Путешествия и приключения капитана Гаттераса Верн Жюль
К 15 июня постройка шлюпки уже значительно продвинулась. Бэлл и Джонсон работали над ней, а их товарищи ходили на охоту, и с большим успехом. Убили даже несколько оленей. К этим животным очень трудно подойти, но Альтамонт применил уловку, которая в ходу у североамериканских индейцев: с помощью ружейного ствола и пальцев он изображал какое-то подобие рогов, обманывая пугливых тварей. Приблизившись на достаточное расстояние, он стрелял уже наверняка.
Но самая драгоценная дичь, мускусные быки, многочисленные стада которых Парри встречал на острове Мелвилла, не появлялась на берегах залива Виктории. Поэтому решено было предпринять дальнюю экскурсию с целью поохотиться на этих замечательных животных, а также исследовать восточную часть материка. Гаттерас не собирался на своем пути к полюсу проходить через эти места, но доктору хотелось с ними познакомиться. Итак, решили пойти на разведку на восток от форта Провидения. Альтамонт рассчитывал поохотиться. Разумеется, Дэк должен был участвовать в экспедиции.
В понедельник 17 июня погода выдалась хорошая, термометр показывал +41F (+5C), воздух был чист и прозрачен. Охотники, вооруженные каждый двуствольным ружьем, киркой и снеговым ножом, в шесть часов утра вышли из Дома доктора в сопровождении Дэка. Поход должен был продолжаться два-три дня, и они захватили с собой необходимое продовольствие.
К восьми часам Гаттерас и двое его товарищей прошли уже около семи миль. Как на беду, ни одно живое существо не попадалось им на пути, и они уже теряли надежду что-нибудь подстрелить.
Перед ними расстилалась широкая, тянувшаяся вдаль равнина, прорезанная множеством новорожденных ручьев; огромные лужи, похожие на пруды, сверкали в косых лучах солнца.
Местами лед сошел, и приходилось ступать по голой земле; почва состояла из основных осадочных пород, столь распространенных по всему земному шару.
Изредка попадались валуны, присутствие которых на этой почве было трудно объяснить, — настолько они отличались от горных пород этой местности. Шиферные сланцы и всевозможные известняки встречались на каждом шагу; внимание доктора привлекли совершенно прозрачные, бесцветные кристаллы, некоторыми своими свойствами напоминающие исландский шпат.
Хотя доктору не приходилось стрелять, у него не хватало времени для занятий геологией, его товарищи шагали уж слишком быстро. Но все же по возможности он изучал почву. Добряк старался как можно больше говорить, иначе маленький отряд шел бы в полном молчании. Альтамонт не имел ни малейшей охоты беседовать с капитаном, а тот не стал бы ему отвечать.
К десяти часам утра охотники продвинулись миль на двенадцать к востоку; море скрылось за горизонтом. Доктор предложил остановиться и позавтракать. Перекусив на скорую руку, охотники через полчаса двинулись дальше.
Местность понижалась пологими склонами. В ложбинках и над навесом скал снег еще не растаял и лежал волнистой пеленой, что придавало равнине сходство с бушующим морем.
Кругом не было ни малейшего следа растительности, и казалось, в этих местах нельзя встретить ни одного живого существа.
— Нечего сказать, удачная охота, — ворчал Альтамонт. — Правда, эта страна не из плодородных, но мне кажется, полярная дичь не имеет права быть такой капризной и могла бы вести себя повежливее.
— А все-таки отчаиваться еще рано, — сказал доктор. — Лето только что началось, и если Парри встретил столько разнообразных животных на острове Мелвилла, то почему бы и нам здесь не встретить?
— Но ведь мы продвинулись к северу дальше, чем Парри, — заметил Альтамонт.
— Конечно; но в данном случае это не имеет значения. Ведь холоднее всего в районе полюса холода, то есть на тех ледяных нолях, среди которых мы зимовали на «Форварде». Но по мере приближения к полюсу мы удаляемся от самой холодной области земного шара. Поэтому все, что Парри и Росс встретили по одну сторону полюса холода, мы должны найти и по другую его сторону.
— Как бы там ни было, — со вздохом сказал Альтамонт, — до сих пор нам приходилось быть скорее в роли путешественников, чем охотников.
— Терпение! — ответил доктор. — Местность мало-помалу начинает меняться, и было бы очень странно, если бы мы не нашли дичи в оврагах, где наверное приютилась какая-нибудь растительность.
— Как видно, — заявил Альтамонт, — эта местность совершенно необитаема, да и едва ли здесь кто мог бы жить.
— Необитаема! — воскликнул доктор. — Таких стран, по-моему, не существует. Путем упорного труда, ценой огромных лишений, усилиями целого ряда поколений, применяя все достижения земледельческой науки, человек в конце концов может сделать плодородной любую страну.
— Вы так думаете? — усомнился Альтамонт.
— Безусловно. Если бы вы посетили знаменитые в седой древности места, где находились Фивы, Ниневия и Вавилон, богатые долины, которые некогда были цветущими и где жили наши праотцы, — вы наверное подумали бы, что они никогда не были обитаемы. Даже климат этих стран изменился к худшему с тех пор, как там перестали жить люди. По общему закону природы, все необитаемые страны отличаются бесплодием и нездоровым климатом. Знайте же, что человек сам создает себе нужные условия для существования: большое влияние на окружающую среду оказывает его образ жизни, его промышленность, даже его дыхание. Мало-помалу не только видоизменяются атмосферные условия страны и выделяемые почвой испарения, но человек оздоровляет их своим присутствием. Я согласен, что есть необитаемые страны, но никогда не поверю, чтобы существовали страны, где человек не мог бы жить.
