Гнев смотрящего Сухов Евгений

Глава 1

Наркодопрос

Варяг с полминуты постоял на пороге в подвал, пока глаза привыкали к полутьме. Затем он рассмотрел распростертого навзничь на полу Николая Радченко. Некогда грозный авторитет-беспредельщик по кличке Колян сейчас представлял собой жалкое зрелище: зрачки у него закатились, язык вывалился, из углов рта стекали струйки слюны. Колян, не переставая, что-то неразборчиво бормотал, а сидевший над ним отставной полковник Чижевский, ныне начальник охраны Варяга, внимательно слушал это бормотание и время от времени по-деловому делал пометки в блокноте. Рядом на табурете стоял включенный диктофон. Увидев вошедшего шефа, Чижевский поднялся и негромко сообщил:

– Все в порядке. Наш клиент стал значительно разговорчивей.

При налете на особняк Варяга погибла большая часть бойцов из банды Коляна. Живьем, кроме самого бригадира, взяли четверых раненых пехотинцев: совсем еще молоденьких парней лет по восемнадцать-двадцать, которых Радченко навербовал буквально два-три месяца назад. Варяг распорядился подлечить пленников и затем с миром отправить на родину, в город Таежный.

Чижевский, лично провожавший пацанов в аэропорт, сурово глядя в глаза, сказал им на прощанье:

– Скажите спасибо, салаги, что шеф у нас человек добрый. Я бы на его месте вас всех давно похоронил где-нибудь в овраге. И похороню, если еще раз замечу в Москве.

Пехотинцы, бледные и растерянные, переминаясь с ноги на ногу, слушали наставления Чижевского молча, в душе мечтали лишь об одном: поскорее оказаться в самолете и унестись подальше от страшной столицы. По большому счету, парням было глубоко наплевать на судьбу главаря, сулившего им золотые горы, а в результате приведшего на кровавую бойню.

Колян же, оказавшись в плену, вел себя вызывающе. Вначале, решив проявить характер, на требование Варяга назвать имена заказчиков налета ответил матерной бранью и добавил, хищно стреляя глазами:

– Жалко, суку твою не прибил и щенка. Погоди, мои люди доберутся еще до них. И тебе башку отрежут, как пить дать, – добавил Колян.

Варяг только пожал плечами, усмехнулся и вышел, оставив пленника в распоряжении Чижевского. Тот без лишних хитростей отдубасил Коляна резиновой дубинкой. Радченко ожидал более изощренных пыток и побои перенес играючи. Правда, его насторожило то, что по ходу избиения Чижевский ни о чем его не спрашивал.

На следующий день главный охранник явился вновь и опять пустил в ход дубину, по-прежнему не задавая никаких вопросов. Бывший чекист знал, что делал: после нескольких его посещений все тело Коляна превратилось в один сплошной кровоподтек, отбивную, готовую к употреблению. Даже легкое прикосновение теперь заставляло пленника вскрикивать от боли. Оказалось, что банальная резиновая дубинка в руках терпеливого садиста-профессионала, появляющегося через каждые три-четыре часа, делается изощренным орудием пытки.

– Чего ты хочешь, фашист? Чего тебе надо, падла? – плача и скрипя зубами от невыносимой боли, хрипел Радченко.

– Придет время – скажу, свинья, – хладнокровно отвечал Чижевский, перехватывая дубинку поудобнее. – А почему меня называешь фашистом? Потому что я не жалею тебя? А сам ты кого жалел?

Через несколько дней Чижевский решил, что настало время задавать вопросы. К этому моменту при одном его появлении Коляна начинала бить дрожь. Однако на сей раз Чижевский вместо обычной обработки дубинкой приказал пленнику лечь на диван, закатал ему рукав, перевязал бицепс резиновым шлангом, взял шприц и уверенно ввел иглу во вздувшуюся вену. Некогда грозный бригадир теперь безропотно позволял производить над собой всевозможные манипуляции. Когда поршень вытолкнул прозрачную жидкость из шприца в вену и полковник выдернул иглу, Колян откинулся на подушку и застыл в неподвижности, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. Через пятнадцать минут по его телу пробежала судорога, за ней еще одна. Конвульсии становились все чаще, зрачки у Коляна расширились и потом закатились под лоб, голова задергалась и безвольно упала набок, изо рта, пузырясь, потекла слюна.

– Откуда ты приехал, Коля? – вкрадчиво стал спрашивать Чижевский своего подопечного.

Колян, слабо контролируя себя, не поворачивая головы, стал отвечать не слишком членораздельно, зато охотно. Чижевский же, почти не слушая ответное бормотание Коляна, продолжал задавать тому малозначащие вопросы – большую часть ответов отставной чекист, находившийся на службе у смотрящего России, знал и так. Несколько внимательнее Чижевский отнесся только к рассказу Коляна о смерти майора Громовского, хотя и предполагал, что выяснится нечто подобное.

Дверь открылась, на пороге появился Варяг и некоторое время молча слушал невнятные излияния Коляна.

– С чего это он так разговорился? – поинтересовался Варяг.

– Хорошая доза скополамина, – объяснил отставной полковник. – Есть такой незаменимый препарат – вызывает невероятную тягу к общению. Пациент у нас волевой попался, но я его волю сперва маленько подрасшатал с помощью вот этого универсального инструмента. – Чижевский кивнул на резиновую дубину. – А когда он дозрел, перешел на скополамин.

Владислав понимающе кивнул. Колян продолжал что-то бормотать, словно страстно желая поделиться самым сокровенным.

Варяг покачал головой:

– Я все же не думал, что он так быстро сломается.

– Против науки не попрешь, – развел руками Чижевский. – А потом, он же беспредельщик, напрочь отмороженный, а значит, личность безыдейная. Что волю укрепляет? Идейность! Некоторых идейных даже по всем правилам науки никак не расколешь. А у этого что на уме? Власть, деньги, бабы и чтоб все видели, какой он крутой. Нет, с таким моральным багажом колются быстро и до самой задницы.

– Откуда препарат? – спросил Варяг. – Связи в «конторе»?

– Нет, – улыбнулся Чижевский, – в дурдоме. Такие снадобья в психиатрии активно применяются. Некоторые психи ведь очень скрытные. Как лечить психа, если не знать, что за дурь у него в башке? Когда я ездил в последний раз за препаратами, там был один учитель истории, который отказывался от еды, а почему – никто не знал, поскольку он ни с кем не разговаривал. Он уже впал в дистрофию и того гляди мог помереть. Пришлось вколоть ему лошадиную дозу вот этого самого препарата – только тогда он рассказал лекарям, что вокруг него живут черти и запрещают ему есть и разговаривать.

– Ну и как, вылечили его? – полюбопытствовал Варяг.

– Если к человеку повадились черти, вряд ли его можно окончательно от них избавить, – рассудительно ответил Чижевский. – Во всяком случае, этому учителю внушили, что черти над ним просто подшутили и на самом деле есть ему можно. Не помрет хотя бы, и то хорошо.

Пленник тем временем примолк, словно выложив все, что знал. Чижевский наклонился к его лицу и внятно, с нажимом спросил:

– Кто такой Федор Угрюмый?

Колян встрепенулся, хрипло вдохнул и с готовностью ответил:

– Мы в одном дворе росли… чемпион по карате… в бригаде был моим заместителем… мы все дела проворачивали вместе, – зачастил Колян. Затем после минутной паузы с обидой сообщил: – Сука он. Мою жену поимел. Меня замочить хотел. Мы привели его на хату, собирались грохнуть, а он вытащил гранату… «Ф-1», и пришлось его отпустить.

Варяг и Чижевский переглянулись.

– Не врал, стало быть, Федя, – констатировал Чижевский. – Когда он вышел из подъезда, Сержант его и сцапал.

– Значит, Угрюмый поможет нам выйти на тех бойцов бригады, которые еще живы, – заметил Владислав.

– Вряд ли он знает все хаты, – возразил Чижевский. – Колян у нас скрытный, никому не верит, информацией с дружками не делится… Слышь, Колян, где живут в Москве твои люди? Адреса называй!

И полковник ткнул пленника дубинкой под ребра. Радченко жалобно заскулил и начал перечислять адреса снятых им в столице квартир.

Однако в его помутившемся сознании пульсировала мысль: «Нельзя все говорить… Все говорить нельзя…» Последние остатки той, некогда могучей воли, благодаря которой Николай Радченко всецело подчинял себе своих бойцов, теперь помогли ему умолчать об одной хате, где он разместил полдюжины своих наиболее многообещающих бойцов, недавно прибывших из Сибири.

– Между прочим, у Коли есть шикарная дача в Переделкине, – сказал Чижевский. – А на даче у него жена Надежда и охрана. Угрюмый знает, где находится эта дача. Вот только вопрос: в курсе ли братва, что их бригадир поссорился со своим ближайшим помощником? Скажи-ка нам, Коля, охрана на даче знает, что ты Угрюмого приговорил?

– Бойцы в курсе, – прохрипел Колян. – Я ж туда Надьку с бойцами отправил. Если Угрюмый там появится, они его должны живьем взять. Валить его я разрешил только в крайнем случае.

– Надо еще узнать, какие точки в Москве они контролируют, – сказал Варяг Чижевскому, делавшему пометки в блокноте. – Эти ребята тут навели шороху… Гнома грохнули. Я же его хорошо знал – достойный был человек… Надо у Коляна выяснить, откуда этот ветер дует…

– Конечно, Владислав Геннадьевич, – кивнул Чижевский. – Я все выясню, свяжусь с людьми и постараюсь сделать все возможное, чтобы покончить с этим беспределом.

– Отлично, – сказал Варяг. – Но больше всего меня интересует, кто заварил всю эту кашу, кто привел Коляна в Москву, кто натравил его на меня.

Колян, казалось, не видел Варяга и не слышал его слов. Голова пленника лежала на подушке безвольно, словно у покойника, глаза были полузакрыты.

– Коля, – нагнувшись к нему, внятно произнес Чижевский, – это я, тот самый, кого ты называешь фашистом. Слышишь меня? Ответь мне на один вопрос. Но не заставляй меня повторять его дважды. Кто тебе заказал Варяга?

Радченко что-то невнятно и совсем шепотом забубнил. Чижевский некоторое время слушал, делая пометки в блокноте, затем повернулся к Варягу:

– Заботин Герасим Савельевич… Так я и знал, что без «конторы» тут не обошлось. Колян ведь был поначалу «конторским» кадром, его покойник Громовский завербовал. Кто бы иначе знал, что есть в городе Таежном такой способный и перспективный человек, как Николай Радченко? Громовский откинул копыта, но крючок-то остался.

– Понятно, в чем дело, – хмуро сказал Варяг. – Я целую шайку этих бывших кагэбистов попер из «Госснабвооружения». А Заботин наверняка действует не один – это на него было бы не похоже. Я предполагал, что, потеряв теплые места, эти «хлопцы» соберутся вместе и постараются мне насовать палок в колеса, используя свои связи. Но таких радикальных решений я от них не ожидал. Отморозки из города Таежного штурмуют мою дачу чуть ли не с применением артиллерии… С ума сойти можно. Вот как меняются времена!

– А какие времена, такие и методы, – пожал плечами Чижевский.

– В направлении Заботина резких движений пока не предпринимать, – распорядился Варяг. – Взять его под наблюдение и выяснить, кто входит в его компанию и каковы их дальнейшие намерения. Что касается остатков бригады нашего друга, – Варяг кивнул в сторону Коляна, – то Москву от них следует очистить, и немедленно. Если будут сопротивляться, то я бы хотел, чтобы и в Сибири о них больше не было слышно. Лишней крови я не жажду. Мне нужно только одно – прекращение беспредела.

– Будем работать, Владислав Геннадьевич, – охотно отозвался Чижевский и, кивнув на Коляна, спросил: – А с этим что делать? Может, в расход?

– Нет. Пока подержим здесь, – произнес Варяг. – Колян нам еще пригодится в качестве живца…

Глава 2

Только не убивай

Радченко открыл глаза и уставился в потолок, смутно белевший в темноте. Короткое забытье не освежило его, после дозы страшного «лекарства» он ощущал слабость, его подташнивало и периодически бросало в пот. Ломота во всем теле заставляла Коляна с ужасом вспоминать жуткую резиновую дубинку, которой его так обстоятельно по нескольку раз в день обрабатывали. К физическому недомоганию добавлялась еще и моральная подавленность: Николай прекрасно помнил, как много он выболтал накануне на допросе, не в силах противостоять воздействию подавляющего волю препарата. Он презирал себя за это, хотя и понимал свое бессилие. С ненавистью и отчаянием пленник вспоминал, как самоуверенно Варяг, его злейший враг, пообещал, что он, Николай Радченко, опытнейший боец, на допросе непременно расколется. Все так и произошло, слова законного не были пустой угрозой. Утешало Коляна лишь одно: он рассказал не все. Его мучители так и не узнали об основной московской хате, где оставалась команда хорошо обученных, проверенных в деле и преданных Коляну бойцов. Возглавлял эту группу его давнишний кореш Андрюха Спиридонов по кличке Аспирин. Долгое время Андрюха был личным телохранителем и шофером Коляна. В последнее время крутить баранку стал другой парень, а Аспирин получил задание вести слежку за интересовавшими Коляна богатыми коммерсантами. «Главное в вашем деле – не высовываться, быть тише воды, ниже травы, – наставлял Колян другана. – Не дай бог, если кто-нибудь из вас набедокурит по пьянке – ты меня знаешь, Андрюха! Из-под земли достану!»

Да, видел бы Андрюха Спиридонов сейчас грозного и всемогущего Коляна – наручниками прикованного к трубе отопления, с бледной от недосыпания харей и ослабевшего от дьявольских препаратов.

Однако воля у Коляна была не такая, чтобы кто-то смог ее надолго подавить или подчинить на все сто. Когда допросы вдруг прекратились, Колян, едва придя в себя после уколов, принялся упорно размышлять только об одном – о побеге. Теперь его держали в обычной городской квартире – трех– или четырехкомнатной: так определил Колян по доносившимся в его комнату звукам. Сначала в квартире было довольно много людей, они приходили и уходили, что-то негромко обсуждали между собой. Из-за двери иногда слышалось бряцание оружием. Затем в квартире осталось только двое охранников. Этим, судя по всему, было поручено при пленнике находиться постоянно. Сменялись они раз в сутки. Колян слышал, как уходившие с шуточками и смешками прощались со своими товарищами и как потом возвращались после суточного отдыха, нагруженные жратвой, выпивкой и новыми видеокассетами. Пленника кормили два раза в день, аккуратно в одно и то же время.

Как только кровоподтеки от дубинки Чижевского слегка рассосались и стали проходить вызванные препаратами головная боль и ломота в мышцах, Радченко втихаря принялся делать те физические упражнения, какие были доступны в его положении с прикованной к батарее рукой. С поистине животным терпением он напрягал мышцы ног, рук, брюшного пресса, ощущая, как выходит вместе с потом переполнявшая его организм отрава и как ослабевшее тело вновь становится гибким и послушным. Когда Колян слышал шаги охранников, он тут же замирал в неподвижности, изображая полную покорность судьбе. Слушая разговоры охранников, он уже выяснил, как зовут каждого из них! Одного, темноволосого, с серьезными глазами, звали Стас. Двух других, общительного блондина и рыжего весельчака, звали Серегами. Охранники смотрели на Коляна свысока, как на идиота, который сам не знал, с кем осмелился связаться. Коляна это страшно раздражало. Совсем недавно перед ним трепетала вся Сибирь! Точно такие же пацаны, как эти – здоровые, крепкие, с накачанными мышцами, – при одном взгляде Коляна начинали трястись от страха и готовы были лезть хоть к черту в зубы, лишь бы бригадир остался ими доволен. А эти, которые сейчас его охраняют, позволяют себе подталкивать его в спину и небрежно одергивать его на полуслове.

– Да подожди ты… Да ты достал уже, в натуре, козел, – зло говорили они, когда он сквозь зубы просил проводить его в сортир.

Но особую бессильную ярость вызывали у Коляна мысли о жене Надежде и о своем старом дружке Федоре Угрюмом. Эта парочка осмелилась крутить любовь за его спиной, а он даже не может их достойно «поблагодарить» за предательство. Надежда последнее время находилась, по распоряжению Коляна, под стражей на даче в Переделкине. Но туда теперь не сунуться – он ведь сам назвал на допросе этот адресок. Там наверняка теперь все контролируется людьми Варяга. Зато Угрюмый вполне может туда заявиться – и он снова будет трахать Надежду в его койке! Колян с ненавистью сжал кулаки: он всегда был бешено ревнив, зачастуя ревнуя жену даже без всякой видимой причины. А уж такой поворот событий, когда его, Коляна, собственную жену, в его собственном доме и к тому же его закадычный друган трахает почем зря, заставлял его скрежетать зубами и до крови кусать губы.

– Не жить этой падали! – бился в бешенстве Колян. – На куски порву. Медленно-медленно буду заживо сдирать с него кожу и отрезать поганое мясо с ублюдка, посмевшего прикоснуться к Надьке. А эту шалаву за матку подвешу, будет, падла, помнить своего мужа законного.

Но чтобы свершилась справедливая кара, надо было сначала придумать, как выбраться на свободу. Колян и думал об этом упорно, часами, дни и ночи напролет.

Какие средства для побега может использовать человек, все жизненное пространство которого измеряется радиусом, равным длине руки, прикованной наручниками к металлической трубе, выступающей из стены? Можно сказать, что никаких. И все же звериное упорство Коляна сыграло свою роль: решив ощупать свое ложе сбоку и снизу, он вдруг почувствовал под пальцами что-то металлическое, начал шарить настойчивее, свесился с дивана, насколько позволяли наручники, и наконец понял, что диванная обивка снизу пристегана к деревянной раме частыми проволочными стежками. Колян выбрал одну такую проволочную скобку, до которой ему было легче дотянуться, и принялся ее методично расшатывать. Дверь в его комнату была открыта. Охранники специально открывали ее, чтобы пленник был на виду. Но сейчас в этом имелись и свои преимущества: Колян прекрасно слышал все звуки в квартире, и к его комнате никто из охранников не мог подойти внезапно. К тому же охранники, успокоенные его видимой вялостью, заглядывали к нему крайне редко: они все время смотрели в гостиной видак, болтали по телефону или листали журналы. В другое время Колян и сам с удовольствием помусолил бы «Плейбой» или посмотрел бы крутой боевичок. Однако сейчас ему было не до того – все его мысли теперь занимала маленькая проволочная скобка, которую он ни на минуту не оставлял в покое. Заслышав шаги, он выдергивал руку из-под дивана и безвольно свешивал ее к полу. К счастью, от долгих занятий кикбоксингом и сопутствующими этому виду спорта физическими упражнениями пальцы Коляна приобрели железную крепость, а кожа на них огрубела. Через много часов упорного труда Колян наконец ощутил, что между скобкой и обивкой дивана образовался небольшой зазор, так что скобку уже можно было поддеть пальцем. Пленник тихонько засмеялся от радости, но тут же вздрогнул и покрылся испариной от ужаса, с опозданием расслышав приближающиеся к двери тихие шаги. На пороге выросла фигура Сереги Белого, как Колян про себя называл блондинчика. Пленник, словно подстреленный, в последнюю секунду безвольно распростерся на диване и, прикрыв глаза, стал тайком наблюдать за охранником. Серега был в носках, потому-то Колян и не расслышал его шагов и даже не успел убрать руку – она по-прежнему свешивалась с дивана. Впрочем, можно было подумать, что пленник раскинулся во сне. Серега так и подумал, не усмотрев в позе Коляна ничего необычного.

– Эй, ты сегодня что-то не ссал совсем, – обратился он к Коляну. – Давай сейчас иди, а ночью нас не хрена подымать…

– Не хочу! – буркнул Колян в ответ, желавший сейчас лишь одного, чтобы охранник поскорее убрался из комнаты.

– Ну, не хочешь, как хочешь, – пожал плечами парень. – Тогда придется тебе на диван мочиться. Я крепко сплю. А Стас тебя из принципа не поведет после отбоя… У него с этим делом строго: режим превыше всего.

Серега вышел из комнаты. Колян слышал, как он сначала заговорил о чем-то в гостиной со Стасом, а затем прошел в спальню напротив и стал укладываться там на ночлег. Стас, как и положено дежурному караульному, спать, видимо, не собирался. На паркет в коридоре из гостиной падал отблеск света. Потом до Коляна донеслась приглушенная музыка. «Это хорошо: слушай, слушай, – злорадно усмехнулся Колян. – Зато кое-что другое ты точно не услышишь».

Скобка расшатывалась все больше и больше, и наконец Колян почувствовал, что еще одно небольшое усилие, и он сможет вырвать ее из рамы. Однако с этим он решил повременить. Он полагал, что сумеет сделать из скобки отмычку и открыть наручники, но что потом? Он не побоялся бы сойтись с двумя охранниками в рукопашном бою, но не сейчас, когда его тело все еще было ослаблено, а противник вооружен. Если ему удастся застигнуть врасплох сначала одного, а потом другого, то он их, конечно, одолеет. А если внезапно подкрасться к ним не получится? Что тогда? Колян в тысячный раз обвел взглядом комнату. Будучи опытным бойцом, Колян знал, что самый безобидный на первый взгляд предмет в умелых руках может стать грозным оружием. Однако в его комнате, кроме дивана и эстампа на стене, никаких других предметов не наблюдалось. Ни тебе стульев, ни шкафчика – ничего! Лишь сплошные голые стены. Занавески на окне и те висели не на карнизе, а на какой-то позорной леске, которая даже на роль удавки не годилась. Колян призадумался. «Нападать без оружия на двух обученных вооруженных охранников – слишком рискованно. Но ждать дольше также безумие. Чего ждать? Пули в башку! Ты им уже все рассказал. Живым ты им больше не нужен. А значит, действовать нужно не откладывая».

Произнося этот внутренний монолог, пленник в который раз остановил взгляд на висевшем над диваном эстампе – японском пейзаже под стеклом в металлической рамке. На улице и в комнате было темно, и стекло на стене мягко поблескивало в свете уличного фонаря. И вдруг Коляна осенило: «Как же я раньше об этом не подумал?» Ловким движением он закинул ноги на стену, но до картины не достал. Тогда он стал отжиматься на руках, дотянулся до эстампа босыми ступнями и нащупал пальцами ступней шнур, на котором висел японский пейзаж. Колян уже снял картину с гвоздя, как вдруг из гостиной сквозь бормотание телевизора послышались шаги. Пленник замер в самой невероятной позе. Покрывшись холодным потом, он стоял в стойке вниз головой и напряженно прислушивался. Охранник подошел к телевизору, переключил программу и снова сел в кресло, зашуршав газетными листами. Колян перевел дух и осторожно опустился на диван, одновременно плавно спустив вниз висевшую на пальцах ног картину. Переведя дух, Радченко засунул картину под колени, аккуратно нажал на стекло, одновременно перевернувшись на скрипучем диване и закашлявшись. Стекло глухо хрустнуло. Но этот звук потонул в скрипе пружин и глухом кашле. Колян замер. В соседней комнате охранник не выразил никакого беспокойства. Пронесло. Колян поднял покрывало и осторожно высвободил из металлической рамки стеклянные осколки. Затем он медленно сдавил металлический прямоугольник таким образом, что все его стороны сложились в прямую линию. Теперь в его руках оказалась сдвоенная полоска металла длиной около метра, место сгиба напоминало острый наконечник копья. Обернув «копье» наволочкой от подушки, Николай спрятал свое самодельное оружие под себя. Опустив руку под диван, он одним движением вырвал заготовленную скобку из деревянной рамы и, довольный результатом, поднес ее к глазам. «Отлично, просто великолепно!» Эта маленькая стальная проволочка теперь была его надеждой и спасением.

Колян сунул проволочку в рот и зубами принялся сгибать ее концы, придавая ей форму отмычки. Когда самодельный «ключ» был готов, он с замирающим сердцем сунул его в замок наручников, и… тот открылся с такой готовностью, что Колян даже сначала не поверил и инстинктивно ощутил легкое разочарование, тут же сменившееся диким восторгом: «Свобода!» Он больше не прикован к этой чертовой трубе – после стольких часов вынужденного плена. Чувства переполняли Коляна. Ему хотелось кричать от радости. «Спокойно, спокойно, – сказал он себе, сдерживая ликование, – торопиться нельзя. Будет особенно обидно лопухнуться сейчас. Тогда тебе уж точно хана».

Он осторожно, по одному, переложил осколки стекла на другую сторону своей постели, к стене. Медленно спустил ноги на паркет, мягко соскользнул с дивана, присел на корточки и прислушался. В гостиной в конце коридора все так же работал телевизор, передавали программу новостей. Радченко, крадучись, приблизился к дверному проему, пересек коридор и затаился у двери в спальню. До его слуха донеслись слова телекомментатора:

– Одно событие стоит особняком в сегодняшней столичной криминальной сводке… В квартире семь дома номер 360 по 3-й Радиаторской улице обнаружены четыре трупа. Все четверо молодых парней были приезжими из сибирского города Таежный. По сведениям органов МВД, убитые принадлежали к крупнейшей и самой опасной в регионе преступной группировке…

Колян знал квартиру на 3-й Радиаторской – в ней жили именно его бойцы. Этот адрес он как раз назвал на допросе. А вот теперь наступила развязка. Никаких угрызений совести или чего-то подобного Колян не испытывал: во-первых, против лома нет приема, а во-вторых, хрен с ними, других наберет! Пацаны были всего лишь пушечным мясом. Такого добра, как эти мускулистые дебилы, по России пруд пруди. Неужто он, Николай Радченко, будет убиваться из-за всякого говнюка. Одним больше, одним меньше, только-то и всего. Другое дело, что был нанесен весьма существенный удар по его самолюбию, враг ступил на его территорию, замахнулся на его власть. Ну что же, Радченко никому обиды не прощал. Расправа над его бойцами – это еще одна пощечина, еще одно унижение, нанесенные ему лично. Сердце Коляна еще сильнее налилось кровью. Мстить, убивать, резать. Начинать нужно прямо сейчас.

Колян не мог знать о разговоре, который состоялся у Варяга с Чижевским после разборки на 3-й Радиаторской.

– Грязная работа, – недовольно сказал Варяг. – Этих парней не обязательно было убивать.

– Владислав Геннадьевич, это же отморозки, – оправдывался Чижевский. – С ними ведь и не поговоришь по-человечески: чуть что – за пушки хватаются. Правильно вы решили выдавить их из Москвы.

– Не надо грубой лести, – поморщился Варяг. – Мы ведь ясно договаривались – без лишней крови. Может, эта шпана и получила по заслугам, но вы только посмотрите, какой поднялся кипеж! Милиция на ушах стоит – еще бы: четыре трупа, и убийцы ускользнули прямо из-под носа! Такие дела в архив не сдаются. Менты будут долго копать, и неизвестно еще, что они там нароют. А если бы этих ваших горе-киллеров взяли по горячим следам?

Чижевский молчал и только сокрушенно вздыхал: крыть ему было нечем.

– А где ваши хваленые «грушники»? – после паузы спросил Варяг. – Те если и мочат, то без шума и пыли.

– Я им поручил наблюдение за Заботиным, – ответил Чижевский. – Сами понимаете – объект сложный, подходы к нему затруднены… Там нужны профессионалы.

– Это верно, – согласился Варяг. – Но и для силовых акций, как видите, нужны профессионалы, а не мясники. Все понятно?

– Так точно! – по-военному отозвался Чижевский.

Колян, весь трепеща от ненависти и предвкушения мести, бесшумно приоткрыл дверь и проскользнул в спальню. Охранник спал, развалившись на кровати. Он дышал глубоко и ровно. Во мраке смутным пятном белело его лицо. Колян плавно приблизился к спящему, перехватил поудобнее свое оружие и примерился для удара. Серега неожиданно завозился, зачмокал губами, и Колян на мгновение замер. Убить этого «быка» он должен был без шума, одним ударом, чтобы не разбудить второго охранника. Перевернувшись, спящий опять притих. И тогда Колян аккуратно нацелил свое самодельное копье ему прямо в глаз, через секунду обрушив на спящего тяжесть всего своего тела. Раздался негромкий чавкающий звук. Горячая струйка крови хлестнула Коляну в лицо. Тело жертвы резко вздрогнуло, руки на мгновение вскинулись, но тут же бессильно упали плетями вдоль туловища. Самодельный дротик проник в мозг. В момент удара Колян левой рукой зажал рот жертвы, чтобы умирающий не мог вскрикнуть. Убийца ощущал, как в агонии подергиваются ноги охранника, как по его постепенно слабеющему телу прокатываются затухающие судороги. Наконец Серега вздрогнул последний раз и затих, расслабившись.

Радченко вырвал свое оружие из страшной изуродованной глазницы, испытывая непонятное острое чувство наслаждения и страстное желание убивать безо всякой пощады. Мягко, по-кошачьи ступая, из спальни он выскользнул в коридор и вдоль стены на цыпочках добрался до угла, за которым была расположена гостиная. По звуку он определил, где находится телевизор и где должен сидеть перед телевизором Стас. Оттолкнувшись от стены и обогнув угол, Колян молча ворвался в гостиную. Так и есть, Стас, с сигаретой в одной руке и бокалом пива в другой, безмятежно сидел в кресле, положив ноги на стул. Увидев забрызганного кровью Коляна, он не успел ни осознать, что происходит, ни даже испугаться. Лишь в последний момент он протестующее дернул головой, и острие самодельного копья распороло ему щеку. Стас инстинктивно закрыл руками лицо, а Колян продолжал, целясь ему в голову, с остервенением наносить удар за ударом. От боли и от смертельного страха охранник, видимо, утратил способность соображать и только закрывался изувеченными руками, позабыв о пистолете в подмышечной кобуре. А Колян с яростным злобным рычанием схватил Стаса за руку и мощным рывком вырвал его из кресла. Громко хрустнули суставы, парень вскрикнул от боли. Но Колян мощным ударом в голову тут же заставил его замолчать. На мгновение охранник потерял сознание и расслабленно раскинулся на полу. Колян отшвырнул в сторону окровавленный «дротик», выхватил из кобуры поверженного противника пистолет, не задумываясь, дослал патрон в ствол и навел его на распластавшегося на полу Стаса. Тот с трудом разлепил глаза, блеснувшие на окровавленном изуродованном лице, и пробормотал дрожащим голосом:

– Нет. Не убивай… Уходи… Но только не убивай.

– Что ж ты, сука, обосрался сразу? О чем ты думал, когда шел на такую работу? – с издевкой спросил Колян. – Думал, тебе одни лохи будут попадаться? Нет, братан, пришло время отрабатывать зарплату! Ща я тя мочить буду!

Распластавшийся на полу Стас в отчаянии попытался сделать противнику подсечку, но Колян извернулся и злорадно засмеялся:

– Aгa, пацан! Вижу, тебе неохота помирать? Мне тоже неохота. Но тебе повезло на этот раз меньше, чем мне.

Он сорвал с кресла покрывало, свернул его в комок и, приставив к стволу, выстрелил Стасу в колено. Несчастный дико вскрикнул, а Колян лишь рассмеялся.

– Нет, сразу ты не помрешь. Будешь подыхать долго, хочешь, это продлится столько же, сколько я провалялся на вашем вонючем диване!

Глухо стукнул следующий выстрел, и от второго колена жертвы полетели кровавые клочья. Стас разинул рот и попытался позвать на помощь, но голос его сорвался от ужаса. Колян рассвирепел:

– Ты чо, орать решил? Удовольствие мне решил испортить? Получай!

Колян всадил очередную пулю в печень жертвы. Стас застонал и согнулся на полу, повернувшись на бок.

– Теперь ты сдохнешь, но не скоро, – с удовольствием заметил Колян. – Но сдохнешь обязательно. День-другой сначала помучаешься. А потом кранты тебе. И еще получишь от меня сюрприз, чтоб не так вертелся.

Следующий выстрел Коляна раздробил парню тазобедренный сустав.

– А-а-а-а! – завывал, обезумев от боли, Стас, пытаясь приподняться на локтях.

Слезы на его лице смешались с кровью. Глаза умоляюще смотрели на палача. Но Колян лишь усмехался:

– Ага, достал я тебя, пацан! А ты, гнида, тоже ведь меня достал, когда в сральник по ночам не хотел водить. Ну полежи, отдохни маленько теперь, а я подожду твоего третьего дружка. Скоро он подойдет. Я с ним тоже душевно поговорю, можешь не сомневаться. – Колян пнул свою жертву прямо в кровоточащую рану, и Стас, издав отчаянный хриплый вопль, потерял сознание.

Колян присел на подлокотник кресла:

– Ничего, сейчас очухаешься.

Через полчаса он услышал, как в подъезде загудел лифт. Вообще-то Серега Рыжий должен был явиться на смену утром, но Колян привык доверять своим предчувствиям. Он поднялся и неторопливо направился в прихожую.

Было слышно, как на лестничной площадке с шумом отворились двери лифта, по ступеням послышались шаги, и в квартире раздался звонок. В ответ из гостиной прозвучал страдальческий стон очнувшегося Стаса. Колян почти неслышно пробежал обратно в гостиную и, не раздумывая, ударил Стаса рукояткой пистолета по голове. Тут же одним прыжком вернулся к двери и припал к «глазку». Перед дверью и впрямь стоял Серега Рыжий. Никаких звуков в квартире, судя по всему, он не слышал. Колян приоткрыл дверь и отступил в сторону. Серега шагнул в прихожую со словами:

– Решил тут заночевать, только сейчас освободился, а домой, в Красногорск, неохота ехать…

К груди Серега прижимал пакет с покупками. Он не успел ничего понять, не успел даже посмотреть на Коляна.

– Заходи, заходи, гость дорогой, – злобно произнес тот и со всей силы ударил охранника в висок рукояткой пистолета.

Серега осекся на полуслове, ноги у него подкосились, и он, выронив пакет, ничком рухнул на пол. Звонко хрустнула разбитая бутылка, и вокруг лежащего стала растекаться лужа пива и крови. Колян приподнял Серегу за шиворот и заглянул в его бессмысленные глаза.

– Что, пивка захотелось? – прорычал он. – Ну, тогда лакай!

И он с силой швырнул охранника лицом в лужу. Тот застонал от удара и сделал попытку приподняться. По его лицу, порезанному бутылочными осколками, и из виска сочилась кровь.

– Неужели расхотелось пива, браток? – ухмыльнулся Радченко.

Он обошел лежащего, выбирая позицию поудобнее, и встал у изголовья.

– Погляди на меня, сучонок! – приказал Колян. – Запомни, как я выгляжу, чтоб узнать на том свете!

Серега приподнял залитое кровью лицо, и в ту же секунду Колян провел свой коронный удар пяткой в подбородок. Хрустнула раздробленная челюсть, рот Сереги перекосился, он закашлялся, выплевывая сгустки крови и выбитые зубы. Колян не спеша примерился и другой пяткой нанес удар в правый висок. Голова жертвы затрещала, резко мотнулась в сторону и затем безвольно брякнулась в лужу пива и крови.

Колян подождал немного, но парень не подавал признаков жизни. Заметив поползшую из уха струйку крови, Колян пожалел, что перестарался. Можно было бы еще побезобразничать. Он склонился над лежащим и потрогал пальцами его шею. Пульс был, но слабый. Колян выпрямился и вздохнул – продолжать экзекуцию над бесчувственной жертвой не было смысла. Он перевернул Серегу на спину и, оставляя мокрый след, выволок его на середину гостиной, где было посветлее. Глаза у парня закатились, по изрезанному лицу и из углов приоткрытого pта текла кровь. Радченко пошел на кухню и там в ящике стола нашел тяжелый секач для рубки мяса. Вернувшись в гостиную, он присел на корточки, взял жертву за волосы, провел ладонью по шее с торчащим кадыком. И медленно поднял секач…

Глава 3

Как я скучала

В последнее время Варяг нечасто ездил за город к семье, предпочитая ночевать либо в своей московской квартире, либо прямо в офисе. Нет, он не отдалился от жены – отношения у них были очень теплые, они по-прежнему любили друг друга. И тем не менее Варяг физически ощущал исходившие от Светланы волны тоски и депрессии. Консультаций с психологами ему не требовалось – он и без того понимал, что Светлана просто устала от всего, что происходило вокруг их семьи, измаялась настолько, что даже не хочет больше выяснять с мужем отношения и требовать каких-то перемен в их совместной жизни. Кажется, совсем еще недавно ей довелось пережить страшные события в США, когда ее с сыном похитил итальянский мафиози. Потом то же самое она пережила уже в России, пробыв вместе с маленьким сыном несколько месяцев в заложниках у Шрама. А буквально пару недель назад ей пришлось бежать ночью из собственного дома в лес по подземному ходу. Могла ли она после всего этого обрести покой, живя с постоянным ощущением витающей вокруг опасности? Высокий забор, пуленепробиваемые стекла, телекамеры наружного слежения, повсюду охрана… А ведь Олежке в сентябре предстояло пойти в школу – как он будет выглядеть среди товарищей в окружении мордоворотов с пистолетами под мышкой? Да и сама Светлана – ради чего она должна хоронить себя в крепости, воздвигнутой ее мужем для защиты от бесчисленных врагов? Однако даже себе она уже не задавала этих вопросов – подавленная атмосферой страха и вражды, в которой ей постоянно приходилось пребывать в последние годы, она погрузилась в какое-то странное оцепенение, когда человек живет словно по привычке. Она не перестала следить за собой и заниматься сыном, однако бросила читать книги, слушать музыку, уходила от серьезных разговоров и вообще старалась избегать всякого душевного напряжения. Варяг не сразу заметил, что с женой творится неладное, а когда заметил, то с горечью ошутил собственное бессилие. Ситуация вокруг него складывалась таким образом, что он не мог изменить свой образ жизни, так угнетавший Светлану. Он не мог избавить жену и сына от утомительной повседневной и всечасной защиты и опеки, потому что слишком любил их и опасался за их жизнь. Если бы его семья оказалась недостаточно надежно защищена, он и сам чувствовал бы себя беззащитным. Допусти он сейчас ослабление мер предосторожности, и ему вскоре пришлось бы спасать семью из рук новых похитителей-убийц, вместо того чтобы заниматься делом. Поэтому, сочувствуя жене, он не мог в то же время ничего изменить, и в этом вопросе он в очередной раз решил положиться на судьбу.

Но была и еще одна причина, которая не давала покоя Владиславу и накладывала серьезный отпечаток на его отношения с супругой. Возможно, Светлана о чем-то догадывалась, хотя он никогда не давал ей ни малейшего повода узнать о том, что у него помимо сына Олежки есть еще дочь Лиза от Вики, дочери академика Нестеренко. Вика погибла из-за него, Варяга, два года назад. Ее он не смог уберечь. Светлана ни разу в жизни не видела эту женщину. Вместе с тем Владислав понимал, что, обладая таким тонким женским чутьем, Светлана не могла не подозревать о какой-то его сердечной тайне. Но, безумно любя своего мужа, будучи ему преданной, она прощала ему некоторую неискренность и никогда, ни при каких обстоятельствах не задавала ему лишних вопросов, не вынуждала его откровенничать на болезненную тему.

Сегодня, впервые за два последних месяца, Владислав решил съездить повидаться с Лизонькой. И хотя он не был сентиментальным человеком, обычно в таких поездках он вел машину сам, желая побыть наедине с собой, подумать о столь сложных, порой непостижимых, жизненных тонкостях, вспомнить о погибшей Вике, его любимой женщине, которую он так и не смог сделать счастливой. О поездках Варяга на Никитину Гору обычно не знал никто, даже его личная охрана.

Но сегодня Варяг счел такой риск неоправданным и ехал в сопровождении джипа с вооруженными до зубов телохранителями. У поворота на Никитину Гору жемчужно-серый «Мерседес» сбавил скорость, свернул с шоссе и неторопливо покатил по узкой асфальтированной дороге между двумя рядами старых тополей к видневшемуся в отдалении дачному поселку.

Старая советская элита начала строить в подмосковном лесу дачи на Никитиной Горе еще в начале тридцатых годов, и теперь железные крыши и краснокирпичные стены с трудом можно было разглядеть среди мощных разросшихся елей и берез. И хотя оставленным на участках лесом многие обитатели поселка втихаря пользовались для постройки разных подсобных помещений – бань, сараев, беседок, – однако лес, казалось, и не думал редеть.

Здесь в поселке всегда было свежо, как в самом настоящем лесу. Варяг въехал на главную аллею. Его глазам предстали один другого краше старые деревянные особняки, скрытые лесом от тех, кто обычно проезжал поселок стороной по трассе. Время, казалось, не имело власти над этими домами: дерево, из которого они были сработаны, оставалось звонким, сухим и не подверженным гниению, их печи и камины упорно не желали засоряться и дымить, а крыши – ржаветь и протекать. Умела строиться старая советская номенклатура. Однако время все равно берет свое. Поселок сохранился, но о прежних могучих его обитателях теперь напоминали лишь несколько громких фамилий владельцев дач. Правда, потомки былых гигантов являлись зачастую ничем не примечательными гражданами. Большинство отпрысков славных предков вели отнюдь не роскошный образ жизни: кое-кто из них просто вдрызг спился и обнищал, а некоторые промышляли лишь тем, что брали к себе на лето постояльцев за деньги. Уже с конца пятидесятых начался медленный процесс смены обитателей знаменитого поселка: первоначальные владельцы дач один за другим умирали, их наследники вступали в браки и производили на свет многочисленное потомство, жадное до собственности. Получив дачу в наследство, они неустанно дробили земельные участки, чаще всего с целью последующей продажи и дележа вырученных денег. Особенно быстро этот процесс пошел с наступлением эры «дикого капитализма», к которой избалованные отпрыски именитых родителей приспособиться не смогли. Учиться чему-либо смолоду у них не возникало ни нужды, ни желания. Бороться за свое существование их жизнь не научила. И они вдруг оказались абсолютно не приспособленными к жизни, стоящими на ее обочине.

Варяг не испытывал особой любви к титанам мрачных времен, но их мелкотравчатые отпрыски внушали ему презрение.

Точно так же не питал он симпатии и к шантрапе из «новых русских». В последние годы в окрестностях городов, а в особенности столицы, стали как грибы вырастать престижные особняки. На дорогах замелькали роскошные иномарки, на которых разъезжали сытые, вальяжные молодые мужчины и разодетые смазливые девушки. Но и среди этой новой породы скоробогачей Варягу тоже нечасто приходилось видеть достойных людей. «Новых русских» Варяг повидал предостаточно: как правило, для большинства из них жизненным двигателем являлась неуемная страсть к наживе, а средствами для удовлетворения этой страсти – полная бессовестность, беспринципность, наглость, эгоистичность. Конечно, встречались иные, но Варяг рассматривал их как исключение из правила.

Новые обитатели Никитиной Горы, куда он приезжал к дочери, ему не нравились категорически. Помимо всего прочего, он предполагал, что какой-нибудь любитель престижной недвижимости по соседству вполне мог положить глаз на дачу академика Нестеренко, а уж как «новые русские» умеют добиваться поставленных целей, Варяг знал прекрасно. Цели их так или иначе сводились к тому, чтобы хапнуть побольше, и в своей борьбе за большой кусок эти выкормыши переходного периода становились беспощадны и не гнушались никакими методами.

А здесь чисто внешне ситуация, казалось, весьма благоприятная: живут себе на большой даче маленькая девочка с пожилой женщиной. Сначала претенденты попробуют эту безобидную парочку соблазнять деньгами, потом в ход пойдут угрозы, затем натравят местных продажных чиновников, потом…

Варяг скрипнул зубами в гневе, но быстро опомнился. «Ничего еще не случилось, – урезонил он себя, – дача находится под постоянным наблюдением, и никаких инцидентов пока не зафиксировано». Генерал ФСБ Василий Васильевич Тарасов, друг покойного академика Нестеренко, пообещал Варягу обеспечить прикрытие дачи, и, судя по некоторым признакам, прикрытие обеспечивалось вполне профессионально – неприметно, но грамотно. К примеру, дачу, стоявшую через улицу напротив, сняла на лето какая-то семья: потом генерал через третьих лиц передал Варягу, чтобы он не волновался – это тоже часть прикрытия. Варяг понимал, конечно, что в первую очередь генерала волнует не судьба девочки Лизы и наследной домоправительницы Вали, а безопасность той части российского общака, которая хранилась в подполье заброшенной баньки на даче покойного академика Нестеренко. Генерал был человеком абсолютно осведомленным и весьма опытным. Он прекрасно осознавал, что никому в подлунном мире не дано посягнуть на святая святых для многих сотен зэков. Общак неприкасаем. Если бы кто-нибудь попытался наложить на него лапу, его бы убили или воры, или собственные помощники – в самом лучшем случае ему пришлось бы всю оставшуюся жизнь бегать от возмездия, пугаясь собственной тени, и все равно когда-нибудь, рано или поздно, кара настигла бы безумца в какой-нибудь глухой подворотне или собственной квартире. Реквизировать ценности и сдать государству было бы вдвойне глупо – государство их оприходует, скажет спасибо, а хранители общака или их дружки все равно такого вероломства не простят и будут жестоко мстить не только тем, кто посягнул на святыню, но и их родственникам до седьмого колена. Зато охранять общак значит в какой-то степени даже стать его совладельцем – получаешь право требовать платы за услуги, финансовой помощи, кредитов… Собственно, Варяг был совсем не против такого сотрудничества с генералом могучей спецслужбы – напротив, он даже благодарил судьбу за то, что все так случилось и покойный академик отдал в свое время общак на такое попечение. Как всегда, Нестеренко все правильно рассчитал.

Варяг остановил «Мерседес» у ворот знаменитой дачи. За «Мерседесом» тут же подкатил джип с охраной, из которого вышли крепкие ребята и стали привычным профессиональным взглядом осматриваться по сторонам.

– Папа, папа! – раздался вдруг звонкий крик.

Хлопнула дверь на веранде, Лиза почти скатилась с крыльца и, чудом не упав, опрометью бросилась к калитке. Владислав быстро выбрался из машины и, поспешив навстречу дочери, подхватил ее на руки. Девочка крепко обняла его за шею, и он почувствовал, как взволнованно бьется ее сердце.

– Тетя Валя! Папуля, папуля приехал!

Варяг через плечо видел, как от дома к калитке, с ключом в руках, поспешает, улыбаясь, пожилая женщина.

– Это же папуля, тетя Валя! А мы сегодня твои любимые пироги пекли. Специально для тебя.

Лиза уткнулась носиком в отцовскую шею и еще сильнее обняла его руками. Ее радости не было предела.

– Ну-ну, отцепляйся, зайчик, а то совсем задушишь, – пробормотал Варяг, смущенный этой душещипательной сценой, происходившей на глазах немало удивленной охраны. Казалось, Лиза поняла его смущение, потому что послушно разжала объятия, соскользнула на землю и требовательно спросила, глядя на него снизу вверх:

– Ты почему долго не приезжал? Ты же знаешь, как я скучала.

– Занят был, прости. – Варяг погладил ее по светлым волосам. В присутствии Лизы он всегда чувствовал себя виноватым и с большим трудом это скрывал. – Я тебе тут привез кое-что…

– Да ладно! – великодушно отмахнулась Лиза. – Я потом посмотрю. Пойдем лучше в дом. Мы тебя пирогами будем угощать. – Лиза схватила Владислава за большой палец и потащила к дому. Потом вдруг вспомнила о спутниках ее отца и по-взрослому многозначительно уточнила: – А это твои помощники, да? Пусть они тоже идут. Я буду вас всех кормить.

– Да уж, пожалуйста, – сказал Варяг, – мы специально с утра не ели. Знали, что ты обязательно чего-нибудь вкусненького приготовишь.

– Я не одна, я с Валей готовила, – честно призналась Лиза.

Валя тем временем отомкнула замок на воротах.

– Здравствуй, Владислав, – поздоровалась она с Варягом, пока дюжие охранники открывали ворота. – А Лиза сегодня заставила меня читать ей поваренную книгу – все хотела научиться что-нибудь повкуснее приготовить. Сама-то она читает еще плоховато… А вот вместе мы очень даже хорошо справились.

– Сколько хлопот я вам, оказывается, доставил, – заметил Владислав. – В следующий раз буду приезжать без звонка.

– Нет! Со звонком! Обязательно со звонком! – громко запротестовала Лиза, так что у Варяга зазвенело в ушах. Маленькую Лизу ужаснула даже сама мысль о том, что придется лишиться такой замечательной игры – приготовления пищи для усталого голодного мужчины, ее любимого папки. Было забавно наблюдать пробуждение женских инстинктов в этом маленьком существе. – Валя, нам же не трудно! Наоборот, даже весело! Ну скажи, скажи ему!