Кровавые кости Гамильтон Лорел

1

Был день св. Патрика, а на мне — единственный зеленый предмет: значок с надписью «Ущипни меня, и ты покойник». Вообще-то с вечера я вышла на работу в зеленой блузке, но ее залило кровью из обезглавленного цыпленка. Ларри Киркланд, стажер-аниматор, выпустил цыпленка из рук. Он, естественно, затрепыхался, как и положено обезглавленному цыпленку, и забрызгал нас кровью. В конце концов я его поймала, но блузка погибла.

Пришлось мчаться домой переодеваться. Уцелел только угольно-серый пиджак от костюма, который был в машине. Пришлось надеть его с черной блузкой, черной юбкой, темными колготками и черными туфлями. Берт, мой босс, не любит, когда мы на работу надеваем черное, но раз мне пришлось идти в офис к семи, не поспав ни минутки, как-нибудь он это переживет.

Я налила себе полную кружку такого крепкого кофе, какой только можно проглотить. Это мало помогло. Передо мной на столе лежали фотографии размером 8 на 10. На первой был снят склон холма, вскрытый, очевидно, бульдозером. Из разрытой земли приветственно высунулась рука скелета. На следующей фотографии — человек, тщательно разгребающий землю, откапывая расколотый гроб и лежащие рядом кости. Еще одно тело. Снова пущен в дело бульдозер. Он пропахал красноватую землю и обнажил старое кладбище. Кости усыпали землю, как цветы.

Вот череп, оскалившийся в беззвучном крике. К макушке еще цепляется клок светлых волос. Покрытая пятнами ткань вокруг трупа — саван. Рядом с макушкой черепа я отметила три бедренные кости. Либо у трупа было три ноги, либо здесь все как следует перемешалось.

Отвратительные фотографии. Цвет, конечно, помогает идентифицировать трупы, но глянец — это уже слишком. Как снимки в морге, сделанные модным фотографом. Наверное, есть в Нью-Йорке какая-нибудь галерея, которая выставит эту хреновину и станет подавать вино и сандвичи, а посетители, разгуливая по выставке, будут переговариваться: «А ведь сильно сделано, правда? Очень впечатляет».

Действительно, сильно сделано. И очень впечатляет.

Кроме фотографий, не было ничего — никаких пояснений. Берт велел, чтобы я зашла к нему в кабинет, когда их посмотрю, — он все расскажет. Я, конечно, поверила. И в Санта Клауса, и в Пасхального Зайчика.

Собрав картинки, я вложила их в конверт, подхватила кружку с кофе и вышла в приемную.

Там никого не было. Крейг уже ушел, Мэри, наша дневная секретарша, раньше восьми не приходит. Это те два часа, когда в конторе никого не бывает. И то, что Берт велел прийти именно в это время, мне сильно не нравилось. Зачем такая секретность?

Дверь в кабинет Берта была открыта. Он сам сидел за столом, попивая кофе и перекладывая какие-то бумаги. Поглядев на меня, он улыбнулся и знаком велел подойти поближе. Улыбка его мне тоже не понравилась. Берт никогда не бывает особенно приветлив, если ему не нужно чего-нибудь.

Тысячедолларовый костюм, белоснежная рубашка, галстук. В серых глазах искрится жизнерадостный оптимизм. Вообще глаза у Берта цвета немытых окон, и потому искры даются с серьезным усилием. Снежно-белые волосы были недавно пострижены таким коротким ежиком, что кожа просвечивала.

— Присядь, Анита.

Я бросила фотографии на стол и села.

— Чего ты там придумал, Берт?

Он улыбнулся еще шире:

— Ты видела фотографии?

— Да, а что?

— Ты могла бы их поднять из мертвых?

Я прищурилась, прикидывая. Отпила кофе.

— Сколько им лет?

— А по фотографиям ты сказать не можешь?

— При осмотре на месте — могла бы сказать, но не по фотографиям. Ответь на мой вопрос.

— Около двухсот.

Я пристально посмотрела в ответ:

— Мало кто из аниматоров может поднять такого старого зомби без человеческой жертвы.

— Но ты можешь, — сказал Берт.

— Могу. Но я не видела на фотографиях надгробий. Имена известны?

— А зачем?

Я помотала головой. Берт был боссом уже пять лет, он основал компанию, когда в ней были только он сам и Мэнни, и он понятия не имеет о том, как поднимают мертвых.

