Уловка «Прометея» Ладлэм Роберт

– Подождите по крайней мере, пока я вызову Финнерана.

– Финнерана?

– Вы встречались с ним в Блу-Ридже. Это мой адъютант.

– Нет.

– Он работает у меня памятью!

– Нет! Только вы, я и подслушивающие устройства.

Данне пожал плечами. Он вытащил новую сигарету, но вместо того, чтобы вставить ее в мундштук, принялся вертеть сигарету в пальцах, покрытых никотиновыми пятнами. Через истончившуюся от носки хлопчатобумажную ткань рубашки было видно, что такие же пятна проступают и на плечах, и на бицепсах Данне.

По мере того как Брайсон пересказывал события последних дней, Данне делался все мрачнее и мрачнее. Когда же он в конце концов заговорил, голос его звучал приглушенно и хрипло:

– За вашу голову объявлена награда в два миллиона долларов. Два миллиона. Причем объявлена она была еще до того, как вы засветились на корабле Калаканиса. Кто-то очень не хочет, чтобы вы возвращались в игру.

– Вы, кажется, забыли, что они уже пытались устранить меня – тогда, в Вашингтоне. Такое впечатление, будто они знали, что я вернулся в игру и пытался присмотреться к прежнему местонахождению штаб-квартиры Директората. А значит, утечка информации берет начало здесь, вот в этом самом здании.

И Брайсон нарисовал в воздухе маленький кружок.

– О господи! – не выдержал заместитель директора ЦРУ. Сигарета сломалась пополам, и Данне швырнул обломки в пепельницу. – Вся эта чертова операция не регистрировалась ни в каких документах! Единственное, что было сделано, – ваше имя занесли в базу данных службы безопасности, чтобы вы могли войти в это здание.

– Если Директорат внедрил своих людей в ЦРУ, этого более чем достаточно.

– Парень, это ведь даже не было настоящее имя! Вы звались Джонасом Барретом – псевдоним, использовавшийся в документах безопасности, что, кстати, противоречит всем гребаным правилам. Безопасности не лгут. Никогда не лги маме.

– Значительные расходы, заказы на специфическое оборудование...

– Все шито-крыто, все сообщения должным образом зашифрованы, все проходило под грифом «совершенно секретно». Вы что думаете, я тут занимаюсь тем, что спасаю собственную задницу? Так я вот вам что скажу – связавшись с вами, Брайсон, я здорово рисковал. Я не знал, под каким нажимом вы можете оказаться, как вас могут распотрошить. Если вы засунете чье-нибудь досье под микроскоп, это еще не значит, что вы начнете понимать, что творится у человека в голове. Я, собственно, что хочу сказать: они отправили вас на выпас в этот захолустный колледж...

– О господи! – не выдержав, сорвался Брайсон. – Я что, по-вашему, добровольно за все это взялся? Ваши головорезы явились и выдернули меня из отставки. Я только было начал исцеляться, а вы снова разбередили рану! Я здесь не затем, чтобы защищаться, – я предполагаю, что ваши парни делали то, что им было приказано. И я желаю знать, какого черта ЦРУ гонялось за мной по окрестностям Парижа, пытаясь меня убить. Я очень надеюсь, что у вас найдется достойное объяснение или по крайней мере убедительная ложь.

Данне сердито сверкнул глазами.

– Я намерен проигнорировать ваш последний выпад, Брайсон, – спокойно произнес он. – Надеюсь, с этим мы покончили? Из ваших слов получается, что вас опознал этот самый оперативник из Директората, с которым вы вместе работали в Коулуне, Ване Гиффорд...

– Да, и если верить братьям Джиованни, меня еще узнал находившийся на корабле человек Арно. Это очевидно и обсуждению не подлежит. А отсюда уже нетрудно сделать шаг назад и рассмотреть события в Сантьяго-де-Компостелла с этой точки зрения. Но я веду речь о Шантийи и Париже! О том сотруднике ЦРУ, которого мне пришлось застрелить и у которого хватало неосторожности носить личную карточку при себе. А где один, там и другие – это вы знаете не хуже моего. Ну, так что же вы мне скажете – что ЦРУ вышло из-под контроля? Либо это так, либо вы ведете со мной двойную игру, и я желаю знать, что происходит!

– Нет! – хрипло воскликнул Данне и подавился кашлем. – Возможны и другие объяснения!

– И что же вы мне пытаетесь всучить в качестве объяснения?

Теперь уже Данне, повторив жест Брайсона, нарисовал в воздухе кружок, давая понять, что здесь чересчур много «жучков». Он нахмурился.

– Я бы сказал, что мне нужно кое-что проверить. Думаю, нам стоит продолжить эту дискуссию в другое время и в другом месте.

Лицо Данне теперь казалось еще более морщинистым и осунувшимся, а взгляд внезапно сделался загнанным.

