Из Америки с любовью Серебряков Владимир
Профессор принял лекторскую стойку, а мы с Андреем обратились в слух – уже серьезно.
– Знаете, когда он появился на пороге, я страшно обрадовался. Нечасто мне приходилось встречаться с гостями из экзотических стран вроде Мексики. Да и представился он о так расплывчато, что мне – убей бог, не пойму, как показалось, будто он мой коллега, химик. Потом оказалось, что он больше физик. А еще позже выяснилось, что он вовсе не ученый, но я бы его и без того выставил.
Мы подняли брови.
– Не понравился он мне, – объяснил профессор. – Когда столько лет со студентами имеешь дело, опыт помогает. Сразу видишь, кто талант, кто болван, а кто вроде и хороший человек, но вот ученого из него не выйдет. А этот… Было в нем нечто отталкивающее. И все-то он меня расспрашивал, что, да как, да почему и зачем. А ведь я о нем почти ничего не знаю.
– А о чем именно он вас расспрашивал, Павел Корнеевич? – поинтересовался я вполголоса.
– О фон Садовице, – без колебаний ответил профессор. – Сразу и не поймешь, а каждый вопрос в одну сторону смотрит. Особенно исследования коллеги фон Садовица его интересовали.
– Какие исследования? – насторожился я.
– Комплексов рутения, – ответил Мережинский недоуменно.
– Что-то я вас не пойму, господин профессор, – усомнился Заброцкий. – Если этот тип вовсе не ученый, то зачем ему комплексная химия?
– Это, – развел руками профессор, – не мне судить. Скажу только, что в химии он разбирается посредственно.
В моем мозгу забрезжила идея.
– Скажите, профессор, – медленно произнес я, – лучше вас этого в Лифляндии никто не знает – какими необычными свойствами обладают комплексы рутения?
– Какие комплексы? – ехидно покосился на меня Мережинский. – Нитрозные? Аммиачные? Органические? Это же целая наука. Кроме профессора фон Садовица, земля ему пухом, мало кто мог бы вам ответить на такой вопрос. А вкратце – слушайте…
«Вкратце» растянулось на четверть часа. Искра в моей голове начала гаснуть.
– А каталитическая их способность, – вещал Мережинский, – вообще поразительна. Правда, обуздать ее удается редко.
– А что можно было бы получать на рутениевых катализаторах, если бы не эти сложности? – Я затаил дыхание. И чудо свершилось.
– Да что угодно! – взорвался профессор. – Если бы удалось повысить их селективность, цены бы им не было в органическом синтезе! А повысить стойкость – можно было бы атмосферный азот связывать без всяких хлопот…
Его несло, но я уже не слышал. Значит, рутений действительно может получить промышленное значение. Синтетическая химия… миллионы пудов продукции, которые можно получать при помощи волшебных катализаторов… Да, это стоит убийства. Если заветное открытие уже сделано и осталось только не допустить его повторения, сорвать миллионный, куда там, миллиардный куш! Я попытался представить себе миллиард рублей, и у меня закружилась голова. Даже если в платиновых десятиимпериалах – десять миллионов монет…
– Спасибо, Павел Корнеевич, – с чувством произнес я. – Вы нам очень помогли.
– Не за что, – ответил Мережинский, внезапно успокаиваясь. – Невелика заслуга. То же самое вы могли узнать, посидев денек-другой в нашей библиотеке.
– Вот этого-то денька у нас и нет, – ответил я. – Пока мы с вами беседуем, убийца заметает следы.
– А кроме того, – продолжал профессор, нимало не смущаясь, что я его перебил, – вряд ли вам это пригодится. Николай Генрихович никогда прикладными исследованиями не занимался. Он ведь ученый, а не… не инженер-химик.
– Ну, так ведь и вы не инженер-химик, Павел Корнеевич, однако помочь нам сумели. Скажите-ка, на ваш взгляд, какое самое… волшебное… применение мог бы найти рутений?
– Если бы да кабы… – завел профессор.
– Знаю, знаю, гипотез измышлять в научном мире не принято, но все же?
– Все же? Синтез аммиака.
– Аммиака? – Заброцкий поднял брови.
– Вы, молодой человек, где учиться изволили?
– В Варшавском университете, – ответил Андрей.
– Ах да, – Мережинский взмахнул рукой, – все забываю, что вы не мой студент, а сыщик. Откуда вам знать величайшую из наук? Синтез аммиака, молодой человек, – это величайшая проблема. Вся промышленность, все сельское хозяйство держатся на азоте, а связывать его приходится через аммиак, в каталитических колоннах, под давлением в сотни атмосфер. Видели когда-нибудь, что водород под таким давлением со сталью делает?
Мой товарищ приуныл.
– В лабораторных условиях то же самое можно произвести в пробирке, – продолжал профессор. – Некоторые микробы способны связывать азот. А промышленность по-прежнему вынуждена пользоваться колоннами, потому что не найден подходящий катализатор.
