Самый сердитый гном Юрин Денис

Глава 3

Блуждающие во тьме

– Не нравится мне все это, – необычно начал речь Карл перед собравшимися в его палатке хауптмейстерами, – надо быть более бдительными и удвоить караулы во время стоянок. Завтра, перед тем как тронемся в путь, отрядите из своих групп по паре солдат для пополнения арьергарда. Доспехов не снимать, оружие держать наготове. Зингершульцо, сколько у тебя в группе толковых парней?

– Все, – тут же прозвучал однозначный ответ нахмурившегося гнома.

Командир был явно чем-то взволнован и спрашивал неспроста. Пархавиэль почуял в вопросе подвох, грозивший вот-вот превратиться в новые трудности для его подчиненных.

– А если точнее? – невозмутимо переспросил Карл, не отрывая глаз от карты маршрута.

– Половина, то есть дюжина, – уточнил Зингершульцо и тут же, во избежание дальнейших расспросов, аргументировал свой ответ: – Они ветераны, у каждого за спиной не менее шести походов, остальные – молодняк. Двое совсем не стреляные, только что переведены из северных зон.

– Ну, вот и отлично. Отбери пятнадцать солдат и встань с ними между девятой телегой и сарканом, – отдал приказ Карл, продолжая рассматривать витиеватые пунктирные линии, обозначающие предстоящий маршрут по извилистой горной местности, изобилующей крутыми подъемами и спусками, глубокими расщелинами и удобными позициями для засад.

– А как быть с извозом? У половины из них завтра как раз черед наступит телеги тащить.

– Не волнуйся, они получат освобождение от «лямки» до самого конца пути, – подытожил разговор Карл и обратился к остальным командирам: – С завтрашней смены в обычной упряжи по трое, а на сарканы поставьте пятерых вместо шести. Вопросы есть? – спросил напоследок Карл, обводя взглядом недовольно зашумевших и нервно заерзавших на ковре командиров групп.

Невнятное ворчание тут же стихло. Присутствующие пытались собраться с мыслями и аргументированно изложить свое недовольство странным и легкомысленным, по их общему мнению, распоряжением начальства.

– Вопросов нет, замечаний тоже, но мы не понимаем и не видим причин для ужесточения мер безопасности, – взял слово седобородый Бонер, заслуженный ветеран Гильдии, на счету которого было более двадцати походов и бесчисленное количество битв. – Возможно, их видишь ты, но не считаешь нужным сообщить нам. Не знаю, какого мнения придерживаются остальные, но меня пугает неизвестность и явная алогичность твоих поступков. Пока все складывается как нельзя лучше: конвой уже целую смену в пути, идем быстро и с опережением графика, нападений не было. К чему усиление караулов, что тебе не нравится, чего ты боишься? – произнес скороговоркой Бонер и замолчал.

Старейшина отряда лаконично высказал общее недоумение, другим добавить было нечего. Гномы сидели молча и в ожидании ответа взирали на Железного Карла. Он должен был дать разъяснения, поделиться неизвестной для них информацией, на которой основывались его противоречащие благополучно складывающейся ситуации опасения.

– Реальных фактов у меня нет, – признался Карл после минутного молчания, – есть только данные разведки, допускающие предположение о грозящей опасности, и тревожное предчувствие, которое называется людьми интуицией. Впервые за мою долгую практику вождения караванов отряд не подвергся нападению в первую же смену пути. Как помните, раньше хищники атаковали нас чуть ли не у самых Ворот, а сегодня все было тихо, пожалуй, слишком тихо. Даже кротеры и саблезубые пауки не вылезали из своих нор…

– Предчувствия предчувствиями, но неплохо было бы иметь какие-то реальные причины. Ты же лучше меня знаешь, чем больше солдат в вооруженном сопровождении, тем меньше возчих. Мы снизим скорость передвижения и задержимся на маршруте лишнюю смену, – возразил старейшина отряда. – Боюсь, как бы твои беспокойства и опасения, наоборот, не довели бы нас до беды.

– Может быть и так, но мне кажется необходимым укрепить центр колонны и выставить дозоры не только спереди и сзади, но и на флангах, тем более что завтра после тропы над Кернской пропастью будет несколько широких участков местности. Как раз там полно боковых ответвлений и мелких пещер, обзор же, как вам известно, будет затруднен из-за обилия сталактитов и неровного ландшафта. Хищники смогут незаметно прокрасться и внезапно напасть на плохо защищенные телеги в середине колонны. Пока возчие схватятся за топоры, пока подойдет подкрепление, мы можем понести большие потери.

После своего выступления Карл сделал многозначительную паузу и обвел взглядом членов военного совета. Если в начале разговора никто из присутствующих не понимал необходимости ужесточения мер безопасности и выражал свое негодование в зависимости от темперамента и личного отношения к нему как к командиру, то теперь ситуация в корне изменилась.

Недовольный ропот прекратился, и по крайней мере пятеро из двенадцати хауптмейстеров были на его стороне: ветеран Бонер, понявший причину тревог командира и оценивший потенциальную опасность внезапного фронтального удара хищников на открытой местности, педантичный Зингершульцо, ненавидящий риск и принцип «Пойдем на авось!», а также трое командиров, чьи группы находились в центре колонны и должны были в случае нападения первыми принять на себя удар. Однако победа была еще не окончательной. Большинство горело вполне понятным желанием как можно быстрее завершить поход и вновь оказаться за спасительными Воротами. В то же время Карлу была крайне необходима поддержка его решения советом отряда. В случае, если командиры усомнятся в правильности его поступков и общей оценке ситуации, то по возвращении в Махакан его может ожидать отстранение от должности. Тем более что у многочисленных завистников и недоброжелателей накопились вполне солидные тома компрометирующих материалов, обвиняющие его во всех смертных грехах, начиная от панибратского отношения с солдатами и заканчивая подрывом общественных устоев.

– Позвольте напомнить, что одобрение моих действий советом отряда носит не обязательный характер. Решение принято, и я от него не отступлюсь, – продолжил Карл, решив поставить подчиненных перед свершившимся фактом и только затем привести последний, решающий аргумент. – Однако прежде чем разойтись, мне хотелось бы ознакомить вас с данными разведывательной группы. Естественно, услышанное сейчас до личного состава не доводить. Не надо поднимать паники!

Легкий кивок охраннику у входа, и на пороге шатра появился командир разведывательной группы, унтер Биф. Он и его два помощника были единственными из «штабных», к кому никак не приклеивался унизительный ярлык «мальчик на побегушках». Биф Шварцекрайнер был самым низкорослым и щуплым среди гномов. Длинный, заостренный нос и густые, сросшиеся брови не оставляли никаких сомнений в том, что один из родителей солдата был карлом. Однако только трое в отряде знали, что в действительности в жилах командира разведки текла всего одна восьмая часть гномьей крови. Среди посвященных в таинство происхождения унтера был командир, которому были чужды весьма распространенные среди махаканских гномов расовые предрассудки, и оба разведчика, чья внешность тоже не совсем соответствовала типичному образу сынов Великого Горна.

– Расскажи, Биф, еще раз, что вы сегодня видели, – приказал командир и с подчеркнутым безразличием вернулся к изучению карты маршрута.

– Как известно… – начал было Биф, но его голос, застуженный от долгого ползанья по холодным камням, тут же сорвался на хрип. – Сегодня мы провели разведку по пути следования каравана, – откашлявшись, снова заговорил разведчик. – Как известно, местность вблизи от Ворот кишит саблезубыми, шестилапыми пауками, кротерами и схиксами. Они всегда нападали на отряд в первую же смену пути, но сегодня в пещерах все было спокойно. Мы не встретили ни одного живого представителя этих видов.

– А мертвого?! – пошутил кто-то из присутствующих.