Заведение по всестороннему уходу «Розамунд» являлось, если выражаться нормальным человеческим языком, домом для престарелых. Это было красивое здание из красного кирпича, расположившееся среди лесов округа Дачис, на севере штата Нью-Йорк. Как бы ни называлось это учреждение, название не мешало ему быть прекрасно ухоженным местом, последним приютом материально обеспеченных людей, нуждающихся в медицинском уходе, который семья и близкие люди не могли им обеспечить. Последние двенадцать лет оно служило домом для Фелисии Мунро, которая вместе со своим мужем, Питером, взяла к себе юного Николаса Брайсона после того, как родители подростка погибли в автомобильной катастрофе.

Брайсон относился к этой женщине с любовью и всегда поддерживал с ней тесные отношения, но никогда не думал о ней как о своей матери. Такое отношение просто не могло сформироваться – ведь когда с его родителями произошло несчастье, Ник был уже довольно большим. Она была для него просто тетей Фелисией, любящей женой дяди Пита, одного из лучших друзей отца. Они заботились о Нике, взяли его в свой дом и даже оплатили его учебу в колледже, за что он был им бесконечно признателен.

Питер Мунро и Джордж Брайсон повстречались в офицерском клубе в Бахрейне. Полковник Брайсон – именно в таком чине он тогда находился – отвечал за постройку новых казарм, а Мунро, человек штатский, инженер из межнациональной строительной фирмы, был заказчиком проекта. Брайсон и Мунро быстро подружились, сойдясь на почве любви к пиву, – в этой безалкогольной стране только в клубе и можно было отыскать выпивку, – а затем, рассмотрев все поступившие предложения, Брайсон высказался не в пользу фирмы, которую представлял Мунро. На самом деле у него не было другого выхода: другая строительная фирма предложила более выгодные расценки. Мунро принял плохие вести стоически, поставил Брайсону выпивку и сказал, что не намерен принимать всю эту фигню близко к сердцу. Он, дескать, и так приобрел в этой гребаной стране куда больше, чем ожидал, – нашел друга. И лишь значительно позже – когда поздно уже было что-либо менять – Брайсон узнал, почему выигравшая компания предлагала такие низкие цены. Взамен она пыталась нагреть армию на несколько миллионов долларов. Когда Джордж Брайсон попробовал извиниться, Мунро просто отмахнулся от извинений.

– В этом бизнесе коррупция превратилась в образ жизни, – сказал он. – Если бы я хотел действительно получить этот заказ, мне бы тоже пришлось лгать. Я был тогда чересчур наивен.

Таким образом, возникшая дружба окрепла и продлилась долгие годы.

Хотя – так ли все это было? Не стояло ли за этим еще что-то? Действительно ли Гарри Данне сказал ему правду? Теперь, когда Брайсон точно знал, что человек, пытавшийся убить его во Франции, был служащим ЦРУ, он начал сомневаться во всем. Если Данне мог пойти на такое, можно ли доверять ему хоть в чем-то? Брайсон даже пожалел, что не приехал сюда, в «Розамунд», раньше, до того, как отправился на «Испанскую армаду». Нужно было найти тетю Фелисию и поговорить с ней, прежде чем соглашаться выполнять грязную работу для Данне. Брайсон дважды навещал ее здесь, один раз – с Еленой, но в последние годы он сюда не заглядывал.

У него до сих пор звучали в ушах слова Данне, сказанные тогда в горах Блу-Ридж, в тот день, изменивший его жизнь. Ник знал, что не скоро сумеет забыть их.

– Если не возражаете, Брайсон, я хотел бы вас кое о чем спросить. Вы верите, что это был несчастный случай? Вам тогда сравнялось пятнадцать лет – вы уже были блестящим студентом, прекрасным спортсменом, великолепным образчиком американской молодежи, и все такое прочее. И вдруг ваши родители в одночасье погибли. Ваши крестные забрали вас...

– Дядя Пит... Питер Мунро.

– Да, именно так его звали, но это не было его настоящее имя. Он позаботился о том, чтобы вы поступили именно в тот колледж, который нужно, и принял много других решений у вас за спиной. Все это значительно повышало вероятность того, что в конечном итоге вы окажетесь у них в руках. Я имею в виду Директорат".

Брайсон отыскал тетю Фелисию в просторной общей гостиной, со вкусом обставленной массивной антикварной мебелью из красного дерева и устеленной персидскими коврами. Пожилая женщина смотрела телевизор. Еще несколько здешних обитателей коротали время за беседой; некоторые читали или вязали; кто-то просто дремал. Фелисия Мунро, похоже, была полностью поглощена гольфом.

– Тетя Фелисия! – сердечно окликнул ее Брайсон. Пожилая женщина повернулась, взглянула на него, и на ее лице на миг словно бы проступило узнавание. Но оно тут же сменилось смутным замешательством.

– Да? – резким тоном отозвалась она.

– Тетя Фелисия, это я, Ник. Вы меня помните?

Фелисия смотрела на него с явственным недоумением. Брайсон понял, что признаки старости, которые он замечал много лет назад, переросли теперь в нечто более глубокое и куда более серьезное. После долгой паузы – такой долгой, что Брайсон почувствовал себя неудобно, – на лице пожилой женщины проступила улыбка.

– Это ты! – выдохнула она.

