На переломе эпох. Том 2 Земша Владимир
С ногой Тимофеева всё складывалось как нельзя лучше, он давно уже вернулся «в строй». А встречи со Зденой приобрели хоть и почти регулярный (раз-два в месяц), но всё же не менее трепетный и долгожданный характер, как и прежде…
Так и в этот день, они шли по вечернему городу, ни от кого не скрываясь. Мир вокруг, казалось, не существовал, как вещь в себе, вращаясь исключительно в плоскости вокруг них. Существуя лишь как «суть комплекс их собственных ощущений». Ощущений, наполненных юношеской любовью, полной максимализма и не знающей границ, и не ведающей ни расчёта, ни дои прагматизма, ни цели. Однако этот холодный «мир вокруг» то и дело врывался в их идиллию, протыкая своими колючими иглами их совершенно радужную, хрупкую оболочку отношений. Тогда они опускались с облаков на землю, погрязая в рутине беспочвенных разбирательств в поисках некой истины, принадлежавшей этой иглистой среде их обитания…
Так и в этот день, когда отведённые им часы подходили к завершению.
– Когда ты следующий раз приедешь? – Зденка вопросительно посмотрела на лейтенанта, проведя ладонью по лбу.
– Пока не знаю. Посмотрим.
– По-осмот-рим! – передразнила его девушка, – никогда ничего не знаешь!
– К сожалению, это правда. Служба! Ничего не поделаешь. Никогда не знаешь, что тебя ждёт уже за ближайшим поворотом. Даже вот сегодня, я не имею ни малейшего понятия, где буду ночевать!
– Ух ты? Ничего себе! Да ты ловелас! – усмехнулась Здена.
– Да я не о том! В смысле, я не знаю, буду ли спать в общаге или придётся сидеть ответственным в роте. А завтра, может, залечу в наряд или ещё бог его знает что случится! Может, полкач всех на «казарму»61 посадит или тревогу объявит!
У нас всё может быть. Мы люди государственные, понимаешь, себе не принадлежим!
– Трудно так. Я так не могу! Мне нужна определённость.
– Я бы тоже хотел определённости. Но мы здесь стоим на защите ваших рубежей от Бундесвера62
Приходится терпеть. И что бы вы без нас делали?!
– А вот Януш утверждает, что все наши беды от того, что вы нас тут «защищаете». И ты знаешь, я начинаю ему верить. Прости меня за эти слова, – Здене, видимо, хотелось слегка уколоть Влада в ответ за все те беды, которые обрушились на неё в связи с их сложными отношениями.
Да, пожалуй. Эти сложные отношения были прямо полной бедой для девушки…
– А какие именно беды? – Влад прищурился, гордо подняв подбородок.
В ответ на его стальной прищур Здену понесло дальше.
– Ну посмотри, как мы живём и как живут там, на Западе. В Западной Германии, например, или в Англии! У них свобода, определённость и все богатые! Красотища там!
– Ну не знаю! Вон, в Лондоне тысячи медиков проводили забастовку не так давно! У меня даже политинформация на эту тему была! Зарплату требовали повысить. Значит, не так уж и хорошо всё! Полиция там у них с дубинками вечно носится! Резиновые пули…
– Ну, не знаю, я не слышала об этом!
– А кто бы сомневался!? Зато я много раз и видел и слышал.
– Ну, даже если и так, то это всё относительно.
– Вот именно! В сравнении с нами очень даже неплохо вы здесь живёте. На порядок лучше, чем мы! Грех вам жаловаться! – Тимофеев произнёс почти официальным тоном.
– В том-то и дело, что вы хуже нас живёте! А люди всегда склонны тянуться за теми, кто сильнее и богаче. Ведь знаешь, как сейчас говорят, что является самым большим врагом «хорошего»?
– Ну и что же? – без интереса буркнул лейтенант.
– «Лучшее»! Вон и медики те, в Лондоне, просто понимают, что можно жить лучше, оттого и бастуют. А вы, советские, оттого такими счастливыми были, что даже и не догадывались о том, что можно жить лучше! Даже не догадывались! А как узнали, то в миг стали несчастны. Перестройку вон затеяли!
– «Лучшее», говоришь? Гм, – поморщился летёха, – а как же тогда справедливость?
– Какая ещё справедливость?
– Ну, мать свою, например, ты любишь? – Тимофеев потряс ладонью как Ленин.
– Ну да.
– А если найдёшь чужую мать, но богаче. Свою продашь что ли? – Тимофеев сморщил лицо…
Здене не нравился этот учительско-назидательный тон и она сыпала ему «соль на рану» дальше.
– СССР нам не мать. Хотя мои родители всегда и поддерживали идеи «советско-чехословацкой дружбы», всё же это просто дружба. Мать тут ни при чём.
– Грустно это слышать. Да ещё от тебя. Выходит, твоя любовь – так, пустой звук!?
– Мальчишка ты. К тебе это всё не имеет никакого отношения. Я тебя люблю. Ты – это ты. Я что, должна теперь любить и СССР? – при этих словах Здене показалось, что она слишком далеко уже зашла и пора прекращать.
– Я думаю, что – да. Должна любить и СССР! Потому что это моя Родина! Моя мать! Пойми. Нас пытаются поссорить, и я даже знаю кто именно. Это тебе так кажется только сейчас, что всё, что ты говоришь, это твои и твоих друзей собственные идеи. На самом-то деле, всё, что ты сейчас только что сказала, не твои собственные мысли. Ты так сама не думаешь. И тебя не этому учили в школе.
– Вот именно, мне и другим все эти годы промывали советской пропагандой мозг. А теперь у нас есть шанс слушать и свободные радиостанции! – теперь уже стала заводиться и Здена.
– И ты в это веришь? Веришь в то, что существуют в природе «свободные радиостанции»? Если даже нас и кормили пилюлями лжи, совершенно не означает, что сегодня эти вот «свободные» источники начнут кормить вас и нас пилюлями «правды»! Вся эта «свободная пропаганда» закончится тем, что мы станем врагами.
– А это уже зависит от вас, русских, – Здена смотрела на лейтенанта с прищуром.
Влад задумался. Молчал пару минут, наконец, издал глубокий выдох.
– Иногда в семьях возможно наблюдать такую картину, когда родитель, будучи плохим воспитателем, но желающий только добра своему чаду, теряет над ним контроль. Ребёнок катится по «наклонной», поддерживаемый наставниками с улицы. Этот ребёнок искренне считает, что его родитель – его враг, а его уличный наставник – друг. Это основано на юношеском нигилизме! На законе «отрицания отрицания». Родитель требует всё то, что он не любит делать с раннего детства, начиная с требования спать вовремя и есть манную кашу! И если он слабый педагог, получает ненависть в ответ! Аналогичное происходит и в обществе. На самых различных уровнях, включая и межгосударственные. В лице России кто-то «с улицы» старательно учит видеть врага, агрессора. А Россия – действительно, «педагог» неважный! Даёт массу для этого поводов!
– А почему ты говоришь «Россия», а не СССР?
Тимофеев задумался, но не найдя что ответить, промолчал, подумав про себя: «Наверное, оттого, что в СССР слово „Россия“ так редко звучит. Чаще – СССР и имена республик».
А он вдруг ощутил такое особенное удовольствие произнести именно это великое слово: «Росси-и-я»! Тимофеев помолчал с минуту и продолжил.
– Однако, как ни странно, тот, кто истребил целый народ индейцев, кто первый и пока единственный в мире испытал ядерное оружие на людях, тот, кто вводит свои войска на любой континент без каких бы то ни было комментариев и содержит множество военных баз по всему миру, как-то вдруг стал у вас миролюбцем и эталоном истины! Тебе не кажется, что это, по крайней мере, странно?
– Советская Армия тоже много людей уничтожила. Теперь об этом много стало известно, – вредничала девушка, собирая «по сусекам» в голове всё, недавно услышанное по многочисленным вновь открытым «свободным информационным каналам», – а в Афганистане, что Советская Армия делала?! Сколько людей поубивали! Говорят, что около семисот тысяч человек!
– Знаешь, это были моджахеды, которые воевали против своего же народа! А всё благодаря тому, что это были, по сути, американские наёмники! Мы туда пришли не воевать, а строить им мирную жизнь! Их президент Тараки просил не раз Брежнева, но получал отказы! И только, когда Амин задушил Тараки с его женой, только тогда Брежнев решился на ввод войск!63
– За всё время СССР потратил больше тридцати миллиардов долларов! И более пятнадцати тысяч жизней! Мы строили им дороги, мосты, школы и больницы, электростанции! А что им дали американцы, кроме своих мин-ловушек, в которые до сих пор попадаются афганские дети?! А теперь, в прошлом месяце, наши войска полностью вывели! А вообще, зря, я считаю!
– Зря? Почему ты всё время оправдываешь войну? Разве мирная жизнь тебе не по нраву? Ну да! Ты же военный!
– Знаешь старую мудрость: «Хочешь мира, готовься к войне»!
– Странная мудрость.
– Очень мудрая мудрость и очень правильная! Мы ушли из Афгана сейчас, а завтра Афган сам к нам придёт. И к вам придёт! По всему миру войны могут вспыхнуть с этими недобитыми духами!
– Кому это надо? А я считаю, хочешь мира, к миру и готовься. Делай только добро и ни капли зла, ведь хоть люди не всегда помнят добро, но вот даже маленькое зло долго живёт в их памяти. Поэтому вот и сейчас всё то хорошее, что русские сделали в прошлом, уже никто не помнит, а всё плохое живёт в памяти, и люди не хотят больше с этим мириться!
– А как же тогда быть с теми же немцами, которые полвека назад уничтожали вас, но давно прощены за грехи предков. И едва ли не являются сегодня примером добродетели у вас. Только СССР, Россию вы теперь стали называть «интервентом», «империей зла» и тому подобным образом… А ты знаешь, сколько здесь в Чехословакии полегло советских солдат в годы Великой Отечественной?!
– Вас называли раньше освободителями за то, что вы освободили нас от фашистов. А теперь ваши – такие же, как и фашисты-захватчики!
– И это благодарность за то, что мы положили здесь столько своих солдат! Каждый клочок земли, даже той, на которой мы сейчас с тобой стоим, полит обильно их кровью!
– Видимо, так воевали неважно, количеством, а не качеством. Немцев погибло меньше, так сейчас многие говорят.
– Здена! Да как ты можешь такое говорить? Да вообще, ты хоть что- то в военном-то деле понимаешь?
– Конечно, куда мне. Понимаешь всё только ты! – Здена обиженно надулась.
– И вообще, посмотри на себя. Ты на меня наезжаешь и при этом ещё и обижаешься!
– Я на тебя не наезжаю. Препачь, если тебе это всё обидно. Но ведь это ваш Горбачёв объявил о перестройке, новом мышлении. Нам нужно избавиться от влияния старой застойной идеологии. Вот и избавляемся!
– Избавляются они! От мозгов кто-то, как я вижу, избавляется, а не от идеологии! Количество убитых в бою – это тебе не идеология. Это голые факты. Это тактические нормативы. Если хочешь – это наука, военная наука. Знаешь, что в боевом уставе написано?
– Откуда ж мне знать?
– В наступлении необходимо создать трёх-четырёхкратное превосходство! А в особых условиях и более. И это при условии полноценной артиллерийской подготовки перед наступлением. А что было здесь?! – пыхтел как самовар лейтенант. – Мы брали всё без должной артподготовки! Здания ваши берегли! Чтоб была вам память о собственной истории и культуре! А то бы камешка на камешке не оставили!
– У нас было всё равно много зданий разрушено.
– Скажите спасибо, что не американцы вас освобождали. Их авиация действительно сносила все здания без разбору. Очень они ценят каждого своего солдата. В сто раз больше, чем ваших женщин и детей, не говоря уже о вашей архитектуре! А у нас был приказ, наступать без подготовки. Всё брали солдатской кровью. Столько собственного народу положили! Ты хоть имеешь какое-то об этом представление, сколько только за Прагу погибло? – он вопросительно смотрел на Здену. Та обиженно молчала.
– Под сотню тысяч советских солдат! И это при том, что чехословацких солдат, которым, кстати сказать, также наши безмерно помогали сформироваться, погибло только около шести тысяч! И где слова благодарности? – Тимофеев развёл руки, поджав губы обиженно.
– Ну, мы уже благодарили за это. Ну что нам теперь, вечно кланяться что ли? Жизнь течёт и нам пора смотреть в будущее, – отрезала девушка.
– Будущего у вас может и не быть.
– Почему?
– А какое может быть будущее у зомбированных людей, не помнящих прошлое.
Это уже звучало обидно, слишком вызывающе. И девушка не смолчала.
– Это мы раньше были зомбированы. И большинство словаков сегодня хотят перемен. Хотят жить лучше. И этот процесс уже никто не остановит. А скажи, если тебе прикажут в нас стрелять, ты выполнишь приказ? – вдруг выпалила Здена, посмотрев не моргающим взглядом насквозь в глаза лейтенанту, словно пыталась прочитать его мысли.
– Такого приказа не будет.
– А если будет?
– Такого приказа просто не может быть! Мы – не убийцы!
– Я так не думаю. Всё может быть. Ты предлагал оглядываться назад в прошлое. Так прошлое даёт нам много примеров того, как большая часть людей, в одночасье, превращается в убийц. Зло вмиг становится нормой, чуть ли не добродетелью.
– Это зависит от людей.
– Но как в одном месте может одновременно появиться такое количество чудовищ? Что заставляет огромное количество людей творить массовые злодейства? В той же Германии с приходом Гитлера?! Или у вас, когда был Сталин?
– Наверное, то же, что и сегодня заставляет человека: каждому нужно иметь убеждение в необходимости совершаемого, в том, что он будет высоко оценен своим начальником и окружением, а также каждому нужно получить приказ. Так снимается ответственность за совершаемое: «Я лишь выполнял свой долг!..» Вообще, существуют нормы, которые принято в конкретном обществе считать благодетелью. И большинство подчиняется этим общепринятым правилам. Так как «не субъективный разум личности, а объективная логика общественных отношений диктует личности то или другое поведение!» Только вот благодетель у всех разная. Правда, всегда есть исключения. Например, и среди фашистов также были хорошие люди. Но совершая принятые у нас благодетели, они нарушили принятые те, которые были нормой в их среде! В нашей стране высокой оценки на расстрел мирных людей никто не даст. Если и накопает кто-то «скелетов в нашем шкафу», у нас не были, нет, и не будут никогда приняты обществом человеконенавистнические ценности! И вообще, русские люди никогда никого не истребляли. И приказа такого без очень веских на то оснований родиться не может!
– А в шестьдесят восьмом, когда ваши войска сюда вошли, такой приказ родился?
Тимофеев остановился. Сел на холодную скамейку. Поёжился. Темнело. Включились редкие фонари. Безлюдно.
– Тогда наши лишь защищались, защищая законную власть в вашей стране от контры! Кстати, здесь были армии пяти государств: ГДР, Венгрии, Польши, Болгарии, вроде, ну и СССР, конечно. Но бочку вы катите за 68-й только на СССР! Причём конкретно на русских!
Тимофееву вспомнилась известная песня тех лет:
- В тумане звезд уходит самолет
- На новую предписанную базу,
- А нас туда солдатский долг зовет,
- Десант на Запад брошен по приказу.
- А ты висишь меж парашютных строп,
- Внизу огни восставшей Братиславы,
- И медленно садятся на песок
- Ребята из Сибири и Урала.
- Как хорошо, что можно не смотреть,
- Что пишут эти гады на заборах,
- Ах, если б можно было бы стереть,
- Колонной танков всю собачью свору.
- А из окна по спинам автомат,
- И кровь течет по синему берету,
- Свинцовый дождь стучит по мостовой,
- И одного парнишки с нами нету.
- Ну что ж, ребята, что ещё нам ждать?
