Гробница императора Берри Стив

Он знал, что в Китае Интернет подвергается строгой цензуре. Ограничен доступ к поисковым системам, блогам, дискуссионные странички – все, что позволяет открытый обмен мнениями. Также применялись фильтры, которые просеивали весь поток цифровой информации, входящий и выходящий из страны, в поисках всего подозрительного. В настоящий момент полным ходом шло создание собственного интранета, исключительно для Китая, контролировать который станет гораздо проще. Малоун читал об этом грандиозном предприятии, которое стоило огромных денег и требовало решения сложнейших технических проблем.

– Я взяла «Маленькую красную книжку» и разработала шифр, – объяснила Кассиопея. – Цитаты Мао ни у кого не должны вызвать подозрение. Сосед Соколова обещал регулярно проверять электронную почту.

«Изречения председателя Мао Цзэдуна» – или, как ее окрестили на Западе, «Маленькая красная книжка» – была самой массовой книгой в истории. Общий ее тираж составил почти семь миллиардов экземпляров. В свое время такая книга должна была быть у каждого китайца, но теперь все эти экземпляры стали библиографической редкостью. Малоун купил один экземпляр несколько месяцев назад на ежемесячной букинистической ярмарке в Роскильде, для одного из своих постоянных клиентов.

Компьютер пискнул, извещая о поступлении сообщения.

ЗАДАЧА КАДРОВ И ПАРТИИ – СЛУЖИТЬ НАРОДУ. ЕСЛИ У НИХ В СЕРДЦЕ НЕТ ПОСТОЯННО ИНТЕРЕСОВ НАРОДА, ИХ РАБОТА БЕСПОЛЕЗНА.

Кассиопея встревоженно оглянулась на Малоуна:

– Это неправильный ответ. То есть случилась какая-то неприятность.

– Твой посредник может уточнить, в чем дело? – спросила Стефани.

Кассиопея покачала головой:

– Не сможет, не скомпрометировав себя.

– Она права, – вмешался Пау Вень. – Я сам также использую подобный метод шифрования, общаясь со своими друзьями в Китае. Власти пристально наблюдают за киберпространством.

Малоун передал компьютер Стефани.

– Нам нужно трогаться в путь. Но сначала я хочу кое-что сделать.

Иван вот уже несколько минут разговаривал по сотовому телефону, отойдя в сторону. Малоун приблизился к нему как раз в тот момент, когда он завершил разговор.

– Ты больше ничего не хочешь нам сказать?

– Ты не любишь меня очень, да?

– Даже не знаю. Попробуй сменить душевное состояние, подбери себе новую одежду, сядь на диету, поменяй свою позицию, и тогда, быть может, наши взаимоотношения улучшатся.

– Я имею работу, которую я должен выполнить.

– Как и у меня. Но ты мне мешаешь.

– Я даю тебе самолет и дорогу в Китай.

– Виктор Томас. Где он? Я по нему соскучился.

– Он тоже выполняет работу.

– Мне нужно кое-что узнать, и ты в кои-то веки скажи мне правду.

Иван молча ждал.

– Виктор отправился в Китай, чтобы убить Карла Тана?

– Если представится возможность, это будет очень хорошо.

– И Соколова? Он должен убить и Соколова?

– Совсем нет. Этот мы хотим получить обратно.

– Соколов слишком много знает? Быть может, что-то такое, о чем вы не хотите распространяться?

Иван лишь сверкнул глазами.

– Так я и думал. Похоже, Соколов в Китае не сидел сложа руки. Скажи, если Виктор не сможет вывезти Соколова или если, Боже упаси, мы доберемся до Соколова раньше его, какой у него приказ?

Иван ничего не ответил.

– Опять же, как я и полагал. Я окажу всем нам любезность и никому не скажу о нашем разговоре. – Малоун обвел рукой стоящих на дощатом настиле. – Она не допустит, чтобы с Соколовым случилось что-то плохое.

– Она ничего не решает. Гораздо лучше, когда мы думаем, что Соколов мертвый. Теперь решать должен Виктор.

– Мы позаботимся о том, чтобы он принял правильное решение.

Малоун направился к остальным. Кассиопея уже забралась в кабину гидросамолета. Пау последовал за ней.

– Хитрая бестия, – вполголоса произнес Малоун, обращаясь к Стефани.

– Следи за ним, Коттон.

Малоун указал на Ивана.

– А ты следи за ним.

