Книжная лавка Маклей Крейг

Craig McLay

Village Books

A Novel

VILLAGE BOOKS

© Craig McLay 2012

Глава 1

Обожаю книжные магазины. И то обстоятельство, что уже три года работаю помощником управляющего в одном из них, лишний раз это доказывает.

Во-первых, там всегда тихо. Уж не знаю, почему близость книг заставляет людей переходить на шепот, но факт налицо. Во-вторых, здесь в одном месте собрано все научное и культурное наследие. Пройдитесь между стеллажами, и вы совершите увлекательное путешествие во времени от прошлого к настоящему – Гомер, Шекспир, Сервантес, Пруст, Диккенс, Оруэлл, Набоков, Мейлер, Уоллис. Все здесь. Лишь протяните руку – и соприкоснетесь с выдающимися достижениям великих. А в-третьих, здесь на вас не кидаются сразу пять продавцов, стоит лишь переступить порог. Нет, это вам не магазин электроники. Большинство работников торговли не понимает: покупатель вовсе не хочет, чтобы его преследовала целая толпа. Вот почему столько народу предпочитает ездить в автосалоны по воскресеньям.

Магазин «Книжная лавка» занимает примерно три тысячи квадратных футов на двух этажах. Я менеджер так называемой «зоны номер один». Это значит, что в мои владения входят секции художественной литературы, истории, науки, архитектуры, путеводителей и драматургии – в общем, почти весь первый этаж. Наверху находится «зона номер два», состоящая из книг о здоровом образе жизни, бизнесе, полезных советов и детской литературы.

Соседство бизнеса и здорового образа жизни может показаться странным, но и ту и другую область объединяет поклонение гуру. Идет ли речь о диетах или инвестициях, люди с восторженным благоговением внимают болтовне любого выступающего на телевидении идиота. Даже если этот идиот толстый или бедный (или и то и другое одновременно). Такова уж человеческая природа. Многие не любят думать сами, когда кто-то другой готов делать это за нас. Мы, конечно, ни за что не признаемся, но на самом деле скорее совершим ошибку в составе большой группы, чем осмелимся от нее отделиться. Даже если все остальные считают, что приобрести акции печально известной корпорации «Энрон» – отличная идея.

А вот работать в детском отделе – все равно что быть заброшенным в горячую точку. Каждый день родители оставляют детей одних в предназначенном для них уголке (хотя, смею заметить, на табличке ясно написано, чтобы не бросали отпрысков без присмотра). Милые чада тут же начинают ломать конструкторы и сбрасывать книги с полок, а что они вытворяют с деревянной железной дорогой – передать страшно. Даже торнадо не так разрушительны.

К счастью, я за этот отдел не отвечаю, но последние несколько месяцев неофициально занимаюсь еще и «детьми», потому что менеджер, Миша, ушла в декретный отпуск и выйдет ли на работу – неизвестно.

Миша недавно родила девочку весом меньше трех кило, которую назвала Наташей. Надо заметить, Наташа ни капли не похожа на мужа Миши, немца Гельмута, зато поразительно напоминает торгового представителя «Хакамото букс», низкорослого нигерийца по имени Саймон. Он что-то слишком часто заходил к нам узнать показатели по продажам – особенно учитывая, что японская эротика в нашем магазине представлена всего парой экземпляров. Все знают, что Миша ушла от Гельмута, увезла дочку на свою историческую родину, в Эстонию, и возвращаться пока не планирует.

Вот еще одна особенность книжных магазинов – со стороны кажется, будто все тихо и мирно, а внутри кипят нешуточные страсти. Близость к продуктам мыслительной деятельности величайших гениев и сумасшедших (что иногда одно и то же) удивительным образом воздействует на мозг. Поместите двадцать невротиков разной степени сдвинутости в замкнутое пространство вроде нашего, и глазом моргнуть не успеете, как начнут твориться странные вещи.

Возьмем, например, Мишу. Они с Гельмутом познакомились через сайт, задача которого – сводить непривлекательных североамериканцев средних лет с юными красавицами из стран бывшего Варшавского договора, которым требуется помощь в иммиграции. Гельмут был активным участником клуба свингеров, поэтому Миша стала не только гражданкой Канады, но и членом «Эротик». Клуб располагается в ветхом сером здании без окон в двух шагах от аэропорта. Своеобразный фитнес-клуб для тренировки гениталий. Мы ни о чем таком не подозревали, пока Миша не перебрала сливовицы на прошлогоднем рождественском корпоративе и не проговорилась, что некоторые «встречи» снимаются на камеру.

Когда мы искали в Интернете эту съемку, двигал нами отнюдь не кинематографический интерес. Оказалось, на левой груди у Миши – татуировка Северного полушария, а на правой – Южного. Мой друг Себастьян остроумно заметил, что с такой картой полярник Скотт обязательно добрался бы до полюса, а не замерз насмерть – бедняге было бы чем обогреться. Я обрадовался, когда узнал, что Миша уходит. Не то чтобы мы не ладили, просто при виде ее в голове начинала крутиться песня, которую дети поют в воскресной школе, – «Он держит в руках весь мир».

Нашего управляющего зовут Данте Андолини. Лет тридцати пяти, безнадежный маменькин сынок. А маменька – монументальная женщина из Калабрии по имени Лукреция, сын ласково прозвал ее Вельзевулом. В двенадцатилетнем возрасте Данте лишился правой брови и частично утратил подвижность правой руки после несчастного случая с петардой. Он очень стесняется своих увечий и, разговаривая с людьми, старается поворачиваться левым боком. К этой особенности еще надо привыкнуть. Когда мы только познакомились, все время возникало впечатление, будто Данте обращается к стоящему рядом невидимке.

