Час Черной звезды Малинин Евгений

Почти год он прожил в относительном спокойствии и понемногу начал забывать и о князе Всеславе, вожаке стаи восточных волков, и о его брате Ратмире, дважды посвященном волхве, оставившем маленького извержонка в княжеском замке стольного города Края, и о Волчьей звезде, продолжавшей каждую ночь следить за ним своим оранжевым глазом. Теперь они въезжали в славный и богатый город Ласт, где дядюшка Прок надеялся пополнить казну труппы, раздобыть новые костюмы, а может быть, и разжиться новой историей, которую можно было бы разыгрывать перед зрителями.

Крестьянские повозки быстро втягивались в город, так что вскоре фургон бродячих артистов подтянулся к самым воротам. Когда последняя крестьянская телега, преграждавшая актерам въезд, прогромыхала под сводами воротной башни, стражник, доселе невозмутимо поглядывавший на проезжавших извергов, вдруг шагнул вперед и встал перед мордой лошади дядюшки Прока.

Старый актер, не дожидаясь вопросов воротного стража, сдернул с головы свою почти новую шляпу и поставленным грудным басом проговорил:

— Я рад видеть во здравии и лично приветствовать почтенного Ворда из стаи северных росомах!

Вопрос, готовый сорваться с губ стражника, так и не прозвучал. Удивленно взглянув на склонившегося в поклоне Прока, воин почесал кончик носа и спросил:

— Откуда ты меня знаешь, старый прохиндей?!

Дядюшка Прок выпрямился, приложил руку к сердцу и вкрадчиво пророкотал:

— Кто же не знает доблестного воина, вставшего у ворот славного города Ласта, дабы обеспечить законность и покой горожан!..

После такого ответа удивление на физиономии стражника отнюдь не исчезло, зато оно сменилось задумчивостью. Пожевав толстыми губами, стражник повторил свой вопрос:

— Ты, извержачья морда, отвечай, откуда ты меня знаешь?!

На лице дядюшки Прока промелькнуло весьма недовольное выражение, но он постарался быстро взять себя в руки. А чтобы выиграть немного времени, опытный актер взял паузу — начал медленно, покряхтывая и постанывая, слезать с лошади.

Очутившись на земле, дядюшка Прок выпрямился перед стражником, оказавшимся чуть ли не на голову ниже его, и, посмотрев сверху вниз прямо в лицо недовольно нахмурившегося воина, заговорил проникновенным шепотом:

— Староста села Лохмотья, почтенный Хитырь — надо сказать, мой большой друг, предупредил меня сегодня утром перед отъездом, что если я встречу в воротах славного города Ласта достопочтенного Ворда из стаи северных росомах, то смогу получить у него огромную помощь…

При этих словах «достопочтенный» Ворд вопросительно поднял бровь, но актер быстро продолжил, не дав перебить себя вопросом:

— …советом! Только советом, многоликий!

Последовал поклон и мгновенное движение руки, в результате которого в свободную ладонь стражника перекочевала тяжелая медная монета.

Ворд, не отрывая глаз от склонившейся головы дядюшки Прока, быстро ощупал монету, словно определяя ее достоинство, а затем, спрятав добычу в карман широких штанов, уже гораздо доброжелательнее поинтересовался:

— Так какой же совет тебе нужен, изверг?..

— Мы — актеры… — все тем же проникновенным тоном продолжил Прок, выпрямившись. — Посоветуй нам, давно не посещавшим славный город Ласт, где можно остановиться нашей труппе, чтобы иметь не только крышу над головой, но и возможность показать свое искусство наибольшему числу просвещенных жителей этого чудесного города?!

Несколько секунд стражник размышлял, а затем, кивнув самому себе, глубокомысленно проговорил:

— Езжайте прямо, до площади Трех фонтанов, а там свернете направо, на улицу Бесстыдниц. В конце этой улицы найдете постоялый двор «У трех ослов», там вы сможете не только остановиться, но и снять у его хозяина новую конюшню. Она уже под крышей, но внутри пустая, вы вполне сможете устраивать в ней свои представления. — Он еще секунду подумал и добавил: — Хозяину постоялого двора скажите, что это я вас к нему направил…

Дядюшка Прок еще раз поклонился, а затем повернулся к вознице и громко приказал:

— Ты слышал, Эрих, что сказал наш благодетель?! Воздай хвалу многоликому Ворду из стаи северных росомах и… трогай!

Сидевший на козлах рыжеволосый парень лет двадцати пяти привстал со своего места, поклонился стражнику и громко возвестил:

— Счастлива мать, имеющая такого сына, как многоликий Ворд из стаи северных росомах!

Вслед за этим парень шлепнул по спинам волов ременными вожжами, и те дернули повозку так, что возница снова оказался на своем узком сиденье, причем рожа у него мгновенно стала удивительно глупой. Ворд, слушавший хвалу собственной матери, открыв рот, расхохотался и отошел чуть в сторону, пропуская актеров, а дядюшка Прок, взобравшись на свою лошадь, отвесил еще один поклон стражнику и двинулся вслед за фургоном.

Когда фургон, миновав воротную арку, удалился от стражников, охранявших въезд в город, метров на двадцать, дядюшка Прок снова посмотрел на Вотшу и довольным тоном проговорил:

— Знай, юноша, все люди, в том числе и многоликие, готовы оказать помощь, если эта помощь не требует от них каких-либо усилий или расходов! А что может быть проще и дешевле, чем совет, данный за деньги?!

Вотша в ответ только улыбнулся.

До постоялого двора актерская компания добралась довольно быстро — народу на улицах было по раннему времени немного, а рынок, на который стремились все приезжие крестьяне, находился в другой стороне города. Серое трехэтажное здание постоялого двора было видно издалека — его ярко-зеленая крыша, украшенная огромной кирпичной трубой, прикрытой резным металлическим колпаком с флюгером в виде летящего аиста, бросилась в глаза, как только фургон свернул с площади Трех фонтанов на улицу Бесстыдниц. Да и вывеска, висевшая на углу здания, была достаточно велика, чтобы привлечь к себе внимание.

Въехав через широко распахнутые ворота во двор, фургон остановился. Дядюшка Прок, заехавший следом, спрыгнул с седла на землю и, махнув рукой своим ребятам, направился к заднему крыльцу постоялого двора, а Эрих, соскочив с козел на землю, принялся колотить в заднюю дверь фургона, покрикивая:

— Всё, приехали!.. Вставайте, лежебоки, я не собираюсь делать за вас всю работу…

В этот момент Вотша, свесив с крыши лохматую голову, проговорил:

— Да пусть они поспят, что мы сами фургон не разгрузим?

— Ага… — недовольно проворчал Эрих. — Мы будем вещи таскать, а они будут дрыхнуть.

Но стучать все-таки перестал и, зайдя сбоку, приказал:

— Ладно, сбрасывай, только осторожно!

Вотша отвязал веревку, которой актерский багаж крепился на крыше фургона, и, снова свесившись вниз, принялся аккуратно передавать в подставленные руки Эриха нетяжелые корзины. Когда все корзинки оказались на земле, дверь фургона распахнулась, и на верхней ступеньке короткой лесенки появилась женщина.

Ее молодость давно миновала, однако и старухой назвать ее было нельзя, тем более что одета она была аккуратно, даже с некоторым шиком. Ее чуть полноватую фигуру облегало бледно-зеленое шелковое платье с короткими рукавами, на ногах красовались белые чулки и зеленые туфли на невысоких каблуках. Лицо ее было слегка помято после сна, волосы растрепаны, а губы недовольно надуты. Оглядев двор чуть выпуклыми светло-голубыми глазами, она проговорила хрипловатым со сна голосом:

— Ну?! И кто здесь колотился в дверь?! Кому приспичило получить по шее?!

Тут ее взгляд натолкнулся на рыжую шевелюру Эриха, принимавшего первый из привязанных на крыше чемоданов, и она покачала головой:

— Я так и думала, что в дверь ломится этот рыжий оболтус!..

Эрих, опустив чемодан на землю, бросил косой взгляд на женщину и обиженно пробормотал:

— А ты не могла подумать, что это был оболтус-блондин?!

— Нет! Не могла! — отрезала женщина. — Бамбарей воспитан так, что не позволит себе ломиться к совершенно измотанным женщинам.

И словно в ответ на эту ее отповедь с крыши фургона донесся голос Вотши:

— С добрым утром, тетушка Мармела. Вам удалось хоть немного отдохнуть?!

— С добрым утром, Бамбареюшка… — Мармела спустилась по лестнице на землю и повернулась лицом к фургону. Тон ее стал гораздо ласковее, и даже хрипота исчезла из голоса. — Мы отдохнули, но именно что немного.

Последовал новый рассерженный взгляд в сторону Эриха, а затем Мармела снова посмотрела на свесившегося с крыши фургона Вотшу и спросила:

— А где этот бездельник, Прок?

— Где-где… — проворчал себе под нос Эрих. — На… Волчьей звезде!..

Мармела уже открыла рот, чтобы сказать рыжему ворчуну, что именно он собой представляет, но Вотша ее перебил:

— Дядюшка Прок отправился к хозяину постоялого двора договариваться о ночлеге и помещении для представлений.

— Без меня?! — Тетушка Мармела аж подпрыгнула на месте. — Да о чем он может без меня договориться?! Он же просто отдаст последние деньги, а взамен получит дохлую крысу!..

— И тетка Мармела сварит из нее похлебку… — снова проворчал себе под нос рыжий.

Однако на этот раз актриса не обратила на выпад рыжего никакого внимания. Она бросилась назад в фургон и спустя пару минут выскочила оттуда уже причесанной и подкрашенной. Снова оглядев двор уже окончательно проснувшимся, острым взглядом, Мармела скомандовала:

— Продолжайте разгрузку и не смейте будить девочек! — После чего быстрой, но донельзя элегантной походкой отправилась к заднему крыльцу постоялого двора.

Эрих, глядя ей вслед, упер кулаки в бока и, вихляя бедрами в такт шагу Мармелы, неожиданно писклявым голосом пропел:

— Вот сейчас мы обменяем дохлую крысу на старую тряпку!

После этого «театрального» представления Эрих смачно плюнул на землю и поднял руки, чтобы принять очередной чемодан.

Пять минут спустя все вещи труппы оказались на земле, а вслед за ними с крыши фургона спустился и Вотша.

Эрих уселся на крышку сундука и, с ухмылкой взглянув на Вотшу, проговорил своим обычным голосом:

— Быстро мы, Бамбарей, управились. Вот только как бы нам не пришлось таскать все эти сундуки-корзины обратно на крышу.

— Почему? — удивленно переспросил Вотша.

— А вот сейчас выбегут дядюшка Прок с тетушкой Мармелой от хозяина и оповестят, что он мошенник и договориться с ним не удалось.

На веснушчатую физиономию парня выползла довольная ухмылка — должно быть, после его слов вид у Вотши стал довольно глупым.

— Кто у нас мошенник? — донесся сонный женский голос из-за приоткрытой двери фургона. — С кем договориться не удалось?

Оба паренька, как по команде, уставились на фургон. Дверь фургона чуть скрипнула, и наружу высунулась женская головка, наряженная в шелковый, отделанный кружевами чепчик.

— И вообще, почему мы стоим? — проговорила выглянувшая женщина и, разлепив глаза, оглядела двор. — Мы что, уже приехали?

— Приехали, Вероза, приехали… — ответил Эрих, возвращаясь к привычному для него ворчливому тону. — Сейчас Прок и Мармела вернутся от хозяина постоялого двора, и вы с Элио сможете перейти в комнату. Вы продолжите спать, а мы с Бамбареем продолжим разгружать вещи!

Тут Вероза увидела на земле сундук в окружении чемоданов и корзин, широко распахнула свои чудные голубые глаза и обрадованно воскликнула:

— О, мальчики, какие вы молодцы — уже все сняли!.. Теперь вам осталось только перетаскать вещи в комнаты! — И тут же деловито прибавила: — Вы не забудете — большой желтый чемодан и вот эти две корзины поставьте ко мне в комнату.

— Конечно, Вероза, — пробурчал Эрих. — Только сначала я отнесу в комнату тебя.

— Не надо, — совершенно серьезно, даже чуть свысока отозвалась женщина. — Я вполне могу дойти сама, ты же постарайся не уронить мои корзины в грязь, как это было в той деревушке, где мы провели последнюю ночь.

— Я не ронял твои корзины в грязь, — не согласился Эрих, впрочем, без всякого азарта. — Я просто упал в темноте, споткнувшись о камень, и не моя вина, что корзины оказались в луже.

— Сейчас светло, и луж во дворе нет, — царственным движением вскинув подбородок, проговорила Вероза, — так что я на тебя надеюсь.

Затем, взглянув на Вотшу, молчаливо дожидавшегося окончания их с Эриком препирательств, она совершенно другим тоном попросила:

— Бамбарей, дружочек, ты не поможешь мне умыться… Вот только воды в фургоне совершенно не осталось.

— Конечно, Вероза, — тотчас же откликнулся паренек, — но ты должна дать мне кувшин.

Вероза мило улыбнулась и, бросив: «Сейчас», — скрылась за дверью фургона.

Через несколько секунд она появилась снова и протянула Вотше большой кувшин из желтого металла с причудливым чеканным узором.

Вотша взял посудину и побежал к колодцу, видневшемуся в дальнем углу двора, у забора, отделявшего двор с хозяйственными постройками от большого и довольно запущенного сада. Вероза снова скрылась в фургоне, но через минуту вышла, неся на руках девочку лет шести. Девчушка, явно только что из постели, плохо выспавшаяся, хныкала, а женщина негромко уговаривала ее:

— Посыпайся, Элио, просыпайся… Посмотри, куда мы приехали, посмотри, какой здесь чудесный сад, вот там ты будешь по утрам гулять со своим Бамбареем…

Услышав это имя, девочка сразу же прекратила хныкать, открыла глаза и спросила:

— А где Бамбарей?

— Вон твой Бамбарей. — Вероза развернулась так, чтобы девчушке было видно возвращающегося с водой паренька. — Сейчас мы с тобой умоемся и будем готовить завтрак.

В этот момент на заднем крыльце постоялого двора появился дядюшка Прок, а следом за ним и тетушка Мармела. Их сопровождал огромного роста изверг в сильно поношенной одежде и грубых башмаках на босу ногу.

— Тебе хозяин приказал показать нам новую конюшню, вот и показывай! — разнесся по двору глубокий бас дядюшки Прока. — А то ведь мы можем и назад вернуться, сообщить хозяину постоялого двора, почтенному Морлу, о том, как его изверг выполняет полученные поручения.

— Да, пойдем, пойдем… — отвечал изверг не менее низким басом, чем у актера, только чуть надтреснутым. — Покажу я вам эту конюшню!.. Только все равно не сгодится она вам.

Изверг-слуга одним прыжком соскочил с крыльца на землю и широким шагом направился к довольно длинному и низкому бревенчатому строению с маленькими окошками по всей стене, прилепившемуся к забору на противоположном конце двора.

— А это уж, милейший, нам решать! — пророкотал дядюшка Прок в спину слуге, быстро пересчитал ногами ступеньки крыльца и поспешил следом за верзилой.

Тетушка Мармела несколько секунд смотрела вслед удалявшимся мужчинам, затем тоже сбежала с крыльца, но направилась к фургону.

Вотша вернулся с водой, погладил девчушку по голове и с улыбкой проговорил:

— С добрым утром, княжна.

Девчушка кивнула в ответ и улыбнулась.

— Будем умываться? — спросил Вотша.

— Не будем умываться, — раздался в ответ ему голос тетушки Мармелы. — Мы отправимся в комнаты, которые снял Прок, и там приведем себя в порядок. Кстати, завтрак будет подан через полчаса, так что вам, ребятки, надо успеть за это время перетаскать в комнаты наши вещи. Фургон, волов и лошадь можете поставить вон в тот сарай за домом!

Отдав эти распоряжения, Мармела сделала знак Верозе, чтобы та следовала за ней, и направилась в сторону заднего крыльца.

Эрих и Вотша переглянулись. Вотша снова улыбнулся, а Эрих недовольно пробурчал:

— Полчаса… Придется все делать бегом или… остаться без завтрака.

— Бамбарей, я оставлю тебе пирожок! — крикнула Элио, уносимая Верозой в дом.

Махнув рукой, Эрих повернулся к Вотше:

— Постой тут с вещами, я устрою волов с фургоном и лошадь, а затем займемся вещами.

Вотша в ответ молча кивнул и уселся на сундук. Эрих взял поводья лошади, положил руку на парное ярмо волов и неторопливо пошагал в сторону, указанную Мармелой. И лошадь, и волы, как привязанные, двинулись следом за рыжим парнем, а Вотша в который раз удивился, насколько животные послушны этому доброму ворчуну.

Мармела с Верозой и Элио скрылись в доме, фургон свернул за угол здания, и двор опустел. Вотша поднял лицо к поднявшемуся над крышами домов солнцу и прикрыл глаза, отдаваясь минутному покою. И в тот же момент позади него раздался ломкий юношеский голос:

— Тебя как звать-то?

Вотша быстро обернулся. Шагах в четырех от него стоял парнишка его лет, а может быть, намного помоложе. Растрепанные волосы неопределенного, какого-то пыльного цвета обрамляли его худое бледное лицо с тонкими бескровными губами, длинным, чуть горбатым носом и внимательными темными глазами, прятавшими в своей глубине едва заметную насмешку. Единственной яркой краской на этом лице была щедрая россыпь конопушек, осевшая на щеках под глазами и казавшаяся совершенно неуместной, какой-то искусственной в соседстве с темными глазами. Одет паренек был очень бедно, если не сказать — нищенски, истрепанные до лохмотьев штаны были подвязаны куском тонкой конопляной веревки, а на худые плечи была накинута толстая блуза, давно потерявшая свой изначальный цвет, так же как рукава и пуговицы. Однако, несмотря на свою незамысловатую одежку и болезненную худобу, парень держался свободно, даже развязно.

Не дождавшись ответа, он хлопнул по лохмотьям штанины тонким гибким прутиком, зажатым в левой руке, и усмехнулся:

— Да ты, похоже, дикарь с востока, культурную речь не понимаешь. — И, скорчив рожу, переспросил неожиданно низким, хрипловатым голосом: — Твоя не понимай, чо моя тебе говорить?!

— Моя понимай, чо твоя мене говорить… — чуть улыбнувшись, ответил Вотша и в этот момент заметил краем глаза, что на ручке одной из корзин Верозы сомкнулись тонкие грязные пальцы. Вотша крутанулся на месте и ногой ударил по руке, ухватившей корзину. Раздался короткий хруст и дикий визг маленького воришки, действовавшего, похоже, на пару с оборванцем. Конопатый, отвлекавший Вотшу разговором, метнулся вперед, замахиваясь своим прутом, но извержонок быстро присел, уклоняясь от метившей по его глазам гибкой хворостины, и снова крутанулся на месте. Конопатый оборванец, сбитый подсечкой, ткнулся носом в пыль, попытался быстро откатиться, но не успел — на его шею опустилась нога, обутая в крепкий башмак, и сверху донесся спокойный голос Вотши:

— Не дергайся — шею сломаю. — И далее с издевкой: — Твоя понимай, чо моя тебе говорить?!

Однако даже оказавшись в совершенно, казалось бы, безвыходном положении, оборванец не потерял самоуверенности. Не пытаясь вывернуться, он тем не менее с прежней развязностью пробурчал, отплевывая попавшую в рот пыль:

— Не дави!.. Шея — мое слабое место!

Вотша чуть скосил глаза, второй мальчишка притих и, сидя на земле рядом с корзиной Верозы, качался из стороны в сторону, баюкая поврежденную руку. Бежать, как ни странно, он не пытался.

— Ну, и долго ты собираешься на мне топтаться?! — поинтересовался оборванец и чуть пошевелил головой, словно бы проверяя, не ослабил ли его противник нажим. Вотша неожиданно убрал ногу и отступил на шаг, держа обоих воришек в поле зрения.

Конопатый оборванец сел, потер шею и чуть сморщил нос, затем взглянул снизу вверх на Вотшу и неожиданно улыбнулся:

— А шустрый ты парень. И где тебя так драться научили?!

«Если б ты знал, где меня учили драться, никогда бы со мной не связался», — с неожиданной тоской подумал Вотша, а вслух все тем же спокойным тоном проговорил:

— Чтобы с вами справиться, большой науки не надо.

Улыбка сползла с физиономии конопатого, и он, не сводя темных прищурившихся глаз с Вотши, проговорил, цедя слова через губу:

— Слышь, Цедра, нас оскорбляют.

Маленький чумазый воришка, которому было не больше пяти-шести лет, поднял на Вотшу небесно-голубые глаза и тоненьким, писклявым голоском пожаловался:

— Ты мне руку сломал…

— Больше не будешь тянуть свои лапы куда не надо, — не глядя на малыша, ответил Вотша.

— Все, Цедра, — снова подал ленивый голос конопатый, — теперь воровать не сможешь, а за так тебя кормить никто не станет… Сдохнешь… Как пить дать, сдохнешь!

Цедра опустил взгляд на свою руку и снова принялся раскачиваться из стороны в сторону.

— Ну, почему сдохнет? — в голосе Вотши просквозило едва заметное презрение. — Пойдет по подворьям стай, где-нибудь да накормят увечного.

Цедра снова вскинул глаза, в которых быстро наворачивались слезы:

— Ну, ты и в самом деле дикарь. — В тоненьком голоске чумазого воришки вдруг зазвенела нескрываемая ненависть. — Сломал человеку руку и ни капли жалости! А мне теперь с голоду подыхать?!!

Вотша широко ухмыльнулся:

— Ну, во-первых, не человеку, а вонючему извержонку…

— А сам-то кто?! Сам-то кто?! — привскочил на месте Цедра, однако Вотша продолжал, не отвечая на его восклицание:

— Во вторых, вонючему извержонку, потянувшему руку к чужой вещи, то есть извержонку-вору. А ворам, пойманным на месте преступления, согласно кодексу вольного города Ласта, отрубают кисть вороватой руки и ставят клеймо на правую щеку. — Тут он внимательно посмотрел на притихшего Цедру и задумчиво протянул: — А может быть, мне сдать тебя моему знакомому Ворду из стаи южных росомах?.. Ему и поимка вора зачтется…

Личико мальчишки мгновенно покрылось мертвенной бледностью, но конопатый немедленно выпалил:

— У тебя нет послухов, а без послухов сам в яму загремишь за облыжный оговор!

И снова Вотша продолжил говорить, не обращая внимания на выкрик конопатого:

— Но самое главное, неужели ты думаешь, что я не могу отличить хруст ломающейся кости от треска дощечки, которую ты подложил в рукав своих лохмотьев?!

Тут он наконец-то улыбнулся, а оба вора уставились на него широко раскрытыми глазами. Несколько секунд длилось молчание, а затем конопатый выдохнул:

— Ну… зараза!!! И откуда ты такой… ученый в Ласте взялся?! Тебе б при каком-нибудь вожаке книжником служить!!!

Улыбка увяла на лице Вотши, плечи поникли, и он каким-то бесцветным голосом проговорил:

— А теперь давайте дуйте отсюда, а то сейчас Эрих вернется, он на вас и послухов найдет, и руки-ноги повыдергивает… вместе с дощечками вашими.

Конопатый вскочил на ноги и кивнул малышу:

— Пошли, Цедра, мы и впрямь что-то засиделись.

Малыш быстро поднялся с земли и, поминутно оглядываясь, двинулся следом за своим старшим товарищем, направившимся к воротам.

Вотша смотрел им вслед, и в груди у него росла глухая тоска! Он ведь и в самом деле мог сейчас быть в свите вожака стаи восточных волков. Мог бы быть!!!

Уже в воротах конопатый вдруг обернулся и негромко крикнул:

— Эй ты… дикарь, если вдруг помощь какая понадобится, найди Выжигу… меня то есть! Я в этом городе кое-что могу!

Воришки скрылись за воротами, и почти сразу же раздался голос выходящего из-за угла дома Эриха:

— Надо было посадить Мармелу или Верозу рядом с вещами, пока мы будем их в комнаты таскать. Нельзя же все это без присмотра оставить.

— А ничего и не надо оставлять, — проговорил дядюшка Прок, подходивший к Вотше с другой стороны. — Вот он вам поможет… — и кивнул на слугу с постоялого двора, шагавшего следом за ним. — Вы сможете сразу забрать все, кроме сундука, который я посторожу!

— Лучше бы ты сказал «который я отнесу», — пробурчал себе под нос Эрих, но его бурчание заглушил надтреснутый бас изверга-слуги:

— Я не нанимался таскать ваши пожитки!

Дядюшка Прок быстро повернулся к остановившемуся позади него великану и, вздернув голову, высокомерно поинтересовался:

— А мне показалось, что мы заключили с тобой договор об оказании нашей труппе всяческих мелких услуг?

Слуга после этих слов застыл на месте, открыв рот и уставившись на дядюшку Прока широко распахнутыми от удивления глазами. Только через пару десятков секунд к нему вернулся дар речи, и он возмущенно зарокотал:

— Ни о каких услугах я с тобой не договаривался!!! Ты спросил, смогу ли я достать материал и сколотить в конюшне для вашей шайки помост! Я ответил, что смогу, если ты заплатишь мне двадцать ластовских медяков! Ты согласился и… все!!!

Он явно не закончил свою тираду, но дядюшка Прок перебил его самым снисходительным тоном:

— Так в эти двадцать медяков входит также и плата за всяческие мелкие услуги типа подноски багажа и чистки обуви…

— Что?! — взревел изверг. — Я еще и ваши сапоги чистить должен?!

— А как ты думал?! — в свою очередь заорал дядюшка Прок. — Или ты рассчитывал, что я отсчитаю тебе двадцать монет за пару сколоченных досок?!

— Так пусть тебе эти доски сколачивает кто-нибудь другой! — рявкнул слуга. — А заодно и чистит ваши вонючие сапоги и таскает за вами ваши пожитки!

Он в ярости плюнул на землю, развернулся и зашагал в сторону крыльца.

— И прекрасно, — с нескрываемой насмешкой бросил ему в спину дядюшка Прок. — Я быстро найду того, кто сделает все, что нужно. Двадцать монет на земле не валяются.

Изверг-слуга вдруг остановился, а затем медленно повернулся назад. На его грубо вылепленной физиономии было явственно написано, что с последним тезисом дядюшки Прока он полностью согласен. Еще несколько секунд длились его колебания, а затем он молча вернулся к груде вещей, сваленных на земле, ухватил большой чемодан и две корзины и так же молча направился к крыльцу постоялого двора.

На щекастом лице дядюшки Прока расцвела торжествующая улыбка. Повернувшись к Эриху и Вотше, он довольно им подмигнул и кивнул на вещи, словно говоря: «Давайте, ребята, присоединяйтесь».

Юноши расхватали корзины и баулы, причем желтый чемодан Верозы достался Вотше, и двинулись следом за слугой.

Спустя полчаса труппа в полном составе собралась в нижней зале постоялого двора за столом, накрытым для завтрака.

Тетушка Мармела открыла крышку большой корчаги, и над столом поплыл запах овощного рагу, сдобренного курятиной. Помешав большой ложкой варево, она стала раскладывать его по тарелкам. Дядюшка Прок разлил по кружкам вино, плеснул в чашку Элио ягодного навара и заговорил, довольно потирая руки:

— К завтрашнему утру в новой конюшне этого постоялого двора будут готовы подмостки, так что вечером мы уже сможем дать первое представление. Сами знаете, насколько успех нашего здесь пребывания зависит от первого представления, поэтому сразу же после завтрака Мармела отправляется на рынок, Вероза с Элио — по лавкам в торговых рядах, а Бамбарей — на лучшие постоялые дворы города, туда, где останавливаются самые именитые и богатые гости! Я не буду вас учить, что вам делать, вы и так все очень хорошо знаете. Распускайте слухи, восторгайтесь мастерством Прока-горлопана и его труппы, рекомендуйте нас, как очевидцы, разжигайте любопытство, любопытство свойственно людям, любопытство движет людьми… Надо добиться, чтобы на первом представлении хотя бы первые три ряда заняли многоликие.

— Ты уже решил, что мы будем показывать? — перебила его тетушка Мармела. — Или опять нам придется на ходу придумывать, чем зрителей развлекать?!

— Ну что ты, Мармелочка, — чуть ли не пропел дядюшка Прок. — Конечно, я все обдумал, у нас получится замечательное представление. Если в зале будет хотя бы несколько многоликих, Элио откроет представление гимном Матери всего сущего. Это будет очень трогательно и даст зрителям нужный настрой. Затем Вероза и Бамбарей покажут пантомиму «Стрекоза и муравей», чтобы подогреть народ, — вещица-то весьма игривая, а на закуску мы покажем наш знаменитый фарс «Сколько стоит чужая жена»…

— Я не буду больше заголяться! — немедленно вскинулась тетушка Мармела, оторвавшись от своей тарелки, наполненной овощным рагу с кусочками курятины.

— Мармелочка! — снова пропел дядюшка Прок. — Но это же лучшее наше творение! Когда твое обнаженное тело…

— Я не буду больше заголяться! — снова перебила дядюшку Прока Мармела, приподнимаясь со своего места и шаря по столу рукой явно в поисках тяжелого предмета.

Дядюшка Прок понурил голову:

— Тогда, дорогие мои, все пропало! Нам нечем удивить здешнюю публику, нам нечего предъявить ей в качестве доказательства нашего искусства!

И он со вздохом обмакнул хлебную горбушку в свою тарелку.

С минуту над столом висела тишина. Актеры молча хлебали горячее варево, раздумывая над сложившейся ситуацией, а затем Вотша не слишком уверенно предложил:

— А может быть, нам в конце показать «Закон леса»?

Прок оторвался от тарелки, поднял взгляд на Вотшу и грустно проговорил:

— Эта вещь, Бамбареюшка, хороша для показа при дворе какого-нибудь вожака, в местах, где царят патриархальные нравы и чтятся классические моральные ценности. А вольный город Ласт привык смотреть на подмостках комедию, и чем эта комедия вольнее, тем лучше. «Закон леса» — трагедия, а этот жанр вряд ли пользуется здесь успехом.

— А мне кажется, Бамбарей прав! — неожиданно вмешалась в разговор Вероза. — «Закон леса» — это лучшее, что есть в нашем репертуаре. Даже северные лисы, ничего не понимающие в актерстве и считающие высшим проявлением искусства колотьбу в бубен, плакали, когда мы показывали «Закон леса»… И потом, если, как ты, Прок, говоришь, жители Ласта давно не видели трагедии, это будет для них в новинку, а значит, наверняка заинтересует.

Тетка Мармела, внимательно слушавшая Верозу, положила ложку рядом с тарелкой и, прищурив глаза, уперлась взглядом в Прока.

— Вообще-то, старик, ты в последнее время частенько говоришь одно, а делаешь другое.

Это заявление было настолько неожиданным, а обращение «старик» настолько непривычным и неприятным для дядюшки Прока, что он буквально выронил ложку и, растерянно оглядев своих товарищей, поинтересовался:

— Что, собственно говоря, ты имеешь в виду?

— То, что ты нам постоянно твердишь о служении истинному искусству, о нашем высоком предназначении, о пламени настоящего чувства и неподдельной страсти, а на подмостки тянешь голые задницы и плоские шутки! — громко и яростно выпалила тетка Мармела.

После этих слов дядюшка Прок совершенно растерялся. Еще раз оглядев своих актеров и встретив явно не сочувственные ответные взгляды, он пожал плечами и вдруг осипшим голосом забормотал:

— Но… вы же должны понять, что… это… иногда приходится идти на компромиссы… Иногда, чтобы заработать, приходится давать зрителю то, чего он хочет, к чему он привык и чего ожидает…

— А ожидает он, конечно же, голых задниц и плоских шуток, — поддержал старого актера Эрих, но в голосе рыжего парня было слишком много иронии, чтобы принять эту поддержку! Именно эта ирония помогла дядюшке Проку хотя бы частично вернуть привычный апломб. Гордо вскинув голову, он заявил:

— Да, большая часть наших зрителей ожидает именно этого и готова платить за подобное полновесной монетой! Или вы готовы отказаться от еды и одежды ради… э-э-э… «высокого искусства»?!

И тут он буквально захлопнул рот, словно пытаясь поймать последние вылетевшие из уст слова. Но они уже вылетели, и невозможно было что-либо исправить. Бамбарей, Эрих, Вероза, Мармела и даже маленькая Элио молча уставились на дядюшку Прока широко открытыми глазами, полными удивленного осуждения!

— И не надо на меня так глядеть! — странным фальцетом выкрикнул Прок, хлопнув ладонью по столу. — Я не сказал ничего такого, чтобы на меня можно было так глядеть! Раз вы настаиваете, мы покажем «Закон леса», но предупреждаю, если мы не заработаем в Ласте, добраться до другого города нам будет очень сложно!!!

Все, словно дождавшись наконец нужных слов, дружно опустили головы и принялись быстро хлебать остывающее варево.

Минуты три спустя, отодвинув тарелку и допив вино из кружки, Вотша как ни в чем не бывало обратился к дядюшке Проку:

— Если на постоялых дворах найдутся обменщики из стай, их тоже… приглашать на наше представление?

— Конечно! — кивнул старый актер. — Только намекай, что попасть к нам сложно и плата должна быть соответствующей… И вообще, поглядывай, что за люди эти обменщики, а то ведь в некоторых стаях до сих пор считают, что все изверги должны на них бесплатно горбатиться! И не посмотрят ни на какие законы вольного города — начнут ломиться в зал без платы, а то еще драку учинят.

Вотша чуть заметно улыбнулся — такие наставления он получал от дядюшки Прока в каждом городе, каждом более или менее крупном поселении, где им приходилось выходить на подмостки.

— Тогда я пошел? — спросил он, поднимаясь со своего места.

— Подожди, — остановил его старый актер и, порывшись в висевшем на поясе мешочке, выложил на стол три небольшие монетки. — Это тебе на всякий случай… Мало ли что…