Женские истории пером павлина (сборник) Беспалов Николай

Отступление.

То, о чем сейчас говорит Тамара, происходило одиннадцатого ноября. А полгода назад, в мае, она вступила в должность ведущего инженера в отделе главного инженера в одном из ведущих КБ города. В так называемом ящике. По долгу службы она много времени проводит в командировках. Ее ценили и за знания, и за умение отстаивать интересы бюро. Там, где ее коллеги-мужчины сдавали позиции, она выигрывала. Вот об этом и вспомнила женщина, час назад разведенная судом.

На сегодня я, что называется, отпросилась. Просто сказала Виктору Ивановичу, что я буду занята в суде.

Опять я тороплюсь. Бегу впереди паровоза. Так говорит Анатолий. Виктор Иванович – наш главный инженер. Это по должности, а для меня к тому же и главный мужчина-советчик. Он бывший полковник-инженер. А бывают ли бывшими настоящие военные служаки? Почти десять лет он служил на Байконуре. Авария на пуске – и вот он в запасе. Вернулся в родной город. Ни кола ни двора. Контейнер с мебелью и другим скарбом в буквальном смысле гниет на Московской товарной станции. Прописали, правда, его постоянно. Но куда? В то самое общежитие, где жила моя школьная подруга и умершая жена Анатолия Наташа.

Жена от Виктора скоро просто сбежала с действующим командиром в Плесецк. Забрала дочь и была такова. Жить в общежитии мужчине в возрасте сорока двух лет не пристало, и он снимает комнату.

Судари и сударыни (от слова «судачить»), не судите меня строго. Да, я помогла ему обстроить быт его. Да, он был благодарен мне. Да… И что дальше? Вот и помолчите. Мое это дело, и нечего призывать парткомы-профкомы! Это у Высоцкого смешно – ну, я с Надькою гулял, с тетей Пашиной. Так, что ли?

Но черт возьми меня с потрохами! Чего я тут высиживаю? Так можно все придатки-отдатки простудить. Скорее, скорее, куда глаза глядят. Лишь бы там было тепло и было чем закусить. Не отметить такое событие грех.

Бегом, бегом. Вот и улица Герцена. Чего это там светится? А светится это фонарь над входом в Дом композиторов. Дай Бог, чтобы на месте оказался его директор, мой хороший приятель Миша.

– Проходите, полковник-инженер, – говорит узнавшая меня вахтерша, – наш директор только что приехал из горкома.

На мой стук в дверь отзывается Миша. Его голос не спутаешь. Недаром, что ли, он почти год учился в консерватории по классу вокала.

– Входи уж, коль пришел, наш странник божий, – это фраза из партии оперы «Иван Сусанин».

– Миша, я к тебе. Один ты сможешь помочь мне, – стебаться, так стебаться.

– Тамарочка, девочка моя, – у него все особи в юбке девочки, – как я рад видеть тебя!

Врет и не краснеет. У него на коленях в юбке мини-мини восседает именно девочка. При виде меня она и не думает слезать с чресел Миши. А Миша продолжает:

– Знакомься. Это Ирочка. Представляешь, она музицирует на альте. Чисто мужской инструмент.

Я-то вижу, на чем она в настоящий момент – ни стыда, ни совести – «музицирует».

– Не буду мешать вам музицировать.

– Тамарочка, душа моя. Ты ничуть не мешаешь. – И девочке: – Побегай, крошка.

Альт-Ирочка спрыгнула, одернула юбчонку – и шмыг за дверь.

Миша – герой дня. Он пробил разрешение торговать в буфете ресторана при Доме композиторов водкой, коньяком и вином.

– Чего желаем, миссис Тайна, – Миша так шутит. Знал бы он, какую тайну я действительно ношу.

– Миша, сегодня для меня великий день. Октябрьский районный суд развел меня с Андреем.

– Это кто же?

– Не надо ерничать! Это мой муж. Единственный. Законный.

Пустопорожняя болтовня мне надоела.

– Прикажи накрыть стол в «гроте». Хочу праздника.

Как добралась до Большой Пороховской, я не помню. Разбудил меня телефонный звонок.