- Взять автомат, гранату и в атаку,..
- Но был приказ огонь не открывать,
- Ведь мы для них советские солдаты…
- …в тумане звезд уходит самолет
- На новую предписанную базу,
- А нас туда солдатский долг зовет,
- Десант на запад брошен по приказу…
Они смотрели друг на друга исподлобья. Представители двух братских народов, расходившихся сегодня как в море корабли в разные стороны под воздействием «ветра перемен»! Можно сказать, «классовая борьба» разразилась между ними. Тимофеев вспомнил училищные споры по вопросу «классовости в любви». Да! Он был всё же прав тогда! Был он, к сожалению, прав, чёрт его побери! И всё же, как бы он хотел сегодня быть неправым!
– Ещё говорят, что это очень несправедливо, что огромное количество природных ресурсов, полезных ископаемых и территории досталось СССР. Что в современном мире все люди планеты имеют право пользоваться ресурсами планеты.
– Во как! Я уже что-то подобное слышал в речах Наполеона и Гитлера!
– Это тут совсем ни при чём!
– Ни при чём говоришь? А тебе не приходило в ум, что большая часть богатых ресурсами территорий СССР, России, большую часть года находится под снегом? Жить-то там ни один европеец бы не возжелал. Сами-то вон, где потеплее устроились! А про Россию, вечно, типа, не заселённая территория! Вон, в Финляндии тоже почти все финны живут в Хельсинки! И никто не трындит на предмет того, что нужно прийти их территории освоить! А вот ещё ответь, сколько урожаев в той же Италии собирают?
– Не вэм, – пожала плечами Зденка.
– Зато я хорошо знаю! По четыре – минимум, а мож и того больше, не помню точно! А в России один раз в год и то, если повезёт, не засушит, не зальёт и не погорит всё к чёртовой матери! – лейтенант хлопнул несильно ладонью по столу. Здена вздрогнула. Лейтенант разошёлся не на шутку.
– Должна же быть хоть какая-то компенсация нашему народу за всё за это! Мы же на чужие моря и пальмы не покушаемся, типа это достояние всех людей планеты. А то давай, щас прикатим в ваши Татры на танках, скажем, а чё, это принадлежит всем людям, а значит и нам! Что вы, словаки, скажете?
– А вы здесь и так на танках! Влад, тебе не кажется, что ты слишком разошёлся. Мне надоела политика, – Зденка отвернулась…
Юношеская неутомимая сердечная страсть к этой черноволосой девушке с потугами выталкивала прочь наружу весь этот «идеологический антагонизм», со скрипом заставляя искать компромиссы примирения. Здена была настроена аналогично…
С битый час они молчали.
Но всё, наконец Здена заговорила первая.
– Да, всё так сложно. Весь мир – это сплошные противоположности и противоречия. Главное, что везде есть хорошие люди. Как ты, например, – Здена всё же решила сворачивать этот бестолковый разговор, который она вести, собственно, и не желала. Тимофеев ответил с грустью в голосе.
– В каждом из нас есть противоположности: и добро, и зло, только хорошего должно быть больше. Пусть мы все разные. Имеем разные тела, привычки и желания. Разное мировоззрение. Но все мы имеем одинаковые ценности: жить, любить и быть любимыми, творить то, за что тебя оценят в твоём обществе. Здена! Если в нас стрелять не начнут, то и мы не начнём. Ответь мне и ты. Ты что, собираешься с оружием идти на меня?
– Моё оружие – это моя любовь! – демонстрируя этим, что их совершенно бестолковая политическая полемика давно уже зашла в тупик, изжив себя.
Здена обняла Влада, который всё ещё продолжал кипеть как чайник. Но влажные нежные поцелуи девушки скоро заставили его позабыть обо всём, и он прижал её к себе. Страсть завладела ими. Страсть запретной любви вопреки всему. И они снова улетели, словно в пропасть, в мир любовных утех…
3.5 (89.03.15) Элеонора
Март 1989 г. Ружомберок
В середине марта в Будапеште начались демонстрации, участники которых выдвинули требование установить демократию и национальную независимость страны. Под демократией понималось лишение коммунистов монополии на власть, а под независимостью – выход страны из Варшавского договора о дружбе и взаимопомощи.
Венгерские события здесь, в полку Ружомберка, мало кого беспокоили. Офицерское большинство, занятое боевой подготовкой, да казарменной рутиной с личным составом, мало интересовалось политической обстановкой, считая всё происходящее вокруг – зловредными происками ненавистных замполитов и политической пропагандой КПСС. Большинство офицеров также было под властью мятежного «духа перемен». Главным животрепещущим вопросом для них оставался один – «попросят ли наши войска вон». Сегодня там, у венгров, а завтра здесь, в ЧССР!?
– Свято место пусто не бывает, уйдём мы, придут другие, – любил повторять в таких случаях замполит полка майор Чернышев, нервно вытирая красный лоб платком…
(Что ж, обычно за всеми народными волнениями стоят властолюбцы. Ведь в любом обществе есть всегда оппозиционные течения. Воздействуй на них, пропагандируй их, давай им свою «пищу» и рано или поздно они начнут ломать нужную тебе «стену». Это и называется в современном обществе демократией. Система, разрушающая все основы структуры неугодной власти. Т. к. должна быть только одна власть – власть денег. Их власть. Поэтому все прочие ценности должны рухнуть! Все ограничения, кроме власти денег, люди должны отметать. Причём это очень легко культивировать в сознании людей. И ни одна власть не сможет эффективно этому противостоять. Оставалось лишь ждать, когда случится неизбежное. Мало кто уже сомневался в том, что «старый мир» будет вскоре разрушен «до основания». Многих это даже радовало, давая ожидание так назревших перемен. Других это огорчало, словно выбивало платформу из-под ног. Каждому своё! Что ж, каждому своё!)
Вечерело. Офицеры возвращались в общагу.
– Майер, ты слышал, говорят, в наш блок в соседнюю комнату Быстрицкую поселили! – возбуждённо воскликнул Тимофеев.
– А кто это? – удивился тот.
– Ты чё! Тундра! Это же сама Элеонора Быстрицкая!
Майер продолжал хлопать глазами.
– Да это актриса, которая в «Тихом Доне» Аксинью играла, – Тимофеев чуть ли не присел.
– А-а-а-а! – дошло до Майера. – Ну, ничего себе!
– Ну, ты и жираф-ф-ф! – Тимофеев развёл руками. – Дошло. Наконец-то!
– А чё она тут делает?
– А я почём знаю. Вроде, в полк выступать приехала. Ну, соседи наши в отпуске, её туда и подселили пока.
– Чудеса-а-а, ёшкин кот!
Вскоре из санузла, который соединял собой обе комнаты, являясь для них общим, донёсся стук в дверь.
– Молодые люди, к вам можно?
К такому повороту офицеры были явно не готовы…
– Мо-о-о-жно, – опешили оба.
Дверь приоткрылась. Женщина в возрасте робко просунулась и так, совершенно по-простецки, спросила.
– А можно вас, молодые люди, попросить. Мне полотенце нужно. Мне нечем вытереться.
– Да конечно! – офицеры метнулись и, вытряся из коменданта общаги полотенце, торжественно вручили его гостье. – Если что-то ещё будет нужно, так мы мигом вам организуем! Вы спрашивайте, не стесняйтесь.
– Спасибо, – кротко ответила женщина и исчезла.
– Ну, офигеть! – лейтенанты смотрели один на другого.
– А вообще, вот бы к нам лучше приехала, например, Тина Тернер! – мечтательно произнёс Майер.
– Ага! Со своим «идейно-вредным» репертуаром! – усмехнулся Тимофеев.
– А я не понимаю, почему она запрещена, ещё понятно, за что Киссы там или Чингисхан, а вот её за что?
– Дурдом, конечно, но она в «запретных списках» за пропаганду секса!
– Да полный дурдом! Нужно это в срочном порядке «перестроить»!
– На-а-до. А может, и нет. Всё это может как чертик из табакерки выскочить, назад потом не спрячешь!
– Да ну тебя, везде тебе черти мерещатся, – Майер махнул рукой, – глупости это всё и перегибы!
(Наверняка здесь было много и перегибов, и глупостей, и тупости. Было много разного, реальная «вредность» чего крайне спорна. Но главное остаётся то, что страна боролась с основными человеческими пороками, проникающими в умы общества и через музыку. Да, это, где-то, была политика. А кто может утверждать, что всё, что происходит сегодня – не политика? Не продиктовано политической конъюнктурой современности? Кто-то скажет, что сегодня – это лишь экономика! Но кто же, образованный, сможет отделить эти два, неразрывные между собой, понятия! Любое действие порождается противодействием. Во многом запреты в странах социалистического лагеря были вызваны как следствие активной работы всемирного антикоммунистического крыла, зачастую объединяющего в своих рядах отпетых подонков, военных преступников всего мира. Так, если ребёнку на улице не предлагают наркотики, то и родители не запирают своё чадо дома под замком, например. Итак, страна боролась с пороками, которым сегодня уже никто не ставит никаких заграждений.
Это сладкое слово – Свобода! Для не паникующей советской молодёжи, увлечённой учебой и нацеленной на достижения, не было с этим особых проблем. Она училась, а не «фарцовала» по паркам, с запретными пластинками. Слушала прекрасную музыку, которая была доступна. Любые фанаты, хоть музыкальные, хоть какие, – это зомби, уверовавшие в то, что вокруг их фантазий и есть единственно существующий реальный мир, где они находят себя. Выходит, что это заблудшие люди, ставящие перед собой цель поклонения созданным ими же кумирам? А что они несут сами-то в Свет? Кроме своего фанатизма? Ни-че-го! Кстати, у церкви список запретов куда шире… Но кто обращает на церковь внимание? Главное толкаться в церкви на Пасху за «благословенными брызгами», нежели уверовать в необходимость воздержаний от грехопадений! Сегодня запретом ничего уже не решить. Не положишь общество «поперёк лавки» и не выпорешь розгами… Время сегодня иное. А где же она – истина? Разве современники являются её носителями? Разве мир не идёт к своему краху?
Разве растление общества и ценностная его дезориентация не налицо?! Разве мир не содрогается от потрясений!? Разве наступила счастливая пора всемирного благоденствия, равенства, мира, дружбы и созидания? Разве эта эпоха уже наступила? Чему же тогда все так радуются? Не слишком ли рано и опрометчиво?! Даже развитое американское и европейское общество – сердце современного «западного благоденствия» – сегодня переживает глубинный идеологический кризис, выход из которого пока всё ещё скрыт туманным горизонтом! Да и само общество стареет и вырождается… Геополитический и экономический кризисы надвигаются! И чем всё кончится, ещё никому не дано понять! И кто знает, что нас всех ждёт уже за следующим поворотом жизни? На «Титанике» до последней минуты столкновения с айсбергом так же никто не грустил,.. не приведи господь такого, конечно!
Да, мы жили в СССР в сложное время. В очень противоречивое. Но нас учили добру. И главные христианские ценности, несмотря на атеизм, у нас, безбожников, были воздвигнуты на пьедестал! Который, к счастью для многих, безнадёжно рухнул. Который мы сами же свалили собственными руками под всеобщие аплодисменты!
И что с нами сейчас? Кто мы? Есть ли мы вообще? Я имею в виду, есть ли мы духовно? Что у нас осталось кроме наших телесных оболочек, туго набитых колбасками и пивом? Ради чего мы существуем? Лишь одно – зарабатывать и потреблять! Потреблять и зарабатывать. И ещё тупо орать перед ящиком ТВ или на концертах и матчах. Хлеба и зрелищ?!
Лишь эти ценности сегодня воздвигнуты на пьедестал МИРА!
Но это путь в никуда, каким бы сладким он ни казался! Ибо все наши человеческие устремления направлены в песок! Мы уподобились гражданам загнивающего Рима, заполнившим трибуны Колизея! Мы – это большинство. Это «электоральные овечки». Это «демос». Мы – «паства». А пастве всегда будет нужен поводырь… Ибо сама она никогда не решит, где ей пастись. Сегодня – так, завтра – иначе. И всегда она будет неблагодарно жрать свою травку на поле. Ибо чувство благодарности этим божьим созданиям не знакомо… Они просто тупо жрут всё, что им попадается,.. без разбора,.. лишь бы было вкусно.
Это так, немного рассуждений на любимую для всех современников тему: «как меня мучили в СССР».)
***
Утро. Полковой клуб
Солдаты. В полковом клубе расселся личный состав полка.
Свет погас. На большом экране мелькают фрагменты из кинофильмов с участием самой Элеоноры Быстрицкой.
Включается свет. Все видят, что Быстрицкая, облачённая в белое платье, подобно лебедю, собирается пройти с «галёрки» через весь зал и выйти на сцену.
Но боец-кинооператор продолжает крутить фильм.
Не выдержав, Элеонора негромко так говорит стоящему рядом офицеру.
– Да скажите же ему, пусть остановит фильм!
Начинается общее шебуршание. Офицер отправляет бойца наверх к оператору. Тот убегает. Кто-то кричит снизу.
– Выруба-а-ай фильм!
Наконец, сдавшись, актриса соглашается.
– Ладно, пусть фильм идёт, выключите свет.
Тут гаснет свет и вырубается фильм. Зал в полной мгле.
– Да пусть же он включит фильм! – восклицает актриса.
– Врубай фильм! – буквально взрывается зал. Свист. Вопли.
– Боец! Давай, дуй наверх! Пусть этот дол-б врубает кино!
Боец исчезает в темноте… Хоть вырви глаз. Ничего не происходит. Лишь свист и гомон.
– Ла-а-дно! Включайте свет! Я выхожу! – раздражается Быстрицкая.
– Врубайте свет! – кричит офицер.
Загорается, наконец, свет. Быстрицкая, вскинув руки в зал, начинает дальше движение «лебедем», загадочно так, романтично… Тут врубается кино. Актриса меняется в лице, превращаясь в бешеную мегеру, простите меня за сравнение. Но кто бы не превратился в мегеру или в саму медузу-горгону, в подобной ситуации. Ещё несколько раз включается-выключается свет, кино. Элеонора Быстрицкая, накричавшись до сыта на солдат и офицеров, на офицерских жен, приведших с собой орущих и бегающих по клубу детей, отчаявшаяся вконец, сидит в зале и молча смотрит до конца кино про себя саму в окружении, как она считает, крайне невоспитанных людей, навсегда отметивших её, в своей памяти, как крайне не доброжелательную самовлюблённую особу…
3.6 (89.03.26) Мятежный дух свободы
26 марта 1989 г.
В этот весенний день в СССР прошли первые с 1917 года относительно свободные выборы. «Относительно» – потому, что все в этом мире относительно. И любая «свобода» также относительна. Всегда относительна. Даже сейчас, даже в самой кажущейся свободной стране в мире. Ведь рано или поздно придёт «завтра», и согласно закону «отрицания отрицания», перечеркнёт к едреной матери всё, во что мы сегодня безоговорочно верим! И было бы полным искажением фактов сказать, что ранее выборы в СССР проходили не свободно. Всегда и всюду каждый свободный гражданин Союза Советских Социалистических Республик сознательно участвовал в подобных мероприятиях, а точнее, отдавал свой «демократический долг» своей советской Родине. Каждый имел право или возразить, или «утвердить» своим бюллетенем выдвинутую «мудрыми партийными старейшинами» кандидатуру. Одну кандидатуру. Дух конкуренции был чужд нам и в этой сфере! Что ж, «им там наверху виднее», – думал почти каждый «сознательный гражданин». Да и как, на основании чего мог он, простой смертный, думать о «выдвижении» того или другого!? Каждый лишь по праву «одобрял» единую предлагаемую сверху кандидатуру. Это и было право выбора, данное ему революцией, принесшей «избирательное право», как таковое, в разорённую войнами и революциями, обескровленную, неграмотную, аграрную страну. И каждый «сознательный элемент» это право очень ценил. По правде говоря, само «избирательное право» впервые появилось и во многих странах мира с рушившимися монархиями лишь в начале прошлого двадцатого столетия, да и то благодаря борьбе «левых» социал-демократических сил. Одной из лево-радикальных ответвлений, которой являлась и Всероссийская Коммунистическая Партия Большевиков, трансформированная со временем в КПСС. Так или не так, но эти мартовские выборы 89-го принципиально отличались от всех предыдущих. Впервые кандидатуру можно было выдвинуть даже вопреки мнению «партийных старейшин»! Достаточно было, чтобы кто-то инициативный предложил свою «программу» и получил поддержку большинства на всё ещё централизованно проводимом местной партийной организацией собрании по этому поводу!
