Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери Киркман Роберт

– Как знать, – пожал плечами Джош.

Боб потянулся к карману своего испещренного пятнами пуховика. Он достал фляжку, большим пальцем откинул пробку и сделал целебный глоток.

– Думаете, они нас чуют? – спросил он.

Джош подошел к грязному окну и выглянул в ночь.

– Сдается мне, вся эта возня в лагере Бингэма уже несколько недель притягивала их отовсюду.

– Насколько мы далеко от лагеря? Как думаешь?

– Напрямик не больше мили, пожалуй.

Джош смотрел поверх верхушек стоявших в отдалении сосен; беспокойный океан их сучьев был плотным, как черное кружево. Небо прояснилось, и в вышине сияла россыпь ледяных звезд.

На фоне созвездий вверх клочьями поднимался древесный дым из палаточного городка.

– Я тут подумал кое о чем… – Джош повернулся и взглянул на своих компаньонов. – Тут, конечно, не отель «Ритц», но, если мы раздобудем провизии, найдем еще патронов для пушек… нам, может, лучше будет остаться здесь на некоторое время.

Это предложение на мгновение повисло в безмолвии кассового зала, пока остальные обдумывали его.

На следующее утро, после долгой бессонной ночи, проведенной на холодном бетонном полу мастерской, в течение которой они укрывались лишь потрепанными одеялами и сменяли друг друга в карауле, все собрались вместе, чтобы составить план. За чашкой быстрорастворимого кофе, приготовленного на походной плитке Боба, Джош убеждал остальных, что пока разумнее всего было остаться на заправке. Лилли могла подлечиться, к тому же у них была возможность при необходимости воровать провизию из оставшегося неподалеку лагеря.

Никто не стал возражать. К тому моменту Боб обнаружил заначку виски под прилавком магазина наживок, а Меган и Скотт либо курили травку, либо часами «с пользой проводили время» в задней комнате магазина. В первый день они усердно работали, стараясь обезопасить место. Джош решил не запускать генератор в помещении, боясь, что они могут отравиться газом, но опасался и заводить его на улице, считая, что там он привлечет нежелательное внимание. На складе он обнаружил печку, а за одним из мусорных баков на улице – несколько досок.

Во вторую ночь на заправке «Топливо и наживка Форт-ноя», раскочегарив печку на полную, они смогли поддерживать приемлемую температуру в мастерской. На складе Меган и Скотт шумно не давали друг другу замерзнуть под несколькими одеялами. Боб выпил достаточно, чтобы не обращать внимания на холод, но его, похоже, раздражали приглушенные звуки любви, доносившиеся из задней комнаты. В конце концов он так напился, что едва мог пошевелиться. Словно укладывая ребенка спать, Лилли помогла ему устроиться на ночь. Она даже спела ему колыбельную – «The Circle Game» Джони Митчелл, а затем подоткнула заплесневелое одеяло у его жилистой, испещренной морщинами шеи. Как ни странно, она чувствовала себя в ответе за Боба Стуки, хотя вообще-то это он должен был ухаживать за ней.

За следующие несколько дней они укрепили окна и двери и помылись в огромных оцинкованных чанах в задней части мастерской. Установился своеобразный распорядок. Боб подготавливал свой пикап к зиме, снимая запчасти с побитых машин, стоявших в округе, а Джош руководил регулярными вылазками к дальним границам палаточного городка в миле к западу от них. Прямо под носом у жителей лагеря Джош со Скоттом умудрялись воровать дрова и свежую воду, утащили несколько отбракованных палаток, немного консервированных овощей, коробку патронов для дробовика и ящик «Стерно». Джош заметил, что цивилизованный уклад жизни лагеря трещал по швам. Слышалось все больше и больше споров. Некоторые мужчины дрались друг с другом и пили без удержу. Стресс брал свое.

Под покровом ночи Джош всегда оставался настороже, следя за спокойствием заправки «Топливо и наживка Форт-ноя». Они все сидели внутри, как можно тише, зажигали минимум свечей и светильников и вскакивали при каждом резком звуке, который производили усилившиеся ветра.