– Вы вспомнили? Я жил с вами – вы заботились обо мне...

– Ты вернулся, – прошептала Фелисия. Кажется, она наконец-то начала понимать, что происходит. – О небо, я так скучала по тебе!

У Брайсона отлегло от сердца.

– Милый мой Джордж, – прощебетала Фелисия. – Милый, дорогой Джордж. Как давно все это было...

Эта реплика на мгновение сбила Брайсона с толку, но потом до него дошло, в чем дело. Нику исполнилось сейчас почти столько же лет, сколько было его отцу, когда тот погиб. И для смятенного разума тети Фелисии – разу ма человека, который, возможно, способен был в точности восстановить подробности полувековой давности, но при этом забывал собственное имя, – он был Джорджем Брайсоном. И действительно, сходство было велико. Ник и сам не раз замечал, что с возрастом становится все больше похож на отца.

А потом Фелисия снова отвернулась к телевизору, словно посетитель внезапно ей наскучил. Брайсон стоял, переминаясь с ноги на ногу, и никак не мог понять, что же ему делать дальше. Где-то через минуту Фелисия как будто осознала его присутствие и опять повернулась к нему.

– Ну, здравствуй, – нерешительно произнесла она. На лице ее проступило беспокойство, тут же сменившееся испугом. – Но ты... ты же умер! Я думала, что ты мертв!

Брайсон молча смотрел на женщину, не желая развеивать ее иллюзии. «Пусть верит в то, во что ей хочется верить. Возможно, тогда она что-нибудь скажет...»

– Ты умер во время той ужасной аварии, – сказала Фелисия. Ее лицо исказилось от напряжения. – Да-да, умер. Эта ужасная, ужасная авария. И ты, и Марта. Просто кошмар. И бедный маленький Ник остался сиротой. Я плакала, не переставая, целых три дня. Пит всегда был сильным – он помог мне пройти через это.

Ее глаза наполнились слезами, и капли покатились по щекам.

– Но сколько было всего, что он не мог сказать мне, не имел права сказать, – монотонно продолжала Фелисия. – Вина жгла его изнутри. Он много лет не говорил со мной о той ночи, о том, что он сделал.

Брайсона пробрал озноб.

– Знаешь, он так никогда и не рассказал об этом твоему маленькому Никки. О том, что с тобой произошло, обо всем этом ужасе.

Пожилая женщина покачала головой, вытирая глаза буженным манжетом своей белой блузки. Потом она отвернулась к телевизору.

Брайсон подошел к телевизору, выключил его и встал перед Фелисией. Хотя несчастная женщина явно почти ничего не помнила из последних событий – то ли из-за старости, то ли из-за болезни Альцгеймера, – похоже было, что в ее памяти сохранилось множество событий давних лет.

– Фелисия, – мягко произнес он, – я хочу поговорить с вами о Пите. О Пите Мунро, вашем муже.

Казалось, что взгляд Брайсона заставляет ее нервничать. Фелисия принялась внимательно разглядывать узор ковра.

– Знаешь, он всегда делал мне слинг[9] с виски, когда я болела, – сказала она. Казалось, что она погрузилась в воспоминания и несколько расслабилась. – Мед, лимонный сок и капелька бурбона, самая капелька. Нет, чуть побольше капельки. Простуду как рукой снимало.

– Фелисия, а он когда-нибудь упоминал о Директорате?

Женщина подняла на него пустой, ничего не выражающий взгляд.

– Если насморк не лечить, он может затянуться на неделю. А если лечить, пройдет через семь дней! – Она захихикала и погрозила Нику пальцем. – Питер всегда говорил, что насморк, который не лечат, может затянуться на неделю...

– Он говорил что-нибудь о моем отце?

– О, он был замечательным рассказчиком. Всегда рассказывал такие занятные истории.

С одним из пациентов, сидевшим в другом углу гостиной, случилась неприятность. Тут же откуда-то вынырнули две уборщицы с тряпками. Двое обитателей заведения болтали друг с другом по-русски. Одна из фраз прозвучала четко и громко.

– Я не знаю! – резко произнес один из собеседников с явственным московским выговором.

Фелисия Мунро тоже услышала эту фразу и тут же передразнила:

– «Я не знаю!» – и захихикала. – Опять всякая тарабарщина!

– Это не тарабарщина, тетя Фелисия, – поправил ее Брайсон.

– Нет, тарабарщина! – с вызовом заявила она. – Точно такая же бессмыслица, которую Пит нес во сне. «Я не знаю». Чистейшее безумие. Во сне он всегда говорил на этом смешном языке и просто терпеть не мог, когда я дразнила его этим.

– Он говорил во сне что-то похожее? – глухо спросил Брайсон, чувствуя, как отчаянно заколотилось его сердце.

– Ой, он ужасно беспокойно спал. – Казалось, будто к Фелисии на мгновение вернулась ясность рассудка. – И вечно разговаривал во сне.

Дядя Пит говорил по-русски во сне, когда человек не в силах себя контролировать. Неужели Гарри Данне был прав и Питер Мунро действительно являлся коллегой Геннадия Розовского, известного также под именем Теда Уоллера? Может ли это быть правдой? Можно ли найти этому другое объяснение? У Брайсона голова шла кругом.

А Фелисия тем временем продолжала:

– Особенно после твоей смерти, Джордж. Он так переживал! Вертелся во сне, плакал, кричал и вечно нес эту тарабарщину!

Район вашингтонского парка Рок-Крик, к северу от Бич-Драйв, прекрасно подходил для встречи с Гарри Данне, назначенной на следующий день, на раннее утро. Место встречи выбрал Брайсон. Данне предложил выбирать ему – не столько из уважения к его навыкам оперативника (в конце концов, стаж оперативной работы Данне вдвое превышал подобный стаж Брайсона), сколько из любезности, какую мог бы оказать хозяин дома почетному гостю.

Когда заместитель директора ЦРУ попросил устроить встречу где-нибудь за пределами собственной штаб-квартиры, Брайсон встревожился. Трудно было поверить, чтобы Данне, второе по значимости лицо в своей конторе, боялся прослушивания; уже основываясь на одном этом факте, можно было понять, что бывшие работодатели Брайсона действительно сумели запустить свои щупальца даже в высшие эшелоны ЦРУ. Какие бы сведения ни собрал Данне, уже одно то, что он настойчиво пожелал продолжить беседу где-нибудь на нейтральной территории, в безопасном месте, доказывало, что дела шли весьма и весьма неладно.

Ник прибыл на условленное место за час, в четыре часа утра. Небо было темным, а воздух – холодным и сырым. Машин на улицах было мало; лишь изредка проезжала какая-нибудь. Люди, работавшие в ночную смену, разъезжались по домам, а их сменщики спешили на рабочее место. Правительственные дела вершились круглосуточно.

Вокруг стояла странная, непривычная тишина. Бродя по густым зарослям, окружающим выбранную им полянку, Брайсон слышал хруст веток у себя под ногами, который обычно тонет в шуме дорожного движения. На Нике сейчас были туфли на каучуковой подошве: он всегда пользовался ими для работы в полевых условиях, поскольку они помогали скрадывать звук шагов.

Брайсон осмотрел местность, проверяя потенциально опасные точки. С поросшего деревьями холма открывался вид на небольшой луг. За ним лежала маленькая заасфальтированная стоянка, а рядом с ней располагался сооруженный из бетона бункероподобный туалет. Там они и договорились встретиться. Метеорологи предсказывали дождь. Предсказание не сбылось, но укрытие все равно лишним не будет. Помимо всего прочего, толстые бетонные стены обеспечат им защиту на тот случай, если где-нибудь поблизости окажется засада.

Но засады Брайсон не обнаружил. Он прочесал холм, осмотрел, не выходя из-под прикрытия деревьев, лужок, проверил, нет ли где свежих следов или подозрительным образом сломанных веток, а также следящих устройств, подставок для оружия или прочих подобных предметов, которые могли быть установлены на месте засады заранее. На втором круге Ник проверил все возможные пути подхода: в таких делах ничего не следовало оставлять на волю случая. После еще двух заходов – каждый раз он использовал разные господствующие над местностью точки наблюдения, расположенные с разных сторон, – Брайсон с удовлетворением отметил, что на данный момент засада отсутствует. Конечно, из этого еще не следовало, что она не появится в ближайшем будущем; но теперь он, по крайней мере, сможет засечь даже самые незначительные из происходящих вокруг перемен, чего не смог бы сделать без предварительной подготовки.

Ровно в пять утра черный правительственный седан свернул с Бич-Драйв и въехал на заасфальтированную площадку. Это был «Линкольн Континенталь», ничем не примечательный, если не считать правительственных номеров. Устроившись в густом подлеске, Брайсон наблюдал за машиной при помощи маленького, но мощного бинокля. Он узнал водителя Данне, поджарого афроамериканца в темно-синей форменной одежде. Сам Данне находился на заднем сиденье и держал в руках какую-то папку. Похоже, других пассажиров в машине не было.

Лимузин подъехал к месту отдыха и остановился. Водитель вышел и обошел машину, чтобы открыть дверцу для босса, но Данне со свойственной ему нетерпеливостью уже вышел сам. На лице его застыло привычное хмурое выражение. Быстро оглядевшись по сторонам, Данне спустился по ступенькам – на миг его лицо оказалось освещено ярким зеленовато-желтым светом флуоресцентных ламп – и исчез в туалете.

Брайсон продолжал ждать. Он наблюдал за водителем – не последуют ли с его стороны какие-либо подозрительные действия: не примется ли тот украдкой звонить по припрятанному сотовому телефону, не подаст ли сигнал какой-нибудь проезжающей машине, не вытащит ли оружие? Но водитель просто сидел за рулем и ждал – с тем невозмутимым, спокойным терпением, которого так недоставало его боссу.