– По…нятно, – пробормотал я. – Что ж, профессор, спасибо вам за помощь. Уж простите, что столько времени отняли…
– Да что вы, – отмахнулся Мережинский. – Ко мне не так часто приходят гости, чтобы им не радоваться. И… вы ведь, собственно, дело о гибели Николая Генриховича расследуете, верно?
Я кивнул.
– Тогда помоги вам бог, – твердым, очень серьезным шепотом проговорил профессор. – Помоги вам бог.
Глава 9
«САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ»,
22 сентября 1979 года
«От нашего специального корреспондента в Бухаре:
„Его высочество наследник престола цесаревич Михаил Александрович, прибывший вчера в Бухару, был принят сегодня сиятельным эмиром Абдуррахманом. Обсуждались, помимо прочих, вопросы стимуляции торговли, а также проблемы строительства Индийско-Туркестанской железной дороги. Как известно, эмир Бухарский является одним из крупнейших пайщиков Индийско-Туркестанской торговой компании, которая наиболее заинтересована в появлении надежных и дешевых транспортных путей в этом регионе, однако, по мнению эмира, Российская Империя также выиграет от постройки современной железной дороги между Карачи и Бухарой, пересекающей Индийский Пакистан, Афганистан, Российский Туркестан, а также ханство Хорезмское и эмират Бухарский, а потому должна взять на себя часть расходов на ее строительство…“»
Рига, 22 сентября 1979 года, суббота.
Сергей Щербаков
По случаю превосходной погоды мы в виде исключения решили провести очередной мозговой Drang не в осточертевшем ориентовском нумере, а в Верманском парке, чуть ли не под окнами гостиницы. Сияло с высоты солнце, слетали с лип золотые кружочки, укладываясь в сусальный ковер, визжали от радости ребятишки в детском уголке и серьезно вышагивали пожилые господа, похожие на раскормленных аистов. С угла Елизаветинской и Дерптской доносились редкие вопли лоточника, безуспешно пытающегося распродать никому не нужное эскимо.
– Что ж, Андрей, – заговорил я, когда мы уселись на скамейке, каким-то чудом не занятой еще почтенными дамами и молодыми матерями, облюбовавшими этот тихий парк для субботних гуляний, – кое-какого прогресса мы добились. Из трех слагаемых обвинения у нас есть два.
– М?..
– Мотив и возможность, – пояснил я. – Проблема в том, что у нас до сих пор нет обвиняемого. Сеньор Мартин, или как его там, всего лишь исполнитель. А вот кто заплатил ему, кто дал указания, мы пока определить не в силах.
– Как я понял, – заметил Заброцкий, – идти по следу этого Мартина бесполезно.
– Совершенно, – согласился я. – Во-первых, след давно остыл. Это не наши воры, за которыми можно идти хоть от Питера до Камчатки. Во-вторых, даже если мы и найдем господина Мартина, то звать его будут уже не Мартином и на весь месяц сентябрь будет у него железное алиби. Скажем, загорал он. На пляжах солнечного Белиза. И поди докажи, что это не так. А в-третьих, я сильно сомневаюсь, что его можно будет связать с… клиентом.
– С кем-кем? – не понял Заброцкий.
– В тех кругах, где возможно купить человеческую смерть, – объяснил я, – желающих выложить свои деньги за столь сомнительное приобретение называют клиентами. Слово «заказчик», придуманное газетными писаками, не любят сами убийцы, считая, что оно ставит их на одну доску с разносчиками «домашних обедов» за пятиалтынный по казенным конторам – ну, блины заказали, а к ним труп, извольте-с…
Заброцкий рассмеялся.
– Ничего смешного, коллега. Виновного нам придется искать другими путями. Пользуясь, прошу заметить, одной лишь интуицией. Потому что вещественных улик у нас нет.
– Да как же их искать-то? – выпалил Андрей в явном смущении.
– На воре, – назидательно произнес я, – шапка горит. Сами себя выдадут. Нам бы только догадаться, в чем. Понимаете, Андрей, у них ведь времени не так много. Иначе не пошли бы на убийство.
– Убийства, – поправил меня мой товарищ.
– Верно. Кстати, напомните мне разузнать, что случилось с мистером Норманом, – уж больно интересно. Так к чему это я… – Мысль выбилась из колеи и забуксовала. – Да, вот. Весь расчет наших… клиентов, как я понял, на том и строится, чтобы сорвать куш, пока соперники не пришли в себя. Значит, времени у них не хватает катастрофически. Представьте, новое производство, с нуля запущенное, заводы, фабрики, аппараты химические… Это же все купить надо, на место доставить, возвести. Незаметно такие дела не проворачиваются. Может, военные бы могли. Но в первых-то кандидатах у нас как раз промышленные титаны.
– Еще люди, – вставил Заброцкий словечко в мое беспорядочное извержение.
– Что?
