Отъявленный хулиган Сорока Светлана
– А то! – улыбнувшись, поддержал его Ванька.
– Эх, везёт вам, – вдруг со вздохом протянул Солдатов, – такой скутер у вас классный…
– Ага! Вот бы и нам такой же…
– Да разве это скутер?! – живо перебил Димка Трусова. – Мотоцикл! Самый настоящий! Ничем не хуже! Видали, как шпарил?! И ещё быстрей может… Ладно, так и быть! – вдруг просияв, радостно махнул он рукой. – Сейчас я вам класс покажу, а потом прокачу или Ванёк прокатит. Только на дорогу надо, а то здесь снега много – не разогнаться!
Не теряя времени, мальчишки отправились к дороге. Все были оживлены и счастливы. Трусов с Солдатовым – от радостного предвкушения: ещё немного, совсем немного, и их прокатят. Димка от неожиданно свалившегося внимания, а Ванька просто оттого, что рядом шёл очень хороший друг и у них вдвоём был самый классный скутер на свете.
Жалко только, что сейчас вместе ехать было нельзя.
– О, давайте здесь! – предложил Клычков, остановившись на вершине крутого холма. – Как раз горка! Подожди, Ванёк, я сейчас! – и, снова живо вскочив на своего железного коня, Димка надавил на газ и помчался, помчался куда-то вниз по неровной мокрой дороге. Окрылённый чувством свободы, скорости и собственной значительности, он не заметил, как из-за крутого поворота резко вывернул грузовик…
Всё произошло очень быстро. Ванька не сразу понял, что именно. Трусов с Солдатовым в ужасе метнулись туда, в самый конец дороги, он, скорее, машинально бросился за ними. К горлу вдруг подступил огромный ком, на секунду не хватило воздуха, словно кто-то отнял у Ваньки этот сырой весенний воздух. В метре от него на грязном, подтаявшем снегу неподвижно лежал Димка, его Димка. Ветер безжалостно теребил ставший родным капюшон с ободранным мехом. Ваньке хотелось треснуть им: и ветру, и проклятому скутеру (вернее, тому, что от него осталось), – всем им – за друга… Сердце Ваньки оглушительно стучало, глотая слёзы, он отчаянно вглядывался в бледное Димкино лицо. Ничего, сейчас друг встанет, обязательно встанет, и всё будет хорошо…
Вглядывался, не обращая внимания на собравшуюся толпу зевак, на громкие пустые разговоры, вздохи, пересуды, на надвигающуюся темноту, вглядывался до боли в глазах…
Пронзительная, тревожная сирена показавшейся из-за поворота «скорой» разорвала этот мир пополам.
Глава 17. Что делать?
Ночью Ванька спал плохо. Он то в тревоге просыпался, то снова погружался в какую-то тёмную полуреальность, которую тяжело было назвать сном. Вчера там, на дороге, в Ванькино измученное сознание ворвались непонятные, пугающие буквы, брошенные врачом в темноте: ЧМТ[1]. ЧМТ… у Димки. Какая-то женщина рядом вскрикнула, закрыв лицо руками, и Ванька понял, что это плохо, опасно, очень…
Ночью эти зловещие буквы не давали ему покоя, они вдруг ожили, стали огромными. «Ч» безудержно хохотала, «М» сердито раздувалась, а «Т» оглушительно стучала, словно хотела забить огромные сваи. Звук мучительно отдавался в Ванькиной голове, превращаясь во вчерашний пронзительно-громкий скрежет металла. Огромный грузовик, искорёженный скутер, Димка… Ванька метался по подушке, пытаясь спастись от ночного кошмара…
Утро не принесло облегчения. Тусклое, усталое, с низкими туманно-белыми облаками. Казалось, после вчерашнего оно не должно было наступить, но наступило. Зачем? И что теперь делать?
Ванька стоял у входной двери бледный, потерянный, несчастный. От отчаяния хотелось плакать. Если бы сейчас хоть на минуту увидеть друга. Просто увидеть, что он открыл глаза. Что ему чуточку лучше… Надо в больницу. Точно! Скорее к нему в больницу!
Ванька торопливо вышел на улицу, но вдруг вспомнил, что туда пускают только в часы посещений. Вспомнил и снова расстроился. Что делать? Куда идти?
Он бесцельно побрёл по подтаявшей, грязной дороге, уныло озираясь по сторонам. Вот знакомая остановка и резкий поворот возле неё, в который они не вписались тогда с Димкой, а вон та самая лужа, только слегка подсохшая. Димка, скутер… К горлу вдруг подступил огромный ком. Если бы только всё вернуть назад! Никогда в жизни они бы не сели на этот дурацкий скутер!
Улица нестерпимо напоминала о Димке – больше гулять не хотелось.