Всё это было принято по инициативе Горбачева на XIX партконференции в июле предыдущего года. Это были впервые конкурентные выборы (кандидаты могли выступать перед избирателями со своими программами, в том числе и в прямом телеэфире), отменялись социальные, профессиональные, возрастные и прочие требования при выдвижении кандидатур.
Что, по правде говоря, может, и зря!? Вследствие, во многих округах многие известные «консервативные» партийные лидеры потерпели «фиаско». Зато на этой волне вырвались вперёд многие видные интеллектуалы-демократы, в том числе и Андрей Сахаров. «Оппозиционный» Борис Ельцин, за 17 месяцев до этого исключенный из Политбюро ЦК КПСС, победил, набрав 89,4% голосов. Так что это «исключение» сыграло ему даже «на руку». А может, так и было задумано в этой сложной политической игре? Так или иначе, принцип выдвижения кандидатов «политическими старейшинами» никуда не делся и сегодня. Только «старейшин» стало несравнимо больше, и одерживать верх далее все более и более стали те, уже натасканные в своих конкурентных политических баталиях «свободного» миростроения. Подобно «Данайскому коню» притащили наивные счастливые советские «троянцы» в стены своего града это новомодное чудо демократии!..
Ружомберок. Полковой клуб.
Март 1989 года. Выборы в Советы Народных Депутатов.
Первые шаги к Демократии. Этот день выдался относительно тёплым и солнечным. В полковом клубе расселся личный состав полка. Выдвижение депутата решено было проводить открытым голосованием. Основным претендентом на этот пост был командующий ЦГВ генерал-полковник Воробьёв. Собрание шло как по накатанным рельсам. Что зачем идёт – всё было предусмотрено. Но некий капитан накануне вдруг вывесил своё объявление о самовыдвижении своей кандидатуры на вышеназванный пост. И теперь по новому закону ему давалось право выступить со своей программой.
«Ну, что ж – дерзай!» – легкомысленно решило начальство, – всё равно куда тебе тягаться с генералом! Более того, начальство где-то даже обрадовалось полученной возможности рапортовать выше о том, что выборы в полку проходят в полном соответствии с новомодными веяниями «демократии, гласности и перестройки»! А впрочем, что подумало начальство – неизвестно. То ли дух нового времени, когда люди переставали быть послушными баранами, а становились «баранами непослушными», не учли, а может, нарушить новый закон побоялись. Короче, слово капитану дали. Капитан, поправив очки, стал излагать свою программу. В зале с первых же пунктов послышались возгласы одобрения. И хотя отдельные моменты программы вызывали недоумение, всё же этот был – «свой», понимающий наши проблемы изнутри… Командование, наконец, устав от «капитанского бреда», с трудом согнало его с трибуны, ибо на этом приотпущенный клапан демократии закрывался, и приступили к голосованию. Тут-то и случилось, чего никто не ждал! «Учётчики» из числа полковых политработников, пущенные в зал считать поднятые руки, насчитали большинство в пользу капитана. Генерал пролетал «как фанера над Парижем»! Всё же этот – в очках с взъерошенной головой – он вот тут, здесь, свой. А этого генерала никто никогда даже и не видел живьём ни разу. Командование полка побагровело. Присутствующий здесь начальник политотдела дивизии недовольно заёрзал, замполит полка вскочил. Его красное лицо нервно подёргивалось – ещё бы! Их, бедолаг, ждала хорошая оплеуха от начальства за «плохую воспитательную работу с личным составом полка».
– Это не демократия! Это анархия! – раздраженно произнёс замполит майор Чернышёв своё любимое выражение. Вся его последующая речь всё также вилась вокруг этой фразы.
Демократию действительно каждый понимал по-своему. Подчинённый как вседозволенность, а начальник как особого рода диктатуру, как способ воспитания подчинённых «в коллективе и через коллектив». Решение было таково: во избежание «ошибок» (а случившее классифицировалось не более чем ошибка!) при подсчётах голосование повторить методом вставания. Ибо, дескать, так будет легче и честнее, ведь если учесть что у каждого две руки, то подсчёт поднятых рук вызывал некоторые сомнения!
Итак, зал гудел. Метод «вставания» лишь ярче и решительнее разделил полк на два враждебных лагеря: командование и старшие офицеры – один, младшие офицеры и солдаты – другой.
Начальник политотдела нервничал, что-то нелестное высказывал командиру полка. Лицо замполита полка то багровело, то бледнело, покрывалось испариной.
«До чего же бестолковое, разнузданное стадо! – думал он. – Довели проклятой демократией всё до развала!»
