Патриарх рода

Предельное предназначение отца – удержание целости рода, семьи, причем всей, так сказать, расширенной семьи. Однако целостность рода важна не сама по себе. Патриарх рода передает и контролирует духовные ценности и жизненно важные смыслы. В этом проявляется его духовное лидерство и главенство. Это предназначение реализуется патриархом не с опорой на естественную старческую мудрость и почтение к возрасту, а особыми духовными трудами. Первая задача – сохранить и пронести через всю жизнь, через все испытания ценности, полученные от своего отца и своих предков. Выполнить ее бывает очень сложно. Как часто, чтобы сохранить ценности рода, иконы, книги, фотографии, вещи – люди жертвовали самым ценным, здоровьем и даже жизнью.

Одна прихожанка в 1930-е годы, боясь, что в ее отсутствие свекор избавится от иконы и Евангелия, которые ей оставила бабушка, носила на животе эти священные предметы, рискуя, что на проходной завода их отнимут или арестуют ее за «агитацию» по 58-й статье. Я видел это потертое и зачитанное, но намоленное Евангелие, и ощутил всю ценность этого семейного священного предания.

Другой пример рассказала наша студентка. Ее бабушка происходила из аристократического рода. Когда в 1920-е годы начались аресты и расстрелы, она поняла, что ей грозит опасность, а на руках у нее две дочери. Тогда женщина сожгла все книги и архивы, раздала иконы и ценные вещи, оставив только самое необходимое имущество, не больше чем у рядовых обывателей. Она не пощадила ничего и, быть может, поэтому сохранила семью и свою жизнь. Эта бабушка оставила только одно – память и традицию, которую передала дочерям и внукам.

Ещё один пример. Умирал в больнице один старичок. Не часто посещали его внуки. Однажды, когда младший из двух внуков с женой приехал его проведать, старичок снял с шеи образок, дешевый и потертый, и повесил внуку на шею. «Я его от матери получил, когда на фронт уходил; один раз при артобстреле на дне траншеи потерял, так чуть под расстрел не попал – пока не нашел, не вылез наружу, а командир в трусости обвинил. Ничего, обошлось». Мне довелось быть свидетелем этой священной сцены в больнице. Так хранятся и передаются семейные ценности.

Однако мало сохранить, нужно ещё и передать их потомкам, то есть детям, внукам, правнукам. Для этого важен авторитет и духовная сила. Патриарх рода – тот, кто имеет в семье несомненный духовный вес. Духовная атмосфера семьи складывается по-разному, но если старший ее член сам ведет духовную жизнь, если для него эти ценности имеют высшее значение, тогда его будут слушать и примут от него то, что он хочет передать. Таким образом, родовое патриаршество – это духовный путь, духовный подвиг. Здесь нет формального статуса, возрастного положения, а есть только духовная правда.

Передача ценностей, духовных, религиозных, нравственных, не всегда выглядит так, как в Библии, но библейские примеры архитипичны, они учительны для нас, назидательны. Вот, например, история Иакова (Израиля): И призвал Иаков сыновей своих и сказал: соберитесь, и я возвещу вам, что будет с вами в грядущие дни; сойдитесь и послушайте, сыны Иакова, послушайте Израиля, отца вашего. (1–2)… Вот все двенадцать колен Израилевых; и вот что сказал им отец их; и благословил их, и дал им благословение, каждому свое. (28) (Быт., 49).

В классической русской литературе, особенно XIX века, трудно найти даже намек на патриархальность. Скорее наоборот, легче обнаружить свидетельства «войны» отцов и детей. Тем не менее, чтобы хоть как-то проиллюстрировать тему патриаршего благословения, приведу пример из «Войны и мира» графа Льва Толстого. Перед Аустерлицким сражением князь Андрей Болконский получает отцовское благословение. Князь Николай прощается с уезжающим сыном:

Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его.

Старик встал и подал письмо сыну.

– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу,

чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.

Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.

– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.

Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.

– Все исполню, батюшка, – сказал он.

– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.

– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.

Старик замолчал^[10]…

Это не традиционное, библейское благословение, но основные его элементы мы видим: ценности чести, достоинства, служения, верности, долга, мужественности, ответственности. Несмотря на критическое отношение к отцу князя Андрея, он с благодарностью, любовью и почтением принимает наставление и благословение отца.

Еще менее традиционным выглядит «благословение» отца Андрея Штольца из романа «Обломов» Ивана Гончарова. Андрей, уезжая из семьи в Петербург, получает наставления отца:

В день отъезда Иван Богданович дал сыну сто рублей ассигнациями.

