Обрученная с розой Вилар Симона
И он подцепил ломтем теплого хлеба кусок паштета из оленины.
Пленники ели молча. В окно порывами задувал ветер. Низкие тучи затягивали небо, предвещая дождь. Где-то далеко звонили к вечерне, а над головой слышались тяжелые шаги закованного в броню лучника. Он беспрестанно ходил по площадке башни, останавливался у парапета, плевал вниз.
Неожиданно Оливер привстал.
– Вы слышали?
Все притихли.
– Что там такое, Нол?[68] – облизывая пальцы, прошепелявил Джек.
Юноша напряженно замер.
– Клянусь обедней, я только что явственно слышал мелодию нашего «Пьяного монаха». Вот опять!
Действительно, среди шумов засыпающей крепости негромко звучала знакомая незамысловатая мелодия. Гарри даже подхватил напев:
– …которая булькает – буль, буль, буль… Сэр Филип, да ведь это знак от леди Анны!
Майсгрейв подошел к окну. Звуки долетали со стороны жилых помещений крепости. Играли на лютне – нежном струнном инструменте, которому отдавали предпочтение дамы.
«Это может быть только Анна. Никому более здесь не известна эта песенка. Но что это может означать? Что она не забыла о нас или это сигнал, чтобы мы были наготове?»
При мысли о побеге у Филипа радостно забилось сердце.
– Оливер, ступай сюда! А ну-ка, сыграй в ответ.
Юноша повиновался. Звуки свирели были привычны для охранников, поэтому никто из них не обратил на это внимания. Зато звуки лютни, затихшие было на миг, зазвучали с новой силой. Какое-то время свирель и лютня словно перекликались, а затем лютня смолкла.
Воины переглянулись. Явились слуги убрать со стола, и, чтобы не вызвать подозрений, узники как ни в чем не бывало разбрелись по помещению, а Оливер продолжал негромко наигрывать на свирели.
Время шло. Стемнело, и в башне воцарился мрак, ибо хотя пленников и сытно кормили, но жалели свечи, а в последнее время, едва на улице потеплело, перестали топить камин.
За окном хлынул дождь. Частый, шумливый, проливной. Было слышно, как клянет непогоду стороживший на башне лучник. Затем он сменился, и тяжелая поступь зазвучала вновь, перемежаясь с шумом дождя да перекличкой стражей на стенах замка.
Минул час. Возбуждение улеглось, и узников стало клонить в сон. Неожиданно Оливер тронул Майсгрейва за рукав:
– Сэр, слышите? Часовой спит.
Действительно, шаги на крыше стихли и явственно доносился зычный храп.
– Он не мог заснуть под проливным дождем… – пробормотал рыцарь. – Его явно чем-то опоили.
Воины снова воспрянули духом, каждый взволнованно вслушивался в тишину. Неожиданный звук заставил всех вздрогнуть.
– Что это?
Оливер подался к окну и схватил лежавшую на полу стрелу.
– Взгляните, сэр!
К стреле была привязана легкая, скрученная из прочного шелка веревка со множеством узлов. Она была несколько раз обмотана вокруг оперения, и, когда они ее отвязали, на пол упали два крошечных напильника.
Воины возбужденно переглянулись. Гарри приблизился к окну.
– Стреляли, сэр, с той стены, что сбоку. Мастерский выстрел. И, клянусь Господом, я знаю лишь одного стрелка, который может в темноте, под дождем и из неудобной позиции сделать это. Алан Деббич.
Филип кивнул и молча протянул ему один из напильников. Другим он воспользовался сам. Звук поначалу показался оглушительным, но выхода не было, и они, возблагодарив небо за то, что стражники галдят за дверьми и не прислушиваются, принялись за работу.
– Хорошо еще, что идет дождь, – бормотал Гарри, орудуя инструментом.
Почти час трудились они, лишь порой замирая, когда смолкали голоса за дверью или совсем вблизи перекликались на стенах часовые. Сверху долетал невозмутимый храп дозорного. Шепелявый Джек горячо молился о ниспослании им удачи, бросившись на колени перед распятием. Наконец, когда два толстых прута решетки были подпилены, в дело вступил Фрэнк. Поднатужившись, он сломал сначала один, а потом и другой. Образовалось отверстие, достаточное, чтобы в него протиснулся человек.
– Бог ведет нас, – перекрестился Филип. – Однако нам придется оставить здесь доспехи и кольчуги, захватив лишь мечи и каски. Иначе при спуске мы будем звенеть, как минстерские колокола.