«Начпо» встал за трибуну и обратился с длинной пылкой речью к полку, пытаясь образумить бунтарей.
– Товарищи! Ведь это развал всего! Вы не понимаете даже, к чему вся эта анархия приведёт! Это всё дело рук «контры»! Вы ещё попомните мои слова, пройдёт время! Немцы ещё покажут себя! – он говорил долго и пылко, но бессвязно. И никто ему не верил. Все лишь хмуро роптали, всё ещё сохраняя субординацию и страх перед большим начальником, способным перечеркнуть ближайшее будущее любому, находящемуся в ту минуту в клубе.
– Кстати, товарищи офицеры! А почему полк не в полном составе? – вдруг заявил «начпо».
– Извините, в ка-а-ко-о-м смысле?– замполит вытирал нервно пот со лба.
– В том, что жён офицерских я здесь не вижу! А они, между прочим, также имеют полное избирательное право! Так что выборы ваши признаются недействительными! Ясно?
– Так точно, понял вашу мысль!– в глазах замполита мелькнули искорки радости, так, как если бы был найден выход из самого затруднительнейшего положения!
– Так вот, подготовитесь и завтра сделаете голосование закрытым, обеспечив стопроцентное участие! – Начпо сжал кулак.
– Завтра! Да-да! Всех соберём! Как положено! – тихо нервничал новый полкач подполковник Вовченко.
Новый командир полка был невысоким и мягким по своему характеру человеком. Внешняя напускная строгость так не сочеталась с ним. И это сразу же почувствовали многие офицеры, допуская себе ранее немыслимые вольности. На рубеже перемен Господь посылал к управлению людей, не способных противостоять жёстко и безальтернативно наступающей буре! Ведь кто бы осмелился на такое при Гребенщикове!
– Да! Не забудьте сегодня же заняться личным составом! Провести работу с офицерами! Смотрите, будет завтра снова цирк, погоны все положите на тумбочку дневального. Распустили полк! При Гребенщикове никто даже бы и не пискнул! – Начпо круто развернулся и вышел.
Остаток дня по полку только и был слышен стук солдатских сапог, отпечатывающих на плацу строевым шагом.
– Смотри-и-те, отвечаете головой каждый за свою роту! – комбат закончил «воспитательную работу» с офицерами батальона.
Тимофеев шёл хмурый.
– Что, не весело? – усмехнулся Майер.
– А ну их! Со своей анархией достали! Не пойду завтра на службу совсем! – в молодом офицере кипел мятежный дух. – Я в этом цирке участвовать не буду!
– Ну-ну!
***
Девятая рота хмуро стояла перед казармой, задрюченная строевой подготовкой.
– Товарищи солдаты! Все вы взрослые люди, всё понимаете. Завтра будет голосование снова. И вы знаете, что вы должны делать и что должен делать я. Так вот, пусть каждый из вас завтра поступит по совести своей! – Тимофеев смело подливал масла в бунтарский огонь. Ему казалось, что подобные зажимы развивающихся процессов демократии как раз и в состоянии породить те апокалипсические сцены его странных сновидений.
Весь следующий день «демократических выборов» он просидел в общаге, саботировав сие, как он считал, совершенно позорное мероприятие, где начальник строевой части полка, шевеля рыжими усами, рыкал на каждого солдата, входящего в наспех организованную кабину для голосования, едва не залезая туда вовнутрь.
– С-с-смо-о-тр-и-и! У ме-ня! – потрясал он кулаком.
Большинство бойцов, волнуясь, бледнея, теряя дар речи, тупо чёркали там, куда тыкал пальцем майор.
Так прошли первые «демократические» выборы, всё же расставившие все точки над «i» по «старорежимному» методу…
Ведь «старой номенклатурной партийной гвардии» было ещё неведомо, что истинные «демократические выборы» базируются на манипулировании общественным мнением. Не на свободе мнения и не на насилии над ним. Но на скрытом управлении оным! На завуалированном шантаже, подтасовке и кооптации.64
Всё это так активно применяемо сегодня в «демократических» странах.
(При Социализме, для неконкурентной экономической модели, не могло быть и речи о политической (многопартийной) конкуренции. Многопартийность и политическая конкуренция – свойство именно капиталистической конкурентной экономики.
Едва ли стоит объяснять снова непосредственную связь между политикой и экономикой. Так что введение системы политической конкуренции явилось предтечей поворота экономики к капитализму.
Что же о демократии как таковой, то эта связь второстепенна. Нет абсолютной демократии. Это лишь субъективная условность, присущая победившей на сегодня экономико-политической модели. Разве есть сегодня истинная объективная демократия в Мире? Ведь пресловутые, демократически избранные парламенты никогда не были органами истинной демократии, отражающей настоящие людские чаяния. Причём чаяния не только «большинства», а всех и каждого добропорядочного члена общества. Ибо они никогда не представляли народ. Для истинной, настоящей демократии необходима прямая демократия, а не власть парламентских мафиозных групп, отражающих интересы своих заказчиков – партийных группировок, финансируемых бизнесом «высшего порядка».
Принципы «электорального большинства» также имеют свои недостатки. Ибо истории известны факты, когда большинство заблуждается, обрекая всех на страшные бедствия. Например, «большевики». С помощью демократии можно прийти и к диктатуре, и к вопиющей бесчеловечности, как это было в случае с Гитлером.
Читать бесплатно другие книги:
