Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник) Подопригора Борис

– Верю, – отозвался Сергей, дожигая сигарету до фильтра. – У нас там – тоже сказка. Причем – круглый год. Я иногда думаю: может, у нас по всей стране – сказка? Просто такая вот сказочная страна… А?

Филиппов улыбнулся было, но потом повнимательнее посмотрел на лицо Числова и улыбаться перестал. Помолчав, он спросил тихо и серьезно:

– Ты как сам думаешь, когда там – конец? Я из-за этих груз «200–300»… бабу трахнуть не могу. Нервяк внутри. А после похорон – вообще… Когда все это похерят-то уже?

Числов развел руками:

– Нашел кого спрашивать… Оттуда тебе это никто не скажет. Не знают. И начальство не знает, и местные. Все говорят: недолго осталось, и никто в это на самом деле не верит. Там тупик. С нами – не хотят, без нас – еще больше боятся… Черная дыра. Провал во времени. Понимаешь?

– Нет, – честно ответил Филиппов. – Не понимаю.

Они доехали до госпиталя, постояли во дворе, пока солдаты выгружали гроб, покурили. Потом Филиппов, растоптав окурок, сказал:

– Сейчас домой к покойнику, конечно, не стоит идти – поздно уже… Тем более что у твоего – одна только мать… Вообще-то, у нас к ним домой Палыч ходит. Он спец – еще с Афгана, даже психолога с собой никогда не берет. Но он сейчас на больничном. Так что придется нам с тобой. Заночуешь здесь, в госпитале. А завтра, часика, скажем, в два, встретимся у адреса. Лады?

– Лады.

– Сам дорогу найдешь? Или тебя здесь подобрать?

– Найду. Язык до Киева доведет.

– Довести-то доведет. Вот только не больно нас там теперь ждут. В матери-перематери городов русских… Ладно, давай сюда деньги.

Числов молча подал Филиппову тоненький, почти невесомый конверт. Старший лейтенант взял его в руку, взвесил, вдруг скривился и отдал его обратно:

– А! Гори оно!.. Машину уж как-нибудь. А эти – на похороны… Все, бывай…

Числов устроился в госпитале – ему даже удалось помыться в довольно приличном душе, потом его покормила совсем уже немолодая толстая сестра, а потом Сергей еле добрался до своей койки и даже не мог с утра вспомнить, как разделся и улегся, – хотя ведь и не пил ни капли…

Отвечая на вопрос старлея о наличии отсутствия в городе знакомых, Числов немного покривил душой. Один ленинградский адрес в его записной книжке все-таки имелся. Именно туда, основательно выспавшись, с самого утра Сергей и направился.

Толик Гончаров жил в панельной хрущобе на улице, носящей имя Зины Портновой. К слову, когда в пятом классе Сережа Числов готовил доклад о подвиге пионеров-героев для общешкольного сбора, он с удивлением узнал, что партизаны-подпольщики, оказывается, приняли Зину в комсомол еще за год до ее героической гибели. И, соответственно, по всем формальным признакам она не должна была входить в «четверку отважных»[133]. Но когда Сережа поделился этим своим открытием с учительницей истории, та подвергла его жесточайшей обструкции, обвинив чуть ли не в посягательстве на государственные святыни. Так, впервые в своей жизни он узнал, что в этой жизни героями не только становятся, но еще и назначаются.

А вот Гончарова в герои не назначили. Притом что оснований тому в его случае имелось поболе, чем у многих иных, обласканных генералитетом товарищей… С Толиком Числов познакомился на первой чеченской. Которая, в отличие от нынешней, велась с «терминаторским» ожесточением, а кривая потерь еще даже не рассматривалась в качестве главного показателя боевой отчетности. Знакомство очень быстро переросло в дружбу – как это ни парадоксально, но вынужденный «космополит», некогда студент-недоучка, а ныне профессиональный «рейнджер» лейтенант Числов встретил в коренном ленинградце и еще совсем недавно типичном «ботанике» сержанте Гончарове родственную душу. Вот только их совместная война закончилась, так и не успев толком начаться.

В то воскресное утро с придорожного блокпоста по-разгильдяйски сбежал одиночный, да еще и почти безоружный бэтээр. До родного гарнизона было сорок километров, а потому решили – всегда сходило и сегодня сойдет. Должен был ехать и Числов, да у него, некстати, прихватило живот. Что называется – «все кусты мои», какая уж тут большая прогулка? Словом, Сергей остался, а вот Толик поехал. Ну а дальше, как это часто и бывает, из классического «по фигу» материализовалось «в жизни всегда есть место подвигу»… Бэтээр заглох на горной дороге. Пытались вызвать подмогу. То ли успели, то ли нет. Машину окружили спустившиеся с гор «чехи». Много. Пришлось задраить люки-двери: как будто бы такая команда поступила с гарнизона. «Чехи» постучали по броне, стали разжигать на ней хворост. Толик принял командирское решение: застрелиться всему экипажу. Последним стрелял в себя. Еще через какое-то время подошла подмога. Откачали одного Гончарова. Слабо, Голливуд?

Недострелённого отправили на Большую землю. Изначально собирались представить к ордену, но, с учетом «разгильдяйского» посыла, ограничились медалькой. Да и какая, собственно, разница? Главное, живой остался. Вот только левую ногу чуть выше колена пришлось ампутировать: был сержант Гончаров, а стал – инвалид Толян…

В течение следующих нескольких лет Числов и Гончаров обменивались письмами. Поначалу Толик еще как-то старался держать и гвардейскую марку, и хвост пистолетом. В своих посланиях он натужно балагурил, активно зазывал в гости и давал понять, что активно пытается приноровиться к новой жизни в новых жизненных реалиях. Но затем письма стали все более дежурны и лаконичны. Последняя весточка от него добралась до Числова семь месяцев назад. Гончаров писал, что на фирмочку, в которой он халтурил электронщиком, наехали бандосы. Полюбовно договориться не удалось, и в результате мастерскую банально спалили… От последнего Толькиного письма отчетливо веяло безнадегой. Не требовалось быть специалистом в областях психологии и графологии, чтобы понять – человека, его написавшего, в этой жизни уже мало что держит. Не на шутку встревоженный Числов несколько дней сочинял вразумительную ответку, пытаясь подбодрить товарища. Однако ответа так и не дождался. А посему сейчас, стоя на лестничной площадке перед обшарпанной, обитой выцветшим дерматином дверью, Сергей испытывал невероятное душевное волнение и подспудную трево гу…

…На пороге стояла еще совсем не старая аккуратная женщина, у которой как-то сразу неуловимо дрогнуло что-то в лице, едва только она увидела перед собой человека в офицерской форме.

