«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) Корчевский Юрий
– Начальник радиостанции и радист – мои люди, сам подбирал.
– Отлично, хотя бы проблем со связью не будет. Тогда – удачи, и прощайте!
– И тебе счастливо до своих добраться. Мы завтра уходим, сегодня в эшелоны грузиться будем. Потому в форме этой послезавтра в городке появляться опасно, могут за дезертира принять.
– Спасибо за подсказку.
Указаний следовать за власовцами я не имел и потому должен возвращаться назад. Нехорошо получалось: до власовцев добрался, с начальником штаба переговорил, а результатов никаких – ни «да», ни «нет». Такой вариант майор Бодров со мной даже не обговаривал. Придется возвращаться несолоно хлебавши. Первое задание в новом отделе – и, счи-
тай, провал. Настроение упало. Я задумался. Как теперь выбираться? Я надеялся, что власовцев отправят на Восточный фронт, я пойду с ними, а там уж, после связи с Москвой, нам устроят «коридор». Получается, снова в одиночку назад.
– Чего задумался, Федор?
– Думаю, как назад выбираться.
– Может, у меня останешься? Ваши все время наступают, глядишь – через неделю-две никуда идти и не надо будет – рисковать. Здесь их встретишь.
– Невозможно. Спросят ведь – что две недели делал, почему бездействовал?
– Ты мужчина, раз так решил – действуй. Когда уходишь?
– Сегодня – сейчас.
Эльжбета пустила слезу.
– Ну почему так? Только познакомишься с порядочным мужчиной, как сразу его теряешь?
– Жизнь – штука сложная.
– Ты женат?
Я отрицательно покачал головой. Эльжбета вытерла слезы.
– Мне скоро на работу – пойду соберу тебе поесть в дорогу.
Она завернула в пергаментную бумагу кусок вчерашнего мяса, пару вареных яичек, полбуханки хлеба.
– Вот, кушай и вспоминай меня. Ты ведь даже не обещаешь вернуться, медведь.
– Служба такая. Откуда мне знать, где я буду через месяц или два. Может, меня к тому времени и в живых уже не будет.
– Не говори так, лучше поцелуй.
Я нежно поцеловал ее в губы.
– Не так!
Эльжбета горячо меня обняла и крепко, почти до боли, впилась в мои губы.
Уложив сверток с продуктами в ранец, я натянул сапоги, надел пилотку, повесил на плечо автомат. По старой привычке попрыгал.
– Федор, – не знаю, как тебя зовут на самом деле, – пока поезда ходят, езжай поездом до Варшавы, а там уж – по обстановке.
– Спасибо. Желаю тебе удачи.
Долгие проводы – лишние слезы. Я вышел и пошел к вокзалу не оглядываясь.
Ехать в Варшаву поездом заманчиво, только есть одно
«но» – нет сейчас в Варшаве власовских частей. Я там буду как белая ворона. Можно спороть нашивку на рукаве, в остальном форма – как у солдат вермахта. Но документы у меня на власовца, языка не знаю, так что удаление нашивки с рукава сути не меняет – это до первого патруля или КПП. И еще одно меня напрягало. Первый Белорусский фронт наносил удар в направлении Лодзь – Познань, а я сейчас находился в полосе действия Первого Украинского фронта, который шел на Ченстохову, фактически – на Гливице, где я сейчас был. При счастливом стечении обстоятельств, если мне удастся перейти фронт, хотелось бы сделать это на Первом Белорусском. Там я знаю многих командиров, а отделы СМЕРШа – и вовсе как свои пять пальцев.
При переходе же в полосе Первого Украинского фронта возможны неприятные последствия. Я во власовской форме, документы настоящие, власовские. А на фронте эсэсовцев и наших бывших, перешедших на сторону немцев – тех же власовцев, украинцев из дивизии «Галичина», – не жаловали, расстреливали сразу. И слова сказать не успеешь, как шлепнут. А если и доведут до особиста, так отмутузят изрядно. И особист может словам не поверить: до Москвы далеко, связь плохая – проще расстрелять. Потому и опасался.
Я добрался до вокзала, уселся на лавочке. Дела до меня никому не было: народ сновал туда-сюда, нагруженный сумками, чемоданами, баулами. Чувствовалась нервозность. В основном люди ехали на поездах в западном направлении, стараясь убраться подальше от наступающего вала частей Красной Армии. Кто-то боялся небылиц о зверствах Красной Армии, кто-то реально боялся расправы, чувствуя за собой грехи в виде работы на немцев или сотрудничества с ними. Вот и торопились, чуя, откуда ветер дует.
Все-таки я решил ехать поездом – пешком уж очень далеко было, и риска не меньше; потом сойти перед Варшавой на какой-нибудь маленькой станции или просто спрыгнуть с поезда.
Я дождался, когда подойдет поезд до Варшавы, сел и снова прикинулся спящим. Пассажиров было немного, к тому же половина – в военной форме. Но контролеров не было.
Часа через три я подошел к расписанию. Так, в Варшаву поезд прибывает в четыре утра, перед столицей остановка будет в три двадцать. Вот здесь мне и следует выйти из поезда. В Варшаве на вокзале патрули будут – вылавливать дезер-
тиров, уклоняющихся от призыва во вспомогательные части или на трудовой фронт поляков.
Я снова сел в угол, да и задремал по-настоящему.
Проснулся от толчка. За окном в темноте проплывали станционные постройки. Кинул взгляд на часы. Е-мое! Три тридцать! Моя станция! Проспал! Я вскочил и кинулся бегом из вагона, провожаемый удивленными взглядами редких неспящих пассажиров. С подножки соскочил на ходу, но на ногах устоял.
Подошел к зданию вокзала, прочитал вывеску – Прушкув. Все правильно, следующая остановка поезда должна быть – Варшава.
В здание вокзала я заходить не стал. На улице промозгло, если патруль и есть – то внутри, греются. Прошел по путям, и когда станционные постройки закончились, вышел в поле. Теперь мне – на восток. В поезде удалось отдохнуть и вздремнуть, потому шагал быстро. И еще одна причина была – холод. На мне была легкая курточка, в поле – ветрено, и только быстрая ходьба не позволяла замерзнуть.
До восхода солнца успел, по моим прикидкам, пройти километров десять-двенадцать. Надо мной, хорошо видимые в первых лучах восходящего солнца, проплыли наши бомбардировщики Пе-2. Хорошо летчикам! Не надо пешком топать, пыль глотать. Час полета – и ты на аэродроме. А мне пешком – и не один день.
Я вышел на дорогу. По ней идти было несравнимо легче.
Прошагал около километра и увидел на обочине мотоцикл с коляской. Немец-водитель возился с мотором. На каске блестели очки-консервы, лицо пыльное, лишь светлые круги вокруг глаз. Увидев меня, он насторожился и взялся за автомат, но, разглядев при приближении мою форму, успокоился и бросил автомат в коляску. Несколько раз нажал ногой на кик-стартер. Мотор чихнул, но не завелся. Тут и я подошел.
– Камрад… – и дальше по-немецки.
Да я и без слов понял, что подтолкнуть надо.
– Я-я, – отвечаю ему, а сам стараюсь не повернуться к нему левым боком, чтобы он нашивку РОА на моем рукаве не увидел.
Немец уселся в седло, а я, пользуясь, моментом, рубанул его ребром ладони по шее. Немчик обмяк и завалился на руль. Я снял его с мотоцикла и оттащил подальше – в кусты. Там обшарил. В нагрудном кармане пакет бумажный засургучен-
ный обнаружил. Вскрывать не стал – все равно по-немецки читать не умею. Надел поверх своей пилотки его каску с очками. А ведь немец-то одного со мной телосложения. Снял с него куртку, надел на себя и застегнул на все пуговицы, а свою зашвырнул подальше в кусты. С виду я теперь немец, одно плохо – языка не знаю.
