Кыш, магия! Иванович Юрий

Глава первая,

в которой стучится Странный Почтальон и с лунным светом приходит пухлое-пухлое письмо

Саня сидела на подоконнике, глядела в окно и размышляла над тем, как ей не по вкусу собственное имя. Потому что все, абсолютно все, кто слышали её имя, но саму пока не видели, полагали, что она – мальчик. Правда, она себя успокаивала: «Когда повзрослею и сделаюсь тётенькой, меня будут красиво величать Александрой». Но от этого делалось ещё печальней: как бы Сане не мечталось переменить имя, ей для этого вовсе не хотелось стареть. А пока лишь один человек на целом свете звал её Александрой – это дядя Артур, мамин брат.

Когда он приезжал в гости (что случалось редко, всего три раза в год – на три дня рождения: папин, мамин и Санин), тогда в доме воцарялся весёлый переполох. Мама говорила, что брат несносен, потому что навсегда остался ребёнком. А вот Сане дядя Артур нравился очень-очень.

Дядя был забавный, он рассказывал волшебные истории и показывал фокусы. Одним взмахом превращал тросточку в букет цветов – и ничего, что бумажных. У него были «хитрые» монеты. Одна «бегающая», которая сама собой переносилась из руки в руку, то пропадала, то вынималась у Сани из-за уха или даже из носа. Другая монета была «мошенническая»: сколько ни подбрасывай, она всегда выпадала вверх решкой. Саня-то знала секрет: обе стороны у монеты были подделаны одинаковыми. И Саня весело смеялась всякий раз, когда дядя кому-нибудь предлагал разрешить серьёзный спор подбрасыванием монеты. Это было замечательно: решать нудный спор подкидыванием шутовской монеты. В общем, дядя привносил радость к ним в дом, балагурил и дарил чудесные подарки.

Так вот. Сейчас Саня в окно высматривала дядю Артура, который должен был с минуты на минуту появиться у их дома – ведь назавтра был день рождения её папы.

Незаметно опустился вечер, а дяди всё не было.

Тогда-то в дверь и постучал Странный Почтальон.

Почтальон был странным хотя бы потому, что постучал, а не позвонил – ведь дверной звонок работал исправно. Ещё на нём была форменная одежда, что для сегодняшних почтальонов необычно. Форменный китель с маленькими погончиками горел ярко-красным цветом. Фуражка была алой и такой высокой спереди (эта часть у фуражек зовётся тульей), что было загадкой, как Почтальон прошёл в прихожую и не зацепил тульей притолоку двери. А ещё (Саня могла в том поклясться) от него исходил диковинный аромат приключений!

– Вам телеграмма, – объявил Странный Почтальон и полез в чудную сумку, которая висела на ремне через плечо и была такой узкой и плоской, что одна-единственная телеграмма и могла в ней уместиться. Почтальон таинственно глянул на Саню и прибавил: – Ещё будет пухлое-пухлое письмо.

Наконец, он вытянул кончиками пальцев телеграмму. Мама потянулась за ней. Но Почтальон отстранился от руки и строго возразил:

– Мне поручено не вручить, а зачитать, – с этими словами поднёс телеграмму к глазам и прочёл безо всякого выражения: – «Не могу приехать точка Александра жди лунный свет точка дядя Артур точка».

– Теперь давайте письмо, – сказала мама.

Странный Почтальон вытаращил на неё большие честные глаза и ответил почему-то с обидой:

– Разве не ясно, что пухлое-пухлое письмо ко мне в сумку не поместилось бы! Оно будет доставлено с лунным светом, как сообщается в телеграмме.

– Каким-таким лунным светом? – всплеснула руками мама и огорчённо вздохнула. – Ну разве мой брат – не ребёнок?

Странный Почтальон пожал плечами, одарил Саню таинственным взглядом и ушёл, поскрипывая новенькими ботинками.

Мама с папой посудачили недолго о том, как исправлять дядю Артура, – ни на чем путном не сошлись, и семья дружно отправилась спать.