Он забрался в кабину. Два кожаных кресла стояли рядом. Одно заняла Кассиопея, на скамейке позади устроился Пау. Приборная панель размещалась только слева, поэтому Кассиопее открывался вид в переднее стекло. Застегнув ремни безопасности, Малоун изучил органы управления, отметив, что максимальная скорость составляла около двухсот километров в час. Один топливный бак в днище фюзеляжа, под дверью кабины вмещал триста двадцать литров. Во втором дополнительном баке в хвосте было еще шестьдесят литров. Общая дальность полета около полутора тысяч километров. Достаточно для перелета в один конец, как и сказал Иван. Хотелось надеяться, в этих словах не было скрытого контекста.

– Я так понимаю, ты знаешь, что делаешь? – спросила Кассиопея.

– Учиться никогда не поздно. Например, можно начать сейчас.

Она вопросительно посмотрела на него.

– В чем дело? – спросил Малоун.

– Ты ведь сможешь управлять этой штуковиной, правда? – Ее голос был затуманен сомнением.

Коттон установил ручки газа, отрегулировал состав горючей смеси. Взглянув на положение воздушных заслонок, убедился в том, что они закрыты. Щелчок тумблером – и два двигателя с ревом ожили. Малоун поиграл с составом горючей смеси, до тех пор пока вращение винтов не стало ровным. Затем передвинул рычаги управления рулями высоты и закрылками.

– Без проблем.

Похоже, Кассиопея не разделяла его уверенность.

Гидроплан потихоньку относило в сторону. Схватив штурвал, Малоун направил самолет на открытое пространство, разворачивая его носом к югу, чтобы легкий ветерок, на который он обратил внимание еще на берегу, дул в хвост.

Коттон дал газ, увеличивая мощность двигателей до ста восьмидесяти лошадиных сил.

Гидросамолет заскользил по водной глади. Органы управления сразу же стали тугими, и Малоун крепче стиснул штурвал.

Этот взлет с воды станет для него первым. Ему всегда хотелось выполнить это.

Потребовалось меньше пятисот метров, чтобы крылья поймали воздушный поток и гидросамолет оторвался от воды, медленно и плавно, словно поднятый краном. Впереди простиралось открытое море. Выполнив разворот влево, Малоун взял курс на северо-запад, возвращаясь к береговой линии. Самолет откликался на органы управления довольно вяло, однако никаких проблем это не должно было создать. Малоун напомнил себе, что это не «Орион П-3», и даже не «Сессна» или «Бичкрафт». Этот крылатый танк был предназначен лишь для коротких перелетов над морем.

– Взгляни на карту, – обратился Коттон к Кассиопее.

Та послушно уткнулась в карту.

– Нам придется лететь до цели, сверяясь с наземными ориентирами, – дал ясно понять Малоун.

– Это при условии, что карта верна.

– Не беспокойтесь, – произнес у нее над ухом Пау. – Эту часть Вьетнама и Китая я знаю хорошо. Я доведу нас до места.

Линь Йон пристально смотрел в лицо председателя Госсовета, стараясь определить, кто этот человек – друг или враг. Он поймал себя на том, что теряется в догадках на этот счет.

– Вы видите перед собой восковую копию, которая была сделана перед тем, как тело председателя подвергли бальзамированию. Само тело давным-давно истлело и в соответствии с пожеланиями Мао было сожжено, превращено в пепел.

– Тогда к чему весь этот помпезный мемориал?

– Хороший вопрос, и я сам неоднократно задаю его себе. Самый простой ответ – этого хотят люди.

– Не думаю, что такое положение дел сохраняется и сейчас, – не удержался Линь.

– Вполне вероятно, вы правы. Вот что печально в нашем отношении к собственному прошлому. У нас нет преемственности. Лишь сменяющие друг друга династии, каждая из которых приходит к власти со своей собственной программой, отметающей все то, что было прежде, и народ ее приветствует; однако вскоре и она погрязает в коррупции так же, как ее предшественники. Почему наше будущее должно быть другим?

– Вы говорите совсем как Пау Вень.

– Я же говорил вам, что в свое время мы были с ним очень близки. Но затем времена изменились, и наши пути разошлись. Пау повернул в одну сторону, я – в другую.

Линю стало не по себе. Он привык к тому, что управляет ситуацией, зная вопросы и ответы. Но только не сейчас. Другие опередили его на много ходов. Поэтому Линь спросил то, что действительно хотел знать:

– Почему я проиграю борьбу Карлу Тану?

– Потому что вы даже не догадываетесь о тех неприятностях, которые подстерегают вас со всех сторон.

– То же самое говорил Пау Вень.

– Я хочу узнать одну вещь. Если я почувствую, что ты лжешь или говоришь то, что я хочу услышать, это будет наш последний разговор.

Линю совсем не понравилось, что его отчитывают, как школьника, но он понимал, что этот старик не поднялся бы на вершину политического олимпа, если бы не был умен. Поэтому он приготовился дать искренний ответ.