Беседуя таким образом, охотники, превратившиеся в натуралистов, продвигались все дальше и, наконец, вошли в широкую долину, где змеилась почти свободная ото льда речка. Долина тянулась на юг, и ее склоны были покрыты хилой растительностью. Казалось, ее почву легко было бы сделать плодородной; стоило внести туда слой чернозема всего в несколько дюймов толщиной, и она стала бы давать неплохой урожай. Доктор обратил на это внимание товарищей.
— Посмотрите, — сказал он, — разве предприимчивые колонисты не могли бы поселиться в этой долине? Если взяться за дело с умением и как следует потрудиться, то через некоторое время местность станет неузнаваемой. Я не хочу сказать, что здесь появятся такие же поля, как в умеренном поясе, — но, во всяком случае, долина приобретет очень приятный вид. Да вот и ее четвероногие жители. Эти плутишки знают, где им поселиться.
— Да это полярные зайцы! — воскликнул Альтамонт, прицеливаясь.
— Постойте, — крикнул доктор, — постойте, оголтелый охотник! Бедные зверюшки и не думают убегать от нас. Не трогайте их, — они сами идут к нам.
Три или четыре зайчонка скакали среди чахлого вереска и молодого мха; они приближались к охотникам, даже не замечая их. Но невинный вид зайчат не Тронул Альтамонта.
Вскоре они очутились у самых ног доктора; он стал гладить их, приговаривая:
— Разве можно встречать выстрелами того, кто просит у нас ласки? Какой нам толк убивать этих зверьков!
— Вы правы, доктор, — сказал Гаттерас. — Пусть себе живут.
— Как! Мы упустим и белых куропаток, которые сами летят к нам, — воскликнул Альтамонт, — и журавлей, которые так важно выступают на своих длинных ногах!
Птицы стайками подлетали к охотникам, не подозревая, какой опасности они избегли благодаря доктору. Даже Дэк проявлял непривычную сдержанность и казался удивленным.
Любопытно и трогательно было смотреть на этих хорошеньких зверьков; они резвились, прыгали, ложились у ног доктора, напрашиваясь на ласки; птицы беззаботно порхали и садились на плечи к добряку Клоубонни. Казалось, население долины старалось как можно лучше принять своих гостей. Весело перекликаясь, подлетали все новые птицы. Доктор был похож на настоящего волшебника. В сопровождении стаи птиц и зверьков охотники шли по сырому берегу вверх по течению ручья.
Но вот за поворотом они увидели восемь или десять оленей, которые безмятежно паслись, выщипывая из-под снега мох. Это были прелестные, грациозные и кроткие животные с ветвистыми рогами, которые самка носит так же горделиво, как и самец. Их пушистый мех уже начал терять свою зимнюю белизну и принимал темно-серый летний оттенок. Они не боялись людей и были такие же ласковые, как зайцы и птицы этих мирных краев.
Можно думать, таковы были отношения первого человека с первыми животными в дни, когда мир был еще молод.
Охотники вошли в середину стада, причем олени даже не пытались убегать. На этот раз Клоубонни стоило немалого труда обуздать кровожадные инстинкты Альтамонта. Американец не мог равнодушно видеть эту великолепную дичь, его обуяла жажда крови. Растроганный Гаттерас наблюдал, как эти кроткие животные терлись мордой о плечо доктора, чувствуя в нем друга всех живых существ.
— Да что же это, наконец, — ворчал Альтамонт. — Разве мы пришли сюда не для охоты?
— Для охоты на мускусных быков, и только, — отвечал доктор. — К чему нам эта дичь? Еды у нас достаточно. Давайте лучше полюбуемся этим трогательным зрелищем; как доверчиво льнут к нам эти мирные создания!
— Это доказывает, что они еще никогда не видели человека, — заметил Гаттерас.
— Разумеется, — ответил Клоубонни, — и отсюда можно сделать вывод, что эти животные не американского происхождения.
— Это почему? — спросил Альтамонт.
— Если бы они родились на севере Америки, то наверное бы знали, что представляет собой двуногое и двурукое млекопитающее, под названием человек, и при нашем появлении немедленно бы скрылись. Нет, вероятнее всего, они пришли с севера, они уроженцы тех неисследованных областей Азии, где еще не побывал человек, и добрались сюда через земли, примыкающие к полюсу. Следовательно, Альтамонт, вы не имеете права считать их своими соотечественниками.
— О! — воскликнул Альтамонт. — Охотнику нет дела до таких тонкостей, и дичь всегда принадлежит тому, кто ее подстрелил.
— Успокойтесь, дорогой Немврод! Что до меня, то я скорее соглашусь больше никогда в жизни не стрелять, чем потревожить это симпатичное население. Посмотрите, даже Дэк братается с этими красивыми тварями. Доброта — великая сила!
— Ну, ладно, ладно, — пробурчал Альтамонт, не понимавший такой сентиментальности. — Посмотрел бы я. как вы стали бы расхаживать среди медведей и волков, вооруженный одной лишь добротой.
— Я не собираюсь очаровывать хищных зверей, — ответил Клоубонни, — и мало верю в чары Орфея. Впрочем, медведи и волки не пришли бы к нам, как эти зайцы, куропатки и олени.
— Если они никогда не видели людей, то почему бы им и не прийти? — спросил Альтамонт.
— Потому что по своей природе они свирепы, а кто зол, тот и подозрителен. Это было проверено как на людях, так и на зверях. Сказать: «Он злой», то же самое, что сказать: «Он подозрительный». Чувство страха свойственно тому, кто сам способен возбуждать страх.