В школу Ванька пришёл ко второму уроку. А куда ещё идти?! Вместе со вчерашним страшным происшествием здесь обсуждали ещё одну новость: Лидия Сергеевна уволилась. Некоторые ребята считали, что её довёл Шишкин. Может, раньше Ванька и обрадовался бы, даже почувствовал себя героем, а теперь… Какой он герой? Какие они герои?!
На уроках Ванька сидел молчаливый, задумчивый, безучастный, словно толстый прозрачный купол отделял его от происходящего вокруг. Он даже не сразу заметил, как прозвенел звонок с последнего, пятого урока. Теперь можно было идти к Димке.
«К Димке!» – Ванька наконец очнулся, и сердце его взволнованно забилось.
Волнение усилилось, когда он подошёл к серому трёхэтажному зданию больницы. Обогнав его, в раскрытые чугунные ворота въехала «скорая». Такая же «скорая» вчера забрала его друга. Тяжело вздохнув, Ванька быстро пошёл вслед за ней. У двери с табличкой «Приёмный покой» он увидел врача… того самого… и, собравшись с духом, спросил у него про Димку.
– Так это ты с ним вчера катался? – доктор сердито посмотрел на Ваньку поверх очков.
Ванька кивнул и опустил глаза.
– Доигрался твой товарищ!.. Как маленькие, честное слово! Будто не понимаете, что это опасно! Тебе бы сейчас на его место…
А, может, Ванька хотел на его место?! Хотел к нему, хотел быть рядом с ним?!..
– Сегодня навещать нельзя. Придёшь потом, если станет лучше, – доктор укоризненно покачал головой и скрылся за дверью.
Ванька остался один, абсолютно растерянный. Непонятное, тревожное «если» давило, как и низкие облака этого туманного дня, дня, который не должен был, но зачем-то наступил. Зачем? И что же всё-таки делать дальше?..
Глава 18. Луч надежды
Этого Ванька не знал, поэтому каждое утро привычной дорогой шёл в школу. Мимо тихого, словно оцепеневшего парка – такой же тихий, задумчивый…
В школе он больше не играл в героя и не заводил класс, спокойно, почти незаметно отсиживая уроки. Ребята не трогали его и не приставали с расспросами. То ли из-за того, что Трусов с Солдатовым и так им достаточно рассказали, то ли побаивались Ванькиного былого величия. А может, просто потому, что в школе за последние дни и так много всего произошло. Недавно к ним новая классная пришла. Молодая, после института. Какая-то Надежда (отчества Ванька не запомнил). Не всё ли равно…
Правда, вчера она Петухова взгрела за то, что он Трусова побил, и Лену Короткову старостой назначила. А сегодня вообще додумалась после уроков всех на спектакль позвать в Дом творчества, и Ваньку тоже. Только зачем Ваньке их спектакль, если у него друг в больнице? Ему развлекаться некогда. Ему к другу надо.
Вот уже неделю он каждый день после уроков ходил к Димке. Сегодняшний не стал исключением.
Ванька неторопливо вошёл в знакомые ворота, тяжело вздохнув, опустился на сырую больничную лавочку и стал смотреть в окна.
В палату к Димке его не пускали, он так и не видел его с того самого дня… Не пускали, ничего не объясняли, лишь изредка бросая короткие туманные фразы: «тяжёлый», «пока неизвестно», «надо ждать» – и отправляли Ваньку домой.
Эта неопределённость доводила до отчаяния. Он не хотел домой, не мог домой. Оставалось садиться на лавочку и смотреть в окна.
Ванька точно не знал, но ему казалось, что Димкина палата на втором этаже в центре, та, что с самым красивым окном. И он вглядывался, вглядывался, стараясь найти подтверждение своей догадке. Ваньке нестерпимо хотелось знать, как там друг, наверное, ему очень-очень плохо одному…
Ведь и Ваньке тоже несладко. Всё, всё, чем он жил последние месяцы оказалось пустым, ненастоящим: и сорванные уроки, и опасные приключения, и искорёженный скутер… Один Димка… Но он… Если бы он только поправился! Никогда… никогда в жизни они не стали бы больше хулиганить. Ванька это себе твёрдо пообещал.
Но пока неизвестность давила, как и низкие серые тучи, закрывшие солнце. Сколько ещё ждать и что делать?
Погружённый в грустные мысли, Ванька не сразу заметил, как из дверей больницы вышла длинноволосая молодая женщина в светлом пальто, накинутом поверх белого халата, и направилась к нему.
Ванька насторожился: вдруг прогонит. Но она не прогнала, только попросила всё объяснить, выслушала и, глядя Ваньке прямо в глаза, серьёзно сказала:
– Ты уже взрослый, что тебя обманывать. Травма действительно опасная… Оставь мне свой номер телефона. Если что-нибудь изменится, я дам знать.
