Флотская богиня Сушинский Богдан

22

Десантники все выходили и выходили из леса, поодиночке или небольшими группами: высадка диверсионной группы на сей раз оказалась не такой уж и учебной.

– Господин оберштурмфюрер, – доложил обер-лейтенант Вильке после того, как обе группы построились и была проведена перекличка. – Задание по учебному десантированию выполнено. Потери отряда – один солдат убит, один числится пропавшим без вести, четверо раненых.

– И такие потери вы умудрились понести, даже не вступая в бой? – поползли вверх брови Штубера.

– Ничего не поделаешь, господин оберштурмфюрер: возвращение на базу неожиданно превратилось для отряда в боевую операцию по прочесыванию прилегающих территорий…

– Почему «превратилось» и почему «неожиданно»? – доверительно как-то улыбнулся Штубер, покачиваясь на носках сапог, надраенных до блеска. – Как боевая операция, этот десант и был задуман с самого начала.

– Но нас не предупредили, что деревня, возле которой мы высаживались, и лес на пути к базе оказались наводнены окруженцами, дезертирами и просто беженцами.

– А кто и о чем станет предупреждать ваших солдат завтра, когда нам придется действовать в тылу врага, и не против беженцев и трусливых дезертиров, а против кадровых частей русских? – ожесточился Штубер.

– Но все же речь идет о первой серьезной тренировке…

– А вы обратили внимание, что среди моих «фридентальских коршунов» потерь нет?

– Они более подготовлены к подобным операциям, – развел руками обер-лейтенант. – Уверен, что после второго учебного десантирования мои бойцы тоже станут вести себя намного осторожнее.

– Второго учебного, Вильке, уже не будет.

– Позвольте, мы рассчитывали, что…

– Мы тоже рассчитывали. Однако на рассвете отряд десантируется в Степногорск. Уже есть приказ.

– В таком случае наши потери окажутся значительными.

– Было бы странно, если бы они оказались такими же, как на нынешних учениях. Единственное, чем я могу помочь, так это выделить инструкторскую группу во главе с фельдфебелем, – кивнул он в сторону ветерана своего отряда, стоявшего в двух шагах от них. – Что скажете на это, Зебольд?

– Через пять минут группа из шести диверсантов, имеющих инструкторские навыки, будет сформирована, – без какой-либо заминки заверил тот.

Штубер знал, кого подберет Зебольд, – уже сейчас мог бы назвать их поименно. Барон помнил, как эти диверсанты, входившие в состав полка «Бранденбург», действовали во время захвата моста через Днестр и уличных схваток в Подольске.

– Недалеко, в перелеске, где находится охотничий домик, – объяснил Зебольд смысл деятельности своей инструкторской группы, – мои коммандос, господин обер-лейтенант, продемонстрируют вашим солдатам способы передвижения под огнем противника и приемы рукопашного боя, с использованием любых подручных средств – саперных лопаток, ножей, топоров, и даже обычных палок.

– «Коммандос»! Именно так впредь мы и будем называть наших диверсантов, – подхватил это некстати подзабытое наименование Штубер. Вспомнил, что именно так предпочитал называть выпускников Фридентальской разведывательно-диверсионной школы ее куратор – начальник Главного управления имперской безопасности Гейдрих.

– Кроме того, наши инструкторы, – продолжил фельдфебель, – ознакомят со способами снятия часовых и проникновения в здание, занятое противником.

– Все остальное будете постигать уже в ходе операции «Выжженная степь», – добавил барон. – Она началась, наша авиация сейчас ведет зачистку плацдарма.

Как только коммандос принялись за тренировки, фон Штубер отправился в штаб 17-й армии, чтобы еще раз встретиться с генералом Швебсом. Визит этот оказался очень своевременным, поскольку за несколько минут до появления барона генерал приказал адъютанту для особых поручений Хунке позаботиться о прибытии всех тех офицеров, которые будут связаны с десантом в район Степногорска.

Выяснив, что барон прибыл в штаб по собственной инициативе, адъютант, дежуривший на штабном пункте связи, находившемся здесь же, в подвале здания, приятно удивился:

– Я как раз намеревался дозвониться до вашей базы, – поделился удачей этот совсем юный на вид капитан, эдакий фронтовой херувимчик, встретившись с оберштурмфюрером в приемной командующего. – Хотя сомневаюсь, налажена ли какая-либо связь с «Бугом-12».

– Связист докладывал мне, что налажена. Впрочем, я решил, что согласовывать по телефону детали столь секретной операции не стоит.

– Наши армейские связисты творят чудеса: удалось подсоединиться к местной ими восстановленной телефонной связи.