– Тамара Вениаминовна, – мой начальник, – я знаю, какие у вас проблемы, но и мы не без них. Попрошу, собирайтесь и не спеша двигайте в бюро. Есть для вас дело.

Что сказать? Я знаю, какое такое дело у него. Очередная командировка. Ее мне продлевали три раза, а я сидела в трюме новейшего крейсера и «добивала» представителей заказчика.

Лишь двадцать пятого декабря они подписали все необходимые документы. Значит, будет у нас премия. И немалая. Какой заказ сдали!

Все к одному. Я свободная женщина. Дела у меня идут отлично. У меня приличная сумма на сберкнижке. Я живу в хорошей квартире. Отец, слава Богу, пошел на поправку. Врачиха мне сказала:

– Если бы не его жена, не знаю, смог бы он выкарабкаться.

Жена это не мать моя, а Наташа. Она уже не работает секретарем-машинисткой у отца. Она ныне заместитель начальника отдела изобретения и рационализации. Что же. У Наташи все-таки высшее образование.

И все же. И все же. Вот сижу одна. Через двенадцать часов Новый год. В моем холодильнике есть все для праздничного стола. Шампанское я не покупаю, а вернее, не достаю принципиально. Эка загнула. Тоже мне принцип – не пить шампанское.

У меня вместо него отличнейшее вино. Грузинское. Из Тбилиси. Мой товарищ по работе был там в командировке и привез несколько бутылок. Мне досталась бутылка хванчкары.

Ну и что, что открыла баночку икорки? Вот допью эту рюмку и пойду под душ.

Отступление.

Мы записываем это в то время, когда повсеместна мобильная телефонная связь. МегаФон, МТС, Билайн и прочая. Тогда же ничего такого не было, и оттого Тамара Вениаминовна, стоя под струями горячего душа, не услышала звонка телефона.

А звонил ей с трудом разыскавший ее далекий друг детства Женя, что на каникулы уезжал к маме в Куялово.

Подождем и поглядим, что будет дальше.

О том, что пока я наслаждалась водой в душе, недаром я по гороскопу Рыба, мне звонил Женя, я узнаю скоро.

Вы помните, что, опорожнив стопку с водкой, я встала под душ. Надеюсь, ваши головы не так забиты хлопотами подобно моим.

Торопиться мне некуда, и, наскоро высушив волосы феном, я вышла из дома. Может быть, повезет и куплю елку. Вообще-то я не такой уж ярый приверженец этого идущего из веков обряда – наряжать дерево. У нас это ель, на югах – пальма. И все же.

Народ мечется, как ошпаренный. Ну что за напасть такая! Целый год они ждали этого дня. Вырвать, достать, раздобыть всякой снеди и выпивки только для того, чтобы ночью (!) все это съесть и выпить. А утром мучиться изжогой, коликами, тошнотой и синдромом похмелья. Абстиненция им не грозит. Им бы выпить сто граммов водки да «полирнуть» пивком. Потом спать до утра следующего дня и с больной головой отправиться на работу.

Хорошо, что накануне выпал снег и у нас на Охте он еще не размазан в грязную жижу. Купила в ларе блок сигарет и две бутылки лимонада «Дюшес». Во дворе какого-то дома села на скамью и закурила.

Откуда-то сверху из открытого – и это зимой – окна раздалось:

– Убью, сука.

Жизнь прелестна, когда тебя никто не грозится убить. Знаю, тот, кто грозится, не убьет. Так и есть. Вот уже другие слова:

– Лебедь моя, так я же без тебя жить не могу.

Послушайте, граждане, в какое время и где мы живем? Это что – времена Мишки Япончика и это Одесса? Я вас спрашиваю.

– Мадам, – появляется передо мной фигура.

– Чего тебе? – иначе с такими нельзя говорить.

– Мадам позволит присесть рядом?

– Катился бы месье куда подальше.

Не сдвинулся ни на сантиметр.

– Мы вас, мадам, тута раньше не видели. Вы новенькая? Надо бы прописаться.

Куда я попала? Там орут, что убьют. Тут чуть ли не угрожают.