Данте – ипохондрик. Виновата в этом его мамочка. А если быть совсем точным, Данте стал ипохондриком, потому что боится, как бы его мать не узнала, что он гей. Лукреция ревностная католичка и подобных мыслей даже не допускает. Упорно продолжает верить, что сын просто еще не встретил «ту самую». Для нее это аксиома, не требующая доказательств. Считая, что сыночку нельзя доверить такое важное дело, как выбор матери ее будущих внуков, Лукреция взяла все на себя. Даже зарегистрировала Данте на нескольких сайтах знакомств. Настояла на том, чтобы на фотографии отсутствующая бровь была подрисована, и составила текст, который хоть и изобиловал грамматическими ошибками, зато выставлял сына как самого влиятельного, харизматичного и сильного итальянского мужчину после Сильвио Берлускони.

Лукреция отбирает кандидаток и ведет переговоры вплоть до обсуждения первого свидания, после чего незадачливому сыночку настоятельно рекомендуется отправиться в определенное место к определенному времени. Чтобы избежать этих встреч, Данте приходится выдумывать болезни со страшными названиями, которые якобы сразили его всего за несколько часов перед свиданием с очередной Анжеликой, Натальей или Кристиной.

Сначала было легко – хватало обыкновенного гриппа. Но время шло, и Данте пришлось стать изобретательнее в сочинении диагнозов. Он вынужден был обратиться к серьезным источникам – медицинским сайтам и официальной веб-странице клиники Мэйо. Ознакомившись с многочисленными описаниями страшных, коварных заболеваний, угрожающих среднему человеку, Данте всерьез начал бояться, что страдает некоторыми из них.

Несколько месяцев наседаю на Данте, чтобы нанял нового менеджера второй зоны. Уже октябрь, скоро начнется предпраздничная инвентаризация. Работы невпроворот, и мне надоело быть одним из трех сотрудников, у кого есть ключи. Остальные двое – Данте и Мина, старший кассир. Быть обладателем ключей – значит постоянно открывать и закрывать магазин, а это весьма утомительно.

А хуже всего то, что Мина часто берет отгулы. Меня вечно вызывают на работу как раз тогда, когда собирался выспаться после поздней смены. Особенно это неприятно, если вечер я провел в «Фальстаффе», за честно заработанной пинтой-тремя, успешно вытолкав за порог магазина припозднившихся бездельников, которые «просто смотрят». Пора уже Данте найти нового человека. Если этого не случится в ближайшее время, пожалуюсь его маме.

Направляясь в крошечный кабинет Данте, чтобы в очередной раз затронуть больную тему, чуть не спотыкаюсь об Эбенезера Чиппинга. Тот стоит на коленях перед серией «Коулс нотс», краткими изложениями произведений классической литературы. Эбенезер – школьный учитель на пенсии, вдовец, работает неполный день в вечернюю смену. Ужасно ворчлив, но лучше его в продаваемом товаре никто не разбирается. Остальные мистера Чиппинга побаиваются, уважительно называют «сэр». Я формально являюсь его начальником, поэтому обращаюсь к нему просто «мистер Ч.».

Единственный человек, относящийся к Эбенезеру Чиппингу безо всякого почтения, – Фермина Маркес, испанская эмигрантка, владелица находящегося через дорогу кафе «Оле». Она зовет мистера Чиппинга Эбби. Кажется, он в нее влюблен, но сам ни за что не признается, а спрашивать не собираюсь – опасно для жизни.

Зато свою легендарную ненависть к кратким изложениям Эбенезер не скрывает. Несколько раз ловил его на месте преступления – пытался вернуть все книги на склад или оставить для них как можно меньше места на полке.

– Добрый вечер, мистер Ч. Опять краткие изложения переставляете?

Эбенезер только хмыкнул:

– Самый страшный удар по литературе после телевидения. Проклятый Лоджи Бейрд.

Сзади кто-то робко пискнул:

– Но, сэр, как же Зворыкин?

Оборачиваюсь и вижу дреды Олдоса Швингхаммера. Олдосу лет двадцать с чем-то, исключен с философского факультета, тоже работает неполный день – по вечерам, иногда днем. Кожа у него белая, как у Дракулы, происходит он из славного рода известных швейцарских промышленников, но почему-то старается выдать себя за ямайского серфера – дреды, пестрые рубашки, сандалии с открытыми носами. Думает, что людей эксцентричных чаще считают гениями. А Олдос очень хочет, чтобы его считали гением. Намерен стать автором первого великого философского трактата XXI века.

– Чума на оба их дома, – перефразировав цитату из «Ромео и Джульетты», бормочет Эбенезер. – Иди-иди, нечего большевистскую идеологию разводить.

Но от Олдоса так просто не избавишься. Хватается за любую тему, в которой разбирается, – а ему кажется, что это все темы на свете. Вдобавок каждый разговор умудряется перевести на себя.

– Телевидение – главный предмет моей диссертации, – объявляет Олдос. Хотя самого при невыясненных обстоятельствах «попросили» из университета в середине первого года и до диссертации дело так и не дошло. – Считаю, что человек стремится к великим свершениям, когда осознает, что целых семь миллиардов людей даже не подозревают о его существовании. А телевидение и Интернет мою гипотезу только подтверждают. Я называю это аксиомой Швингхаммера.

Сократив отведенное под краткие содержания место практически вдвое, Эбенезер поднимается.

– Швингхаммер, ты балда. Аксиома – принцип, не требующий доказательств. А еще надеешься потрясти то немногое, что осталось от интеллектуальной элиты, своими бреднями, когда сам аксиомы с афоризмами путаешь.

Олдос улыбается – как ему самому кажется, снисходительно. Подобный фокус он проделывает часто. Этим Олдос хочет сказать: «Вы просто не в состоянии уяснить мою мысль». Но со стороны выражение лица выглядит бессмысленным. Не удивлюсь, если его когда-нибудь насмерть забьют дубинками во время крестьянского восстания в какой-нибудь слаборазвитой банановой республике.

– Уж вы-то, сэр, должны меня понять! – произносит Олдос. Потерпев очередную неудачу в стремлении шокировать всех своими интеллектуальными способностями, решил создать братство непонятых. – Вам ли не знать, как трудно донести до непросвещенной толпы свои идеи! Поэтому я здесь. Хочу понять обывателя, чтобы потом он понял меня.