– Ты поедешь верхом до губернского города, – сказал он. – Там получи от Калинникова триста пятьдесят рублей, а лошадь оставь у него. Если ж его нет, продай лошадь; там скоро ярмарка: дадут четыреста рублей и не на охотника. До Москвы доехать тебе станет рублей сорок, оттуда в Петербург – семьдесят пять; останется довольно. Потом – как хочешь. Ты делал со мной дела, стало быть, знаешь, что у меня есть некоторый капитал;

но ты прежде смерти моей на него не рассчитывай, а я, вероятно, еще проживу лет двадцать, разве только камень упадет на голову. Лампада горит ярко, и масла в ней много. Образован ты хорошо: перед тобой все карьеры открыты; можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй, – не знаю, что ты изберешь, к чему чувствуешь больше охоты…

– Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем, – сказал Андрей.

Отец захохотал изо всей мочи и начал трепать сына по плечу так, что и лошадь бы не выдержала. Андрей ничего.

– Ну, а если не станет уменья, не сумеешь сам отыскать вдруг свою дорогу, понадобится посоветоваться, спросить – зайди к Рейнгольду: он научит. О! – прибавил он, подняв пальцы вверх и тряся головой. Это… это (он хотел похвалить и не нашел слова)… Мы вместе из Саксонии пришли. У него четырехэтажный дом. Я тебе адрес скажу…

– Не надо, не говори, – возразил Андрей, – я пойду к нему, когда у меня будет четырехэтажный дом, а теперь обойдусь без него^[11]…

Отец передает сыну ценности своей немецкой семьи и народа: трудолюбие, амбиции, соперничество, мужество, скромность и бережливость, целеустремленность, терпеливость. Для России это непривычно, и автор романа посмеивается над немцем Штольцем, но отец и сын понимают и любят друг друга. В то же время, если отец не проявляет эмоций, то и сын сдерживает их. Так принято, так надо. Сын идет за отцом, и, как мы знаем, он выполнит свое обещание.

Увы, в отличие от средневековой, литература XIX века патриархальность почти не демонстрирует. Может быть, это обстоятельство и определило наступившее в XX веке уничтожение «отцов»: революцию, цареубийство, расстрелы, лагеря и тюрьмы. Все меньше и меньше становится в веке революционном патриаршества.

Совсем иное, внешне не патриархальное, диалогическое «благословение» дает сыну Иван Ильин. Это другой жанр, письменный, это благословение-размышление. И оно не имело бы той трагической и окрыляющей, духовно выверенной силы, если бы не впитало традицию отцов. Вот выдержки из него:

Итак, ты думаешь, что можно прожить без любви: сильною волею, благою целью, справедливостью и гневной борьбой с вредителями? Ты пишешь мне: «О любви лучше не говорить: ее нет в людях. К любви лучше и не призывать: кто пробудит ее в черствых сердцах?»…

Милый мой! Ты и прав, и не прав. Собери, пожалуйста, свое нетерпеливое терпение и вникни в мою мысль…

Нельзя человеку прожить без любви, потому что она сама в нем просыпается и им овладевает. Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная выбирающая сила в жизни. Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная творческая сила человека. Нельзя человеку прожить без любви потому, что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно сердцу. Нет, мой милый!

Нельзя нам без любви. Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда и наше спасение. И как нетерпеливо я буду ждать теперь твоего письма с подтверждением этого^[12].

Главный смысл благословения отца – духовные ценности: любовь, вера, праведность, смысл жизни, добродетели, нравственные ориентиры. Чтобы передать их потомкам, нужна опытность, ясность ума, твердость в вере, любовь к детям и внукам.

Именно любовь патриарха рода к своим потомкам есть та сила, которая открывает сердца детей, их жен, их мужей, всех родственников и близких. Иногда патриарх рода становится патриархом поколения, народа, а иногда его завет становится основой жизни страны и мира, как это было с Израилем.

Для русских людей таким заветом стали «Слово о законе и благодати», «Духовное завещание Владимира Мономаха», «Бородино» Лермонтова.

В каждой семье есть человек, который мог бы «завещать» особый смысл жизни потомкам. Патриарх рода – это особая духовная роль, определенная мужчине природой человека и Божьим призванием. Исполнить её может каждый, хотя это и не просто.

V. Вымирающий вид

Отцы и отечество

Библия рассказывает о том, какой трагедией оборачивается для человека и даже для всего его рода бунт против отца. И это не вымысел, это действительно так. Неслучайно противление отцу считалось одним из самых страшных преступлений, которое в Моисеевом законодательстве каралось вплоть до смерти. Давид горько оплакивал своего сына Авессалома, восставшего на него. Сын Иакова Рувим был проклят за это же преступление. И более поздняя история знает немало подобных примеров. По сути дела, то, что называется революцией, цареубийством, переворотом, есть ни что иное, как восстание против отца. Вспомним, ведь царь всегда воспринимался народом как отеческая фигура. В русской традиции отцом иногда становился и начальник, особенно офицер. Неслучайно в поэме «Бородино» М. Ю. Лермонтова полковник – «отец солдатам». Отец как покровитель, заботящийся о своих чадах, берущий на себя ответственность, вплоть до смертной жертвы, – эта метафорическая фигура в нашей словесности встречается очень часто.

Бунт, восстание против отца – это преступление, в основе которого лежит подростковый бунт, не завершившаяся подростковая сепарация. В такой ситуации отношение к отцу будет обесценивающим и отвергающим. Но отвержение отца – это отчасти отвержение себя самого. Если отцовство – часть моей собственной личности (мужчины и женщины), то, отвергая в себе отца, я отвергаю часть самого себя. Такое отвержение обрекает «бунтаря-подростка» на вечную «недомужественность». Че Гевара, Дубровский, Рэмбо – это все герои-подростки, так и не доросшие до отцовства, до мужества. История, однако, развивается таким образом, что вечных подростков становится все больше, а отцов все меньше.

В некотором смысле история народа – это история становления мужчины-отца. Зрелость мужчин – зрелость народа и нации. Чем больше мужество усваивается личностью, тем более зрелым оказывается народ. Отечество – это поколения зрелых отцов. Но не только! Отечество – это живая связь поколений. Отечество должно быть востребовано. Его должно принимать новое поколение отцов, молодых мужчин, переживших подростковый период и вступивших в период зрелости, период любви к отеческим гробам и благодарности к отцам. Без этого само отечество невозможно. Отечество – это не фигура речи, а важнейшая динамическая антропологическая и психологическая задача. Это передача традиций и ценностей.

Общение отца с сыном – вечная тема. Вспомните фрагмент росписи Сикстинской капеллы, где две руки в полусоприкосновении являют эту тему: отец дающий и сын принимающий. На наших глазах совершается дар от Отца и дар Отцу!

Парадоксы советской идеологии

В нашем обществе слово «власть» воспринимается скорее как нечто отрицательное. И это исторически объяснимо. После катастрофы 1917 года человек с развитым чувством власти, с выраженным мужеским отношением к миру оказался враждебен новому строю. Таких людей требовалось уничтожить. Этим и занимались органы государственного насилия, подавляя казачьи восстания, тотально истребляя бывших офицеров, духовенство, крестьянство, а затем вообще всех, кто выделялся способностью реализовать свою власть – развитую или потенциальную, власть ума, власть знания и т. д. Это была целенаправленная борьба с мужественностью как таковой. Поколение мужчин, выросших в конце 1920-х-1930-е годы, то есть в период малого и большого террора, было сломлено – духовно и психологически.

А потом началась война, которая потребовала огромного числа властных мужчин-командиров.

И оказалось, что их остро не хватает. Сложилась парадоксальная ситуация: с одной стороны, люди, способные взять на себя ответственность, оказались востребованы, а, с другой стороны, их уничтожали. Да и вся дальнейшая история страны пронизана этим неразрешимым противоречием: с одной стороны, потребность в людях власти, с другой – страх перед ними, подавление их воли.

В последние десятилетия военные стали героями шуток, анекдотов, презрения. Карикатурная ситуация: те, кто должен показывать образец целенаправленной, продуманной и осмысленной власти, оказались совершенно разрушенными как личности и как офицеры. Это чудовищный пример распада личности мужчины, не умеющего пользоваться властью там, где она необходима – в службе, в служении.

Это же, правда в меньшей степени, касается и духовенства, которое по сути своей всегда было носителем власти. Современный священник свою власть проявляет в строго ограниченных рамках, то есть в своем приходе и больше нигде. В обществе место священника не определенно, по сути, его просто нет. Да и в семье он очень часто не имеет авторитета. Ведь семья священника, как и любая другая, сегодня имеет феминистский и детоцентристский характер. Как в воинстве, так и в духовенстве общество приветствует прежде всего послушание, покорность, управляемость, то есть женственные черты. А мужчина по природе своей небезопасен, дерзок! Но эти свойства ему сегодня применить негде.

По большинству социально-психологических признаков мужчина становится как бы ненужной фигурой. Феминизированный подросток, послушный юноша – вот современный социальный заказ. «Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей, высокий идеал московских всех мужей». (А. С. Грибоедов. «Горе от ума».)

Правда, сейчас стали появляться статьи про ответственное отцовство. Но когда читаешь эти статьи, возникает ощущение, что ответственное отцовство нужно женщине в строго подконтрольных ей формах. Подчиняться она не готова. Современная женщина больше всего боится власти своего мужа. Она хочет, чтобы мужчина, с одной стороны, был ответственным и мужественным, а с другой стороны, послушным. Надо ли говорить о том, что это абсурдное требование? Власть и подчиненность несовместимы.

Мужчины нашего времени

Если мы проанализируем историю российской семьи в ХХ веке, то увидим, что в первой его половине в каждом поколении было несколько кровопролитных войн или волн репрессий. Количество погибших постоянно увеличивалось:

• Первая мировая война – 2,3 млн. человек;

• Гражданская война 1918–1921 гг. – в боях, от голода, болезней, белого и красного террора погибло до 8 млн. человек;

• политические репрессии 1920-1940-х гг. – до 20 млн. человек;

• Вторая мировая война (военные и гражданские потери) – до 29 млн. человек.

То есть в нашей стране непрерывно, на протяжении нескольких поколений подряд, происходило постоянное вымывание из популяции наиболее сильных представителей мужского рода. Гибель мужчин сопровождалась увеличением неполных семей, в которых вдовы выполняли и мужскую и женскую роль. Это значит, что многократно увеличивалось количество детей, которые так и не увидели в своей семье образца поло-ролевого поведения. К пятидесяти годам выросли и стали мужчинами мальчики, которые никогда не имели перед глазами образца ответственного отцовства; выросли и стали женщинами девочки, не представляющие, что такое нежность, им никто не смог убедительно показать, в чем смысл и преимущества женской слабости^[13].

В нашей культуре ощущается ущерб, сдвиг, деформация мужской линии всех поколений. Без преувеличения можно сказать, что практически каждая российская семья ощущает в одном или более поколениях дефицит мужского присутствия. И это не может не оказывать влияния на развитие мужской личности.

Я думаю, что подлинный образ мужественности русского человека был уничтожен. Невозможно говорить о том, что мы можем что-то воспринять от предыдущих поколений. Наши деды и прадеды либо были расстреляны, либо погибли на войне. Что мы можем от них взять? В лучшем случае, их геройство. Но их геройства не хватило на то, чтобы защитить правду, веру и Отечество. Кто из них был предателем, кто не был – другой разговор. Но даже самые мужественные из них не донесли до нас своего патриотизма просто потому, что погибли.

Следующее поколение более разнообразно. Это дети войны и послевоенного времени. У моего отца, например, было очень романтизированное представление о войне. Он искренне жалел, что по малолетству не был призван на фронт, и завидовал своим старшим товарищам, успевшим повоевать. С другой стороны, он видел мужчин, вернувшихся из лагерей, пропитанных уголовщиной и внутренне сломленных. Вот этот мужской слом часто отвращал сыновей от отцов.

Послевоенное поколение – романтики-«шестидесятники» – это геологи, первооткрыватели. Их мужественность вылилась в науку, в строительство новых городов, новых судов, в путешествия по миру. И об этом я тоже могу судить на примере моего отца. Он имел дерзновение всю семью перевезти на Чукотку, и с десяти лет я рос, как дитя тундры, среди охотников и рыболовов. Именно этот тип мужественности я воспринял от отца. Но того мужества, которое могло бы перейти ко мне от деда, мужества преданности Церкви, Отечеству и отцу, я получить не мог. Цепь разорвалась.

А у многих из моих современников отцы были стукачами, предателями, чекистами или наполненными страхом жертвами насилия. Откуда тогда взять мужественность? Если отец теряет мужество, он не может его передать детям, а дети не принимают отца, потому что не уважают его, и, в свою очередь, тоже остаются без образа мужества.

Нашему поколению традиция мужественности досталась очень усеченной. И, как компенсация, возник образ «мачо», «мужлана» еще и с уголовной романтикой в придачу. Это, конечно, искаженный образ мужественности, но именно он пока преобладает и в кино, и в литературе, и в идеологии, и в семейном предании. Удачливый вор-предприниматель, карьерист, хладнокровный убийца или бандит – в действительности ни в одной из этих фигур нет подлинного духовного образа мужественности.

Очень часто мне как священнику задают вопрос: а на кого в двадцатом веке Церковь могла бы указать, как на пример истинной мужественности среди православных героев? По моему мнению, это Петр Аркадьевич Столыпин, бросивший вызов революционной оппозиции; адмирал Колчак, почти в одиночку командовавший армией; император Николай Второй, открыто и осознанно ставший жертвой революции.

В послереволюционной России это тысячи офицеров, священников, профессоров, крестьян, которые не уступили большевикам и были уничтожены. К сожалению, мы не знаем имен многих из них!

Это Александр Исаевич Солженицын, который не просто боролся за правду, но и пострадал, прошел лагеря, тюрьмы, изгнание из родной страны. Но главное – он не сломался, не предал себя, не предал свое дело и дошел до конца. Таких, к сожалению, крайне мало. Их всегда мало.

Православный образ подлинного мужества – это Силуан Афонский, другой образ – это владыка Антоний Сурожский, настоящий русский герой в эмиграции. Его главный духовный подвиг, с моей точки зрения, заключается в том, что он не соблазнился политической борьбой. Но оба эти церковных героя жили вдали от России.

К сожалению, сегодня в культуре и в массовом сознании побеждают образы антихристианские. Чудовищный герой фильма «Брат» – убийца с красивыми глазами, рассуждающий о правде и справедливости, произносящий сентенцию о том, что сила в правде. Этот образ очень точно отражает сегодняшние настроения. Уголовник, убийца очень близок и симпатичен современным мальчишкам, потому что он бесстрашен. Современный человек слишком многого боится: бандитов, которые могут убить; чиновников, которые отнимут квартиру, посадят за решетку; полицейского, символизирующего насилие над человеком. Кругом царит страх. Кто побеждает страх, тот и есть настоящий мужчина. Отсюда и преклонение перед героями фильмов «Брат», «Бригада». Вот современные образы мужественности.

Надо ли объяснять, что они далеки от христианства? Во-первых, они языческие по своей сути, потому что утверждают превосходство физической силы. Во-вторых, они лишены духовного начала, потому что духовное начало – это смысл, любовь, свобода. Ни в одном из этих образов нет ни правды, ни смысла, ни Божественной благодати.

А вот еще один современный герой – олигарх, преуспевающий бизнесмен. Чем он привлекает? Тем, что богат: у него есть загородный дом и квартира в Москве, дом в Лондоне, дом в Париже, он обладает властью и деньгами. Высокий уровень комфорта – вот что его отличает.

Мне приходит на память лишь один фильм с почти эпическим отцовским образом – «Отец солдата» Серго Закариадзе. Более нормативного и героического отца в кинематографе я не припомню.

Мужественность сегодня побеждена идеей успешности. Образование – для «ботаников», вера – для женщин. А для мужчины главное – успех, измеряемый в деньгах. Такая ценностная установка наносит очень тяжелый духовный удар по мужественности. Стремление к достатку, обогащению, комфорту, беспечности, удовольствиям – это уже совсем не мужская программа. Общество обеспеченных – общество матриархальное. Обеспеченный мужчина склонен к компромиссам, к сделке с совестью. А мужчина должен быть свободен для правды. Если мужчина отказывается от преодоления трудностей, его духовная сила разлагается. Если мужчина отказывается от правды, если ради комфорта соглашается на компромисс со злом, он обрекает себя на распад, на регресс. В фильме Тарковского «Сталкер» один из героев, писатель, признается, что его мечта – тихо спиться на писательской даче. Вот это и есть цена отказа от мужественности.

Подлинное мужество соединяет в себе силу правды (а не силу мышц), личный подвиг (а не опору на силовые структуры), лидерство духа и, главное, представление о том, что следует делать, куда вести людей. Для современного мужчины это самое сложное – он не видит цели своей деятельности. До тех пор, пока надо просто зарабатывать деньги, все ясно. Но вот деньги заработаны, дом, яхта куплены. Что дальше? Мужественность – это всегда движение к смыслу. Без смысла, перспективы, цели мужчина жить не может.

Мне хочется верить, что рано или поздно у нас сформируется подлинный образ русского мужества, и это будет человек, идущий вперед и ведущий за собой людей, человек ответственный и отвергающий комфорт ради развития и смысла. И тогда мужественность олигарха будет оцениваться не по количеству яхт и вилл, а по тому, что он сделал вопреки комфорту. Человек, создавший на свои деньги университет, госпиталь, картинную галерею или музей – вот образ истинной мужественности. В наше время, к примеру, есть люди, которые внедряют новые типы хозяйствования на земле. Их пытаются раздавить, создают невыносимые условия, но они не сдаются и продолжают строить, потому что видят смысл в том, что они делают. Вот это мужество!

Какое отношение все это имеет к теме отцовства? Мужество – это сущность отцовства. И мужество, и отцовство основываются на ответственности за себя самого. Все трудности, которые могут встретиться мужчине на пути реализации себя как мужа и отца, он должен брать на себя. Чтобы стать отцом, необходимо мужество. Быть мужчиной значит проходить через множество трудностей. Отцовство – одна из таких трудностей на пути становления личности мужчины. Это испытание, дающее огромные возможности для духовного роста.

Заключение

С трепетом приближаюсь к итогу. Сумел ли сказать, что рвалось наружу? Удалось ли выразить, сформулировать? Да и каков может быть итог?

О том, насколько я сам справляюсь с ролью отца, судить не мне; мои дети и внуки, возможно, что-то скажут впоследствии, «по головке не погладят».

Своему отцу Вадиму, Царство ему Небесное, хочется сказать теплые и благодарные слова. Отец, ты научил меня быть собой, научил терпению, борьбе за жизнь, научил стоять за свои ценности, не поддаваться на подлость и низость! Кланяюсь тебе до земли.

О своих отцах, дедах и прадедах, сказать могу только с чужих рассказов – никого из них я не застал. Но они дали мне жизнь и благословили из своего далека. И за это я им благодарен.

Есть ещё и духовный отец, кто родил меня во Христе. Отче, с тобой моё сердце, моя любовь к Церкви, моя Литургия и моя молитва. Покойся с миром.

Теперь, назвав своих отцов, оказываюсь перед Отцом. Деваться некуда!

Когда праотец Давид почувствовал свою силу как царь, он преисполнился особой благодарности Богу Отцу и вознамерился построить храм. Вот так и каждый, осознающий свое сыновство, мечтает построить в своей душе «храм Отцу». Но… Достанет ли труда и искусства?

«Ты, сотворивший человека по образу Своему, не довольствовался этим, но стал ещё и Отцом ему. Чтобы не только авторство своё соблюсти, но и родство подчеркнуть. Чтобы не только подобие отличать, но и теплоту любви согревать в человеческом сердце. Нет, не только! Но чтобы и отцовству научить того, кому Сам Отцом быть захотел. Чтобы и он, человек, прославился как отец и как сын!».

Об авторе

Протоиерей Андрей Лоргус – клирик храма Святителя Николая на Трех Горах, прежде служил в храме Илии Обыденного, в Высоко-Петровском монастыре, в психоневрологическом интернате.

Родился в 1956 году. Работал слесарем, бульдозеристом, старателем, грузчиком, лаборантом, дворником, сторожем, чтецом в храме.

В 1982 году окончил факультет психологии МГУ. В 1988 году рукоположен в дьяконы. В 1991 году окончил Московскую духовную семинарию. В священники рукоположен в 1993 году.

Был деканом факультета психологии Российского православного университета Иоанна Богослова.

С 1996 года преподает антропологию и христианскую психологию в МГУ, в Российском православном университете, в Институте христианской психологии.

В настоящее время является ректором Института христианской психологии. Читает авторские курсы: «Православная антропология», «Духовный путь личности», «Богословие языка и речи», «Психопатология религиозной жизни» и другие.

Занимается психологическим консультированием.

Главные направления научных интересов – психология личности и семейная психология.

Об издательстве

Живи и верь

Для нас православное христианство – это жизнь во всем ее многообразии. Это уникальная возможность не пропустить себя, сделав маленький шаг навстречу своей душе, стать ближе к Богу. Именно для этого мы издаем книги.

В мире суеты, беготни и вечной погони за счастьем человек бредет в поисках чуда. А самое прекрасное, светлое чудо – это изменение человеческой души. От зла – к добру! От бессмысленности – к Смыслу и Истине! Это и есть настоящее счастье!

Мы работаем для того, чтобы помочь вам жить по вере в многосложном современном мире, ощущая достоинство и глубину собственной жизни.

Надеемся, что наши книги принесут вам пользу и радость, помогут найти главное в своей жизни!