– Добрый день. А… э-э-э-э… Толик дома?

Женщина побледнела, слегка пошатнулась и беспомощно прислонилась к дверному косяку:

– А Толи… нет.

– На работе?

– Просто нет, – тихо произнесла женщина. – Он умер.

– Когда?! – ахнул Числов.

– Шестой месяц пошел. С прошлой недели… А вы, извините…

– Меня зовут Сергей. Числов Сергей. Мы с Толиком… мы служили с ним. Там.

– Да-да, что-то такое припоминаю. Сергей Числов. Это ведь вы писали ему письма. Да?

– Я.

– Спасибо вам. Они ему очень помогли… Помогали… Толик, он часто мне про вас рассказывал. А я… я его мама. Тамара Семеновна… Ой! Что же это мы с вами на пороге-то? Вы проходите!

– Да я… собственно… – замялся было Числов, но Тамара Семеновна решительно схватила его за рукав:

– Зайдите, Сережа. Хотя бы на пять минут. Пожалуйста.

И Числов, незаметно выдохнув, шагнул в маленькую, поражавшую неприкрытой бедностью, двухкомнатную хрущевскую квартиру…

…В общей сложности Сергей провел в гостях у Тамары Семеновны около часа. Узнав, что Числов обосновался в госпитале, Гончарова настоятельно упрашивала поселиться у нее, и Сергею потребовалось немало усилий, дабы деликатно отказаться от этого предложения. И душевно, и физически он даже помыслить не мог о том, чтобы снова возвратиться сюда и снова увидеть эти глаза – глаза женщины, потерявшей единственного сына. В этих глазах было всё – тоска, опустошённость, ощущение бессмысленности существования. И в то же самое время – в них не было ничего. Одна лишь бесконечная, космическая, черная пустота.

Тамара Семеновна рассказала, что, лишившись после приснопамятной разборки с бандитами работы, Толик ушел в глубинный запой. Пил страшно, по-черному, безжалостно спуская деньги, которые несколько лет откладывал на новый протез. Старый, «казенный», порядком износился, постоянно натирал, и, чтобы куда-то сходить, в конце концов, просто погулять, Толику приходилось мученически терпеть, преодолевая боль. К слову, в тот роковой день Гончаров как раз и поехал в военкомат – собирать справки для постановки на льготную очередь в институт Вредена. По привычке надел свою штопаную-перештопаную камуфляжку. И… не доехал. До военкомата. В вестибюле станции метро «Нарвская» до Гончарова докопались двое жлобов – бригадиров, крышующих нищенский бизнес калек, работающих под жертв горячих точек и самых немыслимых войн. Не разобравшись, приняли за конкурента и нарушителя конвенции. Слово за слово – завязался мордобой, в ходе которого Толика избили до потери сознания. Менты, как водится, объявились постфактум. Заморачиваться с беспомощным, избитым в кровь инвалидом – побрезговали. Просто вытащили на улицу и прислонили к ближайшему забору, оставив на попечение территориалов. Только: где те территориалы? Да и, положа руку на сердце, а оно им тоже – надо? В общем, пока сердобольные прохожие дозвонились до «Скорой», пока та подъехала… Выяснилось, что везти Толика надо уже не в больничку, а в морг. Вот так, в прямом смысле этого слова под забором, закончилась совсем недолгая и в общем-то совсем непутевая жизнь гвардии сержанта Гончарова…

…К дому Вити Крестовского Числов не опоздал – Филиппов ждал его на скамейке в детской песочнице. Офицеры обменялись рукопожатиями. Старлей угрюмо заглянул Числову в глаза и спросил негромко:

– Раньше случалось птицей Див работать?

– Кем?

– Есть такая птичка в славянской мифологии. Предвестник бед и несчастий, – хмуро пояснил старлей. – Никто не знает как она выглядит, потому что разные люди видят ее по-разному.

– А-а. Нет, не случалось.

– Тады держи. – Филиппов вздохнул, вынул из кармана плоскую бутылку водки и два маленьких металлических стаканчика. – Накати для профилактики.

– Спасибо. Но я с ранья… Не привык, короче…

– Понятно.

Старлей плеснул себе, выпил поморщившись и завинтил на бутылке пробку. И в этот момент Числов со всей отчетливостью и обреченностью осознал, что перенести безумный взгляд еще одной пары материнских глаз второй раз подряд он просто не в состоянии. Не сможет. Надломится. Не выдержит… Ну а самое главное – маме Вити Крестовского не нужен рассказ о последнем бое ее сына! По крайней мере сегодня, сейчас – уж точно не нужен. И уж тем более бессмысленно говорить ей о том, что тот бой чуть не стал последним и для него самого. Чуть было… но ведь не стал же. Маленькое отличие – размером в жизнь, и не в одну. Витя Крестовский погиб в Чечне, а его мать сейчас должна умереть на глазах Сергея и военкоматовского старлея Филиппова. И не они, и никто другой во всем мире уже не могли ничем помочь этой женщине… Не годится Числов на роль птицы Див. Ни сейчас, да и раньше не годился…

Совсем некстати вдруг вспомнилось, как месяца три назад, когда в ходе зачистки одного из чеченских сел Галанчежского района на фугасе подорвался его зёма из Новосибирска, неисправимый оптимист и балагур Сенька Разважев, Числов целую ночь строчил в палатке похоронно-покаянное письмо его бабушке. Сенькины родители погибли в автокатастрофе, когда парню не исполнилось и семи лет, так что растила и поднимала его бабка. Которая в молодости оттрубила всю Великую Отечественную связисткой, пройдя за четыре года от невеликого города Кролевец, что на Сумщине, до Будапешта… А вот ее внуку, до своего персонального Будапешта не хватило каких-то пары шажочков. «Так же как и Витьке Крестовскому», – неприятно резануло в мозгу у Числова, и чувство вины, уже в который раз за последние несколько суток, окатило горячей и липкой волной. Конечно, у Крестовского подходил дембель, теоретически его можно было бы и не брать на тот «выход». Ну а кого же тогда брать? У «стариков» на выживание шансов больше, чем у молодых… Хотя все это, конечно, теория. Как взвесить эти шансы? Как понять, где кому что выпадет?.. А то самое злосчастное письмо Сенькиной бабушке Числов тогда так и не написал. Промучился до рассвета, но слов ТАКИХ подыскать так и не сумел. А потому заявился с утра к канцеляристам и распорядился отправить в столицу Сибири сухую казенную депешу. Такую, где все четко, лаконично и черным по белому. С заранее проставленными точками над всеми «И». Вернее, над «Ё». Ибо все самое главное и самое судьбоносное в их жизни начиналось именно с этой буквы…

– Ну чего, пошли, что ли?

– Слышь, старлей! – сглотнув подступивший к горлу ком, хрипло сказал Сергей. – Ты это… Иди один, ладно? А я… я потом ей все скажу. На кладбище.

– Блин! Ты чё, капитан, глумишься надо мной? – рассердился Филиппов. – Да хрена ли ты?!. А вчера не мог сразу сказать? За свою тонкую душевную ориентацию?! Зачем мы тогда с тобой на два часа договаривались? Я бы уже давно, с утреца, по-быстрому смотался и сейчас бы уже сидел где-нить, бухал. За упокой души раба Божьего Виктора. А заодно и свою грешную отмачивал.

– Ну извини…

– Извини! – передразнил старлей и сердито развинтил пробку обратно. Сделал большой глоток. Выдохнул. – Ладно. Бог с тобой, золотая рыбка… Ступай. А я уж здесь сам… На кладбище-то точно придешь? Похороны послезавтра.

– Приду. Точно… И… спасибо тебе.

– Да что мне твое спасибо, – досадливо отмахнулся Филиппов и, не попрощавшись, поковылял к подъезду многоквартирного дома…

А Числов вышел на незнакомую улицу незнакомого города и медленно побрел куда-то, инстинктивно выруливая к центру. Питера он, конечно, не знал, но, как бы это сказать, не знал лишь вживую. А вообще-то, он много читал – и об этом городе, и о разных вымышленных и настоящих историях, которые в нем происходили…

В этом смысле в «багаже» Сергея были несколько городов, которые не представлялись ему такими уж чужими: Рим например, Париж или Лондон. Числов, вообще-то, даже и не мечтал побывать там, но почему-то был уверен, что если бы занесла судьба – не заблудился бы. Слишком много ассоциаций из литературы детства, из хороших книг, которые уходят не только в память, но и в подсознание. Вот так и с Петербургом – вроде бы чужой город, а чем ближе к центру – тем больше инстинктивных узнаваний.

Вот – Нева. А за Невой – Летний сад со знаменитой решеткой. А дальше – Михайловский, или Инженерный, замок, где убили Павла I, убили люто, шумно, трусливо… А вот Фонтанка – по ней можно выйти на Невский вроде бы… Если верить Окуджаве, по Фонтанке раньше любили гулять юнкера… Красивый город…

Числов шел как по огромному музею, вот только наслаждаться всей этой необыкновенной, странно-холодной красотой мешал так и не разжимающийся комок в груди. Он как сжался там – в квартире Ольги Валерьевны, так и… «Анестезия, мне срочно требуется анестезия!» – решил Числов. Он остановился, достал из кармана бушлата потрепанный бумажник, прошелестел там убогими купюрами. Нет, конечно, на стакан в каком-нибудь скромненьком заведении хватит, но… Есть минусы. Во-первых – пить в одиночку. Бывало и такое. Ничего смертельного, но и радости немного. Во-вторых – со стаканом во лбу уже куда-то в приличное место не пойдешь. А у Сергея мелькали мысли насчет Эрмитажа или, скажем, Русского музея. При других бы обстоятельствах и настроениях – он бы и раздумывать не стал, но сейчас… Все-таки очень сильно жало в груди…

В таких вот сомнениях и размышлениях добрел капитан Числов по Фонтанке до Невского проспекта – там на углу как раз аптека располагается. У этой аптеки Сергей вытащил из кармана записную книжечку и с сомнением листнул её. Собственно говоря, в книжке оставался еще только один питерский телефон, если не считать номеров солдатиков из роты, которые просили позвонить при случае родителям и передать, что все в порядке. Но эти – не в счет. А тут был номер мобилы от бывшего однокурсника Сашки Дылева, вроде как бы осевшего в Питере, «зацепившегося» здесь как-то, и вроде даже не хило. Штука была даже не только в том, что никаким уж суперблизким корешем Дылев Числову не был, хотя и «Рязань» вместе прошли, и в Чечне пересекались – хоть и в разных батальонах служили…

…Мутная история произошла между Дылевым и командиром взвода из числовской роты Володькой Орловым. Как там оно на самом-то деле вышло – сказать трудно, Орлов-то сам особо не распространялся, кое-что как раз на эту тему поведал Числову медик-подполковник в моздокском госпитале как раз перед отлетом Сереги с телом Вити Крестовского в Питер.

А история вышла и впрямь… неоднозначная. Короче говоря, где-то с полгода назад Володьку Орлова крепко обожгло и контузило. Жизни-то, в общем, ничего на самом-то деле не угрожало, но это все потом выяснилось. А сначала и врачи с серьезными лицами бегали, да и сам Орлов замкнулся, озлобился и вообще впал в депрессию и приготовился помирать. Не звонил никому, не писал. Тем более что руки обожжены были. К нему в комнату попал как раз Сашка Дылев – у него-то дела получше были, контузия средненькая, да осколком по кисти практически «погладило». Ну и скорешились они. А у Орлова в Новгороде – жена, девка деревенская, глупая и молодая. Так вот, Орлов то ли в сердцах, то ли черт его знает с какой своей мнительности поведал Дылеву, что, мол, точно уже не жилец, и упросил его жену навестить, помочь там страховку получить, ну и вообще… Дыля пообещал. Выписался и уехал. А через пару месяцев поправился и Орлов – ну и махнул домой в Новгород сюрпризом. А там и впрямь «сюрприз» получился – дома он Дылю встретил… мм… в домашнем очень даже виде. Дылев, правда, письмо показывал, где черным по белому его знакомый отписывал из Моздока, что старший лейтенант Орлов помер; Вовка и сам помнил скончавшегося однофамильца, Орлов ведь в России – фамилия не редкая… Вот такая херня вышла, и вроде как никто в ней и не виноват.

Дылев-то орловской бабе и маленько деньжат подбрасывал – он сам комиссовался и какую-то хорошую работу в Питере нашел. Ну а в Новгород несколько раз заезжал, так сказать, с «шефскими визитами».

Орлов с Дылевым пили всю ночь, а потом еще Санька Володьку в Питер потащил – в Новгород-то старлей больше не заезжал. Что там за загулы у Орлова были в Петербурге – дело темное, однако в Моздок старлей вернулся с недельным опозданием и долго ходил за начмедом, чтобы тот замял его недельное «дезертирство». Уговорить смог только тогда, когда рассказал выпускнику Ленинградской военно-медицинской академии всю правду. Ну или всю, что мог, Числову-то подполковник без сердца все это рассказывал, с философской такой мудростью – и уж не для того, чтобы посплетничать. Разливая спирт по минным колпачкам, начмед, грустно улыбаясь, вспоминал, как мудрил с орловскими бумагами, как даже сам писал объяснительную.

– Я этому вашему хлопцу сказал потом на прощание: кого прощать в вашей истории, кого казнить – не знаю. Суди себя, старлей, сам. В восемьдесят шестом, в Кандагаре, я почти за такое же сам себя не простил.

Что там было в Кандагаре – начмед пояснять не стал, а Числов не стал спрашивать…

Так вот, телефон-то Сашки Дылева Сереге перед убытием в Питер дал как раз Вовка Орлов. Спокойно так дал – сказал, мол, вдруг пригодится. И еще просил передать, если свидеться придется, что не держит он зла на Сашку… А только лучше бы им больше не встречаться. Интересно, что, по словам все того же моздокского подполковника-врача, Дылев умудрился комиссоваться из армии с гораздо более легкими повреждениями организма, чем у вернувшегося в строй Орлова…

…Вот потому и не знал Числов – звонить Дылеву, не звонить… Да и откуда, кстати, позвонить-то можно? Покрутив головой, Сергей вздохнул и вошел в аптеку. Оглядевшись, он деликатно кашлянул, пытаясь привлечь внимание молодой симпатичной дамы в белом халате, что-то разбиравшей за прилавком:

– Э…э… э… Простите… мне…

– Это там, выбирайте, – недослушав, кивнула дама и махнула рукой в большой стеклянный шкаф-стенд, стоявший у окна. Числов машинально шагнул в том направлении и слегка опешил – весь шкаф был заполнен самыми разными образцами коробочек с презервативами и еще какими-то коробочками с женскими контрацептивами. Чувствуя, как краснеет (а как тут не покраснеть, если женщина вполвзгляда на инстинкте ловит внутреннюю, так сказать, «доминанту» молодого офицера), Сергей вернулся к прилавку:

– Э-э… Простите… Вы меня не так поняли… Я хотел попросить разрешения позвонить. Мне очень нужно. Я понимаю, наверное, не положено… Но мне всего один звонок. Короткий…

Дама с интересом вскинула глаза на капитана и искренне прыснула над своей ошибкой:

– Оговорочка по Фрейду… Звонок-то не междугородный, надеюсь?

– Нет, – замотал головой Числов. – На мобильный телефон. Приятель тут у меня… Учились вместе. Только он уже дембельнулся, а я вот…

– Вижу, – кивнула аптекарша, оглядев чистую, но, как бы это сказать, совсем не парадную форму. – Ладно, грех не помочь защитникам-то.

Женщина отошла куда-то и вернулась с переносной трубкой, протянула ее Числову. Сергей начал было набирать номер, но тут его внимание привлек остановившийся за окном аптеки «мерседес», собственно, даже не сам «мерседес», а некая роскошная дама, которую выпускал из автомобиля, открывая ей дверь и подавая руку, водитель. Дама, видимо, увидела на Невском кого-то знакомого и что-то кричала, так и не выйдя до конца из «мерседеса». Она очень эффектно оперлась на приоткрытую дверь и – это бросалось в глаза – демонстрировала себя всему Невскому, при этом «как бы не замечая» прохожих – тех самых, для которых, по большому счету, и предназначалось шоу. Дамочка была хороша – норковая шубка не скрывала, а подчеркивала формы фигуры, нога, поставленная на порожек, эффектно выскочила из разрезов шубы и платья… Водителя Сергей видел только со спины, и спина, как это ни странно, напомнила ему фигуру Дыли. Числов даже хмыкнул – чистая психология, просто ему же и звонит, вот потому и ассоциация возникает…

Аптекарша перехватила взгляд Числова и усмехнулась:

– Знакомая?

– А? Нет, конечно, – мотнул головой Сергей. – Показалось, что парень знакомый… Да померещилось просто.

– А вдруг не померещилось? – игриво улыбнулась фармакологиня. – Тогда у вас действительно интересные знакомые. И к шкафчику тому подойти не помешает.

– Почему? – не понял Числов.

– А потому, – почти совсем серьезно сказала аптекарша, – что «мерседесы» эти самые «рассадники» и есть.

Сергей улыбнулся и набрал наконец-то номер Дылева. Механический женский голос уведомил капитана, что «вызываемый абонент занят или находится вне зоны действия сети». Числов, как это ни странно, не расстроился. Может, даже и чуть с облегчением вздохнул – ну не очень лежало сердце звонить Дыле. Все равно ведь в таком звонке чувствовался бы подтекст – вот, дескать, я в Питере, встречай на правах хозяина. Вообще-то, у десантуры так положено, но Сергей очень не любил навязываться, «падать на хвост» и вообще… Недаром же его однокурсники «чистоплюем» называли. Числов протянул трубку аптекарше:

– Спасибо. Выключена у приятеля мобила. Видать, не судьба.

– Пожалуйста, – улыбнулась в ответ дама. – А то – заходите еще, может, включит. Я по старой памяти позвонить разрешу – чего там.

– Спасибо, – кивнул Числов. – Я вот что спросить хотел: я так понимаю, здесь где-то Русский музей неподалеку?

Вот тут фармакологиня явно удивилась, однако ёрничать уже не стала, хоть и понятно было, что остра эта тетенька на язычок:

– Да уж совсем неподалеку: выходите на Невский и идете направо, пока напротив «Гостиный Двор» не окажется – желтый такой, длинный. А на вашей стороне как раз напротив Думы будет гранд-отель «Европа». Его трудно не заметить, самый наш шикарный отель, он перпендикулярно Невскому стоит, вот как в него упретесь – поворачивайте направо и мимо филармонии идете прямо к Русскому музею, его по памятнику Пушкину узнаете. Пешком отсюда – минут семь. Не заблудитесь. В крайнем случае людей спросите. У нас – не Москва, у нас объяснят по-человечески.

– Спасибо, – попрощался Сергей и направился к выходу. Он понимал, что мог бы продолжить знакомство с аптекаршей, видел, что она «повелась», но… Но ведь он не мог пригласить её даже куда-нибудь перекусить, не говоря уже о чем-то более серьезном. Вот и пришлось сделать вид, что не дошли и прозрачные шуточки, и вполне заинтересованные взгляды…

А у аптекарши, когда Числов вышел, упало настроение. Она решила, что просто не глянулась симпатичному и немного необычному офицеру, который, вместо приятного необременительного знакомства, желает в Русский музей заглянуть…

…До Гранд-отеля Сергей дошагал быстро – чего-чего, а уж шагать-то он умел. Отель и впрямь был шикарным. Числов даже остановился напротив главного входа.

В отражении витрины Сергей увидел самого себя и удивился – человек в «зазеркалье» был старше и угрюмее, чем представлял себя сам Числов. Дверь отеля открылась, швейцар в красивой синей ливрее что-то сказал тихо высокому парню в сером костюме, показывая глазами на Сергея. Парень, видимо секьюрити, кивнул и подошел к капитану:

– Я могу вам чем-то помочь?

– Мне? – пожал плечами Сергей. – Зачем?

Секьюрити мотнул головой за спину Числова:

– Просто вы тут встали… Немного неудачно. Машине припарковаться мешаете.

Сергей обернулся – действительно, сзади его почти подпирал «мерседес», подъехавший настолько бесшумно, что Числов на него даже не среагировал.

– Ухожу, – улыбнулся Сергей секьюрити и шагнул было в сторону, но тут водительская дверь «мерседеса» распахнулась, и оттуда вылетел возглас:

– Чисел?!

Сергей резко обернулся – а из «мерседеса» уже выбирался Дылев, собственной персоной. Числов понял, что из окна аптеки он видел именно этот «мерседес» и спину именно Дылева. Неудивительно, что не признал, потому что Сашка размордател, прямо скажем, прилично. Стал похожим на артиста Кокшенова, а еще на сытого, ухоженного сенбернара. Дылев улыбался во всю свою лоснящуюся рожу и, распахнув объятия, несся прямо на Числова. Обнялись они прямо под заинтересованными взглядами швейцара и секьюрити.

– Серега?! Ты откуда здесь?

– Откуда-откуда… Из Чечни. «Двухсотого» я привез.

– Кого? Я знаю?

Числов пожал плечами, которые продолжал тискать Дылев:

– Вряд ли… Снайпер из разведвзвода, Витя Крестовский, срочник.

Дылев покачал головой:

– Не помню, конечно… Я ту жизнь, Серега, и забыть не могу, и вспоминать… Ой, блин…

Сашка заполошно махнул рукой, вспомнив, видать, нечто очень важное, и с удивительной для его сильно погрузневшей фигуры стремительностью рванул к пассажирской двери «мерседеса». В машине сидела дама (та самая, которая что-то кричала кому-то на Невском), которая явно не привыкла открывать самой себе двери автомобилей. А может быть, она просто старательно демонстрировала, что у нее такой привычки нет и не было отродясь.

Дылев бережно помог пассажирке выйти, и Числов смог рассмотреть ее более детально – а рассматривать, конечно, было что. И ведь не сказать чтоб совсем уж какой-то неземной красоты была тетенька (неземная красота, как известно, встречается крайне редко), но на ее природную симпатичность была положена та-а-ка-а-я ухоженность, лощеность и стильность, что все вместе давало эффект необычный, – эта женщина, похожая сразу на нескольких поп-див одновременно, казалась существом из параллельного мира, из иной реальности. Числов вдруг поймал себя на мысли, что на такую женщину трудно взглянуть именно как на женщину…

Женщина внимательно посмотрела на Сергея, а Дылев, изогнувшись, забубнил ей в ухо:

– Мой товарищ… служили… Чечне… как раз…

Дама величественно кивнула, продолжая рассматривать Числова, и что-то сказала Дылеву. Тот мгновенно подскочил к Сергею, схватил за руку и подтащил к «мерседесу». Капитан непроизвольно шевельнул ноздрями – от дамы исходили очень дорогие… нет, даже не запахи, а именно ароматы, причем не с густо концентрированной безвкусной плотностью, а… так как надо. «Как доктор выписал».

– Вот, – сказал Дыля, показывая на Числова, словно на пойманного осетра. – Вот это, так сказать, мой боевой товарищ, Сергей Числов, капитан, герой Чечни. Я как-то про него говорил, Лена…

Дылев осекся еще до того, как дама метнула на него убийственный взгляд. Осекся и тут же поправился:

– Елена Андреевна.

– Сергей… Николаевич, – дернул подбородок к груди Числов. – Только никакой я не герой, это Саша, как всегда, преувеличивает…

Он говорил какие-то общие вежливые фразы, и при этом его не покидало странное чувство, что Елена Андреевна не слушает его, а разглядывает, причем как-то… не совсем деликатно, что ли. Как жеребца на ярмарке. Капитану даже вдруг показалось, что она сейчас захочет взглянуть на его зубы.

Этого хозяйка «мерседеса», конечно, делать не стала, она стащила с правой кисти узенькую лайковую перчатку и сказала глубоким, хорошо поставленным грудным голосом:

– Из Чечни, значит. Я знаю, там идет настоящая война. Мы о ней, конечно, знаем мало… но все хотим, чтобы она побыстрее закончилась. Рада познакомиться.

Она протянула руку Числову, и он осторожно ее нажал, удивляясь странному ощущению, оставленному ее фразой – вроде бы и абсолютно вежливой и тактичной, и в то же время отстраненно-безразличной.

– Увидимся, – кивнула Елена Андреевна Числову (он совершенно не понял, кто с кем, где и когда должен увидеться) и шагнула к услужливо распахнутой швейцаром двери гранд-отеля. Дылев бросился за ней, успев прошипеть Сергею:

– Стой здесь, я мигом… Стой, с места не сходи!

Обалдевший Числов кивнул и остался стоять у входа в отель. Секьюрити и швейцар дипломатично сделали вид, что не замечают офицера. Сергей нашел глазами урну, достал сигарету и закурил, хотел было привалиться спиной к стене отеля, но вовремя сам себя одернул. Затягиваясь горьким дымом, Числов еще раз подивился невероятной встрече в огромном чужом городе, но потом вспомнил, что читал не раз о Невском, где все друг с другом встречаются. А еще вспомнил фразу из «Осеннего марафона»: «Ленинград – город маленький…»

Дылева и впрямь не пришлось ждать долго – он выскочил из отеля минут через пять, отдуваясь, как медведь:

– Ну вот, груз сдал… Теперь немного времени есть. Видал? Это мой босс. У нее укладка здесь.

– Какая укладка? Чего она укладывает? – не понял Числов, а Дыля закатился жизнерадостным смехом:

– Волосы… Ну не парашют же… Волосы, в салоне. Да, брат, совсем ты… одичал. Какие планы-то?

Числов пожал плечами:

– А какие у меня могут быть планы… Остановился в госпитале. Послезавтра похороны. Хотел вот по городу побродить. В Русский музей шел – тебя встретил.

– О! – заржал снова Дыля. – Музей – это круто. Узнаю командира отделения. Ты у нас на музеях всегда был маленько… Ладно, с музеем успеется. Их тут, в Питере, – знаешь сколько? Не убегут. Пойдем-ка, посидим маленько, я угощаю. Время есть – у Ленки это надолго. Дольше, чем парашют укладывать. Пошли-пошли, говорю.

Не обращая внимания на вялое сопротивление Числова, Дылев затащил приятеля в гранд-отель. Сергей никогда не был в таких навороченных местах. Он шел, озираясь, аккуратно ставя ноги, как по операционной. Дыля же, наоборот, казалось, чувствовал себя абсолютно в своей тарелке…

…Они поднялись по лестнице и оказались в кафе «Мезонин», где интерьер напоминал внутренний дворик какого-то европейского дома. Числов посмотрел на прозрачную крышу, на богато одетых людей за столиками, на девушку в длинном платье, перебиравшую струны арфы.

– Слушай, Саня…

– Да ладно ты, не менжуйся… Я же сказал – угощаю… Кто воевал – имеет право…

Дылев подозвал официантку, быстро отдал распоряжение. Потом усадил Сергея в глубокое кресло и плюхнулся сам напротив. Буквально через пару минут девушка принесла два пузатых бокала с коньяком.

– Ну что, – сказал Дыля. – Слава ВДВ?

– Слава, – отозвался Числов, чокнулся и опрокинул в себя содержимое бокала до дна. Он знал, что коньяк так не пьют, но почему-то именно здесь, в таком очень пафосном месте, ему захотелось выпить по-крестьянски – из духа противоречия, что ли…

Потом официантка принесла тарелки с какими-то сэндвичами и салатами и еще один бокал коньяка. Числов посмотрел, что бокал Дылева остался почти нетронутым. Сашка перехватил его взгляд и пояснил:

– Я ж за рулем… И вообще… при исполнении… А ты давай… наворачивай.

Числов не заставил себя уговаривать, у него проснулся какой-то волчий аппетит. Только сожрав почти все, что было на тарелочках, Сергей с набитым ртом наконец-то поинтересовался:

– Саня… А эта Елена Андреевна… Что за тема-то?

Дыля достал из кармана пачку «Данхилла», щелкнул тяжелой зажигалкой, затянулся:

– Щас разжую.

Он действительно пожевал губами и сказал, словно покаялся чистосердечно:

– В общем, поперло мне, понимаешь? По-настоящему поперло…

Сашка даже через плечо поплевал, чтобы не сглазить.

– Познакомились-то случайно… Её как-то в Новгород занесло, а я там… Ну, дурацкая какая-то ситуация на улице возникла – под Ленкину машину двое местных братков жопу своей «девятины» подставили, в общем, детский сад. А я рядом случился… ну угомонил немного, пока ее «секьюр» губами шлепал… А она – баба очень конкретная, сунула мне визитку, велела позвонить… Ну я позвонил и… Вот. Уже считай, месяца три её… охраняю. Хотя охраной это не назвать – я на все руки от скуки. Да и сейчас времена уже не те, что раньше, охрана – больше для понтов. А раньше… раньше да, в Питере стрельба такая шла… Конкретная. Ленкиного мужа в этой мясорубке как раз и завалили – года три назад, можно сказать, под занавес уже всех основных разборок. Весь бизнес ей и достался. Другая бы просвистела все это, а она впряглась и… Короче, самая настоящая бизнес-леди. И бабок у нее – даже я представить не могу, сколько. Нам бы с тобой, наверное, и сотой доли хватило, чтобы при этом внуки безбедно жили. Врубаешься?

– Примерно, – повел пальцами Числов, которого стала потихоньку разбирать теплая коньячная истома.

– Ну вот, – продолжил Дыля, хитро глянув на Сергея. – А самое-то главное… Понимаешь… Богатые бабы – они… Они очень часто жутко одинокие. Серьезно. Я бы и сам раньше не поверил бы, но… Посмотрел тут кое-что… Народу вокруг – уйма, а все равно… В общем… Только, Серега, – это между нами, потому что про это вообще никто… Короче, пару недель назад я Ленку – того… Врубаешься?

– Врубаюсь, – усмехнулся Сергей, подумав про себя, что скорее уж это Елена Андреевна Дылю «того», а не он её – ну, судя по тем маленьким сценкам, свидетелем которых он, Числов, невольно стал. А еще Сергей подумал о том, как же тяжело было Сашке – известному на курсе хвастуну держать в себе такой вот секрет, как он, бедный, с ума-то не сошел…

– Вот такие дела, – подвел итог рассказу Дылев, гася окурок в пепельнице, которую тут же заменила на чистую материализовавшаяся прямо из воздуха официантка. – Ленка, конечно, на людях панибратства никакого не допускает. Тут все строго. Считай, как в армии. А с дисциплиной, может, даже и еще пожестче. Бизнес – он разгильдяйства не терпит. Ну а мне-то не привыкать, я на армейскую педаль специально давлю, чуть ли не по-строевому… А ей нравится…

– Ну что ж, – сказал Числов. – Поздравляю. Главное, чтобы все оно в радость было… Я вот только не понял, как ты так быстро уволиться-то успел?

– Ой, – махнул рукой Дыля. – Это не я. Это все Ленка. Для нее такие мелочи – вообще не проблема, пара телефонных звонков – вопрос через Москву решился. Не поверишь – мои документы ей в офис привезли. Серьезно. Не веришь?

Числова что-то неприятно кольнуло изнутри, хотя вроде бы Дылев ничего такого плохого-то и не сказал. Действительно, а что такого – документы на увольнение российского офицера-десантника подвезли прямо в бизнес-офис. Так ведь российский же бизнес-офис, не американский, слава богу….

– Верю, – сказал Числов. – Я Саш, в последнее время в невероятные истории стал больше верить, чем в обычные…

– Все философствуешь? – ухмыльнулся Дылев. – Сколько я тебя, Серега, помню, ты вот как-то всегда не любил по-простому. Все как-то наособицу норовил… Да ладно, не обижайся, черт… Ты не представляешь, как я рад, что тебя встретил… У меня-то тут действительно все пучком, вот только поговорить, пообщаться… с пацанами там посидеть – вот с этим… небольшие проблемы. Все время ж при Ленке. А она и ночью сдернуть может, а про выходные – так вообще такого понятия нет. Круглосуточное бессменное боевое дежурство. А тут ты. Черт! Хорошо, что я тебя признал. А у тебя что ж, и номера мобилы моей нет? Я ж Володьке-то Орлову… оставлял.

Дылев быстро глянул Числову в глаза исподлобья – дескать, знает или нет ту историю. Сергей не стал показывать свою осведомленность:

– Да он мне как раз и передал номер. Я тебя набирал в аптеке, минут за десять до того, как ты меня срисовал. Только труба-то у тебя выключена была.

– Само собой, – кивнул Сашка. – Я ж за рулем был. При Лене я трубу всегда выключаю, она ж может зазвонить не вовремя, и вообще… Да ладно, ты давай, брат, ешь, пей… Рассказывай, сам-то как?

Числов маханул еще коньяку, закурил и откинулся в кресле:

– Так… А также все… Останаебло, если честно. После Грозного казалось – все оно как-то веселее пойдет, а сейчас… Суеты много, а все одно – вязнем. Война – не война… Духи, как были упакованными от и до, так и… А мы тыркаемся, пык-мык, с любимым личным составом… Конца-краю-то не видать, если по-честному. Даже не то чтобы не видать, а не чувствуется как-то…

Числов медленно пьянел. Даже не пьянел – морило его. Сергей маханул третий тост, закурил и сказал вдруг то, чего совсем не собирался говорить, а тем более уж Дыле:

– Я вот тоже… соскакивать надумал…

– Ты?! – поразился Дылев.

Числов молча кивнул.

– Ну ты, брат… А есть куда?

Числов так же молча пожал плечами.

Дыля поскреб затылок:

– Дела… Я вот о тебе, как ни странно… меньше всего бы мог подумать, что ты уйти захочешь. Хоть и говорили про тебя на курсе, что ты, мол, в армии человек случайный… Я-то видел… Только ты имей в виду, на гражданке, знаешь, для большинства-то наших – совсем не рай, медом специально нигде не мажут. Это мне… повезло. Просто повезло.

Сергей с удивлением заметил в глазах Дыли странную искорку – будто он сообщением о своем желании уйти из армии как-то покусился на Дылино везение, на его счастье. Сашка будто конкурента в нем почуял – как когда-то, в курсантские времена, когда зарекся своих знакомых девчонок знакомить с Числовым после какой-то там невнятной истории на дискотеке.

Еле заметное напряжение разрядила трель телефонного звонка, Дыля мгновенно выхватил трубку, построжал лицом:

– Да. Есть. Сию секунду, Елена Андреевна.

Он вскочил с кресла и мотнул головой в сторону бара, рядом с которым располагалась какая-то дверь:

– Вызывает. Погоди немного, я быстро…

Дыля пошустрил на выход, а Числов откинулся в кресле и не заметил, как стал задремывать. Какое-то время он еще пытался сопротивляться навалившемуся то ли ему, то ли какому-то наваждению, а потом…

Потом стены гранд-отеля куда-то разъехались, и пригрезились Числову окрестности родного «бугорка». При этом он помнил, что находится в Питере, очень далеко от Чечни, – то есть вроде как и не спал, не дремал. Грезил. А сквозь приглушенно-интеллигентный шум «Мезонина» слышалось Сергею, будто кто-то зовет его. Или не зовет, а просто называет его: «Капитан Числов… В Питере… Я бы сейчас… В Питер… Капитан Числов… Ему за дело, конечно…»

– Кто? – прошептал Числов, не в силах открыть налившиеся свинцовой тяжестью веки. – Кто меня зовет?..

…Странные штуки выкидывает порой человеческое подсознание. Никто, конечно, никакую телепатическую связь никогда еще научно не доказал. Но есть же народная примета: если у тебя пылают щеки, значит, о тебе где-то кто-то хорошо говорит, а если уши – значит, говорят тоже, но плохо…

В тот самый момент, когда Числова разморило в шикарном кафе «Мезонин», что в гранд-отеле «Европа», его действительно вспоминал конкретный человек в Чечне – и не только вспоминал, но и напряженно думал, чем это сейчас занят капитан, которому повезло хоть на несколько дней вырваться в Питер. А звали этого человека – Сергеем Родионенко, по кличке Веселый, и был он рядовым из взвода старшего лейтенанта Панкевича. Веселый тоже сидел – только не как Числов – в кресле, – а на корточках. И смотрел Веселый не на официанток, а на труп.

Трупом был еще с вечера живой рядовой их взвода Валерка Малецкий – тихий паренек из Твери, ничем особо не выделявшийся, за исключением, может быть, некой тяги к одиночеству. Любил пацан уединяться – нет, не ради баловства там какого или рукоблудия, а посозерцать, письма поперечитывать, книжечку полистать. Вроде он и стихи писал – лирические. Правда, никому не показывал. А в расположении роты где уединишься? Разве только в сортире, но там, прямо скажем, атмосферка не располагает. Вот Валерка и уходил пару раз за расположение – помечтать. То есть уходил-то он, наверное, и чаще, а пару раз его ловили и «вставляли» по самое дальше некуда и объясняли дураку…

Видать, не дошло. Потому что теперь его труп полусидел-полулежал за вертолетной площадкой – уже почти у самых скал, там, где невысокие деревца образовывали жалкое подобие чахлой рощицы. Мертвые руки Валерки были скручены проволокой, стриженая голова с разбитым лбом запрокинута назад, лицо и грудь – в запекшейся крови. Горло раззявлено от уха до уха глубоким разрезом, из которого выглядывал провалившийся темный язык. Бушлат, видимо, с солдата сняли, когда он еще был жив, а вот гимнастерку и тельняшку вспороли вместе с брюшной полостью, судя по всему, одним сильным движением кинжала или боевого ножа. Те, кто убивал Малецкого, зачем-то напихали ему в разрезанный живот сухих листьев и прелой травы, окровавленные клочья которой торчали во все стороны… Рядом были разбросаны измятые письма и две разложенные сброшюрованные фанерки, в которых Малецкий хранил весточки от друзей и родителей. Рядом с трупом на куче застывших внутренностей поблескивал маленький медный крестик на оборванном шнурке. Валерка уже давно закоченел, его полуприкрытые глаза, казалось, безразлично наблюдают за теми, кто к нему приближался.

В некотором отдалении от трупа на корточках сидели Маугли, Конюх и Веселый. Искать Малецкого стали утром – вот и нашли. Сержант Бубенцов побежал за Панкевичем, а трое солдат остались охранять труп. Хотя от чего его теперь уже охранять? Разве что – других от него охранять надо. Духи часто минируют трупы – «сюрпризы» ставят.

Веселый вздохнул и, чтобы не говорить о грустном, вернулся к так и не «разруленной» теме с пропавшими фотками:

– Маугли, ты же их последний смотрел, фотки мои…

Маугли, которого эта тема, видимо, достала вконец, лениво отозвался:

– Смотрел и отдал. Ты же и пересчитал их тогда.

– Ну да… Я еще у взводного менял. Он две добавил… А Конюх видел, как я их прятал.

– Ничего я не видел, – буркнул Конюх. – У меня зуб болел…

– Зуб болел? Да ты тогда еще говорил, что у тебя две фотки намокли и склеились…

– Ну склеились, и что?

– А то!

– Нужны мне твои фотки. Меня на них и не было. Почти. Ты же сам в коробку из-под бритвы положил и жгутом потом…

– О! А говоришь, не видел, как я их прятал, душара. Секи, Конюх. Вот твоя рожа нахальная, вот кулак. Понял?

Маугли покивал, подтверждая конюховскую вороватость:

– А когда у тебя духовскую тюбетейку нашли, которую Фома потерял? А?

Конюх возмущенно фыркнул:

– Так у Фомы же моя была! Шапочку я просто перепутал…

– Перепутал он…

Перепалку прервало появление Рыдлевки и Квазимодо. Старший лейтенант приблизился к трупу, опустился на одно колено, внимательно и тщательно осмотрел все вокруг. Потом привстал, обошел убитого и прилег с другой стороны, пытаясь заглянуть под труп.

– Сволочи… Вот зверьё!