Крепость королей. Проклятие Пётч Оливер

Глава 10

Замок Блуа в долине Луары, Франция,

1 июня 1524 года от Рождества Христова

Король Франциск I смотрел на бледное, изможденное лицо супруги, над которым кружило несколько мух. Она едва дышала; король чувствовал запах гнилостных испарений, исходивших от ее истощенного тела. Ее величество королева Клод Французская никогда не отличалась красотой, хромала, имела скверные зубы и с детства была слаба здоровьем. Однако она приходилась дочерью королю Людовику XII. Лишь женившись на ней, Франциск, потомок побочной королевской линии, мог рассчитывать на трон. Ради такого со многим можно смириться, в том числе и с безобразной, крайне набожной супругой.

Но и это скоро останется в прошлом. Стоит надеяться…

Потупив взор, король достал украшенные золотом и бриллиантами четки и принялся одну за другой повторять молитвы. За его спиной стоял Йоханнес, давний исповедник Клод, тощий францисканец в рваной рясе. Франциск чувствовал, как этот фанатик едва ли не прожигал его взглядом.

– Она спит вот уже два дня, – пробормотал священник, когда молитвы наконец стихли. – Сочувствую, Ваше величество, но, думаю, ваша дражайшая супруга скоро покинет нас и душа ее вознесется на небеса. Еще пара недель, и страдания останутся позади.

Франциск мрачно кивнул, проворно перебирая четки. Как обычно, маленькие слоновой кости бусины требовались ему для расчетов. Каждая из них олицетворяла кампании, которые он мысленно разворачивал по разным уголкам страны уже который месяц. Этот изменник Карл де Бурбон, бывший герцог и командующий французскими войсками, заключил союз с кайзером. Они собрали новую армию для вторжения в Бургундию. Английский король Генрих VIII даже замыслил поход на Париж. А он, Франциск I, король Франции, вынужден разыгрывать тут скорбящего супруга! Одно только зловоние, пропитавшее эту комнату, сбивало с мысли… Он нетерпеливо сунул четки в карман бархатного камзола и поднялся во весь свой рост, превышающий шесть футов.

– Отворите окна, – приказал король трем знахарям, что толкались в дальней части комнаты. – Здесь воняет так, что дышать невозможно! Или вы хотите, чтобы моя жена задохнулась?

– Ваше величество, мы опасаемся, что сырой воздух с реки… – осторожно начал один из лекарей, но Франциск лишь отмахнулся.

– Вы уже который год с нею возитесь! – ответил он резко. – Кровопускания, пиявки, размолотые в пыль жабы и прочая чертовщина… И что это дало? Ничего! Только вы при этом собственные кошельки да животы набивали. А теперь отворяйте окна и убирайтесь все прочь! Быстро!

– Но духовное утешение… – заметил было францисканец.

– Вон, я сказал! Или я ваши головы над стенами выставлю! Вон!!!

Подданные спешно открыли окна и, раскланиваясь, удалились. Наконец-то король остался наедине со своей умирающей супругой. Он снова сел и понаблюдал за мухой. Свежий, прохладный воздух наполнил комнату.

– Клод, Клод, – пробормотал Франциск. – Немалый путь мы с тобою проделали бок о бок. Видел бы тебя теперь отец, этот упрямец… Он тоже не желал умирать и долго не пускал меня на трон.

Король улыбнулся при мысли о том, что много лет назад маленькую Клод едва не обручили с его злейшим противником, Карлом V. Слава богу, до этого не дошло, честолюбивая мать Франциска сумела это предотвратить. Иначе под властью юного Карла оказалась бы вся Европа.

А если не произойдет чуда, то так оно скоро и будет. Чудо…

Неожиданно Клод Французская открыла глаза, остекленелые и пустые, словно кукольные. С уголка ее рта потекла слюна, а из горла вырвался свистящий звук. В шелковой сорочке, на пуховых подушках и под балдахином, королева все же походила на помирающее животное.

Король с отвращением отшатнулся. Воистину, оставалось только надеяться, что эти страдания не затянутся. Его уже ужасала мысль о предстоящих похоронах, которые обойдутся ему в немыслимые суммы. При том, что сейчас все деньги шли на военные расходы и каждый су был на счету! Франциск всем телом чувствовал, что в ближайшие месяцы решится судьба Франции, и прежде всего его собственная.

Скорая смерть Клод словно предвещала новые сдвиги в предприятии, имевшем для короля едва ли не первостепенное значение. Практически каждый день он требовал от канцлера Дюпарта вестей из далекого Васгау. Но их агент так и не оправдал затраченных на него денег.

