Слуги дьявола (сборник) Владич Сергей

Тайна Первого Храма

Иисус сказал: Если двое в мире друг с другом в одном и том же доме, они скажут горе: Переместись! — и она переместится.

Евангелие от Фомы

Человек заслуживает это имя лишь постольку, поскольку он объединяет в себе мужчину и женщину. Благословение небес исходит лишь туда, где есть такой союз…

Книга Зоар

Первое и последнее предупреждение

Имена, отчества и фамилии основных действующих лиц, как и происходящие с ними события, являются вымышленными. Любые совпадения случайны и не имеют отношения к реальным людям и событиям.

Автор снимает с себя всякую ответственность за описанные в книге поступки рыцарей, императоров, императриц, великих магистров, епископов, пап, кардиналов, королей, монахов, аббатов, канцлеров, профессоров и членов масонских лож. Они взрослые люди и имеют право поступать так, как считают нужным.

Из всего, что написано в книге, не подлежит сомнению только один факт: Бог существует и Он создал нас такими, какие мы есть. И Он создал нас разными, чтобы процесс развития никогда не останавливался, и Он дал нам Любовь, чтобы мы научились жить вместе.

Короче говоря, автор все это выдумал.

Почти все.

Глава 1

Утопленник

Поздним осенним вечером 1796 года от Рождества Христова сразу в нескольких домах Санкт-Петербурга происходил настоящий переполох.

— Николай Иванович дома? В гостиной? Прошу сейчас же позвать!

— Нам надобен Степан Львович! Они уже легли? Разбудить! Немедленно разбудить!

— Есть ли Михаил Евграфович? В библиотеке? Проведите меня к нему! Тут государево дело! Карета уж подана!

Посланцы Тайной экспедиции Ее Императорского Величества Екатерины II были неумолимы.

Несмотря на поздний час, следователь по особо важным делам городской управы уголовного сыска Николай Иванович Безухов, мужчина крупного телосложения и весьма степенного образа жизни, еще не ложился. Когда за ним пришли, он мирно чаевничал со своей супругой Марфой. Однако чай пришлось оставить. Накинув плащ прямо на домашний костюм, он уже через несколько минут в сопровождении угрюмого приказчика мчался в казенной карете вдоль набережной Невы сквозь промозглую темень осенней ночи. Зная повадки Тайной экспедиции, Николай Иванович даже и не пытался заговорить со своим попутчиком, сочтя за благо оставить все вопросы на потом. Ему, не первый десяток лет работающему в сыске, и без особых объяснений было ясно, что случилось нечто неординарное, возможно касающееся высоких или даже царственных особ. Карета остановилась возле заднего подъезда неприметного серого здания, в котором Безухов признал городской морг. «Значит, речь идет об убийстве», — промелькнуло у него в голове.

По едва освещенным лестницам и коридорам его препроводили в комнату без окон, в которой уже находились доктор медицины Степан Львович Трахтенберг и известный в городе специалист по всяким старинным штучкам и оккультным наукам Михаил Евграфович Рябинин. На их лицах читалось недоумение, а по растрепанному внешнему виду было ясно, что попали они сюда, как и Безухов, в спешке и в казенных каретах. Не успел Николай Иванович поприветствовать присутствующих, с которыми встречался раз или два на городских приемах, как дверь отворилась и в комнату вошел невысокий, худощавый, даже сухонький человек довольно невзрачного вида в сером форменном сюртуке. Он не представился, хотя, судя по удивленно-вопросительным взглядам, которыми обменялись присутствующие, никто из них не был с ним знаком.

— Добрый вечер, господа. Приношу свои извинения, что нам пришлось прервать ваши дела в столь поздний час, однако обстоятельства, в связи с которыми вы здесь, являются чрезвычайными. Дело тут государево, так что попрошу вас соблюдать впоследствии строжайшую тайну. А сейчас извольте следовать за мной, — сказал он и жестом пригласил всех в соседнее помещение.

Там, посреди холодной, пропахшей формалином прямоугольной комнаты с чисто выбеленными стенами, стоял стол, на котором находилось укрытое простыней тело. Комната освещалась несколькими довольно большими светильниками, стоящими по углам стола. Свечи горели ровно, как-то по-особенному сдержанно; их пламя лишь слегка колебалось в такт дыхания вошедших людей. Человек в сюртуке подошел к телу и откинул простыню. Под ней оказался труп мужчины средних лет, довольно крупного телосложения, с округлым, даже несколько одутловатым лицом. Никаких видимых повреждений на теле не было. «Очевидно, утопленник», — отметил про себя Безухов. Тело неплохо сохранилось, и черты лица покойного были все еще хорошо различимы. «И утонул, похоже, недавно», — снова подумал Безухов.

— Узнает ли кто-нибудь покойного? — спросил человек в сюртуке и, получив в ответ лишь общее молчание, добавил: — Это Федор Михайлович Дубянский, советник правления Заемного банка, внук протоиерея Федора Иаковлевича Дубянского. — При этих словах Рябинин понимающе кивнул, а Безухов и Трахтенберг обменялись напряженными взглядами — причина всей этой ночной суеты начала проясняться.

— Внук личного духовника императрицы Елизаветы Петровны? — переспросил Безухов на всякий случай.

— Точно так, он самый. Выловлен сегодня из Невы — утонул при странных обстоятельствах. Купаться, конечно, не сезон, но чтобы взрослый, здоровый мужчина вот так взял и утонул… Степан Львович, — обратился человек в сюртуке к врачу, — осмотрите, пожалуйста, тело. Нас интересует ваше заключение о причине смерти. Все необходимое сейчас принесут. Мы подождем вас в соседней комнате.

После этих слов все, кроме доктора Трахтенберга, вышли.

В соседней комнате стоял лишь небольшой стол и несколько стульев. Человек в сюртуке жестом пригласил Безухова и Рябинина присесть.

— У нас с вами, господа, тоже есть занятие, пока там медик делает свою работу.

С этими словами он достал из кармана некий металлический предмет, продемонстрировал всем присутствующим и положил на стол так, чтобы его было хорошо видно. Это был округлый, массивный с виду медальон, очевидно отлитый из темного серебра, со странным выпуклым рисунком: два треугольника, пересекающихся в виде шестиугольной звезды, внутри которой располагался человеческий глаз.

— Мы нашли это в потайном кармане утопленника. Михаил Евграфович, — обратился он к Рябинину, — что вы можете сказать об этом предмете?

Рябинин бережно взял необычный предмет в руки, поднес к светильнику и в полном молчании несколько минут тщательно разглядывал его с обеих сторон. С обратной стороны медальона была отчетливо видна надпись на каком-то непонятном языке. Наконец Михаил Евграфович положил загадочный предмет обратно на стол и осторожно, будто опасаясь чего-то, отодвинул его от себя.

— Эта штука, видимо, весьма почтенного возраста… Я даже не берусь сказать, к какому веку ее можно отнести… — задумчиво произнес он. — Может, ей тысяча лет, а может, и две… Шестиконечная звезда — ее еще называют печатью Соломона — очень древний мистический символ, как и глаз, — уподобление Всевидящего Ока Бога, египетский знак всеведения и вездесущия. В некоторых оккультных учениях такая звезда означает противостояние Бога и сатаны. В иудейских книгах Каббалы упоминаются также шестиконечные щиты, которые использовали воины царя Давида. Впрочем, шестиконечная звезда у иудеев — это еще и зримый символ двух потоков времени, которые связывают настоящее, прошлое и будущее. Настоящее всегда устремлено вверх, к будущему, но оно также неразрывно связано и с прошлым. Вот такая, с позволения сказать, философия, м-да…

Он сделал неопределенный жест, как бы показывая восходящие и нисходящие потоки времени, и продолжил:

— Позже христиане стали считать, что треугольник вершиной вверх олицетворяет триединство Бога Отца, Сына и Святого Духа, а вершиной вниз — дьявольские силы… Такой символ присутствует и в Индии, и в других культурах Востока. Его давно используют в магии, алхимии и разных оккультных практиках. Впрочем, лично я советую поискать в другом направлении — среди франкмасонов: я давеча слышал, что в Петербурге уже действуют несколько масонских лож. Глаз — это их символ, пришедший из глубины веков, из Египта. У вольных каменщиков многие легенды и символы заимствованы от строителей пирамид. Впрочем, и от иудеев они кое-что переняли. К сожалению, это все, что я могу вам сказать, — сам в масонах не состою и дружбу с ними не вожу… Да, язык, на котором выполнена надпись, по-моему, иудейский, но и в этом я не уверен. Прошу прощения, однако иноземной грамоте не обучен.

Воцарилась тишина, которую нарушил вновь присоединившийся к ним Степан Львович Трахтенберг. Когда доктор вошел, человек в сюртуке повернул голову к двери и посмотрел на него вопросительно:

— Чем порадуете, господин Трахтенберг?