– Сэр, позвольте мне спуститься первому, – сказал Фрэнк. – Я самый тяжелый, и если эта бечевочка выдержит меня…
– Выдержит, – с улыбкой произнес Филип, с силой рванув веревку. – Она из хорошего шелка и очень прочна. Но если ты желаешь – вперед!
Фрэнк молча напялил каску и опоясался мечом, оставшись лишь в кожаной подкольчужнице, затем пропихнул свое плотное тело в отверстие и, стараясь не глядеть вниз, начал спускаться. Было слышно, как при движении он задевает о стену, затем все звуки растворились в шуме дождя, который лил и лил, погасив все факелы, зажженные на стенах стражей.
Наконец веревка ослабла.
– Хвала Создателю! – перекрестился Гарри, который все это время стоял у окна, пытаясь проникнуть взглядом в темноту. – Следующий я.
Юркий, как ящерица, он мгновенно исчез в оконном проеме. За ним последовал Оливер, потом Джек. Пока все шло благополучно. Стражник наверху заливисто храпел.
Перед тем как спуститься, Филип разложил на постелях оставшиеся доспехи, накрыв их меховыми покрывалами. Затем, опустившись на колени, снял с шеи драгоценный ковчежец и горячо помолился над ним. Потом вновь надел бесценную реликвию и, заметив, что веревка уже свободна, начал спуск.
Тонкая шелковая бечева с узлами резала ладони, колени и локти то и дело ударялись о стену, но на ссадины Филип старался не обращать внимания. Неожиданно совсем рядом с Филипом, громыхая железом, прошла стража. Рыцарь замер и возблагодарил Бога за то, что он ниспослал этот дождь. Ибо, если бы он не был так обилен и будь у лучников хоть один факел, они непременно заметили бы висящего всего в нескольких футах от них беглеца.
Когда казавшийся бесконечным спуск был окончен, рыцарь почувствовал поддерживающие его руки. Тихий голос рядом сказал:
– Вот и вы, хвала Деве Марии!
Он оглянулся. Среди его воинов стояла Анна, все в том же мужском костюме, с арбалетом и колчаном.
– Благослови вас Бог, миледи, за вашу помощь… Но что означает ваш наряд?
– То, что я еду с вами и дальше. И ни на миг не останусь более в этом замке, где всем бесчестно властвует и распоряжается Фокенберг! Ни слова более, сэр! Сейчас не время для споров. Молчите и следуйте за мной.
Она говорила негромко, но властно. Филип с невольной усмешкой подумал, что мальчик Алан никогда не позволил бы себе таких речей.
Тем временем они обошли вокруг башни, и здесь из темноты к ним бесшумно приблизился человек в плаще. Анна шагнула навстречу.
– Это Хьюго Деббич, – сказала она. – Если бы не он, я ничего не смогла бы для вас сделать. Это он раздобыл веревку, усыпил стражей, вместе со мной составил план побега.
Сэр Хьюго поклонился.
– Следуйте за мной, господа. И да помогут нам святые угодники!
Он открыл боковую калитку в стене и повел их за собой по темным, едва различимым переходам. Вокруг было темно, лишь в двух-трех бойницах на сторожевых башнях слабо мерцал огонь. Беглецы двигались крадучись, прислушиваясь к окружавшему их безмолвию, вглядываясь в каждый предмет, каждый выступ камня. Неожиданно сноп света упал на них, заставив резко отпрянуть и прижаться к стене. Через открытую дверь они увидели стол, за которым весело пировали лучники. Один из них, тяжело опираясь о косяк двери, непослушными ногами переступил порог и, упершись в стену, стал блевать.
Беглецы застыли, прижавшись к стене. Наконец воин выпрямился и, утирая лицо, двинулся прямо на них. Филип невольно крепче сжал меч. Но в этот момент Хьюго Деббич шагнул вперед.
– Свинья ты, Эндрю! – грубо рявкнул он. – Сущая свинья! Завтра же я заставлю тебя вылизать эту стену.
– Ради Бога, сэр… – залопотал лучник. – Простите…
– Пошел вон, пес! – толкнул его в плечо Деббич. – И чтоб я тебя больше не видел!
Дверь захлопнулась. Деббич какое-то время прислушивался, затем оглянулся на своих спутников и махнул им рукой. И снова они бесшумно крались, миновали еще одну тяжелую калитку, пройдя через которую Майсгрейв понял, что они находятся во втором дворе замка в окружении хозяйственных построек.
Сэр Хьюго подвел их к одному из строений и отпер слабо скрипнувшую дверь. В нос ударил запах конюшни.
– Конюхи спят и довольно крепко, – сказала Анна. – А слева в стойлах уже оседланные кони, лучшие, каких я смогла подобрать. Копыта у них обмотаны тряпьем, чтобы не было слышно рыси по плитам двора.
Затем она повернулась к Майсгрейву:
– Самый крайний – ваш Кумир.
В углу на соломе храпели конюхи, в стойлах, шумно вздыхая, переминались с ноги на ногу лошади, хрустели овсом. Кумир, признав хозяина, негромко заржал.
– Тихо, тихо, – успокаивал его Филип, но конь терся мордой о его плечо, бил обернутым тряпкой копытом, приседал на задние ноги и всячески выражал свою радость, пока струи холодного дождя не охладили его пыл.
Беглецы, ведя в поводу лошадей, бесшумно пересекли двор. Хьюго Деббич снова шел первым.
«Пока все спокойно, но главная трудность впереди. Бесшумно опустить мост не удастся. Дальше все будет зависеть от нашей ловкости. Святые угодники, помогите нам! Ведь если все кончится благополучно, я получу остальные деньги и стану бароном», – думал он.
Деббич невольно улыбался в темноте, потому что когда он получил приказ Глостера, то поначалу счел его невыполнимым. Но затем, когда убедился, что между Анной и Фокенбергом идет настоящая война и что девушка стремится покинуть замок вместе с людьми Майсгрейва, решил попытать счастья. Он предложил Анне свои услуги, и она немедленно ухватилась за эту возможность. Правда, после того как Деббичу стало известно, что письмо у Анны, он предложил ей бежать без Майсгрейва, но девушка ответила резким отказом. Позднее, когда они с Анной обдумывали план побега, Деббич решил, что не будет грехом вернуть Глостеру заодно и этого рыцаря, на которого герцог, по-видимому, зол. Дело было за малым – добыть через людей герцога сонного зелья, а там уже наготове во тьме засада Глостера.
Между тем они достигли башни у первых ворот. Дождь загнал лучников в сторожку. Деббич повернулся к беглецам:
– Будьте наготове. Необходимо быстро и без лишнего шума справиться со стражей. Мост мы не сможем опустить бесшумно, однако, если прорвемся, станет немного легче, так как мне удалось усыпить часовых у следующих ворот. Ну, с именем Божьим!..
Распахнув дверь, беглецы стремительно ворвались в небольшое, озаренное отблесками факелов помещение. Несколько сидевших за столом воинов не успели оказать сопротивление и были зарублены на месте. Деббич тут же кинулся вверх по каменной лестнице и, оказавшись у большого деревянного ворота, стал торопливо его вращать. Тотчас раздался лязг пришедшей в движение мощной кованой цепи, которая удерживала мост. Заскрежетали блоки, поднимающие решетки. Филип Майсгрейв принялся помогать.
Анна в первый миг оторопела, а затем кинулась отпирать ворота. Она слышала, как загомонили лучники на башнях, как грозно запели тревогу трубы. Девушка изо всех сил толкала могучий засов. Подбежал Фрэнк Гонд, одним рывком выдернул здоровенный брус и, поднатужившись, толкнул дубовые створки. Анна видела в темном проеме арки, как ползли вверх тяжелые кованые решетки. Просвет под ними был уже достаточным, чтобы прорваться, однако конец моста еще высоко висел в воздухе.
В замке поднялся страшный шум. Гремели трубы, визжали засовы, хлопали двери, со всех сторон бежали вооруженные люди. Замелькали огни. Анна с трудом сдерживала рвущихся коней. Рядом зазвенели мечи. Беглецы сражались отчаянно. В этот миг раздался глухой гул моста, достигшего другого края рва.
– Скорей! – закричала Анна. – Вперед!
Но сама не тронулась с места, пока не увидела рядом Майсгрейва. При свете шипящих и гаснущих под дождем факелов он отбивался от нападающих. Потом вдруг склонился, и только теперь Анна увидела лежавшего лицом вниз Шепелявого Джека.
– Что с ним? – взволнованно спросила она.
Филип выпрямился.
– Едем! Мы уже ничем не сможем ему помочь.
Они прыгнули в седла и галопом понеслись вдоль стены к последним воротам. В воздухе засвистели стрелы, пускаемые наугад со стен в темноту. Анна услышала, как откуда-то прозвучал голос Фокенберга:
– Не стреляйте! С ними Анна! Хватайте их.
В караульном помещении возле вторых ворот стражи спали мертвецким сном, не слыша поднявшегося вокруг шума, не видя вбежавших беглецов. Однако Деббич во избежание их возможного пробуждения добил лучников одного за другим. Фрэнк и Майсгрейв раскрутили ворот, опуская мост. Деббич выскочил во двор, где уже зазвенели мечи и послышались проклятья. Анна оставалась в седле. Рядом с ней отчаянно рубились с набегавшими лучниками Гарри и Оливер. Деббич тоже выхватил меч.
– Эй, псы, ну-ка, кто на меня!
Шел дождь, гася факелы. Рубились во мраке.
– Держите Анну! – ревел где-то Фокенберг. – Я велю всех казнить, если упустите девчонку!
Анна с тревогой оглянулась на мост. Казалось, он не опустится никогда. Девушка вдруг почувствовала, как кто-то с силой тащит ее с лошади. Чьи-то жесткие руки принялись скручивать ее.
– Филип! – в отчаянье закричала девушка. Она вырывалась, кусалась, царапалась. Ей заломили локти, и сразу вслед за тем кто-то рухнул на нее, свалив на землю, но руки ее освободились. Воспользовавшись этим, она откатилась в сторону, выхватила кинжал и, когда рядом оказался чей-то темный силуэт, с силой погрузила его в живую плоть.
– Миледи!..
Человек рухнул перед ней на колени и стал заваливаться на бок.
Девушка похолодела.
– Сэр Хьюго!
Она склонилась над ним. Деббич тяжко хрипел. Анна подхватила его, попыталась поднять. Сквайр слабо застонал. Поблизости раздался сильный голос Майсгрейва:
– Леди Анна!
– Сюда! – крикнула девушка.
Одним прыжком он оказался рядом, на ходу зарубив подбежавшего лучника.
– Скорей, миледи!
– Помогите сэру Хьюго.
Филип поднял Деббича как ребенка. Гарри подвел Кумира, и Майсгрейв, перекинув раненого через холку, вскочил в седло.
В это время целый отряд вооруженных лучников показался у ворот. Где-то совсем рядом звучали команды Фокенберга:
– Они еще не успели опустить мост! Вперед!
Анна вскочила в седло и вдруг с яростью пустила лошадь на подбегавших лучников.
– Назад, твари! Назад, если не хотите, чтобы великий граф Уорвик гирляндами развешал вас по стенам замка! Как смеете вы нападать на меня – вашу хозяйку и госпожу?
Анна сама удивилась, какой у нее сильный и звонкий голос, как грозно и властно он прозвучал. Лучники невольно замерли в нерешительности. Однако сзади их подгонял Фокенберг:
– Если хоть один из вас ослушается, тот не увидит восхода солнца. Хватайте же ее! Помните, что она несовершеннолетняя и власть принадлежит мне!
Впрочем, когда оторопевшие ратники кинулись вперед, было уже поздно. И хотя мост еще не коснулся противоположного берега рва, беглецы, пришпорив коней, пронеслись по нему и принудили их совершить головокружительный скачок во тьме.
21. Арденский лес
Они не заметили, когда кончился дождь. Нахлестывая коней, они скакали через покрытое мраком пространство, стремясь оказаться как можно дальше от замка. И хотя перед побегом Анна с Деббичем основательно изрезали всю конскую упряжь, это не означало, что в замке не найти ни уздечек, ни седел. А Фокенберг сейчас в таком состоянии, что готов хоть пеший броситься в погоню.
Анна оглянулась через плечо и подъехала к Майсгрейву.
– Как сэр Хьюго?
– Без сознания. Потерял много крови. Надо перевязать.
Анна вздохнула.
– Дотянем до леса. Нам бы только добраться до леса!
За все время они сделали лишь одну остановку, чтобы поудобней устроить Деббича, и теперь он сидел позади Майсгрейва, прикрученный к нему ремнями. Голова сэра Хьюго безжизненно свешивалась на плечо рыцаря.
Анна скакала впереди, указывая дорогу. Порой она оглядывалась на свой маленький отряд. Воины были без доспехов, и от отсыревшей одежды валил пар, кожаные подкольчужницы издавали резкий запах. Они миновали небольшое селение, откуда им вслед понесся собачий лай. Переправившись через Эйвон, отряд двигался в сторону древнего Арденского леса и замедлил ход, лишь когда оказался под его густыми кронами.
В лесу было тихо. Между деревьев стелился густой молочно-белесый туман. Проехав немного по едва заметной тропе, Анна остановилась на небольшой поляне. Из пелены тумана выступил огромный древний дуб с могучим, расщепленным вверху стволом. Остановившись у его подножия, Анна соскочила с седла и достала из дупла дуба кожаную сумку.
– Здесь кое-что в дорогу, – торопливо объяснила она. – Уложите сэра Хьюго, я перевяжу его.
Она опустилась на колени перед раненым. Филип расшнуровал его куртку, а Гарри посветил им зажженной валежиной, сырой и сильно дымившей.
При первом же взгляде на открывшуюся рану Майсгрейв понял, что она смертельна. Небольшое трехгранное отверстие располагалось близ сердца, к тому же явно было задето легкое, и при каждом вздохе выступавшая кровь стекала темной струйкой. Вся одежда на груди Деббича уже была пропитана ею.
Анна торопливо рвала полотно на бинты. Майсгрейв коснулся ее плеча.
– Не стоит, миледи. Ничто уже не поможет.
Рука Анны замерла, глаза расширились. Закрыв ладонями лицо, она разрыдалась.
– Это я его убила! О Пречистая Дева, я убила единственного человека, который, не убоявшись гнева Фокенберга, оказал нам помощь! Где были мои глаза! Ведь если бы не он… Я бы ничего, ничего не смогла сделать для вас в одиночку. За мной все время следили… О, какая рана, какая страшная, глубокая рана! Откуда в моих руках взялось столько силы, чтобы так вонзить кинжал?..
Она зарыдала еще сильнее. Неожиданно раздался слабый голос раненого:
– Видно, такова воля Божья!
Все невольно замерли. Хьюго Деббич открыл глаза.
– Это не вы, миледи, это сам Господь направлял в тот миг вашу руку, чтобы покарать предателя.
Анна перестала плакать, лишь слабо всхлипнула:
– Что вы говорите, сэр?
Хьюго Деббич не мигая смотрел на нее.
– Вы лучшая из дома Невилей, миледи. Вам присущи доброта, великодушие и благородство. Вы смелы и прекрасны. Для меня великая честь, миледи, что в путь вы взяли имя Деббича. Может, это и к лучшему, что мне довелось пасть от вашей руки, так и не совершив того, что я замыслил.
– Вы бредите, сэр… – прошептала Анна и, словно ища поддержки, взглянула на Майсгрейва.
Лицо рыцаря было сурово. Он склонился над раненым.
– Ваши слова не совсем ясны, сэр.
Деббич, прикрыв глаза, заговорил:
– Я издавна верно служил графу Уорвику, почитая за честь состоять в его свите. Он называл меня своим верным псом, однако и пес может укусить, если причинить ему боль. Так вышло и со мной… Во Франции, куда я последовал за своим господином, я встретил женщину, которую полюбил. Я старый солдат и всю жизнь посвятил великому графу. После смерти супруги женщины стали мне безразличны. Но эта дама… Ее звали Аманда ла Тарм, вдова виноторговца из Анже,[69] красивая и добродетельная. Я полюбил ее и сообщил графу, что намерен вступить с нею в брак. Уорвик как будто был весьма изумлен, зная мою холодность к дамам, потом заинтересовался и пожелал взглянуть на предмет моего обожания. И я, глупец, согласился на это. Я счел это величайшей честью и поспешил представить графу невесту. Разве мог я подумать, что граф будет так очарован красотой госпожи Аманды! Я был глух и слеп, я ничего не подозревал, когда на нее вдруг посыпались потоком почести и подарки, когда она внезапно была представлена обеим королевам – Маргарите Анжуйской и Изабелле Лотарингской.[70]
Я слишком поздно очнулся. Аманда ла Тарм все еще считалась моей невестой, а в кабаках и тавернах уже распевали песенки о храбром английском графе, покорившем сердце прекрасной анжуйской торговки, и о женихе-рогоносце, который готов повести под венец красавицу даже из чужой постели.
Когда все открылось, я едва с ума не сошел. Я был в ярости и, желая отомстить, при всех оскорбил графа. А он лишь улыбнулся! О, как хорошо я запомнил эту уничтожающую улыбку! Он смеялся мне в лицо, а затем заявил, что я должен быть благодарен ему, что он открыл мне глаза на то, с какой легкомысленной распутницей я собирался связать свою жизнь. Но я-то любил ее! И тогда я обвинил в распутстве его самого, на что он сказал следующее: «Сделайте милость, Деббич, убирайтесь!» Я полагал унизить его, оскорбляя при всех, а оскорбленным и осмеянным оказался сам. Больше того, я стал посмешищем и мой господин выгнал меня.
Потом я вернулся в Англию, горя жаждой мщения, и решил поступить на службу к Йоркам, чтобы с мечом сражаться против моего бывшего господина. Вот тогда-то призвал меня к себе горбатый Ричард Глостер, предложив стать его шпионом в Уорвик-Кастл. Я хотел было отказаться, утверждая, что я всего лишь простой солдат, но он купил меня, назвав такую сумму, от которой я не сумел отказаться. К тому же я горел желанием мстить, мстить как угодно, и я согласился сделаться его соглядатаем в замке Уорвика. Я был вне подозрений, ибо все доверяли мне, зная мою прежнюю преданность графу… А потом появились вы, миледи… Вскоре я получил от Глостера приказ похитить вас, а также раздобыть письмо короля, которое везет сэр Майсгрейв. Я ломал голову, как это сделать, ибо поручение казалось мне невыполнимым, но вы сами пошли мне навстречу, обратившись за помощью. Остальное вам известно. Я помогал вам, но одновременно и предавал. А сегодня, по договоренности с герцогом, я должен был вывести вас к парому через Эйвон, где ждут в засаде его люди. Горбатый Дик готов все отдать, лишь бы вы оказались в его руках…
Голос сэра Хьюго постепенно слабел. Гримаса боли искажала его лицо. Кровавая пена выступила на губах.
– Почему же вы плачете, миледи? – едва слышно прошелестел он.
Тихие слезы текли по щекам девушки.
– Мне бесконечно жаль вас, сэр. Как бы там ни было, но вы помогли нам и вот теперь умираете от моей руки.
– Благослови вас Господь, миледи, за ваше доброе сердце. И ради всего святого, избегайте герцога Глостера. Держитесь подальше от той дороги, по которой мы ранее условились ехать. Ибо, клянусь ранами Христовыми, герцог ненавидит вас лютой ненавистью, и я опасаюсь, что…
Он побледнел так, что это стало заметно даже при неровном свете факела.
– Священника!.. – прохрипел он. – Священника! Не дайте мне умереть без исповеди…
Анна растерянно взглянула на Майсгрейва, но тот лишь отрицательно покачал головой.
– Вы сами понимаете, сэр Хьюго, что это немыслимо. Нас ищут по всему Уорвикширу, и если кто-либо из нас объявится…
Он замолчал. Хьюго подумал о чем-то, глядя вверх, а затем чуть скосил глаза на Анну.
– Поезжайте через Арденский лес в сторону Вустершира. Фокенберг не сразу нападет на ваш след, да и укрыться в лесу будет легче. К тому же это направление противоположно тому, где вас ждет Глостер… Святый Боже!.. Ангелы небесные… Я, кажется, умираю… Умираю без исповеди, без отпущения грехов! Смилуйтесь, не дайте мне предстать перед Создателем без покаяния!.. Позовите священника!
Но Майсгрейв был непреклонен.
– Вы только что исповедовались перед нами. Душа ваша очистилась от скверны и лжи. А что касается всего остального…
Он снял с шеи ковчежец и вложил его в слабеющие руки умирающего.
– Здесь частица животворящего Креста Господня. Молитесь над ней. И если молитва ваша будет искренна, Господь не отвернется и услышит вас.
Словно желая оставить умирающего наедине с его совестью, все отступили в сумрак. Филип наскоро просмотрел вещи, что были приготовлены Анной и Деббичем в дорожных сумках. Несколько шкур, плащи, немного еды и бальзам для ран. Выбрав один из плащей, рыцарь направился к безучастно сидевшей на поваленном дереве девушке и прикрыл ее плечи.
– Благодарю, – тихо промолвила она.
Филип сел рядом.
– Объясните, что означают слова сквайра Деббича о том, что у границ графства люди Глостера? И что, собственно, заставило вас бежать из-под опеки короля Эдуарда?
И Анна рассказала ему о сватовстве Глостера, дав понять, что таким путем Йорки хотят привязать к себе Делателя Королей, о том, как она воспротивилась этому браку, дабы избегнуть насильственной свадьбы, и вынуждена была бежать. Майсгрейв понимал недомолвки. Он хорошо знал характер Ричарда-горбуна и догадывался, насколько этот учтивый придворный кавалер и рыцарь мог быть жесток и беспощаден с тем, кто шел наперекор его воле, независимо от того, равный ли ему этот противник или беззащитная женщина. Когда Анна сообщила ему, что почти весь Уорвикшир ныне окружен войсками брата короля, Майсгрейв вспомнил признаки тревоги в замке, какие заметил, еще будучи заточенным в башне.
«Что же так взволновало герцога? – размышлял рыцарь. – То, что письмо короля вместе со мной оказалось в Уорвикшире? Что же такого в этом письме, если оно заставило Горбатого Дика поднять целую армию? Или он так жаждет заполучить Анну Невиль?»
Филип спросил о письме. Анна молча извлекла из-за голенища сапога плоский кожаный футляр.
– В замке оно хранилось в специальном тайнике. За мной ведь все время следили, и лишь сегодня вечером, когда мне удалось усыпить своих служанок, я вновь добыла его. Можете мне верить: кроме меня, его никто не касался.
– Я верю. Иначе не выпустил бы его из рук.
– Вам известно, что в этом письме? – спросила Анна.
– Нет. Но я испытываю все более сильное желание узнать это.
Рыцарь задумался.
«Герцогу нужна дочь Уорвика. Я же для него всего лишь посланец брата. Поэтому мне следовало бы направиться на юг, туда, где находятся его войска. Это был бы самый краткий и надежный путь, но тогда придется передать Глостеру Анну. Что ж, у меня есть выбор: или исполнить свой долг перед королем, или остаться верным Анне и пуститься в объезд, оттянув доставку письма. Более того, если Глостер узнает, что я скрываю от него дочь Делателя Королей – а узнает он об этом наверняка, – то получится, что я перешел на сторону Алой Розы, то есть на сторону графа Уорвика. Но Майсгрейвы никогда не были изменниками!»
В душе Филипа происходила жесточайшая борьба. Человеку, для которого верность королю была свята, как вера в Бога, пойти на измену было столь же немыслимо, как и отречься от религии отцов. Но и предать девушку, к которой искренне привязался и которая сделала все, чтобы спасти их из плена, рискуя при этом своим добрым именем, он тоже не мог.
Филип думал об Анне. Она не похожа на других женщин. Филип знал, что женщину Бог создал слабой, вручив опеку над ней мужчине, и с тех пор она должна подчиняться его воле. И уж если сам король и его брат решили за нее, а отец Анны далеко, благоразумнее всего было бы смириться. Но откуда в ней это упрямство, эта несгибаемая решимость? Неужели она настолько глупа, чтобы противостоять обстоятельствам? Скорее наоборот, она достаточно умна, чтобы понять, что Йорки неспроста именно сейчас так заинтересованы в том, чтобы породниться с ней. Им нужен Уорвик, об этом знает вся Англия. Какую же преданность и любовь нужно питать к отцу, чтобы решиться бежать именно сейчас! Удивительная девушка…
Филип поежился от сырости. Туман сгущался, заволакивая все вокруг непроницаемой белесой пеленой. Казалось, они с Анной отрезаны от всего мира.
– Вы отдадите меня Ричарду Глостеру? – неожиданно спросила Анна.
Майсгрейв молчал. «Лучше всего было бы, если бы она вернулась в Уорвик-Кастл. Там ей по крайней мере ничего бы не угрожало». Но он не осмеливался сказать об этом вслух. Ведь Анна прошла весь путь вместе с ними, и отослать ее обратно значило бы нанести девушке глубокое оскорбление. К тому же Филип понимал, что гордая дочь Делателя Королей никогда не вернулась бы под кров человека, который повел себя столь бесчестно.
Рыцарь поднялся. Стараясь не смотреть на Анну, сказал:
– Я схожу к Деббичу. Что-то его не слышно.
Сэр Хьюго лежал неподвижно. Его руки были безжизненно простерты вдоль тела. Филип решил было, что сквайр уже отошел в мир иной, и склонился над ним. Дыхание его еще не пресеклось. Глаза умирающего были широко открыты, взгляд блуждал, однако он узнал Майсгрейва, разлепил спекшиеся губы, словно пытаясь что-то сказать. Тонкая струйка крови побежала из уголка его рта, глаза закатились, и Хьюго Деббич испустил дух.
Осенив себя крестным знамением, Филип молча закрыл ему глаза. Затем взял из разжавшихся пальцев ковчежец. Из тумана донесся голос Гарри:
– Ай да лошадки! Ну и скакуны! И эти кони теперь наши? О, миледи, за одно это я готов…
Майсгрейв пошел на голос и увидел самого Гарри, ласково похлопывающего по крутой шее высокого мышастого жеребца. Оливер стоял подле Анны, и даже Фрэнк суетился рядом, посматривая на девушку с таким благоговением, какого Филип еще ни разу не видел у него на лице.
– Сэр Хьюго скончался, – сказал рыцарь, приблизившись.
Все молча обнажили головы. Анна опустилась на колени и стала читать отходную. Фрэнк надел каску и негромко сказал:
– Хотя он и был предателем, но все же христианин. Надо похоронить его как полагается.
Филип вздрогнул.
«Они даже и мысли не допускают, что я почти готов отдать Анну герцогу. Они приняли ее как свою и готовы постоять за нее. Кем же я окажусь, ежели поступлю так, как намеревался Деббич?»
Земля в лесу была рыхлой, и вырыть могилу не составило труда. Филип копал молча, не поднимая глаз на своих ратников. «Они уверены, что я не предам Анну. Но что они знают о рыцарской вассальной присяге, которой я связан с Йорками?!»
Когда все было закончено и они садились в седла, Филип снова с теплотой подумал об Анне. Она позаботилась, чтобы сохранить ему Кумира. Рыцарь снова взглянул на девушку. Она сидела на своей рыжей кобыле. Длинный плащ скрывал ее фигуру до самых шпор. Филип кожей чувствовал, как она напряжена.
«Волей-неволей она подчинится мне, – подумал он. – Подчинится, даже если я отвезу ее к Глостеру. Эта упрямица, которая осмелилась пойти наперекор воле короля, скрыться от герцога Глостера, перечить разъяренному Фокенбергу, беспрекословно подчинится мне, простому рыцарю, с которым лишь случайно свела ее судьба!» И словно откуда-то издалека вновь услышал: «Мне хорошо с вами, сэр Филип!»
Он тряхнул головой. «Нет, уж лучше пусть меня четвертуют!»
Майсгрейв подъехал к Анне.
– Нам надо спешить, миледи. Ночь и туман – наши надежные союзники. Помните ли вы дорогу через Арденский лес? Сможете ли провести нас в сторону Вустершира?
О, как засияли глаза Анны! Как счастливо она рассмеялась!
– Конечно, сэр! Ведь это же моя земля!
Она развернула лошадь, и Филип последовал за ней, ощущая на сердце такое облегчение, какого не испытывал уже давно.
22. Саймон Селден
Анна проснулась и перекатилась на бок. Усталые мышцы заныли. Девушка поморщилась и приподнялась на локте. Она лежала на разостланной шкуре под темной, поросшей мхом стеной. Верх стены был окрашен лучами заходящего солнца. Анна огляделась. Неподалеку от нее, полулежа на выступе скалы, спал Майсгрейв. Нога его была согнута в колене, кисть руки устало лежала на ней. Анна бесшумно поднялась и приблизилась к Филипу. Рыцарь спал безмятежно, голова его слегка склонилась к плечу. На кожаной подкольчужнице в нескольких местах были видны следы крови. Легкий ветер шевелил кудри рыцаря. У Анны снова возникло жгучее желание запустить в них пальцы, почувствовать их мягкую шелковистость. Едва дыша, девушка приподняла руку.
– Не будите его, леди. Пусть поспит.
Анна вздрогнула. Фрэнк Гонд, сгорбившийся у костра, глядел на нее через плечо. Ближе к стреноженным лошадям, свернувшись калачиком, спал Гарри.
Девушка приблизилась, до нее донесся запах жареного мяса. На самодельном вертеле Фрэнк поворачивал подрумяненную тушку утки, поливая ее растопленным жиром.
– О, откуда это?
– Оливер подстрелил.
Девушка огляделась.
– А где он сам?
– Спустился в селение к аббатству.
– Не стоило привлекать к себе внимание, – нахмурилась Анна.
– О, Оливер осторожен, как дикая кошка. Он все разузнает так, что никто ничего не заподозрит.