– Это как же? – не брошусь же я наутек от этого типа.

– С вас, учитывая вашу образованность и вид, сгодится четвертинка или ноль семь красненького.

– Вот что, гражданин хороший, валил бы ты отсюда. Не мешай отдыхать!

– Напрасно вы так, – тихий, скромный пьяница ушел семенящей походкой.

Мне бы сорваться с места и нестись отсюда. Нет, я продолжаю сидеть. Даже еще сигарету раскурила.

Через минуту-другую из подъезда, куда скрылся тот мужик, выходят трое. Он и еще три амбала. Бежать поздно.

– Мадам, мы не хотим никаких ненужных терок.

– Что такое терка, я знаю. На ней мне папа тер морковь. И мне в данный момент не нужна терка. Мне просто нечего тереть.

– С понятием дамочка, – сказал самый толстый из них.

– Так что же – так и разойдемся? – пропищал второй толстый.

– С откатом, – выдавил из себя третий.

– С каким таким откатом?

– Она придурошная, – подытожил нашу дискуссию первый.

– Смотри, Гвоздь, какие цацки на ней, – второй толстый ткнул своим пальцем мне в грудь. Там брошь, доставшаяся мне от самоубиенной свекрови.

– Соответствует, – сказал первый и рванул цепочку.

Так я лишилась этой броши. Что же, все справедливо. Не твоя она, Тамара, не тебе в ней и красоваться.

Отступление.

Откуда было знать Тамаре Вениаминовне, что она решила отдохнуть во дворе, где по учету райотдела милиции находился наркопритон. Тот, кого Тамара Вениаминовна называет первым толстым, был там как бы начальником охраны. И принял женщину, вот так просто расположившуюся на скамье прямо под окнами притона, за сексота милиции. Бывало уже такое. Как удалось Тамаре Вениаминовне избежать худшего? Одно объяснение этому. Ее обаяние и предновогоднее настроение бандитов.

Бегом, не разбирая дороги, я помчалась к своему дому. Скорее, скорее за дверь и запереть ее на все замки. Их у меня два. Обычный французский и новинка – самодельный ригельный. Чудо техники.

Не снимая сапожек и всего прочего, я рванула на кухню. Большой глоток водки успокоил мою нервную систему. Мне стало смешно, и я засмеялась. От души. Я остановилась, когда мои глаза увидели часы.

Боже мой! Уже без двадцати минут двенадцать.

Ровно в полночь я выпила фужер хванчкары. В мой дом пришел новый год. А через сорок минут в мою жизнь вернулся Женя, самый первый в моей жизни мужчина. Хотя тогда он был никаким не мужчиной, а моим одноклассником.

Звонок межгорода я различаю, и, прежде чем снять трубку, я несколько мгновений раздумывала. Кто же это может звонить? Мне почему-то вспомнилось Конаково. Осип и Варвара явственно предстали передо мной.

И каково же было мое удивление, когда я услышала, казалось бы, навсегда забытый голос.

Говорили мы ровно три минуты. Лимит. Евгений работает в Западной Германии. Принимает суда, строящиеся для нас. Разговор сумбурный, можно сказать, бестолковый. Я поняла одно. Наше КБ имеет непосредственное отношение к его работе. Там он и узнал обо мне.

– Тамара, – успела я расслышать, прежде чем телефонистка проворковала «Ваше время вышло», – я после десятого буду в Питере.

Вы думаете, что на этом мои новогодние приключения закончились? Ошибаетесь. От такого разговора я, естественно, привела себя в status quo уже фужером водки.

Внеочередное отступление.

Обращаем ваше внимание на то, как и сколько пьет женщина. В одиночку – много. Характерная особенность – не теряет способности рассуждать и ясно излагать свои мысли, а это явный признак зачатков алкоголизма.

Четвертого января уже нового года я стояла у окошка кассы и ждала, когда Таня, наш бухгалтер и кассир одновременно, отсчитает причитающиеся мне командировочные. Я еду теперь на Север. И опять мне предстоит долго, нудно спорить с представителями заказчика. Пить с ними спирт. Они его называют шилом. Спать не в своей кроватке. Есть что ни попадя. Мучиться изжогой. Это все впереди. А пока мне дано два дня.