Чудо. Мне нужно чертово чудо…

В этот раз король обратил свои молитвы не к умирающей супруге, а к судьбе, избравшей с течением времени тот самый клочок земли, где-то по ту сторону Вогез.

Король перекрестился и быстрым шагом направился к выходу. А жирная муха между тем села на нос королевы.

Матис вытер пот со лба и взглянул на разбойничью крепость, что высилась перед ними на вершине холма. Они выдвинулись еще до рассвета, и его рубашка и камзол давно пропитались потом. По тенистой, размытой тропе крестьяне и ландскнехты шаг за шагом втаскивали в гору повозки и лафеты. И вот к полудню впереди наконец показалась цель их похода. Рамбург, несомненно, переживал не лучшие свои дни. Многие участки стен поросли мхом, время как следует потрудилось над зубьями башен. Но на стенах цитадели виднелись следы недавнего ремонта – свежий раствор и новая кладка.

– Наш барсук навел в норе порядок и забился в самый угол, – проворчал старый орудийщик Райхарт. – Нелегко будет выкурить его оттуда.

Матис и остальные солдаты опасливо осмотрелись по сторонам. Крепость располагалась на отроге, окруженном с трех сторон отвесными склонами. С северо-восточной стороны к соседнему холму пролегала плоская седловина. Стена здесь вздымалась самая мощная из всех, что доводилось видеть Матису. Чуть дальше другая стена окружала посад, и с запада к воротам поднималась наклонная платформа.

Перед Матисом раскинулась выжженная площадка, местами еще дымились кучи пепла. Ганс фон Вертинген расчистил всю вершину, лишив противника возможности подобраться к стенам под защитой кустарников и деревьев. На стене показалось несколько солдат фон Вертингена. Они приветствовали осаждающих непристойными жестами, а один оголил перед ними зад.

– Скоро им будет не до смеха! – проворчал Филипп фон Эрфенштайн, остановившись рядом с Матисом и Ульрихом Райхартом.

Несмотря на полуденный зной, рыцарь не снял тяжелых доспехов. Пот ручьями стекал по его лицу.

– Эй, Вертинген! – крикнул наместник. – Падаль ты трусливая! Выходи и сражайся, как мужчина!

Но в ответ слышались только насмешливые крики.

– Интересно, сколько в ней? – с сомнением спросил Ульрих. – Пятьдесят футов? Или все шестьдесят?

Эрфенштайн пожал плечами:

– Понятия не имею. В любом случае это самая высокая стена, что мне приходилось видеть. Будь у Трифельса такие стены, я бы хоть перед турками зад оголял.

– Зато у нас есть господин орудийщик, верно ведь?

Это раздался резкий голос Фридриха фон Шарфенека, стоявшего в сверкающем панцире среди ландскнехтов.

– Что скажешь, парень? – обратился он с улыбкой к Матису. – Сколько времени понадобится твоей пушке, чтобы прогрызть дыру в стене?

– Это… зависит от толщины стены, – нерешительно ответил Матис и с сомнением посмотрел на Толстушку Хедвиг, что покоилась на одной из телег.

– Тут уж я охотно тебя просвещу. – Фридрих фон Шарфенек вынул из ножен шпагу и со скучающим видом проверил остроту лезвия. – Толщина этих стен составляет ровно девять футов, высота – почти шестьдесят. Это самая высокая и толстая стена во всем Пфальце.

– Проклятье, и почему мы узнаем об этом только сейчас?! – вмешался Эрфенштайн. – Если вам, ваше сиятельство, столько известно об этой крепости, неплохо было бы поделиться этими знаниями с нами!

– И что бы от этого изменилось? – Шарфенек решительно вернул шпагу в ножны. – Может, ваш кудесник изготовил бы орудие больше этого? Поверьте мне, Эрфенштайн, этот стервятник фон Вертинген давно нам как кость в горле.

Он показал в сторону соседних холмов, над которыми угадывались башни крепости Нойшарфенек.

– Думаете, нам не хотелось разворошить это разбойничье логово? Думаете, я бы обратился к вам за помощью, если б мог справиться в одиночку? Все, о чем я говорил, остается в силе, Эрфенштайн. Вы помогаете мне со штурмом, а я помогаю вам восстановить права на Трифельс и собственную репутацию. В случае неудачи отправитесь обратно в дыру, из которой явились. В этом случае второе мое предложение теряет силу. Надеюсь, я понятно выразился?

– Вы… чванливый…

Лицо Эрфенштайна налилось кровью, рука вздрогнула. Казалось, он сейчас отвесит графу звонкую пощечину. Затем старый наместник глубоко вдохнул и взял себя в руки. Матис между тем задумался, что имел в виду Шарфенек под тем, вторым предложением. Быть может, были запланированы и другие походы, в которых ему придется участвовать в качестве орудийщика?

– Пусть это самая высокая и толстая стена в Пфальце, но будь я проклят, если у меня не лучший орудийщик Пфальца, – проворчал Эрфенштайн. – Вот увидите, мой Матис Черного Ганса вместе с крепостью в порошок сотрет.

Юный кузнец сглотнул, в очередной раз осознав, что в этом походе все надежды возлагались на него. Девять футов! Если Шарфенек не ошибся, то и Толстушки Хедвиг едва достанет, чтобы пробить в стене брешь. Поджав губы, Матис снова взглянул на укрепления.

– Стена, как я заметил, по бокам ниже, – проговорил он тихо, стараясь придать голосу уверенности.

– И то верно, – вмешался в разговор Ульрих Райхарт. – Мои лазутчики уже осмотрели местность. Правда, склон там чересчур крутой, тяжелых орудий не установить. Угол слишком высокий.

– А здесь нас перестреляют, как зайцев, черт подери! – прошипел Эрфенштайн. – Участок гол, как шлюхина жопа, легче самим тут же и зарезаться.

– Не перестреляют, если соорудить щиты из досок, за которыми можно укрыться, – задумчиво возразил Матис.

К нему постепенно вернулась былая уверенность, и мозг заработал полным ходом.

– Орудиями поменьше обозначим ложную атаку с другой стороны. А я займусь в это время большой пушкой, – пробормотал он. – И перед южной стеной расставим муляжи.

– Муляжи? – Фридрих фон Шарфенек насмешливо вскинул брови. – И Вертинген поведется на это? Не смеши меня!

– Я прочел об этом в книге, – невозмутимо ответил Матис. – «Беллифортис» Конрада Киезера, если вы слышали о таком. Возьмем толстые буковые стволы, их посеребренную кору издалека можно спутать с железом. А если мы поставим среди них несколько старых орудий, разложим ядра и канаты, так вообще неотличимо будет. Вертинген и не догадается, что мы не можем стрелять с покатого склона.

«По крайней мере, я на это надеюсь, – подумал он. – Вот только вам об этом знать ни к чему».

– «Беллифортис» Киезера? Прошу прощения, я и забыл, что вы умеете читать, – Шарфенек усмехнулся. – Что ж, если это единственная возможность, то можно и попробовать. Но я не стану отправлять своих людей в безнадежный бой только из-за того, что орудийщику недостает смелости.

– Можете постоять рядом, пока я буду заряжать Толстушку Хедвиг, – отпарировал с непроницаемым лицом Матис.

Граф собрался было с ответом, но вмешался Эрфенштайн.

– Довольно! – рявкнул он. – Войны выигрываются действиями, а не словами. Сделаем так, как говорит Матис. Я не сомневаюсь в этом парне. Так что давайте приниматься за работу.

Наместник посмотрел на юношу с надеждой, но при этом во взгляде его угадывалась и скрытая угроза. Затем он прорычал несколько приказов, и ландскнехты с крестьянами рассредоточились: кто-то – валить деревья, остальные – разгружать повозки. Матис стоял посреди этого гвалта и задумчиво смотрел на высокую стену. Сколько футов камня способна пробить Толстушка Хедвиг? Он надеялся, что на некоторых участках стена была слабее, чем выглядела. Зачастую при строительстве крепостей из крепкого камня стены возводили лишь снаружи и изнутри, а внутреннее пространство засыпали щебнем.

– Боитесь?

Матис обернулся. Позади него с улыбкой стоял Мельхиор фон Таннинген. Бард подкрался к нему совершенно бесшумно.

– Что же в этом плохого? – ответил юноша через некоторое время.

Мельхиор покачал головой:

– Ничего, даже наоборот. Только дурак ничего не боится. Страх не дает нам натворить глупостей. – он кивнул на тяжелую пушку, которую десяток ландскнехтов сгружали с повозки: – Как думаете, сможет ли эта громадина пробить стену?

Матис вздохнул:

– Если честно, то понятия не имею. Уж точно не с первого выстрела. Может, с пятого или шестого… Хотя возможно, что ее разнесет гораздо раньше. Тогда вам потребуется новый орудийщик.

– Впечатлен теми вашими словами, – сказал менестрель, оставив без внимания неуверенность Матиса. – В считаные мгновения вы приняли верные решения.

– Предстоит еще выяснить, насколько они верны.

Мельхиор фон Таннинген пожал плечами:

– Сомнения уместны. В балладах всегда поется о сомнениях великих полководцев.

Матис невольно рассмеялся:

– Великих полководцев! Вы забыли, что совсем недавно я был лишь жалким сыном оружейника. Эти места, может, и славятся своими винами, но отнюдь не полководцами.

– Скоро все может измениться. Вы разве не чувствуете напряжения в воздухе? – Мельхиор почти вплотную подступил к Матису. – Растущее недовольство крестьян, этот монах из Виттенберга[15] со своими мятежными речами, призывы к изменениям… Придет время, и миру вновь потребуются великие полководцы. В том числе и в Пфальце. Всего хорошего, мастер Виленбах.

С этими словами Мельхиор развернулся и зашагал к лесу. Матис тряхнул головой. Этот бард и в самом деле был странным малым. Когда он говорил, действительно казалось, что стоишь на поле битвы среди рыцарей и лучников. При том, что у него, орудийщика, были дела куда важнее!

Он поспешил к ландскнехтам, и общими усилиями, при помощи веревок и лебедок, они стащили тяжелое орудие с повозки. Теперь предстояло возвести платформу, соорудить щиты, определить угол наклона и заново замешать порох. Матис мрачно кивнул. Толстушка Хедвиг была его единственной надеждой, и он все сделает, лишь бы орудие показало себя во всей красе.

Агнес проспала до позднего утра, и разбудил ее тихий скрип перед дверью.

– Кто там? – пробормотала она заспанным голосом.

– Это я, Маргарета, – отозвалась камеристка. – Можно мне войти?

Не дожидаясь ответа, Маргарета вошла в комнату. Она снова надела красивое белое платье с меховой оторочкой, которое Агнес приметила еще на похоронах Мартина фон Хайдельсхайма. Волосы ее были аккуратно убраны, в них поблескивала серебряная заколка. Камеристка в ожидании уставилась на хозяйку.

– Чего тебе? – спросила Агнес.

– Просто… хотела спросить, нужна ли я вам сегодня. – Маргарета сделала книксен. – Если нет, то я бы сходила в Анвайлер.

– И с кем бы там встретилась? – с улыбкой спросила Агнес, села на кровати и потерла глаза.

Во взгляде камеристки читалось упрямство.

– Сегодня ярмарка, все равно кое-какие дела надо уладить.

– Кое-какие дела. Вот как…

Агнес потянулась, после чего приняла от Маргареты рубашку и брюки. Ей по-прежнему не давали покоя сон и ночная встреча с отцом Тристаном. Она до самого рассвета раздумывала, почему же монах ей солгал.

Что ему понадобилось на улице посреди ночи?

Агнес вспомнились крамольные записи в тайнике. Может, отец Тристан встречался с бродячими мятежниками, что собирались в лесах? Например, с Пастухом-Йокелем… Или это как-то связано с походом отца? При мысли о нем и о Матисе ее охватило беспокойство. Поэтому Агнес решила последовать совету монаха и отправиться с Парцифалем на прогулку. Ей хотелось немного отвлечься.

– Так можно мне в город?

Исполненный мольбы голос камеристки вырвал ее из раздумий. Маргарета нетерпеливо протянула ей кожаные ботинки. Агнес тряхнула головой и благосклонно взглянула на красивое платье служанки.

– Богатый, должно быть, у тебя ухажер, раз может покупать тебе такую красоту, – заметила она шутливо. – Это тот самый, что подарил тебе ожерелье на Пасху?

Не дождавшись ответа, девушка махнула рукой:

– Ладно, чего уж там. Для охоты дорогая одежка все равно не годится.

– Благородная дама не разъезжает по охотам, – ответила Маргарета холодно. – Она шьет и вышивает. И ждет своего возлюбленного.

Агнес взглянула на служанку и не в первый раз отметила, как та состарилась. Тощая и дряхлая, с глубокими морщинами в уголках рта – было в ее облике что-то жестокое. «Как старая дева, – подумала Агнес. – Ей в самом деле пора подыскать жениха. Не стоит вставать у нее на пути».

И тут она насторожилась.

Что еще за…

У Агнес перехватило дыхание. Серебряная заколка в волосах Маргареты показалась ей до боли знакомой.

– Откуда она у тебя? – спросила она резко, показывая на украшение.

Маргарета в страхе отступила на шаг.

– Это… это подарок.

– Подарок от твоего ухажера?

Камеристка упрямо кивнула; на тощей шее проступили красные пятна.

– И что он получил взамен? – допытывалась Агнес.

Служанка наморщила лоб, но дочь наместника чувствовала, что ее удивление наигранно.

– Что… что вы имеете в виду? – спросила она. – Боюсь, я не понимаю…

– Прекрасно понимаешь.

Агнес встала с кровати. Она всегда была чуть выше Маргареты и теперь гневно взирала на служанку сверху вниз. Та скорчилась под ее взглядом, точно червь.

– Я скажу тебе, как все было, – продолжала Агнес резким голосом. – Какой-то молодчик состроил тебе глазки, пригласил тебя выпить вина, дал денег на это платье… Но хотел получить кое-что взамен, ведь так? – Она ткнула в служанку пальцем: – Ты рассказала ему, когда Гюнтер и Себастьян поедут с податями в Нойкастелль! А потом рассказала ему, что за орудия изготавливает Матис!

– Да… как вы смеете предъявлять мне подобные обвинения?! – Маргарета уперлась спиной в стену и упрямо скрестила руки на груди. – Стыдно должно быть!

– Это тебе должно быть стыдно! – Агнес шагнула к ней и вырвала у нее из волос заколку. – Вот твои тридцать сребреников![16] Ты хоть знаешь, что это такое? Эта заколка принадлежала моей матери! Несколько недель назад отец отправил ее управляющему вместо денег. Потому что не хотел разорять крестьян!

В глазах Маргареты застыл невыразимый ужас. Она затряслась всем телом, скрещенные ранее на груди руки безвольно повисли вдоль туловища.

– Ты не могла этого знать, потому что никогда раньше ее не видела, – продолжала Агнес, багровея от злости. – Но я помню ее с самого детства. Твой ухажер всучил тебе заколку после ограбления. Вероятно, затем, чтобы ты и дальше снабжала его сведениями. Разве не так? Еще когда ты в этом платье появилась на похоронах Хайдельсхайма, я уже тогда заподозрила неладное. Ты… змея подколодная!

Маргарета сползла вдоль стены на пол и подняла руки к лицу, словно опасаясь ударов.

– Прошу вас, пожалуйста, не говорите вашему отцу! – взмолилась она. – Все… все было не так, как вы думаете! Я даже не знала, что это один из людей Вертингена. Он был хорошо одет, как порядочный ремесленник. И угощал меня вином, щедро угощал… Господи, чего я только не наболтала ему!

– И, несмотря на это, продолжала с ним встречаться и разболтала еще больше, – прошипела Агнес. – Уж после того, как люди Вертингена прознали о деньгах и убили нашего Себастьяна, ты могла бы догадаться!

Маргарета поникла окончательно, слова ее смешивались со слезами.

– Я… я не хотела принимать этого, – рыдала служанка. – Мне казалось, я нашла наконец мужчину, который вызволит меня из этой дыры. С которым я смогу сидеть перед очагом… в городском доме… с детишками на руках…

Маргарета продолжала всхлипывать. Агнес взирала на нее без всякого выражения.

– Я могла бы поверить, что ты действительно глупа до такой степени, – проговорила она наконец. – Я хотела бы в это поверить, хотя бы ради нашей старой дружбы. Но не могу. Мне кажется, в глубине души ты сознавала, что делаешь. Но думала только о себе.

– И что с того?

Маргарета неожиданно прекратила плакать, с упрямым выражением лица вытерла слезы и поднялась.

– Вы хоть понимаете, каково это, годами дожидаться здесь мужчину? Стареть в страхе, что однажды станет слишком поздно! Что рано или поздно сеньор выставит тебя вон и ты старухой сгинешь в лесах! Что вы знаете о настоящей жизни, госпожа? Верно говорит Пастух-Йокель: «Адам был пахарь, пряхой – Ева, где был король, где – королева?»

Последние слова Маргарета бросила, точно проклятие. Она расправила дорогое платье и, не сказав более ни слова, зашагала прочь. На мгновение Агнес показалось, что перед ней никакая не служанка, а настоящая госпожа. Затем хлопнула дверь, и она осталась одна.

Агнес опустилась на кровать и попыталась успокоиться. Ее по-прежнему трясло от злости. Маргарета была повинна в гибели Себастьяна, а в скором времени, возможно, и других людей – теперь, когда Черный Ганс прознал об орудиях Матиса… Но действительно ли она сделала это умышленно? Сможет ли Агнес рассказать отцу о предательстве Маргареты? Такие преступления карались страшной смертью. Изменников четвертовали, сажали на кол или бросали в кипящее масло. Как поступит отец? Агнес задумалась над последними словами камеристки и вспомнила всех крестьян, вынужденных из года в год бороться с голодом, морозами и произволом знати.

Что ты знаешь о настоящей жизни, госпожа?

Может, Маргарета права и она всего лишь избалованная девчонка, охотится с соколом и живет историями о рыцарях… Внезапно у нее пропало всякое желание отправляться с Парцифалем в лес. Агнес задумчиво уставилась в потолок. Там сердито гудело несколько пчел, тщетно пытаясь отыскать путь на свободу.

Лишь к вечеру следующего дня крестьяне и ландскнехты разгрузили повозки и установили на плато перед крепостью все необходимые приспособления. Больше всего времени заняла постройка больших щитов, за которыми следовало укрыть Толстушку Хедвиг и еще несколько орудий. Дело осложнялось тем, что люди Вертингена заставили все свободное пространство ловушками и волчьими ямами. Накануне кое-кто из крестьян уже напоролся на длинный, остро отточенный стержень. Теперь он лежал в лесу на постели из хвороста и громкими криками напоминал товарищам, что война – гнусное и жестокое ремесло.

Глядя на заделанные на скорую руку крепостные стены, Матис уже не сомневался, что Ганс фон Вертинген основательно подготовился к нападению. Должно быть, его кто-то предупредил. Филипп фон Эрфенштайн обещал вознаграждение тому, кто назовет ему имя предателя. Старый наместник то и дело осматривал проделанную работу, между тем как Фридрих фон Шарфенек большую часть времени проводил в тенистом шатре.

Когда солнце скрылось за верхушками деревьев, Ганс фон Вертинген впервые за это время показался на стене. Он был облачен в старомодный шлем и отполированный до блеска нагрудник. Матис прищурился. Черный Ганс стоял слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо. Но по низкому, насмешливому голосу было ясно, что рыцарь и не думал сдаваться.

– Эй, Эрфенштайн! – проревел он со стены. – Что за жалкое сборище ты сюда приволок? Ты всерьез решил, что этого хватит на мою крепость?

– Дело не в количестве солдат, а в их мужестве! – огрызнулся Эрфенштайн. – Рядом с тобой же я вижу лишь горстку мерзавцев! – Его голос далеко разносился над выжженным плато.

– А у тебя-то? Трусливые крестьяне да наемные ландскнехты, ха! Да плевал я на вас!

Приспешники Вертингена рассмеялись. Матис насчитал рядом с ним полдюжины человек, вооруженных арбалетами и длинными луками. Кроме того, из некоторых бойниц торчали стволы. Вероятно, у Вертингена тоже имелось несколько аркебуз.

– И если ты думаешь впечатлить меня своим фейерверком, то уясни вот что, – хвастливо продолжал Черный Ганс. – Эти стены такие толстые, что даже от твоей громадной пушки не будет толку, не говоря уже о жалких аркебузах!

Матис выругался вполголоса. Вертинген был хорошо осведомлен об их вооружении. Тем большее значение обретал момент внезапности. Как и задумывалось, ландскнехты расположили несколько бревен на покатом южном склоне. Одно из них было размером с Толстушку Хедвиг. Учитывая пушечные ядра, два фальконета и всевозможную оснастку, создавалось впечатление, что главный удар будет нанесен именно с этой стороны. А на площадке перед северной стеной стояла пара высоких щитов, за которыми, как могло показаться, укрывалось лишь несколько арбалетчиков. Черный Ганс даже не предполагал, что именно здесь ждала своего часа Толстушка Хедвиг.

Тут из шатра показался Фридрих фон Шарфенек. Он с любопытством взглянул на горстку защитников.

– Раньше их просто заморили бы голодом, как собак, – проворчал граф, обращаясь к Эрфенштайну. – Но у меня нет на это времени. Так когда же мы начнем штурм?

Наместник перевел взгляд на Матиса. У того замерло сердце. Похоже, теперь все зависело от него.

– С приготовлениями почти закончили, – ответил кузнец ровным голосом. – Лучше переждать еще ночь и ударить с первыми лучами. Света будет достаточно, а эти, может, еще не проспятся.

Он повернулся к Шарфенеку:

– Пусть кто-то из ваших людей останется с крестьянами у муляжей и устроит фейерверк. А мы с Ульрихом в это время займемся Толстушкой Хедвиг. Остальные ландскнехты атакуют ворота с западной стороны, чтобы и туда отвлечь силы Вертингена.

Шарфенек нахмурился:

– Отправлять в ложную атаку хорошо обученных солдат?

– Важно, чтобы они поверили, будто мы атакуем ворота, – ответил Матис. – Поэтому нужно отправить туда ландскнехтов.

Молодой граф покачал головой:

– С этим справятся и крестьяне Эрфенштайна. Я не стану рисковать дорогими солдатами ради отвлекающего маневра.

– Но крестьяне окажутся беззащитны перед стрелками! – возмутился Матис. – Это равносильно убийству. У них нет боевого опыта!

Шарфенек пожал плечами:

– Вот потому их и не жалко. Это мое последнее слово. Крестьяне штурмуют ворота, мои люди дожидаются в тылу.

– Но… – начал было Матис.

Но тут на плечо его легла тяжелая рука, и он замолчал. Это был Филипп фон Эрфенштайн.

– Я поведу крестьян, – заявил наместник. – Я вовлек их в это, и я позабочусь о том, чтобы они целыми и невредимыми вернулись к семьям… – Он на мгновение задумался. – По крайней мере, большинство из них.

После чего Филипп развернулся и зашагал к шатру.

– Надо бы еще разок смазать доспех, – проворчал он скорее самому себе. – Залежался он малость.

Усталая и голодная, Эльзбет Рехштайнер сидела на моле и смотрела на мутные воды Рейна. Солнце как раз скрылось за горами, и вечер принес с собой прохладу. Знахарка поежилась, накинула на плечи рваный платок и оглянулась на лесистые холмы, что вздымались за долиной Рейна. Два дня назад она бежала оттуда, как затравленное животное.

Ноги болели от долгой ходьбы, тонкую подошву пронзали шипы и колючки. Эльзбет по возможности избегала больших дорог и бежала звериными тропами через поля и пойменные леса. Она питалась ягодами, грибами и травами и почти не отдыхала. Только здесь, у Рейна, ее бегство неожиданно прервалось, так как последний паром отчалил еще несколько часов назад. Крестьяне сказали, что следующий отправится лишь с рассветом. Так что ей оставалось ждать.

Ждать и надеяться, что преследователи еще не напали на ее след.

Эльзбет дрожала под тонким платком. После последней встречи с Братством на лесной поляне ее мучили угрызения совести. Правильно ли они поступили, вверив судьбу империи каким-то неизвестным монахам? Где гарантии, что те не воспользуются документом в своих личных целях? Если Братство распалось, то никто больше не узнает о местонахождении документа! Поэтому Эльзбет решила посвятить в тайну еще одного человека, мудрого и проверенного друга. Пусть он решает, когда настанет время. После этого знахарка немного успокоилась.

Но потом случилось нечто ужасное. В ночь после встречи Эльзбет собиралась снова укрыться у племянницы, но там о ней уже расспрашивали. Тот самый чернокожий незнакомец, который едва не настиг ее в первый раз! Сам ли он ее разыскал или ему помог в этом предатель из Братства, знахарка не знала. В конце концов, это не имело никакого значения.

С тех пор она находилась в бегах.

Неожиданно в камышах за спиной что-то зашуршало. Эльзбет испуганно оглянулась и вздохнула с облегчением. Неподалеку ввысь взмыла цапля и, мерно взмахивая крыльями, полетела на другой берег. В Деттенхайме, по ту сторону Рейна, у знахарки жила дальняя родственница. Для начала Эльзбет укроется у нее, а время покажет, как быть дальше.

Усталая и голодная, старуха потерла израненные ноги. Над рекой медленно опускался туман. Мимо проплывали широкие плоты и глубоко посаженные баржи, с одной из лодок доносилась тихая музыка. Пахло водорослями, рыбой и торфом. До другого берега было не больше пятидесяти шагов, но в сгущающихся сумерках Эльзбет могла рассмотреть лишь его черную полосу. В четверти мили за ней угадывались теплые огни деревни. Там находился Деттенхайм, где жила ее родственница. Там ее ждали теплая постель и миска горячего супа. Скоро она туда доберется.

Эльзбет собралась было окунуть израненные ноги в прохладную воду, как по дороге позади нее зашуршали шаги. Она оглянулась. По широкому съезду к ней приближалась одинокая фигура, одетая во все черное. Возможно, это был всего-навсего путник, который, как и знахарка, опоздал на последний паром. Но у Эльзбет отчего-то перехватило дыхание. Она с запозданием поняла, что же ее так напугало.

Черным был не только его плащ, но и лицо.

Объятая ужасом, Эльзбет вскочила и бросилась к камышам. Незнакомец помедлил, после чего прибавил шагу. Знахарка побежала вдоль берега, по узкому бечевнику. Заросли здесь были высотой в человеческий рост, так что она не знала, пустился ли за ней преследователь. Это действительно был чернокожий дьявол, который вот уже несколько недель охотился за ней, чтобы выпытать тайну ордена.

Задыхаясь, Эльзбет на мгновение остановилась и прислушалась. Где-то поблизости трещал камыш, и гулко отдавались шаги по сырой земле.

Незнакомец преследовал ее.

Знахарка снова бросилась бежать, молясь всем святым, но в первую очередь – святому Фридерику. Что, если прихвостни черного демона выследили и остальных членов Братства? Затем Эльзбет вспомнила, что кроме нее о предполагаемом монастыре знал лишь старейшина. А он, вероятно, как раз направлялся туда.

«И, разумеется, есть еще третий посвященный! – пронеслось у нее в голове. – Пресвятая Дева Мария, зачем я только рассказала ему… Я совершила ошибку! Они запытают нас, лишь бы узнать, что это за место. Спустя двести лет молчания, минуя столько поколений, все оказалось напрасным!»

Она едва дышала. За спиной по-прежнему шуршал камыш. Шорох становился все ближе. Внезапно тропа разделилась на две узкие тропки. Эльзбет свернула на правую и, спотыкаясь, побежала дальше, пока не оказалась на краю замшелого причала. Перед нею раскинулась черная гладь Рейна. Позади в свете заходящего солнца колыхался камыш. Знахарка стиснула зубы, чтобы не закричать в голос.

Она забежала в тупик.

Мгновением позже из зарослей показался чернокожий мужчина. Теперь, с наступлением сумерек, он внушал даже больший ужас, чем в первую их встречу тогда, у хижины. Заметив ее, незнакомец примирительно поднял руки и улыбнулся.

– Вот приятная неожиданность! – проговорил он медленно. В голосе, хриплом после погони, угадывался необычный акцент. – Значит, твоя милая племянница в Вальдрорбахе не соврала, получив мешочек монет.

Эльзбет закрыла глаза и тихонько заскулила. Разве София на такое способна? Ее муж, пьяница-плотник, повредил ногу и которую неделю сидел без работы, дети голодали… Неужели она так отчаялась, что смогла выдать дьяволу собственную тетю?

– Не держи на нее зла, – сказал чернокожий, словно прочел ее мысли. – Ей нечем было платить подать, а малышня ревет, аж сердце разрывается. К тому же я обещал ей, что ты не пострадаешь. Во всяком случае, если этого удастся избежать. – он со скучающим видом развел руками: – Все, что мне нужно, – это поговорить с тобой. Неужели так трудно?

Знахарка смотрела на него без всякого выражения. Она еще не отдышалась после гонки. Долгими неделями Эльзбет скрывалась от этого человека. Она избавилась от кольца, предупредила Братство. Они отдали грамоту. Но ничего не помогло.

«Он знает! – подумала она. – Знает, о чем я тогда сообщила! Кто-то доложил ему об этом. Как хорошо, что я не обо всем рассказала Братству…»

Охваченная ужасом, Эльзбет Рехштайнер стояла на шатком причале, близкая к тому, чтобы выдать одну из величайших тайн Священной Римской империи. Одно знахарка знала точно: этот человек ее не отпустит. Он будет мучить ее до тех пор, пока не узнает все до последнего. А после убьет.

Это недопустимо! Иначе все окажется напрасным!

Эльзбет приняла решение. Она закрыла глаза и пробормотала последнюю молитву.

– Sanctus Fridericus, libera me, libera me. Vade satanas…[17]

И прыгнула.

– Maldito, estupida gallina![18]

Незнакомец громко выругался на незнакомом языке и подскочил к краю причала. Сквозь толщу воды лицо его расплывалось, точно дьявольская маска, и медленно таяло. Наконец оно скрылось, и знахарка почувствовала, как ее подхватило течение. Невесомая, женщина плыла, как птица, как тот сокол, которому вверила кольцо. Она открыла рот в последней молитве, и вода хлынула в легкие. В первое мгновение все тело пронзила невыразимая боль, но затем уступила место полному умиротворению.