Прошло добрых десять минут. Брайсон решил, что Данне, наверное, уже сыт ожиданием по горло, и спустился с холма, выбрав при этом такой путь, чтобы до последнего можно было оставаться незамеченным. Он подошел к туалету сзади и, стремительно бросившись вперед, подбежал вплотную к постройке. Брайсон был уверен, что его никто не заметил. Потом он спрыгнул в канаву, окружающую туалет, и скрытно подобрался ко входу.

Туалет встретил его миганием флуоресцентных ламп. Изнутри воняло мочой и экскрементами, и все это перекрывал запах моющего раствора – едкий, но, к сожалению, недостаточно сильный, чтобы заглушить прочие запахи. Брайсон на миг застыл у двери – до того момента, пока не услышал характерный хриплый кашель Данне. Ник быстро скользнул внутрь, затворил за собой тяжелую металлическую дверь и запер на крепкий висячий замок, специально прихваченный для этой цели.

Данне стоял у настенного писсуара. Когда Брайсон вошел, Данне неспешно повернулся к нему.

– Наконец-то! – пробурчал он. – Теперь я понимаю, за что эти ублюдки из Директората уволили вас. Вас трудно обвинить в пунктуальности.

Брайсон пропустил эту шпильку мимо ушей. Данне знал, чем было вызвано его десятиминутное опоздание. Он застегнул «молнию» и подошел к умывальнику. Их взгляды встретились в зеркале.

– Скверные новости, – произнес Данне, ополаскивая руки. В бетонном помещении его голос прозвучал гулко и раскатисто. – Карточка настоящая.

– Карточка?

– Личная карточка работника ЦРУ, которую вы сняли с трупа мотоциклиста в Шантийи. Она не фальшивая. Этот парень больше года назад был прикомандирован к парижскому отделению как оперативник для особых поручений – то есть для особо грязной работы.

– Проверьте все личные документы, узнайте, кто принял его на работу и кто санкционировал перевод.

Данне снова нахмурился, всем своим видом выражая отвращение.

– И как это я сам об этом не подумал? – с мрачной иронией поинтересовался он. Данне отряхнул руки – бумажных полотенец здесь не было, а пользоваться автоматической сушилкой ему не захотелось – и отер их о брюки. Потом он выудил из нагрудного кармана пиджака помятую пачку «Мальборо» и извлек оттуда сигарету – тоже слегка помятую. Сунув ее в рот, но не прикуривая, Данне продолжил:

– Я прогнал через все компьютерные базы данных запрос под грифом «Сигма». И ничего.

– То есть как это – ничего? Вы же держите здоровенные файлы на каждого сотрудника, от директора до уборщицы, моющей сортиры в выставочном центре.

Данне скривился. Незажженная сигарета прилипла к нижней губе.

– А ваши парни не пропускают ничего. Ничего и никогда. Так что не говорите мне, что вы ничего не обнаружили в личном деле этого типа.

– Отнюдь. Я пытаюсь вам сказать, что у этого типа нет личного дела. Если верить центральному банку данных Лэнгли, он просто никогда не существовал.

– Ну так копните глубже! Проверьте данные медосмотров, страховку, платежки, всю эту бюрократическую тягомотину, которой любой работодатель бомбардирует своих служащих. Или вы хотите сказать, что он не получал выплат по чекам?

– Боже милостивый! Вы что, оглохли? Этот тип никогда не существовал! В этом нет ничего невозможного – на действительно серьезных мокрушников мы предпочитаем не держать бумаг. Папки зарывают как можно глубже, запросы хоронятся. Так что прецеденты имеются. Суть в том, что кто-то знал, как переиграть систему и не вносить парня ни в какие конторские книги. Он был чем-то вроде призрака: есть – и в то же время нет.

– Ну так и что из всего этого следует? – тихо спросил Брайсон.

Данне немного помолчал, потом кашлянул.

– Из этого следует, что ЦРУ, возможно, не самый лучший кандидат для проведения расследования по поводу Директората. Особенно если Директорат имеет своих «кротов» в ЦРУ – что мы вынуждены предположить.

Хотя слова Данне и не были неожиданными, они все равно прозвучали, как гром среди ясного неба – настолько категорично высказался заместитель директора ЦРУ.

Брайсон кивнул.

– Вам нелегко признавать это, – сказал он.

Данне чуть склонил голову набок – в знак согласия.

– Да нет, не особенно, – сообщил он, но ясно было, что он преуменьшает тяжесть ситуации. Данне был потрясен, хоть и не желал этого показывать. – Слушайте, мне не хочется верить, что этот чертов Директорат проник даже к нам и что кто-то из моих же собственных людей связан с ним. Но если я буду потакать своим желаниям, то ничего не добьюсь. Видите ли, я не учился во всяких там крутых университетах – я пробрался в Сент-Джонс только за счет своего упорства. Я не говорю на дюжине языков, как вы, – только по-английски, да и то не особенно хорошо. Но что у меня было – и, хочется думать, есть до сих пор, – это товар, весьма редко встречающийся в наших кругах: простой здравый смысл. Или назовите это как вам заблагорассудится. Гляньте только, что творилось в этой стране последние сорок лет – от залива Свиней, Вьетнама и Панамы до той херни, которую напечатали в сегодняшней «Вашингтон пост». Все подводит вас к так называемым «мудрым людям», к этим «лучшим из лучших» со всеми их союзами «Лиги плюща» и их трастовыми фондами, которые постоянно втягивают нас в эти заварухи. У них есть образование, а вот здравого смысла нет. Что касается меня, я чувствую, когда где-то начинает пованивать, нутром чувствую. И я не насвистываю, когда иду мимо кладбища. А потому я не могу с ходу отмахнуться от возможности – имейте в виду, я считаю это всего лишь возможностью, – что кто-то из моих людей действительно замешан в этом дерьме. Я не намерен вас дурачить. Мне не хотелось бы разыгрывать мою последнюю карту, но, возможно, придется.

– И что же это?

– Как там его назвали в «Вашингтон пост» – «последний честный человек в Вашингтоне»? В этом насквозь прогнившем городе такое наименование чего-то да стоит.

– Ричард Ланчестер, – произнес Брайсон, припомнив этот эпитет. Так часто именовали советника президента по вопросам национальной безопасности и председателя Совета национальной безопасности при Белом доме. Действительно, Ланчестер пользовался репутацией неподкупно честного человека. – А почему вы считаете его своей последней картой?

– Да потому, что, как только я разыграю ее, она выйдет у меня из-под контроля. Возможно, Ланчестер – единственный человек в правительстве, который способен преградить этому путь, перехитрить коррумпированные круги. Но стоит мне привлечь его к этому делу, и оно перестанет быть достоянием одних лишь спецслужб. Разгорится всеобъемлющая междоусобная война, и, говоря по чести, я не уверен, что правительство ее переживет.

– О господи! – задохнулся Брайсон. – Вы хотите сказать, что Директорат пробрался настолько высоко?

– По-моему, именно этим дело и пахнет.

– Ну что ж, тут речь идет о моей шкуре. С этого момента я поддерживаю связь только лично с вами и только напрямую. Никаких посредников, никаких электронных писем – их могут расшифровать, и никаких посланий по факсу – их могут перехватить. Я хочу, чтобы вы создали в Лэнгли изолированную телефонную линию, защищенную от прослушивания.

Данне неохотно кивнул.

– Кроме того, я хочу договориться о каком-нибудь коде, чтобы я мог быть уверен, что вы говорите не под принуждением и что ваш голос не фальсифицирован. Я хочу знать при беседе, что это именно вы и вы говорите свободно. И еще одно: вся связь должна проходить только напрямую, между нами двумя. Чтобы в этом не участвовал больше никто, даже ваша секретарша.

Данне пожал плечами:

– Ну, как скажете. Но вы перестраховываетесь. Я бы доверил Марджори даже собственную жизнь.

– Никаких исключений. Елена как-то рассказывала мне о так называемом правиле Меткалфа. Оно гласит: количество прорех в сети возрастает по мере увеличения количества узлов на единицу площади. В данном случае роль узлов исполняют люди, знающие об операции.

– Елена... – со злой насмешкой протянул Данне. – Полагаю, она знала толк в обмане. А, Брайсон?

Эта реплика больно задела Брайсона – несмотря на все произошедшее, даже несмотря на боль, которую до сих пор причиняло ему исчезновение Елены.

– Верно, – парировал Брайсон. – Именно поэтому вы и должны помочь мне отыскать ее...

– Вы что, думаете, что я втравил вас в это дело, чтобы спасти ваш брак? – перебил его Данне. – Я отправил вас на это задание, чтобы спасти наш дурацкий мир!

– Черт подери! Но Елена что-то знает, должна знать. И, возможно, немало.

– Да, и если она в этом замешана...

– Если она и замешана, то лишь определенным образом. Если она так же обманута, как был обманут я...

– Брайсон, я вас предупреждал – если вы станете выдавать желаемое за действительное...

– Если она так же обманута, как был обманут я, то ее знания просто неоценимы! – рявкнул Брайсон.

– И она, конечно же, радостно вам все расскажет. Только вот чего ради? В память о былом?

– Если я смогу отыскать ее!.. – воскликнул Брайсон и осекся. Потом заговорил снова, уже тише: – Если я смогу отыскать ее... Черт побери, я знаю ее! Я могу определить, когда она лжет, когда пытается скрыть правду, а когда – избежать разговора.

– Вы грезите, – ровным тоном произнес Гарри Данне. И зашелся болезненным, хриплым кашлем. – Вы думаете, что знали ее. Вы претендуете на то, что знали – знаете – ее. Вы настолько в этом уверены? Так же, как были уверены, что знаете Теда Уоллера – он же Геннадий Розовский. Или Петра Аксенова – это настоящее имя вашего «дяди», Питера Мунро. Или ваша поездка на север штата все-таки чему-то вас научила?

Изумление оказалось слишком сильным, чтобы Брайсон успел совладать с ним.

– Чтоб вам пусто было! – вырвалось у него.

– Посмотрите же на вещи здраво, Брайсон. Или вы сомневаетесь в том, что я установил надзор за этим домом престарелых сразу же после того, как узнал о Директорате? Несчастная старая клуша настолько плоха, что нашим людям так и не удалось толком ничего от нее узнать. И в результате я до сих пор не уверен, знала ли она правду о своем муже и насколько много знала. Но не исключено, что она могла быть как-то связана с кем-либо из людей, имеющих отношение к ее покойному мужу.

– Чушь собачья! – взорвался Брайсон. – У вас не хватит людских ресурсов, чтобы наблюдать за ней круглосуточно, изо дня в день, и так до самой ее смерти.

– Боже правый! – нетерпеливо отозвался Данне. – Конечно же, нет. Просто один из тамошних администраторов регулярно получает денежки от «дорогого Гарри», двоюродного брата Фелисии, который очень беспокоится о своей родственнице и стремится опекать ее. Стоит хоть кому-то позвонить Фелисии или навестить ее, и эта администраторша, Ширли, тут же ставит меня в известность. Она знает, что я стараюсь защитить дорогую Фелисию, у которой сейчас возникли проблемы с памятью, от всяких негодников, стремящихся выманить у нее деньги, или тех, кто может расстроить ее. Я забочусь о моей двоюродной сестре. Ширли всегда в курсе, по какому телефону мне можно позвонить. Так что я всегда знаю, с кем общалась Фелисия. И никаких сюрпризов. В этом вся суть: надо работать с тем, что у тебя имеется, и держать под контролем все что можно. А все прочие, похоже, просто взяли и исчезли, не оставив и следа. Кстати, мы что, собираемся весь день проторчать в этой вонючей дыре?

– Я тоже от нее не в восторге, но это уединенное и безопасное место.

– О господи... Да, вы собираетесь наконец-то рассказать мне, зачем вы поперлись искать Жака Арно?

– Как я вам уже говорил, его эмиссар, его агент, присутствовавший на корабле Калаканиса, явно работал рука об руку с Директоратом и с Анатолием Пришниковым из России. Арно – это ключ.

– Ключ к чему? Вы хотели добраться непосредственно до Арно?

Брайсон помолчал. В памяти у него, как это не раз уже бывало, всплыли слова Теда Уоллера – Геннадия Розовского: «Никогда никому не говори ничего сверх того, что этому человеку совершенно необходимо знать. Даже мне». Он все еще не сказал Данне о шифре, который ему удалось списать со спутникового телефона Арно. И не скажет. По крайней мере, сейчас.

– Я обдумывал такой вариант, – солгал Ник. – Или, по крайней мере, хотел понаблюдать за его окружением.

– И что?

– Ничего. Не хватило времени.

«Всегда оставляй какой-нибудь козырь в запасе».

Данне достал из своей видавшей виды кожаной папки конверт из манильской бумаги и извлек из него пачку фотографий размером восемь на десять сантиметров.

– Мы занялись именами, которые вы нам назвали, и проверили все доступные нам базы данных, вплоть до самых секретных. Это было нелегко, особенно если учесть, насколько умны и тщательны ваши приятели из Директората. Нам пришлось отбирать и сортировать псевдонимы, используя специальные компьютерные программы и прочее дерьмо, в котором я ничего не смыслю. Оперативники Директората постоянно получали новые назначения, меняли место жительства, их биографии переписывались, и все это многократно перетасовывалось. В общем, работенка была мозголомная. Но в результате мы вычленили несколько кандидатов, чтобы вы могли на них взглянуть.

Он предъявил первую черно-белую глянцевую фотографию.

Брайсон покачал головой:

– Не знаю.

Нахмурившись, Данне вытащил из пачки следующую фотографию.

– Тоже глухо.

Данне покачал головой и показал следующую.

– Не знаю такого. Вы явно вложили сюда несколько пустышек, фальшивок – на всякий случай, вдруг удастся меня подловить.

Уголки губ Данне чуть дрогнули, словно он готов был улыбнуться, но вместо этого он лишь кашлянул.

– Доверяй, но проверяй. Так, что ли?

Данне не отозвался. Вместо этого он просто вытащил следующую фотографию.

– Не зна... Стоп, одну минуту! – Брайсон повнимательнее присмотрелся к фотографии. – Это датчанин, псевдоним – Просперо.

Данне кивнул, как будто Брайсон наконец-то дал правильный ответ.

– Ян Вансине, сотрудник международной штаб-квартиры Красного Креста, расположенной в Женеве. Начальник координационного отдела по оказанию помощи в чрезвычайных ситуациях. Превосходное прикрытие, позволяющее ездить по всему миру, особенно по «горячим точкам». Оно даже открывает ему доступ в такие места, куда иностранцев обычно не пускают, – в Северную Корею, Ирак, Ливию и тому подобные страны. У вас с ним были хорошие отношения.

– Я спас ему жизнь в Йемене. Предупредил его о засаде. Хотя, согласно своду правил, мне следовало помалкивать, невзирая на то, что это могло окончиться его казнью.

– Я вижу, вы не очень-то склонны подчиняться правилам.

– Да. Особенно когда считаю их идиотскими. На Просперо это произвело незаурядное впечатление. И еще мы как-то работали вместе, устраивали ловушку для одного натовского инженера, двойного агента. А чем Вансине занят на этой фотографии? Такое впечатление, будто его засняли скрытой камерой.

– Наши люди подловили его в Женеве, в банке «Женева-Приве». В тот момент, когда он подписывал разрешение на ускоренное перечисление через раздельные и смешанные счета денег на общую сумму пять с половиной миллиардов долларов.

– Другими словами, занимался их отмыванием.

– Но не для себя. Он явно исполнял роль канала, через который действовала некая весьма и весьма обеспеченная организация.

– Вы не могли узнать это просто при помощи скрытой камеры.

– У нас есть свои источники в швейцарских банковских кругах.

– Надежные?

– Честно говоря, не все. Но в данном конкретном случае это был лично заинтересованный источник. Бывший оперативник Директората, торговавший надежной информацией в обмен на избавление от длительного тюремного заключения. – Данне взглянул на часы. – Вымогательство обычно срабатывает.

Брайсон кивнул.

– Так вы думаете, Вансине до сих пор в деле?

– Эта фотография была сделана два дня назад, – негромко произнес Данне, снял с пояса пейджер и нажал на кнопку. – Извините, просто я еще двадцать минут назад должен был подать сигнал Соломону, моему водителю. Мы с ним договаривались, что я отправлю ему сообщение, когда вы появитесь, – на тот случай, если сам он этого не отследит. Но он явно не отследил, поскольку вы выкинули очередной фокус в духе Гарри Гудини.

– А о чем вы собираетесь сообщить вашему водителю? Дать ему знать, что с вами все в порядке, я ничего с вами не сделал? – от раздражения Брайсон невольно повЬ1СИЛ голос. – Вы мне не доверяете, так, что ли?

– Просто Соломон предпочитает не выпускать меня из виду.

– Вечно вы перестраховываетесь! – заметил Брайсон.

Вдруг со стороны входной двери раздался грохот.

– Вы что, ее заперли?

Брайсон кивнул.

– Ну и кто тут, спрашивается, перестраховщик? – насмешливо поинтересовался Данне. – О господи! Ладно, дайте я успокою своего водителя и скажу ему, что все в порядке.

Данне подошел к двери, подергал висячий замок и покачал головой.

– Я жив! – сообщил он. – Пистолетами в меня никто не тычет, и вообще все нормально.

Из-за двери донесся приглушенный голос:

– Сэр, выйдите, пожалуйста, наружу!

– Соломон, остынь. Я же сказал – со мной все в порядке.

– Я не из-за этого, сэр. Тут другое.

– Что там еще?

– Сразу после вашего сообщения поступил звонок, сэр. На телефон в машине. Вы говорили, что на него позвонят, только если речь идет о национальной безопасности.

– Боже мой! – вырвалось у Данне. – Брайсон, как вы думаете?..

Брайсон приблизился к бетонному дверному косяку, извлекая на ходу оружие, вставил ключ в замок и повернул. А сам распластался вдоль стены, так чтобы его не было видно, держа оружие на изготовку.

Данне наблюдал за приготовлениями Брайсона с нескрываемым недоверием. Дверь отворилась, и Брайсон убедился, что за ней действительно стоит тот самый поджарый афроамериканец, которого он видел за рулем правительственной машины Данне. Складывалось впечатление, будто Соломон пристыжен и в то же время не находит себе места от беспокойства.

– Прошу прощения, сэр, что побеспокоил вас, – сказал он, – но это, кажется, действительно очень важно.

Водитель смотрел только на своего босса. В руках у него ничего не было, и за спиной у него никто не стоял. Похоже было, что Соломон просто не заметил Брайсона – тот прижался к стене так, чтобы его нельзя было увидеть от двери.

Данне кивнул и с видом человека, снедаемого внутренними терзаниями, направился к лимузину. Водитель последовал за ним.

Но в какое-то мгновение он вдруг резко развернулся и с невероятным проворством бросился обратно к туалету. В руке у него неизвестно откуда появился здоровенный «магнум».

– Что за черт?! – удивленно воскликнул Данне, оборачиваясь.

В небольшом помещении выстрел прозвучал словно гром. Осколки бетона брызнули во все стороны, зацепив в том числе и Брайсона, когда тот нырнул вправо, едва успев увернуться от пули. За первым выстрелом тут же последовало еще несколько. Пули ударили в стену в каких-нибудь нескольких дюймах от головы Брайсона. Нападение было столь неожиданным, что захватило Брайсона врасплох. Ему пришлось собрать все силы, чтобы успеть нырнуть в укрытие, и он на секунду замешкался, прежде чем прицелиться. Шофер тем временем палил как сумасшедший, и лицо его было искажено какой-то почти животной яростью. Брайсон вскинул пистолет, и в этот самый миг раздался еще один выстрел, более громкий, чем все предыдущие. В груди водителя появилось зияющее красное отверстие, и из него фонтаном ударила кровь. Водитель рухнул на пол. Судя по всему, он был мертв.