— Господин Дубянский действительно утонул, — произнес доктор, присаживаясь. При этом он продолжал вытирать полотенцем мокрые от мыльного раствора руки, и делал это на редкость тщательно. Закончив с гигиеной, доктор Трахтенберг бросил полотенце на стол и стал расправлять рукава сорочки, закатанные до локтей. — Но, очевидно, не без того, чтобы его стукнули тяжелым предметом по затылку, — продолжил он, — там обширное кровоизлияние, проломлен череп. Похоже, что он умер не сразу и некоторое время плавал в Неве еще живой — в легких покойного полно воды. Ему определенно помогли умереть, — заключил Степан Львович, надевая сюртук и тем заканчивая свой туалет.

— И когда же, по вашему мнению, это случилось?

— Судя по всему, не позже чем вчера или позавчера, — ответствовал доктор Трахтенберг. — Затрудняюсь сказать точнее.

— Ну, что же, — человек в сюртуке с удовлетворением кивнул, — благодарю вас, мы так и предполагали. Хотя внешне все выглядит как несчастный случай: позавчера к вечеру они с компанией возвращались с дачи на лодке. Лодка дала течь, кто-то вскочил, началась паника. Посудина перевернулась, все оказались в воде, однако примечательно, что утонул один Дубянский. А ему ведь только тридцать шесть годков стукнуло, на здоровье не жаловался, да и до берега-то было недалеко. Все, включая дам, выбрались, а этот — утонул! Николай Иванович, — обратился он к Безухову, который до сих пор не проронил ни слова, — утром мы передадим это дело в сыск, и я попрошу вас заняться им лично. К счастию, все остальные, кто был в лодке, остались живы, хотя и разболелись, — осень все-таки, неудачное время для купания. Их потом нужно будет допросить, но, прошу вас, очень осторожно! Если это убийство, то совершивший его преступник — один из них. О необходимости соблюдения тайны еще раз предупреждать вас, милостивые государи, я думаю, излишне. Дед этого утопленника был осведомлен о самых сокровенных тайнах российского императорского двора. Мы навели справки о его семье, и вот что обнаружилось: четверо его детей из пяти, включая отца утопленника Михаила Федоровича, умерли при странных обстоятельствах и преждевременно, лишь ненадолго пережив своего отца. Теперь вот внук утоп ни с того ни с сего… Нам пока неведомо, что все это означает, но мы это узнаем, будьте покойны. — Он взял медальон со стола и положил себе в карман. — И с этой вещицей тоже разберемся. Дубянский не стал бы носить с собой в сюртуке иудейские штучки без веской на то причины. А сейчас вас всех отвезут по домам. Покойной вам ночи, господа.

Человек в сюртуке решительно встал и вышел из комнаты.

Однако есть все основания полагать, что никто из присутствующих ни с ним, ни друг с другом больше никогда не встречались. Отчасти потому, что доктор Трахтенберг вскоре скончался, подхватив дифтерию от пациента. Отчасти и потому, что специалист по загадочным явлениям Рябинин загадочным же образом исчез однажды без следа, выйдя на вечернюю прогулку в сад, расположенный возле собственного дома. Следователя Безухова неожиданно хватил удар, а дело об утопленнике по каким-то причинам так никогда и не было передано в сыск. Немногочисленные родственники пропавшего Федора Дубянского еще долгое время пытались его разыскать, но тщетно. Затем неизвестно откуда появился слушок, что вроде были у него какие-то проблемы по месту службы в Заемном банке, и тогда публике через скромное объявление в местной газете была предъявлена официальная версия: утонул, дескать, в результате несчастного случая, да и все тут. А в 1822 году род Дубянских и вовсе пресекся. Навсегда.

* * *

— Ну и что же, ваше сиятельство господин канцлер, все это презабавно, но при чем же тут я? — поинтересовался Сергей Михайлович Трубецкой, известный киевский специалист по древним рукописям. Высокий, худощавый, слегка небритый, с кудрявой шевелюрой и умными, живыми глазами, он был ходячим олицетворением академической свободы. Вот и сегодня Сергей Михайлович, одетый в свитер и джинсы, с наслаждением растянулся в кресле возле камина на даче своего старого приятеля, профессора Санкт-Петербургского университета по кафедре истории Артура Александровича Бестужева, которого друзья и коллеги в шутку величали «канцлер» в честь его знаменитого однофамильца — великого канцлера времен императрицы Елизаветы Петровны графа Бестужева-Рюмина. Во время путешествия по маршруту «из греков в варяги» Трубецкой основательно продрог и теперь отогревался под треск дров в камине, потягивая любимый коньяк «Remy Martin».

Сергей Михайлович и Артур Александрович были знакомы уже много лет. Все началось с совместного проекта по славянским рунам, которые, как утверждали некоторые историки, были предтечей славянской письменности до появления не то что кириллицы, но даже и глаголицы. В этих исследованиях одним из ключевых аспектов было изучение скандинавских рун, происхождение которых сомнений не вызывало. В Санкт-Петербурге этой проблемой занимались еще со времен Ломоносова; здесь работали лучшие специалисты и была собрана богатейшая библиотека. В свою очередь, киевская историческая школа была знаменита исследованиями древнейших памятников письменности и праславянского наследия Скифии, а также рукописей времен Киевской Руси.

— Да я, князь, собственно, только подошел к сути дела, — в тон ему ответил Бестужев. Артур Александрович, надо признать, как характером, так и внешностью действительно напоминал елизаветинского канцлера — выдающегося политика и интригана, что служило поводом для бесконечных шуток и намеков со стороны друзей на внебрачные связи бестужевских предков. Некоторые коллеги Бестужева небезосновательно утверждали, что его невысокой, коренастой фигуре очень даже пошел бы приталенный сюртук и панталоны, а лицо с несколько крупноватым носом, волевым подбородком и хитрыми глазами чудесно смотрелось бы в обрамлении завитого парика.

— Дело в том, что вся эта позабытая и, прямо скажем, не самая выдающаяся, на первый взгляд, история получила неожиданное развитие примерно две недели тому назад, — продолжил Бестужев. — Все началось весьма прозаично: у нас тут в Малом Эрмитаже — «маленьком уединенном уголке» императрицы Екатерины II, выстроенном в свое время рядом с Зимним дворцом, — затеяли ремонт. При этом строителям пришлось вскрывать просевшие местами полы и менять подземные коммуникации. Тогда и оказалось, что здание Малого Эрмитажа построено на фундаменте старой церкви Преображения Господня, в середине XVIII века находившейся в доме личного духовника императрицы Елизаветы Петровны, того самого Федора Иаковлевича Дубянского, внук которого якобы утонул в Неве. Этот Федор Иаковлевич, судя по отзывам современников, был умницей и очень образованным для своего времени человеком. Не случайно государыня сделала его своим ближайшим доверенным лицом. Так вот, по ходу ремонтных работ нужно было передвинуть старый алтарный камень. Когда его сдвинули с места, там оказался тайник.

— А в нем — сундук, а в сундуке — заяц, а в нем — утка, а в ней — яйцо, в котором игла и смерть Кощеева? — вставил реплику Трубецкой.

— Тебе бы все шуточки шутить, знаток фольклора… Впрочем, — Бестужев картинно развел руками, — в этот раз ты угадал. Сундук там действительно нашли, причем с весьма любопытными документами. А вот запечатан он был печатью, на которой обнаружили точно такой же рисунок, как на медальоне утопленника, — шестиконечная звезда с глазом внутри.

— Да ты что? — Трубецкой поставил бокал с коньяком на столик. — Ты хочешь сказать, что под алтарем бывшей церкви вам удалось найти тайник с документами масонов? Но ведь масонские ложи, как правило, не ведут архивов — это же общеизвестно, а если и ведут, то хранят уж точно не в церквях… Кстати, а ты откуда в таких подробностях знаешь о встрече в городском морге ночью 1796 года?

— А мы в архивах Тайной экспедиции Ее Императорского Величества порылись. Да-да, не удивляйся. Слава богу, что хоть у императоров с архивами все было в порядке. Видишь ли, как презабавно все вышло: когда в 90-х годах прошлого века в России было модно громить тайные службы политического сыска, множество архивных материалов, которые веками хранились в подвалах госбезопасности, было рассекречено и передано в научно-исследовательские институты. Вот и нам среди многих прочих бумаг достались материалы по делу утопленника Дубянского. Удивительно, конечно, как это все сохранилось за столько лет, но факт есть факт… В коробке с документами был тот самый медальон, а также сухая запись, нечто вроде отчета о встрече с Безуховым, Трахтенбергом и Рябининым, сделанная анонимом, которого я назвал «человеком в сером сюртуке». Я тебе все это так художественно рассказал просто для того, чтобы немного развлечь. А как сложилась дальнейшая судьба господ, которые участвовали в ночной встрече, мы уже потом установили, по сохранившимся гражданским архивам.