Саня ворочалась в своей комнате в постели, ей не спалось. Было обидно, что дядя не приедет. Сане вспомнился таинственный взгляд Странного Почтальона и обещание доставить пухлое-пухлое письмо с лунным светом. Тогда, чтобы не прозевать лунный свет, Саня тихо-тихо оделась (при этом огорчилась, что не взяла в комнату туфельки), села на кровать и настроилась на долгое-долгое ожидание – если понадобится, так до утра.

Но столько ждать не пришлось!

Только над городом взошла луна, свет пролился в комнату и разостлался по столу будто бы серебряным снегом с одним сугробом.

От удивления Саня подскочила на кровати. Побежала к столу, зачерпнула полную пригоршню дивного снега – он пах сладко, булочкой с ванилью. Саня слепила снежок и завертела головой, думая, куда метить, – да не придумав, просто кинула в стену. Снежок ударился, разлетелся на лунные брызги: одна капелька даже попала на нос Сане – она взвизгнула от сюрприза, но мигом зажала ладонью рот и юркнула под стол.

Хорошо, что ни мама, ни папа не проснулись. А Саня (став глубоко ответственной, как того требовали необычные обстоятельства) принялась исследовать стол, покрытый лунным снегом.

Саня опасливо запустила в сугроб пальцы, они наткнулись на что-то… твёрдое. Она склонилась, дунула – и ах! из-под снега оголился огромный пухлый-пухлый конверт. Внутри была обувная коробка, в которой лежали… и впрямь, башмачки. Серебристые, как лунный свет, они сверху были украшены золотыми бантами в виде бабочек. На дне коробки находилось письмо. Саня подставила бумагу под льющийся из окна свет луны и прочла, волнуясь:

«Милая Александра, я угодил в жуткую беду – меня назначили королём в стране Набекрения. Но ты-то знаешь: какой из меня король? Быть королём ужасно скучно! Я обращаюсь за помощью к тебе, а не к твоим родителям, потому что они всё равно в это не поверят. А чтобы попасть в Набекрению, надо не просто верить – нужно твёрдо знать, что это место существует!

Думаю, ты уже готова к путешествию и стоишь одетая, но, чтобы обуться, тебе придётся красться в прихожую. Не ходи, никого не буди. Надень эти правильные! башмачки.

Если решишь остаться дома – не обижусь, это верное решение, потому что здесь очень-очень-очень опасно.

А если всё-таки пустишься на выручку, тогда внимательно прочти письмо до самого конца… и, надеюсь, мы оба до утра вернёмся домой живы-здоровы.

Твой дядя Артур, теперь ещё и король».

Разве Саня когда-нибудь чего-нибудь боялась? А тем более, опасных странствий!

Она решительно сунула ноги в башмачки, но они оказались жутко малы.

«Как несправедливо, – подумала она, – натирать ноги тесной обувью в дальнем путешествии».

– Наверное, где-то тут что-то тут неправильно.

Только сказала, башмачки – хлоп! вытянулись так сильно, что за пятками появилось сантиметров по десять свободного места. Саня сокрушённо вздохнула и попробовала пройтись по комнате, но вышло одно ковыляние и шарканье.

«Ковыляя и шаркая, не спасёшь никого, – решила она. – В пору будет меня саму спасать команде каких-нибудь вертолётных спасателей… или обувных спасителей!»

Тут вспомнила волшебные слова, что недавно произнесла, и догадалась: «Наверное, где-то тут что-то тут неправильно – это увеличительные слова. Надо поискать уменьшительные. Они, конечно, должны быть схожими, но звучать как-то наоборот».

Она стала придумывать и проговаривать без разбору разные похожие слова, совершая медленные обходы вокруг стола:

– Где-то не тут что-то не тут правильно. Было – не было, всё туфельками поросло. Быль – небыль, туча пыли. Бух – не пух, бах – петух, всем привет!

Но башмачки или никак не реагировали, или только увеличивались. Когда все слова были испробованы, Саня тащилась по полу в гигантски вытянувшихся башмаках, будто шла на лыжах.

Тогда стала читать башмачкам умасливающий стишок, который тоже сочиняла на ходу, тем более что её ход в сверхдлинных башмачках сделался сверхмедленным:

Вдруг Сане надоело нести околесицу, и она не на шутку осерчала.

– Ну-ка, – сказала она, грозя башмачкам пальцем, – немедля станьте правильными! Или подарю вас подруге Зине, а она такая неряха, никогда обувь не чистит!

И, о чудо! Башмачки мигом съёжились и пришлись по ногам – наверное, испугались. А может, подействовал приказ стать правильными, ведь дядя так и писал: это правильные! башмачки.

Разобравшись с башмаками, Саня бросила на стол письмо, которое по-прежнему держала в руке.

Невероятно! Письмо, упав в лунный снег, принялось складываться, пока не сложилось в бумажного голубя – птица замахала крыльями и полетела. Лунный свет, встревоженный крылами, сорвался со стола и потянулся дорожкой за птицей. Она сделала круг и устремилась в стену – туда, куда Саня попадала снежком. Голубь коснулся стены и пропал, будто пролетел насквозь. Лишь лунная дорожка осталась висеть протянутая от стола к стене.

Новая игра пришлась Сане по вкусу, и она бодро полезла на стол. Оттуда ступила на лунную дорожку и не провалилась: свет прогнулся, но выдержал. А вот идти по свету оказалось сущей морокой – он провисал и раскачивался под ней.

Саня вздохнула и, не придумав ничего лучшего, опустилась на четвереньки. Так она дочетверенькала до стены. Окинула прощальным взглядом комнату и вдруг поняла, что прощаться-то не с чем. Она покидала скучную, тысячу раз исхоженную комнатенку, а впереди ждало приключение, новоиспеченное и неразведанное!

Тут она, к месту вспомнив о разведке, сунула руку в стену – туда, где исчез бумажный голубь. Рука провалилась по плечо и, наверное, вылезла в Набекрении. Саня представила себе, как там торчит ее рука и такая же девочка, только тамошняя, видя эту ничейную руку без туловища, сейчас бухается в обморок. Саня решила, что это нехорошо.

Она запустила в стену вторую руку и полезла вслед за руками. Проход оказался неширок, и она застряла. Положение было неприглядно: где-то впереди, в чужом мире, торчали руки, где-то позади, в родном мире, торчали ноги, а сама Саня застряла здесь, между мирами. Она уже подумала вернуться, но прогнала пораженческую мысль и, выдохнув воздух без остатка, взялась пропихиваться вперед, дрыгая попеременно ногами.

Внезапно она вывалилась наружу и шлепнулась… на поляну.

Здесь светило солнце, пели птицы и воздух был необычайно свеж – в общем, над поляной витал дух летних каникул. Поляну устилали одуванчики. Саня гостила прошлым летом у бабушки, которая потчевала её одуванчиковым мёдом. Он был золотистый, душистый и отличался от всех мёдов резким незабываемым вкусом.

На этой же поляне одуванчики были уже другие. Их семена поспели, и теперь имелись шарообразные опушённые хохолки. Тут стояло ровным счётом девятьсот девяносто девять хохолков (откуда Саня столь точно знала – необъяснимо, но знала точно!).

Вдруг Сане так и захотелось их всех разом обдуть!

Но надо быть великаном (или хотя бы вентилятором), чтобы дунуть на всю поляну. Она застыла, примеряясь так и этак, и вдруг побежала, размахивая руками, будто ветряная мельница. Пух с одуванчиков сорвался, полетел, взвихрился сплошной завесой вокруг Сани, а она, дурачась, закричала:

– Меня упаковали в вату! Или даже в сахарную вату!

Неожиданно налетела стая птиц. Они врывались в пуховое облако, склёвывая семена на лету. Это выглядело волшебно: вокруг Сани вьюжили тысячи крохотных пушистых парашютов, за которыми ныряли десятки проворных птиц.

– Ох! – воскликнула Саня. – Похоже, я заварила пуховую революцию. Пора уносить ноги, пока не слетелись огромные орлы, которые примут меня за одуванчик и утащат на высокую скалу к голодным птенцам.

Она представила себя сидящей в огромном гнезде из веток в окружении больших орлиных птенцов: она будто бы читала им умный стишок, а глупые птенцы не слушали и всё время пытались её клюнуть.

Саня покачала несогласно головой и пошла прочь с поляны. Благо рядом пролегала лесная тропинка. Саня беззаботно запрыгала по ней и вскоре увидела впереди тропиночный перекрёсток. А чуть правей него, возле роскошного куста шиповника, паслись две осёдланных лошади и огладывали ягоды.