– Видели несколько целых скелетов и много отдельных фрагментов костей, – на полном серьезе ответил Биф, никак не отреагировав на неуместную шутку. – Кроме того, мой помощник Дукер нашел разоренное гнездо пауков. Обнаружено множество скелетов мелких животных и обглоданных костей. Возможно, на пройденной нами местности нет не только хищников, но и ни одного живого существа. Долина Феб мертва, в боковых проходах и ближайших к маршруту пещерах признаков жизни не обнаружено.

– Бред! – раздался испуганный выкрик одного из хауптмейстеров. – Такого не может быть… Яйца пауков никто не ест!

– Тем не менее это факт, – спокойно продолжил Биф, как истинный профессионал, не придавая значения выкрикам несдержанных дилетантов. – Использование в пишу различных видов органической материи, включая даже высокотоксичную жидкость из яиц пауков, а также характер надкусов костей делают небезосновательным предположение, что мы можем встретить особей ранее неизвестного вида хищников.

– Что можешь сказать об этих тварях, Биф? – задал вопрос Бонер.

– Мало, очень мало, – сморщил длинный нос карл, пытаясь систематизировать наблюдения разведывательной группы. – Они невосприимчивы к яду других хищников, обладают молниеносной реакцией и хорошо маскируются перед нападением. По тому, как останки пауков были расположены возле гнезда, можно с уверенностью сказать, что большую часть из них застали врасплох и перебили поодиночке. Охотятся твари мелкими группами, не более двух-трех. Общая численность и направление движения стада неизвестны. Впереди несколько крупных разветвлений и Кернская впадина. Может быть, они ушли туда, а может, и нет…

– Выглядят-то хоть как? – Голос хауптмейстера дрожал, и в нем слышались нотки испуга.

– Не знаю, – отрицательно замотал головою Биф, – зато точно могу сказать, что они наносят сильные и резкие режущие удары. Срезы костей были такими гладкими, как будто фрезой прошли.

На этой оптимистичной ноте совещание было окончено. Утомленный разведчик отправился лечить простуженное горло, а совет отряда единогласно согласился с решением об усилении мер безопасности.

Повозки гулко грохотали по извилистой горной дороге. Справа был обрыв в бездонную пропасть, а слева крутой склон, на вершине которого, быть может, притаились бандиты. Конвой медленно продвигался вперед, как длинная огненная гусеница, светящаяся в кромешной тьме. Сколько бы гномы ни зажигали фонарей, а видно дальше тридцати шагов все равно не было. Если бы дорогу освещали факелами, то видимость, конечно же, улучшилась бы, но караванщики никогда не пользовались открытым огнем по двум весьма веским причинам. Во-первых, яркий свет факелов не только бы осветил дорогу, но и улучшил бы обзор для притаившихся в засаде. Караван светился бы, как именинный торт, и гномы стали бы отличными мишенями для стрелков. Во-вторых, кунгут хорошо горел. Зажечь факел, когда ты с ног до головы обмазан горючей смолой, было равносильно самому извращенному и мучительному способу самоубийства, например, вскрытию вен тупой вилкой.

Солдаты из группы Зингершульцо весело перешептывались между собой. Причина приподнятого настроения была ясна: в этом походе им больше не придется «тянуть лямку» и, обливаясь потом, тащить за собой многопудовую неповоротливую телегу. Пархавиэль не разделял оптимизма боевых товарищей, уж больно большая ответственность свалилась на его плечи. Пока повозки тянутся по горной тропе, группа была в относительной безопасности и отдыхала, но как только конвой выйдет в долину, ситуация тут же изменится.

Бандитов он не боялся, к их внезапным налетам он привык, а вот воспоминания о вчерашнем совещании вселяли в его сердце страх и желание убраться отсюда как можно дальше.

Если опасения Карла оправдаются и хищники нападут в долине, то его солдаты первыми вступят в бой и наверняка не успеют добраться до спасительных сарканов. Груз будет спасен ценой их жизней, точнее, их мучительных смертей.

Тяжелые мысли мучили гнома, съедали его изнутри, и самое обидное, что не с кем было даже поделиться своими предчувствиями. Карл находился далеко впереди, в голове конвоя, его приятель Дукер из разведывательной группы, по счастливому совпадению шедший вместе с ними, вновь внезапно исчез, наверняка полез в одиночку на вершину скалы. С подчиненными обсуждать эту тему было нельзя, у него был приказ командира не говорить солдатам о возможности скорой встречи с новым, более опасным видом хищников.

Стоит только подумать о «нечистом», как он тут же появится сам. Хауптмейстер почувствовал легкий хлопок по плечу. Обернувшись, он увидел озабоченное и изрядно вспотевшее лицо Дукера. Разведчик был немногословен, взял Пархавиэля под руку и потащил в сторону, к подножию скалы.

– Поговорить надо, – заговорщически прошептал Дукер на ухо Пархавиэлю, как только они отошли на пару шагов от движущейся по тропе колонны. – Я тебе расскажу, что обнаружил, а уж как поступить, ты сам решай.

– Да в чем дело-то? – недовольно прошептал Зингершульцо, не любивший тех, кто говорит загадками и нагло предполагает, что окружающие должны их понимать. – И где ты, старый мошенник, пропадал так долго?

– Работал, не на телеге же дрых, – огрызнулся в ответ гном, явно обидевшийся на незаслуженный упрек.

– Ну ладно, не злись, говори, что нашел!

– Прямо над нами метрах в десяти находится стрелковая точка. Вон там, – гном указал булавою на скалистый уступ невдалеке, – еще одна. Всего на этом участке около десяти хорошо оборудованных позиций, половину из них мы уже миновали.

– Как «миновали», я тебе покажу «миновали», ты что, чокнулся?! Почему раньше не доложил?! – громко заорал, схватив разведчика за грудки, не на шутку разозлившийся хауптмейстер. – Да они же из нас сейчас решето сделают!

– Не сделают, – остудил пыл приятеля Дукер, – они все мертвы…

Пархавиэль затих, он еще тяжело дышал, но приступ гнева прошел. Хватка огромных ручищ ослабла, и разведчик почувствовал, что наступило время продолжить рассказ.

Первая точка была обнаружена часа три назад, когда колонна еще только приближалась к Кернской впадине. Засевшие на скале стрелки не подавали признаков жизни, хотя их луки, свалившиеся вниз, выдавали присутствие врага. Вскарабкавшись наверх, разведчики увидели разбросанное повсюду оружие и походное снаряжение, лужи засохшей крови и самое главное – отсутствие тел. Вычислить местонахождение остальных точек и определить, что там тоже не осталось ни одной живой души, не составляло труда.

Однако Бифу и его помощнику Мартину, высланным впереди конвоя для разведки пути, было некогда лазить по скалам в поисках дополнительных сведений. Биф пошел дальше, а Мартин поспешил доложить о случившемся командиру отряда. Карл внимательно выслушал донесение, сердито проворчал что-то себе под нос и приказал идущему с колонной Дукеру заняться сбором дополнительной информации.

В течение двух долгих часов разведчик лазил по скалам и на каждой стрелковой площадке наталкивался на одну и ту же картину побоища. Следы упорной борьбы были повсюду, а вот тела бесследно исчезли.

– Ну и в чем проблема? – облегченно вздохнул Пархавиэль, дослушав до конца исповедь разведчика. – Иди и докладывай Карлу, так, мол, и так, ничего нового нет. Или боишься, что тебя отругают, что ценных трофеев не нашел?

– Да в том-то и дело, что нашел, но только не знаю, важно это или нет, стоит ли командира по таким пустякам от дел отрывать? – смущенно произнес Дукер и достал из походной сумы большой, размером с ладонь взрослого гнома, окровавленный коготь.

– Ничего себе пустячок, – присвистнул от удивления Пархавиэль, – да таким коготочком кого угодно напополам разрезать можно!

– И что угодно, – добавил Дукер, забирая коготь обратно, и неожиданно, с разворота метнул его в ближайший камень.

Дождь острых мелких осколков забарабанил по броне. В какой раз Пархавиэль мысленно поблагодарил своего старого учителя из Гильдии, приучившего его никогда и ни при каких обстоятельствах не снимать шлема в пещерах.