Этой небольшой лекцией по философии окончилась беседа.
Весь день охотники провели в лощине, которую доктор, с согласия товарищей, окрестил Полярной Аркадией. Вечером, после ужина, не стоившего жизни ни одному жителю этих мест, охотники уснули в пещере, словно созданной для того, чтобы предоставить им покойный приют.
17. ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН
Доктор и его товарищи проснулись рано, спокойно проведя ночь. Правда, под утро лицо начал пощипывать морозец, но они были тепло укутаны и великолепно выспались под охраной мирных животных.
Погода стояла прекрасная, и охотники решили посвятить этот день исследованию местности и поискам мускусных быков. Альтамонту заранее предоставили право стрелять в них, даже если бы они оказались самыми наивными существами на свете. Их мясо, хотя и сильно отдающее мускусом, вкусно, и охотники мечтали принести в форт Провидения несколько бычьих туш и снабдить товарищей свежей здоровой пищей.
В первые часы путешествие не представляло особого интереса. На северо-востоке местность начала заметно меняться. Появились холмы и возвышенности — первые признаки гористой местности. Если Новая Америка и не была континентом, то, во всяком случае, это был большой остров. Впрочем, путешественники вовсе не собирались выяснять эту географическую проблему.
Дэк бежал впереди. Вдруг он сделал стойку, наткнувшись на следы целого стада мускусных быков. Потом бросился вперед и быстро скрылся из глаз охотников. Они поспешили за ним. Его звонкий, яростный лай доказывал, что верный пес, наконец, обнаружил предмет их вожделений.
Через полтора часа охотники увидели двух довольно крупных быков, весьма свирепых на вид. Этих странных зверей, казалось, несколько удивляло, но нимало не тревожило нападение Дэка; они спокойно щипали какой-то розовый мох, выстилавший землю. Доктор сразу узнал мускусных быков по небольшому росту, широко расставленным, сближенным у основания рогам, по тупой морде, похожей на овечью, и очень короткому хвосту. Естествоиспытатели дали мускусным быкам название овцебык, так как строением тела они напоминают одновременно и овцу и быка. Шерсть у них коричневого цвета, густая, длинная и шелковистая.
Завидев охотников, быки пустились наутек; путешественники со всех ног бросились за ними.
Но догнать быков было невозможно, охотники после долгого преследования выбились из сил. Гаттерас и его товарищи остановились.
— Что за дьявольщина! — воскликнул Альтамонт.
— Именно — дьявольщина, — ответил доктор, переводя дух. — Эти жвачные, наверно, «американцы»; но, по-видимому, они не слишком-то лестного мнения о ваших соотечественниках.
— Это доказывает, что американцы хорошие охотники, — с гордостью ответил Альтамонт.
Заметив, что преследование прекратилось, быки остановились, с удивлением глядя на людей. Было ясно, что их не догнать; нужно было их окружить; быки стояли на пригорке, и это способствовало задуманному маневру. Пока Дэк лаем отвлекал внимание быков, охотники спустились в ближайший овраг с целью обойти пригорок. Альтамонт и доктор притаились за выступом скалы на одной стороне пригорка, а Гаттерас должен был, внезапно появившись с другой стороны, погнать животных на охотников.
Через полчаса все были на своих местах.
— Почему же вы согласны стрелять в этих четвероногих? — ядовито спросил Альтамонт.
— Это будет честная война, — ответил доктор, который, несмотря на свое добродушие, в душе был завзятым охотником.
Пока они разговаривали, быки вдруг направились к ним, преследуемые по пятам Дэком; позади них появился Гаттерас, который с громким криком гнал животных прямо на доктора и Альтамонта; те выскочили из засады и бросились навстречу быкам.
Быки внезапно остановились и, сообразив, что один охотник менее опасен, чем двое, повернули к Гаттерасу; капитан бесстрашно поджидал их; прицелившись в ближайшего быка, он выстрелил. Но пуля, угодившая быку прямо в лоб, не остановила его. Второй выстрел Гаттераса только разъярил быков, они бросились на охотника и мигом сбили его с ног.
— Он погиб! — воскликнул Клоубонни с отчаянием в голосе.
Альтамонт шагнул вперед, чтобы броситься на помощь к Гаттерасу, но вдруг остановился, видимо, он боролся с собой.
— Нет! — воскликнул он. — Это было бы подло!…
И вместе с доктором бросился на поле битвы.
Его колебание не продолжалось и секунды. Но если доктор был свидетелем борьбы, происходившей в душе американца, то Гаттерас догадался об этом, и он скорее дал бы себя растерзать, чем стал бы просить своего соперника о помощи. Но у него не было времени рассуждать — Альтамонт уже подбежал к капитану.
Опрокинутый на землю Гаттерас старался ножом отразить удары, которые наносили ему быки рогами и копытами, но такая борьба не могла долго продолжаться.
Быки неминуемо растерзали бы Гаттераса, как вдруг раздались два выстрела, и пули просвистели над головой капитана.
— Мужайтесь! — крикнул Альтамонт и, бросив разряженное ружье, кинулся на взбешенных быков.
Один из них, которому пуля угодила в сердце, упал, точно пораженный молнией, другой в ярости готов был распороть живот злополучному Гаттерасу, но в этот миг Альтамонт одной рукою вонзил снеговой нож в открытую пасть быка, а другой раскроил ему череп страшным ударом топора.
У быка подкосились ноги, и он грохнулся наземь.