– Привет, лошадки! – крикнула шутливо Саня.

– Привет! Ты кто? – ответили ей.

– Привет! Куда путь держишь? – ответили ещё раз.

Но Саня-то видела, что лошади усердно жевали – им было не до разговоров. Потому заподозрила розыгрыш и, чтобы проверить свои подозрения, демонстративно громко сказала:

– Лошадки, я – Саня, иду себе мирно по делам!

Сама же тихо-тихо прокралась на цыпочках к кусту, где они паслись.

– Скажи, Саня, – раздался голос из-за шиповника, – ты какой: умный…

Саня заглянула за куст. На траве лежали двое стражников в блестящих касках, в длиннющих зелёных кафтанах (и это несмотря на жаркий день!). Оба явно мучились бездельем.

– …Или глупый? – продолжил другой, что лежал левей.

– Я вижу вас, обманщики! – категорично объявила Саня.

Стражники подняли головы, поглазели на неё и сказали:

– Ступай отсюда, девочка, не мешай.

– Ступай, мы разговариваем с мальчиком Саней.

Саня печально вздохнула и призналась:

– Я – девочка.

– Вот именно, отойди девочка!

– Беги отсюда, не мешай разговаривать с мальчиком!

Тут Саня заметила на пересечении тропинок столб с указателями. Она изумилась, потому что надписи на них были комичны. На указателе «влево» было написано «К берлоге Магистра, хо-хо». А на указателе «вправо» – «Деревня Глупцов, туда не ходи».

Саня сказала стражникам:

– Саня – это я, девочка. Это я с вами говорила, – и спросила: – Так вы из Деревни Глупцов?

– Всё же нам ответь: ты умная или глупая?

– Я умная, – гордо сказала Саня.

– Наконец-то! – стражи вскочили, похватали острые пики и объявили: – Именем короля Изольды ты арестована!

– Это с чего бы? – не согласилась Саня.

– Нам велено ловить умных путников и везти к нам в деревню. А когда в нашей деревне пойманных умных станет больше, чем нас, местных глупых, тогда деревню переименуют в Деревню Умников. Таков величайший план нашего короля Изольды по улучшению нашей деревенской жизни.

– План королевы Изольды, – твёрдо поправила Саня и пояснила: – Изольда не может быть королём, потому что из женщин получаются только принцессы или королевы.

– Да ну? – стражники засмеялись. – Вот ты – Саня, а не мальчик. Если Саня может быть девочкой, так отчего бы Изольде не быть королём! Ты арестована во благо нашей деревни!

– А вы поймайте! – подзадорила Саня и помчалась к берлоге Магистра, хо-хо.

– Стой! – стражники, забыв о лошадях, пустились в погоню.

Но трудно угнаться за резвой Саней, если одеты в длинные кафтаны, стальные каски и несёте тяжёлые пики – тут уж не до быстроты.

Саня же легко летела в новых башмачках. Чудилось, сами башмачки подкидывали ноги, будто пружинили или даже окрыляли. Конечно, она не собиралась ни в берлогу, ни к Магистру, а думала промчаться мимо того странного места и оставить погоню с носом.

Внезапно тропка под ногами переменилась, превратилась в глянцевую дорожку, отливавшую точно оранжевое стекло. Но Сане рассматривать было некогда, так как преследователи были настырны. Стражи тяжело пыхтели, отставали, но не сдавались и грозно кричали:

– Стой, умная!

– Сдавайся, умная!

Саня не сомневалась: от них, неуклюжих, убежит в два счёта. Но вдруг горизонтальная дорожка наклонилась и сделалась горкой. Саня упала, перекатилась на живот, попыталась уцепиться пальцами хоть за что-нибудь. Но ни малейшей зацепки. Тогда, распластавшись и уперевшись в оранжевое стекло носами башмачков, она постаралась прилипнуть ладонями к горке, точно муха, однако не вышло (и это понятно, ведь она была девочкой, а не мухой). Саня неумолимо сползала вниз.

– Но дорожка вела к Магистру! – вспомнила она и крикнула наобум:

– Ау! Магистр! Хо-хо!