– Совсем сдурел?! – накинулся Пархавиэль на разведчика. – Во-первых, предупреждать надо, а во-вторых, зачем коготь разбил, что теперь Карлу покажешь?!

– Вот это, – спокойно ответил Дукер, нагнувшись и подобрав невредимый коготь. – Ты не понял, Парх, разлетелся камень…

Успешно миновав узкую тропу над Кернской впадиной, отряд вышел на ровный участок местности, неизвестно кем и когда названный именем богини Аноры, покровительницы домашнего очага и уюта. История наименования канула в Лету. Возможно, у первых гномьих переселенцев было отменное чувство юмора, и имя было дано методом «от противного». По крайней мере сейчас название долины, выведенное на карте красивыми ровными буквами, воспринималось не иначе как злая шутка картографа.

Во-первых, это огромное пространство, усеянное множеством выступов скальных пород, бесчисленными сталактитами и сталагмитами, выглядело не таким уж и ровным. Ландшафт был испещрен глубокими расщелинами, ухабами и заполненными ледяной водой ямами.

Во-вторых, долину никак нельзя было назвать уютной, даже если позабыть об опасностях, подстерегающих здесь на каждом шагу, и судить только по открывающемуся путникам виду на бескрайний пещерный простор. Свет походных фонарей многократно отражался от поверхности разноцветных наростов и слепил не привыкших к яркой иллюминации гномов. У большей части отряда тут же заслезились глаза и жутко заболела голова. Если бы не матовые стекла, предусмотрительно вставленные в прорези шлемов, то наверняка кто-нибудь из караванщиков ослеп бы. Еще одним неприятным моментом перехода через долину стало то, что с высоких сводов пещеры постоянно капала вода, и уже через полчаса движения по колонне пронеслось дружное пошмыгивание мокрыми носами.

Группа Пархавиэля разделилась на две части. Девять гномов под его руководством шли по пересеченной местности на удалении ста шагов от движущейся колонны. Они прикрывали телеги справа, внимательно осматривая округу в поисках притаившихся в засаде хищников. Другая часть группы, возглавляемая его старым другом Зигером, занималась тем же самым неблагодарным занятием, но только по левую сторону от телег.

Тонкие лучи света прикрепленных на концах копий фонарей шарили по оврагам и ямам, по всем укромным уголкам, остававшимся до сих пор в тени. Гномы шли друг за другом, держа интервал в двадцать шагов. Они прикрывали середину колонны, в то время как такие же патрули были выставлены и авангардом, и арьергардом.

Шансов в одиночку справиться с хищниками у дозорных не было, их задача заключалась в другом: своевременно обнаружить животных и отвлечь их на себя, пока основная часть отряда не успеет подготовиться к отражению атаки. «Лишить врага возможности застать тебя врасплох», – так звучал основной принцип военной доктрины караванщиков, постоянно критикуемый на совете и осуждаемый столичными щеголями в генеральских мундирах.

Конечно же, дозорным было не по себе. Они прекрасно понимали, что были смертниками, на которых придется первый удар. Но кто-то должен был выполнять опасную работу, сегодня был просто их черед.

Дурные предчувствия, мучившие Пархавиэля с самого начала пути, материализовались неожиданно и в самый неподходящий момент. Хауптмейстер устал и решил немного вздремнуть в саркане, оставив группу на попечение хоть порой бесшабашного, но хорошо знающего караванное дело Нарса. Он был уже на полпути к мягкой постели из упакованных в тюки палаток, как со стороны первых телег послышался призывный рев походного рожка. Воздух тут же наполнился криками, слившимися в многоголосый, тревожный гомон. «Тревога!» – промелькнуло в голове каждого гнома одно-единственное емкое слово.

Побросав повозки, караванщики схватились за оружие, и черный поток облаченных в доспехи фигур устремился к голове колонны, туда, где появился враг.

Со стороны могло показаться, что наступил полный хаос и гномы объяты паникой. Но на самом деле действия солдат были слаженными и быстрыми, просто не было никого, кто осуществлял бы «общее руководство», приводящее в таких ситуациях лишь к потере времени, сумятице и неразберихе. Каждый солдат точно знал, что ему делать и где его место в строю.

Пархавиэль и его группа тут же влились в поток бегущих солдат. Две команды арбалетчиков, по двадцать пять гномов в каждой, засели в сарканы. Они не будут участвовать в сражении, они должны были охранять середину и центр колонны на случай, если появление врага впереди лишь отвлекающий маневр хитрых и неимоверно сообразительнкх тварей.

Наконец-то добравшись до первой телеги, где собрался уже почти весь отряд, Пархавиэль внимательно оглядел строй. К счастью, его группа была в полном составе на месте и уже ощетинилась остриями длинных копий. В такие моменты он был горд за своих солдат, беспечных олухов и простофиль в повседневной жизни, но только не в строю. Еще несколько секунд приготовлений, и отряд замер, образовав единую, состоящую из трех рядов линию обороны.

Врага еще не было видно, но зато издалека доносился холодящий сердце рев хищников и топот быстро приближающегося стада. В который раз солдаты мысленно воздавали хвалы щуплому, невзрачному полукарлу Бифу И остальным бойцам разведывательного подразделения, сумевшим вовремя обнаружить опасность и заблаговременно предупредить отряд.

Ждать пришлось недолго, всего через пару секунд из расстилающейся впереди зловещей темноты появилось огромное стадо с бешеной скоростью несущихся прямо на отряд схиксов. Двухметровые чудовища быстро перебирали хорошо развитыми задними конечностями, крепко прижав к туловищу короткие отростки когтистых передних лап. Продолговатые, заостренные морды с множеством костных наростов были опущены вниз и сильно вытянуты вперед. Хищники смотрели на солдат ярко-красными бусинками кровожадных глаз.

По строю прокатился тяжелый вздох, и гномы крепче сжали рукояти оружия, нацелив острия копий в центр массивных туловищ чудовищ. Грянул первый арбалетный залп. Почти все болты достигли цели, но только несколько хищников упало замертво. Стадо продолжало быстро приближаться, уже можно было различить учащенное дыхание зверей и почувствовать зловонный запах из раскрытых пастей.

Арбалетчики успели выстрелить еще раз, но толку от этого было мало. Смертельно раненные твари громко выли, раскачивались из стороны в сторону, но продолжали сумасшедший и уже бесполезный для них бег.

В тот самый момент, когда гномы приготовились принять на зазубренные острия копий страшный по силе удар разогнавшихся тел, произошло чудо… Кто-то, наверное, вожак стаи, издал пронзительный, похожий на свист вой, и хищники, вместо того чтобы напасть, высоко подпрыгнули.

Внезапно наступила темнота. Пархавиэль инстинктивно поднял голову и увидел огромные когтистые лапы, быстро промелькнувшие перед глазами, затем еще и еще… Схиксы перепрыгнули через отряд, как через обычный камень на дороге, и помчались дальше, огибая и перепрыгивая через телеги, попадающиеся им на пути.

Гномы замерли в оцепенении, пытаясь сообразить, что же произошло, почему хищники не напали и куда они, собственно, так спешили?

Ответ пришел сам, вынырнул из темноты в виде дюжины огромных, бесшумно передвигающихся силуэтов. «К бою!» – разорвал тишину громкий крик командира всего за долю секунды до начала сражения.

Существа были не очень крупными, пожалуй, даже ниже схиксов, но их грозный вид, по-кошачьи плавная манера передвижения и решимость, с которой они сначала атаковали большое стадо тоже не безобидных животных, а теперь уверенно надвигались на отряд, подсказывали гномам, что бой предстоит серьезный.

Хищники с ходу кинулись в атаку, но тут же отскочили обратно, наткнувшись на три ряда острых копий. Гномы выдержали удар, хотя чудовищная сила толчка многих сбила с ног и разметала строй.