Эбенезер тоже улыбается, но гораздо более уничижительно.

– Мальчик мой, ты здесь только потому, что в университете вместо трудов Канта поглощал психотропные субстанции. Не трудись, я сэкономлю тебе время. Обыватель – невежественный, ленивый, мелочный, зашоренный и легко убеждаемый. Не сомневаюсь: когда ты все-таки опубликуешь этот свой грандиозный опус, нынешнее поколение фигляров будет превозносить тебя как величайшего мыслителя после того психолога из телевизора, доктора Фила. Но боюсь, теория твоя, сколь глубоко она ни проникала бы в суть человеческой природы, будет вытеснена на последние страницы глянцевыми фотографиями Пэрис Хилтон без трусов и сияющего всеми зубами Брэда Питта.

Олдос пожимает плечами и спрашивает меня, какие будут распоряжения. Велю, чтобы убрал то, что плохо продается, – нужно освободить место для надвигающегося неумолимо, как цунами, праздничного завоза. Иначе через пару недель в буквальном смысле слова утонем в книгах. Олдос кивает и уходит. Отдавать распоряжения Эбенезеру не решаюсь. Он здесь работает дольше, чем я. Пусть проводит очередной вечер в бесплодных попытках уговорить работающих матерей среднего класса купить Хемингуэя или Менкена вместо Дэна Брауна, Дженет Эванович или истории отважной африканки, выжившей после женского обрезания, – в общем, чего-нибудь такого, что советовала почитать Опра в своем шоу. Труд Эбенезера тяжел и неблагодарен, но он несет этот крест с гордостью.

Я его понимаю. Вчера пришел в ужас, увидев, что почти все книги Харлана Эллисона попали в категорию «задних». Наш товар условно делится на «передний» и «задний». Вперед выставляют новые книги, на дальние стеллажи – старые. Категория «задних» состоит еще из двух подвидов, «А» и «Я». «А» – более новые или более востребованные произведения, «Я»… сами понимаете. Но можно опуститься еще ниже, в категорию БНИ – Больше Не Издается. БНИ означает, что тираж уже нельзя вернуть издателю.

Вообще-то по правилам книгу необходимо возвращать, как только она станет «задней». Но я часто отказываюсь делать это чисто из принципа, отчего возникает серьезная проблема со свободным местом – новый товар поступает постоянно, а полки не резиновые. Но мне все равно. Лучше верну миллион романов Даниэлы Стил или Николаса Спаркса, чем отошлю обратно хоть одного Патрика О’Брайана или Ричарда Форда.

Только не подумайте, будто я сноб. Ничего подобного. Не всем быть авторами «Улисса», и слава богу (дважды пытался прочесть эту книгу, но оба раза не продвинулся дальше сотой страницы). Ничего не имею против романтических комедий. У издателей это вообще любимый жанр – в наше время складывается ощущение, будто читают одни женщины. Почти все мои знакомые мужчины, включая тех, кто работает в нашем магазине, за эту неделю не прочли ничего, кроме инструкции, как разогреть в микроволновке лазанью быстрого приготовления. Женщины чаще мужчин поступают в университеты и, надеюсь, вскоре обгонят нас и на карьерной лестнице. Патриархальный строй умирает. В отличие от любителей жесткого мордобоя или долбежки по барабанам я этому только рад. Если женщины во власти не дадут человечеству повзрывать все вокруг, я только за. Впрочем, про Маргарет Тэтчер этого не скажешь.

Погруженный в подобные мысли, завернул за угол и в буквальном смысле слова столкнулся с самой неординарной женщиной из всех, кого встречал.

Она стояла около стеллажа с драматургией и порывисто обернулась в мою сторону, вовлекая в водоворот из рыжих волос, улыбок и вопросов.

– А еще пьесы Мамета есть?

Я сражен в самое сердце и выпаливаю первое, что пришло в голову:

– Выходите за меня замуж!

Женщина смеется и показывает левую руку. Чувствуя первобытную ревность пещерного человека, вижу кольцо с бриллиантом такого размера, что внутри его можно лазерную установку спрятать.

– Извините, – произносит покупательница, – но вас опередили.

Затем указывает на полку.

– Вот «Олеанна», а где «Пашем на скорость»? А «Сексуальные извращения в Чикаго»? Мы с нашей труппой хотим поставить одну из них.

– Значит, вы актриса?

Женщина принимает картинную позу.

– Только не говорите, будто не узнали!

Ловлю себя на том, что улыбаюсь, как идиот, но ничего поделать не могу. Так всегда бывает, когда встречаю красивую обаятельную женщину. В последний раз похожий конфуз вышел год назад, во время собеседования с бывшей моделью – та желала устроиться кассиром на неполный день. По счастливому совпадению работает она хорошо, но скажу честно: нанял я ее не за это. Правы женщины – мы действительно зацикленные на внешности лопухи.

– Да, надо чаще ходить в театр, – говорю я, протягиваю руку и представляюсь.

– Леа, – отвечает она и слишком сильно сжимает мои пальцы – мол, это чисто формальное знакомство, никаких недомолвок. Ха-ха. – Труппа у нас чисто женская, «Олеанна» могла бы подойти, но там слишком мало ролей со словами.

Леа ставит тонкую книгу обратно на полку.

– Может, попробовать что-нибудь из классики? На нее авторские права приобретать не надо. Видите ли, мы стеснены в средствах. Может, посоветуете что-нибудь?

Кривлю губы и изображаю глубокую задумчивость, хотя сам о театре ничего не знаю. Хорошо, если смогу не перепутать Беккета с Брехтом.

– Хмм…

– Наша режиссер любит пафос, греческие трагедии и все в таком духе. Заикалась насчет «Орестеи», но меня от одного имени Клитемнестра смех разбирает. – Леа фыркает. – Видите? Нужно что-то другое.

Она корчит гримасу и глядит на часы. Циферблат повернут на внутреннюю сторону запястья. Я тоже пытался так ходить, чтобы не царапать часы, когда расставляю на полках книги, но никак не могу приучиться. Наверное, гены виноваты.