– Зачем так громко? – сурово спросил старичок откуда-то снизу, из-под дорожки. – Я не глухой. Но извиняй, я занят необычайно важным делом – дремлю после сытного обеда.

– Но я падаю!

– И падай себе на здоровье. Я под тобой соломки постелил – не ушибёшься. Ты из Деревни Глупцов?

– Нет! Я из далёкого города!

Голос сразу подобрел:

– Другое дело, таким гостям рад! Тогда чего цепляешься? Вались вниз, и добро пожаловать в берлогу.

– Так и быть, валюсь, – мрачно пробурчала Саня.

Однако валиться не получалось: она по-прежнему медленно съезжала по скользкой горке.

Тогда Саня спокойно улеглась на бок, подпёрла рукой щёку – в общем, устроилась поудобней. Ведь неизвестно, сколько ещё лет ей предстояло ехать к Магистру при таком-то неторопливом скольжении. Может, два года, а могло статься, все двадцать. Саня представила себе, как двадцать лет будет ехать и ехать, потихоньку старея. И когда наконец ввалится в берлогу (уже старенькая и седенькая), тогда с чистой совестью скажет: «Здравствуйте, давным-давно я выехала к вам Саней, но доехала уже Александрой!»

Или даже так, красиво: «Бонжур, я престарелая бабуся из Франции, теперь зовусь Александра!»

Тут поняла, что тогда совершит дурной поступок – соврёт, ведь она не из Франции. Но мигом отыскала выход. Если сейчас же поклянётся себе, что потом обязательно съездит во Францию, то соврёт она ненадолго, только до поездки в эту европейскую страну. И когда оттуда возвратится, тогда ложь обернётся правдой и она сразу перестанет быть врушей-грушей!

Но поклясться она так и не успела, потому что стеклянная горка внезапно оборвалась, и Саня наконец-таки повалилась хоть куда-то…

Глава вторая,

в которой двери прячутся за дверьми, а Люминивый Попугай слишком много на себя берёт

Падая, Саня глянула вниз и увидела под собой крышу домика, но не успела испугаться, как пролетела её насквозь. Она упала на пол, выстланный толстым ковром, бархатистым и пружинящим. Саня села и огляделась.

Комнатушка, в которую она приземлилась, выглядела нелепо. Вся мебель была сплетена из толстой лозы: даже умывальник в углу, картины и, поразительно, светильники на стенах. В кресле-качалке, тоже из лозы, тихо сидел старичок без бороды в белых брюках, белой рубашке и белых-белых теннисных туфлях. Он выглядел эдаким одуванчиком: чистенький, седенький и благодушный.

Старичок покачивался в кресле, заложив ногу за ногу, и добродушно посматривал на Саню одним правым глазом, зрачок которого был серым и тусклым. Левый же глаз был прикрыт чем-то, что Саня окрестила «несуразным моноклем». Это была большая круглая оправа со стеклом, заклеенным обрывком газеты с надписью «брысь!», выведенной красным карандашом. Несуразный монокль ни на чём не держался (не было ни душки за ухо, ни верёвочки), он просто висел, прикрывая левую глазницу старичка.

Саня вспомнила, что неприлично пялиться на незнакомых людей, и перевела взгляд на окно. Но занавески закрывали его столь плотно, что смотреть туда оказалось неинтересно. Тогда она перевела дух и сделала четыре хороших дела зараз – состроила сердечное лицо, поздоровалась, поблагодарила и представилась:

– Здравствуйте. Спасибо. Я – Саня.

Старичок ответил отчего-то сокрушённо:

– Хотел бы с излишними церемонностями пригласить тебя в гости, да поздно: уже ввалилась кубарем. Я – Вверх Магистр, а «хо-хо» не значит ничего, это я так, для смеха на указателе приписал.

Слова прозвучали чудаковато, а имя и вовсе чудно, но Саня решила: не её это дело. И, чтобы наладить тёплые отношения, любезно посочувствовала старичку:

– Очень, очень жаль, что вы его потеряли.

– Что потерял?

– Ваш глаз.

– Батюшки! – переполошился хозяин берлоги. – Я потерял глаз. Нужно срочно искать!