– Это не такая уж диковина, господин капитан. Отступая, противник уничтожает местную связь далеко не всегда и не везде. Русские все еще не осознают масштабы своего поражения. Они убеждены, что это всего лишь временное военное недоразумение и что скоро им удастся вернуть утраченные территории.

– Общая тенденция мне понятна, – слегка подрумянились щеки херувима. – Но появилась пикантная подробность. Зная о подготовке к операции «Выжженная степь» в районе Степногорска, помощник начальника связи армии поинтересовался, не желаю ли я пообщаться с бургомистром этого города.

– С кем пообщаться? С бургомистром Степногорска?! Вы шутите, Хунке?

– Никак нет. Я не склонен к шуткам. Обер-лейтенант Пайтер действительно убеждал меня, что его связисты установили связь с приемной этого бургомистра.

– Хотите сказать, что после обмена любезностями мэр городка пригласил вас на фуршет по поводу сдачи города? – осклабился диверсант. – Неплохо устроились, господа штабисты!

– К сожалению, ни я, ни сам обер-лейтенант русским не владеем, а то в самом деле попытали бы счастья. Однако я тут же вспомнил о вас, оберштурмфюрер, командире отряда, готовящемся к «Выжженной степи», да к тому же прекрасно, как информировали нашего командарма, владеющем языком этих азиатов.

– Признаю: выпал мне такой крест.

– Так вот я и подумал: «Вот кто с удовольствием поболтал бы с этим бургомистром о текущем положении дел на фронтах!»

На несколько мгновений Штубер пребывал в некоем интеллектуальном ступоре, ожидая услышать от Хунке какое угодно предложение, только не это.

– Во сколько совещание у командующего? – наконец пришел он в себя.

– В вашем распоряжении, – взглянул на часы адъютант, – остается как минимум двадцать минут. Вполне достаточно для великосветской беседы с бургомистром городка, которому в скором времени суждено стать «Меккой диверсантов».

– А вы, Хунке, авантюрист! – излучил приятное удивление обер-диверсант. – Поначалу я вас недооценил. Придется переманить вас у командующего, такие люди не должны прозябать в штабных «предбанниках».

Капитан сдержанно, со снисходительностью, надлежащей адъютанту командующего, ухмыльнулся:

– Так что? Приказать соединить вас с приемной бургомистра?

– Приказывайте, – решился Штубер на этот шаг, словно на опасный блеф.

– Спускайтесь в подвал, на пункт связи. Попрошу, чтобы вас встретили.

23

У штаба полка – с выбитыми окнами и развороченной крышей – девушка оказалась как раз в тот момент, когда несколько командиров и бойцов охраны выходили из убежища, устроенного в подвале под зданием. Через миниатюрный скверик напротив стояла разбитая санитарная кибитка, рядом с ней лежало несколько тел. Одно из них явно принадлежало санитарке или медсестре.

– Я прошла медицинскую подготовку и готова служить в вашем полку, санитаркой, – воспользовалась Евдокимка тем, что сразу три командира тоже задержали свои взгляды на кибитке.

Один из них, приземистый, кривоногий усач-кавалерист, от которого на версту несло табаком и конским потом, тут же метнулся к кибитке. Через какое-то время он известил, что все погибли и что он пришлет сюда похоронную команду.

Выслушав его с каким-то странным, деловым спокойствием, офицеры снова внимательно прошлись взглядами по видной фигуре Евдокимки, а затем утомленно и невыразительно, как люди, страдающие от длительной бессонницы, переглянулись.

– Меня зовут Евдокией, – заторопилась курсистка, понимая, что у нее есть всего несколько секунд для того, чтобы представиться этим грозным дяденькам и убедить их, что лучшей санитарки в этом городе им не найти. – Евдокия Гайдук.

– И что из этого следует, юная леди? – с усталым безразличием поинтересовался моложавый подполковник.

С той поры, когда прифронтовой городок заполонили тыловые части, девушка стала старательно запоминать воинские знаки различия, особенно старших офицеров. Но это странное обращение – «юная леди» и необычная выправка, так не похожая на выправку десятков других командиров, сновавших в эти дни по улицам Степногорска…

– Ваш эскадронный старшина Разлётов знает меня. – Заметив, что на «старшину Разлётова» ни подполковник, ни полковник никак не отреагировали, словно вообще не понимая, чего эта украинская «дивчына» добивается от них, Степная Воительница тут же пустила в ход свой последний козырь: – Мой отец – тоже командир в вашей дивизии. Старший лейтенант Гайдук, военный ветфельдшер.