– Люди. На заводах обычно люди работают. Простой трудяга ладно, а квалифицированные инженеры? Их тоже найти надо, нанять…
– Отлично, Андрей. Может, пойдете к нам в охранку работать? – неловко пошутил я. – У вас склонность к логическому мышлению для сыскного работника прямо-таки необычайная.
– Нет, Сергей, не пойду, – в тон мне ответил Заброцкий. – Родня не поймет.
Мы ухмыльнулись оба.
– Значит, надо разузнать, какие концерны в последнее время совершали странные, интересные, необычные закупки…
– Рутения, – подсказал Заброцкий.
– Почему рутения?
– Ну, для промышленного производства катализатора надо его много, – промямлил мой товарищ. – Я так думаю…
Я потер лоб.
– Не иначе старею. Я почему-то настроился проверять трубы, знаете, колонны газовые, компрессоры. А ведь рынок рутения невелик, и отследить покупателя… Точно. Вот почему я пропустил эту мысль. Думаю, этот след уже заметен. Хотя поглядеть все равно надо.
– И рынок труда, – подсказал Заброцкий еще раз.
– Абсолютно точно. И тогда у нас, с божьей помощью, окажется в руках устроитель этой комедии. А теперь давайте, – я оглянулся в поисках лоточника, – давайте-ка съедим по мороженому в честь таких успехов. Эй, любезный!
Рига, 22 сентября 1979 года, суббота.
Анджей Заброцкий
– Поздравляю, Андрей, – иронически заметил Щербаков, когда мороженое было съедено. – Мы только что заработали еще один выходной, минимум до вторника.
– Это почему же? – не понял я.
– Такой вот запрос, – пояснил Щербаков, – питерская бюрократия будет со скрипом пропускать через свои внутренности самое малое день, а скорее всего два. Завтра воскресенье, когда все добрые люди идут в церковь, и работать, сами понимаете, в это время грешно. Вот и считайте.
– Понятно. – Я на секунду задумался. – Сергей, а зачем нам доставать левой рукой правое ухо, если мы можем получить половину ответов уже сегодня?
– Это каким же образом? – удивился Щербаков.
– Очень просто. Садимся на машину или, еще лучше, на поезд и едем в Вильно. Это два часа. Там являемся в штаб округа и начинаем пробивать головой чиновничью стену, ограждающую местный вычислительный узел. Это еще два-три часа. А сама обработка запроса займет, я думаю, никак не больше часа. До ночи обернемся.
Щербаков снова замер в позиции море-волнуется-раз.
– Ну-ка, объясните мне ход ваших рассуждений, юноша, – попросил он.
– Все очень просто, – повторил я. – Между охранкой и военными существует разделение труда, ведь так? Охранка занимается людьми, а военные – техникой. Поэтому интересующие нас данные о фирмах в любом случае будут добыты из Большого вычислителя разведки, из Генштаба. А сутки, о которых вы говорили, уйдут на бесполезную бумажную возню – сопроводительные записки, сопроводительные отписки и так далее. И даже получив наш заказ, военные будут его выполнять не в порядке поступления, а так, спустя рукава, когда на вычислителе будет посвободнее. Зато, пробившись к виленскому узлу, мы получаем доступ в режиме реального времени. А если учесть, что военный вычислитель на порядок мощнее машин Третьего управления…
– Мальчик, – медленно произнес Щербаков, – ты хоть понимаешь, что ты говоришь? Тебе таких вещей не то что знать не полагается, тебе знать не полагается, что такие вещи вообще существуют. Того, что ты мне сейчас рассказал, с лихвой хватит, чтобы законопатить тебя на пяток лет куда-нибудь в Туркестан или к белым медведям.
На миг я действительно струхнул, но потом опомнился. В самом деле, какого черта…
– Покорнейше довожу до вашего сведения, господин титулярный советник, – ради такого случая я даже вспомнил чин Щербакова в табели, – что проект так называемой сети был напечатан в журнале «Техника – молодежи» еще шесть лет назад. А что касается вычислителей Генштаба, то статья о них была напечатана во французском журнале «Зарубежное военное обозрение» в ноябре прошлого года. Аналогичные статьи были помещены в английском «Технология войны», немецком «Солдат и техника» и добром десятке подобных изданий.
От этой речи Щербаков прямо-таки съежился. Я безжалостно продолжал бомбардировать его фактами и цифрами.
– В этой статье говорилось, что военное министерство России заказало концерну «Объединенные вычислительные системы» пять счетно-аналитических комплексов, каждый из которых будет состоять из семи яблочковских машин «Орион-7М», скомпонованных в единый узел. Предполагается, что один из этих комплексов будет передан Управлению стратегического планирования Генштаба, а заодно подключен к имитационному вычислителю Академии Генштаба, благодаря чему слушатели академии смогут проводить командно-штабные учения любого уровня с необычайно высокой степенью достоверности. Второй будет передан разведке, третий – Генштабу флота, а два оставшихся скорее всего уйдут к ракетчикам.