Он сделал едва уловимое движение бровью – и несуразный монокль сам собой перескочил через переносицу на правый глаз. Старичок, сидя на кресле-качалке, наклонился, согнулся пополам и принялся осматривать пол открывшимся левым глазом.

– Куда ж он закатился? – сетовал хозяин.

– Ой! – вскликнула Саня. – Да у вас оба глаза на месте.

Старичок поднял взгляд на неё, обстоятельно оглядел, похоже, с затаённым подозрением. А Саня, позабыв о приличиях, уставилась на глаз, что открылся. Зрачок его жёлто горел, точно тигриный глаз. Ещё в нём время от времени пыхало золотое пламя – и тогда на грудь старичку низвергалась россыпь искр, таких же ярких и жёлтых, как сам зрачок.

Магистр вновь двинул бровью, монокль прыгнул обратно и прикрыл «тигриный» глаз. Старичок пожевал губами в раздумьи и Сане медленно выговорил:

– Несуразная ты какая-то. С крапивной чудинкой, да не злая. Это вроде как не ахти – да недурственно, местами славненько.

– Не обижайтесь, пожалуйста, – грустно попросила Саня. – Я нечаянно так решила про ваш глаз… по ошибке… глядя на заклеенный монокль.

Старичок расплылся в улыбке и охотно пояснил:

– Это не монокль, а отпугмаг. Видишь ли, серый глаз у меня заурядный – обычный человеческий. Другой же, который цвета волшебства, – магический. Увы, когда не ворожу, вынужден держать его под заслонкой, чтобы невзначай не сотворить чего ненужного… или опасного… или бесконечного.

– Так вы – волшебник! – Саня распахнула рот в изумлении, но спохватилась и запахнула. – Что такое отпугмаг?

– Это сокращение от слов «отпугиватель магии».

– А надпись зачем?

– Это милое «брысь!»? – зачем-то уточнил Магистр.

Саня кивнула.

Старичок поднял к потолку указательный палец, как поступают пожилые люди, когда требуют особого внимания, и обстоятельно растолковал:

– Как раз «брысь!» и прогоняет назойливую магию, которая вьётся над моей головой, норовя залезть в левый глаз. А отпугмаг вроде цепного пса: не лает, не кусает и в глаз не впускает!

Саня поникла: сказать не сказать, и всё-таки не удержалась, поправила старичка:

– Не лает, не кусает и в дом не впускает – эта загадка не про собаку, а про надёжный замок.

Тут откуда-то снаружи домика долетел громкий стук, будто со всей силы били ногой в дверь.

Саня вздрогнула.

– Кстати о замках, – старичок беззаботно улыбнулся и, указывая на окно, пояснил: – Это там, наверху, дверь ломают.

– Дверь? Не видела никакой двери.

Магистр добродушно хихикнул:

– Ну, ты же нормальная. А они… – он брезгливо скривился, – …привыкли всюду двери ломать, вот и здесь ломают. Нужно не нужно, есть дверь – нет двери. Всё одно, ломают.

– А вдруг выломают? – спросила с тревогой Саня.

Магистр пожал плечами и в свою очередь спросил:

– Как можно выломать то, чего нет?

Теперь уже Саня пожимала плечами.

Старичок встал, подошёл к окну и раздвинул занавески.

– Ух, ты! – воскликнула Саня.

За окном вдали высились могучие горы, а вернее сказать, могучие горы низились, потому что были перевёрнуты вершинами книзу. Снежные шапки с горных пиков опасно провисали, да не срывались. Узкий ледник взбирался по ущелью, также перекувырнутому вверх тормашками.

Магистр же расценил её восклицание по-своему: озорно подмигнул Сане и решительным толчком рук распахнул оконные рамы. Высунулся по пояс наружу и с деланной сердитостью прокричал:

– Хватит тарабанить! В берлоге никого нет. Хозяин вернётся через сто лет. Просьба обождать и не беспокоить. Хо-хо!

Магистр переместился из окна в комнату и, безмерно довольный своей шуткой, ликующе сообщил:

– Какой я молодец, знатно их разыграл!

В самом деле, несмотря на явную нелепицу его заявления, удары прекратились, и топот бегущих ног зазвучал удаляясь.