— Слушай, как ты столько лет трешься возле поднимателей зомби и при этом так мало знаешь о нашей работе?

Улыбка чуть поблекла, искры в глазах погасли.

— А зачем тебе имена?

— Их вызывают из могилы по имени.

— А без имени нельзя?

— Теоретически — нельзя.

— Но ты можешь. — Не знаю точно, насколько он сам был в этом уверен.

— Я могу. Наверное, Джон тоже может.

Берт покачал головой:

— Они не хотят работать с Джоном.

Я допила кофе.

— Кто — они?

— «Бидл, Бидл, Стирлинг и Лёвенштейн».

— Адвокатская контора?

Он кивнул:

— У фирмы «Бидл, Бидл, Стирлинг и Лёвенштейн» есть клиенты, которые желают построить какой-то шикарнейший курорт возле Брэнсона. Ну очень фешенебельный. Такой, чтобы звезды, у которых нет в этих краях дома, могли бы отдохнуть от толпы. Дело идет о миллионах долларов.

— И при чем тут старое кладбище?

— Земля, на которой они строятся, была предметом спора между двумя семьями. Суды решили, что она принадлежит семейству Келли, и те получили колоссальные деньги. Семейство Бувье утверждало, что земля принадлежит им и что у них там было кладбище. Правда, никто его не мог найти.

Ага!

— Значит, теперь нашли?

— Нашли какое-то старое кладбище, но не обязательно семейное кладбище Бувье.

— И они хотят поднять мертвых и спросить, кто они такие?

— Совершенно верно.

Я пожала плечами:

— Допустим, я подниму пару трупов из гробов. Спрошу, кто они такие. И что будет, если их фамилия окажется Бувье?

— Клиентам придется выкупать землю второй раз. Они думают, что некоторые трупы могут оказаться покойными Бувье, и потому просят поднять всех.

У меня брови поползли на лоб.

— Ты что, всерьез?

Он радостно закивал.

— Ты можешь это сделать?

— Не знаю. Дай-ка еще раз эти фотографии. — Отставив кружку на стол, я снова взяла конверт. — Берт, они тут все перепахали до полного бардака. После бульдозера тут просто братская могила. Все кости перемешались. О подъеме зомби из братской могилы я только читала. Но там вызывали конкретного человека и знали его имя. — Я покачала головой. — А без имени это может оказаться невозможным.

— Но ты готова попытаться?

Я разложила фотографии на столе. Черепная крышка, перевернутая, как миска. Рядом с ней два костяных пальца с остатками иссохших тканей. Кости, кости, и ни одного имени.

Смогу ли я? Честно говоря, я не знала. Хотела ли я попробовать? Да. Хотела.

— Я готова попытаться.

— Ну и чудесно.

— Поднимать их по нескольку человек за раз — на это могут уйти недели, даже если получится. С помощью Джона было бы быстрее.

— Такая задержка им обойдется в миллионы долларов, — сказал Берт.

— Другого способа нет.

— Ты подняла все семейное кладбище Дэвидсонов, в том числе прадедушку. Его даже и не требовалось поднимать. Ты можешь поднимать больше одного за раз.

Я покачала головой:

— Это было случайно. Я просто выпендрилась. Им надо было поднять трех членов семьи; я думала, что сэкономлю их деньги, если подниму всех сразу.

— И подняла десятерых, Анита. А они просили только трех.

— К чему ты это?

— К тому, можешь ли ты поднять все кладбище за одну ночь?

— Ты спятил.

— Можешь или нет?

Я открыла рот, чтобы сказать «нет», — и закрыла. Однажды я подняла целое кладбище. Не все они были двухсотлетние, но некоторые были даже старше, почти триста лет от смерти. И я их подняла всех. Конечно, я принесла две человеческие жертвы, чтобы добыть силу. Долго рассказывать, как вышло, что двое умирающих людей оказались в круге силы. Самозащита, понятно, но магии это все равно. Смерть есть смерть.

Так могу или нет?

— Берт, я на самом деле не знаю.

— Это же не значит «нет». — У Берта лицо светилось неподдельным энтузиазмом.

— Наверняка они пообещали тебе кучу денег, — сказала я.

Он улыбнулся:

— Мы участвуем в тендере.

— Как?

— Они послали этот пакет нам, «Воскресительной компании» в Калифорнию и «Искре жизни» в Новый Орлеан.

— То есть они «Элан Виталь» называют в переводе, — сказала я. Честно говоря, по мне это тоже больше было похоже на название салона красоты, чем аниматорской фирмы, но меня никто не спрашивал. — И как? Выигрывает тот, кто предложит наименьшую цену?

— Так они планировали, — сказал Берт. И вид у него был очень самодовольный.

— Не поняла?

— Я тебе объясню. Есть раз, два… три аниматора во всей стране, которые могут поднять такого старого зомби без человеческой жертвы, так? Вы с Джоном — это двое. Добавим сюда Филиппу Фристоун из «Воскресительной».

— Вроде того.

Он кивнул:

— О’кей. Филиппа могла бы поднять зомби, не зная имени?

— Откуда мне знать? Джон мог бы. Наверное, она бы тоже могла.

— А могла бы она или Джон поднять зомби из нагромождения костей, а не из гроба?

Этот вопрос поставил меня в тупик.

— Не знаю.

— Есть ли у кого-нибудь из них шанс поднять все кладбище? — Берт смотрел на меня, не отводя глаз.

— Чего ты так радуешься?

— Ответь, Анита.

— Я знаю, что Джон не смог бы. Вряд ли Филиппа сильнее Джона, так что она тоже, пожалуй, не смогла бы.

— Так вот, я собираюсь поднять цену.

— Поднять? — засмеялась я.

— Никто этого сделать не может — никто, кроме тебя. Они пытаются с нами обращаться, как с субподрядчиками-строителями. Но ведь у них других предложений не будет, кроме нашего?

— Вряд ли, — согласилась я.

— Так вот я и пройдусь по их карманам пылесосом, — ухмыльнулся Берт.

Я покачала головой:

— Ну ты и жадина!

— Ты ведь получишь свою долю.

— Знаю. — Мы переглянулись. — А что будет, если я попытаюсь и не смогу поднять их в одну ночь?

— В конце концов ты же все равно сможешь их всех поднять?

— Наверное. — Я встала, взяла со стола кружку. — Но я бы не стала обналичивать чек, пока это не будет сделано. А сейчас я иду спать.

— Они хотят получить предложение сегодня утром. Если они примут наши условия, то пришлют за тобой свой вертолет.

— Вертолет? Ты же знаешь, я терпеть не могу летать!

— За такие деньги и ты полетишь.

— Ну и жизнь!

— Будь готова в любой момент.

— Берт, не дави на психику. — Я задержалась у дверей. — И позволь мне взять с собой Ларри.

— Зачем? Если Джон не может, то Ларри точно не может.

Я пожала плечами:

— Может быть, но всегда есть способ соединить силы. Если я не справлюсь одна, то, быть может, смогу при поддержке стажера.

Берт задумался.

— А почему не Джона? Вместе-то вы точно сможете.

— Только если он добровольно отдаст мне свою силу. Ты думаешь, он это сделает? — Берт покачал головой. — Ты что, скажешь ему, что клиент его не хочет? Что ты предложил его, а клиент назвал мое имя?

— Нет.

— Потому-то ты и устроил это все вот так — без свидетелей?

— Время поджимает, Анита.

— Верно, но ты не хотел сообщать мистеру Джону Берку, что еще один клиент предпочитает меня.

Берт опустил глаза на свои переплетенные на столе толстые пальцы с квадратными ногтями, потом снова посмотрел на меня — очень серьезно.

— Джон очень мало уступает тебе, Анита. Я не хочу его терять.

— И ты думаешь, он уйдет, если очередной клиент попросит лично меня?

— Его гордость будет задета.

— Да, там есть чего задевать.

Берт улыбнулся:

— То, что ты его подкалываешь, Анита, делу не помогает.

Я пожала плечами. Мелочно было бы говорить, что Джон первый начал, но так оно и было. Мы пытались встречаться, и Джон не мог вынести, что я — это он в женском варианте. Нет, он не мог вынести, что я — это он в улучшенном варианте.

— Постарайся вести себя хорошо, Анита. Ларри еще не набрал полные обороты; Джон нам нужен.

— Я всегда себя хорошо веду, Берт.

Он вздохнул:

— Если бы ты не зарабатывала для нас такие деньги, я бы тебя минуты терпеть не стал.

— Аналогично, Берт.

Это вполне характеризовало наши взаимоотношения — бизнес как он есть. Мы друг другу не нравились, но могли вместе работать. Свободное предпринимательство в действии.

2

В полдень позвонил Берт и сказал, что дело в шляпе.

— Будь в офисе в два с вещами. За тобой и за Ларри прилетит мистер Лайонел Баярд.

— Кто такой Лайонел Баярд?

— Младший партнер фирмы «Бидл, Бидл, Стирлинг и Лёвенштейн». Любит звучание собственного голоса. Не подкалывай его за это.

— Кто, я?

— Анита, не дразни помощника. Может, он и носит трехтысячедолларовый костюм, но все равно он помощник.

— Поберегу дразнилки для старших партнеров. Наверняка «Бидл, Бидл, Стирлинг и Лёвенштейн» появятся лично.

— Боссов тоже не надо подкалывать.

— Как скажешь, Берт. — Мой голос звучал до невозможности покладисто.

— Ты же все равно будешь поступать как захочешь, что бы я ни говорил?

— Берт, разве ты не слышал, что старую собаку новым штукам не выучишь?

— Ладно, только будь здесь в два. Ларри я позвонил, он будет.

— Я тоже буду, Берт. Мне надо заехать по дороге кое-куда, так что, если опоздаю на пару минут, не волнуйся.

— А ты не опаздывай.

— Приеду как только смогу. — И я повесила трубку, пока он не успел ничего сказать.

Мне надо было принять душ, переодеться и заехать в школу, где преподавал естественные науки Ричард Зееман. У нас на завтра было назначено свидание. Как-то Ричард Зееман предложил мне выйти за него замуж. Предложение вроде как повисло в воздухе, но все равно я не могла просто наговорить ему на автоответчик, дескать, извини, дорогой, не могу прийти, потому что меня не будет в городе. Это было бы просто, но трусливо.

Я упаковала все в один чемодан. На четыре дня хватит. Если взять запасное белье и вещи, которые можно надевать в разных сочетаниях, то маленького чемодана может хватить на неделю.

Кроме белья, я взяла кое-что еще. Девятимиллиметровый «файрстар» и кобуру, которая надевается под штаны. Патронов столько, что хватит утопить линкор, и пару ножей с ножнами, крепящимися на внутренней стороне запястий. У меня было четыре ножа, сделанных вручную для меня, любимой. Два из них оказались загублены так, что не восстановить. Я заказала замену, но это дело долгое, особенно если заказчик настаивает на высочайшем возможном содержании серебра в стали. Два ножа и два пистолета — этого на деловую командировку должно хватить. Возьму браунинг.

Упаковаться — не проблема. Проблема в том, что надеть. Они могут заставить меня поднимать зомби сегодня ночью. Черт, они же могут полететь прямо на стройплощадку. То есть идти придется по сырой земле, костям, обломкам гробов. Не слишком удачно для туфель на каблуках. С другой стороны, если младший партнер одет в трехтысячедолларовый костюм, наниматели вправе ожидать от меня приличного вида. Я могу одеться либо профессионально, либо в перья и кровь. Помню, был один клиент, неприятно пораженный, что я появилась не в голом виде и не измазанная кровью. Может, конечно, у него не единственная была причина разочарования. Вряд ли нам когда попадался клиент, возражающий против некоторых профессиональных экстравагантностей, но джинсы и кроссовки почему-то не внушают доверия. Почему — понятия не имею.

Можно взять комбинезон и надеть поверх чего угодно. Эта мысль мне понравилась. Вероника Слимз — то есть моя лучшая подруга Ронни — уговорила меня как-то купить модную темно-синюю юбку. Она была так коротка, что я несколько смущалась, зато юбка нормально умещалась под комбинезоном. И не морщила и не сминалась, когда я надевала на нее свой наряд для закалывания вампиров или осмотра места преступления. Снять комбинезон — и можно идти в офис или на званый вечер. Мне это так понравилось, что я пошла и купила еще две, разных цветов.

Одна была алая, другая — сиреневая. Только черную мне пока не удалось найти. По крайней мере достаточно длинную, чтобы я согласилась ее надеть. Да, надо признать, что в короткой юбке я кажусь выше. Даже кажусь длинноногой. Если в тебе росту всего пять футов три дюйма, это что-то. Так, но сиреневая юбка не подходит к другим моим вещам, значит, берем алую.

Я нашла блузку с короткими рукавами того же оттенка красного. Красное с лиловым отливом — холодный и жесткий цвет, отлично сочетается с моей бледной кожей, черными волосами и темно-карими глазами. Очень красиво на этом фоне смотрится и девятимиллиметровый браунинг в наплечной кобуре. Черный ремень опоясывает талию и держит петли кобуры. Я повертелась перед зеркалом. Юбка не намного длиннее жакета, но пистолета не видно — если не присматриваться. Если не шить на заказ, то пистолет спрятать нелегко, по крайней мере в нарядной женской одежде.

Косметики я наложила ровно столько, чтобы красное меня не подавляло. Я ведь хочу еще на несколько дней попрощаться с Ричардом, так что немного косметики не помешает. Когда я говорю «косметика», я имею в виду тени, тонкий слой румян, помаду — и все. Тон я клала только раз в жизни — на телеинтервью, на которое меня уговорил Берт.

Если не считать колготок и черных туфель на высоких каблуках, которые я надеваю к любому костюму, одежда была удобной. Если только помнить, что не надо наклоняться, то опасаться нечего.

Единственными украшениями у меня были серебряный крест под блузкой и часы на руке. Часы на шейной цепочке сломались, и я никак не соберусь их отдать в починку. Те, что я надела, — мужские часы ныряльщика, которые на моем тонком запястье смотрятся не на месте, зато светятся в темноте, если нажать кнопку. Еще они показывают дату, день недели, и у них есть секундомер. Женские часы, которые все это умеют, мне ни разу не попадались.

Отменять тренировку с Ронни не придется — Ронни нет в городе. У частного детектива работа никогда не кончается.

Я сунула чемодан в джип и уже в час дня ехала к школе, где работал Ричард. В офис я опаздываю. Ну и ладно, подождут, а если нет, то упущенная возможность полетать на вертолете не разобьет мое сердце. Я и самолетов терпеть не могу, а уж вертолетов боюсь до… скажем, до судорог.

Летать я не боялась, пока не оказалась однажды в самолете, который за несколько секунд потерял несколько тысяч футов высоты. Стюардессу прижало к потолку и залило потоками кофе. Пожилая женщина рядом со мной взывала к Господу по-немецки. Она перепугалась до потери сознания, слезы залили ей все лицо. Я протянула ей руку, и она крепко в нее вцепилась. Я знала, что сейчас погибну и ничего не могу сделать. Но я погибла бы, держась за человеческую руку, в человеческих слезах и человеческих молитвах. Потом самолет выровнялся, и все оказалось в порядке. С тех пор я ненавижу перелеты.

Как правило, в Сент-Луисе нормальной весны не бывает. Стоит зима, потом две недели промежуточной погоды, и летняя жара. В этом году весна пришла рано и задержалась надолго. Воздух ласкал кожу. Ветер пах травой и деревьями, а зима казалась неприятным сном. Цветы багряника свешивались с деревьев по обеим сторонам дороги. Сиреневые лепестки, как тонкий лавандовый туман, выглядывали из обнаженных ветвей. Листья еще не появились, но уже виднелся намек на зелень, будто кто-то гигантской кистью наметил все, что растет. Если приглядеться, деревья стояли черные и голые, но общее впечатление было такое, что не каждого дерева в отдельности, а всей их массы коснулась зеленая кисть.

Шоссе 270 в южном направлении приятно для езды, насколько только может быть приятен хайвей: оно быстро тебя выносит туда, куда ты едешь, и скоро кончается. Я съехала на Тессон-Ферри-роуд. Там полно магазинов, больничных корпусов и забегаловок, а когда оставляешь за спиной торговую зону, попадаешь в такую плотную жилую застройку, что дома чуть ли не встык стоят. Есть еще кое-где рощицы и пустыри, но это ненадолго.

Поворот на старое шоссе 21 находится на гребне холма за рекой Мерамек. Там дом и несколько заправок, окружная водопроводная станция и большое газовое поле справа. А дальше тянутся сплошь холмы и холмы.

У первого светофора я повернула влево, в квартал магазинов. Там дорога сужалась и вилась змеей среди домов и рощ. Во дворах мелькали желтые пятна нарциссов. Дорога ныряла в долину, и там, у подножия крутого холма, был знак «стоп». Оставалось только заехать на гребень, свернуть влево — и я почти на месте.

Одноэтажное здание средней школы находится на дне широкой плоской долины, окруженной холмами. Я, выросшая на равнинных фермах Индианы, когда-то называла их горами. Начальная школа тут же рядом, так что игровые площадки одни и те же. Это если в средней школе есть перемены. Когда я была еще слишком маленькой, казалось, что так оно и есть. Когда я уже попала в среднюю школу, их не было. Таков наш мир.

