Расстояние Гилтроу Хелен

Глава 1

Я всегда знала: прошлое меня настигнет – несмотря на все меры предосторожности, запутанные следы, выдуманные истории и все прочее, что я сделала для того, чтобы от него дистанцироваться.

Но все же я не предполагала, что это случится вот так.

Все происходит, когда в антракте в сутолоке бара Королевского оперного театра я вежливо слушаю рассуждения дородного банкира о правильной трактовке последнего действия оперы Вагнера «Гибель богов». Я поднимаю глаза, и в следующую секунду две мои жизни – жизни, которые я так старалась держать на расстоянии одну от другой, – сталкиваются, как тектонические плиты, и разрушают пространство.

Мне надо бежать, но уже слишком поздно.

Он праздно топчется около небольшой группы людей. Он не с ними, но вполне простительна ошибочная мысль, что они вместе. Красивый костюм, галстук, в правой руке бокал шампанского. Даже его стрижка и поза говорят о том, что он принадлежит к этому обществу. Но я знаю, что это не так.

Два года. Два года и лишь одна причина, по которой он может быть здесь. Хочет забрать меня в другую мою жизнь, о которой я надеялась никогда больше не вспоминать. Он пришел за мной.

Удар – я преодолеваю шок и проглатываю комок в горле, затем поворачиваюсь к спутнику, улыбаюсь и произношу подходящую случаю фразу. Боковым зрением я не упускаю его из виду: мне необходимо за ним следить, будто он непредсказуемое, потенциально опасное дикое животное. Как хочется повернуться и не спускать с него глаз. Однако здесь и сейчас я Шарлотта Элтон – воспитанная, состоятельная, идеальная Шарлотта Элтон, – которая не может знать человека, которого только что видела.

Я должна действовать по ситуации, встать так, чтобы иметь возможность видеть толпу через плечо банкира. Когда мне это удается, его уже нет.

Я внимательно изучаю зал.

Сегодня, безусловно, аншлаг, и бар – самый большой в Королевском оперном театре, похожий на гигантскую оранжерею в викторианском стиле под высокой изогнутой крышей, – забит до предела, северный и южный балконы полны людьми, толпящимися вокруг центральной круглой стойки. Среди них много мужчин в темных костюмах, но его там нет. Сверкающая зеркальная стена зрительно вдвое увеличивает пространство, делает металлические конструкции арочных окон огромными, а собравшихся людей превращает в толпу. Он, как и его отражение, растворился в этой массе. В верхней части зеркальной стены похожий на ящик балкон кажется подвешенным в воздухе над головами, а опирающиеся на его край люди выглядят экспонатами. Перебираю взглядом их лица. Его среди них нет.

И все же он где-то здесь, и он нашел меня.

Последний звонок. Банкир берет пустой бокал у меня из рук:

– Да, позвольте мне, – и поворачивается, отвлекаясь от оживленного разговора нашей небольшой компании.

В это время главный адвокат города касается моей руки:

– Шарлотта, я бы хотел сказать вам пару слов. Прошу вас.

Я иду рядом с адвокатом по направлению к залу, улыбаюсь и ощущаю, что кровь ударяет мне в голову, глаза заволакивает пелена.

Пытаясь разглядеть его лицо в толпе, я не замечаю, что он уже рядом. Он не смотрит на меня, но я чувствую прикосновение его руки. Затем он исчезает, смешавшись с окружающими меня людьми.

Мы с адвокатом поднимаемся к верхним ярусам. Маленький предмет в моей ладони теплый и липкий от пота. Занимая свое место, я незаметно прячу его в клатч.

Это крошечное украшение для новогодней елки, игрушка, переливающаяся пурпурно-красным цветом.

В зале гаснет свет. Начинается последнее действие. В произведении Вагнера присутствуют и торжество личности, и нарушение обещаний, и предательство, и убийство, и гибель в самом конце.

Игрушка – это условный знак, важное послание, хотя код я почти забыла. Саймон Йоханссон просит о встрече. Но не с воспитанной, сдержанной Шарлоттой Элтон. Йоханссон хочет увидеться с Карлой.

Ты уже два года не работала с клиентом. Ты вне игры. Отправь Крейги. Он справится. За это ты ему и платишь.

Пустая болтовня. Я ухожу.

Раннее утро следующего дня. Холод, как песок, режет глаза. На главной улице этой части Восточного Лондона много стеклянных фасадов административных зданий и современных новостроек. Моя квартира находится в одном из таких домов. Кажется, рукой подать до башни Кэнэри-Уорф. Из-за блеска огней она выглядит почти сказочной, но далекой и призрачной, будто из другого мира: словно перевернутая фура, возвышается над мусором в сточных канавах.

Склад используют для хранения ненужных вещей: старых ярмарочных аттракционов, декораций, поблекших уличных украшений и прочего. Разбросанные по двору детали напоминают останки доисторических животных: гигантского осьминога с разметавшимися в стороны щупальцами, изогнувшего позвоночник тираннозавра. Скудный свет редких ламп внутри позволяет с трудом пробираться по узким проходам, местами подсвеченным фарами искореженных автомобилей и огнями вывески с надписью: «Последний трюк».

Сейчас январь, и за проведенные здесь двадцать минут я успела замерзнуть. Видимо, поэтому я ничего не заметила.

Не движение, нет. Движение я бы не пропустила. Он уже точно здесь, во мраке, и наблюдает за мной.

– Прости, – говорит он, но я все еще хватаю ртом воздух.

Словно он все это время был здесь, среди ухмыляющихся пластмассовых Санта-Клаусов и похожих на гармошку китайских новогодних драконов, лишь изменение фокуса явило его в поле моего зрения. А может, все происходило постепенно, как растет трава или оседает пыль: тень уплотнилась и приняла человеческий облик.

Ему сорок один. Рост метр восемьдесят с лишним. Поджарый и мускулистый, с телом атлета, привычного к бегу на длинные дистанции. Красивого костюма больше нет, на нем дешевая безликая одежда, на запястье ничем не примечательные часы. В глаза бросаются шрамы на выпирающих костяшках пальцев.

Как всегда, я замираю в ступоре.

– Хотел удостовериться, что ты одна, – говорит он тихо и вежливо. Невыраженные гласные выдают его северное происхождение; но только это и больше ничего.

Ты не должен был искать меня!

Вместо этого я произношу:

– Ты не позвонил, как обычно. – Странно, голос звучит спокойно.

– Позвонил. Мне ответил незнакомый мужчина.

– Он свой человек. Работает на меня.

Кивок и отведенный в сторону взгляд. Подальше от меня.

Что ему нужно? Два года назад подобные встречи означали, что ему требуются документы или информация для работы. Для этого люди связывались с Карлой: негласное получение информации, будь то путем подкупа, шантажа или просто кражи; преднамеренное уничтожение ее в случае проявления интереса правоохранительных органов; поддельные удостоверения личности.

Все не может быть так просто; только не после двух лет молчания. Впрочем, возможно, он тоже вышел из игры – возможно, пришел как человек, который…

– Расскажи мне о Программе, – просит он.

Еще несколько мгновений тишины. Я напряженно жду, но за этим вопросом ничего больше нет.

Это тюрьма, хотя и не похожая на все остальные; о том, где вы находитесь, напоминали лишь высокие стены и проволока.

Когда Йоханссон пропал два года назад, проекта еще не было. Проект появился после тюремных бунтов и был связан со спадом и всплеском преступности, переполненностью тюрем и сокращением бюджета… Пять тысяч осужденных были перевезены из переполненных тюрем в городок на окраине, опустошенный в связи с реконструкцией и экономическим спадом, и временно помещены под охрану частной фирмы. Временно, но это могло длиться годами. И был задуман эксперимент, он выглядел очень по-американски, создали даже сайт, расхваливающий выдвинутую теорию.

– И что за эксперимент? – спрашивает Йоханссон.