— Понятно… — кивнул Трубецкой. — Ладно, не томи, что же было в этом сундуке?

— Там находилось — и я ничуть не преувеличиваю — несколько просто сенсационных документов, о которых мы пока еще даже не сообщали в научной прессе, — изучаем. Однако, на первый взгляд, ничего, напрямую связанного с масонами. К примеру, среди прочего мы обнаружили свидетельство о тайном морганатическом браке императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского. Об этом браке говорили тогда все, а в исторической литературе и поныне ведутся ожесточенные споры на эту тему, имеется множество публикаций, различных версий, спекуляций и все такое. Но сейчас мы впервые получили письменное подтверждение, что брак этот все-таки имел место! Ты, наверное, знаешь, что малороссийский казак Алекса Розум был любимцем и фаворитом императрицы. Он помог ей взойти на трон в результате переворота 1741 года и, как теперь выяснилось, стал ее мужем в 1742 году. Дубянский, дед утопленника, сам венчал их тайно где-то под Москвой. Он даже, как следует из записей найденного дневника, который мы пока только бегло просмотрели, был инициатором их союза! Конечно же, брак этот не мог быть признан официально ни в России, ни в Европе, и даже сам факт этого брака долгое время оспаривался. Однако теперь, кажется, получено документальное подтверждение из первых, так сказать, рук.

Не меньший интерес для нас представляют и отрывки из дневника протоиерея Дубянского. В дневнике содержится множество свидетельств о событиях, происшедших при дворе императрицы Елизаветы Петровны на протяжении 1742–1745 годов, которые в значительной степени предопределили дальнейший ход российской истории. Среди них, например, подробности козней, которые строил при русском дворе французский посол Шетарди, и тому подобное. Но вот один из материалов напрямую касается Киева: в нем говорится о поездке императрицы на Украину — на языке того времени, Малороссию — в 1744 году и о посещении ею Китаевской пустыни, монастыря в пригороде Киева. Я думаю, тебе стоит самому ознакомиться с этими записями: они содержат чрезвычайно любопытную информацию и, с моей точки зрения, представляют огромный интерес как сами по себе, так и в контексте расследования гибели внука Дубянского. Интуиция мне подсказывает, что дело это не совсем простое и им стоит заняться. Для этого я тебя и пригласил.

Глава 2

«Возлюби меня, Боже, в Царствии Твоем Небесном…»

Несколько последующих дней Сергей Михайлович провел в отделе редких рукописей библиотеки Санкт-Петербургского университета. Для начала, как и просил Бестужев, он занялся разбором записей из дневника духовника императрицы Елизаветы Петровны в той их части, которая касалась ее поездки в Киев. В большинстве своем записи в дневнике были весьма неразборчивы, чернила выцвели, текст пестрел росчерками и завитушками, а также характерными для времен Елизаветы «ятями» и витиеватыми оборотами речи. Все это, конечно, затрудняло анализ рукописного материала, который фактически следовало не просто разобрать, но и переложить на современный русский язык. Кроме того, в тексте имелись значительно более поздние вставки и исправления, выполненные местами другой рукой, как если бы автор или кто-то иной, получивший доступ к дневнику, перечитывал написанное годы спустя и дополнял текст своими комментариями, что требовало особого внимания к некоторым отрывкам.

Для Трубецкого работа над архивом Дубянского была не просто техническим проектом. Подсознательно Сергей Михайлович искал среди рукописных завитушек ответ на вопрос: как и почему эти документы оказались спрятанными таким странным образом — под алтарным камнем в церкви? Какая связь между архивом протоиерея Дубянского и медальоном с масонской символикой? Впрочем, медальон интересовал его еще и потому, что теперь он пребывал в нежных руках Анны Николаевны Шуваловой — очаровательной молодой женщины и одновременно одного из лучших в университете специалистов по средневековой истории Европы. Она работала на кафедре Бестужева под его научным руководством, и именно ей было поручено исследование округлого предмета, найденного в потайном кармане утопленника. Сергей Михайлович, покоренный красотой и интеллектом Анны Николаевны, с согласия Бестужева вызвался ей помочь, если таковая необходимость возникнет. Себе же Артур Александрович, как и положено начальству, отвел роль координирующую и направляющую. Так началась их совместная работа над этим проектом.

Из дневника Ф. И. Дубянского:

«С Божьей помощью и милостью Всевышнего в лето 1744 года от Рождества Христова императрица Елизавета Петровна посетила славный и милый ее сердцу Киев. Приготовления к этому путешествию заняли целый год, и было оно многочудным и достойным, чтобы о нем знали потомки.

Первый поезд из двух дюжин карет отбыл из Петербурга в Киев 26 июля. В каретах того поезда находились наследник престола великий князь Петр Федорович с обрученною невестою своей — великой княгиней Екатериной Алексеевной и ее матерью, принцессой Елизаветой Ангальт-Цербстской. Сама императрица отправилась в Малороссию на следующий день. В ее свите, состоявшей из 230 человек, были граф Михаил Воронцов, только что назначенный вице-канцлером, а также епископы Платон Малиновский и Арсений Могилянский (комментарий на полях гласил: „Позднее епископ Арсений стал митрополитом Киевским“). Тешился и я оказии вновь посетить чудный град Киев и Могилянскую академию, где учился и умом прозрел.

Упомянем особо, что в путешествии государыню нашу неотступно сопровождал тайный супруг ее граф Алексей Разумовский, который родом был из Козельца, что под Киевом. Брак этот я благословил собственноручно и венчал их 24 числа ноября месяца 1742 года вдали от светских сплетен и дворцовой суеты в церкви Воскресения села Перово, что под Москвой. И был их союз угоден Господу, ибо по воле Божьей всякому человеку свойственно, и надобно, и надлежит жить в паре и по любви, а они истинно любили друг друга.

Ибо сказал святой апостол Павел в послании к коринфянам: „Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я подобен меди звенящей или кимвалу бряцающему; Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто; И если я раздам все, что имею, и отдам тело мое на сожжение, но любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь терпелива, любовь добра. Любовь не завидует, не творит зла, не гордится, не бесчинствует, не знает грубости и корысти, не спешит гневаться, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, всегда надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…“ Для царственных же особ соединение по любви есть редкость и роскошь чрезвычайная, о которой они часто и не помышляют. А ведь то, что Господом предопределено в судьбе человеческой, свершиться может лишь по взаимному согласию двоих и через их душевное притяжение. Ведь спросили же Иисуса: „Когда придет Царствие Божие?“ И ответил Спаситель: „Царствие Божие уже пришло тогда, когда двое перестали быть двумя и стали едины…“ Потому и совершил я это богоугодное дело по своему разумению, во имя Господа нашего Иисуса Христа и на благо России…

Итак, случилось это путешествие в 1744 году. Однако приготовления к венценосному визиту начались годом ранее. Сразу по уведомлении о планах императрицы тогдашний киевский генерал-губернатор генерал-аншеф Михаил Леонтьев, который в свое время побывал президентом Малороссийского правления и в том качестве снискал себе особое покровительство императрицы, строго предписал чиновникам на местах привести в порядок дороги и мосты, находящиеся на пути следования императрицы по большому тракту Санкт-Петербург — Киев. Назначенные им офицеры для особых поручений согнали на эти работы огромное количество крепостных людей. Одна только Киево-Печерская лавра, имевшая обширные заселенные земли за Днепром, в течение нескольких месяцев ежедневно высылала на работы более тысячи принадлежавших ей крестьян.

Тем временем Михаил Леонтьев самолично подыскивал апартаменты для размещения высокой гостьи. Поначалу он намеревался предоставить в распоряжение императрицы губернаторский дом. Кроме того, в 1744 году планировалось окончание возведения на средства Лавры части Кловского дворца, где можно было бы поместить императрицу и челядь. Однако в апреле 1743 года архимандрит Киево-Печерской лавры Тимофей Щербацкий написал в Петербург графу Алексею Разумовскому письмо. В оном он сетовал на то, что „для пребывания императрицы местное начальство хоть и назначило дом, в котором прежде жили губернаторы, но поелику он стоит на скудном месте и даже не имеет при себе сада, то не благоугодно ли будет Ее Величеству остановиться в лавре, в архимандритских кельях, имеющих для себя различные удобства, с садом, виноградником для прогулок и прекрасным видом на Днепр и Заднепровье. Притом для государыни будет приятнее это помещение и потому еще, что родитель ея, император Петр I, во время посещения Киева всегда жил в сих кельях“.

Предложение архимандрита было благосклонно принято в столице, и в июне архимандрит Тимофей получил от графа Разумовского ответное послание с уведомлением, что государыня изволила назначить свое пребывание в лаврских архимандритских покоях и что для обустройства оных назначен особый офицер. Тогда же указом сената и по требованию генерал-губернатора лавре было предписано выделить лошадей, заготовить провизию и всякую потребную для проживания высокой гостьи утварь.

К слову сказать, царица опасалась заразиться в Киеве оспой, резонно заметив как-то, что в Киев на богомолье стекаются тысячи недужных простолюдинов, в том числе и из губерний, где в тот год свирепствовала прилипчивая болезнь. Посему из столицы пришло повеление предпринять самые суровые меры предосторожности, дабы избавить венценосную путешественницу от опасного заражения.

Поезд наш двигался через Глухов на Киев. Во время путешествия императрица часто выходила из экипажа и по нескольку часов кряду шла пешком. К тому же в те дни императрица все еще была расстроена историей с высылкой из Петербурга французского посла Шетарди, однако вскоре настроение Ее Императорского Величества улучшилось. (В этом месте рукописи была сделана, очевидно, более поздняя вставка, написанная явно другой рукой: „Высылкой Шетарди закончились его интриги против сенатора и вице-канцлера Бестужева-Рюмина. Как и большинство деятелей при дворе, тот весьма охотно брал взятки; тем не менее ни французской, ни прусской дипломатии не удалось его подкупить. Назло всем врагам и друзьям он вел ту политику, какую считал нужной. Именно по указанию вице-канцлера была перехвачена, дешифрована и представлена Елизавете переписка Шетарди с версальским двором. Императрица нашла в письмах нелестные отзывы и комментарии о придворных нравах и быте Петербурга, а главное — о себе самой. В июне 1744 года с громким скандалом Шетарди был выслан из России. Разоблачение Шетарди укрепило положение графа Бестужева-Рюмина, который в июле 1744 года был назначен великим канцлером. Хитер был граф, мстителен, неблагодарен и жизни невоздержной, но трудолюбив и умом разборчив“.)

В селе Толстодубово, что на Глуховском тракте, была приготовлена особо торжественная встреча государыни, которая и удивила, и позабавила Ее Величество. Десять реестровых полков, два компанейских и несколько команд надворной гетманской хоругви под начальством генерального обозного Якова Лизогуба расположились у Глухова в одну линию, в две шеренги. Первый полк, отсалютовавши государыне знаменами и саблями, пропустив ее экипаж вперед, поворачивался рядами с правого фланга и проходил позади прочих полков в конец линии, где опять становился во фронт. То же делал второй полк и прочие. Таким образом, получилась непрерывная линия войск от Глухова до самого места ночлега императрицы.

За шесть десятков верст до Киева императрицу встретили несколько достойных представителей киевского духовенства и граждан. Студентами Киевской духовной академии деланы были к ее удовольствию разные явления. Так, выезжал за город и за Днепр важный старик самого древнего виду, великолепно прибранный и украшенный короною и жезлом, но сделанный с молодого студента. Колесница у него была — божеский фаэтон, а в него впряжены два пиитических крылатых коня, называемые пегасы, прибранные из крепких студентов. Старик сей значил древнего основателя и князя киевского Кия. Он встретил государыню на берегу Днепра, у конца моста, приветствовал ее важною речью и, называя ее своей наследницей, просил в город, яко в свою вотчину, и поручал его и весь народ русский в милостивое ее покровительство.

Императрица вступила в пределы Малороссии в середине августа, а 25 августа Елизавета Петровна торжественно въехала в Киев через специально построенные на площади, что между крепостным укреплением и городом, триумфальные ворота великолепной и отменной работы. Ворота те были расписаны мастерами лаврской живописной школы и украшены портретами высочайших гостей, витиеватыми орнаментами… Население города усыпало Киевские горы, заполонило улицы. Два митрополита — киевский, Рафаил Заборовский, и белгородский, Антоний, — в окружении духовенства округа приветствовали венценосную путешественницу с благополучным окончанием дальнего пути и прибытием к цели путешествия. Народ ликовал, звон колоколов великолепных киевских храмов сливался с радостными возгласами горожан.

Царица была от души тронута такой радостной и восторженной встречей. Она вышла из кареты и, прослезившись, произнесла:

— Возлюби меня, Боже, в Царствии Твоем Небесном так, как я люблю народ сей, благодарный и незлобивый…

Ступив через Святые врата на территорию лаврской обители, императрица сразу же направилась в Великую Успенскую церковь и после краткой литургии проследовала наконец в архимандритские покои.

Пребывая в Киеве, государыня многократно посещала Ближние и Дальние пещеры лаврские, бывала в Софийском соборе, Михайловском и Флоровском монастырях, в других киевских храмах, скитах, святых урочищах. 5 сентября, в день тезоименитства Елизаветы, в лавре отслужили торжественную литургию, после которой был совершен молебен о здравии государыни с коленопреклонением, колокольным звоном и пушечными выстрелами с крепостных бастионов. Елизавета Петровна лично присутствовала при закладке церкви Святого Андрея Первозванного на том самом месте, где, по преданию, Святой Апостол благословил Киев. Позже она пожаловала на возведение церкви 20 тысяч рублей, выделив сразу же одну тысячу серебром. Лавре государыня пожаловала ризы богатые сребренной на белой земле парчи с золотыми на ней травами и разными шелковыми букетами расшитыми и роскошную серебряную панагию с распятием на финифти, богатыми алмазами и брильянтами украшенную.

Довольно долгое время Елизавета Петровна прожила в доме Разумовских в городе Козельце. Тогда же казаки подали через Разумовского прошение о восстановлении гетманства, и оное было милостиво принято государыней. Гетманом же стал брат Разумовского Кирилл.

Но особо знаменательным для императрицы в сем путешествии стало посещение Китаевской пустыни и встреча с великим провидцем земли русской старцем и отшельником Досифеем…»

Глава 3

Аббат Безю

Начало осени 1117 года в небольшом, приютившемся у подножия гор французском городке Сито ознаменовалось целой чередой странных событий. Сначала бесследно исчез раввин местной синагоги, что вызвало волнения и тревогу в иудейской общине городка. Потом пропали два его помощника, а через некоторое время обезображенное тело одного из них со следами жестоких пыток было выловлено в местной речушке. А когда одним пасмурным утром, лишь только развеялся туман с гор, в город вступил отряд рыцарей-крестоносцев под предводительством знатного рыцаря Гуго де Пейна, перепуганные местные жители иудейского вероисповедания просто попрятались по домам. Однако крестоносцы в городе не остановились, а сразу же проследовали в расположенный неподалеку цистерцианский монастырь, настоятель которого, аббат Безю, ожидал их с великим нетерпением. Более того, он сам пригласил известного своей храбростью рыцаря в монастырь по делу чрезвычайной важности.

Лишь только рыцари спешились в монастырском дворе, аббат поторопился выйти, чтобы поприветствовать их лично.

— Прошу вас, благородный Гуго де Пейн, к огню, отведайте нашего монастырского вина, в этом году урожай винограда был просто отменный. — Аббат был необыкновенно приветлив с гостем и немедленно пригласил его в свои покои. Он налил большую чашу вина и подал ее Гуго. Рыцарь принял чашу, уселся в обитое грубо выделанной кожей деревянное кресло и с удовольствием вытянул ноги. Рослый, крепкого сложения, черноволосый, с манерой пристально смотреть на собеседника не мигая, он даже внешне вызывал у друзей уважение, а у врагов — трепет.

— Мы провели в дороге весь день и всю ночь. Преподобный Бернар из Клерво, которому я верю как самому себе и к которому благоволит сам Папа, передал мне твое письмо. Его гонец также сказал, что ты просишь прибыть без промедления, но не сказал, в чем же заключается дело. Надеюсь, ты не разочаруешь меня, в противном случае — берегись, ибо мне трудно будет объяснить своим людям, по какой причине мы так мчались, что едва не загнали лошадей. — Гуго де Пейн говорил медленно и с достоинством. Он, несомненно, знал себе цену.

Суетливый аббат, у которого на бритой макушке заблестели капельки выступившего от волнения пота, поспешил успокоить гостя:

— Уверяю, что дело, по которому я позвал вас, благородный рыцарь, необыкновенной важности. Речь идет о тайне, раскрытие которой может стоить всем нам головы, а может — возвысить, дать власть и богатство.

Он присел в кресло напротив Гуго и осторожно продолжил:

— Но прошу вас: то, что я скажу, должно оставаться между нами до выяснения всех обстоятельств, ибо они весьма и весьма чрезвычайны… — После короткой паузы аббат заговорил вновь: — Дело же заключается вот в чем. Около двадцати лет назад в наш город прибыло на поселение несколько семей иудеев, бежавших из Святой земли после освобождения Иерусалима славным воинством Иисуса Христа. Они стали частью местной иудейской общины, которая у нас хоть числом и невелика, но все же заметна. И вот только недавно я случайно узнал от одного из прихожан, а он услышал от помощника местного раввина, который проболтался в трактире, что беженцы эти привезли с собой из Иерусалима какие-то древние рукописи, содержащие некие тайные сведения, связанные с Господом нашим Иисусом Христом. Не мешкая, мы попросили раввина показать нам эти рукописи и перевести их с древнееврейского языка на латынь. Однако он отказался. Мы привезли его в монастырь и применили доступные нам по воле Всевышнего, — при этих словах аббат поднял глаза к висящему на стене распятию и перекрестился, — средства убеждения, но раввин упорствовал, и в конце концов Господь прибрал его к себе… Тогда мы тайно схватили двух его помощников. Один из них тоже не выдержал допросов, а вот второй оказался сговорчивее, и мы получили перевод. Вот он. — Аббат протянул рыцарю испещренный письменами свиток.

— Я не умею читать, — раздраженно произнес тот, — это твое ремесло.

— Да-да, конечно, — настоятель был подчеркнуто учтив с гостем, — прошу прощения… Я прочитаю его вам, но тогда уж не откажите в любезности поверить мне на слово, ибо написанное там весьма и весьма необычно. — Он несколько замешкался, как будто не решаясь продолжить. — В этих рукописях утверждается, что якобы Господь наш Иисус Христос — Сын Божий и Спаситель — был послан Творцом в этот земной мир не один, но со своею Божественною спутницею и супругою, — выдохнул он.

Воцарилась тишина. Казалось, что произнесенная аббатом кощунственная фраза повисла в воздухе, заполняя собой все пространство кельи. Вдруг стало душно. Рыцарь медленно допил вино, поставил пустую чашу на стол, затем склонил голову набок и внимательно посмотрел на священника.

— Что я слышу? Правильно ли я тебя понял? — спросил он охрипшим голосом, в котором чувствовалась угроза. — Иисус Христос приходил не один, а с женой? И кто же она? Ты понимаешь, что говоришь?

— Там написано, — аббат ткнул пальцем в пергамент, — что Божественной спутницей Иисуса была Мария, Мария Магдалина.

— Блудница и грешница — супруга Господа и Спасителя нашего?! — вскричал рыцарь и в гневе вскочил с кресла. Его голос яростно гремел под сводами каменного зала. — Как такое может быть? Что за ересь ты проповедуешь? Ты в своем уме? Это христианский монастырь или прибежище клеветников на святую веру?

— Сначала выслушайте меня, умоляю вас! — попытался остановить его аббат. Он сложил руки в молитвенном жесте и торопливо заговорил: — Как выяснилось, среди приблудившихся к нам иудейских семей есть в двадцатом колене потомки коэнов — служителей Иерусалимского Храма. Их первосвященник был единственным, кто имел доступ в Святая Святых Храма — место, где хранились самые главные сокровища иудеев. И что это были за сокровища! — Аббат, то ли восхищаясь, то ли сокрушаясь о чем-то, покачал головой. — В Первом Храме — Храме Соломона — находился ковчег Завета, который был утерян незадолго до разрушения Храма вавилонским царем Навуходоносором почти за шесть веков до Рождества Христова. Во Втором Храме главной реликвией была Золотая Минора, которая тоже бесследно исчезла после разграбления Иерусалима римской армией Тита в семидесятом году. Однако, как оказалось, кроме этих сокровищ, а также большого числа золота и серебра, в Храме хранились и древние рукописи — иудейские, египетские, греческие, арамейские… Там же находились списки, в которых иудейские священники собирали свидетельства обо всех важных событиях в жизни народа Израиля. Среди прочих записей в них имелись и довольно подробные свидетельства об Иисусе из Назарета, сыне плотника Иосифа и Девы Марии… Как мы теперь знаем, иудеи не признали его тем Мессией, приход которого был предсказан пророками Израиля, однако жизнь и служение Спасителя не могли остаться незамеченными. Так вот, выяснилось, что незадолго до того, как римляне разрушили и сожгли Второй Храм, коэны по приказу первосвященника разделили между собой священные свитки, чтобы сберечь их от уничтожения. Они поклялись вновь собрать документы воедино, когда Храм будет восстановлен в точном соответствии с указаниями их святых книг. И вот уже десять веков эти рукописи переходят из поколения в поколение. Если пергамент начинает гнить или порча какая на него нападает, они, чтобы сберечь записи, его переписывают — буква в букву. Так, во всяком случае, утверждает помощник раввина… и именно так эти свитки попали к нам. То, что я сказал вам о Спасителе и о Марии Магдалине, в них и написано.

Однако это еще не все. В том переводе иудейских рукописей, который сделал помощник раввина, говорится, что на самом деле Дух Святой являет собой не что иное, как некое женское начало самого Всевышнего Творца, и что жизнь вечная обретается не только через спасение и искупление грехов, но и через воссоединение разделенного мужеского и женского в Боге и в человеке. Вот, слушайте. — Аббат развернул свиток и стал читать, сбиваясь и краснея от волнения: — «…когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их… И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь…» И еще: «Бог создал человека для нетления и сделал его образом вечного бытия Своего». А также: «Когда Ева была в Адаме, не было смерти. После того как она отделилась от него, появилась смерть. Если она снова войдет в него и он ее примет, смерти больше не будет, поскольку как дух без тела, так и тело без духа есть легкая добыча для сатаны». — Аббат положил свиток на стол и продолжал торопливо говорить: — Но вот что самое важное: по словам этого иудея, которые мы выпытали у него на допросах, в Иерусалимском Храме, где теперь, как вы знаете, высится Храмовая гора, хранились предметные доказательства, некие вещественные свидетельства двуединой сущности Всевышнего. И коэны утверждают, что эти сокровища все еще могут быть там!

Если допустить, хотя бы только на мгновение, что они говорят правду и упомянутые сокровища можно найти, это будет означать, что иудейские рукописи истинно повествуют о Его Божественном замысле даровать нам спасение уже в земной жизни через воссоединение двух начал… И именно таким образом сделать это, чтобы видимые образы мужеского и женского в Творце — Иисус и Мария — вместе принесли благую весть ради спасения мира… И что именно так следует понимать тайный смысл заповеди Господа нашего Иисуса Христа «Да любите друг друга», дарованной Его устам самим Всевышним.

Аббат сделал еще один глоток вина, чтобы смочить горло, и заговорил снова, на этот раз очень медленно. Гуго его больше не перебивал, лишь внимательно слушал.

— Мне страшно даже подумать о том, какой ересью являются все эти так называемые свидетельства о союзе Господа нашего Иисуса Христа и Марии и чем грозит распространение такой ереси, — произнес Безю. — Сейчас невозможно ни проверить, ни опровергнуть слова этого иудея, поскольку никто в городе больше не знает древнееврейского языка, а ведь все это может быть просто его злобной выдумкой, грубой ложью, призванной опорочить светлый лик Спасителя. — При упоминании о Господе аббат перекрестился. — Впрочем, я теперь опасаюсь показывать эти рукописи кому-то еще. Возможно, помощник раввина сказал нам неправду, но возможно и обратное… Однако… — Аббат перешел на шепот и, пристально глядя в глаза сидящего напротив рыцаря, продолжил: — Только представьте себе, какую власть сможет получить тот, кто найдет сокровища Иерусалимского Храма… Я хочу предложить вам снова отправиться в Святую землю, в Иерусалим. Только там, в недрах горы Мориа, можно найти подтверждение тому, что написано в иудейских рукописях. Ваша знаменитая вера, отвага и честность рыцаря Иисуса Христа станут залогом успеха, я уверен в этом. — «А еще, — подумал аббат, — хорошо то, что вы не умеете ни читать, ни писать…»

— Что тебе с этого, аббат? — уже ровным голосом спросил Гуго де Пейн. Он хорошо понял смысл предложения, и оно его заинтересовало: он был совсем не против снова отправиться в Святую землю, но на этот раз не в составе армии крестоносцев, а за сокровищами иудеев. Гуго де Пейн был знатен, однако беден, ибо крестовый поход принес ему славу, но не богатство, и такое состояние дел начинало его тяготить.

— Я не хочу всю жизнь прожить в этом забытом Богом городке, — ответил аббат. — Предлагаю заключить союз: в случае, если подтвердится то, о чем говорил помощник раввина, и вам удастся найти сокровища Храма, вы поможете мне перебраться в Рим и получить выгодный приход, а там — кто знает! — может, и сам римский престол. В благодарность я сделаю вас самым богатым и влиятельным рыцарем, который когда-либо брал в руки меч и давал клятву верности Иисусу Христу. Езжайте в Святую землю. Возьмите с собой только нескольких людей, самых смелых, надежных и проверенных, свяжите их страшной клятвой, чтобы исключить даже малейшую возможность измены. Вот вам деньги на путешествие.

Аббат встал, подошел к стоявшей на столике в углу комнаты деревянной шкатулке, достал оттуда кожаный кошелек, в котором звенели монеты, и передал его Гуго де Пейну.

— Здесь хватит на отряд в десять человек, — сказал аббат и благословил рыцаря крестным знамением: — Да хранит вас Всемогущий Бог. Сейчас вас проводят в ваши покои, а утром — в путь!

Утром следующего дня благородный рыцарь Гуго де Пейн сообщил аббату, что он принимает условия предложенного союза и немедленно отправляется в Иерусалим. Он отобрал девять самых надежных, закаленных в боях и лишениях рыцарей — крестоносцев из своего отряда, а остальным приказал оставаться в монастыре и ждать дальнейших распоряжений. Тогда еще никто не знал, что оставшиеся в аббатстве рыцари будут дожидаться новых распоряжений от своего патрона ни много ни мало, а целых девять лет и что еще задолго до этого срока одним пасмурным утром аббат Безю скоропостижно скончается в своей келье от неизвестной болезни…

Глава 4

Досифей

Работа над обнаруженными в тайнике дневниками продвигалась весьма успешно, хотя, откровенно говоря, содержание записей не представляло для Трубецкого особенного интереса. Одно дело — изучение древних уникальных рукописей, расшифровка которых дает шанс на открытие, другое, как в данном случае, — анализ плохо сохранившегося, но относительно молодого — по историческим меркам — материала, в котором речь шла о множестве подробностей из жизни двора Ее Императорского Величества Елизаветы Петровны. Для Сергея Михайловича все эти интриги и дворцовые сплетни были лишь чем-то вроде театральных декораций для спектакля о запутанной российской истории XVIII века. Впрочем, один из описанных Дубянским эпизодов, случившихся во время киевского вояжа государыни-императрицы, по-настоящему привлек его внимание. Два дня Трубецкой потратил на то, чтобы разобрать и изложить современным языком записи духовника императрицы. И вот что у него получилось.

Из дневника Ф. И. Дубянского:

«Плененная чудным местоположением лавры, государыня путешествовала также и по окрестностям ни с чем не сравнимого в сем отношении Киева. Наслышавшись из рассказов окружавших ее лиц о живописной местности Китаево и о славной истории Свято-Троицкого монастыря в Киево-Китаевской пустыни, она до крайности заинтересовалась ею и пожелала немедленно посетить его. Никак не могла императрица минуть сей древний монастырь, ставший чудесным образчиком крепости веры и служения Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу.

Прибыв туда со многими духовными и светскими чиновными особами и поклонившись тому месту, где жил некогда предок ее, великий князь Андрей Боголюбский, государыня услышала о богоугодно жившем близ монастыря пещернике и провидце старце Досифее и пожелала видеть его.

Пещера же Досифеева была устроена высоко на крутой, заросшей густым лесом горе Китаевской, но императрица лично возжелала взойти к ней. Для сей цели наскоро были сделаны деревянные колышки, которые прибиты были затем по всему подъему горы к земле и изобразили, таким образом, подобие ступенек. По ним-то государыня Елизавета Петровна со свитой и поднялась пешком на гору Китай, где в рукотворной пещере в строгом отшельничестве обитал старец Досифей, славившийся по всей Руси своей мудростью. Говаривали, что ни к кому и никогда не выходил сей затворник из своей пещеры, но принимал страждущих и наставлял их на путь истинный через маленькое окошечко. И еще слух шел о нем как о просветленном провидце, которого за служение и чистую веру Господь наградил даром предвидения, высокой святостью и необыкновенной крепостью духа.

Подошедши к пещере Досифеевой, государыня повелела вызвать обитавшего там отшельника. С нескрываемым изумлением отворил Досифей отверстие своего пещерного жилища и узрел пред собою державную посетительницу. Кто-то из свиты громко объявил присутствие императрицы. И тогда отворилась дверца пещеры, и вышел старец на свет Божий. Он был невелик, даже весьма мал ростом, и одет в черную монашескую рясу. Досифей поклонился государыне в пояс, да так и замер. Его низко склоненная голова была покрыта монашеским убором, и лица его нам было вовсе не разглядеть.

— Мир тебе, Досифей! Давно ли спасаться стал, раб Божий? Отчего же ты избрал для себя такую суровую жизнь? — ласково вопросила его Елизавета Петровна.

— Да хранит тебя Господь, матушка-императрица, — смиренно ответствовал старец тихим голосом, не показывая лица. — С тех пор спасаюсь, как душа моя иной жизни не приемлет. А какая печаль привела тебя ко мне?

— Наслышана я про подвиги духа твоего, а говорить с тобою хочу о судьбах России! — сказала государыня.

— Тогда прошу, матушка, удалить пришлых с тобою людей, ибо то, что я скажу тебе, только тебе знать и надобно, — негромко, но с твердостью в голосе рек Досифей.

Дивилась императрица сим словам, однако затем взмахом руки удалила всех с горы Китаевской и осталась одна со старцем. Далее пишу со слов государыни, сказанных мне одному тем же вечером.

— Кто ты? — спросила государыня старца. — Откройся мне!

Вместо ответа Досифей выпрямился, скинул покрывающую голову накидку и взглянул на императрицу. Вдруг перед Елизаветой оказался вовсе не старец, но — можно ли в это поверить?! — молодая женщина, лишь с коротко обрезанными волосами. Чуть обострившиеся черты ее исхудавшего лица свидетельствовали о строгом посте, а чрезвычайная бледность — о затворнической жизни. Тонкая белая кожа, через которую просвечивали синие жилки, плотно обтягивала скулы, крупный подбородок, прямой нос и широкий, без морщин лоб. Взор притягивали огромные серые глаза, какие императрица видела еще только разве на святых иконах… Досифея была не то чтобы красива, но будто вся светилась изнутри каким-то особенным, неземным светом.

— Ты — женщина? — воскликнула удивленная без меры Елизавета.

— Что есть женщина и что есть мужчина для слуг Божьих? — смиренно потупив глаза, отвечала Досифея. — В чем разница? По телесным ли формам судить нужно или по силе духа? Иные быка могут руками задушить, но не знают, что за чудо есть солнечный луч в капле росы… Ведь как Симон Петр сказал апостолам в Евангелии от Фомы? „Пусть Мария уйдет от нас, ибо женщины недостойны жизни“. Иисус же сказал: „Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в Царствие Небесное…“

— Чудно говоришь ты, — сказала на то Елизавета. — Разве только став мужчиной, женщина войдет в Царствие Небесное? Как возможно сие?

— Но ведь и мужчина не приблизится к вратам рая без женщины, — ответствовала Досифея. — Ибо сказал также Иисус: „Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной… тогда вы войдете в Царствие“.

— Знаменита ты силой духа своего, и в словах твоих чую эту силу… — начала было говорить Елизавета.

— Я и послана Силою, — вдруг произнесла Досифея.

— Как-как? Послана Силою? О чем это ты?

— О Вере, — ответствовала Досифея, — и о Любви, ибо нет большей Силы под Небесами… Так в „Деяниях апостолов“ устами святого Петра говорится, что Бог помазал Иисуса Христа „Духом Святым и Силою“. Это та самая Сила, которая по воле Всевышнего входит однажды в человека и остается с ним до скончания дней его. И множится эта Сила с деяниями праведными, но покидает грешников, какие преступили Закон Божий… Ибо нет в этом мире страшнее наказания, чем лишить живую душу Божьей Любви и Веры.

— Но что значит эта Сила? Можешь ли ты видеть далее дня завтрашнего, как о том говорят люди? — вопрошала государыня. — Что знаешь ты о грядущей судьбе России? Скажи, открой ее мне!

— Я — только слуга Господня… Спаситель же сказал: „Тот, кто напился из моих уст, станет как я, и я также стану им, и тайное откроется ему…“ — смиренно отвечала Досифея. И вдруг спросила, пристально глядя императрице прямо в глаза: — Узнаешь ли во мне будущее дочери своей?

— Что говоришь такое? Ведь нет у меня детей, как же можешь вопрошать о дочери моей? — вскричала пораженная государыня.

— Вот что скажу, чего ты и сама не ведаешь… Не пройдет и года, как ты родишь дочь от мужа твоего. Будешь беречь ее сорок лет, прятать в землях дальних, чужих, ибо не признают ее в законные наследники трона. Но сохранишь свое дитя лишь для Господа… Против воли своей пострижена она будет в монахини и наречена Досифеей. И еще скажу. Царствие твое будет отмечено делами славными, для народа и Отечества благими. Но вот наследник твой, Петр Федорович, недолго править будет, а хоронить его будут дважды и коронуют только после смерти. Ибо грех на тебе, государыня, пусть и невольный… И грех этот имя имеет, и я скажу его тебе. Звать его — Алексей Шубин. На страшную долю обрекла сего мужа любовь к тебе. Любовь, которую ты сначала приняла, а затем и позабыла… Он же за нее нелюдские муки претерпел, лишен ныне всего, даже своего имени. Но он жив, ибо крепок верою, и заслужил прощение! В твоей власти спасти его…

Досифея вдруг замолкла, будто собираясь с думами. Но потом просто сказала, как выдохнула:

— Ступай теперь с миром, государыня, все в руках Божьих…

Императрица, пораженная сим пророчеством, была не в силах вымолвить и слова. Провидица же накинула монашеский убор, прямо на глазах сгорбилась и вновь обратилась в старца-отшельника. Уже было удалилась она в свою пещеру, как вдруг перед самым порогом остановилась, снова повернулась к императрице и произнесла:

— Помни, государыня, всякий час помни, что Бог всемогущ и милостив. Он с нами во все дни, здесь и сейчас, и, ежели Он чего захочет, Он просто говорит этому: „Будь!“ — и оно становится. И наделить Силой и отнять ее — все в Его благой воле… А любовь Его, дарованная нам, не имеет ни границ, ни преград, и все злато мира, и всякая власть земная — ничто перед ней. Помни об этом и молись, чтобы не обошла тебя и Россию Его Сила и Его Милость!

С этими словами дверь в пещеру затворилась.

Задумчива стала царица наша Елизавета после той встречи. Многих затем расспрашивала она об отшельнике и после долгих разговоров узнала, что все почитают его как мудрого старца, на которого снизошла благодать Господня. И тогда, чтобы умилостивить Всевышнего, повелела государыня выстроить в селении Пирогово близ Китаевской пустыни большую деревянную церковь. (В этом месте пометка на полях гласила: „Церковь-то эта вскоре, увы, сгорела. Впрочем, на ее месте тотчас выстроили новый каменный храм“.)

12 сентября государыня-императрица, напутствуемая благословениями духовенства, отбыла из Киева, оставив в городе добрую память о себе. А в году 1745, как и было предсказано Досифеей, родила она дочь от мужа своего Алексея, которую нарекла Августой — в память о дне 24 ноября 1742 года, когда обвенчались они с Разумовским, а в день этот поминают также мученицу Августу…»

Более в записях Дубянского ни о пребывании Елизаветы в Киеве, ни о встрече с Досифеем не упоминалось, а изложенные далее в дневнике хитросплетения дворцовой политики при дворе Ее Императорского Величества Трубецкого занимали мало. Сергей Михайлович был настолько заинтригован историей о Досифее, о которой ранее ничего не слышал, что решил немедленно по возвращении в Киев посетить Китаевскую пустынь, чтобы на месте убедиться в истинности удивительного рассказа о таинственной затворнице. Однако прежде он решил выяснить, исполнилось ли хоть что-нибудь из предсказанного старцем-девицей. И Сергей Михайлович обратился за помощью к Шуваловой.

Для начала Анна Николаевна подтвердила существование в российской истории легенды о некой Августе Таракановой, которая считалась дочерью Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, рожденной не то в 1744, не то в 1745 году. Говорят, ее фамилия происходила от родственников Разумовского Дарагановых, которым Августа была поручена на воспитание, а затем молва в России искривила фамилию на Таракановых. Сорок лет провела Августа за границей, откуда силой по приказу Екатерины II была привезена в Россию в 1785 году и пострижена в монахини московского Ивановского монастыря под именем… Досифеи. Там в строжайшей тайне и прожила она до своей смерти в 1810 году. Даже службу для нее служили отдельно, и никто не мог видеть ее лица… Но вот в ее келье видели большой портрет Елизаветы Петровны, а на похоронах таинственной монахини, судя по архивным записям, присутствовали родственники Разумовских и вся московская знать. Была ли это в действительности дочь Елизаветы — история о том умалчивает, но поразительное сходство истории об Августе Таракановой с пророчеством старца Досифея отрицать было невозможно.

Также удивительным образом свершилось и предсказание отшельника Китаевской пустыни о короновании после смерти и повторных похоронах Петра III, которые случились осенью того самого 1796 года, когда погиб Федор Дубянский. Такое совпадение сначала выглядело не более чем случайностью, однако Анна Николаевна взяла его на заметку и со временем обнаружила-таки удивительную связь предсказания девицы-старца с тайной серебряного медальона. А вот кто такой был этот Алексей Шубин и почему именно о нем помянула Досифея в разговоре с императрицей, так и оставалось загадкой, правда, до поры до времени.

Глава 5

Тайна ордена рыцарей Храма

Отряд Гуго де Пейна прибыл в Иерусалим лишь к началу весны 1118 года. Ведь нет простой дороги в Город Мира. Будь то по суше или по морю, через Салоники или Андрианополь, — тысяча опасностей подстерегает каждого, кто решится отправиться в столь дальний путь. Короткий, как по военным меркам, переход от побережья до горы Мориа в те времена мог занять и два дня. И неважно, какой дорогой идти — с севера, от Кейсарии, или с юга, от Яффо, — все равно примыкающая к морю узкая полоса песчаных дюн, которые перемежаются островками пальмовых деревьев, сменяется равниной, затем горами, густо заросшими лесом. Горы эти, в свою очередь, становятся все выше, лес уступает место кустарнику, который потом исчезает вовсе… Наконец, в крайней точке соприкосновения с Иудейской пустыней встает на вершине горы величественный, построенный царем Давидом город. Но счастье увидеть Иерусалим ожидает не каждого. Город Мира примет в свои объятия лишь тех, кому удастся избежать встречи с кочующими по Иудее воинственными арабскими отрядами или, в случае нападения, защитить свою жизнь в бою. Именно так, злой смертью от рук неверных, погиб один из храбрых рыцарей Гуго де Пейна, когда вблизи маленького города Рамлы их ночью коварно атаковали бедуины. Остальной отряд благополучно достиг стен города и предстал перед очами короля иерусалимского Балдуина I — брата прославленного герцога Готфрида Бульонского, легендарного освободителя Иерусалима.

Но еще до того, как представиться королю, Гуго и его благородный товарищ Жоффрей де Сент-Омер тайно посетили Храм Гроба Господня. Воздвигнутый по приказу царицы Елены, матери византийского императора Константина Великого, на том самом месте, где, как гласили предания, был распят, похоронен, а затем воскрес Иисус Христос, этот Храм с IV века стал главной святыней христианства. Много раз с благоговением в сердце воины-крестоносцы преклоняли колени перед его алтарем, но в этот раз их миссия была не совсем обычной. И причиной тому стала удивительная встреча на пустынной дороге Малой Азии, которая круто изменила всю дальнейшую жизнь благородных рыцарей…

* * *

Проведя в седле весь день, ближе к вечеру, когда безжалостное солнце уже почти спряталось за неприветливыми скалистыми горами Анатолии, отряд остановился в ложбине на ночлег. Напоив коней, рыцари сняли седла, чтобы дать животным отдохнуть, и расположились кругом вблизи костра. От усталости даже говорить не хотелось, и вскоре после короткого ужина большинство из них уже спали глубоким сном. Гуго де Пейн и Жоффрей де Сент-Омер вполголоса обсуждали планы на следующий день и тоже готовились отойти ко сну, как вдруг прямо из непроницаемой темноты ночи перед ними возник человек, одетый в монашескую сутану с капюшоном на голове. На плече у монаха висела холщовая дорожная сумка.

— Мир вам, славные рыцари, и да сопутствует вам святой Георгий, — сказал он хрипловатым голосом. — Не позволите ли странствующему монаху провести ночь вблизи вашего костра? Ночью в пустыне одинокому путнику небезопасно.

— Сначала скажи, кто ты, откуда и куда идешь? — спросил Жоффрей.

— Я иду из Иерусалима и теперь держу путь в Эфес, а далее в Константинополь, — ответил путник.

— Обет рыцарей Иисуса Христа велит нам давать приют страждущим братьям во Христе, но мы все же хотели бы знать, что ты делаешь ночью тут, в забытых Богом пустынных горах Малой Азии, — произнес Гуго де Пейн. — Кроме того, ты не открываешь своего лица, — заметил рыцарь, — мне это не по душе.

— Прошу, позволь мне не делать этого. Страшная болезнь много лет назад изуродовала мое лицо, и с тех пор я предпочитаю, чтобы его видели только мои глаза да око Господа.

— Ладно, подсаживайся к нам и расскажи, что ты делал в Святом Городе и почему теперь тебе нужно в Эфес и в Константинополь, — смягчился Жоффрей. — Мы бедные рыцари, но закон гостеприимства блюдем.

— Да благословит вас Господь! Так сказал Иисус: «Блаженны бедные, ибо ваше есть Царствие Небесное», — смиренно заметил монах и сел к огню. — Я из бенедиктинского монастыря, что в Везеле, это в Бургундии. В Иерусалим пришел вслед за Христовым воинством восемь лет назад, чтобы помогать больным и страждущим. Но теперь я принял новый обет взамен старого и должен его исполнить.

— Что же это за обет такой, если ради него ты оставил столь благородное и богоугодное дело? — спросил удивленный рыцарь.

— Я принял обет служения Господу нашему Иисусу Христу и его Божественной Супруге Марии Магдалине.

— Что?! — воскликнул Жоффрей, не веря своим ушам. — Что ты сказал? Как смеешь ты, богохульник!

Он вскочил, выхватил из ножен меч, одним прыжком повалил монаха на спину и занес над ним оружие. Гуго кинулся к товарищу и сжал его руку, пытаясь удержать от греха.

— Опомнись, — угрожающе прошипел Жоффрей. Он готов был немедленно растерзать кощунствующего монаха. — Что говоришь ты? Я не ослышался? О какой супруге Иисуса идет речь? В своем ли ты уме? Как Сын Божий мог быть женат?

— Подожди, Жоффрей, — произнес Гуго примирительно, продолжая удерживать занесенную над монахом руку с мечом, — дай ему сказать, убить его мы всегда успеем.

Жоффрей опустил оружие.

— Ладно, пусть будет по-твоему, но право прикончить этого богохульника я оставляю за собой.

Монах стал подниматься, и в этот момент пламя костра осветило его лицо, более не прикрытое капюшоном. Жоффрей и Гуго застыли от ужаса. Лицо монаха и правда было изуродованным, но не болезнью. Его пересекали несколько ужасных глубоких шрамов, какие оставляют на человеческом теле острый меч или нож.

Монах поспешно накинул капюшон, снова сел у костра и смиренно произнес:

— Я лишь скромный слуга моей королевы, и смерть мне не страшна, я уже смотрел ей в глаза, причем не раз, и больше не боюсь. Один мудрец как-то сказал мне: «Если хочешь жить, не бойся смерти, она чаще приходит туда, где от нее прячутся».

— Мне по душе твои слова, — к удивлению Жоффрея, заявил Гуго. — Мы тебя выслушаем, но будь правдив, иначе горе тебе!

И монах поведал им удивительную историю, которая приключилась с ним за несколько лет до описываемых событий.

— На протяжении длительного времени я ухаживал за ранеными рыцарями и слабыми здоровьем паломниками в госпитале, посвященном святому Иоанну, что неподалеку от Храма Гроба Господнего. И вот однажды на порог этого госпиталя явился странный старик. Он едва смог дойти до дверей и упал, потеряв сознание, — настолько этот человек был истощен. Я подхватил его, перенес внутрь и ухаживал за ним до самого конца, пока Господь не призвал его к себе. Старик этот оказался греком, паломником из монастыря Святого Лазаря, что в Константинополе. Он много лет изучал древние книги в Египте и Сирии и нашел там множество мудрых свидетельств о Спасителе, коих не знают и поныне… И пришел он в Святую землю не только поклониться Гробу Господнему, но решил также сам пройти весь путь служения и проповеди Иисуса Христа — в Галилее, Самарии и в Иудее. По дороге он не ленился говорить с людьми, учиться у местных раввинов и священников… Так он попал в местечко Мигдал-Эль, откуда родом была Мария Магдалина. И там узнал он, что название этого города означает не что иное, как «высокий храм Божий», и что на самом деле была Мария благородной крови…

— Но ведь Святое Писание говорит, что Мария блудницей была, из нее сам Господь семь бесов изгнал! — перебил его Жоффрей.

— Нет, неправда все это, истинно говорю я вам! Нет такого в Святом Писании! Нигде — ни в евангелиях, ни в посланиях апостолов — об этом ничего не сказано! — воскликнул монах. — Но слушайте дальше. Так прошел этот старик все селения вокруг Тивериадского озера, Галилею и, когда пришел час возвращаться в Иерусалим, решил удалиться, по примеру Спасителя, в пустыню Иудейскую на сорок дней, чтобы очиститься и укрепить дух свой. И на исходе последнего дня было этому старику видение: явилась ему прекрасная дева в золотом сиянии и сказала: «Земную твердь, и Небеса, и все живое и неживое в этом мире создал Творец. Но после него жизнь всему сущему на земле дает женщина, и в этом она сродни Творцу… Ибо сказано: Адам произошел от двух дев: от Святого духа и Земли девственной». И еще она сказала, что настанет золотой век для людей, и будет отмечен он пришествием Великой Матери Мира… Старик записал ее пророчество, вот оно, я помню его слово в слово:

«В тысячелетии, следующем за этим тысячелетием, люди наконец откроют свои глаза.

Они больше не будут закрепощены в своих головах и своих городах, но будут способны видеть от одного конца Земли до другого и понимать друг друга.

Они будут знать: то, что приносит страдания одному, причиняет боль другому.

Люди образуют одно громадное существо, в котором каждый будет крошечной частицей. Все вместе они образуют сердце этого существа.

Будет общий язык, на котором будут говорить все, и так наконец возникнет славное человечество… Потому что прибудет Женщина, чтобы царствовать в высочайшей степени.

Она обусловит ход будущих событий и предпишет свою философию человеку.

Она будет матерью этого тысячелетия, следующего за нашим тысячелетием.

Она будет, после эпохи дьявола, излучать ласковую нежность матери.

Она будет, после эпохи варварства, воплощать красоту.

Тысячелетие, следующее за этим тысячелетием, превратится в эпоху озарения: люди будут любить друг друга, всем делиться, мечтать, и мечты будут осуществляться…

Так человек получит свое второе рождение.

Духовное начало будет владеть массой людей, которые будут объединены в братство.

Так будет провозглашен конец варварства.

Это будет эпоха новой силы веры.

За днями невежества в начале тысячелетия, следующего за этим тысячелетием, последуют дни ликования: человек снова найдет праведный путь человечества, а Земля снова найдет гармонию…

Будут дороги, соединяющие один конец Земли и Неба с другим.

Леса снова станут густыми, пустыня снова будет орошена, и вода снова будет чистой.

Земля будет похожа на сад.

Человек будет заботиться о каждой живой твари, и он очистит все, что загрязнил.

Он будет понимать, что вся Земля — это его дом, и он будет со здравым смыслом думать о завтрашнем дне.

Человек будет знать все на Земле и свое собственное тело. Болезни будут излечиваться до того, как они проявились, и все будут лечить себя и друг друга.

Человек поймет, что он должен помогать самому себе стоять прямо. И после дней скрытности и алчности человек откроет свое сердце и свой кошелек для бедных.

Он определит себя хранителем человеческого вида, и так, наконец, начнется новая эра.

Когда человек научится отдавать и делиться, горькие дни одиночества будут сочтены.

Он снова будет верить в духовное начало, а о варварах будет ничего не известно…

Но все это произойдет после войн и пожаров.

Все это возникнет из пепла сожженных вавилонских башен.

И понадобится сильная рука, чтобы наводить порядок среди хаоса и ставить человека на правильный путь.

Человек узнает, что все создания являются свет приносящими и что все создания нужно уважать.

Человек в течение всей своей жизни будет жить больше, чем одну жизнь, и узнает, что свет никогда не угаснет…»

Голос монаха звучал в тишине ночи торжественно и проникновенно. Затем он замолчал и после паузы сказал:

— Эта прекрасная дева была Мария Магдалина.

Гуго с Жоффреем переглянулись.

— И что случилось дальше с этим стариком? — спросил Гуго.

— Сил телесных ему хватило только на то, чтобы дойти до Иерусалима. Через несколько дней он умер у меня на руках. Но такая необычайная сила духа пребывала с ним до самого конца, что в тот самый момент, когда призвал его Всевышний, я принял обет и решил узнать, по чьему же замыслу Мария Магдалина, спутница и супруга Христа, блудницей объявлена и что означает ее пророчество.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Шанель совершила главное открытие ХХ века. Она открыла Женщину. Ее судьба уникальна. Ее высказывания...
Влада Огнева – самая обычная семиклассница из Питера. Через два дня она должна пойти в восьмой класс...
Эдварда Бенеш, политик, ученый, дипломат, один из основателей Чехословацкого государства (1918). В т...
Головная и зубная боль, простуда и аллергия, бессонница и переутомление, боль в суставах… Вернуть ва...
Романтическая драма, первый литературный успех английского писателя Томаса Гарди, одна из первых кни...
Новый взгляд на стыд – неожиданный, потрясающий, возникший на основе последних исследований в област...