Нападавшие отскочили назад и замерли, медленно крутя уродливыми головами из стороны в сторону. Несмотря на то что некоторые из тварей были ранены, ни одна из них не издала ни звука. Складывалось впечатление, что они изучали внезапно появившегося у них на пути противника. Тем же самым занимались и гномы. Выровняв строй и вновь высоко подняв копья, караванщики пытались понять, с кем же они имеют дело и где находятся наиболее уязвимые точки на теле врага.

Внешне представители незнакомого вида напоминали собак-переростков, с той лишь разницей, что они были полностью лишены шерсти, а на огромной угловатой голове не было видно глаз. Гладкая прозрачная кожа плотно обтягивала внушительные бугры мышц, сухожилия и выступающие местами наружу кости. Зрелище было гадким и отвратительным. Собаки выглядели как результат неудачного врачебного эксперимента: сумасшедший ученый вначале откормил обычных дворняг до размеров слона, а затем ободрал с них кожу и выпустил «погулять».

Противостояние сторон было прервано отошедшими от шока арбалетчиками. Они дали залп, и болты с пронзительным свистом устремились в цели: пронзали кожу тварей и застревали в буграх толстых мышц или с глухим треском ломались о крепкую лобовую кость хищников. Псы вновь не издали ни звука, лишь замотали головами и судорожно подергивали мышцами, пытаясь избавиться от застрявших в плоти инородных предметов. Затем стая перегруппировалась и кинулась в бой. Шестеро напали на отряд в лоб, раскидывая в стороны сильными боковыми ударами передних лап наставленные на них копья, а остальные низко прижались к земле и почти одновременно взмыли в воздух. Приземлившись позади отряда, они мгновенно развернулись, как будто вывернулись наизнанку, и тут же напали на отряд сзади.

Маневр хищников застал гномов врасплох. Они не предполагали, что твари настолько разумны и за считанные секунды смогут найти самый эффективный вариант совместных действий.

Хуже пришлось тем, кто находился в заднем ряду. Несколько десятков гномов даже не успели повернуться, как были уже разорваны мощными ударами острых когтей. Всего лишь за один краткий миг отряд перестал существовать как единое целое и разбился на мелкие кучки пытающихся спастись бойцов. Разгром был полным, солдаты гибли десятками, начиналась паника.

Пархавиэль пытался вонзить копье в туловище повернувшейся к нему боком твари, когда получил сильный удар сзади. Коготь хищника застрял в доспехах, увяз в толстом и вязком слое кунгута. «Вот что значит тщательная и правильная промазка!» – успел подумать гном перед тем, как взмыл в воздух. Животное подняло лапу и быстро затрясло ею, пытаясь высвободить застрявший в броне гнома коготь.

Пархавиэлю было дурно, его болтало из стороны в сторону, то поднимало вверх, то резко опускало вниз. Голова кружилась, и он чувствовал, как ком тошноты поднимался к горлу. Несмотря на безнадежность положения, Зингершульцо повезло: во-первых, пасть и другая лапа пса были заняты отражением атаки доброго десятка караванщиков, а во-вторых, доспехи наконец-то порвались, и гном свалился на землю в самой нижней точке вертикального движения лапы, то есть с весьма низкой высоты.

Больно ударившись грудью о камни, Пархавиэль инстинктивно откатился в сторону и быстро вскочил на ноги. Расстегнув ремни разорванных доспехов, гном выхватил из-за спины двуручный топор и, обезумев от ярости, кинулся на ближайшее чудовище.

Приступ гнева моментально прошел, как только солдат вновь вступил в бой. Сработали сформированные упорными тренировками рефлексы, они заставили гнома подавить эмоции и действовать хладнокровно.

Спасительная идея пришла в его голову внезапно, видимо, хорошая встряска ускорила мыслительные процессы и направила их в нужное русло. Осторожно подкравшись к хищнику сзади, гном перевернул топор лезвием вверх и сильным косым ударом снизу разрубил более тонкие, чем на остальном теле, мышцы живота. Пес замер и высоко поднял вверх окровавленную морду. Из широко раскрытой пасти донесся тяжелый вздох, а лапы задергались в конвульсиях. Не дожидаясь, подохнет тварь или нет, Пархавиэль навалился всем телом на длинную рукоять и начал проворачивать топор, расширяя и углубляя рану, добираясь острой сталью до жизненно важных органов. Всего через пару секунд мышцы животного ослабли, и его туша под восторженные крики находившихся поблизости караванщиков бессильно завалилась на бок.

Потерявшие надежду выжить солдаты воспрянули духом и с удвоенной силой кинулись на врага. Теперь они знали, как следовало с ним бороться, и были готовы либо победить, либо дорого продать свои жизни. Потери были огромными, среди перевернутых телег валялись груды бесформенных, растерзанных тел. Камни пещеры, казалось, пропитались кровью, но гномы не сдавались. Караванщики стояли до конца. Из двухсот пятидесяти солдат отряда никто не бросил товарищей и не пытался спастись бегством.

Глава 4

Мечты сбываются

Пархавиэль проснулся от удушья и страшной боли, разрывающей его череп на тысячу мелких частей. Поселившиеся у него в голове джинны били по вискам и затылку кузнечными молотами, а их дикое пение создавало монотонный, сводящий с ума звон в ушах. Смрадные запахи и спертый воздух тесного помещения не только усиливали головную боль, но также вызывали приступы тошноты и способствовали естественному желанию прервать муки, покончив с собой.

Гном открыл глаза. Слабые лучи света, пробивающиеся сквозь узкие прорези бойниц внутрь саркана, осветили невзрачную картину одной из самых отвратительных сторон солдатской жизни. Чудо военной техники, неприступная крепость на колесах превратилась то ли в походный лазарет, то ли в душный склеп. Вокруг Пархавиэля были раненые, много раненых, двадцать, а может быть, тридцать сложенных вплотную друг к другу, наспех перевязанных грязными тряпками тел. Большинство были в тяжелом состоянии и не подавали признаков жизни. Те же несчастные, кто не мог погрузиться в спасительное забытье, тихо стонали.

Теперь Пархавиэль понял, что было источником царившего здесь смрада, едва не заставившего его опорожнить желудок. Зловоние исходило не от какого-то отдельного предмета, оно было комбинацией многих омерзительных запахов – спутников бедствий и войн: крови, загнивающих ран, спирта, лекарств и начинающегося трупного разложения.

«Коль в бою не погиб, неужели от удушья сдохну?» – с отвращением подумал гном и попытался подняться на ноги. Острая боль тут же пронзила грудную клетку и спину, заставив гнома повалиться обратно и впредь соизмерять свои желания с физическими возможностями организма.

Пархавиэль не помнил, что с ним произошло. Атака «псов», эпизоды побоища, гибель товарищей и совсем незнакомых гномов смешались в калейдоскопе быстро чередующихся и не связанных друг с другом хронологической последовательностью действий. Память восстанавливала события постепенно, шаг за шагом, пока не добралась до того момента, как он потерял сознание во время боя. «Был сильный толчок справа, меня подкинуло в воздух и ударило о скалу…» – с трудом вспомнил гном.

Ко второй попытке встать на ноги Пархавиэль отнесся намного ответственнее. Вначале он медленно приподнял голову и осмотрел, в порядке ли руки и ноги. Не увидев на этих частях своего многострадального тела окровавленных бинтов, он вздохнул с облегчением и попытался сесть. Грудная клетка разрывалась на части, а позвоночник предательски похрустывал, но хауптмейстер упорно продолжал медленно, но верно перемещаться в вертикальное положение. Наконец-то организму надоело посылать своему глупому хозяину болевые сигналы о повреждениях, и грудь перестала ныть. Посидев немного, гном перешел к третьей, заключительной фазе выкарабкивания на свежий воздух: сел на четвереньки и осторожно, пытаясь ненароком не задеть раненых, пополз к выходу.

Дверь оказалась запертой. Тяжело дыша и мобилизуя остатки сил, чтобы не потерять сознание, Зингершульцо принялся стучать кулаком по обшитой железом двери, выкрикивая непристойности, смысл которых сводился к весьма банальному и правомерному требованию: «Дверь откройте, дурни, дышать нечем!»