– Цель его – научить преступников жизни в обществе.

– В обществе других преступников?

– Верно.

Где он был? Что ему надо узнать? Впрочем, он всегда был человеком основательным и дотошным.

– И взамен они получают…

– Более широкие возможности и свободу в ограниченной охраняемой среде.

Ключи от своих комнат. Доступ к телевизору и газетам. Неограниченное количество свиданий с родными. Возможность самоуправления и создания советов, а также установления правил. Поддержку в получении образования, профессиональной подготовки, помощь при открытии собственного дела. К их услугам объекты здравоохранения, спортивные сооружения, даже ресторан.

– И они в безопасности? – спрашивает он, внимательно ее выслушав.

– Постоянное патрулирование вооруженной охраной для поддержания порядка и обеспечения безопасности всех жителей.

– Ты наизусть заучила?

– Все это есть в Интернете.

– Звучит слишком красиво, чтобы быть правдой.

– Но это возможно.

Год назад там произошел пожар, дым стоял до горизонта. Это едва не попало в газеты. Прошло лишь восемь месяцев с начала Программы. Мы делали вид, что такого места не существует. Но на самом деле оно есть. У людей «бессрочные» приговоры. Они могут только войти на территорию, но никогда не выйдут оттуда. За ними закрывается дверь, и о них все забывают.

– И кто эти люди? – спрашивает Йоханссон.

– В основном те, кто выбрал карьеру преступника. Воры, рэкетиры, сутенеры, торговцы наркотиками и людьми, убийцы… но не педофилы и не террористы. Насколько мне известно, по крайней мере.

– А психи?

– Официально нет: им нельзя доверить прием лекарств. А неофициально?… Дюжины, может, сотни. Все учатся быть законопослушными гражданами.

– Применение силы?

– А ты как думаешь? Чарли Росс находился там с самого открытия. Прибыл с первой партией. Через три месяца он умер. Не своей смертью.

Йоханссон и глазом не моргнул. Разумеется, ему было об этом известно. С Чарли Россом ему приходилось иметь дело десять лет назад, и они встречались лишь однажды. Живым Росс их совершенно не интересовал, и смерть его ничего не изменила.

– Внутреннее наблюдение?

– Камеры.

– Связь?

– Стационарные устройства для заключенных. Разумеется, все прослушивается. Никаких мобильных телефонов.

– Сможешь раздобыть планы?

– Разумеется.

– А охрана? – продолжает Йоханссон.

Прошло два года, а я все еще могу читать его мысли по глазам. Мгновенно.

– Двойные стены по периметру, двенадцать метров над землей и девять ниже ее уровня. Электрический забор, колючая проволока, датчики тепла и движения. Круглосуточная охрана на вышках. Воздушные зоны отчуждения. Все подземные стоки отделены от основной канализации; все отходы, обработанные, протекают под периметром. Крыса не проскочит наружу.

– А внутрь?

– Туда никто не стремится попасть.

– Я стремлюсь. Ты сможешь помочь?

С большим трудом стараюсь сохранять спокойствие.

– Количество визитеров ограниченно.

– Я не об этом.

– Не об этом? Имеешь в виду удостоверение работника? Хочешь попасть внутрь в качестве охранника или надзирателя?

– Не то, – говорит он и внимательно на меня смотрит.

– Заключенного?

Он отводит взгляд.

Итак, опять работа. Хлесткий удар разочарования и жало иронии: работа, всего лишь работа, для этого ему нужны новые документы. Охранники и надзиратели составляют единую команду, подчиненную жесткому графику. Персонал очень хорошо защищен. Свободно перемещаться по территории могут только заключенные. Значит, он должен проникнуть туда в качестве заключенного, чтобы выполнить задуманное.

Внезапно меня охватывает панический страх.

– Это невозможно.

В ответ напряженный взгляд.

– Ты уверена?

Сейчас же положи конец всему этому. Просто закончи разговор, и все.

– Пройти на территорию с членами управляющей компании невозможно, взломать систему охраны мы тоже не можем. Она слишком хорошо защищена. Поверь мне, это уже пытались сделать.