– Как ты поступишь с Китаем, если займешь мое место?

Линь думал над ответом на этот вопрос с тех самых пор, как его вчера задал ему Пау Вень.

– Во-первых, я отделю коммунистическую партию от правительства. Это слияние является корнем коррупции, поразившей все наше общество. Далее, будет реформирована система подбора кадров. Человека станут назначать на должность в соответствии с его заслугами, а не по протекции. Возрастет роль Государственного народного совета и народных советов на местах. Нужно услышать голос народа. И, наконец, необходимо установить главенство закона, а это означает, что юридическая система должна стать независимой и дееспособной. Начиная с сорок девятого года мы приняли пять конституций – и не обращали внимания ни на одну из них.

– Ты прав, – согласился председатель Госсовета. – Авторитет партии был подорван нерациональной политикой, коррупцией и неспособностью предвидеть будущее. В настоящий момент – и это вызывает у меня наибольшее опасение – в случае нашего падения только военные способны взять власть в свои руки. Понимаю, что ты сам из кадровых военных, но государство долго не просуществует в роли марионетки.

– Тут нет никаких сомнений. Три миллиона солдат под началом семи командующих округами, одним из которых в свое время был я, не смогут управлять страной. Необходимо находить и выдвигать тех, кто обладает компетентностью, навыками управления и деловой хваткой. Тот черепаший шаг, каким претворяются в жизнь наши решения, приносит неисчислимые бедствия.

– Ты хочешь демократию?

Этот вопрос был задан шепотом.

– Это неизбежно. В какой-либо форме. Не западную, однако без основ демократии не обойтись. Появился новый средний класс. Умный. Эти люди слушают не только правительство, но и друг друга. Пока что они послушны, однако такое положение дел обязательно изменится. Во что бы то ни стало необходимо отменить «гуанси». Вот в чем корень всех наших бед.

Принцип «главное не то, что ты знаешь, а то, с кем ты знаком» лежал в основе коррупции. Гуанси полностью определялся связями, вынуждая предпринимателей связываться с правительственными и партийными функционерами, отплачивая всевозможными «любезностями» за оказанные услуги. Эта порочная система, укоренившаяся так глубоко, что буквально стала неотъемлемой частью государственных структур, приводила к тесному слиянию денег и власти без какой-либо оглядки на моральные принципы.

Председатель Госсовета кивнул:

– Эту систему следует искоренить. Мне это уже не по силам. Однако крепнет молодежь, растет значение личности. Философия Мао умерла. – Пауза. – Слава богу.

– В эпоху мгновенной обработки текстов, повсеместного распространения Интернета и сотовых телефонов малейший случай коррупции способен породить массовые волнения, – заметил Линь. – Мне несколько раз доводилось видеть, как мы были на волосок от этого. Терпение людей на пределе.

– Дни слепого повиновения остались в прошлом. Помню, однажды, когда я был еще совсем молодым, мы решили показать свою любовь к Мао и отправились к реке. Нам много раз говорили, как Мао переплывал Янцзы, и мы решили повторить то же самое. Тысячи молодых людей бросились в реку. Нас было так много, что плыть оказалось невозможно. В тесноте никто не мог шевелить руками. Река напоминала суп, и наши головы болтались в воде, как пельмени. – Старик помолчал. – Сотни утонули в тот день. В том числе моя жена.

Линь не знал, что на это сказать. Он уже давно заметил, что многие из старшего поколения отказывались открыто говорить о трех десятилетиях, прошедших между 1949 годом и смертью Мао. Оглушенные случившимся, они не хотели вспоминать боль и разочарование и упоминали ту эпоху мимоходом, словно речь шла о погоде, или шепотом, чтобы никто не услышал.

У Линя было достаточно собственных горьких воспоминаний. Пау Вень напомнил ему о площади Тяньаньмэнь, 4 июня 1989 года, судя по всему, зная, что Линь там был.

Он часто вспоминал тот день, решительно изменивший всю его жизнь.

– Где мой сын? – спросила женщина.

Линь не мог ей ничего ответить. Он охранял один сектор огромной площади. Дивизия, в которой служил Линь, получила приказ обеспечить защиту периметра Тяньаньмэнь.

Зачистка началась вчера. Площадь была уже в основном освобождена от протестующих, однако в воздухе до сих пор стояло зловоние мусора и смерти. Начиная с апреля, сюда подходили все новые и новые люди, пока, наконец, их не собралось на брусчатке больше миллиона. Беспорядки начали студенты, но к концу основную часть толпы составляли безработные, протестующие против двузначной инфляции и коррупции, поразившей все общество. Всю последнюю неделю Линь находился здесь, направленный командиром дивизии следить за агитаторами, однако он поймал себя на том, что в первую очередь слушает их.

