Делатель королей Вилар Симона

Она двинулась было к Темзе, но возле старой четырехгранной церкви Святого Магнуса заметила толпу, облепившую королевского герольда, который, развернув длинный свиток, зачитывал указ, требовавший ее поимки. Анна стояла в толпе, как мертвая. Ей вдруг показалось, что все это уже было – толпа, сумрачный день, герольд на коне в кафтане, расшитом белыми розами, который возвещает о ее бегстве и сулит награду тому, кто укажет, где скрывается беглая супруга Эдуарда Ланкастера Анна Невиль.

Так или почти так и в самом деле было год назад. Но тогда герольд упоминал еще и о рыцаре Филипе Майсгрейве, а не только о ней.

Анна почувствовала, что по щекам неудержимо текут слезы, и опустила голову, чтобы скрыть их. Никогда ранее она не ощущала себя такой одинокой и беспомощной, такой гонимой. Год назад она была не одна. Рядом были сильные, преданные воины, ее друзья братья Гонды и – главное – Филип.

Она проглотила всхлип. Толпа начала расходиться. Вокруг только и разговору было что о ней. Голоса были злы, в них не было ни усмешки, ни сочувствия, как обычно у лондонцев к разного рода бедолагам. Люди были раздражены: что за принцесса, которая, словно бродяжка, только и делает, что находится в бегах. Ей надлежало бы сейчас смирно сидеть в Тауэре вместе с королем Генрихом и молиться о ниспослании удачи Делателю Королей и Ланкастерам. Кто-то засмеялся – уж лучше пусть она прячется в Сити, где ее всегда можно поймать и получить целое состояние в награду.

Смахнув тыльной стороной руки слезы, Анна подняла голову – и похолодела. В нескольких шагах лицом к ней стоял рыжий Джек Терсли. Анна застыла, словно куропатка перед горностаем, не в силах даже вздохнуть.

Джек смотрел на нее оторопело, слегка приоткрыв от неожиданности рот. Вокруг гудела раздраженная толпа, кто-то толкнул Джека; тот будто очнулся, глянул налево, направо, словно собираясь закричать. Анна опустила веки. Она помнила, как хотела велеть взять этого парня на пытку, как приказала арестовать девушку, которая ему нравилась. Теперь он может с нею поквитаться.

Анна снова взглянула на Джека Терсли. Он стоял насупясь и молчал. По щеке принцессы снова скатилась слеза. Она почувствовала ее солоноватый вкус в уголке губ и в ту же секунду увидела, как Джек, все так же хмуро глядя на нее, медленно повернулся и пошел прочь. Она не поверила глазам. Рыжий не предал ее. Этот парень пожалел ее. Невероятно! За минувшие дни Анна забыла, что люди могут быть милосердными.

Где-то поблизости пронзительно заревел осел. Анна вздрогнула и очнулась. Испуганно оглядываясь, она вдруг поняла, до какой степени была неосторожна и безрассудна, вот так, среди бела дня, шатаясь по людному Сити. Следующий, кто разглядит в ней принцессу Уэльскую, не будет столь великодушен, как Джек Терсли.

Надвинув капюшон на глаза, ссутулившись, Анна юркнула в ближайший переулок и, стараясь держаться поближе к домам, принялась искать место, где бы спрятаться.

Ей не повезло, она оказалась в квартале мясников, и ее затошнило от вида мяса и крови. В открытых окнах лавок были выставлены только что освежеванные туши, на лотках грудами лежали внутренности животных, по улице текла окрашенная кровью вода и с визгом бегали крысы. Хозяйки с корзинами сновали среди лотков и лавок, торгуясь и покупая еще не вздорожавшее к концу поста мясо. Пронзительно визжала свинья.

Анна услышала, как какая-то горожанка бранится с мясником из-за цены.

– Ты меня подчистую обобрал, кривой дьявол! Чума на всю твою родню!

Мясник посмеивался.

– Ничего, матушка-ведьмачка. Может, ты поймаешь за рукав саму Анну Невиль, и денежки возвратятся к тебе сторицей.

Женщина не унималась. Надвинув на лицо капюшон, Анна неслышно проскользнула мимо.

Стараясь не ступать в кровавые лужицы, она торопливо огибала выступы домов и старые башенки, миновала какой-то монастырь и, обойдя его глухую стену, увидела широкий проход, ведущий на Чипсайд. Первоначально Анна хотела свернуть в первый попавшийся переулок, но затем увидела выстроившихся вдоль улицы горожан, с любопытством глазевших на покидающую город армию.

Отряды двигались в сторону старых Ньюгейтских ворот, и Анна решила рискнуть – а вдруг удастся, слившись с их потоком, покинуть Лондон! В окружении зевак двигались ряды копейщиков в железных шлемах и кожаных рубахах под доспехами, грузно шли, бряцая стальными поножами, шеренги арбалетчиков. Рыцари в боевых доспехах, тускло поблескивавших в сером сумраке дня, грозно восседали на боевых конях, а следом двигалась артиллерия: тонкоствольные медные кулеврины, фальконеты, мощные чугунные бомбарды, извергавшие каменные ядра. По мостовой грохотали, высекая искры, колеса телег, запряженных грузными волами, слышалось щелканье бичей.

Анна осторожно кралась вдоль домов. В толпе подзадоривали йоркистов, кто-то благословлял их, но были и такие, что советовали поспешить исповедаться, пока их не подмял старый медведь Уорвик. За широкой Чипсайд тянулась грязная Ньюгейт-стрит. Здесь толпились шлюхи, задиравшие воинство, разносчики вопили, предлагая вина и шотландскую водку.

Она вспрыгнула на каменную тумбу у входа в один из домов и через головы разглядела проем Ньюгейтских ворот. Словно железный поток, армия покидала Лондон, кое-кто из вояк тащил за собою веселых уличных девиц, чему стражники не препятствовали, однако, когда некая торговка устрицами с корзиной на голове хотела проскользнуть мимо стражи, ее ударили в грудь древком алебарды.

Анна слышала, как охранник орал:

– Тебе что – других ворот нет, дьяволово семя? Через Ньюгейт следует войско его величества, поскольку в Майл-Энд[56] состоится смотр сил. И велено ни единой души не пропускать на Смитфилдское поле.

Снова начал накрапывать дождь. Анна укрылась в щели между домами.

Итак, даже с войском ей не выбраться из города. А ведь это было бы для нее наилучшим выходом. Через Майл-Энд мимо торговых кварталов Холборна[57] прямая дорога вела к Барнету, где, как она поняла из разговоров солдат, стояли силы ее отца. Если бы ей удалось добраться до них! Может статься, что Уорвику еще не ведомо о предательстве Кларенса. И, видимо, это так, поскольку Джордж говорил, что намерен оставаться с тестем до последней минуты, чтобы переметнуться к Йоркам, когда тот менее всего будет этого ожидать.

До ее слуха донеслись какие-то крики, и она увидела стоявший неподалеку возок маркитантки, который повстречала утром близ Олдергейта. Маркитантка обрушилась с руганью на помогавшего ей подростка; тот стоял, втянув голову в плечи, а у его ног валялся разбитый глиняный кувшин в луже вина.

– Ты такой же недоумок, как и твой отец, кто бы он там ни был! Разбить кувшин ценою в два пенса! Убить бы тебя на месте, кабы не грех, окаянный ублюдок!

Из-за занавесок повозки за этой сценой с хихиканьем наблюдали две размалеванные девки. Одна – уже повидавшая виды, с грудью, дрожащей, как желе, в вырезе платья, другая – совсем дитя, но с лицом, отмеченным всеми пороками. Она прижимала к щеке тряпичную куклу.

Какой-то офицер осведомился, в чем дело. Ругаясь на чем свет стоит, маркитантка поведала, что закупила в трактире несколько кувшинов красного бордоского вина для солдат, а ее полоумный отпрыск расколотил самый большой из них. Офицер засмеялся, заметив, что ей не стоит отчаиваться, поскольку она будет не она, если вдвойне не воздаст себе за убыток в ходе кампании.

Затем Анна слышала, как маркитантка расспрашивает офицера, когда же войско наконец двинется в путь, а когда тот удалился, снова взялась чехвостить мальчишку.

И тогда Анна решилась. Убедившись, что маркитантка своя среди войска Йорков и никто ничего не заподозрит, если она выедет из Лондона в ее повозке, Анна громко окликнула ее. Та, уже взявшая было своих мулов под уздцы, хмуро взглянула на Анну через плечо. У нее было грубое, словно вырубленное топором лицо с усиками над верхней губой и бегающими глазами.

– Не возьмешь ли меня в свой возок? Мне надо домой за город.

Маркитантка взглядом ощупала Анну с ног до головы, словно лошадь при покупке, отметив ее забрызганное грязью платье, добротную суконную накидку, выбивающиеся из-под капюшона пряди волос и привлекательное лицо.

– Как договоримся, – хитро подмигнула она. – Ты, однако, милашка, и мы кое-что могли бы с тобой предпринять. Я бы кормила тебя и давала тебе одежду, но плату за первого мужика ты отдашь мне. А потом станешь отдавать и за каждого пятого. Клиентов я найду тебе сама и буду следить, чтобы тебя не били. Соглашайся. Это хорошая сделка! Мои красотки Кейм и Сью не жалеют, что связались со мной. Верно, девочки? Не так уж вам и плохо живется у Красной Бэсс.

Она засмеялась, но «девочки» угрюмо молчали, разглядывая новенькую. Анна тоже не могла вымолвить ни слова. После всех бед и унижений, что обрушились на нее в последнее время, ей предлагали стать солдатской шлюхой. Анне нестерпимо захотелось броситься на эту гнусную тварь и разодрать ей в кровь лицо. Но она заставила себя сдержаться. Ей необходимо во что бы то ни стало выбраться из города.

– Ты не так меня поняла, – стараясь унять дрожь, сказала Анна. – Мне просто нужно добраться до Сент-Олбанса, а из-за войск всех задерживают. Я могу заплатить тебе, если ты мне поможешь.

На лице маркитантки выразилось разочарование.

– У меня не крестьянская телега, дорогуша. Я сама могу заплатить, кому пожелаю.

Она тяжело взгромоздилась на козлы, закуталась в широкий плащ и, снова взглянув на Анну, небрежно бросила:

– Ты ведь совсем одна, девочка, но, судя по всему, не вчера родилась. Иначе ты бы не шлялась среди солдат под дождем. Без покровителя пропадешь. То, что я тебе предложила, – не самое худшее. Рано или поздно такие, как ты, становятся на этот путь.

Она выжидательно смотрела на Анну, но та стояла, словно в трансе. Тогда, пожав плечами, толстуха стегнула мулов. Повозка тронулась, завизжали колеса. Анна стояла под дождем, глядя ей вслед. Она видела, как старшая из шлюх скорчила гримасу и показала ей язык, а младшая отвернулась и занялась своей куклой.

«А ведь их никто не тронет, – с горечью подумала Анна, – и я могла бы с ними выбраться из Сити. Пусть только вывезут меня за городские ворота, и я от них тотчас отделаюсь…» Подавив отвращение, что внушала ей Красная Бэсс, она бросилась бегом за повозкой маркитантки. Нагнав ее, Анна на ходу прыгнула на козлы.

– Я согласна!

Маркитантка засмеялась и лихо заломила шляпу.

– Красная Бэсс никогда не ошибается, когда видит девочку вроде тебя. Ничего, красотка, солдаты не жалеют монет, и, когда они разобьют Уорвика и поживятся его добром, у нас заведутся денежки, и мы справим тебе одежонку понаряднее и еще купим притираний и румян. Будешь чисто принцесса.

Несмотря на весь ужас своего положения, Анна едва не расхохоталась. Принцесса согласилась быть шлюхой, шлюхе пообещали, что сделают из нее принцессу! Красная Бэсс заметила ее улыбку и, истолковав ее по-своему, подмигнула Анне.

– Я не даю своих малышек в обиду, вот увидишь. А теперь полезай в повозку, а то ты насквозь мокрая. Как тебя зовут?

– Нэнси.

– Вот и славно. Эй, маленькая Сью, дай Нэнси кусок пирога. Да налей вина, а то у нее зуб на зуб не попадает!

Маркитантка смеялась, хотя глаза ее оставались холодными.

Анна не заставила себя упрашивать. Повозка как раз приближалась к воротам, и она поспешно скрылась внутри нее.

Вино у Красной Бэсс было довольно недурное – сладкое и согревающее. Анна с удовольствием осушила почти целую флягу и с жадностью набросилась на пирог с капустой. Она была так поглощена этим занятием, что едва не пропустила момент, когда они выехали из ворот и миновали городской ров.

Но когда она попросила еще кусок, маленькая Сью лишь сердито фыркнула:

– Не заработала еще!

Анна какое-то время смотрела в раскрашенное лицо этой девчушки, потом полезла в кошель и, достав монету, протянула Сью. Та, странно взглянув на новенькую, отрезала новый ломоть пирога.

Тряпичная кукла по-прежнему была у нее в руках, но она больше не играла, разглядывая Анну. Что касается другой шлюхи, то та лишь свирепо глянула на новенькую, демонстративно отвернулась и так и ехала, покачиваясь при толчках и что-то напевая под нос.

Усевшись поодаль от «девочек» Красной Бэсс, Анна жевала пирог, порой поглядывая в просвет между спинами маркитантки и ее незадачливого сына на дорогу.

Она видела, что они повернули на Смитфилд, где обычно проводились конные торги, а порой даже турниры, но сейчас здесь располагался лагерь армии Эдуарда Йорка и воздух был полон ржания лошадей, криков, ругани, грохота молотов и лязга оружия. Анна видела, как Красная Бэсс машет кому-то рукой и весело переговаривается с солдатами.

– Советую вечером поспешить ко мне! Есть доброе вино, есть и кое-что получше вина. Что? В моей повозке есть девочка – ну просто загляденье! Немного дикая, правда, но красотка без подвоха.

Анна едва не поперхнулась пирогом. Спину обдало холодом. Пора подумать о том, как бы отделаться от Бэсс. Пусть даже потом придется пешком брести до самого Барнета.

Мимо проплыли готические кровли церкви Святого Бартоломео. Анна прижала руки к груди, где пряталась подаренная Майсгрейвом ладанка с частицей Креста Господня, и прочитала молитву. По всему было видно, что Красная Бэсс пройдоха каких поискать и избавиться от нее не так-то просто.

И все же, когда повозка, миновав Смитфилд, оказалась в переулках предместья, Анна решила, что дальше медлить нельзя. Повозка тащилась за одним из отрядов латников. Улочки здесь были узки, но дома стояли как попало, оставляя множество проходов между строениями.

Бэсс правила мулами не оглядываясь. Ее сын подремывал на козлах. Анна сжалась в комок, и, когда повозка неуклюже разворачивалась у небольшой церквушки, вскочила и, с силой оттолкнув мальчишку, выпрыгнула из-под навеса. Бэсс попыталась задержать ее, схватив за край плаща, но Анна сбросила его и со всех ног пустилась прочь. Позади раздался пронзительный вопль маркитантки – оставив вожжи, она устремилась следом.

– Держи! Держи воровку! – голосила она, размахивая плащом Анны.

Вряд ли еще какой призыв так привлекает толпу, как этот.

Анна не пробежала и полсотни ярдов, как ее уже схватили. Она вырывалась, отчаянно крича. Но Бэсс уже была рядом. Сильный удар в спину швырнул Анну на раскисшую от дождя землю. Она попыталась подняться, но Бэсс навалилась на нее, сгребла ее за волосы и едва не утопила, ткнув лицом в лужу. Захлебываясь, Анна из последних сил отбивалась. Изрыгая ругательства, Бэсс встала и, рванув за волосы, заставила Анну тоже подняться.

– В чем дело, Красная Бэсс?

Анна поняла, что ее задержали ратники, хорошо знавшие маркитантку, и теперь они со смехом наблюдали, как их приятельница колотит какую-то замарашку.

– Эта девка ела мой хлеб, я дала ей одежду, она обязана мне всем, но хотела удрать не расплатившись.

– Неправда! – закричала Анна, падая на колени и протягивая к солдатам руки. – Я лишь попросила ее подвезти меня и готова была заплатить, а она…

Она вскрикнула – Бэсс с размаху влепила ей пощечину.

– Собака! У меня разве наемная карета, чтобы я подвозила всяких попрошаек? Смотрите, ребята, какова благодарность этой твари! А ведь я ее выкупила в борделе на Тернбул-стрит[58], где над нею измывалась ее хозяйка, решив дать бедняге немного подзаработать.

– Ложь! – закричала Анна. Она видела, что солдаты на стороне маркитантки, что они готовы поверить ей. Анна была в отчаянье. В какой-то миг от ужаса и безысходности она даже готова была открыться, но, вспомнив, как вчера над ней хохотали травившие ее собаками горожане, решила, что ее снова сочтут сумасшедшей. И она разрыдалась.

Какой-то ратник наклонился над Анной.

– Бэсс, смотри-ка, она ревет! Что-то не похожа она на тех девок, что ты обычно возишь с собой.

– Говорю же, что я ее выкупила сегодня утром. Рыжая Кейт и малышка Сью хоть сейчас подтвердят мои слова.

– Ложь! – раздался рядом твердый голос.

Для Анны он прозвучал словно гром небесный. Ей на мгновение почудилось, что вся эта грязь, весь этот ревущий ад, вся эта неизбывная мука растворяются, уходя в небытие, и уже не дождь, а розовые лепестки, порхая, сыплются с небес. Медленно, словно все еще не веря, что чудо свершилось, она подняла голову.

Солдаты расступились, и вперед выехал рыцарь на высоком сером коне. Анне он показался прекрасным, как небесный воитель архангел Гавриил. Филип Майсгрейв стремительно спрыгнул с седла и поднял Анну.

– Так ты утверждаешь, что купила ее на Тернбул-стрит? – спросил он, не глядя на Красную Бэсс.

– Да, – робея, ответила та, но тут же торопливо добавила: – В общем, она приблудилась ко мне близ Ньюгейта, и мы заключили с ней договор, что за каждого пятого клиента она станет мне платить.

Филип смотрел на Анну, и ей вдруг захотелось немедленно умереть. Ее с головой захлестнула волна стыда, горя, отвратительного унижения. Она жалко всхлипнула.

Филип молча снял свой кожаный, подбитый мехом плащ и накинул его ей на плечи. Но уже в следующий миг, резко оборотясь, отвесил Бэсс оглушительную оплеуху. Солдаты, только что державшие сторону маркитантки, захохотали, когда та, отлетев на десяток футов, рухнула в навозную кучу у дороги. Филип снова шагнул к ней. Бэсс сжалась, от ее былой самоуверенности не осталось и тени.

– Благородный лорд, пощадите!

Майсгрейв все стоял над нею, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Казалось, он едва владеет собой. Наконец он обратился к латникам:

– Эта девушка – дочь почтенного человека, торговца из Холборна. Эта старая шлюха выкрала ее. Что ж, по ней давно петля плачет.

Солдаты с готовностью закивали, но Бэсс вдруг отчаянно замотала головой.

– Нет! Не-ет!..

Майсгрейв лишь слегка повернул голову в ее сторону, и Бэсс умолкла. Солдаты тоже потоптались, и один из них предложил:

– Если ваша милость пожелает, я провожу девушку куда вы скажете.

Майсгрейв бросил в его сторону взбешенный взгляд.

– Нет. Я доставлю ее сам!

Он помог Анне сесть в седло, а затем взял коня под уздцы и повел прочь. Когда они сворачивали за угол, Анна оглянулась и увидела, что солдаты помогают Бэсс встать, потешаясь над ее видом.

Филип спешно вел коня по улицам Холборна. Здесь было чисто, по сточным канавам вдоль мостовых стекала вода. Дома были богатые, все под шиферными и черепичными крышами, ставни украшала затейливая резьба. Едва ли не каждый дом окружали каменные ограды с нишами, где виднелись статуи святых, через которые свешивались мокнущие под дождем цветущие ветви фруктовых деревьев. Холборн издавна славился своими садами.

Анна заметила, что Филип несколько раз взволнованно оглянулся.

– Куда ты везешь меня? У меня ведь нет отца среди торговцев Холборна.

Она была еще способна шутить! Взглянув на нее, Филип улыбнулся, и у Анны стало тепло на душе. Она чувствовала себя почти счастливой.

Рыцарь остановил Кумира возле небольшого постоялого двора и помог Анне спешиться. Подбежал мальчик-слуга, приняв повод. Филип снова оглянулся. Анна также хотела поглядеть, что же его беспокоит, но он остановил ее:

– Не оглядывайся. Вот, возьми кошелек и ступай вовнутрь. Сними комнату. Я скоро приду.

И снова ободряюще улыбнувшись, он вышел со двора. Анна тотчас вновь почувствовала себя одинокой и беспомощной, однако, вздохнув, распахнула двери.

Здесь, по-видимому, тоже еще недавно располагались на постое солдаты. Столы были сдвинуты, на них виднелись лужи пролитого эля, сновали служанки с тряпками и горами немытой посуды. В воздухе висел едкий запах немытых тел, смазки для лат и мокрой кожи. Под потолочными балками висели связки золотистого лука, чеснока, пучки тмина и чабреца. Покрытый копотью котел, подвешенный на крюке над очагом, кипел, издавая соблазнительный запах вареных овощей.

Хозяин постоялого двора оказался гигантом. Он удивленно уставился на промокшую, покрытую потеками грязи девушку в богатом плаще, но, когда она протянула ему шиллинг, лицо его расплылось в улыбке.

Анну проводили в маленькую горницу во втором этаже, где стояла покрытая овчиной лежанка, а окно было забрано тонкими роговыми пластинами. Здесь было сыро, чувствовалось недавнее человеческое присутствие, и даже запах солдатского пота еще не выветрился. Следом за нею прислуга внесла полную мерцающих угольев жаровню, а затем деревянную бадью с горячей водой.

Все это время, приоткрыв створку окна, Анна украдкой поглядывала на улицу. Время шло, но Филипа все не было. Одно утешало – уж если они снова встретились, все будет хорошо.

Она с наслаждением сбросила мокрую грязную одежду. Снимая ладанку, прижалась на мгновение к ней губами. Анна свято верила, что именно она привела к ней Филипа в тот миг, когда она так нуждалась в помощи.

Филипа не было еще долго. Анна успела вымыться и, завернувшись в плащ, уселась с ногами на кровати. Постепенно ею начала овладевать тревога, и она едва не разрыдалась от счастья, когда услышала внизу его голос.

Когда Филип вошел, глаза Анны сияли.

– Я принес тебе новую одежду.

– Ты из-за этого так долго отсутствовал?

– Не только. Ты, верно, голодна?

Анна кивнула. Да, ей все время хочется есть. Филип вышел, а она стала торопливо одеваться. Ее до глубины души тронула его забота о ней. Одежда была неброская, но удобная и теплая: длинная рубаха из добротной фламандской ткани, толстая нижняя юбка, кожаные чулки, платье из мягкой зеленой шерсти со шнуровкой и полусапожки, подбитые мехом. Переброшенный через спинку кровати, лежал широкий плащ с капюшоном и пелериной из прекрасно выделанной кожи.

Она еще возилась со шнуровкой, когда вернулся Филип. В руках он держал поднос, на котором исходила паром еда. В том, как он переступил порог, прикрыв ногою дверь, и остановился, глядя на нее, Анне показалось что-то до странности знакомое. И верно – она вспомнила: Бордо, утро после их первой ночи. Лицо ее осветилось при этом воспоминании, ей показалось, что и Филип думает о том же.

– Фил…

Анна шагнула к нему, и он обнял ее. Она закрыла глаза, склонив голову ему на плечо. Самое надежное место на свете…

Филип коснулся губами ее еще влажных волос и негромко сказал:

– У нас слишком мало времени, Энн. Меньше, чем через час состоится смотр войск и мы выступаем. Я должен присутствовать там, чтобы никто ничего не заподозрил.

Анна медленно открыла глаза, выходя из своего счастливого оцепенения. По ее лицу прошла тень, губы сложились в горькую складку. Что он говорит?

Она выпрямилась и посмотрела в лицо Филипу.

– Ты уедешь?

Он кивнул, усадил ее на кровать, придвинул поднос.

– Ешь. Потом мы поговорим.

Анна медленно зачерпнула из чашки, отломила кусок хлеба. Филип бережным движением убрал падавшие ей на лицо волосы. В этом жесте было столько любви, что Анна на миг успокоилась. Обыкновенная похлебка показалась ей на удивление вкусной, и она ела, порой останавливаясь, чтобы взглянуть на сидевшего у ее ног рыцаря. Тогда ее лицо озаряла тихая улыбка.

– Ты стала такой бледной, моя дорогая, – едва слышно произнес он.

Анна лукаво улыбнулась. Он еще ничего не знает! Она вдруг почувствовала прилив гордости и счастья и решила тотчас все сказать Филипу. Но он спросил:

– Как вышло, что ты оказалась у Красной Бэсс?

Анна вздрогнула, сияние в ее глазах померкло. В мгновение ока она вспомнила, на краю какой бездны он нашел ее. Ей стало стыдно. Он поднял ее из самой грязи в самом буквальном смысле слова. Она закрыла глаза и сжала зубы. Никакая другая благородная леди не опустилась бы до такого позора, предпочтя достойный плен унижению. Удел леди – молитва и упование на благородного защитника. Тогда честь остается незапятнанной. Она же в последнее время прошла все круги ада: предательство, насилие, одиночество, гонения, унижение…

– Если не хочешь – не отвечай, – торопливо сказал Филип, слишком торопливо, и Анна уловила тень испуга в его интонации. Она взглянула на него. Лицо рыцаря было измученным, словно его терзал недуг. Бог весть, что явилось его воображению, но сквозь его обычную невозмутимость явственно проступало страдание.

– Я люблю тебя, – глухо, но с железной твердостью произнес он. И добавил тише: – Люблю, что бы ни случилось…

Пожалуй, Анна испытала облегчение. Однако ей не терпелось оправдаться. Толкнув поднос, она сказала:

– Ничего не случилось. Просто мне нужно было выбраться из Сити. И выбраться любой ценой. Я и не представляла, что за штучка эта самая Красная Бэсс. А ты… Ты знаешь ее?

– Кто же ее не знает?

Он сел рядом и взял руки Анны в свои.

– Я искал тебя, Энни. Я приехал вчера поздно ночью и тотчас прослышал о твоем побеге. Господь Всемогущий, как же я испугался за тебя! Тебе словно пришлось по вкусу, чтобы тебя искали. А ведь кто, если не я, знает, как ты беззащитна и неосторожна! Лучше бы ты отсиделась в этом дощатом хлеву у Олдергейтских ворот!

Поймав удивленный взгляд Анны, он пояснил:

– Я расспрашивал о тебе у Дороти, решив, что если ты в бегах, то могла обратиться к ней. И она сказала, где ты прячешься. Я разыскал это место, но там ютился лишь какой-то урод. Но ты там была – этот бедолага без устали твердил о какой-то фее в соломе.

В его словах сквозила жалость, и это начало злить Анну. Она столько пережила за это время, что ее душа покрылась броней. И эта жалость унижала ее. Отведя взгляд, она сухо спросила:

– Откуда тебе стало известно о побеге?

– Мне сказал об этом король.

– Король?

– Да. Он призвал меня этой ночью и сообщил, что ты бежала из Тауэра и тебя видели в Лондоне с собакой. Что за собака?

– Мой Соломон. Дог. Его убили.

– И ты осталась совсем одна? А твои люди, слуги, приближенные?

– Я осталась одна.

Филип смотрел на нее, и Анна вспылила:

– Только не жалей меня! Лучше помоги. Мне нужна лошадь. Я поскачу в Барнет, к отцу.

Филип покачал головой.

– Тебя задержат у первого же поста.

– Все равно, я должна. Фил…

Она опустила голову.

– Я была в ловушке. Словно сам рок удерживал меня, Фил. Я так ничего и не смогла сообщить отцу.

– Я, кажется, начинаю понимать, – только и сказал Филип.

Она взглянула вопросительно.

– Если бы Уорвик все знал, он не доверил бы Кларенсу командовать столь значительными силами.

У Анны упало сердце. В глазах заметался страх.

– Пресвятая Богоматерь…

Схватив рыцаря за руки, она запальчиво воскликнула:

– Помоги мне, Филип! Ради всего, что тебе дорого, ради нашей любви, помоги мне! Мне нужно попасть в Барнет, мне…

– Я не могу тебе помочь, – твердо сказал он. – За мной следят. Герцогу Глостеру нельзя отказать в сообразительности. Не знаю, что ему стало известно, но едва я въехал в Лондон, как в меня вцепились его шпионы. Более того, следят даже за людьми из моего отряда. И если я попытаюсь тебе помочь, Ричард Глостер узнает об этом первым.

– А сейчас? – Анна смотрела испуганно. – Сейчас за тобой тоже следят?

Он покачал головой. Анна поняла.

– Когда ты уходил… Ты убил… его?

Рыцарь кивнул.

– Герцогу все равно донесут, что я помог какой-то из девок Красной Бэсс. Пусть об этом сообщит не его шпион. Так, какие-то нелепые слухи. К тому же пока еще мало кому известно, что я остановился здесь с женщиной. В ближайшие часы ты в относительной безопасности, но труп шпиона вскоре обнаружат, и герцог поймет, что я избавился от него неспроста. Я сделал все, что было в моих силах, и какое-то время тебя не смогут найти. Но потом…

Он поднялся и подошел к окну.

– Если я буду рядом, это скорее погубит тебя, чем спасет. К тому же мне уже пора возвращаться. Меньше, чем через час, я должен покинуть столицу и двинуться с войсками на север. Ты…

Филип испытующе посмотрел на нее.

– Ты должна решить, кому можешь доверять, чтобы я тебя там оставил.

– Мне надо пробраться в Барнет.

Рыцарь развел руками.

– Сейчас, когда туда идет вся армия, – это совершенно невозможно. И если ты не хочешь, чтобы тебя схватили, ты не должна ехать со мной.

Анна держалась из последних сил. Ведь если и Филип откажет ей, на что тогда остается надеяться?

Он понял ее состояние. Ему хотелось обнять ее, приласкать, но она сейчас была так напряжена, что это могло вызвать взрыв. И тогда он мягко сказал:

– Пойми, Энни, я не имею на тебя никаких прав. И я не могу выступить твоим защитником, как бы мне того ни хотелось.

Анна молчала. Что-то в ее позе, в ее остановившихся глазах напоминало ему последний вечер в Бордо, когда она так же молила его, а он не мог, не находил сил согласиться с нею. И это испугало его.

В тот вечер было разрушено их счастье. Его вдруг охватило предчувствие, что если сейчас он не объяснит ей, что она ошибается, если оставит ее вот так, отчаявшуюся и одинокую, она отдалится от него, и всякое доверие между ними рухнет. Но как это сделать, он не знал. Она была разочарована их встречей, до глубины души уязвлена и не желала ничего понимать.

Откуда-то донесся призывный звук трубы. Филип вздрогнул. Пора…

Он шагнул к Анне, поднял ее голову и с силой прижался к ее губам. Они были холодны и упрямо сжаты. Но Филип не отпускал ее. Прижав ее к груди, он целовал ее сначала медленно, бережно, потом со стремительно нарастающей страстью. Наконец ее губы дрогнули, ожили, а мучительно напряженное тело обмякло, стало покорным и нежным в его руках.

Когда он отпустил ее, она покачнулась и он поддержал ее.

– Анна, дорогая, больше не осталось ни минуты. Назови хотя бы одного человека, кому бы я мог тебя доверить! И не говори, что таких нет. В Лондоне всегда были и будут сторонники Уорвика.

Анна по-детски всхлипнула.

– Нет-нет… Я не знаю никого. Все меня предали. Изабелла, дядя Джордж… Я одна, Фил, совершенно одна. Баронесса Дебора Шенли помогла мне, но я оставила ее в Тауэре и не знаю, что с ней…

– Баронесса Шенли? В Тауэре? Но я же видел ее в Вестминстере в свите твоей сестры. Впрочем, кажется, она готовилась к отъезду…

Филип задумался, потом поднял на Анну глаза и улыбнулся.

– А ведь это недурно. Я поговорю с баронессой. Кто знает, может, вместе с ней и ты сможешь пробраться на Север. Если же из этого ничего не выйдет…

Он отпустил Анну и сделал шаг к двери.

– Если леди Шенли не сможет нам помочь, я пришлю за тобой своего человека. Скорее всего, Оливера, ведь вы знаете друг друга. Ты вскоре должна будешь покинуть постоялый двор. Не стоит искушать судьбу и рисковать. Неподалеку есть небольшая церковь Святого Адольфа. Служба уже началась. Отправляйся туда. Добрая христианка может позволить себе провести час-другой в храме, углубившись в молитву. Там ты и получишь весточку от меня.

Он уже шагнул за порог, когда Анна окликнула его:

– Филип! Умоляю тебя… Ради всего святого…

Он недоуменно вскинул на нее глаза. Она была бледна и стояла, прижимая руки к груди.

– Филип, обещай мне. Если ты сможешь хоть что-нибудь сделать для моего отца… Молчи! Я знаю – он враг короля Эдуарда. Но это мой отец. И я заклинаю тебя – помоги ему…

Ее вдруг пронизала нервная дрожь.

Филип какое-то время неподвижно смотрел на нее…

– Обещаю, – негромко обронил он, а через секунду его шаги уже звучали на лестнице.

Только когда он ушел, Анна вспомнила, что так и не сказала, что у них будет ребенок. Она бросилась к окну, распахнула его – рыцаря нигде не было. Сеялся дождь, надрывая душу, завывала труба.

Анна чувствовала себя разбитой и опустошенной. Эта встреча поглотила весь остаток ее душевных сил. Было нестерпимо горько оттого, что они так простились с Филипом. Он ушел, чтобы сразиться с ее отцом.

Два самых дорогих для нее человека должны были сойтись лицом к лицу в битве. «Обещаю», – сказал Филип, а она даже не сказала ему «прощай!» Разве так провожают мужчину на войну, когда смерть от меча или секиры – такая же обыденная вещь, как дождь в Лондоне? От этих мыслей ей стало не по себе. Вспомнив, что Филип велел ей идти в церковь, Анна торопливо закуталась в плащ и вышла под холодные струи дождя…

Церковь Святого Адольфа стояла на небольшой, заросшей травой площади. Она представляла собой старую романскую постройку с мощными стенами, далеко отстоящими друг от друга окнами и круглыми арками. На ее крыше возвышалась воздвигнутая в более поздние времена деревянная часовня с изящной, как кружево, готической резьбой.

Поднявшись по каменным ступеням, Анна вошла под своды церкви, и на нее сразу пахнуло затхлостью, ладаном и горячим воском. В сумрак уходили тяжеловесные арки романского нефа. Пылали свечи, и слышалось монотонное бормотание толпы молящихся. В этот день, когда Господь страдал на Крестном Древе, в церквах велась приглушенная служба, молчал орган, безмолвствовали колокола. Многие прихожане оставались в церкви до рассвета, вознося молебствия и оплакивая муки сына Божьего на Голгофе.

Анна ступила в боковой придел и опустилась на колени. Вокруг было множество людей, но перед алтарем оставалось свободное пространство. Она не видела, но знала, что там, распластавшись крестом, лежит священник и молится за всех верующих. Ее душу вдруг охватил религиозный порыв, она сцепила руки на груди и стала жарко молиться.

– Pater noster qui es in celis. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua sicut in celo et in terra…[59]

Молитва несла облегчение, омывала душу теплой волной, но вместе с тем пришло раскаянье. Анна думала о том, что слишком упряма, что ей не хватает толики смирения, о которой говорил епископ Кентерберийский, и что душа ее обращается к Богу лишь когда перед ней ничего нет, кроме бездны отчаяния.

– Иисус, сын Милосердной Девы… Ты читаешь в моей душе…