Мужчины уже намеревались скрыться в штабе, однако упоминание девушки об отце-однополчанине заставило их снова остановиться.

– Отец, оказывается… Вот так вот, – проговорил наконец полковник – небольшого роста, коренастый мужчина, с какой-то неистребимой грустью окидывая Евдокимку близоруким взглядом.

Однако ни сопровождавшие его офицеры, ни сама девушка так и не поняли, что именно тот имеет в виду. Разве что подполковник, стоявший теперь с командиром полка плечо в плечо, согласился с ним. Но тоже как-то слишком уж многозначительно, а потому неопределенно:

– Да уж…

Бесстрастно выслушав заверение Евдокимки в том, что восемнадцать ей уже исполнилось, полковник на ходу бросил кому-то из своего сопровождения: «Разберитесь, примите решение», и протиснулся в проем выбитой, покосившейся двери.

– Начальник штаба Гребенин, – по-белогвардейски, как это бывало в фильмах, склонил голову все тот же аристократически седеющий на висках офицер со шпалами подполковника.

– Учащаяся педагогического училища Евдокия Гайдук, – точно так же склонила голову девушка, едва удержавшись от реверанса, которому ее безуспешно пыталась обучить «классная дама» Анна Альбертовна.

– Так вы, оказывается, местная курсистка? – словно бы прочитал ее мысли Гребенин. – Похвально-похвально, юная леди… Никак воспитанница нашей неисправимой франкоманки Анны Жерми?

– А вы что, знакомы с Анной Альбертовной?!

– Как можно не быть знакомой со столь блистательной леди, единственной достойной леди на все это глубоко патриархальное местечко?

Евдокимка тут же ударилась в курсистскую лесть:

– Я вижу, что вы – тоже человек очень образованный и добрый. Так помогите же мне.

– Разве я могу позволить барышне броситься в этот кровавый ад? – повел подполковник тщательно, до синевы, выбритым подбородком в сторону поверженной санитарной кибитки. – Уже завтра, как только мы вступим в соприкосновение с противником, вы станете проклинать и меня, и свою прихоть.

– Ну, какая ж это прихоть?! Все, кто может, берется сейчас за оружие. Я тоже решила, что могу…

– Хватит, юная леди, обойдемся без дем… – запнулся Гребенин на полуслове, опасаясь назвать ее слова «демагогией». Как и всякий офицер «из бывших», он старался очень осторожно обращаться с теми немногими «интеллигентскими» словечками, которыми любили теперь щеголять пролетарии. – То есть без возвышенных речей. Хотя порывы ваши мне понятны.

«Неужели и этот откажет?! – с тревогой и какой-то наивной влюбленностью всматривалась Евдокимка в благородное холеное и по-настоящему красивое лицо Гребенина. – Нет, этот – не должен! Он слишком умен и благороден, чтобы вести себя, как тот начальник лазарета, который попросту прогнал меня, саму просьбу назвав “мерзопакостной бузой”».

Начальник штаба слишком долго тянул с ответом. Евдокимке казалось, что его молчание длится целую вечность, и из-за этого мысли ее совершенно запутались. Юная курсистка уже не столько заботилась о том, чтобы Гребенин позволил ей остаться в лазарете, сколько о том, чтобы сам он как можно дольше стоял вот так, рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки. Дабы она и впредь могла вдыхать аромат каких-то духов, очень не похожих на солдатский одеколон всех прочих офицеров – он напоминал те духи, которыми время от времени овевала своих курсисток Анна Альбертовна. И хотя бы еще разок услышать из уст подполковника это, с особым великодушием молвленное «юная леди»!

– Видели вон там, у кибитки, тело женщины? – сквозь пелену романтического тумана долетели до нее слова начальника штаба.

– Видела. Издали, – убоялась Степная Воительница, как бы подполковник не устроил ей экзамен по поводу ранений той несчастной.

– Так вот, храни вас Господь наблюдать это вблизи. Подобные видения травмируют слабые души на всю жизнь, уж поверьте мне, старому солдату.

Гребенин повернулся, чтобы уйти, однако Евдокимка взмолилась:

– Но у меня-то душа не слабая, и никакой особой травмы там не случится.

– Так уж и никакой… – не спросил, а, скорее, усомнился подполковник.

– Кроме той, что уже случилась, – неожиданно пробормотала курсистка.

Возможно, офицера остановила именно эта, последняя, предельно загадочная фраза. Он резко повернулся и, словно на штык из-за угла, наткнулся на очаровывающий взгляд юной воительницы. Несколько мгновений они попросту не сводили друг с друга глаз.