Вернулся к мотоциклу, ранец и автомат в коляску бросил. Натужился, покатил мотоцикл – все быстрее и быстрее, и бросил сцепление. Мотор завелся, и я вскочил на подножку. Хороший мотоцикл BMW, я на таком уже не раз ездил. Дал газу, и ветер начал выдавливать из глаз слезы. Вспомнив об очках-консервах, я стянул их со шлема на лицо. Ехать сразу стало удобнее.
Дорога пошла под уклон, потом – правый поворот, и прямо передо мной – КПП со шлагбаумом. Надо признаться, я слегка растерялся – уж больно внезапно он возник. Стрелять или ехать дальше? А КПП уже рядом!
Стоявший у шлагбаума солдат поднял руку ладонью вперед, требуя остановки. Мотоцикл – не машина, шлагбаум им не собьешь, тем более что метрах в пяти от дороги я увидел пулеметное гнездо. Гранату бы сюда! Но нету.
Я стал притормаживать, лихорадочно соображая, как выкрутиться. Однако когда я был уже метрах в двадцати, солдат неожиданно опустил руку и стал поднимать шлагбаум.
– Вилли! – и еще что-то дальше, весело скаля зубы.
Обознался он. А меня спасли мотоциклетные очки на пол-лица, каска и мотоцикл старого владельца. Видимо, этот Вилли часто проезжал через КПП и его знали.
Проезжая мимо солдата, я поднял левую руку и приветственно ею помахал. Ну не фига же им крутить?
Дорога снова повернула, КПП скрылся из вида. Я выдохнул. По-моему, я даже не дышал, когда приблизился к КПП. Хитрый пост – стоит за поворотом, и с обеих сторон не виден.
Отъехав немного, я загнал мотоцикл в кусты. Надо определиться – где я нахожусь, и перекусить заодно. Ранец – не холодильник, еда может испортиться.
Съел все, что мне положила в сверток Эльжбета. Наелся, теперь бы и попить. Вот только нечего. Решил осмотреть коляску. Немцы частенько возили вино. Бутылка и в самом деле нашлась – с венгерским «Рислингом». Кислятина, аж скулы сводит, лучше бы простой воды. Но, как говорится, за неимением гербовой пишем на простой бумаге. Поднял запаску
с крышкой багажника. Да тут жратвы полно! В основном – консервы: рыбные, мясные, даже консервированная французская ветчина! Ну и жук этот Вилли! Целый продсклад!
Я переложил банки в ранец. Мотоцикл рано или поздно придется бросить, а еду жалко. Ранец-то я по-любому успею прихватить. Хлеба нет, зато брюхо деликатесами набить можно.
В самой коляске, под ногами, лежала какая-то труба. Я потянул ее на себя. Твою мать! Да это не труба, а фаустпатрон. На нем и обозначение есть – «панцерфауст-30». В переводе на русский – бронированный кулак. Видел я его живьем первый раз. Слышал от наших танкистов, что появился на фронте какой-то чудной противотанковый снаряд, а стреляют им пехотинцы.
Я повертел его в руках, разглядывая. Килограмма три весом и длиной около метра. На одном конце бульба, расширение вроде груши. Похож на наш РПГ-7 с гранатой, только одноразовый. Прицел откинул, приложился. Вот и рычаг спусковой. А пусть полежит в колясочке, штука хорошая, но бьет недалеко – метров на 30–40. Жаль только, опыта стрельбы нет. Уж лучше бы вместо гранатомета, тьфу – фаустпатрона, планшет с картами был. Но чего нет, того нет. И местных не видно – хоть бы спросить у кого-нибудь можно было. Хотя странновато будет выглядеть со стороны – солдат вермахта спрашивает у местных дорогу на фронт. Репин, картина маслом. «Приплыли» называется. Полный абзац! Как близко фронт? Какие немецкие части впереди стоят? Бросать мотоцикл сейчас или ехать дальше? Вопросов много, ответов – ни одного.
Все-таки решил ехать. Передовая ведь не сразу начинается. Сначала – тыловые части, вроде складов, банно-прачечных отрядов и госпиталей, потом, по мере приближения к передовой, – артиллерийские батареи, затем танки; потом – вторая линия обороны, а уж за ней – первая, за которой – нейтралка. Короче, не проскочишь по ошибке. Потому – еду. В случае чего – бросаю мотоцикл и пехом. В разведку в сорок первом ходил, не забыл еще, как ползать. Знать бы только, где фронт.
Ответ получил прямо не сходя с места. Вдали, на востоке, загромыхало, как далекий гром. Для меня он прозвучал сладкой музыкой. Мощные орудия слышны за тридцать километров, канонада, когда бьют десятки, а то и сотни орудий, слышна и за сорок.
Эх, сейчас бы по ровной дороге да без немцев. Полчаса ходу, и я у своих.
Размечтался!
Я завел мотоцикл и выехал на дорогу. Километр, второй, третий пролетели быстро. Впереди – перекресток дорог, на нем – легкий бронеавтомобиль Sd kfz 221, двухосный, с хорошим ходом, в башне без крыши – пулемет. Рядом – фельдполицаи, с бляхами полукруглыми на груди. Это ГФП – аналог нашего СМЕРШа, охраняли ближний тыл. Мимо них так просто не проскочишь.
Фельдполицай поднял руку, и я послушно сбросил ход, почти остановился, а потом рванул газ, обогнул бронемашину и – вперед по дороге, только ветер в ушах засвистел. Сзади крики раздались, потом взревел мотор. Похоже, за мной погоня будет. Я наддал газу. Пока они вырулят да разгонятся, у меня несколько секунд форы.
А вот и поворот удобный. Справа – лесок. Туда я с ходу и свернул, заглушил мотоцикл. Подхватил из коляски автомат, панцерфауст и – бегом к дороге. Залечь успел и прицел отщелкнуть. Некстати вспомнилось, что в Чечне духи называли гранатомет «шайтан-труба». Будет вам сюрприз.
На бронемашине рация стоит. Сейчас они в эфир выйдут, сообщат о преследовании. А на прямом участке дороги из пулемета срежут. Вот фиг вам!
Из-за поворота выехал бронеавтомобиль. Ствол пулемета на башне слегка покачивался из стороны в сторону, выискивая цель.
Машина ближе и ближе, я поймал ее в прицел. Странно как-то, панцерфауст задрался вверх трубой. Может, что-то неправильно делаю?
Держа в прицеле капот, я нажал на рычаг. Громыхнуло, сзади меня из трубы вылетела огненная струя. И в это же время бабахнуло впереди. Сверкнул огонь, машина еще катилась вперед по инерции, но было уже понятно, что ей конец.
Броневичок съехал с дороги, уткнулся носом в кювет. Никто из него не выскочил, а из открытой башни повалил черный дым.
Неплохая штука этот фаустпатрон. Нам бы такие в 41-м.
Похоже, надо бросать мотоцикл. Вернувшись к нему, я нацепил подсумок с запасными магазинами к ремню, отщелкнул магазин от автомата Вилли, сунул его в ранец. Патронов никогда не бывает много. Открыв крышку бензобака, заглянул. Бензин плескался на донышке. В любом случае далеко
бы я не уехал. Вот что! Надо инсценировать аварию. Все равно скоро здесь немцы появятся – посмотреть, что за дым в ближнем тылу.
Я столкнул мотоцикл к дороге, уткнув его колесом в капот броневика. Скоро огонь до него доберется, и тогда пусть гадают, как случилась авария.
Глава 9
Мне удалось отойти по лесу километра на три, когда к месту, где горел бронеавтомобиль, проскочили по дороге два мотоцикла с коляской. Эх, не до конца я продумал инсценировку, надо было из броневика вытащить один труп и на мотоцикл усадить – для правдоподобия. Ладно, чего не сделано, уже не вернешь. Все спешка проклятая.
Я шел по возможности быстро, но и об осторожности не забывал – всматривался, вслушивался. Каску с мотоочками в кусты забросил. Тяжелая, а в ближнем бою толку было от нее мало – из «парабеллума» с пятидесяти метров пробивается. В пилотке легче. Однако руки от соприкосновения с холодным металлом автомата мерзли. И за спину его не закинешь – вдруг немцы. Кстати, в отличие от сюжетов популярного кино, в действительности немцы автоматы поперек живота не носили. Ручка затвора у него слева, в живот упирается, и в случае нужды с предохранителя быстро не снимешь. На плече они его носили, и в пехоте – часто с откинутым прикладом.
Потянуло дымком. Я насторожился. И наши и немцы освобождали от жителей ближайшую прифронтовую полосу. Так что дым – явно не от деревенской избы.
Я залег, стал приглядываться.
Вдали в лесу мелькали фигуры. На опушку вышел немец с забинтованной рукой, неловко прикурил. Да у них тут полевой госпиталь! И дымком тянет, потому как печки в палатках топят. После кровопотери раненые даже в летнюю жару мерзнут, чего уж про теперешнюю погоду говорить. И не обойти их никак. Слева – дорога, справа от нее, в лесу чахлом – госпиталь.
Я достал ранец и стал в нем рыться. Вроде видел там индивидуальный перевязочный пакет. Точно – вот он, немецкий, бумажный.
Я разорвал упаковку из пергаментной бумаги, обмотал го-
лову и шею, а сверху, на макушку, кое-как натянул пилотку. И смело двинулся по лесу к госпиталю. Если мое поведение покажется кому-то странным, если я не отвечу на обращенную ко мне немецкую речь, все объяснится ранением или контузией. Какой спрос с раненого или контуженного в голову?
Вопреки моим опасениям, на меня никто не обратил внимания. Я прошел по палаточному городку, где было множество раненых – сидящих, лежащих, бродивших между палатками с перевязанными конечностями, головами. Если я от них и отличался, так только тем, что мундир не в крови.
Я пересек территорию госпиталя и пошел дальше – по дороге. Вот госпиталь, вот немец идет – раненый, перевязанный. Ничего подозрительного.
Так я и шел, пока слева не увидел противотанковую батарею. Была бы она обычная, пушечная, или гаубичная – те от передовой стоять могут далеко, за несколько километров, а противотанковая – непосредственно вблизи траншеи, на дальности прямого выстрела по танку. Или это – резервная линия обороны? Разница принципиальная. Если это уже передовая, то мне лучше бы быть тут ночью, потому что надо нейтралку переходить, стало быть – до ночи где-то надо находиться. А на передовой это не так просто – военнослужащих много, все друг друга в ротах, а часто и в батальонах знают, по крайней мере – в лицо. Другое дело – запасная или резервная линия. Между ней и передовой может быть от пяти до пятнадцати километров. Вот между этими двумя позициями мне прятаться надо.
Ко мне, держа в руках незажженную сигарету, подошел артиллерист с батареи и попросил о чем-то. Я хоть языка и не знал, но догадался – достал зажигалку и дал прикурить.
Немец поблагодарил:
– Данке. – Потом стал что-то говорить. Я пожал плечами и показал на забинтованную голову. Немец посмотрел на меня как-то жалостливо, покачал головой и отошел.
Маскировку в виде повязки я выбрал очень удачно. Вроде я здесь, все меня видят, – даже вот один заговорил, и в то же время на меня никто не обращает внимания. Наоборот – раненый солдат, идущий не в тыл, а к передовой, вызывает уважение.
Пока я с немцем стоял, прислушивался. Если передний край близок, стрельба должна быть слышна и прочие звуки,
которые на передовой всегда присутствуют: разговоры, бренчание пустых банок на колючей проволоке, лязг оружия.
А тут – ничего подобного. И местность вперед метров на триста видна, а проволочных заграждений нет, как не видно и траншей. Я перевел дух: стало быть, запасная позиция.
Я пошел вперед по дороге, добрел до леса, присел на опушке, закурил. Что в этом необычного? Устал солдат – ранен, присел отдохнуть.
Мимо проезжали мотоциклы, шли пехотинцы – строем и в одиночку. И никого моя личность не заинтересовала.
Улучив момент, когда никого близко не было, я юркнул поглубже в лесок, не лесок даже – рощицу. Причем чахлую и прореженную взрывами бомб и снарядов – вон сколько деревьев повалено. Нашел местечко поукромнее – под вывернутым корнем поваленной ели, и забрался под него. Тут потеплее, ветер не дует. Вскрыл ножом консервную банку с ветчиной, не спеша съел. Проголодался – время-то уже обеденное, да и пешком отмахал сегодня изрядно.
Вкусная ветчина была! Я облизал пальцы, улегся и смежил веки. Сколько до передовой осталось? Языка бы взять, да толку с того! Я по-немецки все равно ничего не понимаю. Придется сидеть в роще до ночи, а потом уже – где ползком, где пешком – добираться к своим. Немного напрягало, что местность не изучена, прямо «терра инкогнита».
Где наши? Есть ли на пути преграды вроде рек? Где минные поля? Немцы густо минировали нейтральную полосу минами-ловушками. Наступил на такую неосторожно, она вверх на метр подпрыгивает и взрывается. Даже в положении лежа от нее не убережешься. И не сказать, чтобы мощная, но на семь-десять метров – зона сплошного поражения. А хлопнет мина на нейтралке – немцам сигнал: или разведка ползет, или саперы проход освобождают. И туда сразу – огонь из пулеметов и минометов. Мало не покажется.
Угревшись, я придремал, и проснулся, когда солнце уже стало садиться – от холода. Согнутые руки и ноги замерзли и потеряли чувствительность.
Я встал, попрыгал, размахивая руками, поприседал, разгоняя кровь. Стало теплее. Я открыл еще одну банку консервов, съел. Показалось мало – съел еще. Чего добро беречь? Все равно ранец бросать надо – с ним ползти тяжелее, да и зацепиться за колючую проволоку можно. Вытащил из ранца автоматный магазин, сунул в голенище сапога. Снова попрыгал – ничего не звякает, не бренчит. Нож бы еще – вроде
финки, плохо без него – втихую часового не снять. В кармане же только перочинный, которым консервные банки открывал.
Я вышел к дороге, которая уже опустела. Не любили немцы ездить по ночам в прифронтовой полосе, опасаясь партизан на оккупированной территории.
Впереди послышался разговор. Я успел свернуть с дороги в кювет. Немцы прошли недалеко. Ешкин кот! Я же бинты не снял, они в темноте белеют. Быстро сорвав демаскирующие меня бинты, присыпал их землей. Глаза уже адаптировались к темноте, потому передвигался я быстро – от ямки к кустам, от одного укрытия к другому.
Впереди – не более чем в километре от меня – слышалась редкая стрельба, взлетали ракеты. До передовой уже недалеко.
Я наткнулся на небольшой склад боеприпасов – вокруг штабелей из ящиков со снарядами расхаживал часовой. Хорошо, что луна, на миг выглянувшая из-за туч, отразилась на примкнутом к винтовке штыке. Именно с ее «помощью» я и увидел, в какую сторону направляется часовой.
Ползком я обогнул склад и дальше уже только полз.
Что такое километр? Ерунда, десять минут ходьбы. Но не ползком на пузе и в чужом тылу. Я этот проклятый километр два часа преодолевал.
Очередная взлетевшая ракета осветила линию траншей. До них совсем чуть-чуть, и ста метров не будет. Я застыл на месте. Теперь – только наблюдать: где часовые, где пулеметные гнезда, где ракетчики.
Так я провел не менее часа. За это время успели поменяться караульные, и теперь я точно знал места их расположения.
Времени – два часа ночи. Пора! Следующая смена – в четыре утра. Немцы – педанты, все делают по часам.
Я подполз к траншее и заглянул в нее. Пусто. Перемахнул через траншею и бруствер, пополз дальше. И уперся в колючку. Саперных ножниц нет, перерезать нечем, а проволока натянута густо. Я пополз вдоль нее. В одном месте заметил небольшую ложбинку. Нашел веточку. Медленно – по сантиметру, чтобы не звякнули консервные банки, – приподнял нижний ряд проволоки, подпер ее веткой и нырнул в ложбинку. Прополз! И – по-пластунски к своим позициям. Только руками впереди шарил, чтобы на мину не попасть. Обшарил руками полметра перед собой – передвинулся, дальше обшарил и – снова вперед. Медленно, долго, муторно, зато надежно.
Я преодолел таким образом уже большую часть нейтралки, как услышал впереди шорох. Залег в воронку – выждать. Медленно, чтобы было беззвучно, я потянул рукоять затвора на себя и вниз, сняв автомат с предохранителя. А шорохи все ближе и ближе, уже смутно были видны тени. Наши разведчики ползут или немецкая разведка возвращается? Ошибаться нельзя, на кону – жизнь.
Судя по времени, разведка немецкая. На часах уже четыре утра, для нашей разведки поздновато, иначе по свету возвращаться придется. Стрелять? А вдруг наши, и не разведка, а саперы? Те любят попозднее, чтобы немецкие часовые устать успели и по нейтралке почем зря не палили.
Я взял тени на мушку и уже готов был нажать на спусковой крючок, но все-таки решил перестраховаться:
– Эй, кто там?
Если немцы – стрелять начнут, если успеют. Только я не дам им шанса.
Теней всего трое.
Фигуры замерли, и послышался невнятный шепот:
– А ты кто?
– Разведка.
– У нас разведку не посылали.
– Так и будем торговаться, пока немцы из миномета не накроют?
Я пополз вперед. Наши, саперы, в руках – проволочные щупы для поиска мин.
– Ты от немецких позиций?
– Нет, с Луны упал.
– Пока полз, мин не обнаружил?
– Ни одной, по прямой проход чистый.
– Ты один, или за тобой еще группа?
– Один.
– Тогда двигай к нашим траншеям. Трофим, проводи человека.
Впереди меня пополз один из саперов. Я – за ним. Свалились в траншею. А тут немцы осветительную ракету – «люстру» – над нами на парашютике подвесили. Светила она ярко и долго – до полутора-двух минут. В ее свете увидел меня сапер и аж в сторону шарахнулся. Я-то в полной немецкой форме!
– Фу, черт, напугал! Чего вырядился?
– Ты говори да думай. Я что – в немецкий тыл в нашем обмундировании пойду?
– Прости, не подумал. Тебе к командиру роты?
– Нет, к особисту веди.
– Только автоматик свой мне отдай.
– Это можно.
Я передал саперу автомат, и мы пошли по узкой, извилистой траншее в тыл. Впрочем, она скоро кончилась, и мы, пригибаясь, перебежали до неглубокого оврага. А по нему – уже до леска.
Сапер подвел меня к землянке, постучал в дверь из горбыля. Несколько секунд спустя из-за двери донесся хрипловатый со сна и недовольный голос:
– Кого ночью несет, чего случилось?
– Вот, товарищ лейтенант, я человека с нейтралки привел, говорит – из разведки.
Через минуту дверь открылась. Натягивая гимнастерку, вышел взлохмаченный офицер.
– Этот, что ли?
– Так точно! Сам к вам напросился. Вот и автомат его.
– Свободен, боец.
Сапер козырнул и ушел. Лейтенант отступил назад, приглашая меня внутрь:
– Заходи, коли напросился.
В землянке было темно, и я остановился у входа. Офицер чиркнул зажигалкой, зажег светильник из снарядной гильзы.
– Форма на тебе немецкая. Откуда ты такой взялся?
– Зафронтовая контрразведка, четвертый отдел СМЕРШа, ведомство Утехина. Прошу доложить о моем прибытии по инстанции.
– Да ты, никак, сдурел! Четыре часа ночи! Мне начальство голову намылит!
– А если не доложишь – в штрафбат пойдешь.
Лейтенант с досадой оглядел меня. Можно было подумать,
что я специально фронт ночью перешел, чтобы выспаться ему не дать. Однако упоминание о штрафбате подействовало. Он начал звонить по телефону, а я присел на нары и закрыл глаза.
– Эй, в дивизии спрашивают, кому докладывать.
– В Москву, СМЕРШ, четвертый отдел, майору Бодрову. Я – майор Колесников. Больше ничего не скажу.
Лейтенант начал говорить в трубку:
– Да, говорит – Бодрову, а самого фамилия – Колесников. Да, жду.
Он положил трубку.
– Будем ждать.
Мы молча сидели в ожидании, когда минут через двадцать раздался звонок.
– Да, слушаю. Понял, товарищ капитан, да, конечно. Конец связи.
Лейтенант повернулся ко мне:
– Приказано вас накормить. Из дивизии машину за вами высылают. Чай будете?
– Спасибо, не хочу – поел незадолго до перехода.
– И как там, у немцев?
– Готовятся обороняться. Слышь, лейтенант, я в полосе своего фронта вышел?
– Первого Украинского.
Да, промахнулся я немного – вышел южнее, чем ожидал. А в принципе – уже без разницы. Москва обо всем знает, я среди своих, мой вояж окончен. Внутри как-то все обмякло, и я слегка расслабился.
Лейтенант явно не знал, что со мною делать дальше. Есть я отказался, машина придет не скоро.
– Может, отдохнуть хотите?
– Не откажусь.
Я стянул сапоги и улегся на нары. Под головой лежал ватник. В землянке было тепло, и я быстро уснул.
Проснулся от покашливания.
– Товарищ майор, проснитесь – машина пришла.
Я встал, протер глаза, натянул сапоги.
Лейтенант распахнул дверь – резануло глаза. Уже рассвело.
– Вот, накиньте телогрейку – холодно, да и формы немецкой не видно будет.
Это он верно мыслит. Чего немецкой формой бойцов дразнить?
Лейтенант проводил меня до машины – открытого американского «Виллиса», отдал мой автомат бойцу.
– Вот, доставишь человека в штаб дивизии, в СМЕРШ.
– Так точно, приказ получил.
Молодец лейтенант, службу знает – не назвал моей фамилии.
А дальше – штаб дивизии, где меня в СМЕРШе переодели в форму рядового Красной Армии, поезд с сопровождающими, и Москва.
Бодров встретил меня прохладновато. Да, собственно, на горячий прием я и не рассчитывал – меня в отделе никто не
знает, задание первое, к тому же еще и провальное, хотя и не по моей вине.
Майор усадил меня в кресло напротив себя.
– Рассказывай все подробно, начиная с момента выброски.
И я начал: о том, что выбросили не туда – ветер ли был тому виной, или штурман промахнулся, о том, как шел пешком, как встретился с агентом.
– Опиши агента подробно.
Майор слушал меня и лишь иногда коротко что-то записывал.
– Теперь про встречу с власовцами.
– Я встречался только с одним – начальником штаба.
– Опиши его.
Я подробно, до мелочей описал внешность власовца.
Читать бесплатно другие книги:
