголке города, все было спокойно.

Люк стоял в тени за зданием, под ухмыляющимися горгульями и величественными пилястрами.

– Этот лучше работает, Мышка. Висящий у него на шее передатчик фиксировал каждый вздох.

– Будет работать, – исходящий из крохотного динамика голос Мышки был ровным и четким. – Дальность – сто футов.

– Работает еще лучше, – повторил Люк. В руках он держал нечто похожее на арбалет.

Это и был арбалет до тех пор, пока Мышка не переделал его в действующий с помощью газа крюк. Люк держал руку на спусковом крючке и думал о Роксане, которая в этот момент пробиралась в хранилище на третьем этаже. Он спустил курок и с мальчишеским восторгом наблюдал, как крюк с пятью зацепами выскочил, увлекая за собой веревку. В его руках словно кошка мурлыкал моторчик.

Он услышал звук металла, ударившегося о крышу, и выключил мотор перед тем, как потянуть на себя веревку. Она туго натянулась, когда крюк вонзился в крепкий кирпичный карниз.

Люк попробовал веревку, дернув за нее, затем оторвался с ее помощью от земли.

– Держит. Хорошо потрудился, Мышка.

– Спасибо.

– 0'кей, Файнстайн, иди первым.

– Я? – пропищал Джейк, закатив глаза, казавшиеся белыми пятнами на вымазанном черной краской лице. Он был отчаянно похож на второразрядного исполнителя песен на банджо в шоу, где артисты выступают загримированные неграми. – А почему я?

– Потому что если я не пойду за тобой и не буду щипать тебя за попу, ты вообще никуда не подымешься.