Выложив эту бомбу, я выжидательно посмотрел на Щербакова.
Примерно полминуты тайный агент молчал, пребывая в состоянии некоего ступора, после чего разразился слегка натянутым смехом.
– Секретим, – сумел выдавить он между двумя приступами. – За семью замками все держим и за десятью печатями. И от кого, спрашивается? Если любой студентик может открыть журнал и…
– Да уж ясно, что не от чужих, – подыграл я Щербакову. – От своих секретим. А то, не дай бог, узнает кто-нибудь, в какую копеечку все это обходится.
– Ну ладно. Давайте, правда, потише, а то не ровен час услышит кто. – Щербаков наконец подавил очередной приступ смеха и выпрямился. – Так что вы предлагаете?
– Да пойдемте, – пожал я плечами. – А что будет, если услышат? Пойдут по свету тайны гулять?
– Не-ет, – отмахнулся Щербаков. – Настучат нам же, в охранку, потом объясняться.
Маньчжурия, окрестности российской военной базы «Белинка»,
13 марта 1975 года, четверг.
Анджей Заброцкий
– Перекур десять минут.
Я подложил парашют под голову и принялся лениво наблюдать, как старенькая «Висла», натужно гудя моторами, пытается вознести на три километра очередную порцию прыгунов. Ну, еще немного, еще чуть-чуть… Ага!
В небе за самолетом распустились белые одуванчики. Пять, десять… двадцать пять.
И все равно возят по чайной ложке в час. Две старые «Вислы» на полк – это же китайским курам насмех. Три часа дня, а все еще первый батальон прыгает. А мы – вторая рота второго. Так что по всему видать – до нас очередь сегодня не…
Я попытался повернуться поудобнее. Интересно, в какой Монголии они эти «Вислы» откопали? Во Внутренней? Выпускать их «Сикорский» прекратил еще в пятьдесят восьмом. По лицензии их до сих пор всякие товарищества лепят, но это-то подлинные. Полк деда на таких в Мировую снабжали. Ну там, модернизация, консервация… Все равно лет семь назад, самое позднее, их должны были списать подчистую или в крайнем случае запродать по деревням на воздушный извоз. А эти дожили. И не капусту с зерном возят, а нас, защитников Отечества. Взлетел, набрал высоту, выпихнул ногой под зад и пошел по новой. Двадцать пять человек за раз. В войну, бывало, и по сорок набивали, но тогда эти этажерки хоть новые были. А то как вчера взлетали: скрипит, дрожит. Так и хочется побыстрее выпрыгнуть, пока самолет в воздухе не развалился.
Я закрыл глаза. Подумать только, полтора месяца назад сидел я себе в теплой аудитории Варшавского универа и спокойненько писал конспект. И на тебе! Господа резервисты, па-а вагонам! Одно утешает: не один я так погорел. С инженерного факультета треть курса в танкисты загремела. Так что должны в профессорском совете что-то придумать, льготы там какие-нибудь… Самое паршивое, что неизвестно, сколько эта катавасия продлится.
И еще неизвестно, попаду ли я в полк, к которому приписан, – Третий егерский полк резерва, отряд, которого в мирное время нет. Про сибирских и уссурийских егерей все знают, а вот что в резерве у командования таких полков еще два, вспоминают редко. А я как загремел вместе с сокурсниками в «мусорную бригаду» якобы резервного якобы десанта – пехтуры с парашютами, – так и остался. Видно, не судьба. Пока мое прошение о переводе в этаком бардаке доплывет до нужной инстанции, мобилизацию отменить успеют.
Спать хочется страшно. Только успел к варшавскому времени приспособиться, на тебе – Маньчжурия. И все сутки вверх ногами. Ночью заснуть не могу, днем хожу как муха осенняя.
И все-таки – почему на весь полк только две старые «Вислы»? Даже если командование совсем свихнулось и первые полки будут выбрасывать одновременно, все равно десяток самолетов должны были наскрести. Были же они год назад – по штату положены, ан нет. Корова языком слизнула или турки сперли? Как говорит штабс-капитан Медведко, «напрягите ваши разведывательные способности». Тем более что наш второй батальон ориентирован на разведку – в отличие от первого, которому положено изничтожать то, что мы найдем.
Данных для размышлений много. Правда, данные эти получены по солдатскому телеграфу. Глухой слышал, что слепой видел, как немой говорил. Говорят, например, что к северу от нас десантура тренируется. И у них тоже самолетов нет. А вертолеты только грузовые, из приписанных.
Допустим, десант – это отдельная песня. Лебединая. У них на каждую рязанскую морду столько вооружения навешано – танки с дороги разбегаются. А уж их вертолет крейсер с одного залпа утопит, и пузырей не останется. Даже бронеходы у них свои есть – легкие, колесные, но какой-никакой транспорт. Лучше, чем на своих двоих топать. А мы вместо этого технику вероятного противника изучаем. На плакатиках.
Тоже интересно, как наше командование себе это представляет? Сбрасывают нас в ихнем Техасе с нашенской «Вислы». Мы, значит, закапываем парашюты, берем в каждую руку по автомату и бодро шагаем к ближайшему шоссе, где и разбиваем американскую автоколонну. После чего извлекаем из-под обломков родной «Харламов-Давидович», который в Детройте по одесской лицензии штампуют, и начинаем раскатывать по Америке. Красота, блин! Правда, командование допускает, что «Харламов» мы можем и не найти, а с американским «Фордом» не справимся. Поэтому потренируйтесь-ка, парни, в марш-бросках. По гаоляну. Этот гаолян уже всех за… Я теперь понял, зачем китайцам столько огнеметных танков, – они ими дороги сквозь гаолян прокладывают.
Хэйка банзай. Кстати, с танками тоже что-то странное творится. Такого количества танков, которое мимо нас каждый день проползает, не то что в Забайкальском округе – во всей Сибири не наберется. С утра до ночи пыль столбом. По ночам гремит. Третьего дня на полигоне стрельбы были, так я потом специально после отбоя в канцелярию пошел. Любопытство меня разобрало – что это у них за опознавательные знаки не русские какие-то. И точно, не русские. Румыны с венграми. Союзники наши ненаглядные. Они-то что в Маньчжурии забыли?
И вообще, на кой черт нас всех тут держат? Китайцам мощь российскую демонстрировать? Пока мы только обычный российский бардак демонстрируем. Нападают на нас всегда внезапно (коварно, подло, из-за угла), и мы нападаем тоже внезапно. Для себя держать всю эту орду в Маньчжурии имеет смысл при одном раскладе – если нас в скором времени на корабли будут грузить. Ну а дальше куда? На Гавайи? И где там егерям действовать? Спрятаться в кратере и, пардон, ягодицами дыру заткнуть, чтобы лава не вытекала? Или прямо в Америку танковым десантом? А янки будут спокойно смотреть, как вся эта «Непобедимая Армада» к их берегам ползет? И ни у кого так-таки не возникнет мысли вывести в море авианосец, какими бедная, но гордая страна Америка так славится, построив аж четыре штуки, и утопить нас с воздуха?
Бред какой-то. Либо у кого-то наверху крыша окончательно поехала, либо все это гениальная стратегическая комбинация. Впрочем, большинство гениальных стратегических комбинаций – это дикая авантюра, прошедшая по невероятной халяве.
– Па-адъем!
Ну вот, начинается.
К очереди на посадку бодрым шагом подошел капитан Педирка. Откуда у приятного во всех отношениях капитана такая дикая фамилия, спросить никто не осмеливался, но поговаривали, что Педирка не случайно просит называть себя против всяких правил по имени-отчеству.
– Прыжки отменяются, – объявил капитан, и все примолкли. – Объявлена часовая готовность к погрузке.
Часовая готовность – то, что по-обывательски зовется «сидим на чемоданах».
– А куда летим? – робко поинтересовался какой-то несчастный мой коллега-студент, не до конца усвоивший войсковой устав.
Капитан Педирка смерил его брезгливо-жалостным взглядом.
– Рядовой, вы не слушаете радио? Четырнадцать часов назад началось вторжение на Аляску.
Тракт Рига-Митава-Вильно,
22 сентября 1979 года, суббота.
Анджей Заброцкий
К моему немалому сожалению, на утренний виленский поезд мы безнадежно опоздали. Ждать следующий не имело смысла – он отправлялся только через два часа.
– На самом деле все не так уж и плохо, – успокоил я Щербакова, выруливая с нобелевской заправки. – Машина хорошая, а дорога, спасибо родной армии, не хуже, чем в какой-нибудь соцстране.
– А здесь-то армия как руку приложила? – полюбопытствовал Щербаков.
Я было решил, что он просто подначивает меня на разглашение очередной порции секретных сведений, но потом сообразил, что он и в самом деле мог не знать этой истории, если не имел отношения к авиации.
– Видите, какая шикарная дорога, Сергей? Бетон, шесть полос, прямая как стрела. А сделано все это из-за того, что какие-то мудрые головы в Генштабе рассудили, что в случае войны аэродромы, а точнее, их взлетно-посадочные полосы, будут одной из наиболее вероятных целей поражения. Поэтому любая магистраль стратегического значения, вроде дороги 45-19 Рига-Митава-Вильно, по которой мы сейчас несемся, спроектирована с таким расчетом, чтобы в случае необходимости использоваться в качестве ВПП полевых аэродромов… – Я сделал паузу, целиком сосредоточившись на обгоне многотонного «Запорожца», тащившего за собой еще более длинный прицеп, и закончил: – … Каковой может послужить любой прямой отрезок дороги длиной не менее версты.
– Слушаю я вас, Андрей Войцехович, – задумчиво произнес Щербаков, – и прямо любопытно становится. Может, вы мне еще что-нибудь интересное расскажете, из числа того, о чем простые граждане вроде вас давно уже осведомлены, и только мы да контрразведка продолжаем пребывать в тягостном неведении. Дорога, знаете ли, длинная.
– Да сколько угодно, – ухмыльнулся я. – Можно начинать? Итак, история первая.
Семьдесят четвертый год. Расейский Генштаб в поте лица разрабатывает план знаменитой Аляскинской операции. Начинают закладывать данные в вычислитель – не тот оракул, к которому мы сейчас едем на поклон, а старый, поменьше. Данные самые различные – толщину снежного покрова, прогноз погоды по данным спутниковой сети, рельеф местности и так далее. Вычислитель все это переваривает и заявляет – операция невозможна. Оп! Генштаб падает. Опоры рушатся. Срочно зовут дежурных операторов в звании не ниже штабс-капитана, те производят машине промывку мозгов питьевым спиртом, наливаются сами и начинают скармливать магнекарты по новой. Вычислитель пережевывает их и выдает: «Операция возможна». В Генштабе ликование, штабные на радостях обнимаются, а вычислитель бодро выдает дальше: «Подготовка к операции. Первый ядерный удар воздушный, мощность пятьдесят килотонн, цель – Анкоридж. Второй ядерный удар: воздушный, мощность тридцать пять килотонн, цель…»
Штабисты сворачивают хоругви и осторожно так уточняют: «Операция планируется БЕЗ применения ядерного оружия», на что вычислитель радостно отвечает: «Операция невозможна».
В штабе паника, срочно вызывается Главный Оператор в звании майора, который с тихим матом лезет внутрь вычислителя, выдирает с мясом пару блоков, закорачивает оставшиеся куском кабеля, и только после этого вычислитель наконец сдался и начал работать так, как от него хотели.
– Очень интересно, – процедил Щербаков.
Я запоздало сообразил, что сам он имел к Аляскинской операции самое прямое отношения, и притом не как штабист.
– А самое смешное, – продолжал я, – когда господа британцы захотели воспроизвести Аляскинскую высадку на своем кофемольном агрегате, он тоже сначала отбрыкивался. Но англичане люди упрямые и в конечном счете своего добились – впихнули-таки вводные, после чего кофемолка мирно жужжала минут семь, а затем издала жалобный писк, и помещение начал наполнять сизый дымок. – Я сделал многозначительную паузу и закончил: – Правда, за достоверность последнего эпизода я не ручаюсь. Возможно, это просто слухи, злостно распространяемые Интеллидженс сервис с целью создания ложного впечатления небоеспособности британской армии.
– Очень интересно, – повторил Щербаков. – Но, по-моему, это все же анекдот.
– История вторая. – Я слегка приспустил стекло. В кабину ворвался холодный ветер. – Операция под кодовым названием «Ивушка». Стиль рассказчика постараюсь воспроизвести дословно.
Щербаков промолчал.
– На одном далеком туманном острове, – начал я с подвыванием, как гусляр. Историю эту рассказывал нам капитан Иоахим Фальдорф, и в его исполнении она выглядела несколько иначе, но я решил, что его повествование не грешно будет приукрасить, – пара умных головушек соорудила из двух миксеров да трех пылесосов противотанковую управляемую ракету. Ракета получилась жутко умная, чертовски послушная, и ни у кого в мире такой не было, хотя очень хотелось. Однако на этот раз туземцы озверели вконец, приставили по взводу охраны к каждой уборщице, а охрана была злая, ловила часто и выгоняла из страны беспощадно, так что собирать гербарии в окрестностях военных баз иностранным подданным становилось с каждым днем все труднее и труднее. И вот в один день, такой же туманный, как и остальные, но, без всякого сомнения, прекрасный, в кабинете командира базы, в ангаре которой полеживает эта самая ракета, раздается телефонный звонок – бзззыннь.
Я покрутил в воздухе воображаемую ручку.
– Звонит непосредственный начальник командира базы: «Эй, вы, сэр! Сейчас к вам приедет полковник сэр Имярек. Он заберет вашу бесценную ракету. Выделить ему взвод охраны и обеспечить радиоконтроль до пункта Н. Гав, гав, гав!» Командир базы испытывает двойственное чувство, так как с одной стороны ему нужно «обеспечить под личную ответственность», а с другой стороны, эта поганая ракета наконец покинет территорию его базы, что будет побольше, чем три горы с плеч! В назначенный час прибывает полковник Имярек с группой сопровождающих, обозревает предлагаемый взвод охраны и начинает брызгать слюной. По его мнению, этот взвод любой шпионишка перешибет соплей, поэтому требуется ему для сопровождения не меньше роты, и не на грузовике, а на бронетранспортерах, а впереди чтобы всенепременно ехал танк «Центурион-3» – к слову сказать, самую малость менее секретный, чем сама ракета.
Командир базы рассыпается в извинениях, но при этом заявляет, что больше двух взводов дать никак не может. Нету-с! Имярек еще немного шипит, но в конце концов утихомиривается, однако требует составить специальный протокол «О несоблюдении должных мер предосторожности по транспортировке», каковой и был составлен. После чего вся «непобедимая армада» погружается на машины и убывает, увозя с собой один из самых охраняемых секретов туманного островка.
Спустя три с половиной часа остров перекрыли так, что ни одна мышь не могла пересечь его границу, не предъявив при этом минимум трех паспортов. В боевой режим была приведена система ПВО, способная засечь любой объект, превышающий по размерам футбольный мяч. Однако в результате всех этих поисков были обнаружены только два взвода доблестных морпехов, храпевших в обнимку с автоматами. Полковник Имярек вместе с ракетой растворился в вечном тумане. А потом выяснилось, что а) никакого Имярека в офицерском составе туземной армии не числилось, и б) никому начальник командира базы не звонил и звонить в тот день не мог, ибо слег накануне с жесточайшей ангиной и совершенно потерял голос. Неплохо, правда?
– Весьма занимательная история, – заметил Щербаков. Выражение на его лице меня всерьез обеспокоило. Так мог бы смотреть фокусник на представление своего конкурента.
– А самое интересное, – продолжил я, – когда я спросил у человека, который поведал мне эту историю, как была вывезена ракета, он оглянулся по сторонам и прошептал: «Ла-Маншским туннелем».
– Насколько я знаю, под Ла-Маншем так и не построили никакого туннеля, – заметил Щербаков. – Хотя проекты выдвигали еще в прошлом веке.
– Вот именно, – подтвердил я. – И я так считал.
После этого в кабине воцарилась тишина.
Других комментариев по поводу моей последней истории от Щербакова не последовало, а я решил, что на сегодня государственных преступлений с меня хватит. Так что следующий час мы провели в обоюдном молчании, которое никто не решался нарушить первым. Проехали, точней сказать, объехали стороной губернский город Митаву – в этом месте магистраль делала петлю, огибая окрестности Митавского дворца герцогов Курляндских.
А потом я увидел памятник… И нажал на тормоз.
– Что случилось, Андрей?
– Я… мне надо выйти.
Щербаков удивленно покосился на меня – по обе стороны дороги расстилалось гладкое как стол поле, – но промолчал.
Я вышел из машины, разогнулся, глубоко вдохнул холодный осенний воздух и зашагал к памятнику.
«Мессершмидт» сохранился на редкость хорошо – должно быть, покрыли чем-то антикоррозийным. Он наискось входил в бетон, так что над землей оставались только хвостовая часть, украшенная скрещенными молотками, и левая плоскость с неуклюжей тушей реактивного движка. А рядом с бетонной лужей навеки застыла зенитка – спаренный тридцатисемимиллиметровый автомат, возможно, тот самый, из которого этот «мессер» и завалили.
Я постоял перед памятником, тщетно пытаясь припомнить какие-то слова, которые, по моим представлениям, вроде бы полагалось произнести. Но в голову почему-то упорно лезло: «Да воздается каждому по делам его». А может быть, именно это и стоило сказать?
Я вернулся в машину, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Щербаков молчал.
– Где-то в этих местах, – сказал я, не открывая глаз, – мой дед, Вацлав Анджеевич Заброцкий, посадил на брюхо свой «Богатырь» после того, как у них отказал третий мотор. Первые два они потеряли еще над Пруссией. Они привезли сто тридцать семь пробоин и шесть трупов.
Щербаков промолчал.
Над Беринговым морем и Аляской,
14 марта 1975 года, пятница.
Ян Заброцкий
– Ястреб-один, Ястреб-один, я – Орел-главный, как слышите?
Какой придурок выдумал эти позывные? Осел-главный, наверное.
– Я – Ястреб-один, слышу вас хорошо.
– Ястреб-один, вы приближаетесь к Красной зоне.
Красная зона – это воздушное пространство Аляски. Территория Америки.
С высоты в двадцать пять километров видно хорошо. Но этой границы не видно даже из космоса. Потому что она существует только на карте. В воздухе и на воде не поставишь колючую проволоку.
– Ястреб-один, вы прошли первую точку!
Многотонная машина мягко качнулась, меняя курс. С кончиков плоскостей сорвались белые струи уплотненного воздуха.
Почему мы всегда ко всему не готовы? К Первой японской – не готовы, к Европейской войне – не готовы, к Мировой – не готовы. Уж к Аляске сотню лет могли готовиться, так нет же – опять не готовы.
Новейшие перехватчики «Призрак» начали поступать в полк год назад. Машины, не имеющие аналогов в мире. Высота полета – до тридцати, крейсерская скорость – три тысячи. До сих пор ни один самолет не мог лететь на сверхзвуке больше нескольких минут.
Великолепная машина. Четверка «Призраков» контролирует шестьсот верст границы. Оснащенные ракетами «Молния-3», они способны перехватывать даже боеголовки ПОР, уничтожая их в верхних слоях атмосферы.
Слишком хорошая машина. Если заменить ракеты на блок разведаппаратуры, снимки получаются с разрешением в пять раз больше, чем на снимках со спутника. А высокоточная бомбежка с большой высоты?
Генералы от ВВС дружно взвыли. Новые машины нужнее, чем воздух. Старые бомберы, принятые на вооружение семь лет назад, уже устарели если не технически, то морально. Американцы знают их данные, против них есть отработанная система противодействия. Но новые машины прибудут слишком поздно – на модификацию нужно время. А имеющихся в распоряжении армии «Призраков» хватит едва на сопровождение реактивных бомбардировщиков, накрывающих сейчас аляскинские аэродромы.
«Времени нет! Нет времени! Ясно вам, лейтенант? Снимайте машины с патрулирования!»
– Ага. И прикрывайте армию вторжения с воздуха.
– Ястреб-два, говорит Ястреб-один, как слышите, прием?
– Ястреб-один, слышу хорошо.
– Выходим на маршрут патрулирования, точки один, три, два.
Это значит, что петля, которую мы описываем в стратосфере, накрывает внушительный кусок самой Аляски от Анкориджа – уже, как я полагаю, захваченного – до Платинума, куда десант высаживается прямо сейчас. Вторжение идет полдня, и американцы, вероятно, успели очухаться от первоначального потрясения. А «мы» означает нас двоих с ведомым, потому что звенья, которыми мы патрулировали границу – из четырех самолетов каждое, – расформировали и перетасовали, точно колоду карт. Считается, будто пара «Призраков» способна справиться с любым сопротивлением ошалелых янки. Псякрев, да если они такие придурки неумелые, что ж мы на них такую армаду посылали?!
– Ястреб-один, говорит Ястреб-два. Противник в зоне видимости радара.
Это я и сам вижу, но все равно спасибо, ведомый. Летят, сволочи, как на маевку, ровненьким таким строем. И много их – два… нет, три звена, каждое по три самолета, как у американцев водится. Забавно: во всех странах летают парами, как утки, и только янки предпочитают тройки – ведущий и двое ведомых – на том шатком основании, что это дает звену преимущество перед малочисленным противником. То-то я смотрю, они меньше чем вдевятером от земли оторваться боятся. Откуда их только подняли? С какого взлетного поля?
Но на раздумья нет времени. Бортовой вычислитель уже засек цели. Даже для двух «Призраков» их слишком много. А значит, надо вызывать подмогу.
– Орел-главный, Орел-главный, вызывает Ястреб-один. Засечены три звена истребителей класса «Игл». Просим подмоги.
– Ястреб-один, говорит Орел-главный. Звено «Сокол» занято боем. Приказываю вступить в бой самостоятельно. Конец связи.
Глава 10
«САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ»,
22 сентября 1979 года
«Сегодня ночью мощнейший взрыв потряс Царицын, нарушив спокойный сон многих тысяч обывателей. Подложенная в автомобиль самодельная бомба практически разрушила одно крыло нового здания губернской сберегательной кассы. Сила взрыва была такова, что в трех окрестных кварталах в домах вылетели стекла, а отдельные обломки находили за полверсты от места взрыва. Очевидцы рассказывают, что грохот был слышен по всему городу. Только вмешательством провидения можно объяснить тот факт, что нападение бомбистов не привело к человеческим жертвам. В городскую больницу доставлено шестеро жителей соседних домов с контузиями и разрывами барабанных перепонок, а также двое пожарных, пострадавших при тушении развалин сберегательной кассы.
До сих пор неизвестно, кто повинен в этом чудовищном преступлении, однако все улики указывают на причастность ко взрыву радикальной организации, называющей себя РКП(б) (Троцкого). По словам губернского жандармского начальника г-на Трушкина, усилившаяся в последнее время агитация радикальных социалистов не встречала понимания среди фабричных рабочих Царицына, что, вероятно, и послужило поводом для этого жеста отчаяния…»
В окрестностях Тон-Джанкшна, федеральная территория Аляска,
14 марта 1975 года, пятница.
Ян Заброцкий
Так прыгать не хочется… Черт, да если бы был хоть один-единственный шанс дотянуть! Наплевал бы на все инструкции и попытался дотащить машину. Но ближайшая бетонка, способная выдержать перехватчик, – под Анкориджем, и неизвестно, захвачена она или еще нет.
Ты уж прости меня, «Призрак». Мало довелось нам с тобой полетать. И да будет тебе вода пухом.
– Я – Ястреб-один, пожар в правом двигателе продолжается. Потушить не удалось. Принял решение покинуть машину.
– Ястреб-один, убедитесь, что машина идет в сторону моря.
Пся крев, а куда же я ее, по-вашему, тащу? Вы что, на радар не смотрите?