Кто ищет, тот всегда найдет, кто требует, тот свое получит! Пархавиэлю удалось «достучаться» до разума ближних своих. Снаружи послышались быстрые шаги и скрип тяжелого засова. Дверь резко распахнулась, обдав Пархавиэля сногсшибательным в буквальном смысле этого слова потоком свежего воздуха. Голова солдата закружилась, мышцы ослабли, и он бессильно рухнул в заботливо подхватившие его руки товарищей.

– Что-то с тобой в последнее время слишком часто обмороки да припадки случаться стали. Стареешь, что ли, на покой пора?! – лукаво усмехнулся Зигер, приветствуя в весьма распространенной среди караванщиков манере дружеской издевки слегка приоткрывшего глаза Пархавиэля.

– Нет, просто становлюсь бесхребетным пацифистом, боящимся вида крови, – прохрипел в ответ гном, в горле которого до сих пор стоял сухой ком тошноты и изжоги.

Еще ощущая остаточные явления ранений и легкое недомогание, гном, кряхтя, сел и осмотрелся по сторонам. Он вместе с Зигером и Гифером находился возле угасающего костра. Друзья перенесли его сюда от саркана и аккуратно положили на мешки с провизией, укрыв теплым одеялом. Неподалеку горело еще три костра, и шесть огней мерцало по другую сторону дороги. Шагах в пятидесяти отсюда, у обочины, виднелись смутные очертания поставленных подальше от костров телег. Не слышно было ни оживленных голосов, ни взрывов дружного хохота, непременных атрибутов походного становья отряда. В этот раз гномы даже не стали ставить палаток, солдаты сидели возле огня либо на мешках, либо прямо на холодных камнях, подстелив под себя лишь тонкие походные плащи.

Покончив с беглым осмотром лагеря, Пархавиэль недовольно нахмурил брови и приступил к допросу свидетеля, то есть Зигера, знавшего, что произошло с отрядом за время его «отдыха».

– Где группа? – задал Зингершульцо первый вопрос, вместо ответа на который получил открытую флягу с вином.

– Горло промочи сначала, а уж потом с вопросами лезь, – тихо проворчал Зигер, отвернувшись в сторону, – группа перед тобой… все, кто выжил…

Очередной удар судьбы чуть вновь не лишил Пархавиэля чувств. Его боевые товарищи, друзья, с которыми он жил одной дружной семьей в течение многих сотен смен, умерли в одночасье, оставив на этом свете двух больше никому не нужных сирот: его и ворчуна Зигера.

– Гифер, тебе очень повезло! – внезапно обратился Пархавиэль к удивленному и не знающему, как правильно реагировать на подобные заявления командира, новичку. – В твой первый по-настоящему боевой поход случилось такое… а ты уцелел. Это счастье, давай выпьем за твое везение! – прошептал хауптмейстер, смотря остекленевшими глазами куда-то вдаль и изо всех сил борясь с приступом горючих слез.

Гномы почти одновременно опрокинули в рот содержимое походных фляг и какое-то время сидели молча. Никто не решался первым начать разговор.

– Скрипун, старина, не томи душу, расскажи, что произошло! – наконец-то прервал затянувшееся молчание Зингершульцо.

Гномам удалось выжить, они выиграли сражение, однако отряд понес самые большие потери за всю историю караванного дела. В живых осталось не более сотни, причем могли твердо стоять на ногах всего пятьдесят три бойца. В основном пережили бойню арбалетчики, просидевшие в сарканах большую часть времени и пришедшие на помощь лишь в самом конце битвы.

Наверное, впервые за многовековую историю гномьих войн и походов караванщики не стали собирать амуницию после сражения. К чему бродить по долине, перетаскивая оружие и уцелевшие части доспехов, если потом все равно не сможешь их увезти?

Смерть товарищей не только отравила сладкие мину ты победы, но и лишила отряд основной тягловой силы. На четырнадцать уцелевших телег и три саркана теперь приходилось всего сорок два способных выполнять тяжелую работу возчих солдата.

Мысль бросить часть груза и двигаться налегке была настолько противоестественной для гномьего представления о долге и чести, что даже не возникла в качестве одного из вариантов дальнейших действий. Отвезти товары обратно к Воротам также не представлялось удачным решением. Конвой уже прошел две трети пути, и дорога на, зад заняла бы в два раза больше времени.

Конечно, можно было бы разбить отряд на две части, отправить за подмогой дюжину гномов с сарканами, в которых находились раненые, а остальным остаться на месте, охранять телеги до подхода подкрепления, однако этот план тоже был не идеален. Во-первых, в конечной точке маршрута караванщиков не было, а люди побоялись бы спускаться в неизвестный и пугающий их мир пещер. Во-вторых, Гильдия смогла бы собрать резервный отряд и выслать его на помощь застрявшему в пути каравану в лучшем случае лишь через дюжину долгих смен. Никому из выживших не хотелось оставаться в долине так долго. Кто знает, не бродила ли поблизости еще одна стая пещерных «псов»? Кроме того, гномы просто боялись делить отряд. Если случится еще одно нападение, то каждый топор, каждое копье будет на счету. У остатков отряда был шанс выжить, только держась вместе.

Наспех похоронив убитых, перевязав раненых и уложив их в сарканы, караван продолжил путь. Темп передвижения был крайне низким, работающие за троих возчие быстро уставали, и приходилось устраивать привалы через каждые два часа. К середине второй смены движения караван бросил на дороге один из сарканов. Многие раненые умерли, а еще живых можно было разместить и в одном.

– Вот такие вот у нас радостные дела, – подвел черту под своим печальным рассказом Зигер. – По подсчетам командира, если будем двигаться так же медленно, то до пункта назначения еще пара смен пути.

– Не кисни, все не так уж и плохо, – неожиданно заявил Пархавиэль, пытаясь подбодрить заразившегося упадническими настроениями товарища. – Конечно, погибших жаль, но давай не будем преждевременно хоронить и остальных!

Сидевшие у костра с искренним удивлением уставились на хауптмейстера. Им показалось, что он не смог перенести печальных известий и начал сходить с ума. Однако Пархавиэль тут же рассеял их тяжкие предположения.

– Скрипун, будь оптимистом! Все плохо, положение отряда ужасно, но не настолько, чтобы вешать нос и молиться за упокой наших грешных душ. Нам повезло, мы пережили страшную бойню и все еще тащимся по маршруту. «Псы» так подчистили долину, что за две смены пути не было ни одного нападения. Мне кажется, все будет спокойно и впредь.

– Почему? – воодушевленно спросил Зигер, настроение которого явно начало улучшаться.

– А ты рассуди сам, старина, – усмехнулся Пархавиэль. – Уцелевшие хищники напуганы, забились по самым глубоким пещерам и еще долго будут бояться высунуть из них свои уродливые морды. Число бандитов на маршруте тоже основательно уменьшилось, может быть, их вообще нет. У нас хорошие шансы дойти без потерь. Жаль только, что из раненых мало кого живьем довезем. Вы бы их хоть из саркана на свежий воздух выносили, а то еще задохнутся…

– Командир не велел, – поморщившись, произнесу Зигер, – говорит, что тяжелораненых лучше не трогать. Перевязал, уложил, дескать, да отойди, коль в лекарском деле ничего не смыслишь. А у нас, как назло, все санитары погибли. Раны обработать и то толком некому, на каждой стоянке по паре раненых, да хороним…

– Ну ладно, вы отдыхайте тут, а я пойду с Карлом пообщаюсь, – решил Пархавизль вовремя прервать раз, говор, в котором снова начали появляться печальные нотки, как правило, приводящие к упадку боевого духа и деморализации бойцов, – надо мозгами пораскинуть, как дальше быть.

Морщась от боли в крепко стянутой бинтами груди, Зингершульцо встал, накинул на плечи легкий походный, плащ и собирался уйти, как его внезапно остановили жестокие слова Зигера:

– Парх, Железного Карла больше нет, отрядом командует Бонер.

К счастью, Пархавиэль успел повернуться спиной к теперь уже единственным членам своей группы. Ни Зигер, ни новичок Гифер не видели, как исказилось от боли и побледнело лицо хауптмейстера, а по его щекам потекли ручейки слез. Смерть друга ранит больше, чем самый острый клык.

Время не шло, оно тянулось нудно и медленно, а порой, казалось, совсем останавливалось, не желая окончания мучительного похода. Многие гномы спали, сняв доспехи и удобно устроившись на плащах. Кто-то готовил еду или чистил оружие, а Пархавиэль с Зигером нашли куда более достойное занятие, чтобы скоротать долгие минуты ожидания. Они сидели возле мешков с товарами, снятых с одной из телег, и резались в карты. Вначале игра доставляла им удовольствие, но через пару часов, когда толпа болельщиков рассосалась, а вино закончилось, и тому, и другому стало неинтересно шельмовать. Азартное действо по обману партнера превратилось в механическое перекладывание колоды из рук в руки, стало лишь нудным времяпрепровождением, пока Бонер и пара солдат не вернутся с поверхности и не дадут «добро» на начало погрузки товаров в старенький скрипучий лифт.

Наконец-то из шахты донесся скрежет, и стальные тросы подъемника пришли в движение. Через пару минут перед глазами гномов возникла медленно опускающаяся вниз цельнометаллическая платформа. Озабоченное лицо седобородого Бонера, не так давно взвалившего на свои стариковские плечи бремя командования, не предвещало ничего хорошего.

– Разбиваем лагерь, и всем отдыхать до дальнейших распоряжений! Юзерос, выстави караул, пятерых хватит! Панрий, возьми своих ребят, подгоните телеги ближе к проходу и загородите вход в пещеру сарканами! Раненых, кто еще жив, положите на мешки! – прозвучали строгие команды ветерана, как только он сошел с платформы лифта и решительной походкой направился к картежникам. – Парх, давай бросай карты, и в сторонку отойдем, поговорить надо!

В желании Бонера поговорить с Зингершульцо с глазу на глаз не было ничего необычного, по крайней мере оно не вызвало удивления среди остальных караванщиков. Новый командир и Пархавиэль были единственными выжившими хауптмейстерами и представляли весьма поредевшие ряды командного состава отряда.

– Пархавиэль, у нас беда, – тихо прошептал Бонер, как только они остановились за одной из телег, – чрезвычайная ситуация!

– У нас вся жизнь чрезвычайная, так что уж привыкнуть пора, – равнодушно отреагировал на известие Пархавиэль, внимательно изучая начинающуюся отрываться подошву левого сапога. – Ты не тяни, Бонер, говори, в чем дело, может быть, вдвоем покумекаем и решение найдем!

– Завидую твоему спокойствию, но на этот раз дела наши действительно плохи, – нервничая, произнес ветеран, которого к тому же очень беспокоило появившееся в последнее время чересчур спокойное отношение Зингершульцо к происходящим вокруг неординарным событиям. – Наверху никого нет: ни телег, ни встречающих. По близости от пещеры тоже никого!!

– Ну и чего тут странного? – буркнул Пархавиэль не отрываясь от высокоинтеллектуального занятия по разглядыванию порванных сапог. – Мы задержались на целых пять смен, глупо было бы ожидать, что люди разобьют лагерь у входа и будут терпеливо медитировать на шахту лифта. Как мне рассказывал один знакомый бандит, люди вообще народ импульсивный, ждать совсем не умеют…

– Ты что, с бандитами якшаешься… – выкрикнул Бонер, испуганно уставившись на товарища, – да как ты мог?!

– Успокойся, – все так же невозмутимо продолжил Пархавиэль, – в позапрошлом походе тебя с отрядом не было, так вот, мы вдвоем с Бифом бандюгу одного живьем взяли. Он Карлу много чего интересного тогда рассказал, но дело не в этом. У них в шайке несколько людей было, беглых каторжников из рудников, так что какое-то представление об этом народце у меня есть. Суматошные они чересчур, нетерпеливые. Пришли, увидели, что конвоя нет, подождали пару часов, ну, может быть, смену и обратно ушли.

– Куда ушли, – произнес Бонер, недоуменно разводя руками в стороны, – а как же поставка?!

– Ну а я откуда знаю?! – наконец-то дал волю эмоциям Пархавиэль. – Наверное, по домам разошлись, а потом заявились в наше наземное представительство и сказали, что так, мол, и так: «Ваши тупоголовые пещерные собратья не сумели доставить груз в срок, посему мы умываем руки, а вы, достопочтенные купцы, возитесь с грузом сами, доставьте его туда-то и туда-то и причем не позднее такого-то числа!»

– Понятно, – недовольно буркнул Бонер, хмуря морщинистый лоб. – Что делать-то будем?

– А я почем знаю? Ты командир, ты и решай! Наверное, до торгового представительства надо добраться, сообщить купцам, что груз пришел. А они уж, толстосумы, пускай и решают, как поступить.

– Точно, – обрадованно поддакнул Бонер, – у тебя в группе двое осталось, бери их, и дуйте наверх. Сообщите купцам, что груз на месте. Пускай присылают грузчиков и охраны побольше, да еще про лекарей не забудь!

– Постой-ка! – недовольно пробасил Пархавиэль, не на шутку испуганный поставленной перед ним сложной задачей. – А почему именно я?! Я же на поверхности был всего пару раз, да и дальше ста шагов от шахты не отходил, куда идти, не знаю…

– А кто знает? – ответил вопросом на вопрос Бонер. – Ни я, ни кто другой из отряда представления не имеет, куда идти и где купцов искать. Был бы Биф, пошел бы он, а так не обессудь, тебе придется. Ты хоть что-то о людях знаешь, да и с разведчиками часто на задания ходил.

– Но…

– Не пререкайся, Парх, выхода другого нет. Кому-то из нас двоих идти придется. Хочешь остаться здесь и взять на себя командование?!

Пархавиэль отрицательно замотал головой. Он был морально не готов нести ответственность за груз и жизни уцелевших бойцов. К тому же гнома мучило алогичное и иррациональное ощущение, что фортуна отвернулась от него и специально заставляет проходить через все новые и новые испытания. Командир без удачи – мучение для солдат. «Уж лучше в разведку, там хоть и опаснее, но зато потом никто не обвинит, что из-за моих неумелых действий погибли солдаты или что-то произошло с грузом», – поразмыслив, пришел к неутешительному заключению Зингершульцо.

Известие о предстоящих поисках на поверхности было воспринято соратниками Пархавиэля неоднозначно. Хауптмейстер подозревал, что ворчливый и вечно недовольный жизнью Зигер, так же как и он, лелеял в глубине души мечту еще раз очутиться наверху и насладиться краткими минутами пребывания в загадочном «внешнем» мире. Однако одно дело недолго постоять около входа в пещеру, где можно скрыться при возникновении малейшей опасности, и совершенно другое – втроем отправиться путешествовать по бескрайним просторам чужого мира, искать помощи неизвестно где и от кого.

Природная любознательность гномов вступила в борьбу с инстинктом самосохранения, подсказывающим, что опасно отрываться от основной части отряда, а также подсознательной боязнью всего неизвестного.

Внешне солдаты отреагировали на новость по-разному. Гифер на какое-то время потерял дар речи и испуган; но таращился на командира. Комично выпученные глаза и широко открытый от удивления рот привлекли внимание окружающих. Сидевшие по соседству гномы повернули головы в сторону троицы и напрягли слух, пытаясь разобрать слова тихого шепота Пархавиэля. До них долетали только отдельные обрывки фраз, из которых никак не удавалось понять, о чем же шла речь, но караванщики инстинктивно почувствовали, что разговор был не из приятных.

Зигер был более сдержан и не выставлял напоказ своих чувств. На протяжении всей беседы он оставался невозмутимым и спокойным, а под конец, что случалось с ним крайне редко, даже воздержался от бурного негодования по поводу глупого, с его точки зрения, решения командира отряда. Лишь после того, как Пархавиэль закончил говорить и пошел собираться в дорогу, на усталом лице бывалого солдата был отчетливо виден риторический вопрос, заданный самому себе: «Ну почему все гадости в этом проклятом мире случаются именно со мной?»

Сборы были недолгими, да и что брать солдатам в путь, кроме оружия и походных харчей? Доверху набив мешки провизией, разведчики не спеша направились к платформе лифта. И тут произошло событие, заставившее весь отряд изумленно замереть…

Пархавиэль начал раздеваться. Сначала он расстегнул тугие ремни кожанки, отвязал наручи и наколенники, а затем, под удивленными взглядами окружающих, стянул с ног высокие армейские сапоги. Неприличное действо сопровождалось кряхтением, охами и почесыванием различных частей волосатого тела.

– Ну, чего рты-то раззявили, скидывайте манатки, живо! – прикрикнул Пархавиэль на опешивших сослуживцев.

– Зачем это? – испуганно промямлил Гифер, сильно покраснев и еще больше вытаращив глаза.

– Инструкция 147Р пп. 5–8, зачитываю, – невозмутимо принялся объяснять Зингершульцо, подпоясывая своим любимым ремнем обнаженный волосатый живот. – «Кунгутная смола относится к стратегически важным материалам Махаканского Общества. Необходимо хранить рецепт ее приготовления в строжайшей тайне и препятствовать всеми доступными средствами передаче сведений о приготовлении смеси, запасов смолы, а также покрытых ею частей брони и прочей одежды в руки представителей „внешнего“ мира. Разглашение секрета или передача образцов кунгута карается смертной казнью…» Дальше продолжать или и так все понятно? – закончил прочтение когда-то заученного наизусть положения гном и для пущей убедительности резким движением заткнул за пояс одноручный топор.

Зигер с Гифером недовольно поморщились, переглянулись и начали медленно раздеваться. Настроение у солдат было преотвратным. Им пришлось не только краснеть со стыда, раздеваясь почти догола на глазах у сослуживцев, но и предстояло отправиться навстречу опасностям в одних лишь тонких холщовых кальсонах. И перепуганный новичок Гифер, и опытный караванщик Зигер чувствовали себя незащищенными и слабыми агнцами, отправляемыми на убой.

Текст всесильной Инструкции, сумевшей предусмотреть даже такой неординарный случай, был длинным и благозвучным. Патриотически-возвышенные и строгие канцелярские слова сливались в изысканные обороты речи и заставляли караванщиков проникнуться мыслью о необходимости строжайших мер безопасности при общении с представителями «внешнего» мира. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Применительно к реально сложившейся походной ситуации смысл красноречивых изысков столичных клерков сводился к следующему: «Лучше разоружить нескольких гномов и послать их на верную смерть, чем раскрыть чужакам секрет приготовления кунгута».

По пояс голые и босые разведчики взошли на платформу грузового лифта. Холодный металл обжигал ноги и заставлял трястись в ознобе. Гробовое молчание караванщиков, смотревших на разведчиков с сочувствием и печалью, а также свист ветра в шахте лифта навевали Пархавиэлю странное ощущение обреченности. В тот миг ему казалось, что он навсегда покидает суровый, но привычный и милый сердцу подземный мир.

Один поворот рычага, и тяжелая платформа начала рывками подниматься наверх. Разведчики тряслись от холода и молча наблюдали, как маленькие фигурки столпившихся у шахты гномов медленно уплывали вдаль, становились все меньше и меньше, пока совсем не растворились в бездонном мраке подземелья.

Глава 5

Выгодный контракт

Люди любят праздники не потому, что они беспечны по натуре своей и терпеть не могут работать, а из-за особой волшебной атмосферы, сопровождающей любое торжество и начинающей волновать сердца обывателей еще за несколько дней до накрытия праздничных столов. Юбилеи, церемонии, свадьбы и прочие «круглые даты» скрашивают своей разноцветной мишурой и радостным ожиданием чуда серые будни однообразного существования, дают силы бороться с невзгодами жизни и надеяться на лучшее. Праздник – это не просто застолье и танцы до упада, торжественные речи и невнятное бормотание перепивших гуляк, коллективные драки и песнопения; это бальзам для души, уставшей от повседневных забот.

Тальберт любил веселиться, особенно ему нравились карнавалы и народные гулянья, когда на время забывшие о формальностях этикета и строгих нормах приличия степенные горожане перестают делить себя на классы, ранги, сословия и превращаются просто в людей, умеющих пить и веселиться, пускаться в безудержный пляс и заводить легкие любовные интрижки.

Бывший капитан имперской гвардии Тальберт Арканс подкинул поленья в костер и, передернувшись от порыва холодного ночного ветра, поднял выше воротник форменной куртки. Пляшущие языки пламени успокаивали его и помогали подавить бушевавший внутри гнев. Сегодня он был зол и крайне раздражителен. Виновником плохого настроения солдата являлся его новый хозяин, главный казначей имперского двора герцог Лоранто.

«И зачем я только согласился уйти из армии? Деньги, уважение, слава – конечно, хорошо, но ребята сейчас гуляют, а я торчу пес знает где! – ругал себя Тальберт за то, что месяц назад согласился на перевод в Казначейство. – Ночь, темнота, не видно ни зги, да еще заброшенное кладбище под боком, а в столице сейчас карнавал!»

Жизненный путь сорокадвухлетнего солдата был тяжелым, полным случайностей, невзгод и комичных парадоксов. Ровно двадцать лет назад седьмому сыну мелкопоместного герканского дворянина Тальберту Аркансу не оставалось ничего другого, как записаться в армию и тяжелым двуручным мечом завоевывать себе место под солнцем.

Герканская армия той поры представляла собой нечто среднее между народным ополчением и сборищем батраков, корпящих денно и нощно на плантациях именитых генералов, бывших к тому же и крупными землевладельцами. Солдаты работали много, а платили им плохо и нерегулярно. Быстро сообразив, что с полководцами-плантаторами ему не по пути, Тальберт дезертировал и покинул родину, встав на скользкий и опасный путь наемника.

Вначале фортуна была к нему благосклонна. За первые пять лет своей блестящей карьеры он участвовал во многих кампаниях, причем на стороне разных королевств. Двадцатисемилетний воин достиг всего, о чем только можно было мечтать: полковничьи эполеты, деньги, слава и толпы бегающих за ним высокопоставленных вербовщиков из армий почти всех известных ему королевств. Но тут он совершил ошибку и в одночасье потерял все. В тот самый год разразилась война между Наполисом и Герканией Приблизительно за месяц до начала боевых действий Тальберт получил выгодные предложения от обеих враждующих сторон. Не понаслышке зная, что собой представляла армия его родного королевства, наемник встал во главе полка легкой кавалерии Наполиса. Ну кто же мог знать, что когда войска Геркании будут уже разбиты, а жители столицы, древнего города Форна, будут готовы открыть городские ворота перед победителями, на арене боевых действий появится еще один и к тому же очень сильный противник.

Два имперских экспедиционных корпуса появились в тылу наступающей армии внезапно и всего за два дня отрезали ее от основных баз снабжения. Армия Наполиса сдалась, даже не приняв сражения, а Тальберт попал в плен к своим бывшим соотечественникам.

Военный трибунал судил наемника не как полковника вражеской армии, а как бывшего герканского лейтенанта, дезертировавшего пять лет назад. Сколько Тальберт ни пытался доказать высокому суду, что нельзя считать изменой родине уклонение от сбора урожая свеклы, его красноречивые аргументы не были восприняты всерьез. Как ни странно, а от позорной смерти в петле его спасло вмешательство имперского генерала.

Еще в самом начале военной карьеры Тальберт случайно стал свидетелем нападения шайки разбойников на карету богатого вельможи. Будучи честным наемником, а не мародером, он встал на сторону жертвы, за что и получил в благодарность несколько золотых по окончании схватки. Маленькое дорожное приключение забылось солдатом удачи сразу, как только закончились заработанные деньги, но, к счастью, граф Фредерис Арно не забыл лица своего спасителя.