Магистр весело прибавил:

– Побежали доносить королю Изольде, что меня нет дома. Хотя, если поразмыслить: ну откуда королю быть в деревне? Деревня же не королевство! – и, заметив только сейчас в глазах Сани немой вопрос, всполошился: – Ох-ох, что не так?

– Горы.

Старичок доверительно повинился:

– Абсолютно права: это горы. Понимаешь, я прожжённый гурман: души не чаю в чистом горном воздухе.

– Я не про то, – сказала Саня. – Там наверху, на тропинке, гор не было… И почему они перевёрнутые?

– Моя берлога лежит на ином, на Горном Уровне, – обыденно пояснил Магистр. – А что горы перевёрнуты, так это на свежесть воздуха не влияет. Ну ладно… чтобы тебя не смущало…

Магистр надавил рукой на угол подоконника, и оконная рама, вся целиком, перекрутилась вокруг центра. С рамой перевернулся и пейзаж за окном, точно был картиной. Снежные пики устремились вверх, как и полагалось от природы. Но теперь оказалось опрокинутым окно: подоконник вздернулся вверх, а шнур, на котором крепилась занавеска, переехал вниз – оттого шторки свесились аж до пола.

Старичок в раздумьи побарабанил пальцами по оконной раме да махнул на окно рукой и сказал:

– Бяк-сяк, пустяк. Так зачем я тебе столь срочно понадобился?

– Ни за чем, – пожала плечами Саня.

Ведь правда, сюда она попала совершенно случайно, спасаясь от погони.

Хозяин берлоги не подивился такому ответу, лишь переспросил, скрупулёзно уточняя:

– Как сильно ни за чем: просто ни за чем, или нисколечко ни за чем?

– Ни капельки ни за чем, – предложила Саня третий вариант.

– Ого! Дело особой судьбоносности! – ошеломлённо воскликнул Магистр. – Заплутавший путник – это не какой-нибудь мелкий лазутчик, это мировая катастрофа!

Он бровью подвинул отпугмаг, открыв волшебный глаз.

Саня увидела, как полоска золотистого света проблеснула у старичка из-за уха и шмыгнула в магический глаз – наверное, это было то самое кружившее над головой волшебство, о котором он говорил. Глаз запульсировал неведомой силой, обсыпая грудь и плечо старичка золотыми искрами.

Магистр по-хозяйски распорядился:

– Следуй за мной, не отставай ни на шаг, коль жизнь дорога.

И пошёл вдоль окна.

Саня могла поклясться: только что справа от окна не было двери. Теперь же дверь, низкая и широкая, сама отворилась перед Магистром.

Магистр прошёл первым. Саня переступила порог следом, помня о строгом наказе не отставать.

Они вошли в комнату, которая была квадратной. В углу по жёрдочке расхаживал Попугай диковинной расцветки, будто его обсыпали алюминиевой пудрой. Он важно ступал лапами в густых перьях, как в штанишках. При этом хитро щурился и на каждом шаге кивал себе хохлатой головой, точно бы соглашался с тайными мыслями.

Понизу комнаты шли четыре нормальных двери, а над ними возвышались четыре двери, перевёрнутые вверх тормашками, как недавно горы в окне. Для верхних дверей полом служил потолок. Кроме того, ещё одна закрытая дверь лежала на полу, прямо-таки под ногами.

Магистр указал на неё и остерёг:

– Не наступи, не то… – он вскинул руки над головой, резко растопырив пальцы, – ба-бах!

Сам прилежно дверь обогнул и отворил другую, нормальную, в противоположной стене. За ней тянулся коридор, в конце которого была дверь. Далее новый коридор и снова дверь. Там ещё коридоры, ещё двери…

Неожиданно старичок приостановился и скомандовал:

– Ступай медленней. Медленней. Ещё медленней.

– Извините, – не утерпела Саня, придерживая шаг. – Зачем вам столько дверей и пустых коридоров?

Магистр смятенно обернулся:

– Будь добра, не отвлекай. Я меняю измерения пространства на многих уровнях сразу. Это нелегко. Зато мы отлично ходим по кругу.

– Но круг никуда не приведёт.

– Естественно! Но закруглит нас к Магистрате!

– Кто такая Магистрата?

– Она – сестра Магистра.