Званый ужин в английском стиле Вербинина Валерия
– Интересно, она красит волосы? – задумчиво пробормотала она.
– Кто? – спросил Никита.
– Баронесса.
На взгляд Преображенского, такого просто не могло быть, но по тону прекрасной Элен он понял, что та не ждет ничего, кроме утвердительного ответа. А потому ответил уклончиво:
– Кто вас, женщин, разберет!
Доктор катал по столу хлебные шарики. Павел Петрович предложил очередной тост.
– Хм, а на хорошее вино они денег пожалели, – заметил тихонько Владимир Сергеевич, опустошая бокал.
– Чего еще ты от них ждал? Провинция, – фыркнул адвокат.
Напротив них Евдокия Сергеевна методично пилила мужа, чтобы тот не пил слишком много, иначе она не ручается за последствия. Судя по выражению лица добрейшего Ивана Андреевича, с которым он слушал нотации своей половины, тайный советник был явно не прочь овдоветь.
«Лучше бы мы поехали в театр, – думал Билли, механически дожевывая кусок мяса. – Как он мог допустить, чтобы она от него ушла? Я бы, во всяком случае, ни за что не допустил».
Но вот ужин кончился, и гости потянулись обратно в гостиную, где таинственно поблескивал большой рояль. Никита Преображенский сразу же сел за инструмент и начал наигрывать что-то меланхолическое. Беренделли подошел к Амалии, поцеловал ей руку и напомнил, что они мельком встречались на курорте, где лечилась его дочь.
– Впрочем, – добавил он, глядя на ладонь молодой женщины, – я вижу, что вы уже вылечились. Но вы должны быть осторожны, мадам… очень осторожны… – Хиромант с любопытством глянул на Амалию. – У вас странная линия судьбы! – Рука Амалии уже выскользнула из его пальцев; молодой женщине явно не понравилось, что он пытался определить ее будущее. – Столько превратностей, столько опасностей! Но вы можете быть спокойны, дитя мое. Вы будете жить еще долго… очень долго!
– И доживу до ста лет? – в тон ему осведомилась молодая женщина.
– Возможно, – отвечал хиромант с загадочной улыбкой. – Разве это не прекрасно – пройти сквозь годы и сквозь эпохи и видеть, как меняется мир вокруг?
Амалия пристально посмотрела на него. Лицо Беренделли осветилось вдохновением – судя по всему, он и сам верил в то, что говорил. И все же баронесса Корф возразила:
– Нет. Потому что старость ужасна, уродлива и отвратительна. А когда разум слабеет, она становится отвратительной вдвойне.
Беренделли усмехнулся.
– Могу вас заверить, госпожа баронесса, что вам это не грозит. Вы до самого своего последнего часа будете превосходить умом окружающих. Причем доказать это вам придется гораздо быстрее, чем вы думаете.
И, сочтя, очевидно, что уделил Амалии достаточно внимания, хиромант поклонился и вернулся к хозяину дома, с которым завел разговор об их общих курортных знакомых.
Билли вздохнул и поправил какой-то предмет под сюртуком.
– Может, стоит заставить его изменить свое мнение? – небрежно спросил он. – Я бы смог найти подходящие аргументы.
Амалия покачала головой.
– Нет. Он все равно не смог бы предсказать мне то, что я хочу.
– А чего вы хотите? – с любопытством спросил Билли.
– Как и любая женщина, быть бессмертной и вечно молодой, – с улыбкой отозвалась Амалия. – Но, к сожалению, это совершенно невозможно.
«Однако! – подумала Евдокия Сергеевна, которая, сидя неподалеку, постаралась не упустить ни единого слова, произнесенного Амалией. – Ну и нравы у аристократок! Неудивительно, что бедный барон на дух ее не переносит».
Воспользовавшись тем, что никто на него не смотрел, доктор де Молине вновь сделал попытку уйти, но на сей раз его перехватила бдительная Анна Владимировна. Проклиная в душе все на свете, Венедикт Людовикович вернулся в гостиную и сел на диван рядом с баронессой Корф, которая заговорила с ним по-французски о его родине. Митенька застыл за диваном как изваяние. Ему было мучительно стыдно – из беглой речи баронессы он понимал лишь отдельные слова и решил, что непременно подтянет свой французский, чтобы было чем блеснуть в обществе.
Барон Корф устроился в углу, но, как заметил Билли, примостившийся в кресле рядом с диваном, первый муж не спускал с Амалии глаз. Что явно не понравилось Вареньке, которая предприняла попытку увести жениха под тем предлогом, что он неважно выглядит и она не слишком доверяет доктору де Молине. Может быть, им лучше обратиться к кому-нибудь другому? Но Александр таким тоном ответил: «Я вполне здоров, благодарю вас», – что бедная девушка пожалела, что вообще задала свой вопрос. В отместку она решила непременно сказать Амалии какую-нибудь колкость, если та станет с ней разговаривать. Но баронессе Корф, похоже, не было до Вареньки никакого дела. Она беседовала со злюкой доктором, который, похоже, был совершенно ею очарован и даже перестал поглядывать на часы.
– Ну что, нас будут развлекать или нет? – спросил вдруг Владимир Сергеевич.
Павел Петрович посовещался с хиромантом и сказал, что маэстро готов приступить к гаданиям, но так как дело это довольно деликатное, то маэстро удалится в малую гостиную, куда к нему могут заходить по одному все желающие. Каждому из них синьор Беренделли расскажет об их будущем, а для проверки он готов приоткрыть завесу и над некоторыми тайнами их прошлого.
– Ну разумеется, – протянул Константин Сергеевич, качая головой, – кто бы сомневался. Наверняка он нанимает ловких людей, чтобы разузнать все о тех, кому он будет делать предсказания, а потом ошеломляет легковерных силой своего прозрения. Как же это все мелко, в самом деле!
– А как же предсказания будущего? – обратилась к нему с каверзным вопросом Евдокия Сергеевна, обмахиваясь веером. – О будущем он тоже может расспросить, как вы говорите, ловких людей?
– Ах, сударыня, – вздохнул, вступая в беседу, Владимир Сергеевич. – Старый, всем известный фокус! Говори людям такие вещи, какие они хотят услышать, и все будут тебе благодарны. А правда то или нет, не имеет никакого значения.
До сих пор Евдокия Сергеевна колебалась, идти ли ей к хироманту, но ответ Городецкого окончательно развеял ее сомнения. Разумеется, она хочет знать свое будущее. А насколько оно правдиво – в конце концов, жизнь покажет.
Беренделли перешел в малую гостиную, а гости стали совещаться, кто отправится к нему первым. Азартнее других узнать о своем будущем желала графиня Толстая, и ее пропустили вперед. За ней вызвалась идти Евдокия Сергеевна, а после тайной советницы – хозяйка дома. Что же до баронессы Корф, то она, судя по всему, ничуть не интересовалась грядущим. По крайней мере, явно не собиралась расспрашивать о нем всезнающего хироманта.
Графиня Толстая в сопровождении Глаши, которая показывала дорогу, скрылась за дверью. Тем временем лакеи внесли кофе и ликеры.
Варенька Мезенцева страдала. Ей ужас как любопытно было узнать, что у нее впереди, но у Александра сделалось такое каменное лицо, когда она заговорила об этом, что девушка даже не осмелилась подать голос, когда обсуждали, кто и в каком порядке пойдет к Беренделли. Через пару минут к ней приблизилась хозяйка дома.
– Дорогая, а вы? Разве вы не хотите знать, что вас ждет?
Варенька покачала головой. Она храбрилась, но на душе у нее было скверно.
– А вы, Александр Михайлович?
– Благодарю покорно, – барон ответил таким тоном, что Анна Владимировна поняла: настаивать бесполезно. Она лишь ободряюще улыбнулась Вареньке и отошла.
Павел Петрович обсуждал с Иваном Андреевичем какие-то тонкости службы в их ведомстве. До Вареньки то и дело доносились слова: «столоначальник», «беспрепятственно», «секретные бумаги», и ей сделалось скучно. Композитор за роялем тихо наигрывал какую-то прелестную мелодию. Он поймал взгляд Вареньки и улыбнулся.
– Как хорошо вы играете! – искренне воскликнула девушка.
Ее невинное замечание, очевидно, переполнило чашу терпения барона Корфа. Впрочем, возможно также, что Александр попросту не любил музыки. Так или иначе, он поднялся с места, пересек комнату и, скрестив руки на груди, остановился рядом с диваном, на котором сидела Амалия. Евдокия Сергеевна хищно распрямилась, почуяв назревающий скандал. Анна Владимировна и Павел Петрович обменялись растерянными взглядами, однако баронесса Корф и бровью не повела.
– Кажется, вы не представили меня вашему спутнику, – холодно произнес барон, глядя на нее сверху вниз.
Спутник Амалии бросил на барона рассеянный взгляд и сунул руку под сюртук. Носком туфли баронесса тотчас же стукнула Билли по ноге, и «кузен» сделал вид, будто ничего не случилось.
– Alexandre, ce n’est pas poli[13], – спокойно уронила Амалия.
– Что именно?
Амалия выразительно повела бровями, указывая на Вареньку.
– Ваша невеста может не так вас понять.
– Уверяю вас, она поймет меня именно так, как надо, – отрезал Александр. – Ну и кто же он, господин, который ест салат большой вилкой? – И он с задором покосился на Билли. – К тому же, сколько мне помнится, среди ваших родственников прежде не водилось американцев.
– А вы уверены, что знаете всех моих родственников? – вскинула брови Амалия. – И может быть, вам сначала лучше разобраться со своими?
Доктор беспокойно шевельнулся. Судя по всему, в словах баронессы содержался какой-то намек, причем достаточно обидный. Во всяком случае, скулы барона окрасились кирпичным румянцем.
– Сударыня, я запрещаю вам… – прошипел Александр.
Но тут – надо признаться, весьма вовремя – подоспела Анна Владимировна и увлекла жаждущего схватки барона пить кофе. Самый, самый наилучший кофе, какой только есть в Петербурге, уверяла хозяйка дома, такой, что господин барон не сможет отказаться, тем более что она сама, своими руками нальет ему чашечку. Она, кстати, так рада видеть его у себя в гостях!
– Скандала не получилось, – вздохнул Константин Сергеевич в другом углу гостиной. – А жаль!
– Подожди, все еще впереди, – рассеянно откликнулся его брат и взглянул на часы.
Но тут растворились двери, и вошла Елена Николаевна Толстая. Все сразу же заметили, что лицо ее мрачно. «Интересно, что ж ей наговорил Беренделли?» – подумала изнывающая от любопытства Евдокия Сергеевна.
– Госпожа графиня… – Павел Петрович был уже возле Толстой.
Та повела плечами, сухо улыбнулась и сквозь зубы обронила:
– Не так уж он и хорош, ваш хиромант.
«Значит, композитор ее бросит», – тотчас же повеселела тайная советница. И в сопровождении Глаши направилась к маэстро – пытать свою судьбу.
Глава 7
Один из нас
Пока Беренделли по просьбе Евдокии Сергеевны приоткрывал для нее завесу будущего, в большой гостиной Варенька подошла к хозяйке. Она была не на шутку обижена поведением жениха и решила, что настало время действовать.
– Анна Владимировна… Можно, я пойду сейчас? Ну пожалуйста…
– Да, дорогая, конечно, – улыбнулась Верховская.
Евдокия Сергеевна явилась через несколько минут, и вид у нее был не то чтобы растерянный, но явно озадаченный. Однако она вскоре преодолела свое смущение и стала усиленно обмахиваться большим французским веером.
Итак, следующей к знаменитому хироманту отправилась Варенька. Ей, очевидно, повезло с судьбой куда больше, потому что она вся сияла, когда выпорхнула из малой гостиной.
– А вы, сударыня? – спросила Анна Владимировна баронессу Корф. – Вы по-прежнему не хотите посоветоваться с господином Беренделли?
Но Амалия только покачала головой.
– Тогда я, пожалуй, пойду, – с извиняющейся улыбкой произнесла хозяйка дома и скрылась за дверью.
«Интересно, о чем она будет спрашивать хироманта? – подумала Амалия. – Ей лет сорок, не меньше, у нее внимательный, заботливый муж, или, по крайней мере, кажется таковым; у нее взрослый сын, наивный молодой человек, который считает себя умнее многих, но это пройдет, как только он столкнется с настоящей жизнью… Что именно в будущем может интересовать женщину? Ведь ясно же, что ее существование – такое же, как жизнь сотен тысяч других людей – не плохое, но и не очень уж хорошее. Просто она никогда не разведется, никогда не станет эмансипэ[14], не поедет на Северный полюс, не напишет захватывающий роман, не поступит в особую службу и не покинет ту службу, громко хлопнув дверью, как некоторые… – Амалия поморщилась, отметив, что мысли ее явно потекли куда-то не туда. – Или она просто хочет услышать от Беренделли, что в ее жизни не произойдет никаких бедствий, что она проживет еще столько же, сколько до сего дня, и умрет в своей постели, окруженная внуками и правнуками? А я? Как бы хотела умереть я? Во всяком случае, не от чахотки – отвратительная, выматывающая болезнь, вечная слабость, лихорадка, кровь горлом… Между прочим, здешний климат – не для меня, у меня и так уже и врач сказал… сказал… Но все обошлось. Пока обошлось, но я больше не хочу подобных треволнений… Я просто хочу видеть, как вырастут мои дети, а весь мир подождет. Надо уметь выбирать. Пусть у меня будет простая жизнь, да, простая жизнь без всяких приключений. Никаких расследований, убийств, невыполнимых поручений. Я устала. Хочу читать книги, гулять в красивых парках, общаться с умными людьми и баловать детей. Что бы ни случилось в их жизни дальше, пусть у них будет хотя бы воспоминание о счастливом детстве, о той поре, когда их любили и баловали… Потому что во взрослой жизни никто никого не любит и, по большому счету, никому никого не жаль. – Она перехватила взгляд Вареньки, которая победно смотрела на нее, постукивая носком туфельки по полу, и мысли баронессы приняли другое направление: – Наверняка родня Александра в восторге от его новой невесты. И, конечно, Беренделли предсказал ей, что она будет совершенно счастлива в браке. Очень опрометчивое предсказание, особенно если учесть натуру господина Корфа. И я сильно сомневаюсь, что девушке удастся его переделать».
Вот уже и Анна Владимировна вернулась от хироманта, теперь в малую гостиную потянулись мужчины. Первым вызвался идти представительный Константин Сергеевич, и Билли проводил его неприязненным взглядом. Судя по всему, молодой человек терпеть не мог адвокатов, которые чем-то ему сильно насолили.
– Интересно, он будет расспрашивать итальянца про каждое свое будущее дело? – спросил вслух Билли. – А то мне придется ждать своей очереди до утра.
– Я думаю, маэстро объяснит ему, что все в подробностях увидеть невозможно, – отозвалась Амалия с улыбкой. – Он просто скажет, что Константин Сергеевич часть дел выиграет, а часть дел проиграет, что, конечно, будет соответствовать истине, потому что ни один человек еще не выигрывал всего.
– Значит, вы не верите в то, что наше будущее предопределено? – спросил баронессу Митенька.
Амалия пожала плечами.
– Если бы было так, то жизнь стала бы слишком скучной. Какой смысл тогда делать что бы то ни было, если все уже предопределено? Тогда получается, что если бы ваш отец, к примеру, не ходил на службу, он бы все равно сделался статским советником. Вот уж неправда! Потому что как раз для этого ему пришлось потрудиться.
– Но в мире не все зависит от нашей воли, – заметил доктор. – Хорошо, допустим, должность Павла Петровича была плодом его усилий. А если завтра в Петербурге произойдет наводнение или революция, и он станет их жертвой, где тут его влияние на события?
– Он может для начала сделать все, чтобы не стать жертвой, – возразила здравомыслящая Амалия. – Успеть сколотить плот, пока подойдет вода, или спрятаться, чтобы не быть убитым разъяренным народом. Впрочем, революция в России вряд ли произойдет. Здесь не Франция, где только в нынешнем веке их было несколько.
– Однако лучшие европейские умы, – быстро вставил Митенька, радуясь, что разговор перешел на мыслительные темы, – уверяют, что революция не за горами.
– Только не в России, – безмятежно отозвалась Амалия. – Видите ли, Дмитрий Павлович, Россия – очень косная страна. Хорошо это или плохо, неизвестно, но сие факт. Для того чтобы здесь произошли масштабные перемены, нужны совсем уж из ряда вон выходящие условия.
– Должен признаться, сударыня, мне кажется странным, – начал Митенька, поправляя очки, – что вы так говорите о…
– Вы историю изучаете? Нет? А жаль, – перебила юношу баронесса. – Видите ли, история какого-либо народа отражает дух данного народа. Почему Франция сто с лишним лет воевала с Англией и отстояла свою свободу? Вовсе же не потому, конечно, что французские короли не хотели признавать над собой власть английских. Если отвлечься от частностей, то революция в России – это Петр Первый, к примеру. Он был главой страны и повернул ее туда, куда считал нужным. Со всех точек зрения его линия была настоящим безумием, но ему удалось сделать задуманное. Теперь возьмите, к примеру, царя Ивана Грозного – хотя по всем признакам он был просто сумасшедший и кровь при нем лилась как вода, никакой революции не произошло, никто даже не пытался его свергнуть. А вот Смутное время – уже почти революция, потому что династия прекратилась, начался всеобщий разброд внутри государства, да еще и войны с внешним врагом. И если бы в то время нашелся хоть один человек, пригодный на роль вождя, и повернул бы ситуацию в свою пользу…
– Да, революция во имя интересов народа… – вздохнул Митенька, и взор его затуманился.
– Милый юноша, – улыбнулась Амалия, – революция никогда не бывает «за». Она бывает только «против» – против прошлого или настоящего, которые кого-то не устраивают. Именно поэтому все революции так тихо и позорно сходят в конце концов на нет. Потому что недостаточно быть только «против», всегда наступает время, когда надо выступить «за» что-то. А вот как раз ни к чему подобному господа революционеры и не готовы. Они так привыкли быть против, что не способны предложить ничего нового. Да и потом, к чему утруждать себя? Ведь своего они уже добились, им вполне достаточно поделить власть и пожинать ее плоды. Вы же знаете, Французская революция началась истреблением аристократов и Конвентом, продолжилась шайкой воров в лице Директории, а в конце пришел Бонапарт, после чего революция была сдана в архив.
Венедикт Людовикович пристально поглядел на Амалию.
– Должен признаться, сударыня, – заметил он, – у вас достаточно любопытный… э… взгляд на историю моей страны. Значит, появление Наполеона, по-вашему, было закономерностью?
– Да, поскольку это был Наполеон, – ответила Амалия.
– А я не понимаю, отчего все так героизируют его личность, – упрямо сказал Митенька. – По-моему, он был тиран, и к тому же недальновидный, поскольку не понимал, что невозможно без конца вести войну со всей Европой.
– Уверяю вас, вы не правы, – любезно отозвалась Амалия. – Настоящие тираны не терпят поражений. Если они и умирают, то окруженные всеобщим почетом и лестью славословий. А Наполеон умер как обыкновенный человек. К тому же для тирана у него было слишком хорошо развито чувство юмора. Тиран никогда не скажет, что от великого до смешного один шаг.
– Но его войны! Сам я для блага истории и людей, которые погибли в бесчисленных сражениях наполеоновских войн, предпочел бы, чтобы у него было поменьше таланта полководца, но побольше здравого смысла, – отважно процитировал Митенька фразу из книжки.
– А вот как раз войны были наследством революции, – возразила Амалия. – Именно из-за нее Франция оказалась вне общеевропейской системы, которая немедленно начала с ней воевать. И возвышение Наполеона тут мало что изменило.
По лицу Митеньки было заметно, что ему очень хочется поспорить с баронессой, и Билли неодобрительно покосился на него. Сам он всегда слушал все, что говорила Амалия, очень внимательно и даже не думал о том, чтобы спорить с ней, особенно когда речь касалась таких вещей, в которых он мало что смыслил.
– Кажется, адвокат вернулся, – сказал Билли, чтобы перевести разговор на другую тему.
От проницательной Амалии не укрылось, что Константин Сергеевич появился в гостиной, имея весьма растерянный вид.
– Ну, как? – спросил у него брат. – Мы выиграем процесс или нет?
– По его словам, я вообще больше не выиграю ни одного процесса, – с раздражением проговорил адвокат. – Черт знает что такое!
За ним была очередь Ивана Андреевича, но тайный советник замешкался, стал колебаться, и вместо него пошел спутник Амалии.
– Что он тебе сказал? – поинтересовалась баронесса, как только Билли вернулся.
Американец только плечами пожал.
– Да ничего, в общем-то, – ответил он.
Амалия пристально взглянула на него и не стала настаивать.
Что именно Беренделли сказал Ивану Андреевичу, который все-таки решился навестить его, так и осталось тайной, зато ни от кого не укрылась их перепалка. Иван Андреевич кричал: «Я не позволю!», хиромант не то уговаривал его, не то извинялся. Через минуту в большую гостиную влетел тайный советник, и лицо его цветом своим могло в тот момент поспорить с самыми отборными помидорами.
– Иван Андреевич! – кинулась к нему супруга. – Что с вами?
Иван Андреевич как-то застонал и повалился в кресло. Евдокия Сергеевна взвизгнула, и доктору де Молине второй раз за вечер пришлось оказывать гостю помощь. Впрочем, все обошлось, хотя Иван Андреевич держался за грудь и время от времени тихо стонал.
Павел Петрович стоял ни жив ни мертв: из приятного развлечения вечер, устроенный его супругой, превращался в черт знает что. Никита Преображенский и графиня Толстая тихо ссорились. Никита хотел идти к хироманту, Элен его не пускала.
– Но я хочу знать, что меня ждет!
– Перестань! Неужели ты не понимаешь: он же обыкновенный шарлатан!
Однако Никита все-таки отправился в комнату к Беренделли.
– Интересно, какое у него будет лицо, когда он выйдет оттуда? – пробормотал Павел Петрович.
– Все зависит от того, что маэстро ему скажет, – пожала плечами его супруга.
– А что он сказал тебе? – несмело спросил статский советник. Анна Владимировна улыбнулась, ее глаза на мгновение затуманились.
– Он очень многое угадал, – сдержанно ответила она.
Вскоре вернулся Никита Преображенский, но вид у него был не то чтобы радостный и не то чтобы печальный, а скорее сильно удивленный.
– Глупости, – ответил он на вопрос графини и беспечно засунул руки в карманы. – Сплошные глупости!
Больше, судя по всему, никто не хотел идти к хироманту, и Анна Владимировна отправилась за итальянцем, чтобы привести его к гостям. Через минуту маэстро Беренделли в сопровождении хозяйки дома показался на пороге. Его засыпали вопросами, но он только улыбался.
– Однако это несправедливо, – заметил Константин Городецкий. – Одни теперь знают все о том, что с ними случится, а другие пребывают в блаженном неведении. Нехорошо, нехорошо!
– Может быть, им есть что скрывать? – предположил его брат, поглядывая на Амалию, которая, судя по всему, его сильно занимала. – Признавайтесь, баронесса, почему вы не пошли к хироманту? Ведь женщины ужасно любопытны, я знаю! Или у вас есть свои тайны, которые вы не хотите открывать?
Но Амалия не успела ответить, потому что барон Корф подошел сзади к Владимиру и сдавил его плечо так сильно, что тот едва не закричал.
– Еще одно слово, – прошептал Корф, наклонившись к его уху, – и я вызову вас на дуэль. – Затем Александр мило улыбнулся адвокату и отошел, а Владимир Сергеевич, морщась, стал растирать плечо.
«Однако! – подумала ошеломленная Евдокия Сергеевна, от которой не укрылась ни единая подробность этой сцены. – Так он что, до сих пор неравнодушен к своей жене? Mais c’est patant![15]»
– Ты узнал то, что хотел? – спросила Амалия у Билли.
– Ага, – кивнул тот.
– Вот и прекрасно. Тогда посидим еще немного и уйдем. По правде говоря, вечер оказался немного… утомительным.
Анна Владимировна спросила, будет ли она пить кофе, но баронесса отказалась. Митенька, глядя на нее, отказался тоже, хоть и обожал напиток, зато Билли не стал церемониться и выпил целых две чашки, и доктор де Молине последовал его примеру. Юноша все искал, что бы такое сказать умное, но баронесса Корф, похоже, не была настроена беседовать на тему революций дальше. Поэтому он решил, что если барон еще раз приблизится к ним, то он, Митенька, вызовет его на дуэль, и будь что будет.
– Я надеюсь, маэстро, вам понравилось у нас, – несмело начала Анна Владимировна.
Беренделли поморщился и отставил в сторону чашку с кофе.
– О да, – подтвердил он. – Должен признаться, я узнал много интересного. Все вы – прекрасные, замечательные люди, и я счастлив, что в этот вечер судьба свела меня именно с вами. – Хиромант вздохнул и поправил перстень на пальце. Затем улыбнулся, и было странно видеть, как его белые зубы сверкают в черной бороде. – Тем не менее, дамы и господа, считаю своим долгом предупредить вас. Я много лет изучал свою науку, и я знаю, что есть знаки, которые могут трактоваться по-разному, в зависимости от расположения остальных знаков на ладони. Но сегодня я видел кое-что, и… Нет, я не могу, не могу ошибаться! – Он решительно сжал губы. – Дамы и господа, один человек из тех, кто находится в этой комнате – убийца, безжалостный и хладнокровный.
Адвокат открыл рот.
– Вы слышите? Сейчас среди нас находится убийца!
Евдокия Сергеевна тихо ахнула.
Итальянец обвел глазами бледные лица гостей, застывших на своих местах, словно пораженные громом. Первой очнулась графиня Толстая. Она хотела было бросить: «Что за шутки? Это просто возмутительно! Что за дурной тон?» – но не успела. Беренделли как-то сдавленно ахнул и, нелепо взмахнув рукой, повалился на ковер.
Глава 8
Слова и музыка
– Господа, господа, – как заведенный, твердил Павел Петрович, – у него обморок! Уверяю вас, обычный обморок, ничего страшного… Маэстро Беренделли переутомился, должно быть. Ничего страшного, дамы и господа!
Потерявшего сознание хироманта отнесли в малую гостиную, где он совсем недавно предсказывал судьбу гостям, и им сразу же занялся доктор де Молине. Через пару минут медик объявил, что никакой опасности нет, просто маэстро Беренделли стало дурно. И в самом деле, как только у Вареньки в сумочке нашлась нюхательная соль, хиромант сразу же пришел в себя. Но видимо, чувствовал себя он не совсем хорошо и то и дело стонал.
– Так ему и надо, башибузуку итальянскому! – сипел на диване в большой гостиной злопамятный Иван Андреевич. – Наговорил мне, понимаешь, ввел в расстройство…
– Что такое он тебе сказал? – забеспокоилась Евдокия Сергеевна.
Иван Андреевич только рукой махнул.
– Насчет службы? – тем не менее догадалась супруга. – Ваня, я права?
– Да, – прошептал Иван Андреевич и закрыл глаза.
– Да откуда же он узнал? Кто ему мог сказать? – недоумевала Евдокия Сергеевна. И тут ее осенило. – Конечно же, Анна Владимировна! Ну и хороша же, ничего не скажешь!
Между тем остальные гости обсуждали сенсационное заявление Беренделли, которое он сделал за несколько мгновений до обморока.
– Как вы думаете, это он всерьез? – с дрожью в голосе спрашивала Варенька.
– Да нет, просто вздор! – пробормотал адвокат, пожимая плечами. – Мистификация!
– Не думаю, – уронила госпожа Корф. – На мой взгляд, господин Беренделли не походит на человека, который станет утруждать себя чем-либо подобным.
– И вы всерьез поверили в то, что среди нас находится убийца? – высокомерно осведомилась графиня Толстая.
– Но здесь одни приличные люди! – поддержала ее Анна Владимировна.
Амалия улыбнулась.
– Поверьте мне, порой и очень приличные люди совершают такие поступки, на которые окружающие считают их неспособными, – ответила она.
– Вероятно, вы судите по себе? – Графиня Толстая ринулась в атаку с открытым забралом. Но ее удар не достиг своей цели.
– В том числе, – с загадочной улыбкой ответила баронесса Корф.
Вернулся Венедикт Людовикович, и Павел Петрович спросил у него, как здоровье больного.
– Ничего страшного, – ответил доктор. – Ему просто надо немного отдохнуть. Полагаю, он вскоре сможет присоединиться к нам.
Отчего-то на лицах окружающих при этих словах не возникло ничего, даже отдаленно похожего на восторг. Никита Преображенский встряхнулся:
– Боже мой, как все странно. Однако поразительный вечер сегодня, господа! Что ж, раз наш хиромант вышел из строя… – Он улыбнулся Вареньке, подошел к роялю и провел пальцами по клавишам. – У вас прекрасный инструмент, госпожа Верховская! Одно удовольствие играть на нем. Если позволите, я сыграю несколько вещиц из Верди. Но мне нужна певица…
– Я сегодня не в голосе, – сухо сказала графиня Толстая.
– Ах, какая досада! – Но даже намека на досаду не было в голосе композитора. – Может быть, вы, госпожа баронесса?
Амалия улыбнулась и покачала головой.
– Если позволите… – Варенька застенчиво улыбнулась. – Я люблю Верди, но знаю не все слова.
– Митенька! – тотчас пришла на помощь племяннице Анна Владимировна. – У нас есть ноты?
Митенька объявил, что ноты найдутся непременно, и побежал к себе. Варенька могла гордиться своей выдумкой. Она и в самом деле пела прекрасно и теперь имела отличный повод заткнуть за пояс неприятную особу, которая имела наглость стать первой женой ее будущего мужа.
– Мы еще не уезжаем? – деловито осведомился у баронессы Билли.
– Нет, – отозвалась Амалия, – еще рано. И потом, уйти сейчас было бы невежливо.
– А она будет петь? – задал Билли следующий вопрос, видя, как Варенька и композитор хлопочут возле рояля.
– Да.
– Значит, мы правильно не пошли в театр, – подытожил Билли.
Амалия поглядела на него и смогла удержаться от улыбки.
Митенька притащил ворох нот, композитор уселся за рояль.
– Вот эту арию я знаю очень хорошо, – говорила Варенька, водя пальчиком по страницам. – А эту почти не знаю.
– Как она мила! – прочувствованно сказала Анна Владимировна мужу.
Все расселись, и тонкие пальцы Никиты пробежали по клавишам. Варенька запела.
У нее был и впрямь прекрасный голос, а Преображенский, что бы о нем ни говорили досужие сплетники, играл превосходно. Доктор замер на месте: было видно, что он тронут и увлечен. Поначалу Амалия еще колебалась, выискивала в пении Вареньки какие-то изъяны, но потом ей стало совестно, и она стала просто слушать музыку.
Этажом ниже, в кухне, Дарья, только что поставившая самовар, подняла голову и тоже прислушалась.
– Ишь поют-то как чувствительно, – сказала она, качая головой.
Звуки сплетались в причудливые музыкальные кружева, скользили в воздухе, взывали, плакали, звенели радостью… Митенька застыл в кресле. Ему еще никогда не было так сладко, так мучительно хорошо. Но вот возле него, перебивая мелодию, что-то монотонно, назойливо зажужжало… Это билась о стекло большая, ленивая, тяжелая муха. Бедный Митенька чуть не расплакался. Все впечатление было испорчено… Юноша шикнул на муху, попытался отогнать ее – бесполезно, она по-прежнему липла и льнула к стеклу, за которым уже плыла бархатная петербургская ночь. Константин Сергеевич бросил на хозяйского сына суровый взгляд. Митенька сделал вид, что все в порядке, но проклятое насекомое ужасно досаждало ему. А между тем ария близилась к завершению. Варенька умолкла… Мелодия еще какое-то время дрожала в воздухе – и исчезла, словно ее без остатка поглотили ковры, стены и потлок! Но всем присутствующим еще долго казалось, что она оставила здесь, в скучной комнате скучного дома, свой незримый божественный след.
Все разом задвигались и разом заговорили. Раздались аплодисменты, Варенька кланялась, смущенная, раскрасневшаяся от счастья. Она искала взгляд Александра, но последний отвернулся и глядел в сторону. Амалия заметила это и усмехнулась про себя. Ну конечно же, высокородный месье Корф считает, что лицедействовать, петь на сцене и вообще развлекать толпу имеют право только люди соответствующего звания, а им, аристократам, не положено. Бедная Варенька, что ее ждет после ужина! Что Корфы умеют устраивать сцены, всем известно, и ей, Амалии, в том числе. Но если другие вкладывают в такие сцены весь жар души, то они, наоборот, – все ледяное презрение. «Ах вот как, Амалия Константиновна, вы хотите, чтобы вашу мать тоже пригласили на бал? Вы меня поражаете, дорогая. Что? Вы собираетесь отправиться в Париж? А вам известно, что в свете могут подумать о вашей поездке? Ах, вы навещаете княжну Орлову, вашу давнюю знакомую. Неужели вам неизвестно, что барышня совершенно потеряла голову, увлекшись жалким борзописцем, да, да, господином Верещагиным, журналистом, и приличным людям нечего делать в ее обществе?»[16] Ну и так далее.
«Глупец, истукан! – сердито подумала Амалия. – Подойди же к ней, скажи девушке, как тебе нравится ее пение! Ведь ясно же, что она старалась не ради болвана-адвоката или его братца, а ради тебя!»
Митенька наконец ухитрился казнить муху каким-то журналом, но произвел такой шум, что Александр мрачно оглянулся на него. «Вызову на дуэль», – обреченно помыслил Митенька, но противный офицер ничего не сказал и только отвернулся.
Словно нарочно, Варенька выбрала именно ту арию, которую Александр Корф когда-то слышал в обществе Амалии, вскоре после их свадьбы. Он помнил даже цвет занавеса в том театре, помнил, как выглядел тамошний дирижер. А вот Амалия, кажется, все забыла, как видно по ее рассеянному лицу. И это почему-то резануло по сердцу барона больнее всего, как будто вместе с воспоминанием о той опере она вычеркнула из своей жизни и его самого, его присутствие, которое (он совершенно точно знал!) одно лишь и имело когда-то значение для нее.
– Может быть, попробуем еще? – спросил Никита у Вареньки.
Девушка стала отнекиваться, но Анна Владимировна принялась уговаривать племянницу, и к голосу хозяйки присоединились почти все гости. Пришлось Вареньке спеть еще четыре арии, но под конец она устала и начала немного сбиваться.
– Простите, – сказала она, разводя руками. – Я… кажется, я больше не могу.
Никита поднялся и очень галантно поцеловал ей руку.
– Вы были великолепны! – искренне воскликнул Преображенский. – И для меня было честью аккомпанировать вам сегодня!
Как будто для того, чтобы окончательно изгнать еще царящий в комнате дух музыки, заскрипели кресла, кто-то закашлялся. Мужчины громко заговорили, женщины шуршали платьями и перебрасывались замечаниями. Де Молине взглянул на часы и, пробормотав: «Кажется, мне решительно пора», – поспешил вниз. Павел Петрович улыбнулся жене. Вечер явно удался, и у него были все причины быть собой довольным.
Амалия подошла к Верховским, чтобы попрощаться. Билли следовал за ней кроткой тенью, не переставая одним глазом следить за опасным бароном Корфом, который все еще маячил поблизости.
– Благодарю вас за доставленное удовольствие, – пожала Амалия вялую руку Анны Владимировны. – А где маэстро Беренделли? Мой кузен хотел бы поблагодарить его за предсказания, которые он сделал.
– Черта с два! – прошипел Билли за ее спиной. – Он мне такого наговорил…
– Билли, – тихо и выразительно проговорила Амалия, – не надо быть невежливым. Если ты хочешь знать свое будущее, то должен быть готов к тому, что кое-что в нем может тебе не понравиться. Разве не так?
«И почему она всегда права?» – с тоской подумал Билли.
– В самом деле, – смущенно вставил Митенька. – Маэстро так и не присоединился к нам.
Павел Петрович и Анна Владимировна переглянулись.
– Надеюсь, с ним все в порядке, – сказал Павел Петрович. – Сейчас, баронесса, я провожу вас, только гляну, как там синьор Беренделли.
Билли взял Амалию под руку, и они двинулись вслед за хозяином дома к малой гостиной. Митенька, который понял, что Амалия уходит и увидит он теперь ее неизвестно когда, увязался за ними. Юноша искал, что бы такое сказать умное, чтобы произвести подобающее впечатление, но ему ничего не приходило в голову.
Через минуту гости Верховских услышали сдавленный крик, а еще через мгновение Павел Петрович, как ошпаренный, вылетел из малой гостиной и помчался вниз по лестнице, крича на ходу:
– Венедикт Людовикович, вы еще не ушли?
Он догнал доктора уже у парадной двери и ухватил его за рукав.
Читать бесплатно другие книги:
