Супердвое: убойный фактор Шишков Михаил

Глава 2

Барон, переславший мне отрывки из воспоминаний Трущева, не поленился густо нашпиговать их своими «жизненными наблюдениями».

Еще на отдыхе в Турции его без конца донимал творческий зуд. На этот раз он развернулся по полной. Мне пришлось долго просеивать сквозь сито современных требований к авантюрным романам «литературные красоты» и «психологические подробности», которыми барон изрядно нашпиговал свои тексты. Пришлось также недрогнувшей рукой пройтись по неуместным антимониям, касавшимся его взаимоотношений с Магдаленой фон Майендорф, без которых, как Шеель уверял в «преамбуле», история «чахнет, теряет стройность и становится похожей на палку.

Или на полицейскую дубинку».

Я сохранил только его хронологию.

«5 октября 1943 года. Ужин у Майендорфов

Дядя Людвиг за столом вел себя раскованно. Не в пример Магди, которая после поездки в Копенгаген упорно избегала меня, он, по-видимому, уже считал меня членом семьи. К настороженности его дочери я относился с пониманием и не педалировал события.

За столом генерал неожиданно обрушился на Канариса.

– Какой провал! Какая недопустимая расхлябанность! Еско, ты должен иметь в виду – фюрер устроил этому ротозею в адмиральских погонах зубодробительный разнос. На совещании в ставке он в упор поинтересовался – знакомо ли начальнику военной разведки имя Альберт Эйнштейн?

… – Конечно, мой фюрер.

– Тем хуже. Почему тогда его выпустили из страны?

Канарис доложил:

– Эйнштейн – физик, эмигрировал из Германий лет десять назад. Сейчас живет в США. Мой фюрер, на должность руководителя абвера я был назначен спустя несколько лет после его отъезда.

– И за все эти десять лет вы ни разу не удосужились поинтересоваться, чем этот «физик» занимается в Америке. Ну, а о Нильсе Боре вы слыхали? Где он? Не знаете, адмирал? Что же, я просвещу вас. Бор тоже удрал и сейчас под именем Николы Бейкера разгуливает в Америке. Хорошо, если бы он только разгуливал… Нет, в компании с Эйнштейном и другими негодяями они денно и нощно трудятся на созданием урановой бомбы. У них одна цель – создать смертоносное сверхоружие и обрушить его на наши головы!

После короткой паузы фюрер напомнил:

– Насколько мне известно, операция «Июльский снег» была поручена вам. Что же вы молчите?

– Бор находился под постоянным надзором гестапо, – парировал Канарис.

– Нет, адмирал! – перебил его фюрер. – Именно вы несете ответственность за то, что ваши люди предоставили ему возможность бежать! Вы согласны со мной, Гиммлер?

…После короткой паузы Майендорф подытожил.

– Теперь дело за малым – отыскать Бора! Это дело моих сотрудников. Они уже освоили метод сверхчувственного обнаружения вражеских подводных лодок по карте, так что пусть потрудятся на новом поприще.

Я позволил себе вставить замечание:

– На мой взгляд, дядя Людвиг, неплохо бы к методам сверхчувственного обнаружения добавить обычные розыскные меры. Например, поинтересоваться у наших ученых, где может скрываться этот двурушник?

– Это само собой! – подтвердил Майендорф. – Я уже допросил руководителя нашего атомного проекта Вальтера Герлаха. Оказывается, Бор вовсе не в Америке. Он разгуливает по Лондону.

Этот разговор произвел сокрушительный эффект на Магди. Она неожиданно согласилась посетить со мной театр. В машине у меня лежал огромный букет алых роз.

– Какой прекрасный букет! – восхитилась Магдалена. – Это мне?

– Прости, но это для нашей примы Снеговой. Знала бы ты, с каким трудом и за какие деньги мне удалось достать билеты на спектакль. Фюрер старается не пропускать ни одного спектакля с ее участием.

Магди мало интересовали театральные пристрастия фюрера. У нее на этот счет была своя, женская, точка зрения.

– Ты собираешься вручать алые розы другой женщине при мне? Ты меня ни в грош ни ставишь! Конечно, кто я тебе? Агент под каким-то номером. Под каким номером я числюсь в твоей картотеке, Еско?

– Магди, послушай, в этом букете нет ничего личного. Только работа.

– Ага, новое задание!

– Да, и ты могла бы помочь.

– Что на этот раз?

– Так, пустяк! Съездить в Копенгаген и передать документы Первому.

– Чтобы этот большевистский террорист смог пробраться в столицу рейха?! Алекс, я давно хотела поговорить с тобой. Я была уверена, что ты использовал меня в Копенгагене для каких-то неблаговидных целей. Признаю, я ошибалась. Папа подтвердил, что твоя просьба действительно была связана с Бором, но это ничего не меняет. Я хочу сказать, что ни словом не обмолвлюсь о поездке в Копенгаген, но больше никаких заданий! Дело даже не в том, что мне страшно. Просто я не хочу обманывать папу и вообще…

Она заплакала.

Я притормозил машину у обочины. Слезы у Магди тут же прекратились.

– Ты высадишь меня из машины? Ты застрелишь меня здесь, среди развалин?

– Тебе доставляет удовольствие мучить меня? – спросил я. – В чем я провинился перед тобой? Зачем доставал твою кошку? Разве я в чем-то обманул тебя, Магди? Ты не верила в спасение Бора – хорошо. Ты не хочешь помочь мне – ладно, но при чем тут слезы?

Она промокнула глаза, затем деловито, как это присуще истинной арийке, поинтересовалась:

– Что вы задумали на этот раз? Наверное, что-то ужасное? Что-то гадкое и отвратительное?

Я был готов к этому вопросу и заранее продумал ответ. Он не делает мне чести – я поступил вопреки самым строгим инструкциям, всяким мыслимым и немыслимым приказам, здравому смыслу, наконец, но у меня не было выбора.

Я сказал ей правду.

– Мы получили приказ спасти фюрера.

Магди открыла рот и так и сидела, пока я не напомнил, что мы можем опоздать на спектакль.

Она пришла в себя и почему-то шепотом призналась:

– Ваше коварство безгранично! Это внушает мне ужас. Кто руководит тобой, Еско? Дьявол?

– В данном случае я получил приказ от Первого.

Магди задумалась. Я тронулся с места, минуя Потсдамерплац, выехал на Герингштрассе, набрал скорость. Впрочем, что это была за скорость! Машина петляла по освобожденной от обломков части улицы. Дома по обе стороны лежали в развалинах. Кое-где развалины еще дымились. Русские военнопленные, обходя лужи с горящим фосфором, разбирали завалы. Их вид был ужасен. Я подумал, что среди них могли быть мои товарищи по межпланетному кружку в Свердловске. Это придало мне силы.

Магди задумчиво произнесла:

– Этот Первый вовсе не страшный. И даже милый, если не знать о его зверином оскале большевика. Еско, я окончательно запуталась.

Я вспомнил командовавшего мною дьявола и бесов вокруг него и рассмеялся.

– Неужели это так смешно? – ужаснулась Магди.

– Это грустно, дорогая. У меня к тебе только одна просьба: давай оставим все по-прежнему, а твой ужас, коварство красных и прочую ерунду спрячем от чужих глаз. Если ты не желаешь видеть меня, если моя физиономия у тебя, кроме страха и презрения, ничего не вызывает…

– Почему же!.. – перебила меня Магди. – Я этого не говорила.

– Благодарю. В любом случае давай сохраним мою тайну в тайне. А сейчас я готов отвезти тебя домой, а сам отправлюсь в театр. Мне очень важно именно сегодня вручить букет адресату. Я не имею права обсуждать приказы. И не хочу!

Ткнуть бы ее носом в перетаскивающих камни, шатающихся под весом камней пленных! Я презирал тех, кто заставляет людей, несущих тяжести, обходить лужи с пылающим фосфором! Если уронишь, тебя заставят поднять камень голыми руками! К сожалению, такой метод воздействия на члена Glaube und Schnheit[75] был преждевременен, пусть даже, как призналась Магди, она вступила в союз, чтобы не портить карьеру папе. До согласия нам еще было брести и брести.

– Я поеду с тобой, – не задумываясь откликнулась Магди. – Я не знаю, что вы там задумали… но все-таки интересно, что вы задумали? По крайней мере, это выглядит очень романтично – букет роз, известная актриса. А как вы будете спасать фюрера?

Я едва не застонал. У меня было очень мало времени, а тут любимая женщина со своими, как сказал бы Трущев, антимониями.

Насчет «любимой», я тогда уже не сомневался и оказался прав, в чем можно было убедиться в Турции».

«8 октября 1943 года

На Ангальтском вокзале встретил Первого. Пришлось переодеться в штатское, наклеить усы.

Ненавижу всякого рода переодевания!

При Магди Первый держался любезно, но, добравшись до пансиона фрау Марты, дал волю ярости.

– Знаешь, какой приказ я получил из Лубянки? Спасти Гитлера! Любой ценой!!! Они что, окончательно сошли с ума?! Ладно Бор. Я могу понять, что в Москве ищут к нему подходы, он что-то знает об урановой взрывчатке. Но спасать Гитлера?! Ангела бездны! Да еще ценой жизни?! – далее пошел изощренный мат. – Да я бы его собственными руками!..

– Ты предпочел бы как можно скорее победить в войне или затянуть боевые действия? Каждый день война уносит тысячи и тысячи твоих соотечественников.

Анатолий уставился на меня как на умалишенного.

– Ели ты такой умный, поделись своими выводами.

Пришлось объяснить:

– Толик, неужели ты до сих пор не понял, что Германия неотвратимо скатывается в пропасть. Если датчане, ближайшие союзники, спят и видят, как бы избавиться от иноземной опеки, о чем говорить?!

После паузы я поделился с большевистским агентом:

– Знаешь, с чем здесь связывают скорую победу? С пушками, стреляющими на 600 км, гигантскими бомбардировщиками, но больше всего здесь восхищаются невероятной силы бомбой – «самый большой самолет сможет поднять на борт лишь одну такую штуковину. Двенадцати таких громадин хватит, чтобы уничтожить город с населением в миллион человек». Страну денно и нощно успокаивают слухами о «чудо-оружии», которое в нужный момент повернет ход войны.

И люди верят! Или хотят верить. Как не верить, если сам министр вооружений Шпеер заявляет: «Техническое превосходство обеспечит нам скорую победу. Затяжная война будет выиграна посредством «вундерваффе». Слепой тащит за собой в пропасть слепых.

Я дал Первому время осознать сказанное, затем спросил.

– Зачем же менять коней на переправе?

Закруткин долго, покусывая губы, обдумывал сказанное, затем поинтересовался:

– Ты вроде бы немец. Тебе не жалко немцев?

– Это единственное лекарство. Если тебе доставляет удовольствие мучить меня такого рода вопросами, сообщи, какие распоряжения ты получил насчет меня, и я оставлю тебя в покое. Поступай как знаешь. Кстати, революция была единственным лекарством для русских. Если бы не семнадцатый год, сейчас у вас не было бы ни Екатеринбурга, ни Свердловска. Если кто-то утверждает обратное, он лжет. И лжет сознательно.

Первый насупился.

– Ты не имеешь права бросить меня в такой момент. Я не волшебник. Как мне в одиночку отыскать в этом логове Бойкого? И вообще…

– Тогда, будь любезен, не теряй головы.

– Голову, – поправил меня филолог от НКВД.

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Что, произвели? – удивился я.

– Не только произвели, но и Петьку взяли на воспитание. После смерти бабушки его отправили в детский дом. Трущев привез его в Москву. Теперь шефство над ним взяла Светлана.

– Эта та, которая онемела со страху?

– Видал бы ты эту немую! Такая красавица растет!»

«9 октября

Первый же день поисков принес неожиданный результат.

Я всегда говорил, что Толик родился в рубашке. Нюх не подвел его и на этот раз. Можешь назвать его счастливчиком, хотя с оперативной точки зрения обострение обстановки вокруг Бойкого вряд ли можно было считать удачей.

В Русском комитете генерала Власова Первый профессионально вышел на секретаршу-немку. Она сообщила, что Волошевский уже две недели не появляется на службе. По личному распоряжению генерала его якобы отправили в командировку. На самом деле он усиленно тренируется в спортзале в компании со Шмелингом. В Русском комитете очень заинтересованы, чтобы Волошевский победил на очередном чемпионате Европы по боксу, который должен состояться в конце года в Булони.

Первый подцепил секретаршу на дешевый предрассудок – мы бьем красных на фронте, а они здесь готовятся к соревнованиям?!

У фрау от злости даже глазки заиграли.

– Скоро эти русские сядут нам на голову даже здесь, в Берлине!

После паузы она с намеком добавила:

– Кстати, не только военные испытывают повышенный интерес к этому вырождающемуся славянину! Как раз перед вашим приходом кое-кто тоже интересовался Волошевским. Их было двое. Оба в черных плащах. Один высокий, с неприятным лицом, другой толстячок с длинными залысинами. Оба вежливы и улыбчивы. Они заявили, что хотят пригласить этого унтерменша тренером к своим парням. Каково!

Это была новость так новость!

Мы переварили ее ночью, в пансионе. С одной стороны, дело значительно упрощалось. Оставалось только найти Бойкого и сдать его этим двоим, чья служебная принадлежность сомнений не вызывала. После чего, доложив наверх, что задание выполнено, можно было прокалывать дырочки под ордена.

С другой – заслужил ли такое наказание Волошевский и посланные ему в помощь специалисты? Как ни крути, но мы были однополчане, пусть даже наш научный руководитель на Лубянке санкционировал использование любых мер, которые могли бы дать результат.

Эту задачку сразу не решишь, здесь ставкой была жизнь. Одно дело – сохранить жизнь фюреру – пусть помучается, негодяй! Пусть еще поверховодит! Пусть собственными глазами увидит крах арийского дома. Другое – желание помочь Волошевскому. Между этими двумя раздирающими душу антимониями – приказ, за которым стоит воля Петробыча и его правда.

Из комментариев барона Алекса-Еско фон Шееля

– …была глубокая ночь. Было томительное ощущение внутреннего несогласия с необходимостью предать Волошевского и двух его товарищей, чьей судьбе тоже вряд ли позавидуешь. Из гвардейских офицеров – в эмиграцию, потом – в объятия ЧК. Наконец, важное задание в Берлине, и в итоге гибель от рук своих же товарищей.

В этих превратностях было много схожего с моей судьбой. Но как мы могли спасти их? Это угнетало больше, чем судьба тысячи фюреров. Говорю без бравады – если бы Закруткину приказали ухлопать Гитлера, он счел бы это за великую честь.

Но что произойдет, если мы проморгаем и Бойкий сумеет рвануть бомбу?

То, что мститель решил рвануть, у нас не вызывало сомнений. На Лубянке тоже. В пространной шифртелеграмме, переданной по радио, сообщалось – покушение имеет шанс на успех только во время представления в Немецком драматическом театре на Шуманштрассе. Других возможностей подобраться на убойную дистанцию у Волошевского не было. Это давало слабую надежду перехватить мстителя.

Мы слова друг другу не сказали, мы уже тогда были как братья. Между нами было согласие по самому важному, самому острому вопросу – что есть жизнь и какова ее цена, а это, знаете ли… Надо попробовать, иначе нам не будет покоя. Не тому учил нас Трущев, не для того он рисковал головой, спасая Первого от самого себя в Калуге, а меня – от самого себя же в Швейцарии. То же самое можно сказать о Нильсе Боре. Не для того он проникал в тайны атомного ядра, чтобы мы вот так, походя, сдали Волошевского и потом ходили, потирали руки – как мы его, а-а? Тяп, ляп – и готово!

У нас было несомненное преимущество – мы были лучше информированы о намерениях Бойкого, следовательно, мы обгоняли гестапо. С другой стороны, неизвестно, по какой причине тайная полиция заинтересовалось Волошевским? Это был самый острый вопрос. Если их интерес связан со Снеговой, нам не останется ничего другого, как сдать Бойкого и всю его компанию. Но это решение должно быть обоюдосогласованным, иначе мы больше никогда не смогли бы взглянуть в глаза друг другу.

Навестив Майендорфов на следующий день, я завел разговор о предстоящем чемпионате Европы по боксу, который должен был состояться в Булони. Я уверенно заявил, что на этот раз питомцы Макса Шмелинга разгромят всех конкурентов из неполноценных рас и обеспечат Германии превосходство не только в области духа, но и в физической мощи.

Майендорф выразил сомнение.

– Ты еще молод, Еско. У тебя не хватает опыта. Эти недоноски как быки. Они глупы, но понимают, что в случае поражения их тут же отвезут на бойню, поэтому они будут биться не щадя жизни. И это правильно. В этом мире сильнейший должен побеждать не только теоретически, но практически.

– Так-то оно так, но наш Макс, оказывается, тренирует не только наших ребят, но и какого-то Волошевски. Говорят, этот русский перебежчик уже однажды отобрал титул у представителя люфтваффе?

– Это ничего не значит, дружище. Такие, как Власов или Волошевски, тоже нужны. Управлять Россией без русских – это пустые мечтания. Рейхсминистр четко дал установку: «…нам нужны проверенные, отведавшие крови соплеменников кадры из унтерменшей». На днях рейхсминистру был представлен доклад, в котором утверждается, что процент арийской крови среди русских значительно выше, чем мы предполагали. Отсюда их временные успехи на фронте.

Я под столом наступил Магди на ногу.

– Я хочу посмотреть на наших боксеров! – неожиданно заявила Магди. – Я всегда восторгалась Шмелингом. Он так чудесно сыграл в «Любви на ринге»! Он и Снегова были просто бесподобны. Кстати, Еско, я смотрела этот фильм, когда твой папа увез тебя в Россию. Мне тогда повезло, и я взяла автограф у «красавчика Макса».

Дядя Людвиг удивленно глянул на дочь.

– Никогда не знал, что ты увлекаешься боксом, – признался он. – Я мог бы привезти кучу его автографов. После того как Шмелинга тяжело ранили во время высадки десантников на Крите, я помог ему встать на ноги. Он ни в чем не откажет моей дочери.

12 октября

Шмелинг не отказал. Более того, он согласился подбросить нас на квартиру Волошевского – пусть Магди познакомится с его учеником.

– Этот русский – крепкий парень. Он утверждает, что у себя в России был чемпионом Ленинграда и призером чемпионата страны. Кстати, Шеель, если желаете потренироваться, приходите ко мне. Бокс сродни искусству. Глядя, как боксирует тот или иной спортсмен, я могу сказать, что он из себя представляет.

Я отказался, потому что всегда предпочитал боксу межпланетные полеты. Не хватало, чтобы какой-нибудь эсэсовец – а их у Шмелинга в спортзале было предостаточно – вышиб мне мозги.

То-то обрадуется Дорнбергер!

Макс подвез нас на Бремерштрассе, где располагалась прежняя квартира Бойкого и откуда он сбежал несколько недель назад. Мы поднялись на лестничную площадку. Боксер нажал на кнопку звонка.

Тишина.

Нажал еще раз.

Верьте не верьте, но я не без опаски ждал – вот сейчас распахнется дверь, оттуда вывалится оперативная группа и начнет крутить нам руки. Шмелинг, конечно, успеет врезать кому-нибудь по физиономии, а вот мне ни в коем случае нельзя ввязываться в драку. Не дай Бог, ссадина или кровоподтек. Что тогда будет с Первым? Придется нанести ему такое же увечье, как и мне. Впрочем, я не терял надежду, что Шмелинг и Магди помогут мне выкарабкаться из этой непростой ситуации.

За дверью было тихо.

– По-видимому, русского нет дома, – заявил Шмелинг.

В этот момент дверь квартиры напротив отворилась, оттуда выбежала фрау в домашнем халате и с фото в руках. Она бросилась к Шмелингу, протянула снимок.

– Господин Шмелинг, я так рада! Не могли бы вы подписать вашу фотографию?

Макс молча подписал снимок.

– Майн Гот! – восхитилась фрау. – Теперь у меня есть автограф гордости нации.

– Скажите, фрау…

– Фрау Доббель, будьте любезны.

– Скажите, фрау Доббель, где ваш сосед?

– Ах, этот русский! Он был такой скрытный! К сожалению, он исчез две недели назад. Я уже сообщила куда следует.

– Жаль, – расстроился Шмелинг. – Он был мне нужен. До свидания, фрау Доббель.

Женщина проводила нас до лестницы. Мы начали спускаться. Я обернулся – женщина доброжелательно осклабилась и помахала рукой. Я рискнул вернуться.

– Не подскажете, фрау Доббель, по какой причине герр Волошевски съехал с квартиры и где его теперь можно найти?

– Понятия не имею. Я же говорила, он такой скрытный. Недавно у него в квартире поселились два странных господина. Я напомнила герру Волошевски, что их необходимо зарегистрировать, но он не послушал. Пришлось самой пойти в полицейский участок.

– Вы поступили как настоящая патриотка, фрау Доббель.

– Рада слышать, герр офицер.

Уже на улице, распрощавшись со Шмелингом, я представил, как фрау Доббель часа в два ночи – раньше Волошевский вряд ли рискнул провести на конспиративную квартиру посланных ему на подмогу боевиков – прильнула к глазку и пытается разглядеть незнакомцев. Интересно, дождалась ли она рассвета или сразу помчалась в гестапо?

Когда мы простились со Шмелингом, Магди поинтересовалась:

– Я сделала все правильно? Я страшно рисковала. Где ты будешь теперь искать этого Волошевски? Я могла бы спросить у папы.

У меня перехватило дыхание.

– Ты все сделала правильно, Магди. Риска никакого не было, но я прошу – навсегда забудь эту фамилию, иначе быть беде. И ни слова папе, хорошо?

Она кивнула, потом добавила:

– Ты считаешь меня полной дурой, Еско? Тебе доставляет удовольствие считать меня полной дурой!..

И так далее».

Глава 3

Из комментариев барона Алекса-Еско фон Шееля

…Теперь можно было рискнуть. Мы с Первым пришли к согласованному выводу, что терять такого ценного работника, как Волошевский, тем более сдавать его костоломам из гестапо, нельзя. Из имеющихся данных стало ясно: его связь со Снеговой не зафиксирована, иначе Бойкого давно на свете не было бы. Теперь весь вопрос в том, кто первым выйдет на него.

Повезло Первому. Правда, даже теперь, спустя полвека я не берусь утверждать, что это была удача.

14 октября

…когда я добрался до пансиона фрау Марты и черным ходом прошел в комнату Закруткина, тот изо всех сил прижимал к лицу мокрый платок.

Я отвел его руку – на лице Первого красовался внушительный кровоподтек.

Я едва удержался от смеха, хотя в нашем положении смеяться было нечему.