Лилли Коул начала задумываться, какая из угроз была страшнее: толпы зомби, ее компаньоны-люди или приближавшаяся зима. Ночи становились длиннее, холод продолжал свое наступление. Он рисовал морозные узоры на окнах и пронизывал суставы. Хотя никто не говорил об этом, холод был безмолвной угрозой, которая могла убить их гораздо проще и легче, чем любая атака мертвецов.

Чтобы справиться со скукой и постоянным ощущением опасности, некоторые из обитателей заправки Форт-ноя придумали себе хобби. Джош стал скручивать самодельные сигары из табачных листьев, которые собирал на окрестных полях. Лилли начала вести дневник, а Боб обнаружил в одном из неподписанных ящиков в магазине наживок настоящий клад из старых удочек. Он часами сидел на верстаке в разграбленном магазине, машинально наматывая леску на катушки спиннингов, чтобы использовать их в будущем. Боб собирался наловить форели, окуней или судака на мелководье близлежащей речки. Под верстаком он всегда держал бутылку «Джека Дэниэлса», из которой то и дело отхлебывал сутки напролет.

Остальные заметили, как сильно Боб пристрастился к выпивке, но разве кто-то мог винить его? Разве можно было винить хоть кого-то за попытку успокоить свои нервы в этом жестоком чистилище? Боб не гордился своим пьянством – он даже явно стыдился его. Но для этого ему и нужно было лекарство: оно отгоняло стыд, и одиночество, и страх, и ужасные ночные кошмары о забрызганных кровью бункерах в Кандагаре.

В первые предрассветные часы пятницы – Боб заметил на своем бумажном календаре, что было девятое ноября, – он снова сидел на верстаке в задней части магазина и снова наматывал леску, напиваясь до полусмерти, как вдруг услышал звуки, доносившиеся со склада. Он не видел, как Меган со Скоттом ускользнули ото всех чуть раньше этим же вечером, не чувствовал характерного запаха остатков марихуаны, раскуривавшихся в трубке, и не слышал приглушенного хихиканья, доносившегося из-за тонких стен. Но он заметил кое-что другое, что-то, что раньше ускользало от его внимания.

Он прекратил возиться с удочками и посмотрел в дальний угол комнаты. В неровном свете лампы позади большого помятого баллона с пропаном была хорошо различима дыра в стене. Спрыгнув с верстака, Боб подошел к баллону, обогнул его и опустился на колени перед шестидюймовым зазором в обшивке. Дыра выглядела так, словно появилась в результате протечки или из-за того, что гипсокартон прогнулся под действием летней влажности, характерной для Джорджии. Боб оглянулся, удостоверившись, что был один в комнате. Остальные крепко спали в мастерской.

По другую сторону поврежденной стены раздавались стоны и вздохи дикого секса, которые и привлекали внимание Боба.

Сквозь шестидюймовый проем он заглянул в складское помещение, где в тусклом свете работавшего на батарейках фонаря по стенам и невысокому потолку, ритмично толкаясь, двигались тени. Боб облизнул губы. Он подвинулся ближе к дыре и чуть не упал спьяну, опершись на газовый баллон. Ему был виден кусочек прыщавой задницы Скотта Муна, которая поднималась и опадала в желтом свете фонаря; Меган лежала под ним, с раздвинутыми ногами, и пальцы на ее стопах сжимались в экстазе.

Боб Стуки почувствовал, как защемило его сердце и как перехватило дыхание.

Больше всего его завораживала не та голая самозабвенность, с которой любовники овладевали друг другом, и не животные стоны и вздохи, наполнявшие воздух. Боб Стуки был полностью поглощен тем, как сияла оливковая кожа Меган Лафферти в свете фонаря, как рассыпались ее рыжевато-каштановые, точно медовые, локоны по одеялу, подложенному под голову, и как ослепительно они блестели. Боб не мог оторвать от нее глаз, и внутри него нарастало желание.

Он не отвел взгляд, даже услышав, как скрипнул позади него пол.

– О, Боб… прости… я не…

Голос доносился из дверного проема в другом конце магазинчика, где находился выход в мастерскую. Отшатнувшись от дырки в стене и резко развернувшись к своему инквизитору, Боб чуть не упал и схватился за газовый баллон.

– Я пытался… Это не то… это… я… – забормотал он.

– Все в порядке. Я просто… просто хотела убедиться, что у тебя все хорошо.

В дверном проеме стояла Лилли, одетая в свитер, вязаный шарф и спортивные штаны – ее спальный комплект. Она старательно отводила взгляд, отвернув свое заклеенное пластырем лицо; в ее глазах застыла смесь жалости и отвращения. Ссадины выглядели уже немного лучше. Ребра тоже заживали, и двигаться ей становилось все легче.

– Лилли, я не…

Боб рванулся к ней, сложив свои крупные ладони в жесте раскаяния, но споткнулся о плохо закрепленную половую доску, покачнулся и упал, громко выдохнув при этом. Как ни удивительно, звуки секса, доносившиеся из соседней комнаты, не прервались: аритмичная каденция шлепков и вздохов продолжила свое развитие.

– Боб, ты в порядке? – Лилли подбежала к нему, опустилась на колени и попыталась помочь ему подняться.

– Все хорошо, все хорошо.

Он мягко оттолкнул ее и, пошатнувшись, встал на ноги. Смотреть ей в глаза он не мог и не знал, куда деть руки.

– Мне показалось, я услышал что-то подозрительное снаружи, – сказал он, оглядев комнату.

– Подозрительное? – Лилли смотрела на пол, на стены, но только не на Боба. – Что ж… ладно.

– Да, ничего не было.

– О… Здорово. – Лилли медленно попятилась. – Я просто хотела убедиться, что ты в порядке.

– Да-да, у меня все нормально. Уже поздно, я, пожалуй, лягу спать.

– Хорошо, Боб. Ложись.

Лилли развернулась и поспешно вышла, оставив Боба Стуки одного в свете лампы. Он некоторое время неподвижно стоял, смотря в пол, а затем медленно пересек комнату и подошел к верстаку. Нашарив там бутылку «Джека», он отвинтил пробку и приложил горлышко к губам.

Тремя жадными глотками Боб допил остатки виски.

– Я просто думаю: что будет, когда у него кончится выпивка?

Одетая в пуховик и вязаный берет, Лилли шла за Джошем по узкой тропинке, вилявшей между высокими соснами. Держа в своих огромных руках дробовик, Джош пробирался через листву к руслу высохшего ручья, заваленному галькой и валежником. На нем были потрепанная клетчатая куртка и спортивная шапка; с каждым словом изо рта у него вылетал пар.

– Он найдет еще… – сказал он. – Не волнуйся за старину Боба… Пьяницы всегда находят выпивку. Честно говоря, меня больше заботит, что у нас заканчивается еда.

Они подошли к берегу ручья. В лесу было тихо, словно в часовне. Сквозь ветви деревьев пробивался первый в этом году снег, и снежинки кружились на ветру и оседали на их лицах.

Они провели на заправке Фортноя почти две недели и израсходовали больше половины запаса питьевой воды и съели практически все консервы. Джош решил, что будет, вероятно, разумнее потратить их единственную коробку патронов для дробовика на то, чтобы убить оленя или кролика, чем беречь ее для защиты в случае атаки зомби. Тем более в последние дни костры, шум и возня в палаточном лагере отвлекали большую часть ходячих от заправочной станции. И вот теперь Джош пытался воскресить в памяти свои детские воспоминания об охоте на горе Брайар с дядей Верноном и вернуть былое чутье, вернуть былую сноровку Когда-то Джош был настоящим охотником, зорким, как сокол. Но теперь, с этим сломанным дробовиком, который годился разве что для охоты на белок, да с замерзшими пальцами… Как знать?

– Я волнуюсь за него, Джош, – сказала Лилли. – Он хороший человек, но у него проблемы.

– Как и у всех нас.

Джош через плечо взглянул на Лилли, которая аккуратно переступала через упавшие деревья, спускаясь с холма. Впервые с момента происшествия с Чадом Бингэмом она выглядела крепкой. Раны на ее лице залечились, синяки практически сошли. Отек вокруг глаза спал, она больше не хромала и не старалась перенести всю нагрузку на правую сторону.

– Он тебя хорошо подлатал, – отметил Джош.

– Да, я чувствую себя гораздо лучше.

Джош остановился у кромки ручья и подождал, пока подойдет Лилли, попутно заметив на утрамбованной глине следы, которые шли по дну русла.

– Похоже, тут прошел олень, – сказал он. – Думаю, если пойдем вдоль ручья, мы встретим какую-нибудь живность.

– Давай сначала передохнем.

– Как скажешь, – ответил Джош и подошел к ней ближе.

Лилли села на упавшее дерево, и Джош устроился рядом, положив свой дробовик на колени. Он вздохнул и почувствовал невероятное желание одной рукой обнять девушку. Что с ним было не так? Как же он среди всех этих ужасов оказался поражен такой щенячьей любовью?

– Мне нравится, как вы заботитесь друг о друге, – сказал он, глядя в землю. – Ты и старина Боб.

– Ну да… А ты заботишься обо всех нас.

– Жаль, я не смог лучше позаботиться о своей маме, – со вздохом произнес он.

Лилли взглянула на него:

– Ты никогда не рассказывал мне, что случилось.

Джош шумно втянул в себя воздух.

– Я уже говорил, что она много лет тяжело болела… Несколько раз я думал, что потеряю ее… Но она дожила до… – Он замолчал, и тоска захлестнула его, увлекла в свой водоворот, удивив его своей внезапностью.

– Ничего, Джош, если ты не хочешь… – поспешно вставила Лилли, заметив в его глазах боль.

Он слегка повел в воздухе своей огромной коричневой рукой и продолжил:

– Я не прочь рассказать тебе, что случилось. Тогда я еще каждое утро старался ходить на работу, еще пытался зарабатывать. Это были первые дни Обращения, кусачих видели всего несколько раз. Я когда-нибудь говорил тебе, чем занимаюсь? Кто я по профессии?

– Ты говорил, что был поваром.

Джош кивнул:

– И довольно хорошим, если уж судить самому. – Он посмотрел на Лилли, и его голос смягчился. – Всегда хотел устроить тебе настоящий ужин. – Его глаза увлажнились. – Моя мама, мир ее праху, научила меня основам, научила меня готовить такой хлебный пудинг – пальчики оближешь.

Лилли улыбнулась ему, но затем ее улыбка пропала.

– Что случилось с твоей мамой, Джош?

Он некоторое время смотрел на снежную пыль, покрывшую прелые листья, собираясь с силами, чтобы рассказать все от начала и до конца.

– Мохаммед Али и рядом не стоял с моей мамой… Она была настоящим борцом, она годами стойко сражалась с этой болезнью. И была доброй при этом. Она была на редкость доброй. Лохматые собаки, бродяги – она всех пускала к себе, даже самых подозрительных типов, самых грубых попрошаек, бездомных… Это было неважно. Она приглашала их в дом, называла их «дорогими» и заваривала для них сладкий чай с кукурузными лепешками, а они потом воровали у нее или ввязывались в драку прямо у нее в гостиной.

– Похоже, она была святой, Джош.

Он пожал плечами:

– Скажу честно, для нас с сестрами такие условия жизни были не самыми подходящими. Мы часто переезжали, меняли школы и каждый день, приходя домой, обнаруживали, что там опять собралась толпа незнакомцев. Но я любил свою старушку.

– И я понимаю почему.

Джош с усилием сглотнул. Вот он и дошел до нее – до жуткой части, которая до сих пор преследовала его во сне. Он посмотрел на снег, лежавший на листьях.

– Все случилось в воскресенье. Я знал, что мама сдавала, что голова у нее больше не была ясной. Врач сказал, что наступала болезнь Альцгеймера. Тогда мертвецы уже стали беспокоить людей, но еще были тревожные сирены, предупреждения и всякое такое. Нашу улицу в тот день перекрыли. Когда я уходил на работу, мама просто сидела у окна и смотрела, как эти твари пролезают через кордоны и как ребята из спецназа разбираются с ними. Я даже не подумал ни о чем. Решил, что с ней все будет в порядке.

Он сделал паузу, но Лилли ничего не сказала. Им обоим было понятно, что ему необходимо было поделиться этим с другим человеком, иначе эти воспоминания так бы и глодали его.

– Я пытался позвонить ей в тот день. Линии, похоже, не работали. И я решил, что, раз новостей нет, значит, все в порядке. Кажется, я закончил тогда около половины шестого.

Сглотнув комок, вставший в горле, он почувствовал, что Лилли смотрит на него.

– Я как раз поворачивал на свою улицу… Показал ребятам на баррикаде паспорт и тут заметил, что на улице очень оживленно. Туда-сюда сновали спецназовцы. Прямо около моего дома. Я поехал туда. Они заорали, чтобы я проваливал к чертям, но я ответил, мол, полегче, я здесь живу. Меня пропустили. Я увидел, что входная дверь нашего дома открыта нараспашку. Повсюду были полицейские. А у некоторых в руках…

Джош запнулся. Вздохнув, он собрался и протер повлажневшие глаза.

– У некоторых в руках были – как они называются? – контейнеры для образцов? Для человеческих органов и всего такого? Я побежал наверх, перепрыгивая через ступеньку. Кажется, налетел на одного из полицейских. Добрался до двери нашей квартиры на втором этаже, а там – ребята в защитных костюмах загородили вход. Я оттолкнул их, вошел и увидел…

Почувствовав, как скорбь удушающими тисками сковала его горло, Джош остановился, чтобы перевести дух. По его щекам полились слезы.

– Джош, не нужно…

– Нет, все в порядке, я должен… Я увидел там… Я с порога понял, что произошло, в ту самую секунду, как заметил открытое окно и накрытый стол. Мама достала подаренные на свадьбу тарелки. Ты не представляешь, сколько было крови. Вся квартира была залита ею. – Он почувствовал, как срывается его голос, и продолжил наперекор слезам: – На полу было по меньшей мере шесть этих тварей. Спецназовцы, должно быть, уложили их. А от мамы… от мамы почти ничего не осталось. – Джош запнулся, сглотнул и поморщился от жуткой боли в груди. – На столе… лежали части ее тела. На хорошем фарфоре. Я видел… видел… ее пальцы, все до одного обглоданные… прямо около соусника. Останки были на стуле… Голова завалилась набок… Шея вспорота…

– Послушай… Джош, не нужно… Мне так жаль… Мне очень жаль.

Джош посмотрел на нее так, словно увидел ее лицо и глаза в новом свете, в едва уловимом снежном сиянии, далеко-далеко, будто во сне.

Из глаз Лилли Коул катились слезы. В их пелене она встретилась взглядом со здоровяком, и сердце ее екнуло. Ей захотелось обнять его, успокоить этого доброго гиганта, сжать его огромные плечи и сказать ему, что все будет хорошо. Она никогда не чувствовала такой близости к другому человеку, и это мучило ее. Она не заслуживала его дружбы, его верности, его защиты, его любви. Что она могла сказать? Твоя мама теперь в лучшем мире? Ей не хотелось оскорбить этот невероятно проникновенный момент глупым клише.

Она хотела было сказать что-то другое, но тут Джош заговорил снова, не отводя от нее глаз. Его голос звучал низко, опустошенно, поверженно:

– Она пригласила их на кукурузные лепешки с фасолью… Пустила их в дом… как лохматых псов… Такой уж она была. Она любила всех божьих тварей. – Джош осекся, и плечи его задрожали, а слезы стали падать с подбородка на куртку «Армии спасения». – Наверное, она и их называла «дорогими»… Прямо до того момента, как они съели ее.

Здоровяк уронил голову на грудь и испустил тревожный звук – отчасти всхлип, отчасти безумный смешок, – а слезы все струились по его широкому, словно высеченному в камне, коричневому лицу.

Лилли подвинулась ближе и, ничего не говоря, положила руку на плечо Джоша, а затем прикоснулась к его гигантским ладоням, которые сжимали лежавший у него на коленях дробовик. Он взглянул на нее, и на лице у него отразилось полное эмоциональное опустошение.

– Прости, я так… – едва слышно прошептал он.

– Ничего, Джош. Ничего. Я всегда буду рядом. Я теперь с тобой.

Он вскинул голову, вытер лицо и невесело улыбнулся:

– Видимо, да.

Она поцеловала его – быстро, но в губы, – и поцелуй этот был не просто дружеским, хоть и продлился всего пару секунд.

Джош выронил дробовик, обнял ее и поцеловал в ответ, позволив своим губам задержаться поверх ее губ. Лилли захлестнули противоречивые чувства. Она почувствовала, что парит на снежном ветру, но не смогла определить, что именно вскружило ее голову. Жалела ли она этого мужчину? Или снова манипулировала им? В поцелуе чувствовался привкус кофе, дыма и жвачки «Джуси Фрут». Холодные снежинки падали на ресницы Лилли, а тепло губ Джоша растапливало холод. Он столько сделал для нее. Она не раз была обязана ему жизнью. Она раскрыла свои губы, прижалась к нему грудью, и в этот момент он отстранился.

– Что не так?

Лилли посмотрела на него, ища его печальные карие глаза. Неужели она сделала что-то не так? Неужели пересекла черту?

– Ничего, куколка.

Он улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в щеку. Поцелуй был теплым, нежным, мягким и обещал, что за ним последуют еще.

– Время неподходящее, понимаешь… – сказал Джош и поднял дробовик. – Здесь небезопасно… Мне кажется, это неправильно.

Лилли не сразу поняла, что именно он назвал неправильным – лес или то, что произошло между ними.

– Прости, если я… – начала она.

Он нежно прикоснулся к ее губам.

– Я просто хочу, чтобы все было правильно… когда придет время.

Джош улыбнулся самой открытой, ясной и ласковой улыбкой, которую Лилли когда-либо видела. Она улыбнулась ему в ответ, и глаза ее заволокло пеленой. Кто бы мог подумать, что среди всей этой жути найдется настоящий джентльмен?

Лилли хотела было сказать что-то еще, но тут их внимание привлек резкий звук.

Сперва Джош услышал слабый стук копыт и отодвинул Лилли назад. Он поднял проржавевший ствол дробовика. Дробный звук нарастал, и Джош взвел курок.

Сначала он подумал, что все рассмотрел. С холма, срывая листья и ветки на своем пути, к берегу, прямо туда, где стояли Джош и Лилли, спускалась группа животных – их шерсть сливалась в единое пятно, и определить их вид было невозможно.

– Пригнись!

Джош толкнул Лилли за упавшее дерево, лежавшее у самой кромки русла.

– Что там? – Лилли скорчилась за прогнившим стволом.

– Ужин!

Подняв прицел к глазам, Джош навел дробовик на приближавшегося оленя и увидел перед собой небольшую группу ланей. Их пушистые уши стояли торчком, а глаза были размером с бильярдные шары. Но что-то остановило здоровяка, и он не выстрелил. Сердце понеслось галопом в его груди, и по коже пробежали мурашки: его настигло осознание.

– Джош, в чем дело?

Олень пронесся мимо Джоша, в панике ломая ветки и раскидывая камни из-под копыт.

Джош навел дробовик на темные тени, возникшие позади животных.

– Лилли, беги!

– Что? Нет! – Она вскочила из-за дерева, смотря на то, как олени убегали прочь по руслу реки. – Я тебя не оставлю!

– Перейди ручей! Я за тобой!

Джош снова посмотрел через прицел на спускавшиеся с холма фигуры, которые продирались через подлесок.

Лилли заметила стремительно приближавшуюся к ним толпу зомби. По меньшей мере двадцать ходячих ковыляли вниз, то и дело натыкаясь на деревья и друг на друга.

– Вот черт!

– БЕГИ!

Перебравшись через каменистое русло, Лилли скрылась в тени леса на противоположном берегу.

Джош попятился назад, по-прежнему держа на мушке первые ряды надвигавшегося на них стада.

И вдруг, в короткое мгновение перед самым выстрелом, Джош разглядел причудливые тела и наряды, странные выжженные лица и истрепанные практически до неузнаваемости костюмы и понял, что случилось с прежними владельцами огромного брошенного циркового шатра – несчастными артистами «Семейного цирка братьев Коул».