– Вы должны уйти, – сказал Линь женщине.

– Мой сын был там. Я должна его найти.

Она была среднего возраста, на добрых двадцать лет старше Линя. Ее глаза светились скорбью, познать которую может только мать. Мать самого Линя ради сына пошла бы на все. Его родители бросили вызов правилу «одна семья – один ребенок» и завели четверых детей, что легло на семью тяжелым грузом. Линь был третьим в семье, в определенном смысле разочарованием для своих родителей: школу он терпеть не мог, учился плохо, вечно с ним происходили всяческие неприятности. Когда Линь завалил государственный экзамен на право получения высшего образования, его будущее стало ясным.

Армия.

Там он нашел дом и цель: служить родине, защищать Мао.

Ему казалось, что жизнь его наконец обрела очертания.

Так продолжалось до позапрошлого дня.

27-я и 28-я дивизии, переброшенные из провинции – так как власти опасались, что местные войска могут сочувствовать митингующим, – мирно вытеснили большую часть толпы с площади. Солдаты, преимущественно безоружные, двигались в пешем строю и рассеивали демонстрантов слезоточивым газом. В основном люди расходились без сопротивления.

Осталось ядро численностью около пяти тысяч человек.

Использовав опрокинутые и сожженные автобусы для строительства баррикад, они забросали солдат палками и камнями. Были вызваны танки, но протестующие напали и на них. Им удалось поджечь одну бронированную машину, и в ней погибли два члена экипажа.

И тут все изменилось.

Прошлой ночью солдаты вернулись, вооруженные автоматами с примкнутыми штыками, в сопровождении танков. Стрельба бушевала на протяжении нескольких часов. Гибли и солдаты, и демонстранты. Линь находился там, на границе площади, в оцеплении, а солдаты 27-й и 28-й дивизий вершили отмщение.

Все предыдущие приказы не открывать огонь были отменены.

Рикши и велосипедисты метались в самой гуще столпотворения, подбирая раненых и пытаясь отвезти их в больницы. Людей били прикладами, кололи штыками, убивали выстрелами. Танки крушили тела и машины.

Линь попытался было считать убитых, но быстро сбился со счета.

Родители начали подходить несколько часов назад, протискиваясь к опустевшей площади. Всех их предупреждали, они останавливались, и многие повернули назад. Но некоторые, такие как эта мать, стоявшая сейчас перед Линем, отказались уходить.

– Вы должны уйти отсюда, – мягко повторил Линь.

Женщина посмотрела на знаки различия.

– Товарищ капитан, мой сын одних с вами лет. Он был на площади с самого начала. Услышав о том, что здесь происходит, я поспешила сюда. Надеюсь, вы меня понимаете. Разрешите мне его поискать.

– Площадь пуста, – ответил Линь. – Его там нет.

– Там есть тела, – дрогнувшим голосом произнесла женщина.

И это действительно было так. Они лежали, сваленные словно бревна, подальше от людских глаз, всего в какой-нибудь сотне метров отсюда. Линю и его людям был дан приказ никого к ним не пропускать. От них избавятся с наступлением темноты, отвезут и похоронят в братской могиле, так, чтобы никто не смог сосчитать количество жертв.

– Вы должны уйти, – снова приказал Линь.

Вскинув руку, женщина оттолкнула его в сторону и пошла вперед, в ту зону, которую должны были охранять люди Линя. Она напомнила ему его собственную мать, научившую его плавать, кататься на велосипеде, водить грузовик. Любящая душа, думавшая только о том, как вырастить четырех своих детей.

Прежде чем Линь успел остановить женщину, один из солдат сорвал с плеча автомат, навел его и выстрелил.

Пуля с глухим стуком ударила женщину в спину.

Ее тело дернулось вперед и повалилось лицом вниз на асфальт.

Переполненный яростью, Линь выхватил пистолет и направил его на солдата.

– Вы предупредили ее не проходить дальше. Я все слышал. Она вас не послушалась. Я выполнял приказ.

Солдат невозмутимо смотрел на него. В его глазах не было ни тени страха.

– Мы не убиваем безоружных женщин, – раздельно произнес Линь.

– Мы делаем то, что нам приказывают.

И тот солдат был прав. Народно-освободительная армия делала то, что ей приказывали, в том числе убивала безоружных людей. И по сей день никто не мог сказать, сколько человек было убито на площади Тяньаньмынь и в последующие недели. Несколько сот? Тысяч? Десятков тысяч?

Линь со всей уверенностью мог сказать только то, что эта женщина лишилась своей жизни.

Мать.

– Мы вели себя глупо, – медленно произнес председатель Госсовета. – Сколько же безумств мы совершили во имя Мао…