– К сожалению, пора бежать. Но спасибо за помощь. Надеюсь, скоро увидимся.

Последняя фраза звучит так, будто сказана не из вежливости, а всерьез. Мою крошечную необоснованную надежду гасит одно важное соображение – она ведь актриса. Если главный талант актрисы – уметь нравиться, считайте меня ее поклонником, но теперь Леа ушла, и, скорее всего, больше я ее не увижу. Увы. С этим трудно смириться, но любой мужчина каждый день встречает множество привлекательных женщин, и с большинством из них завязать роман не получится. Даже если вы – Хью Хефнер в расцвете сил и случайные связи – часть вашей работы.

Но эта женщина особенная. В меня будто молния ударила, раньше такого не испытывал. Легкие покалывания – да. Примерно то же самое ощущаешь, когда пытаешься выдернуть из розетки застрявший штепсель. Однако этот мощный разряд мог бы расколоть древесный ствол. В воздухе висит запах озона и обгорелых волос, а ты валишься навзничь с ошарашенным, но удивительно спокойным лицом.

Хочется бежать за ней вслед, но что толку? Она уже помолвлена. К тому же рискую быть принятым за ненормального. А если свадьба все же не состоится и когда-нибудь мы встретимся снова, хочется, чтобы меня запомнили как обаятельного и чуть застенчивого парня из книжного магазина, который был готов взять ее в жены с первой же минуты. Можно начать разговор с удачной шутки на эту тему, потом вскружить ей голову каскадом фирменного остроумия, уговорить Леа выпить со мной кофе, сходить в кино, в ресторан и только после этого сделать предложение руки и сердца по всем правилам. Желательно уложить это все в один вечер.

Впрочем, это все пустые фантазии. Скорее всего, наша встреча была первой и последней.

Ощущая и грусть, и облегчение одновременно, разворачиваюсь и шагаю в кабинет управляющего. Там сидит единственный человек в этом магазине, всеми силами старающийся избежать свиданий.

– Привет, Данте. Как самочувствие?

Данте, как обычно, уставился в монитор.

– Как думаешь, что страшнее звучит – компартментальная гидродисплазия или тентикулярный гангреноспермафорит?

Я поморщился:

– Второй, конечно! Еще спрашиваешь. Кстати, что это за болезнь? Нет, не надо. Не говори. Лучше не знать.

Кроме ипохондрии, в Данте сильнее всего раздражает то, что он удивительно импозантный мужчина – несмотря на отсутствующую бровь. Вылитый Джордж Клуни, только итальянец. Как истинный сын своего народа, одевается так, что все остальные рядом кажутся чернорабочими. Женщины на него просто кидаются. Поэтому Данте предпочитает не рисковать и отсиживается в кабинете.

– Может, покинешь сайт клиники Мэйо хоть на пару минут и найдешь, наконец, нового менеджера второй зоны?

– Уже нашел, – с гордым видом кивает Данте.

Не спешу радоваться. Данте часто говорит, будто что-то сделал, а сам только планирует. Когда-нибудь. Может быть.

– Серьезно?

– Она только что ушла.

Я поражен до глубины души.

– Что, прямо сегодня?

– Минуты две назад. Ее зовут Леа. Леа Дэшвуд. Приступает с понедельника. Учить ее будешь ты.

Признаюсь, дошло до меня не сразу.

– Что?..

– Да, она вроде пытается пробиться в актрисы, но опыт работы в книжном магазине имеется. Думаю, скоро освоится.

Боже правый.

Глава 2

Каждый хоть раз в жизни должен поработать продавцом. Считайте это долгом перед страной и обществом, как служба в армии.

Магазин у нас маленький, поэтому покупателям даже мелкие выходки с рук не спускаем. Нельзя называть главного кассира лживой тварью за то, что в магазин перестали завозить любимые вами, но не пользующиеся спросом у других покупателей схемы по вышиванию (история из жизни). Нельзя возвращать номер журнала «Вог» годичной давности, из которого вырезаны все фотографии женщин в платьях, потому что голос в вашей голове сказал, что они кощунственны (еще одна история из жизни). Нельзя класть на стойку кассы развернутую газету, багель с яйцом и сыром, пальто и вдобавок ставить стакан с кофе, объясняя это тем, что других плоских поверхностей в магазине не нашлось (снова история из жизни).

Мы не национальный бренд, неограниченными кадровыми ресурсами не обладаем, поэтому не заставляем наш персонал проходить разрушительные для личности курсы по вежливому общению с покупателем. Если придешь в магазин, нарочно нахамишь персоналу, пригрозишь пожаловаться в службу по защите прав потребителя или позвонить в полицию, если испортишь товар – я отреагирую в соответствии с сегодняшним состоянием духа.

А состояние чаще всего усталое. Устал постоянно разочаровываться в человеческой природе. Вот она, оборотная сторона всеобщей торговой повинности, – через некоторое время начинаешь воспринимать окружающих людей как внешние раздражители.

Я здесь уже три года и, пожалуй, достиг данной стадии. Если пробуду еще немного, обзаведусь неизлечимой патологической ненавистью ко всему человечеству. Превращусь в Эбенезера. Или в Терезу Баркер по прозвищу Мать Тереза. Она работает в отделе детской литературы с самого открытия, то есть почти тридцать лет. Она приятная женщина, но какая-то застывшая, и взгляд немного стеклянный. Как будто скрывается под прозрачным панцирем, не пропускающим ни злобных мыслишек, ни кислорода для питания мозга.

Тереза – член малоизвестной секты под названием «Собрание Избранных». Они ходят по домам, переписывают все земное имущество на свою церковь и собираются основать колонию на самом богоугодном холме где-нибудь в Мускоке. Там и будут готовиться к Страшному суду – впрочем, для Избранных это событие совсем не страшное, а даже наоборот. Разозлить Терезу невозможно – проще найти углы на шаре для боулинга. В состоянии близком к злости я видел ее только на вторую неделю своей работы в магазине, когда Тереза узнала, что я атеист, и мы вступили в спор об удивительно сложном строении всего живого. С лица Терезы не сходила улыбка, но желваки на скулах напряглись, будто мышцы у борца без правил.

– Если есть создание, должен быть и создатель! – пронзительным голосом вещала Тереза. – Вот, например, эта полка! Скажете, книги на ней сами собой расставились?

– Но есть явления, которые созданы силами природы, – возражал я. – Например, Большой каньон. Или Вселенная. Да и книги на этой полке отнюдь не Бог расставлял. Уж он бы, в отличие от Олдоса, порядок букв алфавита не перепутал бы.

Тереза ответила, что ей очень жаль, что я так смотрю на вещи, но все равно пообещала за меня молиться. С тех пор отношения между нами профессионально сдержанные, хотя пару раз застиг Терезу за попыткой спрятать от покупателей «непристойные», по ее мнению, альбомы по искусству. Вот еще одна причина, почему все эти Страшные суды и обновленные миры не вызывают у меня никакого восторга – ведь там придется соседствовать с такими людьми, как Тереза.

Вообще-то о трудных покупателях я заговорил в связи с тем, что передо мной сейчас стоит один из них. Суббота, вечер, в магазине полно народу. Во многом за это нужно благодарить маленький кинотеатр «Престиж» – по пути домой зрители частенько забегают к нам. В «Престиже» обычно показывают что-нибудь не слишком массовое, «не для всех», поэтому основная часть аудитории – богема, состоящая из студентов и тридцатилетних бездетных хипстеров. Но сегодня повторно показывали хит нынешнего лета – мультик в 3D с участием говорящих зверушек. Видимо, бельгийские документальные фильмы о навозных жуках достаточного дохода не приносят. Так что сегодня, судя по состоянию дел в нашем магазине, аудитория к ним пришла более широкая. В основном это оказались люди, которым жалко лишних четыре бакса на нормальный кинотеатр или которые недостаточно хорошо владеют компьютером, чтобы скачать мультик нелегально.

На первый взгляд недовольный покупатель ничем не напоминает других своих проблемных собратьев. По большей части это мужчины средних лет, чаще всего холостяки или разведенные. Одни – простые работяги, другие – гордящиеся собой профессионалы высокого класса. Первые используют редкую возможность самоутвердиться за счет человека, который, как им кажется, стоит ниже их, вторые же просто привыкли глядеть на всех вокруг свысока.

Но сейчас передо мной девушка лет двадцати, не больше. Худенькая, с жидковатыми светлыми волосами, собранными в такой высокий хвост, что голова напоминает ананас. Замечаю, что рука покупательницы лежит на стойке. Плохой знак. Если нужна опора, значит, готовится к долгой речи. Это как кафедра для проповедников и политиков. Справа от девушки стоит молодой человек. Судя по смущенному лицу и довольно большому расстоянию между ними, в конфликт втянут против воли, а значит, угрозы не представляет. Его можно не считать.

Вызвал меня сюда лучший друг, Себастьян Донливи. Мы с Себастьяном начали работать одновременно. Я – полный день, менеджером, он – неполный, потому что якобы писал диплом по английскому. Но Себастьяну так нравится студенческая жизнь, что с выпуском он не торопится. Уже некоторое время учится со скоростью один предмет в семестр. Себастьян – все понемножку: писатель, художник, музыкант, актер, студент. Единственное, чем он занимается серьезно и углубленно, – женщины и алкоголь. Родители Себастьяна развелись два года назад. Несмотря на дикие выходки, мать не спешит выгонять оболтуса из дома – боится, что второе потрясение окончательно расшатает психику его братьев, девяти и семи лет.

Мы с Себастьяном сошлись быстро на почве безумной влюбленности в двух разных женщин, работавших в магазине. Меня пленила высокая блондинка. Впоследствии она забеременела от приехавшего в командировку влиятельного нефтяника и перебралась в Эдмонтон. Себастьян же пылал страстью к брюнетке, которую позже уволили за подделку документов. В общем, на любовном фронте ничего не получилось, зато мы обнаружили, что наши взгляды на кино, политику и литературу во многом совпадают. И на пабы тоже – мы даже составили свой рейтинг, главный критерий в котором – близость к месту работы.

Себастьян встал за свободную кассу, когда Мина в очередной раз исчезла. Куда – неизвестно, но вариантов много – решила сделать перерыв, пошла в туалет или прячется в кабинете менеджера и рыдает в углу около сейфа.

Завидев меня, Себастьян многозначительно округляет глаза. Изображаю вежливую улыбку. Это как в кино на голливудский фильм идти – вроде знаешь, чем все закончится, и все равно не можешь удержаться.

– Добрый вечер! Чем могу помочь?

Блондинка с головой-ананасом разворачивается и устремляет на меня мышиные глазки-бусинки.

– Это вы менеджер?

Голос такой же, как она вся, – тоненький и слабенький. Будто ее только что душили. Продолжаю улыбаться, делая вид, будто разговор предстоит дружеский и маленькое недоразумение удастся разрешить за пять минут, к всеобщему удовольствию. Но на это даже рассчитывать не приходится.

Киваю:

– Он самый.

Не оборачиваясь, девушка тычет пальцем в Себастьяна:

– Хочу вернуть книгу, а этот говнюк не принимает.

Покупательница машет перед моим носом огромной кулинарной книгой.

Оглядываюсь на длинную очередь, замечаю в ней нескольких детей младше десяти лет и на всякий случай пытаюсь увести девушку в нишу, чтобы наш разговор не слышали. Но с ней этот номер не проходит.

– Ну уж нет. – Девушка упрямо выпячивает подбородок и кивает на очередь. – Пусть все знают.

Вздыхаю. Назвать моего лучшего друга говнюком – не лучший способ заслужить мое расположение, а уж говорить такие слова при маленьких детях – тем более. Немедленно решаю устроить ей веселую жизнь.

Беру книгу и разглядываю. БНИ – больше не издается, а значит, была уценена, обмену и возврату не подлежит. Переплет на пластиковую пружину, такие книги продаются в защитной пленке. Открываю и вижу, что она почти разваливается. Самым невинным тоном задаю следующий вопрос:

– Чек у вас с собой?

Теперь, когда книга у меня, девушка получает возможность жестикулировать обеими руками и радостно этим пользуется, вскидывая руки так энергично, словно оркестром дирижирует.

– Слушайте, как вас там… – наклоняется вперед, высматривая бейджик, но мы их не носим. – Можно подумать, сами каждый гребаный чек храните!

Родители в очереди начинают беспокойно переминаться с ноги на ногу и шепчут детям, чтобы не слушали злую тетю. Казалось бы, я должен удивиться, что кто-то поднял столько шума из-за четырех баксов. Но нет. Давно уже привык.

Стараюсь говорить спокойно и взвешенно. Скандалисты всегда бесятся, когда не могут довести собеседника до белого каления.

– Значит, хотите вернуть испорченный уцененный товар? И даже не можете доказать, что приобрели его у нас, а не где-то в другом месте?

Девушка понимает, что на сочувствие рассчитывать не приходится. Прежде чем покупательница успевает ответить, продолжаю:

– Знаете что? Я верну вам четыре бакса, но при одном условии.

Девушка поджимает губы.

– При каком?

– Обещайте, что потратите их на покупку электронной книги и впредь будете приобретать литературу только через интернет-магазины.

Девушка выдергивает у меня из рук книгу и запихивает в сумку.

– Да пошли вы! Идем, Родни. Козлы!

Последнее слово брошено через плечо, как ремарка. Впрочем, для ремарки громковато.

– Ах! Классическая реплика, используется в восьмидесяти процентах боевиков! Только вместо «Родни» нужно другое имя, – замечает Себастьян, когда парочка уходит. – Никто не станет снимать боевик про человека по имени Родни.

Встаю за кассу Мины, чтобы помочь Себастьяну обслужить остальных покупателей. Предоставляю всем десятипроцентную скидку за моральный ущерб. Когда очередь рассасывается, расспрашиваю Себастьяна про девушку, с которой он познакомился в Интернете. Вчера вечером у них было свидание.

– Увы, это был полный Хичкок, – отвечает Себастьян.

Это наш шифр. «Хичкок» значит «страшная». «Феллини» – красивая женщина, но, чтобы что-то от нее получить, надо постараться. Помните, как Мастроянни полез в фонтан Треви за Анитой Экберг, а наградой за труды оказались лишь промокшие брюки? «Скорсезе» – девушка со странностями (представьте Роберта де Ниро в одежде служанки из «Мыса страха»), «Полански» – та, с которой связываться себе дороже (несовершеннолетняя, замужем, начальница…). «Кубрик» – холодная, отстраненная, держится как робот, ни проблеска эмоций, но что-то в ней такое есть… «Спилберг» – слишком старается понравиться. Вот такое авторское кино, не похожее друг на друга.

– Она себе что-то вколола в губы, – делится Себастьян. – Говорила, как это называется, но я забыл. Вроде не ботокс. Хотя не уверен, она так невнятно мычала…

– Значит, с пластической операцией? А лет сколько?

Себастьян пожимает плечами и достает из кармана на бедре компактную флягу. Предлагает мне глотнуть, но я вежливо отказываюсь. Как бы Себастьян не превратился в того опустившегося писателя-алкоголика из «Потерянного уик-энда».

– В анкете пишет, что двадцать пять. Вообще-то девушка как девушка, но эти губищи… Как у Мика Джаггера, но в том-то и дело, что она – не Мик Джаггер. Хорошо, что мы с ней только выпить договорились. Она все через соломинку тянула. Уж не знаю, как бы с едой справилась.

– Подожди недельку, пока отек спадет, и позвони еще раз.

– Поздно. – Себастьян оглядывается по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, и шепчет: – Значит, пошли мы к ней домой…

– Серьезно? У нее рот, как у верблюда, а ты к ней домой пошел?

– Что она говорила, я не понял, а вот что я говорил, ей, видно, понравилось. Сидим мы, значит, на диване, тут она расстегивает мне ширинку и принимается за дело… этим своим верблюжьим ртом…

Я издаю громкий смешок. Стараюсь выкинуть из головы данную картину.

– Но есть одна проблема. Она намазала губы каким-то специальным кремом. Для наружной анестезии. То ли от боли, то ли от отека, не знаю. В общем, минуты через две понимаю, что вообще ничего не чувствую. Все онемело.

Я чуть руку в рот не засунул, чтобы не расхохотаться. Подходит покупатель с атласом и требует скинуть десять процентов цены, потому что обложка с краю порвана. Соглашаюсь не глядя, Себастьян сканирует штрихкод.

– А дальше, дальше что?

Себастьян делает еще глоток из фляжки.

– Притворился, будто мне все нравится. А потом виноватым себя почувствовал. Короче, переспал с ней. Так меня из-за этой штуки на целый час хватило, пока эффект не выветрился. Супер! Теперь вот гадаю: а вдруг она это нарочно сделала? Да, чего только в жизни не бывает…

– Второй раз с ней встречаться собираешься?

Себастьян мотает головой:

– Нет. Наверное, больше она этой мазью не пользуется, а я вчера слишком высокие стандарты задал. Захочет, чтобы соответствовал, а я физически не в состоянии. Нельзя же просить, чтобы она снова рот намазала. И вообще, слишком все это стремно. Да и музыку она слушает ужасную. Представляешь, «Джефферсон Старшип» врубила!

Истории любовно-фармакологических приключений Себастьяна мне противопоставить было нечего. Просто сменил тему:

– Где Мина?

– Домой ушла. Сказала, плохо себя чувствует. Но выглядела нормально. Не знаю, что на нее нашло.

Зато я, к сожалению, знаю.

Глава 3

Задумываясь над историей человечества, поражаешься, что почти все общепринятые представления оказываются заблуждением.

Например, раньше верили, что Земля плоская, что кровопусканием можно вылечить инфекцию, что «Аватар» – великий фильм и никакого плагиата на «Покахонтас» в нем нет, а мировая экономика тверда как скала. Видимо, человечество как вид вообще склонно ошибаться. И я не исключение. Охотно признаю: заводить роман с Миной Бовари было очень плохой идеей.

Впрочем, сразу оговорюсь. Идея была не моя, и называть эти отношения оптимистичным словом «роман» язык не поворачивается. Впрочем, теперь не важно. Я поступил как Макнамара с Вьетнамом – не проявил достаточно твердости в нужный момент.

Этого не следовало делать по многим причинам. Мина была замужем (и до сих пор замужем). Она была моей подчиненной (и до сих пор ею остается, хоть и чисто номинально). Вообще-то технически за всю финансовую сторону вопроса отвечает Данте, но у нас в организационных вопросах черт ногу сломит. Вдобавок у Мины депрессия – настоящая, клиническая, она тогда принимала третий курс антидепрессантов. Впрочем, я об этом не знал.

Началось все несколько месяцев назад, ночью, когда Мина накинулась на меня после закрытия магазина. Как главный кассир, Мина помогала мне провести ежеквартальную ревизию кассовых остатков, как вдруг толкнула меня на сейф и влезла сверху. Не привык, чтобы на меня в порыве неудержимой страсти бросались женщины. Был так ошеломлен, что достойного сопротивления оказать не смог. Теперь понимаю, что, скорее всего, это был побочный эффект нового лекарства. Если бы рядом оказался не я, а Данте – между прочим, это его обязанность, – произошло бы то же самое. Хотя готов поспорить, исход был бы иной.

До этого я не очень хорошо был знаком с Миной. После работы она с нашей компанией в «Фальстаффе» не заседала, в кино не ходила. Знал, что формально Мина замужем, но складывалось впечатление, что живут они с мужем отдельно. В принципе я оказался прав: муж действительно жил отдельно – в Афганистане, служил снайпером в каком-то особо секретном подразделении. Должен признаться, от такой радостной новости по спине пробежал холодок. Оказалось, я не только грязный развратник, а практически государственный изменник. Мои действия уж точно противоречили призыву «Поддержим наши войска». Мне этот лозунг никогда не нравился – ушлые политики используют его при каждом удобном случае, ведь поддержка войск означает поддержку военных операций, а тут я пас. Начали сниться кошмары, будто я похоронен заживо и на помощь позвать не могу – мешают собственные гениталии, засунутые в рот.

Попытался свести отношения на нет, но Мина в завуалированной форме дала понять, что расскажет Данте или даже мужу. Возможно, письмо подобного свойства и будет сокращено военной цензурой, но общий смысл супруг, несомненно, уловит. После этого мы еще несколько раз встречались, но я нарочно выбирал ярко освещенные общественные места. Если Мина предлагала пойти куда-то еще – например, в кинотеатр или к ней домой, – напускал на себя смущенный вид и отказывался. Мина неоднократно звонила мне в дверь поздно ночью, оставляла пространные слезливые сообщения на автоответчике, но я не поддавался.

Мина говорила, что хочет уйти от мужа, потому что он агрессивен и склонен к насилию. Я советовал обратиться в полицию и сходить к психологу, но Мина решительно отметала эту идею, утверждая, что у мужа связи в высших военных кругах. В тюрьму он не сядет, зато ее вполне могут упрятать в сумасшедший дом. Мина уверяла, что ее письма перехватывают, а телефон прослушивают. Якобы в ее одежду зашиты не то жучки, не то маячки, Канадская служба разведки и безопасности следит за каждым шагом несчастной, вплоть до того, какие фильмы она берет в видеопрокате и какие книги в библиотеке.

Потом Мина начала принимать новое лекарство, и ситуация наладилась. Она перестала отправлять мне зашифрованные электронные письма и являться посреди ночи. Даже работать стала лучше. Смены больше не прогуливала, да и кассовый баланс наконец начал сходиться. Казалось, Мина была почти счастлива. Когда Себастьян сообщил, что она ушла безо всякой видимой причины, я испугался, что Мина взялась за старое, и только поэтому согласился встретиться после работы.

Итак, сижу в сетевой кофейне в восьми кварталах от магазина. Риск наткнуться на коллег сведен до минимума, они сейчас все расслабляются за «нашим» столиком в «Фальстаффе». Она опоздала на двадцать минут, я уже думал, допивать холодный чай со дна (кофе не пью) или сразу уйти в свой любимый паб, но тут дверь распахнулась и вошла Мина.

Улыбается – значит, новости, скорее всего, хорошие. Но тут внутренности будто клещами сжимает. Вдруг беременна? Сама Мина может считать это хорошей новостью. Она говорила, что дела нормально, но как-то обмолвилась, что квартирный хозяин специально обучил свою кошку за ней шпионить. О чем я только думал?..

Мина садится, ничего не заказав.

– Спасибо, что пришел.

Извиниться за опоздание даже в голову не пришло. Замечает мою почти пустую чашку и оглядывается на буфетную стойку.

– Что пьешь?

– Уже допил, – отвечаю я и прикрываю чашку ладонью. Универсальный жест, работает везде – и в кафе, и в казино.

– Себе ничего брать не буду, я ненадолго, – говорит Мина.

Меня охватывает преждевременный оптимизм. То же самое испытывает герой ужастика, добежавший наконец до дома, но не успевает бедолага открыть дверь, как маньяк с бензопилой вдруг возникает прямо за спиной, хотя все предшествующие десять минут его и близко рядом не было.

– Так что ты хотела? – спрашиваю я.

– Н-ну… – Мина оглядывается по сторонам, будто текст ее речи написан где-то на стене. – Я встретила человека… Хотела, чтобы ты узнал первым.

Задумываюсь: вдруг под «человеком» Мина подразумевает меня? Есть у нее такая манера выражаться. После той ночи в кабинете мимоходом обронила, что влюблена в одного нашего менеджера. Ориентация Данте известна всем и каждому, кроме его матушки, другая наша менеджер в Эстонии. Простейший метод исключения.

Нет. Похоже, Мина это серьезно. Не может быть. Вот я добрался до двери… ручка поворачивается… неужели в этом фильме мне отведена роль единственного выжившего и это я помчусь со всех ног на фоне бегущих титров?

– Рад за тебя! – Стараюсь, чтобы в голосе звучал один энтузиазм без примеси облегчения. – Я его знаю?

Мина улыбается и опускает глаза в пол. О нет. Я его знаю. И кто же этот счастливчик? Себастьян? Нет, он же только что рассказывал про секс-марафон с участием клоунессы с надутыми губами. Олдос? Низковат, толстоват, любит повыпендриваться, но бывает остроумным, и некоторые его идеи действительно интересны. Опыта с женщинами у Олдоса маловато, бедняга не сообразит, что купил билет на «Титаник», пока не покажется айсберг. Я, в отличие от него, живу не на облачке, поэтому успел вовремя выпрыгнуть за борт. Данте исключается. Эбенезер тоже. Есть еще Уиллард Курц, глава отдела поставок, но он сейчас сожительствует с промышляющей без лицензии массажисткой, пара воспитывает двухлетнюю дочь. Еще у Уилларда имеются зеленый ирокез, несколько татуировок, а колец в разные части его тела вставлено больше, чем найдется в любом ювелирном магазине. Мина – интроверт, в студенческие годы специализировалась на истории искусства, пишет ужасающие стихи про природу (отрывок: «Ты солнца рассвет на небе моем, когда мы целуемся в поле вдвоем»). Трудно представить этих двоих вместе. Мирослав Дефокник, наш деревенский дурачок, тоже кандидатура маловероятная. Этот парень три раза уронил себе на голову один и тот же кирпич, когда строил во дворе у родителей печь для барбекю, и, по общему мнению, ума это ему не прибавило. К тому же Мина ненавидит шовинистические шуточки Мирослава, хотя все остальные только ради них его и терпят.

Погодите. Мина сказала «человек». Вдруг это женщина? А что, вполне возможно. Мина признавалась, что пару раз экспериментировала в этой области. Прежде чем успеваю обдумать возможных кандидаток, Мина тихо произносит:

– Не хочу болтать раньше времени. Выводы делать еще рано, но у меня хорошее предчувствие.

Улыбаюсь. Вот не повезло кому-то. Он(а) еще не знает, с кем связался(лась). Но главное, меня все это больше не касается. Не то чтобы мне плевать на Мину, просто от моего вмешательства ей никакой пользы, а значит, пришло время деликатно отойти в сторону. Поэтому про законного мужа даже не заикаюсь. Когда крадешься мимо спящего медведя, лучше не тыкать его палкой в глаз.

– Замечательная новость, – говорю я. Какое лицемерие! Впрочем, новость и правда замечательная – для меня.

– Надеюсь, ты не слишком расстроился?

Не смейся, придурок, не хватало все испортить в последний момент! Дверь открыта! Музыка становится громче…

– Переживу.

Мина облегченно выдыхает:

– Боялась, будет намного труднее!

Кому – ей или мне? Потому что для меня все прошло легче не бывает. Иногда расставания похожи на сцену катапультирования в фильме «Топ ган» – вы оба понимаете, что пора спасаться, но только один останется целым и невредимым. Некоторые расставания больше напоминают убийство Мо Грина в «Крестном отце» – только что тебя, полуголого, массажирует красивая женщина, а через секунду тебе выносят мозг в буквальном смысле слова. А иногда расстаться бывает не сложнее, чем сдать книгу в библиотеку. Да, было интересно, однако с самого начала понимаешь, что это не твое и будет правильно все закончить в нужный срок.

Но расставание с Миной смахивает на освобождение заложников в банке. Она думала, я буду сопротивляться и умолять? Решила, у меня стокгольмский синдром развился? Ну уж нет, вся сила воли уходит на то, чтобы не вскочить со стула, не выбежать из кафе и не устремиться прочь, весело приплясывая. Именно это и собираюсь сделать, когда Мина уйдет. Впрочем, от пары затейливых коленец лучше воздержаться.

– Ну… вот и хорошо.

Встаем. Мина обнимает меня. Чувствую запах духов – тех же самых, что и тогда, в кабинете. Перед уходом спрашивает, точно ли я в порядке. Уверяю, что да. Единственное, что меня тревожит, – как бы на радостях не упиться до полного беспамятства.

Глава 4

«Фальстафф» – настоящий ирландский паб. В смысле, им владеет настоящий ирландец. Майки Ли О’Мейли родился в Донегале в день, когда умер поэт Брендан Биэн. Возможно, поэтому на двери мужского туалета висит фотография Биэна в обнимку с другом, актером Джеки Глисоном. Женщинам досталась фотография автора «Улисса» Джойса в красном платье (естественно, фотошоп).

Никто не знает, чем занимался Майки до открытия паба. Он каждый раз отвечает по-разному. То был дублером Пирса Броснана в трех фильмах о Джеймсе Бонде. То следил за гитаристом U2 Адамом Клейтоном во время мирового тура, чтобы тот не баловался ни наркотой, ни проститутками. То работал экскурсоводом в Букингемском дворце, попутно стащив королевских безделушек на общую сумму в миллионы долларов. То чуть не победил на Нью-Йоркском марафоне 1988 года, но был дисквалифицирован за то, что воспользовался метро. Или попросту был переброшен британской разведкой после многих лет работы под прикрытием – разрушал изнутри революционную организацию ИРА. Но скорее всего, все гораздо прозаичнее – Майки всего лишь унаследовал парочку бокситовых рудников от отца и решил открыть маленький паб.

Майки – здоровенный детина с черными волосами, поредевшими как-то слишком избирательно для естественных причин, и неоднократно сломанным носом, который, видимо, вправлял человек, не имевший ни малейшего представления о медицине. Так что усомниться в красочных историях Майки смельчаков не находится.