Как ни старался Виктор подвести меня к мысли отдохнуть эти два дня у него, я осталась верна своей квартире. Не поверите, я забыла о том, что далекий и во времени, и в пространстве Евгений практически назначил мне свидание десятого числа.

Мои мысли об отце. Утром пятого я долго валялась в постели. Курила там же. Настоящее безобразие. Вылезла один раз. В уборную и за сигаретами. Трехсотграммовая бутылочка-фляжечка с трехзвездочной жидкостью у меня в прикроватной тумбочке. Это у меня что-то вроде снотворного.

Лежу. Попиваю и покуриваю. Так скажешь – и, кажется, что не сильно нагрешила. А можно сказать, например, поразвратничаю. Это тоже для вас будет звучать не так резко? А если совсем откровенно и этак по-русски – ***. Смешно.

Ну и накурила. Стерва баба, брысь из-под одеяла и быстро открыла окно! Нечего больше валяться! Душ. Легкая зарядка с эспандером. Чай крепкий и сладкий. Яйцо всмятку и бутерброд с сыром. И… Опять, стервозина, сигарета.

На часиках половина двенадцатого. Ничего себе, сказала я себе. Еду к отцу. По моим расчетам он должен быть дома. Надела уже дубленку и все же решила позвонить.

– Тамарочка, а папа на работе.

Отчего тогда сама Наташа не на работе?

– Как его здоровье?

– Врачи говорят, обошлось на этот раз. Но надо беречься. Я его на цепочку не посажу. Вот взял и сорвался. А я что-то приболела, – все это Наташа сказала на одном дыхании, и я услышала, что голос ее охрип.

Я поздравила ее с Новым годом и пожелала здоровья. Не раздеваться же. Пошла на улицу. Тоска смертная. Снег порыжел. Люди посерели. Немудрено. Столько выпить. За сутки. Начинают-то на работе еще. У нас в бюро уже часов в десять утра начинается колоброжение. Наши «девочки» шастают от одной комнаты к другой. По всему зданию – а оно у нас не маленькое – распространяются кулинарные запахи. От отдельных особей мужского пола начинает исходить амбре. Приняли уже спиртяги, бедолаги. Мой Витенька не отстает.

Предтеча праздника. И отчего всем весело, а мне грустно? Так и в детстве моем было. И сейчас скучно так, что выть хочется. Иду, не замечая дороги. И лишь когда мои ножки почувствовали сырость и холод, меня проняло. Стоп, машина, как говорят на флоте. Там, за углом, есть кафе. Там отогреюсь…

Фи, какая кислятина, это сухое вино! Никаким мороженым его не подсластить.

– Девушка, – за стойкой девица в возрасте, что в дни Ивана Купалы считалась перезрелым яблоком, – а что-нибудь послаще и покрепче у вас не найдется?

– У нас приличное заведение, – ну ни сука ли! – мы только вином торгуем. А слаще – сладкое шампанское.

– Сама пей шипучку! Я предпочитаю водку.

Как преображается лик девы!

– У меня у самой осталось от праздника немного.

– Тогда сам Бог велел это немного употребить в дело. Самой-то тоже, небось, хочется утолить жажду.

Таня (мы уже успели познакомиться) ловко, что ваши бармены из кино, выкинула откуда-то из-за спины бутылку водки. Перебросила с руки на руку. Встряхнула, повертела и вот уже бежит веселая струйка в фужер. Бульк туда же вишенка из компота.

– Держи коктейль «Фрукты в шампанском».

Три таких коктейля – и у меня в мозгах полное прояснение. Все стало на свои места. Отец вышел на работу. Значит, здоров. Наташа с ним.

Братец. Тот как вошел в клинч, так и не выходит. Не я ему судья. Там другая у него муза.

Что касается матери, то у нее своя дорога. Свой муз-муж.

– Сгоняй в магазин, – Тане уже море по колено.

– Не. Мне хватит и тебе тоже. Закрывай свое кафе и пошли ко мне.

На дверях появилась вывеска «Закрыто по техническим причинам». Мы, крепко взявшись за руки, идем ко мне…

Который сейчас час? И кто лежит рядом со мной в моей постели? Ну и рожа!

Выскочила, в чем мать родила, и быстро в ванную. Моя рожа ничуть не лучше. Это надо же так напиться! Все, решаю я, завязываю. Я с ужасом вспоминаю, что завтра мне уже уезжать в далекий, холоднее холодного Североморск.

– Эй, кто-нибудь! – кричит моя «подруга».

– Чего орешь? Иди под душ!

Через час я все-таки выпроводила буфетчицу. И тут же зазвонил телефон. Изобретение какого-то Белла достало-таки меня. А через него меня достал мой начальник Виктор:

– Что с тобой произошло?

Ни тебе здрасьте, ни до свидания.

– А что бы ты хотел, чтобы со мной произошло?

– Я сейчас приду!

Еще чего!

– Я дверь не открою. У меня любовник.

– Твой любовник, как я погляжу, – бутылка. Дверь высажу…

Экзекуции продолжались до вечера. То он запихивает меня под душ. То поит горячайшим чаем с лимоном. Раздев догола, долго и с каким-то садистическим наслаждением мнет мое тело. Это называется атлетически массажом.

– Осталось изнасиловать меня изощренным способом, и ты свою роль исполнишь до конца.

– Теперь ты будешь спать. Утром я сам отвезу тебя на вокзал…

Поезд сообщением Ленинград – Мурманск отошел от платформы, и за его отпотевающими окнами осталось все, что произошло за эти посленовогодние дни. Весь день я спала на верхней полке. Вечером успела в ресторан. Горячий борщ по-московски, жирные котлеты с жареным картофелем и три стакана кофе с молоком. Официантка ничего не сказала. Но, когда я закурила сигарету и, не удержавшись, икнула, она рассмеялась. Хорошо, что в этот поздний час в вагоне-ресторане никого не было. Ночью я спала. Все-таки Виктор достиг желаемого. Мой организм требовал здорового образа жизни.

В Мурманске меня встречал представитель завода «Звезда».

– Поедем на машине. Придется немного подождать. Поезд из Москвы придет через полтора часа.

Приятной наружности мужчина в длинном кожаном пальто и шапке-ушанке из незнакомого мне меха взял мой чемодан и повел меня в привокзальный ресторан.

– С дороги надо поесть. Ехать нам еще долго.

Кормили в ресторане хорошо. Мужчина выпил сто граммов водки. Я отказалась. Сильна память последних дней.

Час пролетел незаметно.

– Вы тут посидите, я встречу и вернусь, – оставил купюру на столе и ушел.

Сижу. Жду. Объявили о прибытии поезда из Москвы. Жду. Время идет. Халдей волнуется. Заказала пятьдесят граммов. Жду. Все, решаю я, хватит. Встала и иду. Наконец-то! Навстречу мне мой встречающий и… Кто бы вы думали? Евгений. Собственной персоной.

– Тамара! – это почти через весь зал.

Я стою в ступоре. Это что же?! Судьба? Намеренное событие? Умысел?

Человек в коже несколько обескуражен:

– Вы знакомы?!

Хотелось мне ответить – и даже очень близко. Но, памятуя нравы, бытующие в этих краях, сказала по протоколу:

– Мы коллеги.

Знаете, что запало в мою память после этой непродолжительной командировки? Ни за что не догадаетесь. Не сложности со сдачей наших систем. Не дни, напролет проведенные в грохочущих цехах. Не споры до хрипоты с представителями заказчика.

Тулома, Лотта, Нота. Эти для меня чарующие названия рек запали в мою память с ощущением свежести ощущений. Все как будто давным-давно прошедшее и вернувшееся. Темнота полярной ночи усугубляла все мои чувства. Тактильные. Вкусовые. Слуховые и зрительные. Ничто не отвлекало.

– Ты не изменилась, – лгал мужчина, и я ему верила.

– Ты все так же юна. И телом и душой, – продолжал он лгать, и я ему верила.

– Ты моя желанная, – предел вранья, а я верю.

Ну, что, скажите, мне делать, если и он, этот мужчина, мне тоже мил и желанен? Как будто вернулось мое детство и отрочество. С их тревогами, страхами и надеждами, граничащими с чувственными вожделениями.

На двадцать первый день моей командировки Евгений объявил:

– Отсюда я уеду только в качестве твоего мужа.

– Ты рассуди: по нашему Закону о браке и семье браки регистрируются по месту жительства одного из брачующихся. Я прописана в Ленинграде, ты – не знаю где. Тут полярный круг. Воспетая бардами шестидесятая параллель. Наш союз своею лапой скрепит белый медведь. Так, по-твоему?

– Имя этого белого медведя, – Женя произнес имя секретаря ЦК партии, депутата Верховного Совета СССР, который приехал на подписание акта сдачи объекта по проекту № 274.

Так, наверное, впервые в Союзе и в единичном случае брак был зарегистрирован не по месту жительства, а по месту командировки жениха и невесты.

Вы когда-нибудь ели строганину и запивали ее азербайджанским коньяком «Агдам» на морозе под тридцать по Цельсию? Вы в своей жизни хоть раз принимали ледяную купель в проруби реки Тулома? Какой фейерверк устроили офицеры по поводу моего крещения в поморки.

Пистолетные выстрелы ПМ тонули в грохоте автоматных очередей из АКМ.

А баня на льду! А изжаренный целиком молочный поросенок. А… А… И еще раз А…

Провожали нас почти все члены приемо-сдаточной комиссии. На двух штабных «Уралах» мы ехали из Североморска в Мурманск. Там, где разместились мы, капитан первого ранга – инженер хорошо играл на гитаре. Пели бардовские песни. Пили шило и ели вяленую рыбу.

Было тепло, весело и непринужденно. Женя и я сидели на мягком сиденье у кабины.

Вы спросите, отчего же мне было тревожно? Почему я не ощущала той уверенности, что была присуща мне до сей поры? Но прочь сомнения и тревоги. Я возвращаюсь в Питер. Там, на гранитом одетых берегах Невы, на запорошенных снегом дорожках парков и садов, в дворах-колодцах его, среди моих сограждан найду я ответ на все вопросы, что мучают меня после встречи с Евгением.

Стучат колеса на стыках. Гомонит вагон. Где-то, чуть фальшивя, звучит гитара, и голос с хрипотцой поет:

Когда я слышала эту песню? Когда?! В какой-то момент мне показалось, что, если я не вспомню этого, я сойду с ума.

Лишь шесть месяцев длился «рай на земле». Это так я называю мое замужество с Евгением.

Вы когда-нибудь были в «шкуре» Евы? Вокруг кущи райские, а вы даже яблочка кислого скушать не можете. Вам каждый божий день талдычат одно: «Ты ребро. Не человек полноценный. Ребро и всего-то».

– Тамара, – говорит мне утром мой муж, с которым я была зарегистрирована секретарем ЦК, – я настоятельно прошу тебя помнить, что ты жена ответственного работника, и не пристало тебе…

Дальше можно перечислять по буквам: A, B, C, D…

Так жить, шалишь, Тамара, существовать нельзя. Мне нужен воздух свободы.

Пусть я живу в шикарной квартире в доме обкома, пусть у меня прислуга. Я могу ездить в салон красоты на служебной «Волге». Пусть. Пусть. Я срываюсь на крик…

…Открывается окошко в железной двери и контролер просовывает миски с бурдой тюремной.

Мой квартирный вопрос решен так. Статья Уголовного кодекса, что инкриминируют мне, гласит: до пятнадцати лет заключения в колонии строго режима.

Отступление.

Из протокола осмотра места преступления: «Труп мужчины тридцати – тридцати двух лет лежит лицом вниз. Торс обнажен. На теле множественные следы ножевых ранений. Брюки из джинсовой ткани спущены до колен. Половые органы отрезаны и лежат в десяти сантиметрах от ротового отверстия трупа…» Больше цитировать нельзя.

– Тамара Вениаминовна, вы должны понять, что только признание вас невменяемой на момент совершения преступления спасет вас от более тяжкого наказания, – седовласый еврей, имеющий за своей спиной богатый опыт защиты так называемых воров в законе, сидит напротив меня и курит хорошие сигареты.

Мне он привез дешевую «Приму». Я понимаю, в передачах – других ни-ни. А если и пропустят, то цырики стырят все равно. Но он-то мог. Жмот, жидовская морда.

Предшествующее…

– Тамара, – мой муж уже готов отправиться на службу.

Здесь я прерву его монолог. Именно «моно», а не «диа». Потому что в нашей семье право говорить имеет только он. Мне позволено отвечать на вопросы и задавать их – и при этом в лапидарном виде без лишних слов. Мой муж после командировки в ФРГ стал руководителем одного из ведущих отделов в конструкторском бюро. В этом качестве он и находился в ту зиму в Североморске. За сдачу проекта № 274 получил орден Трудового Красного Знамени и вскоре был утвержден заведующим отделом обкома партии. Я скоро уяснила, не без его помощи, что это самый важный отдел – оборонный. Секрет Полишинеля.

Как изменился Женя! Помню, как он пришел домой после его утверждения в должности. Он пил иногда. Выпьет сто граммов в ужин – и с него будет. Развеселится и еще для кое-чего польза.

Но в этот раз он выпил наверняка все пол-литра. Он был возбужден, но не весел. Его возбуждение было агрессивно. С порога он объявил, что с этого момента наша жизнь изменилась кардинально. Что он приобщен к некому сообществу подобно касте. Долго в тот вечер он говорил. То возбуждаясь и убыстряя печь, то придавая ей фальшивые нотки пафосности. Он больше не пил, хотя я выставила на стол бутылку «Посольской». Что произошло с всегда сдержанным – поверьте мне, я все-таки его жена – Евгением? Какой вирус проник в его организм?

Наш вечер «по поводу» закончился безобразно.

– Ты не достойна быть не только моим соратником. Ты – плохая жена.

И это сказано на седьмом месяце нашего брака. Каков! Простите меня все святые, но я-то знаю, что за животное меня истязает в постели. Садист. Ему бы у Малюты Скуратова в помощниках быть. Заплечных дел мастер был бы доволен.

Он получил достойный ответ. Как говорили во времена трех мушкетеров – сатисфакцию. Бутылка «Посольской» оказалась недостаточно крепка и разлетелась на осколки. Нет. Он не умер от моего удара. Я вовремя остановила кровотечение, обработала рану и перевязала.

А уложив мужа в постель, до частички, до пылинки прибрала все. Потом, как говорят молодые повесы, оттянулась.

Еще раз, проверив мужа и убедившись, что сон его крепок, я вышла из дома. Мне вспомнился тот двор, где один из трех амбалов отобрал у меня брошь. Какой черт вселился в меня в тот момент, но я пошла туда. Время не так уж и позднее.

Вот и тот двор. Пустынно. Лето все ж. Детишки отправлены загород. Кто в пионерские лагеря, кто к бабушке в деревню, а кто и на юга на море.

Вот и лавка та. Села. Достала бутылку, пластмассовый стаканчик, кусочек ветчинки югославской формовой. Неяркий свет от фонаря на высоком столбе освещал мою сирую трапезу. Где-то в отдалении тихо шумел город.

Легкий озноб пробежал по моему телу. Знаю, это верный признак приближающейся опасности. А вот и он. Тот самый тип, что в тот зимний предновогодний вечер пристебался ко мне и привел тех трех бандюганов.

Подошел. Стоит. Молчит.

– Что, хмырь, не признал? Зови своих бандитов. Есть разговор.

Ни слова не проронив, ушел. А вот и они. Все та же троица.

– Эй ты, толстый! Иди сюда!

Понял, к кому я обращаюсь. Подошел.

– Чего тебе?

– Не вспомнил? Брошь куда подевал? Она фамильная. Мне отдай. Заплачу.

– Ты, что ли? – у гидроцефала проснулся разум.

– Я-я. Брошь где?

Я была удивлена, когда он ответил мне:

– Где-где. Марвихеру сбагрил.

– Адрес давай!