– Пытались те, кто хотел выбраться оттуда, а не попасть внутрь.

Качаю головой.

Неловкая пауза затягивается, словно нам есть еще что обсудить. Наконец я нахожу в себе силы нарушить тишину.

– Это все?

Кивок.

– Что ж, если я еще тебе понадоблюсь, можешь воспользоваться этим номером.

Протягиваю ему визитку без имени, только телефон. Он пробегает глазами цифры раз, второй и возвращает. Вот так. Два года, и нам нечего сказать друг другу.

Убираю карточку в карман пальто.

– Пожалуй, я пойду.

Он даже не прощается.

Машину – не мерс, которым я пользовалась последние два года, а седан с номерами подставной компании – я оставила на соседней улице. Робби стоит рядом, прислушиваясь к каждому звуку, дыхание клубами вырывается из его рта в морозный воздух, седая голова чуть наклонена.

Прошел год с тех пор, как я последний раз просила его сделать нечто подобное, но он работает в системе с самого начала и знает правила. Он без звука и пристального взгляда открывает передо мной дверь. Опускаюсь на пассажирское сиденье, и горячая, сжимающая сердце боль наваливается на меня с полной силой. Тебе надо было остаться, надо было что-то сказать, спросить…

Я заставляю себя не думать. Не думать и не представлять, как Йоханссон стоит где-то там, в сумраке, и прислушивается к звукам работающего двигателя. Скорее всего, он уже ушел.

Мы принимаем обычные меры предосторожности, и я возвращаюсь в Доклендс уже в пятом часу утра. Здание, в котором я живу, выходит окнами на док Вест-Индия, севернее Кэнэри-Уорф. Когда-то здесь выгружали сахар, но сейчас от индустриального прошлого остались лишь пара монументальных кранов на причале и сам док – дрожащая водная гладь, периодически очищаемая от окурков и одноразовых стаканчиков из-под кофе, – низкие кирпичные постройки превратились в забегаловки и бары для туристов и служащих.

Все остальное новодел, а мой дом один из самых новых. Все сделано специально для нервных богатых жильцов: слишком просторные квартиры, серьезная охрана, перекрестная система видеонаблюдения. Я совершенно изолирована здесь от внешнего мира, у меня не бывает неожиданных гостей. Даже в такой час один охранник в униформе стоит на улице, другой в холле, за стойкой ночной портье наблюдает за мониторами. Мы киваем друг другу, когда я прохожу к лифту.

С сорок первого этажа вид открывается захватывающий – офисные здания Доклендса, низкие строения по берегам, переходящие в Лаймхаус-Рич, изгибы реки и очертания лондонского Сити. Сегодня я их не замечаю.

Неужели Филдинг разыскал его в далеком уголке мира? Кое-что случилось, сынок. Прямо на твоей улице. Или он сам решил вернуться и выяснить, зачем его искали? Его следующая работа связана с тюрьмой. Это кажется невероятным.

Меня вновь окутывает страх: нет сомнений, он попытается выполнить заказ.

Открываю дверь маленькой комнаты, которую использую как кабинет. Включаю компьютер, подключаю жесткий диск. Ввожу пароль, пробегаю глазами файлы и открываю один из них.

Щелчок, и на экране появляются пять цветных колец, одно внутри другого – внешняя охрана, внутренняя охрана, первая стена, узкая нейтральная полоса, затем вторая стена, – окружающих темную мрачную сердцевину. Навожу курсор и нажимаю на пустоту, сразу появляется сетка. Если щелкнуть по одному из квадратов, он увеличивается, на экране появляются детали: дороги, здания, клиники, центр обучения, футбольное поле. Еще щелчок, и перед глазами ажурная сеть канализационных труб и кабелей, тянущихся под улицами, словно вены под кожей. Доступа дальше у меня нет. Ходят слухи о подземных тоннелях и постройках, но во избежание эксцессов их не было ни на одном плане, который я когда-либо видела.