– «Кроме той травмы, что уже случилась», говорите? – едва слышно произнес теперь уже Гребенин.

Однако в ответ Евдокимка только кивнула. Она боялась произнести что-либо вслух, чтобы нечаянно не порвать ту чувственную паутинку, которая только-только начинала сплетаться между ними. Еще несколько минут назад девушка и представить себе не могла, что в мире существуют мужчины с настолько удивительными, «высокородно одухотворенными» – как сказала бы все та же Анна Альбертовна, – лицами. Во всяком случае, ни в Степногорске, ни даже в кино такого привлекательного лица видеть Евдокимке до сих пор не приходилось.

«А ведь не исключено, что Жерми тоже потянулась к этому мужчине, пораженная его строгой красотой», – с ревнивой тревогой вдруг подумала девушка, открывая для себя, что рядом с подполковником проявляется едва заметная фигура соперницы – самой опасной из всех мыслимых.

– А, по-моему, вы не теми порывами увлеклись, юная леди.

– Не теми? Почему же? Многие девушки в эти дни пойдут в санитарки.

– Когда я говорил о порывах, юная леди, то имел в виду не только желание стать санитаркой походного лазарета.

– Но ведь полковник не против моей службы, разве не так? – молвила девушка то единственное, что сочла в это мгновение наиболее убедительным.

Гребенин высокомерно вскинул подбородок и, свысока взглянув на курсистку, озабоченно покачал головой:

– Ладно, подберите санитарную сумку убитой, поскольку там бинты и медикаменты, и приступайте к службе. К вечеру обмундируем вас, как сможем, и поставим в строй. Пусть начальник госпиталя напомнит о вас.

– Вот спасибочки! – возрадовалась Евдокимка, но, прежде чем метнуться в сторону грузовика, спросила: – А знаете, как мы, курсистки, называем Анну Альбертовну?

– Знаю, – улыбка у Гребенина была какой-то особенной, аристократически сдержанной. – Вы дразните ее Бонапартшей. Сама в этом призналась, только в отличие от меня, англомана, она, напротив, считает себя франкоманкой. При том, что англичане и французы – вечные соперники.

«Господи, – проводила его взглядом Евдокимка, – только бы он не влюбился в эту Бонапартшу-франкоманку! Такая ведь манерами своими кого угодно завлечь может».

24

Некстати располневший ефрейтор взглянул на Штубера с той внутренней раздраженностью, с какой обычно занятые важным делом люди посматривают на праздношатающихся бездельников: «Шел бы ты отсюда!..» Однако вслух ефрейтор спросил:

– Вы действительно хотите говорить с бургомистром, или это… шутка? – ефрейтор стоял с телефонной трубкой в одной руке и с флягой в другой и вообще вел себя с вызывающей раскованностью.

– О том, как именно я шучу, вы, ефрейтор, узнаете в другом месте и в другой обстановке, – сдержанно пообещал барон. – А сейчас оставьте в покое флягу…

– Да нет в ней шнапса. Обычная вода, – без какой-либо острастки объяснил обладатель пивного живота.

– Тем более… Фамилия бургомистра известна?

– Когда мы впервые связались с ним, то услышали в трубке: «Кречетов слушает». Причем отказывался верить, что мы – германцы; решил, что кто-то желает подшутить над ним.

– Все, ефрейтор, все, – взглянул оберштурмфюрер на часы. – Вы слишком многословны. Молча свяжите меня с этим русским чиновником, самое время пообщаться.

Ефрейтор демонстративно пожал плечами, давая понять, что вынужден подчиниться прихоти пришлого эсэсовца и после небольшой паузы начальственным тоном приказал кому-то в трубку:

– Свяжи-ка меня с этим русским висельником. Да с бургомистром, с бургомистром! С кем же еще?!

– Может, тебя сразу со Сталиным связать? – глухо раздалось на том конце.

– Вам бы лучше работать мозгами, а не языком, – буквально прорычал фон Штубер в трубку, предварительно вырвав ее из руки ефрейтора. – Русским хоть немного владеете?

– Как принято говорить у русских, я – «прибалтийский немец». – По тому, как на той стороне трубки протягивали гласные, Штубер определил, что, скорее всего, связист из Эстонии.

– Вот и свяжись с бургомистром. Объяви, что с ним желает побеседовать оберштурмфюрер СС барон фон Штубер. Коротко, но по очень важному вопросу.

– Странная нынче пошла война, если офицер СС запросто может поговорить по телефону с бургомистром тылового города противника.

Несколько секунд тишины, затем линия вновь ожила:

– У телефона. – Голос, возникший в трубке, был негромким, уставшим. Он явно принадлежал человеку, который уже ни на что хорошее в своей жизни не рассчитывал.

– Я правильно понял: вы – бургомистр Степногорска?

– А вы – в самом деле… этот самый… какой-то там немецкий офицер?

– Послезавтра мы возьмем город, и вы сумеете в этом убедиться.

– Ни хрена вы не возьмете. А если и возьмете, то… захлебнетесь собственной кровью.

– Неубедительно вы как-то произносите все это, господин Кречетов. Без идеологического пафоса, как сказали бы в райкоме партии.

– А вы что, из русских, что ли?

– Из эсэсовцев! Слышали о таких войсках?

– Да уж, наслышан. Вы чего линию занимаете? По делу позвонили? Решили сдаться? Тогда чего тянуть?

Штубер хмыкнул. Только теперь он осознал, что в его милой беседе – по телефону, через линию фронта, с бургомистром русского города – просматривается нечто ирреальное.

– Не пытайтесь перенимать инициативу, господин бургомистр. Сегодня – не ваш день. Это я вам должен предложить не оставлять город самому и не делать ничего такого, что способствовало бы эвакуации его предприятий и служб.

– Что значит, «предложить»?

– Гарантирую, что так и останетесь бургомистром украинского города Степногорска, только уже раз и навсегда освобожденного от коммунистического ига.

Штубер слышал, как бургомистр объяснил кому-то, вошедшему в его кабинет, что на проводе немецкий офицер и как тот изумился:

– То есть как это – «немецкий»?! Откуда он взялся?

– Позвонил. Из-за линии фронта.

– Вы что, товарищ Кречетов, уже с фашистскими офицерами перезваниваетесь? – возмутился вошедший. – Каким образом он вклинился в нашу линию?

– Вам, Вегеров, как старшему лейтенанту НКВД, лучше знать, каким образом вражеские офицеры умудряются звонить в горсовет по нашим телефонным линиям. Я-то к этому каким боком причастен?

– Господин Кречетов, – прервал барон этот бессмысленный диалог. – Не отвлекайтесь. Если суть моего предложения вам ясна, дайте трубку этому старшему лейтенанту.

– Кстати, теперь уже вас просят, – не без ехидства сообщил бургомистр своему собеседнику.

– Именно меня? – не сумел скрыть своей встревоженности энкавэдист.

– Именно… Поговорите, а я посмотрю, как у вас это получится. Заодно поинтересуйтесь, откуда и каким таким макаром они дозваниваются до приемной председателя горсовета.

– Господин старший лейтенант, – сразу же захватил инициативу фон Штубер, представившись перед этим. – Майор Гайдук, помощник начальника объекта «Буг-12», уже встречался с вами?

– Майор Гайдук? Это ж как понимать? Абвер теперь собирает сведения о сотрудниках контрразведки противника по телефону? Таким, значится, козерогом работаем?

– Вам следовало бы поинтересоваться, из каких источников я знаю о майоре Гайдуке и его должности.

– Понятно, из каких – из абверовских! Да только я представления не имею, о ком идет речь.

– Охотно верю, – не поскупился на джентльменский сарказм обер-диверсант. – Но если майор все же объявится, ну, скажем, совершенно случайно… уведомьте его, что звонил оберштурмфюрер фон Штубер. И что я считаю его поведение нерыцарским.

– Даже так? Нерыцарским?! Вам ли, оккупантам, говорить о рыцарстве?

– Он дал подписку о верности фюреру и службе в абвере, выдал все секреты базы «Буг-12», но затем почему-то бежал. Так офицеры не ведут себя, существует понятие офицерской чести. Кстати, не торопитесь с эвакуацией. Вы можете оставаться в городе вместе с бургомистром Кречетовым.

– А мы и будем оставаться здесь до последней возможности, чтобы ни один ваш солдат…

– Сейчас не время для патетики, – перебил его барон. – Пост начальника районной полиции вас устроит? Для начала, естественно.

– Это ты мне предлагаешь, сволочь?! – взъярился старший лейтенант. – Придет время, и мы так взбутетеним всю эту вашу эсэсовскую шваль!..

– Отставить! – решительным командирским басом охладил его оберштурмфюрер. – Кто вы, собственно, такой? Как вообще вы оказались в кабинете бургомистра? Мне нужен был офицер абвера подполковник Гайдук.

– Как, Гайдук – уже подполковник абвера?! – послышался изумленный голос Кречетова. – В чине повысили, что ли?

– Да, подполковник абвера. Повысили. И позвольте напомнить вам, старший лейтенант, что вы сами напросились на разговор о предстоящей службе рейху.