Ванька, слегка растерянный, осторожно взял протянутую ею ручку с блокнотом и тихо произнёс:
– Спасибо.
Домой он шёл чуть успокоенный, и уставшая от зимы весенняя природа, будто бы тоже почувствовала облегчение. Тяжёлые свинцовые тучи наконец-то зашевелились, поредели, и в образовавшемся просвете мелькнул тонкий солнечный луч – луч надежды.
Глава 19. Длинная дорога
Ванька с надеждой и страхом стал ждать звонка. Старенький мобильный всегда лежал рядом, даже на уроках.
Сегодня на классном часе Надежда Андреевна, новая учительница, рассказывала им что-то о дружбе, любви и предательстве. Она была молодая и интересная. Ванька сначала просто из любопытства на неё поглядывал и вдруг сам не заметил, как увлёкся. А Надежда Андреевна, увидев его внимательный взгляд, внезапно похвалила:
– Молодец, Иван, ты умеешь слушать!
Иван! Привычное имя прозвучало по-новому, по-взрослому. Ванька даже не сразу понял, кого она похвалила.
– Тебя! – угадав его сомнения, улыбнулась Надежда Андреевна. – Ты же у нас один Иван Шишкин, других в классе нет!
Звонок прозвенел неожиданно. Ваньке показалось даже, будто бы раньше времени… Он мельком глянул на часы в телефоне и… увидел емс: «Скорее приходи в больницу!»
Не мешкая ни секунды, он рванул из класса, едва не свалив Трусова. Уже у дверей накинул куртку и выбежал на улицу. Сердце его взволнованно стучало. Неужели Димке лучше? Неужели? А если нет?!..
Весна всё увереннее вступала в свои права. Яркое солнце старательно грело землю, но иногда серые тучи закрывали его, и тогда дул пронизывающий, по-зимнему холодный ветер…
Ванька бежал по расстилавшейся перед ним широкой длинной дороге. К другу. И надеялся, что скоро, уже совсем скоро он наконец-то его увидит…
Эпилог
…Миновав больничные ворота, Ванька по привычке подошёл к знакомому окну, быстро поднял взгляд, и сердце его радостно забилось. Сквозь ещё не мытое после зимы стекло на него смотрел Димка. Его Димка! Смотрел, улыбался… И несказанно счастливый Ванька улыбнулся ему в ответ.
Рассказы
Серое счастье
Вечером к Алине домой пришёл установщик. Он распаковал большую картонную коробку и вытащил из неё компьютер – совсем новенький процессор серого цвета и жидкокристаллический монитор.
– Вот тебе, ребёнок, чудо техники! – хохотнул он. – Сейчас подключу, и можешь пользоваться. Скоро твой тьютор[2] должен на пробную связь выйти, – он быстро глянул на часы…
После того как компьютер был подключён, Алина неспешно подошла к монитору и недоверчиво посмотрела в чёрное окно Скайпа. Оно напоминало ей небо в планетарии, только уменьшенное, будто насильно втиснутое в квадрат экрана.
Через минуту квадрат стал бледно-коричневым и в нём возникла нечёткая фигура незнакомой женщины, а потом чужой электронный голос произнёс:
– Здравствуй, я твоя учительница по русскому языку и литературе Инга… – отчества Алина не расслышала. – Завтра ровно в двенадцать урок. Не забудь, до связи!
В школу Алина всегда ходила с удовольствием. Каждое утро её вместе с другими ребятами встречал пожилой добродушный охранник Василий Львович. Он ласково улыбался Алине и не ругался, даже когда она немного опаздывала и приходила в школу со звонком.
Звонок у них тоже был особенный: музыкальный, весёлый, с песенкой из «Мери Поппинс» про тридцать три коровы. Как-то раз Пашка Кукушкин, Алинин одноклассник, на математике пол-урока мычал – корову изображал. Все ребята смеялись, а вот Надежда Владимировна, наоборот, рассердилась, но даже замечания Пашке в дневник не написала, потому что она добрая и с ней всегда интересно.
Надежда Владимировна про всё на свете знает: и про безударные гласные, и про дроби, и про то, какая температура на Солнце. А в первом классе она так жалостливо стих Есенина читала – про собаку, что Егор Семёнов даже заплакал.
А ещё Надежда Владимировна очень красивая. Это всё потому, что в её волосах прячутся самые настоящие солнечные зайчики. Они просыпаются, когда в классе солнце, и тогда волосы учительницы начинают переливаться и светиться. Совсем как у сказочной Златовласки.
Об этом Алине как-то раз Даша рассказала и даже сказку принесла почитать про Златовласку, а Алина потом дала Даше книжку про Белоснежку. Так они и подружились и с тех пор всё делали вместе: и наклейки собирали про принцесс и волшебниц, и на продлёнку ходили, и даже тюльпаны вместе сажали на уроке окружающего мира. Вот здорово было! Правда, у Алины сначала плохо получалось: её тюльпан всё время вбок клонился, но Даша Алине помогла, и они вдвоём бегали на школьную клумбу смотреть, чей цветок быстрее распустится.
Бутоны раскрылись одновременно: жёлтый – Алинин и красный – Дашин.
А в третьем классе, когда все на экскурсию в планетарий поехали, Алина с Дашей в автобусе тоже вместе сидели. Было очень весело хрустеть вкусной картошкой из пакетика, болтать о разных пустяках и разглядывать в окно прохожих, торопливо бегущих куда-то по весенним зелёным улицам…
В планетарии Алина впервые так близко увидела звёздное небо, и оно поразило её своей величиной. Она и не думала, что мир такой огромный!
Экскурсовод рассказывала о планетах Солнечной системы, об астероидах и метеоритах, о первых космических кораблях и лунных кратерах… Все ребята внимательно слушали, и даже неугомонный Пашка Кукушкин наконец отстал от Влада Лисицына, хотя до этого всю дорогу не давал ему покоя.
А ещё оказалось, что Егор Семёнов – внук космонавта! Об этом ребятам Надежда Владимировна сказала, когда они вышли из планетария. Все так обрадовались, что тут же стали хлопать Егора по плечу, поздравлять, расспрашивать. Егор молчал и только улыбался, наверное, из скромности. И у Алины вдруг такое уважение к нему появилось, что очень захотелось сидеть с ним за одной партой. Но она подумала и решила всё-таки остаться с Дашей – они же подруги.
И на торжественной линейке, посвящённой окончанию четвёртого класса, Алина с Дашей тоже стояли рядом. Обе подросшие, с огромными белыми бантами в волосах, взволнованные и счастливые, а вместе с ними – такие же счастливые Алинина мама, Дашина бабушка, папа Егора…
После линейки ребята, довольные, наперегонки рванули в свой класс. Там они кричали, хлопали в ладоши, смеялись, гоняясь друг за другом, и Алина забыла, что мама не разрешала ей бегать из-за непонятной болезни, которой она, Алина, болела с самого детства. Глядя на разгорячённое, счастливое лицо дочери, на такие же радостные лица её друзей, мама и сама, казалось, забыла…
А потом все грустили: ведь надо было расставаться с любимой Надеждой Владимировной. И опять радовались тому, что в следующем году, они, отдохнувшие и повзрослевшие, снова придут в школу уже пятиклассниками.
Но на следующий год Алине не разрешили учиться в школе. Директор сказал маме, что в пятом классе много новых предметов, которые Алине из-за болезни тяжело будет усваивать, и предложил заниматься на дому. Ещё он обещал, что ей обязательно установят компьютер, принтер и подключат бесплатный Интернет: с их помощью учиться ей станет намного проще…
– Ну что, ребёнок, видишь, как тебе повезло! – снова хохотнул установщик, как только фигура в Скайпе исчезла. – Просто счастье привалило. В наше время такой техники не было. Вон я тебе и принтер настроил, можешь фотографии печатать, правда, чёрно-белые. И почтовый ящик, чтоб с друзьями виртуальными общаться…
А зачем Алине виртуальные друзья, когда у неё есть Даша, Егор?..
Вернее, были…
Установщик подключил последние провода и ушёл.
Алина осталась одна, взглянула на своё «серое счастье» и заплакала…
Очки
– Друзья, вы не видели, куда я подевала свои очки? – спросила ребят Марьяна Михайловна, пожилая учительница с седыми кудрявыми волосами и худым лицом. Не дожидаясь ответа, она суховатыми пальцами быстро отодвинула стопку тетрадей на столе, аккуратно перебрала карандаши, ручки. Оставив безрезультатные поиски, вновь обратилась к классу:
– Как вы думаете, может, я забыла их в столовой? Пойду посмотрю.
Марьяна Михайловна обвела усталым взглядом притихших ребят и тяжёлой походкой направилась к двери.
Стоило ей скрыться, как на середину класса выбежал вертлявый Сенька Растеряев и, грозя кулаком в сторону дверного проёма, закричал:
– Старая ведьма, не видать тебе очков как собственных ушей!
Мальчишка прыгнул к доске, ловким обезьяньим движением схватил кусок мела со стола и принялся рисовать карикатуру на учительницу.
Класс взорвался хохотом. Кто-то кинул в Растеряева большим огрызком яблока, в ответ тут же полетела тряпка, и через несколько секунд по кабинету летали ластики, ручки, карандаши, линейки – всё, что оказывалось под рукой. Сенька кривлялся у доски, изображая учительницу, отбивал летящие в него предметы и при этом тонко и противно визжал. Ребята хохотали, шумели, свистели. Если бы кто-нибудь в эту минуту вошёл в класс, ему бы показалось, что он попал в сумасшедший дом. Резвились все: даже самые примерные ученики и те норовили толкнуть в бок своего соседа, а затем делали вид, что читают учебник.
Лишь один светловолосый мальчуган на последней парте сидел спокойно, не участвуя в происходящем. Это был Коля. Он молча разглядывал портреты писателей на стене и думал о чём-то своём.
В коридоре неожиданно послышались тяжёлые шаги.
– Шухер! – громко крикнул заводила Растеряев, швырнул разорванную тряпку на доску и прыгнул на своё место. Класс мгновенно затих.
Марьяна Михайловна вошла в кабинет запыхавшаяся и расстроенная, хотела возобновить поиски, но передумала и опять обратилась к ребятам:
– В столовой их нет. Скажите, вы правда не видели?
Не получив ответа, учительница дрожащими пальцами снова начала перебирать тетради, ручки, учебники, потом в обратном порядке – учебники, ручки, тетради… Очков нигде не было. Тяжело вздохнув, пожилая женщина оперлась рукой на стол и опустила седую голову.
Класс пристально следил за ней. Каждый реагировал по-своему. Сенька светился от счастья. Он толкал впереди сидящих, поворачивался назад, подмигивал товарищам, мол, здорово я всё придумал…
Коля, напротив, сидел сердитый и красный. Сначала он старался не обращать внимания на происходящее, но чем дольше затягивалась пауза, тем злее становилось его лицо. Колька ненавидел Сеньку за гнусный поступок, мечтал лишь о том, чтобы поскорее кончился урок, и тогда он выбежит из-за парты, бросится на Сеньку – и неважно, что тот сильнее… В то же время Коля злился и на себя. Ему было жаль, нестерпимо жаль Марьяну Михайловну, он досадовал на себя за это, в душе называя «слабаком», «девчонкой», но не мог не жалеть…
Мальчик сидел, опустив голову, и рассматривал извилистую трещину на парте.
– Ребята!.. – снова с мольбой в голосе обратилась к классу учительница.
Коля быстро поднял взгляд, и его будто кольнуло что-то. Он увидел учительские глаза: влажные от навернувшихся слёз, беспомощные, с надеждой обращённые к классу…
Резко встав из-за парты, Коля решительным шагом направился к столу. Выдвинул нижний ящик, вытащил очки и, положив их перед Марьяной Михайловной, выбежал из кабинета.
Вовка Сёмин
Вовка Сёмин заметно отличался от своих одноклассников. Те ходили в школу в модных толстовках и джинсах, а он в поношенном сером пиджаке и старых брюках, ребята покупали в школьном буфете чипсы и шоколадки, а ему едва хватало денег на булочку, половина класса имела навороченные планшеты, а у Вовки даже телефона не было.
«Питекантроп!» – ещё в третьем классе обозвал его заводила Пашка Скатов, и все засмеялись. С тех пор над Вовкой не смеялся только ленивый, смеялась даже всегда сдержанная староста Юлька. И особенно едко хохотали Пашка и его друг Лёнька Кузьминов.
– Эй, пещерный человек! – кричали они ему вслед. – Хочешь, мы тебе телефон подарим?!
– Игрушечный!
– Ха-ха-ха!
– Рыжий! – окликал его Скатов.
Вовка в самом деле был рыжим, с крупными золотистыми веснушками на носу.
– Толстый! – вторил товарищу Кузьминов.
Неуклюжий Вовка грустно смотрел на обидчиков и молчал.
Молчал на переменах и на уроках тоже, даже если знал ответ. Зачем привлекать к себе излишнее внимание, раз он такой… Такой несуразный…
Учителя на Вовку рукой махнули и почти перестали спрашивать – все, кроме Полины Сергеевны, новой учительницы литературы.
Молодая, стройная, с каштановыми волосами, собранными в аккуратный пучок, и немного грустными голубыми глазами, она пришла к ним в класс совсем недавно и сразу же всем понравилась. Она увлекательно рассказывала ребятам о жизни разных писателей, поэтов и иногда читала… Так, что даже Пашка слушал. И Вовка слушал, только потом на вопросы Полины Сергеевны не отвечал.
Она казалась ему необыкновенной, неземной, а он… Вдруг он брякнет что-нибудь не то, и Скатов с Кузьминовым начнут смеяться. При ней. Нет! Лучше умереть!!! Вовка втягивал голову в плечи, опускал глаза и молчал.
А Полина Сергеевна продолжала терпеливо наблюдать за странноватым застенчивым пареньком.
Как-то раз на перемене она увидела вопиющую картину. Скатов с Кузьминовым издевались над несчастным, затравленным Вовкой: дёргали его за рукава пиджака, отвешивали подзатыльники, кричали ему вслед едкие, обидные слова и громко безудержно хохотали…
Злой смех обидчиков болью отозвался в душе учительницы, перед глазами возникла картина из её детства.
Она, худенькая девочка с рыжими волосами, стоит, прижавшись спиной к школьной доске, а окружившие её одноклассницы с ненавистью кричат ей в лицо: «Полина-малина!», «Рыжая!», гогочут, дёргают за длинные косы… И рядом никого, чтобы помочь: она совсем недавно приехала с мамой в новый город, пришла в чужой класс…
От нахлынувших воспоминаний сердце Полины Сергеевны невольно сжалось: «А ведь Вовка такой же обиженный!..» – с грустью подумала она. Теперь ей понятны стали и его конфузливость, и молчание на уроках.
После звонка Полина Сергеевна долго глядела на притихших ребят и наконец твёрдо произнесла:
– Запомните все и особенно вы двое! – она задержала взгляд на Вовкиных обидчиках. – Вова Сёмин – мой друг! Кто оскорбляет его, тот оскорбляет меня!
Слова Полины Сергеевны показались Пашке шуткой, он хотел было засмеяться, но осёкся: лицо учительницы было решительным, серьёзным. И Вовка, украдкой взглянувший на неё, понял: она не врёт, не издевается…
От этого почему-то стало страшно волнительно. Простое тёплое слово «друг» приятно грело душу, но в то же время Полина Сергеевна оставалась учителем: ставила оценки, задавала уроки. Вот и сегодня тоже задала стихотворение Пушкина наизусть. А Вовка…
– Не выучил? – огорчённо спросила она у него на уроке. Вовка промолчал, и Скатов с Кузьминовым поспешили ехидно захихикать.
– Не стыдно тебе? – тихо спросила у Вовки Полина Сергеевна. – Я думала, ты мой друг и не подведёшь, а ты?..
Вовке было стыдно, очень стыдно. На другой день он робко подошёл к ней после урока… Запинался, терялся, краснел, но прочитал выученный стих.
– Молодец! – похвалила Полина Сергеевна. – Вижу, что дома ты учил. Ставлю тебе четвёрку, – и добавила, улыбнувшись: – Наверное, самому радостно хорошую оценку получить?
– У меня сегодня две радости! – осмелев, поделился с ней счастливый Вовка. – Я ещё и в столовую иду! И есть буду за Лёшу Петрова, его сегодня в школе нет.
– А обычно не ешь? – в недоумении посмотрела на него учительница.
Вовка погрустнел и отрицательно покачал головой:
– Не, мама денег не даёт…
Полина Сергеевна тяжело вздохнула и сказала:
– Я… я подумаю, как тебе помочь… А учиться надо и на уроках отвечать тоже…
И Вовка стал отвечать на её уроках, часто неправильно, волнуясь и запинаясь, но он старался. При Полине Сергеевне ребята Вовку не трогали, и это придавало ему уверенности. Но на других предметах дела обстояли иначе.
Однажды на математике Скатов смеха ради наклеил Сёмину на спину листок с крупной надписью: «ЛОХ». Ребята пол-урока потешались над Вовкой, а на перемене шумной толпой высыпали за ним в коридор, тыкали пальцами ему в спину, кричали, захлёбываясь от смеха. Не понимая причины, Вовка бросал несчастный, затравленный взгляд то на одного, то на другого обидчика…
Его мучения прервал звонок. Он забежал в кабинет русского языка, торопливо шмыгнул на своё место, но Полина Сергеевна успела заметить злосчастный листок на его спине.
От возмущения грудь сдавило и застучало в висках.
– Твоя идея? – гневно сверкнув глазами, спросила она у затаившегося Пашки.
Он не стал отпираться.
– Иди к доске! – приказала Полина Сергеевна и стала диктовать текст. Все писали, а Пашка мучился: сомневался почти в каждом слове, допускал ошибки. Ребята за его спиной перешёптывались и хихикали.
– Рекордсмен! – подведя итог, учительница саркастически всплеснула руками. – В пяти предложениях десять ошибок! Какую табличку будем вешать тебе?! И куда?!
– На лоб! – тут же посоветовал кто-то, и класс взорвался хохотом.
На своё место Пашка отправился пристыженный, с уязвлённым достоинством. В первый раз в жизни смеялись над ним – это было нестерпимо. После урока Полина Сергеевна попросила Пашку остаться.
– Скажи, зачем вы издеваетесь над Сёминым? – посмотрев в глаза ученику, спросила она. – И не просто издеваетесь – травите! – Пашка промолчал. – А ведь недавно, – продолжила учительница, – ты сам оказался на его месте. – Скатов поёжился. – Всего только раз над тобой смеялись, и то неприятно, а вы над ним – каждый день! И за что?! За то, что он не похож на вас, одет бедно и телефона у него нет? А у тебя вот есть. И наверняка дорогой… А разве Сёмин виноват, что в семье денег даже на обеды не хватает, не то что на телефоны? – с каждым словом голос Полины Сергеевны делался всё громче, взволнованнее, а Пашка стоял, опустив глаза, и молчал, не зная, что ответить…
После этого разговора он стал побаиваться Полину Сергеевну: на её уроках сидел тихо, старался не высовываться. И вдруг однажды тетрадку забыл для контрольных работ. А учительница строго-настрого предупреждала, что к диктанту без тетради никого не допустит. Можно было, конечно, домой сбегать. Но Пашка, как назло, вспомнил о ней перед самым диктантом, когда некоторые начали уже число записывать. Он осторожно окликнул Лёньку Кузьминова, но у того даже листочка не оказалось, а староста Юлька лишь сердито от него отмахнулась. Полина Сергеевна уже прочитала первое предложение. Ситуация становилась критической. Пашка не на шутку испугался, как вдруг Вовка протянул ему немного помятый, наскоро вырванный из своей тетради листок.
Сердце Скатова взволнованно забилось, а в памяти всплыли слова учительницы: «Зачем вы над ним издеваетесь? Потому что он не похож на вас?..» Рыжий, в поношенном пиджаке, растрёпанный и несуразный, Вовка действительно был на них не похож. С искренней, добродушной улыбкой он протягивал листок, желая помочь… ему, Пашке. И Пашке вдруг впервые в жизни стало по-настоящему стыдно.
На следующий день они с Кузьминовым подошли к Вовке.
– Вован, – виновато начал Пашка, – мы тут с Лёнькой подумали… В общем, извини нас за всё. И ещё… Это тебе, – он протянул однокласснику старенький мобильник.
Вовка недоверчиво взял подарок, повертел в руках. Телефон был не игрушечным, а самым настоящим… И, улыбнувшись мальчишкам, он счастливо прошептал: «Спасибо!»
Волшебная рыбалка
Тёплый летний денёк обещал быть замечательным. В школе каникулы, в окно светит ласковое солнышко, а после обеда – долгожданная рыбалка. Егорка всю неделю о ней мечтал. И наконец дождался. Ровно в три заехал папин друг дядя Серёжа, и, живо погрузив в машину снасти, они втроём поехали за серебряным карасём.
Большой карьер за городом остался как память о прежних торфоразработках. Однако время многое изменило здесь. Заболоченные берега заросли камышом и кустарником, мелким зелёным бисером рассыпалась по воде ряска, выпростали на свет свои изогнутые пальцы затонувшие коряги. Но Егорку, конечно, больше всего интересовал карась. Расположившись между ивовыми кустами, он принялся живо разматывать удочку. Ему не терпелось попробовать свои силы, тем более что дядя Серёжа ещё в машине подзадорил его: «Егорка, наверное, больше всех поймает, недаром сын рыбака!»
«А что, и поймаю! Устрою коту праздник!..» – радостно подумал он и ловко забросил наживку подальше от берега. Красный пузатый поплавок шлёпнулся на воду и принялся важно покачиваться на тёмных торфяных волнах, как маленький маячок.
Егорка присел на раскладной стул и стал ждать. Минуту, две, три… Ну когда же? Когда? Наживка, что ли, не та?
Он быстро вытащил удочку и, сменив тесто на хлебный мякиш, забросил снова…
– Опа! Первый есть! – крикнул вдруг из соседних камышей дядя Серёжа.
– Где?! Где?! – тут же примчался к нему Егорка.
– Да вот он! Смотри!
В ладони дяди Серёжи трепыхался небольшой карасик. В его серебристом боку, как в зеркале, отражалось летнее солнце. – Ух ты! – восхищённо протянул Егорка, дотрагиваясь пальцами до прохладной солнечной чешуи. – Красивый. Ну ничего, я сейчас тоже поймаю.
Но его поплавок, как и прежде, оставался на поверхности. А у папы и дяди Серёжи клевало.
– Не унывай! – подбадривали они Егорку.
– Наверти ему хлеба побольше!
– Обмани, но вытащи!
– Хочешь, иди ко мне! – это, конечно, был папа.
Вот ещё! Он что, маленький? Егорка закусил губу от досады и пошёл искать себе новое место.
Но на новом месте было так же тихо. Что за невезение?! Обидевшись на всех в мире карасей, он оставил удочку и отправился бродить по берегу. И вдруг на узкой песчаной тропинке увидел чью-то бадейку, полную рыбы.
– Ничего себе улов! – не в силах сдержать восхищения громко произнёс Егорка.
– Царский! – тут же донёсся до него шутливый ответ, и из-за зелёной раскидистой ивы вышел хозяин бадейки, пожилой рыбак с загорелым лицом и светлыми голубыми глазами.
– А зачем вам столько? – кивнув на ведёрко, с любопытством посмотрел на него Егорка. – Кошкам?
– Да нет, в пруд. У нас недалеко от дома пруд есть. В нём вся наша детвора рыбачит, и внучок мой тоже. Ловят – отпускают… А мне радостно. – Мужчина улыбнулся, и в уголках его светлых глаз заиграли лучистые морщинки. – А у тебя… не клюёт? – неожиданно догадался он.
– Не клюет, – грустно вздохнул Егорка.
– Ну, это дело поправимое. Знаешь что, беги-ка за удочкой и садись на моё место, вон у той ивы. Садись, садись! Я всё равно уезжаю. А место хорошее, прикормленное. Только на вот – кашу возьми. Каша эта волшебная, на гречишном меду, карась её очень любит.
– Спасибо! – поблагодарил Егорка и побежал за удочкой, а когда вернулся, рыбака уже не было.
Накрутив на крючок небольшой комочек волшебной приманки, он с нетерпением забросил… И вдруг – о чудо! – поплавок дёрнулся и моментально ушёл под воду. Егорка подсёк, и долгожданный карась в мгновение ока оказался на берегу.
– Опа! Первый есть! – закричал он, совсем как дядя Серёжа, и помчался с карасём к папе.
Удача наконец-то улыбнулась юному рыбаку. Вслед за первым попался второй, третий… Каша творила настоящие чудеса. Едва касаясь воды, поплавок мигом скрывался из глаз. Такой замечательной рыбалки у Егорки в жизни не было. Папа хвалил. Дядя Серёжа подтрунивал:
– Браконьер! Истинный браконьер! Во даёт!
А счастливый Егорка носился с пойманной им рыбой то к одному, то к другому, со щедростью наполняя их бадейки. Ничто не омрачало его радости, разве только лёгкое беспокойство, что необычная приманка скоро закончится. Но приманка закончилась только к вечеру.
– Ну что, понравилось? – сматывая удочки, поинтересовался у Егорки папа.
– Ещё бы, – многозначительно глядя на бадейки, улыбнулся дядя Серёжа. – Всем дал фору!
– На что ловил-то?
– На кашу… волшебную.
– Да ну! – снова улыбнулся дядя Серёжа.
– Честное слово! – и Егорка с жаром принялся рассказывать о рыбаке и чудесной наживке.
– Молодец этот человек, – выслушав, серьёзно сказал папа. – Такую удивительную рыбалку тебе подарил!
– Волшебную, – улыбнувшись, уточнил сын.
– А что с рыбой будем делать? – поднимая тяжёлые бадейки, поинтересовался дядя Серёжа.
– А давайте её выпустим! – вдруг предложил Егорка. – Пускай живёт.
Тёплый летний день подошёл к концу. Солнце село за дальние камыши, и на небе взошла луна. Кругом всё стихло, лишь ночной музыкант, сверчок, затянул в траве свою убаюкивающую песню. Дядя Серёжа ушёл заводить машину, папа понёс в багажник оставшиеся снасти, а Егорка, улучив минутку, ещё раз спустился к воде. Она была серебристой и сказочной. В небольших волнах отражались лунные блики. А Егорка смотрел на них, и ему казалось, что это резвятся, поблёскивая чешуёй, отпущенные на волю караси…
Пашка
Пашка Завьялов в классе был хулиганом. Учителя ему часто замечания делали, особенно Полина Сергеевна, по литературе. Читать он не любил, поэтому на уроках всячески отвлекал одноклассников и, к великому неудовольствию Полины Сергеевны, пользовался у них большой популярностью. Она теряла терпение, брала дневник и просила родителей принять меры…
Мама, конечно, меры принимала: ругала Пашку, последний раз даже сильно, потому что в дневнике рядом с замечанием по литературе оказалось ещё и от учителя труда. Говорила, что гулять не выпустит, что будет с Пашкой на уроках сидеть, как с маленьким, а потом вдруг подошла к нему, посмотрела в глаза и серьёзно сказала:
– Ты веселишься, не слушаешь учителей, доиграешься, и они тебя слушать перестанут!
– Во загнула! – недоверчиво усмехнулся Пашка. – А как же они меня к доске будут вызывать?
Но всё же пообещал больше не хулиганить и весь следующий день мужественно держался. На музыке молчал, на математике, а на литературе опять не выдержал.
Но он не виноват, это всё Полина Сергеевна со своими баснями… и Крылов тоже хорош! Юморист! Специально, что ль, сюжеты такие выдумывал?!
Первой читали басню «Свинья под дубом», а хрюкать у Пашки всегда получалось на славу… ещё с детского сада. Вот и сейчас он так хрюкнул, будто у него не нос, а самый настоящий пятачок. Смачно! Здорово! Весь класс смеялся.