— Ура! Ура! — вскричал Клоубонни.
Гаттерас был спасен.
Итак, он обязан жизнью человеку, которого ненавидел больше всех на свете. Что произошло в этот миг у него в душе? Какое чувство овладело им?
Это всегда останется в тайниках его сердца.
Как бы то ни было, но Гаттерас, не колеблясь, подошел к своему сопернику и торжественно сказал:
— Вы спасли мне жизнь, Альтамонт.
— А вы — мне, — ответил американец.
После короткой паузы Альтамонт добавил:
— Теперь мы с вами квиты, Гаттерас!
— Нет, Альтамонт, — ответил капитан. — Когда доктор извлек вас из ледяной могилы, я не знал, кто вы, но вы спасли меня, рискуя собственной жизнью и отлично зная, кто я такой.
— Вы мой ближний, — ответил Альтамонт, — и американец не может быть подлецом.
— Ну, конечно, — воскликнул доктор, — ведь он такой же человек, как и вы, Гаттерас!
— И американец разделит с нами ожидающую нас славу.
— Открытия Северного полюса? — спросил Альтамонт.
— Да! — торжественно ответил капитан.
— Так, значит, я угадал! — воскликнул Альтамонт. — Вы отважились на это? Вы решили добраться до этой недоступной точки земного шара! О, это прекрасная мысль! Ей-богу, это великое дело!
— Но разве вы в свою очередь не направлялись к полюсу? — быстро спросил Гаттерас.
Альтамонт, казалось, колебался отвечать.
— Ну, что же? — сказал Клоубонни.
— Нет, — отвечал Альтамонт. — Нет! Истина должна быть выше самолюбия. Нет, я не задавался той великой целью, которая привела вас сюда. Я хотел пройти Северо-Западным проходом — вот и все!
— Альтамонт, — сказал капитан, протягивая руку американцу, — будьте участником нашей славы, и отправимся вместе открывать Северный полюс!
И недавние враги горячо, от всего сердца пожали друг другу руки.
Повернувшись к доктору, они увидели, что он плачет.
— Ах, друзья мои, — бормотал он, вытирая слезы, — у меня, кажется, сердце разорвется от радости. О дорогие мои товарищи, чтобы содействовать общему успеху, вы отбросили национальные предрассудки! Вы сказали себе, что Англия и Америка в данном случае ни при чем и что узы тесной дружбы должны соединять вас для достижения великой цели. Лишь бы Северный полюс был открыт, а кто его откроет — это уж не важно! К чему унижать себя — кичиться английским или американским происхождением, когда можно с гордостью сказать про себя: я человек!
Растроганный доктор сжимал в своих объятиях примирившихся врагов, он не мог совладать с охватившей его радостью.
Новые друзья сознавали, что любовь этого достойного человека еще теснее связывает их между собой. Клоубонни без умолку говорил о том, какое безумие всякое соперничество и как необходимо согласие между людьми, заброшенными в такую даль от родины. Его слова, слезы, ласки изливались из глубины души.
Наконец, обняв в двадцатый раз Гаттераса и Альтамонта, он успокоился.
— А теперь — за работу! За работу! — сказал он. — Я оказался никуда не годным охотником, так используйте по крайней мере мои другие дарования.
И Клоубонни стал рассекать на части тушу быка, которого назвал «быком примирения». Он делал это с удивительной ловкостью и напоминал опытного анатома, производящего вскрытие.
Товарищи с улыбкой смотрели на него. Через несколько минут он искусно отсек от туши около ста фунтов лучшего мяса и разделил его на три части; каждый охотник взял свою долю, и отряд направился к форту Провидения.
В десять часов вечера, когда солнце бросало на землю косые лучи, охотники добрались до Дома доктора, где Джонсон и Бэлл уже приготовили им хороший ужин.
Но, прежде чем садиться за стол, доктор с торжеством сказал Джонсону, показывая на своих товарищей по охоте:
— Слушайте, старина: я увел с собой англичанина и американца — не так ли?
— Да, доктор, — отвечал боцман.
— А привожу назад двух братьев!
Моряки радушно протянули руки Альтамонту; Клоубонни рассказал о том, что сделал американский капитан для английского капитана, и в эту ночь ледяной дом послужил приютом пяти совершенно счастливым людям.
18. ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ
На следующий день погода переменилась; снова ударил мороз; в течение ряда дней перемежались дожди, снег и метели.
Бэлл окончил шлюпку, которая вполне соответствовала своему назначению. Она была до половины покрыта палубой, у нее были высокие борта; подняв фок и кливер, она могла выдержать бурю в открытом море. К тому же она была легка, так что собаки без особого труда могли везти ее на санях.
Наконец, в полярном море произошло долгожданное событие. Лед в заливе тронулся. Огромные льдины, подтачиваемые водой, при первой же буре должны были оторваться от берегов и превратиться в плавучие айсберги. Но Гаттерас хотел отправиться в путь прежде, чем разойдутся ледяные поля. Часть путешествия предполагалось совершить сухим путем, поэтому в данный момент не имело значения, свободно ли море ото льда. Итак, он назначил отъезд на двадцать пятое июня; к этому времени должны были закончить все приготовления. Джонсон и Бэлл привели в исправность сани, укрепили кузов и приладили новые полозья. Путешественники решили использовать несколько недель хорошей погоды, выпадающих на долю гиперборейских стран. Таким образом они избегнут лишних страданий и легче будет преодолевать препятствия.
За несколько дней до отъезда, двадцатого июня, между льдинами образовались свободные проходы. Путешественники воспользовались этим, чтобы испробовать шлюпку, и отправились в ней к мысу Вашингтона. Правда, море еще далеко не освободилось ото льда, но оно уже не представляло сплошной твердой поверхности, и совершить такое путешествие пешком по разбитому льду было бы невозможно.
Это плавание позволило путешественникам оценить мореходные качества шлюпки.
На обратном пути они были свидетелями любопытного происшествия — охоты громадного медведя на тюленя. К счастью, медведь был слишком занят своим делом и не заметил шлюпки, а то он непременно бы за ней погнался. Он сторожил возле отдушины, в которую, по-видимому, нырнул тюлень. Медведь ждал появления животного с терпением заправского охотника, или, вернее, рыбака, — потому что в сущности он занимался рыбной ловлей. Он подстерегал добычу, застыв на месте, не выдавая себя ни звуком, ни движением.
Вдруг поверхность воды заколыхалась, амфибия поднималась подышать воздухом. Медведь растянулся на льду и охватил лапами отдушину.
В следующий миг тюлень высунул голову из воды, но нырнуть он уже не успел, лапы медведя сомкнулись как рычаги, с огромной силой сдавили тюленя и вырвали его из родной стихии.
Борьба длилась недолго, несколько мгновений тюлень еще боролся, но скоро был задушен на груди исполинского врага; медведь без труда тащил большое животное и, легко перепрыгивая с льдины на льдину, скрылся со своей добычей.
— Счастливого пути! — крикнул Джонсон. — Каковы, однако, лапищи у этого молодца!
Шлюпка вскоре вошла в маленькую бухточку, обнаруженную Бэллом между льдинами.
Только четыре дня оставалось до отъезда. Гаттерас поторапливал товарищей; ему хотелось поскорей покинуть Новую Америку, потому что земля эта принадлежала не ему, не он ей дал название, он не чувствовал себя здесь как дома.
Двадцать второго июня стали грузить на сани лагерные принадлежности, палатку и провизию. Путешественники брали с собой сто фунтов солонины, три ящика овощей и мясных консервов, пятьдесят фунтов рассола и лимонного сока, пять квартеров муки, несколько мешочков кресс-салата и ложечной травы с «плантаций» доктора; все это, включая двести фунтов пороха, инструменты, оружие, различные мелкие вещи, надувную лодку и шлюпку, — весило около тысячи пятисот фунтов — немалый груз для четырех собак. Эскимосы заставляют своих собак работать только четыре дня подряд, у путешественников не было собак на смену, и их бедным псам приходилось тянуть без передышки. Путешественники решили в случае необходимости помогать собакам и делать ежедневно лишь небольшие переходы. Бухта Виктории отстояла от полюса всего на триста пятьдесят миль; это пространство можно было пройти в один месяц, делая по двенадцати миль в день. Но, если они дойдут до края материка, закончить путешествие можно будет на шлюпке, уже без всяких хлопот и не утруждая собак. Впрочем, и люди и животные были здоровы; зима, хотя и суровая, кончалась в благоприятных условиях. Благодаря советам доктора удалось избежать болезней, свойственных полярному климату. Все несколько похудели, что приводило в восторг достойного доктора. В суровых условиях они закалились душой и телом, прекрасно акклиматизировались, и теперь им было легче переносить усталость и холод.
К тому же они движутся прямо к цели, к недосягаемому полюсу. Тесная дружба связывала всех пятерых участников экспедиции, она должна была им помочь одолеть все трудности, какие встретятся на пути, и никто не сомневался в успехе.
Предвидя продолжительное путешествие, Клоубонни советовал товарищам заранее к нему приготовиться и как следует потренироваться.
— Друзья мои, — говорил он, — я не советую вам подражать английским бегунам, которые после двух дней тренировки теряют в весе восемнадцать фунтов, а после пяти — двадцать пять фунтов. Но, во всяком случае, необходимо подготовиться к долгому пути. Тренировка имеет целью — устранить из организма излишки жира, что достигается с помощью слабительных и потогонных средств и усиленного движения. Жокеи и бегуны в точности знают, сколько они потеряют веса от таких-то лекарств, и поэтому достигают иногда поразительных результатов. Иной до тренировки не мог пробежать, не задыхаясь, и одной мили, а после нее легко проделывает двадцать пять. Говорят, будто знаменитый бегун Таунсед проходил, не останавливаясь, сто миль в двенадцать часов.
— Вот это здорово! — сказал Джонсон. — Правда, мы не слишком толсты, но, если нужно…
— Это совсем не нужно, Джонсон. Но нельзя отрицать, что тренировка имеет свои хорошие стороны: она укрепляет кости, придает мускулам упругость, изощряет слух и зрение. Это следует помнить.
Двадцать третьего июня, немного потренировавшись, путешественники были уже готовы к отъезду. Было воскресенье, и этот день посвятили отдыху.
Жители форта Провидения не без волнения ожидали минуты отъезда. Им тяжело было расставаться с ледяным домом, который давал им надежный приют, с бухтой Виктории, с гостеприимным берегом, где они провели последние зимние месяцы. Найдут ли они по возвращении в целости свои сооружения? Не растают ли под лучами солнца их хрупкие стены?
В Доме доктора было прожито немало отрадных часов! Вечером, за ужином, Клоубонни напомнил об этом своим товарищам, воздав благодарность небу за все блага, которые оно им послало.
В этот день все улеглись пораньше, чтобы встать с рассветом. Так прошла последняя ночь в форту Провидения.
19. ПОХОД НА СЕВЕР
На следующий день, едва рассвело, Гаттерас дал знак к выступлению. Собак запрягли в сани. Хорошо откормленные и отдохнувшие за зиму в благоприятных условиях, собаки могли оказать летом большую помощь. Они охотно позволили надеть на себя упряжь.
Гренландские собаки — пресимпатичные животные. Постепенно они теряли прирожденную дикость, своз сходство с волком и все больше уподоблялись Дэку, этому совершеннейшему представителю собачьей породы; словом, собаки цивилизовались.
Дэку они были очень многим обязаны, он подавал им пример благовоспитанности и учил их манерам, принятым в хорошем обществе. Как истый англичанин, он был очень щепетилен в отношении этикета и долго не вступал в приятельские отношения с собаками, «которые ему не были представлены», принципиально не беседовал с ними. Но так как они делили с ним все опасности и лишения, все превратности судьбы, то мало-помалу завязалась дружба. Дэк, у которого было предоброе сердце, сделал первый шаг, и все члены четвероногого общества вскоре образовали одну семью.
Доктор ласкал гренландских собак, и Дэк без ревности относился к этим ласкам, расточаемым его собратьям.
Люди были в таком же хорошем состоянии, как и собаки; если собаки хорошо повезут, то путешественники хорошо пойдут.
Отряд выступил в путь в шесть часов утра. Погода стояла прекрасная. Обогнув берега бухты Виктории и миновав мыс Вашингтона, Гаттерас взял направление на север; в семь часов путешественники уже потеряли из виду утес, на котором стоял маяк и форт Провидения.
Путешествие начиналось хорошо, гораздо лучше экспедиции, предпринятой в разгар зимы в поисках угля. Тогда Гаттерас оставлял на своем судне мятежный и упавший духом экипаж и отправлялся наугад. Он покидал команду, полумертвую от холода; он шел с товарищами, ослабленными тяжелой зимовкой; стремясь всей душой на север, был вынужден идти на юг. Теперь же, наоборот, в компании сильных, здоровых товарищей, которые поддерживали, ободряли и вдохновляли его, он направлялся к полюсу, к цели своей жизни.
Казалось, он был на пороге великого открытия, которое должно было принести славу и ему и его родине.
Приходила ли ему в голову такая мысль? Судя по его повышенному настроению, это можно было предположить, а доктор был даже в этом уверен. Добряк Клоубонни радовался радостью своего друга, а после примирения двух капитанов, двух своих друзей, он стал счастливейшим из смертных. Этому прекрасному человеку была глубоко чужда всякая ненависть, зависть и соперничество. Что будет дальше? Чем кончится это путешествие? Как знать, — но началось оно хорошо. А это уже много.
За мысом Вашингтона западное побережье Новой Америки было изрезано множеством заливов. Чтобы не огибать их, путешественники, перевалив через первые отроги горы Бэлла, направились к северу через высокое плоскогорье. Благодаря этому они значительно сократили путь. Гаттерас намеревался, если только не встретится непредвиденных препятствий в виде проливов или гор, совершить по прямой линии от порта Провидения до самого полюса переход в триста пятьдесят миль.
На пути не встречалось препятствий. Плоскогорье расстилалось беспредельным белым ковром, по которому сани с натертыми серой полозьями легко скользили, а путники на лыжах шли бодро и быстро.
Термометр показывал +37F (+3C). Погода еще не вполне установилась, было то туманно, то ясно; но ни морозы, ни метели не остановили бы наших путешественников, рвавшихся вперед.
Направление легко определялось по компасу, стрелка которого становилась по мере удаления от магнитного полюса все более устойчивой. Она уже не рыскала, но зато повернулась концом в противоположную сторону (к магнитному полюсу) и стала показывать юг вместо севера. Но это обратное указание не мешало делать правильные вычисления.
Впрочем, доктор придумал для определения пути очень простой способ, при котором не было необходимости беспрестанно прибегать к компасу. Установив свое местонахождение, путешественники в ясную погоду замечали какой-нибудь предмет на севере в двух-трех милях от них; держали на него путь, доходили до него, затем в том же направлении избирали другую точку, и так далее. Таким образом, они почти не отклонялись от прямого пути.
Первые два дня отряд делал двадцать миль за двенадцать часов; остальное время путешественники отдавали отдыху и еде; палатка защищала их от холода во время сна.
Температура все повышалась. Кое-где на холмах и пригорках снег совершенно растаял, местами он еще сохранял свою девственную белизну. То там, то сям виднелись лужи воды, а иной раз и порядочные водоемы, которые при некоторой фантазии можно было принять за озерки. Путешественники переходили их вброд по колено в воде, причем от души смеялись. Клоубонни радовался этому неожиданному купанью.
— Воде не полагается мочить нас в этой стране, — говорил он. — Здесь она имеет право быть только в твердом или газообразном состоянии; что касается жидкого состояния, то с ее стороны это уже нахальство. Мы допускаем лед и пары, но никакой жидкости!
Во время пути не забывали и об охоте, ибо необходимо было добыть свежей дичи. Альтамонт и Бэлл, не слишком удаляясь в сторону, рыскали по ближайшим оврагам и стреляли куропаток, кайр, гусей и серых зайцев. Дичь эта становилась чрезвычайно пугливой и осторожной, подойти к ней было нелегко, и без помощи Дэка охотники только попусту тратили бы заряды.
Гаттерас советовал им не удаляться в сторону больше чем на милю. Времени терять не следовало, потому что можно было рассчитывать только на три месяца хорошей погоды.
Впрочем, путникам приходилось быть на своем посту возле саней при трудных переходах, в тесных ущельях или на крутом спуске. Тогда они припрягались к саням, подпирали, толкали или поддерживали их. Не раз приходилось разгружать сани, что не спасало их, однако, от резких толчков, случались аварии, Бэлл, как мог, исправлял повреждения.
На третий день, в среду, двадцать шестого июня, подошли к озеру, простиравшемуся на несколько акров; оно было еще подо льдом, так как высокие горы защищали его от солнечных лучей. Лед был такой прочный, что мог вполне выдержать тяжесть путешественников и их саней. Казалось, он образовался в течение многих зим, и озеро никогда не освобождалось ото льда: на его зеркальную поверхность арктическое лето не оказывало ни малейшего влияния. Это предположение подтверждалось, между прочим, еще тем, что берега озера были покрыты сухим снегом, нижние слои которого, несомненно, образовались несколько лет назад.
Местность стала заметно понижаться, из чего доктор заключил, что эта земля не может далеко тянуться на север. По всей вероятности. Новая Америка была островом, не простиравшимся до полюса. Неровности почвы мало-помалу сглаживались; на западе смутно вырисовывались холмы, окутанные сизой дымкой.
До сих пор на пути не встречалось особых трудностей, путешественники страдали только от ослепительного блеска снегов, отражавших солнечные лучи, этот блеск мог вызвать у них снежную слепоту, но уберечься от него было невозможно. В другое время года они могли бы идти ночью, чтобы избегнуть этой опасности, но теперь ночей не было. К счастью, снег начинал таять и заметно терял свой блеск.
Двадцать восьмого июня температура поднялась до +45F (+7C). Потепление сопровождалось сильным дождем, который путники выдержали стоически и даже не без удовольствия. Дождь способствовал таянию снегов, пришлось снова обуться в мокасины из оленьей кожи и по-другому переставить полозья. Разумеется, движение отряда замедлилось. Но так как никаких препятствий не встречалось, то они все-таки продвигались вперед.
Иногда доктор подбирал по дороге круглые или плоские камни, похожие на голыши, обточенные морскими волнами. Это давало ему основание думать, что отряд приближается к полярному бассейну. Однако равнина тянулась вдаль на необозримое пространство.
Не было видно ни малейших признаков жилья, никаких туров или эскимосских тайников. Очевидно, до наших путешественников нога человека еще не ступала по этой земле. Гренландские эскимосы, которые кочуют по арктическим просторам, не заходят в такую даль, а между тем охота в этих местах была бы очень выгодна для этих несчастных, постоянно голодных людей. По временам показывались медведи, следовавшие под ветром за отрядом, по-видимому вовсе не намереваясь нападать на людей.
Потом вдалеке появились многочисленные стада мускусных быков и оленей. Доктору очень хотелось поймать нескольких оленей, чтобы припрячь их к саням, но они проявляли чрезвычайную осторожность и живыми в руки не давались.
Двадцать девятого числа Бэлл убил песца, а Альтамонту удалось застрелить довольно крупного мускусного быка; при этом товарищи лишний раз убедились в его бесстрашии и ловкости. Действительно, Альтамонт был замечательным охотником, и Клоубонни, понимавший толк в этом деле, восхищался его искусством. Тушу быка разрубили на куски, и путники получили запас свежей пищи.
Путешественники всякий раз были рады случаю вкусно пообедать; даже самые умеренные из них не без удовольствия смотрели на свежее мясо. Да и сам доктор порой смеялся над собой, поймав себя на том, что чересчур уж радуется лакомому кусочку.
— Нечего церемониться, ешьте в свое удовольствие, — приговаривал он, — в полярных экспедициях приходится ценить хороший обед.
— Особенно, когда он зависит от более или менее удачного выстрела, — заметил Джонсон.
— Вы правы, старина. Зная, что суп регулярно готовится на кухне, человек не думает о еде.
Тридцатого числа, вопреки всем ожиданиям, характер местности резко изменился; казалось, поверхность земли была изломана вулканическими силами. Насколько хватал глаз, виднелись утесы и пики, достигавшие значительной высоты.
Поднялся сильный юго-восточный ветер, который перешел в настоящий ураган. Он с ревом проносился среди скал, увенчанных снегом, среди ледяных гор, которые хотя и стояли на земле, но имели вид торосов и айсбергов. Даже доктору, который умел объяснить все на свете, было непонятно, как эти скалы очутились на высоком плоскогорье.
После бури наступила теплая влажная погода. Началась настоящая оттепель; со всех сторон раздавался треск льдов, сливавшийся с грозным грохотом падавших лавин.
Путешественники старались не подходить близко к холмам и говорили вполголоса, потому что громкий звук, приведя в сотрясение воздух, мог вызвать катастрофу. Нередко им приходилось наблюдать страшные обвалы, которые было невозможно предвидеть. Полярные лавины отличаются от лавин Норвегии и Швейцарии своей внезапностью. В горах Европы начало лавине дает небольшой снежный ком, который, катясь по склону, захватывает на своем пути снег, постоянно увеличивается в объеме и несется все с большей быстротой, ломая деревья и сметая целые селенья. Но, во всяком случае, падение его происходит в какой-то промежуток времени, и от лавины можно спастись. Иначе обстоит дело в арктических странах. Глыбы льда низвергаются там мгновенно, с быстротой молнии, и человек, заметивший, что глыба льда покачнулась в его сторону, неминуемо погибнет под грудой обломков. Лавина не уступает быстротой снаряду, а разрушительным действием — молнии. Оторвавшись от вершины, глыба летит вниз и все сокрушает. Падение лавины сопровождается оглушительным грохотом; эхо далеко разносит по горам и долинам зловещие раскаты. По временам на глазах изумленных путников происходили удивительные превращения; на месте гор после внезапной оттепели появлялись равнины; дождевая вода просачивалась в расщелины глыб, за ночь замерзала и, расширяясь, раскалывала льдины на куски; процесс разрушения происходил с поразительной быстротой.
Путешественники были все время начеку и благополучно миновали опасные места. Но вот местность снова изменилась, крутые хребты, уступы, пики и ледяные холмы остались позади. 3 июля путешественники очутились на равнине, где дорога стала гораздо легче. Тут их поразил новый неожиданный феномен, который долгое время был предметом исследований ученых Нового и Старого Света. Отряд продвигался вдоль цепи холмов, высотою не более пятидесяти футов. По-видимому, гряда эта тянулась на несколько миль, причем восточный ее склон был покрыт ярко-красным снегом.
У путешественников вырвались возгласы удивления; в первый момент этот багровый снежный покров произвел на них жуткое впечатление. Доктор поспешил успокоить своих товарищей. Ему были известны свойства красного снега по трудам де Кандоля, Уоллестона и Бауэра. Он рассказал, что красный снег встречается не только в арктических странах, но и в Швейцарии, в Альпах. Соссюр собрал довольно много такого снега в 1760 году, а впоследствии капитан Росс, Сабин и другие мореплаватели привозили красный снег из полярных экспедиций.
Альтамонт стал расспрашивать доктора об этом необыкновенном веществе, и Клоубонни сказал ему, что красный цвет снега объясняется присутствием в нем микроорганизмов. Химики долгое время задавались вопросом, какого происхождения эти организмы, растительного или животного, и, наконец, пришли к убеждению, что они принадлежат к семейству микроскопических грибков вида Uredo, почему Бауэр и предложил дать им название Uredo nivalis.
Разгребая снег окованной железом палкой, доктор показал товарищам, что красный слой имеет толщину в девять футов, а затем предложил им подсчитать, сколько грибков приходится на квадратную милю, если, как вычислили ученые, в одном квадратном сантиметре их около сорока трех тысяч.
Красный снег, судя по расположению слоев на склоне холма, образовался много лет назад; грибок не погибает при таянии снегов, и цвет его не меняется.
Феномен этот, хотя и объяснимый, тем не менее казался очень странным. Красный цвет мало распространен в природе. Отражение солнечных лучей от багровой снежной пелены создавало причудливые световые эффекты и придавало окрестным предметам, скалам, животным и людям огненный оттенок, точно они освещались ярким пламенем. Когда этот снег таял, то казалось, что кровавые ручьи текут у ног путников.
Доктор в первый раз увидел это вещество на Багровых скалах в Баффиновом заливе, в тот раз он не имел возможности его достать, а теперь набрал несколько бутылок красного снега.
Через три часа путешественники миновали это «поле крови», как его назвал доктор, и далее местность приняла обычный характер.
20. СЛЕДЫ НА СНЕГУ
Четвертого июля весь день стоял густой туман. Отряд с великим трудом придерживался прямого направления на север, и дорогу ежеминутно приходилось определять по компасу. К счастью, во время тумана не произошло никакой беды, только Бэлл лишился своих лыж, изломав их о выступ скалы.
— Ей-богу, — сказал Джонсон, — я думал, что нигде на свете нет таких туманов, как у нас на Темзе и на Мерсей. Теперь я вижу, что ошибся.
— Что ж, давайте зажжем факелы, как это делают в Лондоне или в Ливерпуле, — предложил Бэлл.
— А почему бы и нет? — воскликнул доктор. — Прекрасная мысль! Правда, факелы не очень-то осветят нам дорогу, но зато будешь видеть того, кто идет перед тобой, и легче будет держаться прямого направления.
— Но где же взять факелы? — спросил Бэлл.
— Намочите паклю спиртом, намотайте на палку — вот вам и факел.
— Здорово! — воскликнул Джонсон. — Мы их живо соорудим.
Четверть часа спустя отряд уверенно продвигался в сырой мгле при свете факелов.
Но если путешественникам удавалось придерживаться прямого направления, то шли они все так же медленно. Туман рассеялся только шестого июля. Земля охладилась, и резким порывом северного ветра туман разнесло, как лоскутья изорванной ткани.
Клоубонни немедленно определил местонахождение отряда; оказалось, путешественники в среднем проходили по восьми миль в день.
Шестого числа, чтобы наверстать потерянное время, тронулись в путь очень рано. Альтамонт и Бэлл шли впереди, тщательно осматривая почву, и нередко вспугивали дичь. Дэк бежал перед ними. Погода, как всегда, непостоянная, скоро переменилась, стала ясной и сухой. Хотя шедшие впереди находились в двух милях от саней, от доктора не ускользало ни одно их движение.
Вдруг он с удивлением заметил, что они остановились; весь их вид выражал недоумение. Они пристально во что-то вглядывались.
Вот они наклонились к земле, стали что-то внимательно рассматривать, потом снова выпрямились. Казалось, Бэлл собирался идти дальше, но Альтамонт удержал его за руку.
— Что это они делают? — спросил доктор Джонсона.
— Я все глаза проглядел, доктор, — отвечал старый моряк, — но никак не пойму, в чем дело.
— Должно быть, они увидали следы зверей, — высказал предположение Гаттерас.
— Не может этого быть! — заявил Клоубонни.
— Почему?
— Потому что в таком случае Дэк непременно бы залаял.
Читать бесплатно другие книги:
