Рожденная в огне Робертс Нора
– Записываю, чем еще нужно вас обеспечить, помимо часов. Календарем и телефонным автоответчиком.
– Как вы великодушны, Роган. Но это, право, слишком. К чему мне такая роскошь?
Он уже открыл входную дверь и ждал, пока она пройдет.
– Часы, если, конечно, вы на них изволите взглянуть, – ответил он, – покажут вам время, автоответчик запишет мою ругань, а календарь подскажет, какой сегодня день на дворе и какие обязательства вам предстоит выполнить. Я понятно излагаю эти вещи?
Они уже были в саду перед входом в дом. Она остановилась, несмотря на нетерпение, которое проявлял Роган, и оглядела здание. Оно выходило фасадом на прекрасный тенистый парк святого Стефана, как она узнала позднее, и стояло с гордым, даже слегка надменным видом на фоне задумчивого голубого неба.
Каменные стены были уже тронуты временем, но их линии оставались такими же изящными и легкими, как тело юной девушки. Все окна, а их было много, сверкали в лучах солнца, словно бриллианты. Небольшой сад возле дома был опрятным, как церковь внутри, и таким же суровым, несмотря на яркую зелень лужаек.
– Неплохое у вас тут место, – одобрила Мегги. – Я как-то не заметила всего этого, когда входила в дом.
– Я не стал его показывать вам, – проворчал Роган, – потому что в тот момент глаза у вас были плотно закрыты. Но туристический обзор мы оставим на другое время. Не люблю опаздывать.
Он взял ее за руку и почти силой потащил туда, где стоял автомобиль.
– Поскольку вы в таком добром настроении уже с утра, – ехидно проговорила она, едва поспевая за ним, – то хочу вам сказать откровенно, что бы вы ни делали, я уже не изменюсь. Я безответственный человек, Роган. Возможно, это у меня наследственное. Да не тяните так! Разве вас кто-то накажет, если вы немного задержитесь? Почему вы такой грубый?
– Я не грубый! – рявкнул он. А каким же еще прикажете быть, если спал он сегодня от силы часа три, а работы набралось невпроворот. Но разве ей понять! – У меня много дел, – добавил он более мирным тоном. – Садитесь в машину!
Некоторое время они ехали молча. Она наслаждалась великолепным утром, спокойной ездой в роскошном автомобиле.
– У меня немало дел, – снова произнес он, как бы извиняясь.
– О, конечно. Достроить империю, получить Нобелевскую премию, выиграть…
Она не сумела договорить: он резко вильнул к тротуару, от чего сзади раздался возмущенный сигнал, и затем, остановившись, схватил Мегги за воротник рубашки, почти сорвал ее с сиденья, притянул к себе и впился губами в ее губы.
Чего-чего, а уж этого она совершенно не ожидала. Что вовсе не означало, что была недовольна. Его ярость, как и в предшествующем случае, придавала поцелуям особую остроту. Но, хотя голова у нее немного кружилась, в ней не ослабевало ощущение собственной силы. И еще она понимала, что здесь не было никакой попытки соблазнить, просто крайняя степень раздражения, вылившаяся в потребность заставить ее замолчать, хотя бы таким, не вполне обычным способом. Впрочем, отчего же тогда оба они напоминают сейчас два оголенных провода, готовых вот-вот соединиться и вызвать взрыв?
Хватит, говорил он себе, довольно. Я показал уже, кто здесь хозяин положения, мне стало лете.
Или нет? Так оторвись же от нее!
Но он не мог. И легче не становилось. Вместо облегчения – еще большая напряженность во всем теле, и кажется, будто погрузился в какую-то мягкую безмолвную тьму, откуда нет выхода. И не надо. Не нужно света, голосов – пусть будет так как можно дольше. Всегда.
Он резко отпрянул от нее и ухватился обеими руками за рулевую баранку, как бы в поисках поддержки, опоры. Осторожно вывел машину на проезжую часть, чувствуя себя не вполне уверенно, словно впервые сел за руль.
– Как я понимаю, это было ответом на что-то, – услышал он ее голос, неестественно спокойный.
– Да. Или попыткой удушить.
– Предпочитаю, чтобы меня целовали, а не душили. А еще бы мне хотелось, чтобы вы свои желания выражали без такой злобы.
Он почти уже совсем успокоился, внимательно смотрел на дорогу, даже прикидывал в уме, сколько лишнего времени пришлось потратить на свою гостью.
Однако не ответить ей не мог.
– Я уже раньше говорил вам: всему свое время.
И для желаний тоже.
– Кто же его определяет, интересно?
– Для меня необходимо узнать человека, с которым я сплю. Не говоря уже о взаимном уважении и некоторых чувствах.
Ее глаза сузились.
– Я тоже понимаю, Суини, что между поцелуями и постелью дистанция не такая уж малая. И хочу, чтоб вы знали: я не из тех, кто опрокидывается на матрас по одному мановению руки.
– Я никогда не говорил…
– А что вы сказали сейчас? – Его слова казались ей тем более оскорбительными, что сама она хорошо знала, как быстро бы согласилась «опрокинуться» с ним. И потому продолжала:
– Насколько я вижу, вы считаете меня достаточно распущенной. Это ваше дело, и я не собираюсь рассказывать вам о моей интимной жизни. Что же касается взаимного расположения и уважения, то вам еще предстоит завоевать их у меня. Вот так-то, мой друг.
– Прекрасно. Значит, мы пришли к согласию.
– К черту согласие! А вашу служанку зовут Норин.
Он так изумился, что отвел взгляд от дороги и уставился на нее.
– Что?
– Вашу служанку, болван вы этакий, вы – долгоносый аристократ, зовут не Нэнси и не Морин, а Норин. Можете вы это уяснить?
Она сложила руки на груди и с надменным видом повернулась к боковому окошку.
Роган медленно покачал головой.
– Я безмерно благодарен вам за разъяснение. Один Бог знает, в какое ужасное положение я бы попал, когда пришлось бы представлять ее моим гостям или соседям.
– Высокородный сноб!
– Ядовитая змея!
Остальную часть пути они проделали в гробовом молчании.
Глава 7
Дублинская Всемирная галерея не могла никого оставить равнодушным. Ради одного только ее архитектурного облика стоило посетить это место. Фотографии здания появлялись в десятках журналов и книг по искусству во всем мире, как блестящий пример георгианского стиля, вообще присущего Дублину.
Мегги тоже не раз видела ее изображение на глянцевых страницах, но воочию – совсем другое дело. От истинного великолепия трех пространственных измерений захватывало дух.
Много часов своего свободного времени в Венеции провела она в ее завораживающих музеях. Но по великолепию и пышности внешнего вида им было далеко до галереи Рогана.
Однако она так ничего и не сказала ему об этом, когда тот, открыв величественные двери, жестом пригласил ее войти.
Ей пришлось подавить в себе желание опуститься на колени чуть ли не у входа, таким похожим на храм, тихим, в бликах переменчивого света, со специфическим запахом, показался ей главный зал. Экспозиция искусства аборигенов Америки была превосходной: гончарные изделия, огромные плетеные корзины, ритуальные маски, принадлежности для колдовства, разнообразные бусы. На стенах висели картины – и примитивные, и с глубоким смыслом. Особенно восхитило Мегги платье из оленьей кожи с орнаментом в виде бусин и ярких камешков. Оно выглядело на стене как самый изысканный гобелен. Так и хотелось потрогать его.
– Изумительно! – воскликнула она. Это было первое нейтральное слово, произнесенное после яростного поцелуя в автомобиле.
– Рад, что вам хоть что-то понравилось. Опять этот язвительный тон. Смогут они когда-нибудь разговаривать как нормальные люди?
– До сих пор я видела изделия американских индейцев только на страницах книг, – восхищенно сказала она и наклонилась над большим сосудом для воды.
– Потому-то я и захотел привезти эти экспонаты и выставить тут. Мы в Ирландии забываем, что, кроме европейского искусства, существует и другое.
– Трудно поверить, что людей, умеющих делать такие вещи, называли дикарями. И не так уж давно, если судить по фильмам с Джоном Уэйном. Хотя мои предки тоже были дикарями, тоже разукрашивали себя в разные цвета перед битвой. Больше всего они любили голубой цвет. Цвет моря. Я ведь из их рода. – Она критически осмотрела стоящего перед ней джентльмена, одетого с иголочки, и добавила:
– Впрочем, и вы тоже.
– Я слышал краешком уха, – доверительно ответил он, – что на протяжении столетий эти обычаи постепенно отмирали. Во всяком случае, у большинства. Лично я давно уже не испытываю тягу вымазывать себя голубой краской. Хотя женщины делают это до сих пор.
Она весело рассмеялась, он в который уже раз взглянул на часы.
– Ваши работы мы поместили на втором этаже. Он направился к лестнице, Мегги пошла за ним.
– Почему именно на втором? – поинтересовалась она у его спины.
Он остановился, подождал, пока она поравнялась с ним на ступеньках. В голосе у него слышалось нетерпение, когда он отвечал ей, продолжая подниматься по лестнице.
– Хочу, чтобы выставка, подобная вашей, стала не только показом работ, но и, как теперь говорят, общественным мероприятием. Презентацией. Посетители лучше воспринимают искусство, когда чувствуют себя несколько более свободными, даже расслабленными, если хотите. Это мое убеждение, рожденное из немалого опыта. – Он снова остановился, взглянул на нее. – Вы чем-то озабочены?
– Только тем, чтобы люди смотрели мои работы серьезно, а не с бутербродом в зубах и рюмкой виски в руке. Чтоб это не было похоже на вечеринку с танцами.
– Уверяю вас, те, кто придет, танцевать не будут. И, вообще, стратегия и тактика – моя забота, мисс Конкеннан. Мы уже говорили об этом.
Они подошли к прикрытой двери, Роган распахнул ее и отступил назад, пропуская Мегги вперед.
Войдя в дверь, Мегги чуть не лишилась дара речи от неожиданности. Перед ней была огромная комната, над которой нависал купол яркого, но мягкого света. Он лился на темный отполированный пол, и в нем создавалось почти зеркальное отражение тех изделий, что были отобраны Роганом для показа и стояли на стендах. Нет, не на стендах – на мраморных пьедесталах на уровне глаз смотрящих.
В самых сокровенных своих мечтах она не могла вообразить, что творения ее рук могут так выглядеть – великолепно, грандиозно, чувственно.
На самых высоких постаментах стояло всего двенадцать работ. Ловкий ход, мысленно одобрила Мегги, потому что это сразу обратит на них особое внимание. А в центре зала, как блестящий холодный айсберг с огненной сердцевиной, высилась ее последняя работа – «Сдача»… «Капитуляция»… «Поражение»…
Она почувствовала тупую боль в сердце, оглядывая это произведение. Кто-то, возможно, купит его, увезет с собой. Купит, поторговавшись с Роганом, украдет у нее, украдет из ее жизни.
Да, за то, что хочешь чего-то большего, нужно непременно платить потерей того, что уже имеешь. Или потерей самого себя. Такова жизнь.
Молча шла она по залу, шаги ее отдавались гулким эхом. Засунув руки в карманы, Роган следовал за ней.
– Самые маленькие вещи, – объяснял он, – выставлены в верхних гостиных. Так мы называем те небольшие залы. Обстановка там более скромная. Мы… – Он внезапно замолчал, прошипев что-то сквозь зубы. Какого черта! Она даже головы не повернет к нему. Для кого, собственно, он все это долдонит? Чего ей надо? Чем опять недовольна? С неохотой он все же добавил:
– Как я уже, кажется, говорил, на выставке будет небольшой ансамбль. Струнный. Шампанское и бутерброды. – Последние слова он произнес с некоторым вызовом.
– Да, да, конечно, – рассеянно отвечала Мегги. Она стояла спиной к нему, не понимая, почему в такой необычный для нее момент, в этом величественном зале, уставленном ее работами, ей так хочется лишь одного – плакать.
Роган заговорил снова:
– Я попрошу вас присутствовать при открытии. Хотя бы недолгое время. Можете, если не хотите, не говорить и не делать ничего, что как-то потревожило бы вашу авторскую неприкосновенность.
Сердце у нее билось так сильно и громко, что она не уловила раздражения в его тоне.
Она тихо сказала:
– Все это выглядит… – И замолчала, потому что не могла подобрать нужное слово. – ..Красиво, – наконец нашлась она. – Все это очень красиво.
– Красиво? – удивленно переспросил он.
– Да. – Она повернулась к нему, глаза у нее были расширены. Впервые за долгие годы она испытывала чувство страха. – У вас превосходный художественный вкус.
– Вы очень любезны, Маргарет Мэри. Благодарю вас на добром слове. Должен признаться, понадобилось всего три недели плюс немало усилий около десятка высококвалифицированных специалистов-музейщиков, чтобы все стало выглядеть «красиво».
Нетвердой рукой она провела по волосам. Почему он все время недоволен ею? Разве не понимает, что она просто лишилась дара речи от всего увиденного, что совсем выбита из колеи и трясется, как кролик, убегающий от собачьей своры?
– Что вы хотите, чтобы я сказала вам, Роган? – произнесла она дрожащим голосом. – Я сделала свою работу и отдала вам. Вы сделали свою, использовав то, что получили. Нас обоих следует поздравить. А теперь давайте пойдем наверх.
Она направилась к дверям, но он преградил ей путь. Ярость, написанная на его лице, была так явственна, так сильна, что Мегги не удивилась бы, если все ее стекло превратилось бы сейчас в мельчайшую разноцветную пыль от его взгляда.
– Вы… Вы – неблагодарная крестьянка, – прошипел он.
– Я? Крестьянка? – Она была в полном смятении – напугана, сбита с толку, но и возмущена. – В этом вы совершенно правы, Суини. Считаете меня неблагодарной, потому что я не падаю к вашим ногам и не целую ваши модные ботинки? Если так, то вы тоже правы. И я, в свою очередь, не ожидаю от вас ничего большего, чем то, что написано в вашем поганом контракте с его муторными пунктами. А там ничего не сказано о взаимной благодарности и целовании ботинок.
Она чувствовала, что сейчас разрыдается – жгучие слезы подступили к глазам, – и если она немедленно не уйдет отсюда, то они хлынут потоком, а грудь разорвется от стонов. В отчаянном порыве убежать она толкнула его, но он схватил ее за плечи, удержал и резко повернул к себе.
– Впрочем, я всего ожидал от вас, мисс Конкеннан, – сказал он все с той же яростью. – И этого тоже.
– Прошу прощения, – раздался голос от двери. Там стоял только что вошедший Джозеф Донахоу. – Я прервал вашу беседу?
То, что представилось его глазам, вызвало у него несказанное удивление и не меньший интерес. Его босс, всегда такой выдержанный и хладнокровный, с разъяренным лицом стоял напротив маленькой женщины, глаза которой были полны угроз, а кулаки, казалось, готовы нанести смертельный удар.
– Совсем нет, Джозеф. – Колоссальным усилием воли Роган подавил желание отшвырнуть Мегги, сопроводив это действие соответствующими словами, и спокойно отпустил ее плечо, отступив назад и моментально обретя свойственное ему самообладание. – Мы как раз обсуждали с мисс Конкеннан некоторые условия контракта. Познакомьтесь, пожалуйста. Мегги Конкеннан. Джозеф Донахоу, хранитель галереи.
– Очень приятно.
Весь излучая любезность, Джозеф подошел, чтобы пожать слегка дрожащую руку Мегги, затем поцеловал ее и широко улыбнулся, блестя золотой коронкой.
– Какое удовольствие, мисс Конкеннан, познакомиться с таким талантливым человеком, таким одухотворенным.
– И мне приятно видеть того, кто так трепетно относится к искусству и к людям искусства.
Обмен любезностями на этом закончился, но Джозеф не спешил отпускать руку Мегги. Она же обрела уже силы благосклонно улыбаться ему. Чего не мог не отметить Роган.
– Скажите Джозефу, когда вам потребуется машина для поездки по городу, – холодно произнес Роган. – Водитель будет в вашем распоряжении.
– Спасибо, – ответила Мегги, не глядя на него. – Думаю, Джозеф сумеет занять меня на некоторое время.
– Нет ничего более приятного, – заверил тот. – Вы уже видели наши гостиные наверху, мисс Конкеннан?
– Еще нет. Называйте меня просто Мегги.
– С удовольствием. – Он было отпустил ее руку, но тут же взял вновь. – Пойдемте, Мегги. Надеюсь, вам понравится то, что мы сотворили. Хотелось бы, чтобы вы одобрили. Мы приветствуем любые ваши пожелания и предложения.
– Спасибо. Предвкушаю удовольствие, которое получу. – Она пошла вслед за Джозефом, но у дверей остановилась и повернулась к неподвижно стоящему Рогану. – Мы не будем отрывать вас от дел, Роган. У вас их так много. – И снова обратилась к Джозефу:
– Я знаю одного Донахоу. Френсиса. Он живет поблизости от Энниса и занимается торговлей. По-моему, он чем-то похож на вас. Пожалуй, глаза. Случайно не ваш родственник?
– У меня уйма двоюродных братьев и сестер в графстве Клер со стороны отца и матери. По материнской линии они Райаны.
– Я знаю много Райанов. О!
Она остановилась на пороге комнаты, куда они уже вошли. Помещение было небольшим, с изящным камином и удобными диванчиками. На старинной работы столиках стояло несколько ее изделий, в том числе то, которое Роган приобрел во время своего первого визита к ней.
– По-моему, размещено со вкусом, – сказал Джозеф, включая освещение. И сразу стекло ожило, запульсировало под лучами света. – В большом зале, – услышала Мегги слова Джозефа, – дыхание посетителей должно надолго прерываться. Здесь им разрешается дышать свободней. Так нами задумано.
– Да.., да… – она глубоко вздохнула. – Ничего, если я сяду, Джозеф? Только на минуту. У меня как раз прервалось дыхание.
Она села на мягкий диван, прикрыла глаза.
– Знаете, Джозеф, – заговорила она, не открывая глаз, – однажды, когда я была еще ребенком, отец купил козла. У отца появилась очередная идея: начать разводить коз. Как-то я пошла с этим козлом на поле и чем-то, видно, вывела его из себя. Он меня хорошенько боднул, и я отлетела футов на десять. Такое же ощущение я испытала, когда вошла в эту комнату. Словно чьи-то рога боднули меня.
– Нервы, да?
Она открыла глаза, увидела сочувствие и внимание во взгляде Джозефа.
– Боюсь до смерти. Но будь я проклята, если откроюсь перед ним! Он такой самоуверенный, такой… Разве нет?
– Просто уверенный. Он твердый орешек, наш Роган. И не без оснований. У него безошибочное чутье, когда дело касается приобретения предметов искусства или когда он оказывает содействие кому-либо из художников. – Джозеф был явно из тех, кто быстро сходится с другими и чувствует себя, по большей части, вполне раскованно, не стесняясь затрагивать весьма животрепещущие, быть может, даже личные темы. Он уселся рядом с Мегги, вытянув ноги, затем согнул их в коленях и, переместившись поближе, произнес:
– Не мог не обратить внимания, когда вошел, что вы некоторым образом набычились друг на друга. Я не ошибся?
Мегги слабо улыбнулась.
– У нас, видимо, слишком мало общего. Он чересчур напористый, ваш Роган.
– Верно. Но те, на кого он напирает, почти не ощущают этого, потому что напор достаточно мягок. И полезен, я бы сказал.
– Со мной он не был мягким, – сквозь зубы процедила Мегги.
– Я заметил. Это несколько странно. Видите ли, Мегги, думаю, я не выдам служебной тайны, если скажу, что Роган намерен включить вас в число постоянных авторов нашей галереи. Я работаю с ним достаточно долго и не припомню, чтобы он был так сосредоточен на ком-нибудь. И заинтересован.
– Мне следует быть польщенной, – полуутвердительно произнесла она, вздохнув и снова прикрывая глаза. – Я такой и чувствую себя, Джозеф, большую часть времени, когда он не выводит меня из терпения своими хозяйскими замашками. Обращается, как какой-нибудь принц с крестьянкой.
– Видимо, он так привык.
– Со мной у него это не пройдет! – Она открыла глаза и поднялась. – Покажете мне остальную часть галереи?
– С удовольствием. А вы мне поведаете о своей жизни, ладно?
Она скосила на него глаза. Дотошный человек. С мечтательным взглядом и пиратской внешностью. Ей нравились дотошные, любознательные люди. Если они были друзьями.
– Договорились, – согласилась она и взяла его под руку, когда они двинулись в путь к следующему арочному входу. – «Жил да был один крестьянин, и хотел он стать поэтом…» Помните, откуда это?
По мнению Мегги, в Дублине было слишком много народу. Шагу не сделать, чтоб не столкнуться с кем-нибудь. Однако город хорош, этого она отрицать не станет. Чудесный вид на залив, пирамидальные крыши, прекрасные дома – сочетание красного кирпича и серого камня. Очень впечатляет.
Водитель машины, Брайан Даггин, рассказывал, что первым дублинцам было свойственно превеликое чувство красоты и порядка, а также собственной выгоды. Что ж, подумала она, такой город должен вполне подходить Рогану, а Роган – ему.
Она с удовольствием ехала в удобном, почти бесшумном автомобиле, наслаждаясь яркой зеленью садов, медными куполами, тенистыми парками и оживленной рекою Лиффи, рассекающей город надвое и впадающей в залив.
Когда она видела суету на улицах, спешащих куда-то людей, пульс учащался. Но такое состояние продолжалось недолго: зрелище утомляло ее – особенно на О'Коннел-стрит, где, казалось, все непременно хотели догнать и обогнать друг друга – и ей уже не терпелось поскорее очутиться у себя, на Западе, где спокойные дороги и люди ходят и ездят не торопясь.
Впрочем, это желание не мешало ей восторгаться видом с моста О'Коннел на суда, пришвартованные у набережных, на величественный купол Дворца юстиции, блещущий под солнцем. Водителю нравилось, что она просила его ехать куда он хочет, безо всякой цели, и часто выходила из машины, чтобы пройтись по какой-нибудь площади или парку.
На Графтон-стрит она остановилась, чтобы купить подарок Брианне – серебряную брошь в виде полукруга с вкрапленными в него гранатами. Такое простое с виду, традиционное украшение должно прийтись по вкусу сестре.
Для себя она приглядела дорогие серьги – длинные, из золота, серебра и меди, инкрустированные сверху и снизу огненными опалами. Они ей сразу понравились, но она тут же одернула себя: не может она сейчас так беспечно тратить деньги. Во всяком случае, до тех пор, пока нет уверенности, что из ее работ будет продано еще что-то, кроме той, единственной.
В итоге она послала к черту все свои сомнения и купила серьги.
Чтобы завершить день, Мегги посетила несколько музеев, прошлась по набережным, выпила чая в крошечном кафе возле площади Фитц Уильям. В самом конце дня она любовалась закатом с моста Хав Пенни и даже сделала несколько карандашных набросков в альбоме, купленном в художественном салоне.
Лишь после восьми вечера она вернулась в дом Рогана. Хозяин вышел в переднюю, прежде чем она поднялась по лестнице к себе в комнату.
– Я уж подумал, вы заставили бедного Даггина отвезти вас обратно в Клер.
– У меня была такая мысль, – согласилась она, отбросив с лица непослушные волосы. – Но я уже сто лет не бывала в Дублине и не могла оторваться от него.
– Наверное, целый день не ели?
– Пожалуй.
Не могла же она считать за еду пару кусочков бисквита с чаем.
– Ужин будет в восемь тридцать, но его можно отложить до девяти, если вы захотите присоединиться и выпить с нами коктейль.
– С нами?
– Да, с моей бабушкой. Она мечтает познакомиться с вами.
– О! – Мегги вовсе не улыбалась эта перспектива. Еще с кем-то встречаться, говорить, отвечать на вопросы. – Мне не хотелось бы мешать вам.
– Вовсе нет. Если нужно, можете переодеться и спускайтесь в гостиную.
– Переодеться? – Она уже направилась к лестнице, прижимая к груди альбом. – Боюсь, я забыла захватить свои вечерние туалеты. Наверное, будет лучше, если мне принесут поднос с какой-нибудь едой.
– Перестаньте переиначивать на свой лад все мои слова, Мегги, это просто невозможно! – Он крепко взял ее за руку и повел в гостиную. – Бабушка, – обратился он к женщине, величаво восседавшей в обитом парчой кресле с высокой спинкой, – познакомься с Маргарет Мэри Конкеннан. Мегги, эта дама – Кристина Суини.
– Очень приятно, – миссис Суини протянула худощавую руку, украшенную единственным кольцом с крупным сапфиром. Сапфировые серьги были у нее и в ушах. – Наверное, я главная виновница вашего пребывания здесь, моя милая. Ведь это я приобрела ту вашу работу, которая так заинтересовала Рогана.
– Благодарю вас. Вы собираете изделия искусства?
– Да, эта страсть у нас в крови. Садитесь, пожалуйста. Роган, налей малышке что-нибудь выпить.
Роган подошел к батарее графинов и бутылок на буфете.
– Что предпочитаете, Мегги?
– Все, что вы предложите.
Приговоренная к часу или даже двум учтивой великосветской беседы, Мегги, подавив вздох, отложила сумочку и альбом и уселась.
– Должно быть, это очень волнующий момент – первая в жизни выставка, не правда ли? – продолжила разговор миссис Суини.
Весьма оригинальная девушка, решила она про себя, не сводя глаз с гостьи. Матового оттенка лицо, огненные волосы, и эта рубашка навыпуск, и джинсы, и никаких украшений. Впрочем, сейчас этим мало кого удивишь. Да, но вечером, перед ужином…
– По правде говоря, миссис Суини, я не думала, что такое со мной случится.
Мегги приняла бокал из рук Рогана, надеясь, что содержимое поможет ей лучше поддерживать и даже как-то вынести предстоящую беседу.
– А что вы думаете о галерее? – с неподдельным интересом спросила миссис Суини.
– Она прекрасна. Настоящий храм искусства.
– О, благодарю вас. – Снова рука старой женщины коснулась руки Мегги. – Как счастлив был бы мой муж Майкл, услышав такие слова! Этого он желал больше всего. Он и сам был художником. Правда, несостоявшимся. Вы слышали об этом?
– Нет. – Мегги бросила взгляд на Рогана. – Мне ни о чем не говорили.
– Он мечтал стать живописцем. У него было такое восприятие мира, как у настоящего художника, но не хватало умения выразить свои чувства на полотне. Поэтому он посвятил свою жизнь тому, чтобы создать для других атмосферу и возможности для творчества. Он был удивительный человек. Роган похож на него во многом. И внешне, и по характеру.
– Бабушка! – возмутился ее внук.
– Вы, должно быть, гордитесь всем этим, – любезно сказала Мегги.
– Конечно. Уверена, что и ваша семья испытывает гордость за вас.
– Не знаю, насколько точным тут может быть слово «гордость».
Мегги отпила из бокала и с трудом сдержала недовольную гримасу: Роган налил ей хереса. Впрочем, так и полагается, кажется, в эти часы по правилам хорошего тона. Она где-то читала об этом.
И тут в дверях возник дворецкий, объявив, что ужин готов, и Мегги облегченно вздохнула: одна часть программы благополучно подошла к концу. А кроме того, она опять просто умирает с голоду.
– Прошу, – Роган предложил руку своей бабушке. – Жюльен в восторге от того, что вам понравилась его кухня, Мегги.
– Он превосходный повар, это истинная правда. Стесняюсь сказать ему об этом сама, а также признаться, что по сравнению с ним я полное ничтожество и питаюсь только готовыми блюдами.
– Мы сохраним это в тайне от него.
– Боюсь, не удастся. Я ведь хочу выпытать у него кое-какие секреты для Брианны.
– Брианна – сестра Мегги, – объяснил Роган бабушке. – У нее небольшой отель в графстве Клер, и она великая мастерица готовить. О чем я знаю не понаслышке.
– Две сестры – художницы, – заметила миссис Суини. – Одна – у себя в мастерской, другая – на кухне.
– Да, пожалуй, – Мегги почувствовала, как против воли ее губы растягиваются в улыбку. Эта старая дама, подумала она, куда проще и приятней, чем я предполагала. И чем ее внук.
– Роган упомянул графство Клер, – продолжала миссис Суини. – Я хорошо знаю те места. Я ведь родом из Голуэя.
– Правда? – Почему-то Мегги была очень рада этому. – Из какой части?
– Из самого города. Мой отец занимался морскими перевозками. А будущий муж был одним из его деловых партнеров.
– Моя бабушка со стороны матери тоже оттуда. – Мегги еще далеко не насытилась, но не могла не продолжить разговора о родных местах. – Ее отец был торговцем.
– А как ее имя?
– До замужества она была Фини. Шарон Фини.
– Боже мой, Шарон Фини! – Глаза миссис Суини засверкали под стать ее сапфирам. – Дочь Колина и Мэри Фини!
– Да вы, значит, знали ее?
– Еще бы! Мы жили в нескольких минутах ходьбы друг от друга. Я была немного моложе, но мы дружили и много времени проводили вместе. – Миссис Суини внезапно подмигнула Мегги, чем немало изумила ее. – Я была страшно влюблена в двоюродного деда Мегги – слышишь, Роган? – его звали Найл. Он был братом Шарон, и я безжалостно использовала дружбу с ней в своих корыстных целях.
– Тебе не нужно никого использовать, бабушка, чтобы завоевать внимание мужчины, – галантно сказал Роган.
– Ах, этот сладкий язык! – Она рассмеялась и похлопала внука по руке. – Остерегайтесь его, Мегги.
– На мою долю достается не очень много сахара, миссис Суини, – пожаловалась Мегги.
– Он просто весь растворяется в вашем уксусе, – пояснил Роган самым что ни на есть любезным тоном.
Решив поменьше обращать на него внимания, Мегги снова повернулась к миссис Суини.
– Я не видела дядю Найла уже целую вечность. Но знаю, он был в юности привлекательным парнем и пользовался успехом у девушек.
– Это действительно так, – с улыбкой сказала старая леди, которая выглядела сейчас на удивление не старой. – Не одну ночь я провела тогда в мечтах об этом красавце. И, сказать по правде… – Она взглянула на Рогана с озорным огоньком в глазах. – Если бы тогда мне не встретился Майкл и я не влюбилась в него по уши, я бы сделала все, что в моих силах, чтобы завоевать сердце Найла. И, конечно, его руку. Любопытно, ведь правда? Повернись все по-иному, вы, двое, могли бы стать двоюродными братом и сестрой!
Роган с любопытством взглянул на Мегги, поднял бокал. Интересно, о чем он сейчас думает, этот сноб, считающий себя аристократом и носителем высшей интеллектуальности? Страшно представить! Она не стала это делать и решительно доела свой суп.
– Найл Финн… – продолжила она потом. – Он так никогда и не женился. Живет холостяком в Голуэе. Возможно, вы разбили ему сердце, миссис Суини?
– Ах, если бы это было так. – Худощавое лицо Кристины Суини внезапно окрасилось легким румянцем, сделавшим ее еще моложе и красивей. – Печальная правда в том, что Найл не обращал на меня никакого внимания.
– Значит, он был слеп, – заверил Роган, чем заслужил ослепительную улыбку бабушки.
– Скорее не слеп, – Мегги со вздохом втянула в себя невыразимо прекрасный аромат рыбного блюда, – не слеп, а глуп, как многие мужчины.