Еще щелчок, и на плане появляются иконки: хаотично рассыпанные синие ромбы, зеленые кружочки и желтые квадратики. Некоторые означают командные центры и наблюдательные пункты; другие указывают на места установки камер и подслушивающих устройств. Остальные я просто не смогла расшифровать.

Мы начали сбор данных о Программе и создание этой карты, когда проект был в стадии планирования. Сейчас он работает уже двадцать месяцев, но люди продолжают приходить. Только уже не ко мне, а к Крейги. Это не совсем та карта, которая им нужна. Скорее, это ответ на вопрос: «Можно ли оттуда выбраться?»

Ответ был ясен, когда Программа только создавалась: нет.

Но это не то, что нужно Саймону Йоханссону. Ему нужно что-то другое.

Я до сих пор не набрала номер Крейги. Но я звоню Филдингу.

Я пользуюсь секретной линией, которую никто не сможет прослушать. В ответ слышится невнятное ворчанье, но я знаю, что это он.

– Здравствуй, Филдинг.

Царапающая пауза длится долгих десять секунд. И вот…

– Карла. – Всего одно слово, но ему удалось вместить в него все превосходство и презрение.

Тони Филдинг – работодатель Саймона Йоханссона.

– Давно тебя не слышал, – говорит он.

Два года, если быть точной. Я никогда ему не нравилась – он предпочитает женщин помоложе и благодарных, – а мой поступок два года назад еще более усилил его отвращение ко мне. Я холодная с…ка, разве не так? В определенном смысле это дарует свободу.

– Вот мы опять разговариваем, – произносит он, в его голосе мне слышится скрежет заржавевшей железной двери. Значит, еще курит. – Я так понимаю, с тобой кое-кто встречался, – самодовольно произносит он.

– И ты позволишь ему это сделать?

– А почему нет? – фыркает он. – Думаешь, он потерял сноровку? Такие качества остаются с человеком навсегда.

– Заказ связан с Программой.

– Послушай, он хочет работать. Я уже объяснял ему, что это невозможно. Но он ведь всегда за такое брался, верно? Дьявольски невозможное. Можешь делать ставки, Карла, он справится. В этом вопрос, не так ли?

Заканчивай разговор. Немедленно.

В голове всплывают те же самые слова.

– Ты ведь знаком с системой. Мы не сможем ее взломать, – невозмутимо продолжаю я.

– Ты уверена, Карла? Что ж, это твой выбор. С этим могут справиться и другие. И они помогут ему попасть на территорию. Разумеется, они будут не так внимательны, как ты, но беднякам не приходится выбирать.

Слова слетают с языка прежде, чем я успеваю подумать.

– Ты не сможешь его туда отправить.

– Увидишь.

– Программой руководит Джон Кийан.

– Неужели, Карла? Старина Джон Кийан. Обязательно передам это Йоханссону.

Возвращаюсь в гостиную, подхожу к окну, смотрю вниз: темная вода подмигивает мне из дока.

Уйди. Просто уйди. Ты не сможешь жить прежней жизнью. Ты больше не Карла, ты ничего не должна Саймону Йоханссону.

Я не могу уйти.

Тебе нравится думать, что ты сама принимаешь решения. Тебе нравится думать, что все сознательно и продуманно. Но порой решения принимаются за тебя, а ты узнаешь об этом слишком поздно. Иногда границы невидимы, и ты нарушаешь их в темноте.

До того, как Йоханссон рассказал мне о деле. До того, как я вошла в здание склада…

То мгновение в опере, когда я подняла глаза и увидела его: тогда определилось мое будущее.

Где-то в системе безопасности Программы есть лазейка. И я найду ее, чтобы помочь ему в нее проскользнуть. Потому что за меня это может сделать кто-то другой, а им будет безразлично, вернется он или нет.

Джон Кийан – профессиональный преступник, гангстер, убийца – руководит Программой.

Джон Кийан хочет, чтобы он умер.

Глава 2

3:13 утра, четверг. Север Лондона, та его часть, которую называют перспективной, бары и агентства недвижимости постепенно занимают места старых магазинов, продающих товары на вес и дешевую одежду. Он проехал часть пути по этому району на такси, потом на ночном автобусе, а сейчас идет пешком, так ему удобнее. Привычки снайпера сводят все в мире к расстоянию.

Три метра левее: парочка подростков бежит на автобусную остановку, клубы пара заполнили все воздушное пространство вокруг. Восемь метров вправо: пьяный прохожий зигзагами перемещается по тротуару, останавливается, опираясь рукой на стену. Йоханссон идет дальше. Через шесть шагов мужчина исчезает из поля зрения. Слышны лишь рвотные звуки, и камера видеонаблюдения над головой бесстрастно поворачивается в его сторону, чтобы зафиксировать действие.

За ним никто не следит.

Он вновь ее увидел. Говорил с ней. Сейчас он несет эти воспоминания через желтоватую тьму, словно это осязаемый предмет в руках, имеющий вес и форму. Иногда ноша кажется хрупкой, драгоценной – отблеск волос, поворот головы, – но никогда не остается в руках надолго. Йоханссон идет вдоль улицы, проходит ряд домов, и вот Карла уже кажется колючей и агрессивной, как и ее взгляд, изменившийся через секунду после того, как она его увидела.

Он все неправильно понял? Он был уверен, что все будет не так, но ошибся.

Йоханссон срезает часть пути, поворачивает направо и идет до первой викторианской террасы. В пяти минутах отсюда кипит стройка, но волна создания элитного жилья не достигла еще этого места: еще слишком часто звонят в домофон, на улице еще много мусорных баков, искореженных велосипедов и старых диванов в саду. Дверь в квартиру на цокольном этаже открывается, выпуская знакомый запах сырости.

Шторы в гостиной не задернуты, горит фонарь за окном. За стеклянными дверями тени, отбрасываемые стульями в саду, и завядший розовый куст топорщится всеми своими шипами. Йоханссон закрывает шторы и распахивает двери в спальню и ванную, включает свет, проверяет окна, стараясь различить любые признаки нарушения целостности. Ничего.

Он опускается в единственное удобное кресло, стоящее перед телевизором, и вновь вспоминает Карлу в баре Королевского оперного театра: она в зеленом платье и с чуть склоненной головой слушает полного мужчину и делает вид, что ей не скучно. В тот самый момент она подняла глаза и увидела его.

И вот опять тугой узел сжал его сердце, сжал грубо и неожиданно.

Ничего не изменилось.

Десять лет назад. День их знакомства, если так можно выразиться: он сидит, ослепший от бьющего в лицо света, а ее голос из темноты произносит:

– Я могу оградить тебя от опасности.

И это все, что требовалось? Только эти слова? Произнесенные тогда, когда он мало спал, брился в общественных туалетах, еду находил в баках на задворках магазинов, старался избегать дневного света, почти не выходил на улицу, боясь, что его выследят люди Джона Кийана и сделают то, что сделали с остальными. Жизнь тогда была лишь рефлексом и результатом долгих тренировок.

Я могу оградить тебя от опасности.

И она это сделала: стерла его прошлое существование с карты жизни – стерла бесследно, – передала ему новое удостоверение личности, билет на самолет, приказав бежать и не возвращаться.

Но он вернулся, хотя лишь тогда, когда умерли или отправилась за решетку все знавшие о том, что он сделал в ночь, когда умер Терри Канлифф. Вернулся лишь потому, что это был единственный способ оставить ту ночь навсегда в прошлом: работать на Филдинга, выполнять самую сложную работу, делать ее чисто, быстро, аккуратно, не оставляя острых краев, потерянных концов и беспорядка. Никаких колебаний – каждой своей работой он докажет, что может ее делать, что войска особого назначения не правы, что случай с Канлиффом был единичным, той ночью его застали врасплох. Что у него нет ничего общего с тем развалившимся на части человеком.

Каждый раз он обращался к ней за информацией.