Шею Тальберта вынули из петли всего за несколько секунд до того, как должна была оборваться барабанная дробь, а его сапоги беспомощно заколыхаться в воздухе. Высокопоставленный заступник не ограничил свою благодарность помилованием. Через пару недель Тальберт надел новенький черный мундир имперского лейтенанта и принял под командование эскадрон.

С этого момента для заново родившегося солдата началась другая, тихая и размеренная жизнь. За семнадцать лет службы в имперской кавалерии он участвовал всего в трех незначительных пограничных конфликтах, причем в двух из них даже ни разу не вступил в бой.

Инородцев, тем более бывших вольных наемников в Империи не любили, поэтому и карьера Арканса текла вяло и размеренно. В ней было всего два значительных события: повышение до капитана и перевод в гвардию. Для кого-то, может быть, это и много, но не для талантливого командира, уже в двадцать семь лет щеголявшего в полковничьих эполетах.

Давно вышедший в отставку, но не забывший о судьбе Тальберта граф Арно порекомендовал его своему близкому другу, герцогу Лоранто. Несмотря на сомнительное прошлое протеже, главный казначей заинтересовался личностью капитана и предложил ему должность помощника начальника его личной охраны. Формальное понижение в должности с лихвой компенсировалось деньгами и повышением положения в обществе. Перевод Арканса вызвал искреннее удивление сослуживцев. Никто не мог подумать, что безродный офицер с позорным клеймом «бывший наемник и дезертир» получит хорошую должность при дворе.

И все же Тальберту не нравилась его новая работа, хотя она была не только лучше оплачиваемой и престижной, но и чрезвычайно простой: ходить по пятам за герцогом и следить, чтобы никто из придворных или пугливых клерков Казначейства не наступил бы ему ненароком на ногу. Бывшего гвардейца раздражало все: уродливая форма ярко-красного цвета, походившая скорее на костюм шута, чем на обмундирование солдата; чванливость и бахвальство охранников, попавших на хорошее место неизвестно за какие заслуги, интриги, плетущиеся буквально всеми, даже прачками и поварятами, и многое, многое другое…

Но верхом придворного идиотизма, по мнению бывалого солдата, была та поспешность и нервозность, с которой в самый неподходящий момент давались весьма странные, порой просто абсурдные поручения.

Дежурство Тальберта в тот день закончилось около семи часов вечера. Распустив охранников по домам и передав пост самому Хорну, начальнику охраны, Арканс хотел наконец-то избавиться от ненавистной формы и отправиться в город на карнавал, устроенный столичными властями в честь рождения четвертого сына Императора. Конечно, повод для празднества был не ахти, тем более что новорожденный навряд ли когда-нибудь займет престол, но богатый столичный люд не жалел денег, чтобы лишний раз показать свою раболепную преданность двору и государю. Ничтожность повода компенсировалась изобилием дармовых яств на уличных столах и красивым карнавальным действом, на которое городские власти тоже не поскупились.

И вот в самый последний момент перед уходом его догнал Бертрат, щуплый, курносый отпрыск какого-то благородного семейства, ходивший у герцога в секретарях, и, пыжась от важности, сообщил, что у него для Тальберта срочное поручение от САМОГО господина Лоранто.

Предчувствие, что вечер испорчен окончательно и бесповоротно, возникло еще до того, как Тальберт сорвал сургуч и распечатал конверт. Всего пара фраз, выведенных на листе гербовой бумаги небрежным почерком, заставили Арканса возненавидеть хозяина.

Тальберт, возьми семерых лучших людей и карету! В конюшне вас ждет кучер, он знает, куда ехать. Встретьте ожидающую вас в условленном месте персону и отвезите ее ко мне в загородный особняк. В кабинет пройдите через черный ход. Лица персоны никто не должен видеть.

«Ну вот, опять любовные похождения под усиленным конвоем, – проворчал Тальберт, недовольный, что мучения выпали не дежурившему в ту ночь Хорну, а именно на его долю. – И что у вельмож все не как у людей? Даже тени своей, и то боятся».

Однако вскоре Арканс изменил свое мнение. Предстоящее свидание было явно не любовным. Немногословный седой кучер привез их не к дому какой-нибудь молодой аристократки и даже не к женскому монастырю. Кругом простирался лес, до ближайшего села было не менее пяти верст, а на краю опушки виднелись поваленная, наполовину сгнившая изгородь и заросшие мхом могильные плиты.

«То ли кучер спьяну перепутал, то ли герцог пошутил», – мелькнула в голове шальная мысль, как только он приоткрыл дверцу кареты. Но, как известно, приказы не обсуждаются, а выполняются дословно, какими бы абсурдными они ни казались. Охранники развели костер и привязали к дереву нервничающих из-за близости мертвецов лошадей. Троих Тальберт выставил в караул, охранять подходы к стоянке; одного солдата посадил на козлы к кучеру, а остальным разрешил немного вздремнуть у костра.

Потянулись долгие минуты ожидания. Близилось к полуночи, а загадочная персона так и не появлялась. «Ждем еще пару часов и уходим, не век же здесь торчать!» – только подумал Арканс, как вдруг у него возникло странное ощущение, что за ним наблюдают. Тальберт поднял с земли арбалет и быстро оглянулся, готовый мгновенно нажать на спусковой механизм.

Незнакомец стоял, вальяжно облокотившись о дерево, буквально в трех шагах от костра и задумчиво рассматривал храпевших во сне стражей. Его высокая фигура была закутана в длинный плащ с глухим капюшоном. Таинственная личность не шелохнулась даже при виде нацеленного ей в голову арбалета.

«Кто он, человек или призрак? – пытался сообразить Тальберт, чувствуя, как начинают трястись от страха руки, а немеющий палец может в любой момент нажать на спусковой крючок. – Появился так внезапно, да еще в таком месте… и как он, черт подери, сумел пройти незамеченным через посты?!»

«Персиваль и Торбен», – прозвучал хриплый голос, заставивший опустить оружие. «Кем бы он ни был, а пароль назвал правильно», – подумал Тальберт, жестом приглашая таинственного незнакомца сесть в карету. В эту минуту охранник был не в состоянии говорить.

– Далеко не уходи, Тальберт, ты можешь мне еще понадобиться. Последи, чтобы никого не было у дверей кабинета! – отдал лаконичный приказ герцог Лоранто, даже не удостоив своего слугу мимолетным взглядом или одобрительным кивком.

Как большинство сильных мира сего, главный казначей Империи был сдержан в проявлении чувств и считал верхом легкомыслия баловать прислугу знаками внимания и благодарностями. Тальберту еще повезло, что хозяин обратился к нему по имени, а не как ко всем остальным стражникам: «Эй, поди сюда!»

Дверь кабинета бесшумно закрылась, и Лоранто остался один на один с загадочной личностью в черном плаще. Несколько минут мужчины молчали, внимательно изучая друг друга и пытаясь правильно сформировать основную линию своего поведения во время предстоящего разговора.

«Это он, точно он, ошибки быть не может, – думал Лоранто, прикусив от нервного напряжения нижнюю губу и крепко сжав под столом костяшки пальцев. – Но если его подослал Корвий, то мне будет худо, в лучшем случае ссылка. Нет, ерунда, это точно он. Себастьян не мог ошибиться и выйти не на того человека, тем более шпиона, которых он чует за версту. К тому же только Мортас может позволить себе неслыханную наглость, стоять передо мной и даже не откинуть этот чертов капюшон. У других просто не хватило бы духу…»

«Выше среднего роста, ухожен и, видать, не глуп. Когда-то был крепкого телосложения, возможно, начинал карьеру в армии, но годы и светский образ жизни взяли свое… – размышлял незнакомец, пришедший в конце концов к успокоившему его выводу: – Очень выгодный клиент: заплатит любую сумму и не предаст».