Ход с дамы пик Топильская Елена
— Конечно, сказал. Только там его нет.
— Ты что, успел проверить? — поразилась я.
— Успел. Я успел уже все его средства связи проверить. Мобильный молчит, у второго охранника тоже молчит, да у него и роуминга нет. v — Слушай, а как Конюшенко попал в охрану Антоничева? Он что, в Москву переехал? — поинтересовался Горчаков, которому еще не удалось вставить даже слова.
— Да он же пять лет назад перевелся в московский РУОП. — Андрей, как и все мы, по старой привычке называл Региональное управление по борьбе с организованной преступностью, пропуская букву «б». — А оттуда уволился и пристроился в администрацию президента.
— Ну, и как ему? — спросил Антон.
— Говорит, что тоскливо. В УРе было веселее.
— Да уж, — саркастически согласился Лешка.
— Андрей, — продолжала я теребить Синцова, — а он не сказал, как его шеф узнал о смерти дочери?
— Сказал он вот что: в ту субботу они были в Питере. А когда Антоничев приезжает в Питер, он с охраной не ездит, сам садится за руль, охранники сидят в гостинице. Он уехал из гостиницы полтретьего, один, вернулся около пяти, позвонил в Москву, при этом попросил охрану выйти из номера, а потом они поехали к зданию ГУВД, а оттуда — на место происшествия.
— Андрюша, а когда Антоничев прибыл в Питер в ту субботу? Конюшенко не сказал? — Меня начало слегка потряхивать — неужели разгадка где-то здесь? Я прямо кожей чувствовала, что это имеет отношение к убийствам.
— Антоничев давно уже имеет обыкновение приезжать в Питер на выходные. За исключением тех периодов, когда он за границей или выполняет какие-то поручения президента, он каждую пятницу выезжал сюда с таким расчетом, чтобы прибыть часам к десяти вечера. И уходил куда-то на ночь. Куда, Конюшенко не знает.
— Ребята! — журналист посерьезнел. — А вдруг Антоничев и есть тот самый маньяк?
— А что? — кивнул Горчаков с важным видом. — Поэтому и мочит по субботам, что у него выходной.
— Не получается, — с сожалением сказал Синцов. — Я тоже сразу об этом подумал. Женщин же не ночью мочат. А к утру Антоничев появлялся. И спал как раз до трех.
— А потом? — спросила я, благоразумно умалчивая пока о моем видении событий — о том, что организатору вовсе не обязательно присутствовать при самом убийстве. Его дело — организовать и проконтролировать исполнение.
— А потом? Потом он опять куда-то уходил, — поведал Андрей. — А что, ты думаешь, ходил проверять исполнение?..
Я чертыхнулась про себя. Мысли он, что ли, читает?
— Ничего я пока не думаю. А кого же тогда он заказал?
— Себя, что ли? — Синцов усмехнулся.
— Андрей… Еще хотела спросить… Ты не интересовался жильцами дома, где был обнаружен труп Жени Черкасовой?
Андрей присел на стул перед моим рабочим местом, вытащил сигарету, но под моим укоризненным взглядом спрятал ее обратно.
— Установочки я сделал. Ну, теток с первого этажа и инвалида я сразу отбросил. А на двух мужиков со второго этажа ничего особенного не получил. Зацепиться не за что. Можно, я закурю?
— Андрюшенька, покури в коридорчике, а?
Он странно покосился на меня, вздохнул и снова убрал извлеченную было из кармана сигарету. Потом обвел взглядом меня, Лешку и журналиста:
— Девятый час, вы домой собираетесь?
— А ты? — спросила я.
— А я вас отвезу.
— Я тоже на машине, — вмешался журналист. — Отвези Горчакова, чтобы тебе по городу не колесить, а я Марию Сергеевну.
— Давай наоборот, друг, — мрачно сказал Синцов, — ты отвези следователя Горчакова, а я Машу. Нам еще пошептаться надо.
Лешка одарил меня чрезвычайно выразительным взглядом. Я лично прочитала в нем и ревнивое недоумение — что за секреты от друзей, тем более работающих по одному делу, и легкую подначку — мол, давай-давай, еще Синцова охмури…
— Хорошо, — согласился журналист, ничем не выдав своего разочарования, если он, конечно, был разочарован. И мы стали собираться по домам.
Выйдя из прокуратуры, Лешка был просто раздавлен морально, увидев, в какой колымаге ему предстоит добираться до дома. Но все ж не на метро. Мы обсудили планы на завтра. Синцов заявил, что спать ему, похоже, не придется, поскольку он не теряет надежды выцепить где-нибудь Антониче-ва. Так что желающие могут круглосуточно искать его в кабинете или по пейджеру. Я собиралась к десяти подтянуться в дежурную часть ГУВД и сидеть там, тупо ожидая сообщения об очередном женском трупе. Синцов, судя по всему, намеревался провести день там же, только ожидая сообщения о трупе потрошителя женщин. Горчаков сказал, что он будет на телефоне и, если что, тут же примчится. Журналист немного посоображал и сказал, что в три часа ему надо быть в редакции, а потом он подъедет в ГУВД и будет скрашивать наше ожидание. Определившись, мы разошлись по машинам и тронулись. Вернее, Синцов тронул машину, а я помахала горемыкам в журналистской колымаге, минуя их с ветерком. Судя по всему, Лешке не суждено было быстро добраться до дому.
— Говори, — предложила я, когда мы отъехали на приличное расстояние от прокуратуры.
— Ты о чем? — Синцов сосредоточенно следил за дорогой. Я вдруг подумала, что со мной он совсем не такой, каким бывает, например, с Лешкой Горчаковым или с коллегами-операми. Интересно было бы познакомить его с моей подругой Региной; как бы он себя вел с ней, учитывая, что он такой бирюк, а Регина первым делом начинает обольщать еле знакомых мужчин и только потом задумывается, а нужны ли они ей? Просто делает это по инерции, только чтобы форму не терять.
— Ну, ты же сказал, что хочешь со мной о чем-то поговорить?
— А-а, — протянул он, не отвлекаясь от дороги. — Ну не ехать же тебе было на этом журналистском драндулете. Мой-то, конечно, тоже не «мерседес», но я хоть буду за тебя спокоен.
Ничего не понимаю, подумала я. Регина бы, конечно, расценила это, как десять знаков внимания. А я?
— Я там попросил, чтобы Стеценко поставили на завтра дежурить по городу, — небрежно объявил мне Андрей, опять-таки на меня не глядя.
— А зачем? — я удивилась.
— Думал, тебе будет приятно.
— Вот как? Лучше бы меня сначала спросил.
— Ладно, не злись, я просто решил, пусть будет нормальный эксперт, в теме. Он же там кого-то вскрывал по серии…
— А чего ж тогда не Панова и не Крольчевского попросил? — Я была раздосадована, но главным образом, из-за того, что не могу понять, хочу ли я, чтобы завтра дежурил Сашка?
Синцов пожал плечами и улыбнулся в сторону. Каким-то загадочным образом, не глядя на меня, он улавливал все нюансы моего настроения, и что меня больше всего поражало — угадывал то, чего я не говорила. Но ведь даже и на лицо мое, где эти нюансы могли отражаться, гад, не смотрел…
— Зайдешь? — спросила я, когда мы подъехали к моему дому.
Андрей не успел ответить, как нам призывно бибикнула стоявшая перед подъездом машина. Из нее вышла Регина собственной персоной, как всегда, шикарная, и постучала разукрашенным накладным ногтем в стекло синцовской машины.
— Кто это? — тихо спросил Андрей.
— Это моя подруга, Регина. Ты разве ее не знаешь?
— Не знаю. А что она тут делает?
— Наверное, меня ждет. Ну что, пошли, могу тебя даже покормить…
Но не тут-то было. Андрей высадил меня из машины, помахал мне рукой и ретировался с бешеной скоростью, только брызги из-под колес сверкнули.
— Привет, — сказала Регина. — Дозвониться до тебя невозможно; я-то думаю, что ты работаешь в поте лица, а ты с кавалерами на машинах раскатываешь.
— Да опер меня до дому подвез, — вяло оправдывалась я, зная, что Регина мне все равно не поверит. Ей приятнее верить в то, что между мужчинами и женщинами существуют исключительно любовные, а не служебные отношения.
— Машина, конечно, у него паршивенькая, а в целом парень хоть куда.
— Когда ж ты его рассмотрела?
— Чего рассматривать. Сразу видно — джигит!
Пока мы поднимались ко мне домой, Регина объяснила, что соскучилась, решила на меня посмотреть, встряхнуть меня немножко, а то я со своей работой света белого не вижу. Я поняла, что у Регины сорвалось свидание, поскольку она была особенно, по сравнению с буднями, принаряжена, и пахла свежайшим парфюмом, и возбуждена была сверх меры, значит, чтобы не пропадал зря вечер и чтобы было куда выплеснуть эмоции, она решила уделить внимание несчастной, затюканной подружке. Когда мы с Региной учились в школе, в одном классе, мне очень нравилась такая философская песенка:
Ой, не дружите вы, девчоночки,
С подругою-красавицей,
А то цветы весенние
Все ей одной достанутся.
Хоть вы умом и добротой
Подругу превосходите,
Но у нее все ладится,
А вы печальной ходите…
Мне все время казалось, что это про меня…
На кухне Регина сразу прошла к холодильнику, порылась в нем и вытащила на свет Божий остатки «Киндзмараули»:
— И это все? Я развела руки.
Регина достала бокал, вылила туда содержимое бутылки до капельки, и, пригубив, спросила:
— А ты-то будешь?
Естественно, я отказалась, еле сдерживая улыбку. Регина жалостливо посмотрела на меня и, закурив сигарету (хоть у меня и не курят, но Регина никогда и не спрашивала разрешения), принялась учить меня жить.
— Вот скажи мне, — говорила она, затягиваясь так красиво, что мне тут же захотелось научиться курить, чтобы соблазнять всех окружающих мужиков. — Вот скажи мне, только честно: ты знаешь, что все мужики — дерьмо?
— Знаю, — нерешительно ответила я.
— Ты уверена, что следующий мужик будет лучше, чем Сашка?
— Нет, конечно, — вот это я заявила вполне уверенно.
— Значит, надо соглашаться на Сашку. Позвони ему и скажи, что ты согласна терпеть его со всеми его недостатками.
— То есть, чтобы все было, как раньше? — уточнила я.
— Ну да.
— А я не хочу, чтобы все было, как раньше.
— Здрасьте! А чего ты хочешь? — Она от удивления даже пепел уронила с сигареты на диван.
— А я не знаю, чего я хочу. Но так, как было, не хочу.
— Хорошо. — Регина поудобнее подобрала ноги и заговорила с интонацией учительницы младших классов: — Может, ты хочешь мужика, который будет возвращаться с работы в шесть часов, забивать «козла» и сам класть кафель в ванной, а по воскресеньям ходить за картошкой?
— Теоретически — да. А практически — это скучно. Кроме того, я сама не всегда возвращаюсь с работы в шесть часов.
— Естественно. Значит, ты хочешь мужика, который будет приходить домой в шесть часов, ходить за картошкой, но при этом носить пистолет и сидеть в засадах в свободное от мытья полов время?
— Регина, я прекрасно понимаю, что такое невозможно.
— Значит, классический муж тебя не устраивает?
— Не устраивает, поскольку мне до классической жены далеко.
— Тогда Сашка должен тебе идеально подходить.
— Понимаешь, в принципе, он мне подходит идеально. Только я на него злюсь за то, что он не борется за меня, разошлись мы — и как будто так и надо.
— Может, он стесняется, — предположила Регина. — Позови его сама.
— Ну вот еще. А потом, меня раздражает, что они так все носятся со своей работой… Вот смотри — я работаю следователем, воспитываю ребенка (плохо или хорошо, это уже другой вопрос), хожу по магазинам, стираю и убираю, готовлю, и еще бываю в театрах и посещаю музеи. А они? «Я работаю» — и все тут.
— Понятно, — как опытный психоаналитик, прокомментировала Регина, — относиться к ним с уважением ты уже не можешь. Это серьезно.
— Есть еще один момент: я уже привыкла жить одна, без мужчины. Мне уже трудно представить, как он сюда вернется и будет тут все время.
Регина задумалась:
— Тогда у тебя остался один выход.
— Интересно, какой?
— Анализ показывает, что муж как таковой тебе не нужен. Ты в состоянии обеспечить себя сама. Работаешь ты не меньше, а то и больше всех твоих знакомых мужиков вместе взятых.
— Так. И что же?
— А то, что мужчина может быть использован в одном из трех качеств: муж, любовник и возлюбленный. Мы уже установили, что муж тебе не нужен.
— Ну-у… — не стала я ни отрицать этого, ни соглашаться.
— С возлюбленным много мороки по причине душевной зависимости.
— Согласна.
— Значит, все, что тебе нужно — это мужчина как любовник, без изнуряющей душевной зависимости.
— Ну и?..
— Значит, надо использовать мужиков так же, как они используют нас.
— То есть?
— Ну есть какой-нибудь мужик, который тебе не противен?
Я задумалась:
— Пожалуй, есть.
Я мысленно перебрала мужчин, с которыми меня сводила судьба; вспомнила Синцова — уж он-то не вызывал у меня никакой аллергии, и при определенном стечении обстоятельств, почему бы нет?.. В общем, я не отвергала такой возможности. Журналист, в принципе, тоже не вызывал аллергии…
— Значит, надо соблазнять его и использовать строго по назначению. Встреча в удобное тебе время и удобном для тебя месте, никаких разговоров о чувствах, пресекать их в самом корне, качественный секс — и по домам. Главное, не допускать, чтобы он к тебе в душу залез. Никаких вопросов на тему: «Как ты ко мне относишься?» ни он тебе, ни ты ему.
Я поежилась:
— Знаешь, как-то это все… Я так не смогу.
— Ну и дура. — Регина опять потрясающе красиво затянулась. — Посмотри вокруг — да девяносто процентов мужиков именно так нас, дур, и используют. А мы еще и благодарны.
— Все так, Регина. Ты права на сто двадцать процентов. Но я так не смогу.
Регина посмотрела на меня, как на инвалида:
— Понятно. Скажи-ка мне, подруга, ты спишь на какой стороне кровати?
Я добросовестно задумалась, после чего призналась, что на правой.
— А какое это имеет значение?
— На какой стороне ты спишь? Никакого. Имеет значение то, что ты вообще спишь не посреди кровати, а притуливаешься сбоку. Значит, психологически ты еще не готова спать одна.
После ухода Регины, притулившись на правой стороне кровати, как будто освобождая место рядом с собой для кого-то (для кого?), я с тоской думала о глобальной правоте ее слов. Мне было непонятно, как Сашка, в принципе, достаточно пылкий мужчина, во всяком случае — не импотент, так долго воздерживается от сексуальных утех, и ничего. И когда мы встречаемся, даже не пытается поцеловать меня да просто дотронуться. Это ненормально. И объяснений этому может быть только два: либо у него, вопреки его заявлениям, все-таки кто-то есть, либо прав журналист, и Сашка сам хотел порвать со мной.
Я надеялась, что если Синцов установит местонахождение Антоничева, то это внесет коррективы в наши завтрашние планы, и он мне позвонит. Но до часу ночи звонков не было, и я уже начала дремать. Внезапно телефон зазвонил, и я спросонья приняла его за будильник. Звонил Горчаков, чтобы спросить, у меня ли его дружок.
— Какой дружок? — не поняла я.
— Которого ты охмуряешь. Ну, Андрюха.
— С чего бы это?
— Как это с чего? Он что, просто так тебя умыкнул, как ястреб? Я все видел. Журналист остался с носом.
— Должна тебя разочаровать, родной, твой дружок не оправдал твоего высокого доверия и слинял у ворот моего дома.
— Та-ак, — разочарованно вздохнул Лешка. — Ни на кого нельзя понадеяться…
— Послушай, родной, я что-то не поняла, ты за белых или за красных? Еще вчера мне Сашку сватал, а теперь за Синцова агитируешь?
— Я жертвую счастьем своих друзей ради твоего счастья, дуреха, — важно сказал Лешка, и я прыснула.
— Чужим-то счастьем чего ж не пожертвовать…
После этого разговора с Лешкой я так расчувствовалась, что готова была позвонить либо Андрею, либо Сашке. Может, и правда плюнуть на Сашку, раз даже посторонние люди говорят, что он хотел со мной расстаться… Вот и Горчаков уже пытается свести меня с Синцовым. Неспроста это. Все, решено. Охмуряю Синцова… Но я прекрасно знала, что утром все это покажется мне ерундой, и я буду вести себя по-прежнему. К тому же утром будет суббота и мне будет не до личных переживаний. Кого-то завтра убьют, а я приеду осматривать труп.
Встретив меня утром в дежурной части, Синцов нагнулся и поцеловал мне руку. Я смутилась окончательно. И так уже, после Лешкиных инсинуаций, я не знала, как себя вести с Синцовым, потому что у меня есть такая дурацкая особенность, еще со школьных лет: в отличие от моих подружек, за честь считавших поморочить голову мужчине, я всегда искренне жалела тех, кто в меня влюблялся. Отчасти потому, что в меня влюблялись те, кто мне как раз активно не нравился, и я жалела их из-за отсутствия шансов, а потом это уже вошло в привычку.
Но Синцов продолжал сбивать меня с толку и повел пить чай в комнату дежурных экспертов. А там уже был наготове Александр Стеценко. Наготове и во всеоружии: холодно поздоровался со мной, и радушно — с Андреем, налил чай и замолчал, предоставив мне возможность развлекать их обоих. Но я тоже решила молчать, поэтому субботнее чаепитие получилось куда как веселым.
Однако через полчаса, не в силах больше молчать, я завела разговор о фауне трупа, охотно поддержанный доктором Стеценко и оперуполномоченным Синцовым. И это быстро растопило лед; через пять минут мы уже с хохотом вспоминали, как летом собирали фауну с покрывала, в которое был завернут очень несвежий труп из подвала. Там явно был принципиальным вопрос о времени убийства, а исследование личинок мух и взрослых особей, собранных с трупа или его ложа, могло дать представление о точном времени наступления смерти личинки развиваются по строго определенному циклу, поэтому существует целая наука — судебная энтомология, призванная отвечать на вопросы, интересующие следствие, путем изучения насекомых, забравшихся на некогда живое тело.
Мы стали давиться от хохота, перебивая друг друга и вспоминая, как мы со Стеценко развернули труп и вышли во двор с покрывалом, усеянным опарышами. Я, конечно, что-то такое проходила в университете, но это было давно, и я решила обратиться за консультацией к нашему старенькому университетскому профессору судебной медицины. Мы позвонили ему, и он охотно дал нам подробнейшие рекомендации о том, как надо консервировать энтомофауну трупа. Оказывается, собрать опарышей, мушиные яйца и мух с трупа — это еще полдела, главное — их грамотно сохранить. Поэтому часть живой фауны надо отсадить в банку, куда бросить кусочек мяса, чтобы им было что жрать, а остальных требуется уморить: либо сварить (представляете себе такой супчик из опарышей?), либо опустить в спирт или водку, заспиртовать.
Получив ценные указания, я одного опера послала в ближайший магазин выклянчить кусочек мяса размером с ноготь — больше опарышам было не надо. А второго послала за водкой. А сама стала с тоской разглядывать то, что мне предстояло соскребать в разные баночки, уже заботливо выставленные в рядок на асфальте. Вид опарышей вызывал у меня внутренние судороги, но работа есть работа. Через некоторое время появился первый опер, посланный в магазин за кормом для опарышей. В руках он с трудом удерживал шмат парного мяса килограммов на пять.
— Что это? — с ужасом спросила я.
— Что-что, — прохрипел он, сгибаясь под тяжестью куска. — Я пришел в магазин, предъявил удостоверение и сказал, что для следственного действия нужен кусок мяса. Ну, мне и отрезали.
— Нам хватит вот такого кусочка, — я показала ему кончик пальца, — а что с этим делать?!
— А вам что, мясо, что ли, не нужно? — резонно заметил опер. — Да еще и на халяву…
Следом пришел другой ходок по магазинам с тремя бутылками водки. Я даже спрашивать ничего не стала, предполагая, как было дело: он тоже предъявил удостоверение и сказал, что для следственного действия нужна водка, а его спросили, какая. Поскольку в магазине был выбор, а он растерялся, то на всякий случай взял весь ассортимент.
Опера радостно переглядывались, предвкушая халявные шашлычки с выпивкой на природе, и всячески благословляли основателей такой замечательной науки, как судебная энтомология, но я быстро остудила их, предложив собирать опарышей и складывать их в банку, сортируя по размерам. Опарыши извивались, но опера ловко управлялись с ними, изредка спрашивая, куда класть того или иного.
Вдруг один из оперов спросил, брать ли жука, тоже обнаружившегося на трупном покрывале. Освежив в памяти свои скудные познания в судебной энтомологии и цосоветовавшись с судебно-медицинским экспертом Стеценко, я приняла решение — брать, поскольку энтомофауна трупа должна быть исчерпывающе представлена всеми обнаруженными на трупе видами насекомых. И опер бросил жука в банку с особо крупными опарышами, где жук почувствовал себя просто в своей тарелке и стал как-то недобро суетиться.
Тут я засомневалась, а правильно ли мы все делаем, и пошла звонить профессору. Профессор подтвердил, что брать надо всех, и спросил, как выглядит этот жук — как половинка пуговицы? Я ответила утвердительно, и профессор особо отметил, что его ни в коем случае нельзя сажать вместе с опарышами — он их ест. То-то жук там распоясался, подумала я и пошла спасать опарышей. Но оказалось, что посадить жука в одну банку с опарышами было просто, а вот извлечь его оттуда… Вылезать он не хотел категорически, еще бы — покидать такое количество жратвы! Наконец опера в энтомологическом раже просто опрокинули банку, и жук сбежал.
Прошло несколько часов, пока мы собрали, рассортировали и законсервировали опарышей. Но судебно-энтомологический эксперимент не удался, так как баночка с заспиртованными опарышами, неосторожно оставленная на окне в РУВД, бесследно исчезла; и я даже боялась спрашивать, куда она делась…
В общем, вспомнив эту историю, мы пришли к выводу, что при взгляде на нашу деятельность со стороны, мы не производили впечатления нормальных людей. А я еще подумала, что если бы об этом знал мой Гошка, то жаба появилась бы у нас в доме гораздо раньше, и я бы кормила ее зоофобусами, как миленькая…
Вернулся с дорожно-транспортного происшествия эксперт Панов, а мы все сидели в экспертной дежурке, и мне очень не хотелось уходить оттуда, несмотря на то, что Саша вел себя со мной так, как вел бы со всеми другими следователями, никоим образом не обнаруживая, что когда-то мы были близки, жили вместе и что я до сих пор его любимая женщина, в чем меня уверяют все подряд. Допивая третью кружку чая, я начала злиться на показное безразличие Стеценко, отчетливо понимая, что ровно половина этой злости — не на бедного Сашку, а на маньяка, который уже, похоже, вышел на свою кровавую охоту и выслеживает жертву, и вот-вот убьет ее….
Когда я спросила Синцова, удалось ли найти Антоничева, он только отрицательно покачал головой, не вдаваясь в подробности. Но по тому, что он постоянно бегал к телефону и решал какие-то оперативно-розыскные проблемы, я поняла, что поиски идут полным ходом. Дежурная часть заверила меня в том, что на патрулирование брошены все высвобожденные силы, но результатов пока нет. А стрелка часов неумолимо двигалась к трем, и в груди у меня все холодело и холодело…
Мы уже раза три всем дружным составом сходили в дежурку, куда нас призывали в связи с обнаружением разных трупов в квартирах, банях и сараях, но эти находки нас не устраивали, и мы, вздыхая, возвращались к экспертам и снова погружались в свое нервное ожидание.
Панов включил телевизор, и мы все уставились в доброе лицо теледиктора, который рассказывал о задержании в американских территориальных водах российского судна, на борту которого береговой охраной было обнаружено беспрецедентное количество героина — тринадцать тонн. Такого история нарко-мафии еще не знала.
— Предлагаю версию для наших рыбаков, — тут же сказал Синцов, — даже две: либо этот наркотик трое наших моряков везли для собственного употребления, что ненаказуемо, либо все тринадцать тонн подбросила местная полиция в целях провокации.
Мы нервно рассмеялись, но синцовский юмор оценили. Все сбытчики наркотиков при задержании уверяют, что героин или гашиш им подбросили…
Сюжет про наркотики кончился; нам рассказали спортивные новости, потом сообщили про погоду на завтра, и на экране появился циферблат. Стрелки на нем показывали почти три часа, и все мы с замиранием сердца следили, как секундная стрелка довершает свой круг по циферблату. И когда она, зараза, доползла, и циферблат сменился картинкой с пейзажем, музыка, сопровождавшая эту метаморфозу, была заглушена громким голосом дежурного по главку, раздавшимся из динамика:
— Следователь Швецова, прошу зайти в дежурную часть…
Конечно, мы ринулись туда всем кагалом. Я протиснулась к пульту, и оперативный дежурный подвинул ко мне карточку, на которой были записаны поступившие сведения.
— В Петроградском районе, в парадной, обнаружен труп женщины с множественными ножевыми ранениями груди и спины.
— Когда?
— Только-только. Труп теплый. Даже «скорая» еще едет. Мария Сергеевна, машина для вас на стоянке, — он назвал номер машины и объявил в динамик, чтобы водитель занял свое место в экипаже. Панов и Стеценко, посовещавшись, объявили, что они поедут вместе, и дежурный кивнул.
— Ладно, если что, я одного из вас оттуда дерну.
С Синцовым мы не обменялись ни единым словом, ни в дежурке, ни по дороге на место происшествия. Только когда мы вылезали из машины, остановившейся у нужного нам дома, я не удержалась и тихо сказала:
— Далековато от улицы Озерной…
Синцов только качнул головой.
У входа в парадную нас ждало почти все местное милицейское начальство. На начальнике МОБ[1], отвечающем за работу патрульно-постовой службы, лица не было. В свете приказа о патрулировании по территории, для профилактики тяжких преступлений, он уже прикидывал, какие кары упадут на его седую голову и, наверное, мысленно подыскивал себе место.
— Кто? — спросила я на ходу. — Установлена?
— Нет, — покачал головой местный начальник уголовного розыска. — В этом доме не живет.
— Молодая? — спросил Панов, протискиваясь в парадную мимо крупных людей в шинелях.
— Сейчас увидите, — пообещал начальник РУВД. — Девушка крепенькая, на вид лет тридцать. Похоже, что спортсменка.. Документов при ней нет, но мы особо не шарили, уж вы осмотрите по всем правилам. Съемку уже сделали.
Мы наконец прорвались в парадную, и нашим взорам открылась не самая приятная картина. На полу, ничком, лежала рослая женщина в распахнутой шубе, с разметавшимися каштановыми кудрями. Повернутое в сторону лицо было залито кровью, но и сквозь мазки крови было видно, что женщина сильно накрашена. Из-под нее растекалась лужа темно-красной жидкости. Осторожно ступая, чтобы не вляпаться в кровавую лужу, Стеценко подошел к потерпевшей и перевернул ее. Откинутая рука жертвы шлепнулась об изразцовый пол парадной, глухо стукнула повернувшаяся голова, и мне стало не по себе. Я подошла и наклонилась, заглянув в остекленевшие ярко-голубые глаза. Труп действительно был еще теплый. Под распахнутой шубой, искусственной, но хорошего качества, на ней были надеты джинсы и клетчатая ковбойка, на ногах грубые ботинки. Рядом с телом не было ни сумки, ни даже какого-нибудь полиэтиленового пакета.
— Свидетели есть? — обернулась я к милицейским начальникам, которые безмолвно стояли за нашими спинами, и они все дружно покачали головами — нет свидетелей.
Я окинула взглядом парадную и, пока Стеценко поудобнее пристраивался у тела, чтобы произвести необходимые манипуляции, вышла на улицу и внимательно осмотрела подходы к дому. Чего-то мне не хватало, но вот чего? Что-то сильно беспокоило меня в этом трупе, но я отнесла это свое беспокойство за счет нервного перенапряжения.
— Ты готова, Маша? — деловито спросил меня Стеценко, стоя на коленях перед убитой женщиной.
— Готова. — Я достала из папки бланк протокола, уже сколотый скрепками вместе с копиркой, присела на каменную балюстраду, с двух сторон опоясывающую лестницу, и начала писать. Понятые уже стояли рядом.
— Саша, может, ты сразу поедешь ее вскроешь? — спросила я Стеценко, и он, не оборачиваясь, кивнул. Конечно, случай особый, его отпустят с дежурства, а то придется ждать до понедельника. Мне некстати вспомнилась история про упавшего из окна алкаша, тело которого вечером в пятницу привезли в морг и запихали в холодильник, а утром в понедельник вскрыли и установили, что алкаш умер… от переохлаждения.
Не оборачиваясь, он кивнул. Я огляделась вокруг и прошлась по парадной. Что-то на этом месте происшествия мне не нравилось. Вернее, не так: чего-то на этом месте происшествия мне не хватало. А вот чего?
Подошел Панов, поставил свой чемодан рядом с трупом и зарядил шприц раствором пилокарпина. Стеценко к тому времени расстегнул ковбойку на животе трупа, где была повреждена ткань одежды, и обнажил три глубокие раны. Что-то его там насторожило, я поняла это по его напряженной позе. Он повернулся и поискал меня взглядом:
— Маша, посмотри, где ее ударили?
Я послушно отошла и стала осматривать вход в парадную. На поверхностный взгляд — ни брызг, ни потеков. Ни на дверях, ни на полу у входа.
Вернувшись к трупу, я сказала Саше, что крови при входе не вижу. В ответ он молча показал мне на потеки крови, спускающиеся от ран на животе аж до нижней кромки джинсов.
— Откуда она бежала?
— Может, натекло тут, во время борьбы? — предположил Панов. Он присел и показал нам руку женщины, всю в крови и порезах. — Самооборона. Она долго сопротивлялась.
— И никто ничего не видел и не слышал? — Я обвела недоверчивым взглядом присутствующих. Кто-то из местных работников милиции протянул мне рапорт постового, обнаружившего труп.
— Других материалов нет, обход только начали делать. Вы так быстро приехали… — оправдывался начальник РУВД.
Краем уха я услышала, как Стеценко говорит Боре Панову:
— Боря, возьми отпечатки с ладоней…
— На микрочастицы? — спросила я, присаживаясь рядом на корточки.
— И еще кое на что, — пробормотал Стеценко, доставая из кармана джинсов трупа три пистолетных патрона и протягивая их мне. Я достала из дежурной папки чистый конверт и подставила Сашке под руки.
— Круто, — охнул кто-то из руководства РУВД, стоявшего за моей спиной. — 9 миллиметров. «Макаров» или «стечкин»…
Панов ловко снял с ладоней трупа отпечатки на липкую ленту, сделал смывы и стал помогать Сашке расстегивать тугой пояс на джинсах трупа. Меня позвал начальник РУВД. Я выпрямилась и отошла с ним в сторонку, заметив краем глаза, что в парадную вошел бродивший где-то Синцов. Но начальник РУВД не успел ничего мне сказать: мы оба услышали со стороны, где копошились эксперты, какой-то непонятный возглас, потом еще один, и, как по команде, обернулись к трупу. Панов и Сте-ценко успели спустить с трупа джинсы, и возгласы их были вызваны именно этим. Мы с начальником РУВД невольно подались к ним, за нами подошел Синцов. Стоя на коленях перед трупом, доктор Стеценко поднял на меня изумленные глаза и сказал каким-то не своим голосом:
— Маша, это не женщина…
— А кто? — глупо спросила я. Более дурацкий вопрос придумать было трудно, но никто не засмеялся. Стеценко отодвинулся, и нашему взору открылся труп со спущенными штанами.
— Да это мужик! — рявкнул Панов и провел рукой по голове трупа. Роскошные каштановые кудри отделились от головы и легли в стороне, обнажив явно мужской череп с короткими волосами ежиком. Сейчас, когда парик был снят, яркая косметика на мужском лице стала раздражающе бросаться в глаза. Я оглядела труп. Теперь и руки трупа, раньше казавшиеся просто грубыми, стали выглядеть как типично мужские руки.
— Пожалуй, не так уж это далеко от Озерной улицы, — сказал мне на ухо подкравшийся Синцов. Я вздрогнула.
Из кармашка ковбойки трупа Панов достал одноразовый шприц в упаковке, показал присутствующим и аккуратно положил в конверт. И это осознанное действие привело меня в чувство. Я обернулась к начальнику РУВД.
— Срочно поднимите всех. Все ваше РУВД. Обойдите все парадные в вашем районе, начинайте. с ближних к месту происшествия, потом расширяйте круг. Только все, хорошо?
Начальник РУВД кивнул. Панов ободряюще сказал ему:
— Он с такими ранами на дальние дистанции бегать не мог. Где-то здесь рядом его пырнули, быстро найдете.
— Осмотрите дворы, мусорные контейнеры, — продолжала я. — Пусть ищут в парадных следы крови, возможно — следы борьбы, например, разбитые стекла. В парадных, во дворах, в пухто — пистолет. И нож. При обнаружении пусть ничего руками не хватают, ставят пост около найденного и срочно докладывают лично вам. А вы, соответственно, мне. ДПС пусть объедет все улицы и дворы, ищите машину… — Я обернулась к Синцову. — Андрей, скажи данные машины Антоничева. При обнаружении докладывать оперуполномоченному Синцову, — я показала на Андрея. — Откуда можно позвонить?
Начальник РУВД, уже начавший звонить по своему мобильнику в дежурную часть района, не отрываясь от дела, без звука подозвал начальника уголовного розыска, вытащил у него из кармана куртки мобильный телефон и протянул мне. Я кивком поблагодарила владельца телефона и набрала номер дежурной части главка.
— Это Швецова, — сказала я. — Я в Петроградском на трупе. Срочно сюда группу криминалистов с бумажными пакетами для упаковки одежды, предупредите их, что я назначу экспертизы, пусть сразу будут готовы забрать материал и провести исследования. Отпечатки с рук и одежду — на следы продуктов выстрела, следы микроналожений на одежде, исследование на наркотики. Вызовите спецтранспорт, отправить труп в морг. Свяжитесь с заведующим моргом, пусть организует вскрытие сегодня же. Через час труп можно забирать.