Я припарковала машину как можно ближе к зданию. Я второй раз приехала в школу к Ричарду, и в первый раз — в учебный день. Тогда нам надо было забрать документы, которые он забыл, и учеников не было. Сейчас я вошла и попала в толпу. Наверное, был перерыв между уроками, и ученики перемещались из класса в класс.

Я тут же поняла, что я никак не выше, а то и ниже всех, кто здесь был. Есть какой-то элемент клаустрофобии, когда тебя затрет в толпе людей с книжками и ранцами. Наверняка есть в аду такой круг, где тебе всегда четырнадцать и ты всегда в школе. Среди самых низших кругов.

Я дрейфовала вместе с толпой к кабинету Ричарда. Признаю: меня несколько радовало, что я одета лучше большинства девиц. Мелочно, конечно, но в школе я всегда была коротышкой. А между коротышкой и толстухой нет большой разницы, когда речь идет о том, как кого дразнят. Потом все силы ушли в рост, и я уже никогда не была толстой. Да, верно, когда-то я была даже еще меньше. Многие и многие годы — самая низкорослая во всей школе.

Я встала у дверей, пропуская учеников. Ричард что-то показывал в учебнике одной из учениц. Она была блондинка, одета во фланелевую блузу поверх черного платья, на три размера большего, чем нужно. На ногах у нее было что-то вроде армейских ботинок, и поверх них отвернуты толстые белые носки. Наряд был потрясающе современным, а выражение обожания на лице — достаточно древним. Она сияла и светилась только потому, что мистер Зееман в данный момент обращался лично к ней.

Надо признать, что Ричард заслуживал одного-двух разбитых сердец. Завязанный на затылке хвост создавал впечатление, что волосы у него очень короткие и плотно прилегают к голове. Он был высок, с выдающимися скулами и сильной челюстью, с ямочкой, от которой лицо его становилось не таким суровым и было почти совершенным. Глаза темно-шоколадного цвета и с такими густыми ресницами, какие иногда бывают у мужчин и о каких так мечтают женщины. От ярко-желтой рубашки загорелая кожа казалась еще более смуглой. Галстук сочного темно-зеленого цвета очень подходил к брюкам. Его пиджак был наброшен на спинку стула. Он держал книгу, и под рубашкой было видно, как ходят бицепсы.

Класс в основном сидел, в коридоре было почти тихо. Ричард закрыл книгу и отдал ученице. Она улыбнулась и поспешила к двери, опаздывая на следующий урок. По дороге она окинула меня взглядом, не понимая, что я тут делаю.

И не она одна. Некоторые из сидевших в классе тоже смотрели в мою сторону. Я вошла в кабинет.

Ричард улыбнулся, и меня всю окатило теплом. Эта улыбка спасала его от чрезмерной красоты, но это не значит, что она сама по себе была некрасивой. Ричард мог бы сниматься в рекламе зубной пасты. Но улыбка была мальчишеской, открытой, приглашающей. В нем не было хитрости, скрытых темных сторон. Перед вами был самый большой бойскаут в мире. Улыбка это показывала.

Я хотела подойти к нему, чтобы его руки обвились вокруг меня. Просто неудержимо тянуло схватить его за галстук и вытащить из кабинета. Засунуть руки под желтую рубашку. Так тянуло, что я засунула руки в карманы — не надо шокировать школьников. Ричард иногда на меня так действовал. Ладно, это когда он не мохнатый и кровь с пальцев не слизывает. Он вервольф — разве я не сказала? В школе никто не знает, а то бы он потерял работу. Людям не нравится, когда их милых деточек учат ликантропы. Да, дискриминация на основе болезни незаконна, но она есть всюду. Так почему ее не должно быть в системе образования?

Ричард коснулся моей щеки — кончиками пальцев. Я зарылась лицом в его руку, проводя губами по пальцам. Вот тебе и сдержанность перед детками. Кто-то ахнул, кто-то нервно засмеялся.

— Сейчас вернусь, ребята.

Еще охи и ахи, смешки, пожелание «Вернуться не забудьте, мистер Зееман». Ричард жестом пригласил меня к двери, и я пошла, не вынимая рук из карманов. Вообще-то я не смутилась бы перед группой восьмиклассников, но последнее время я не доверяла себе до конца.

Ричард вышел в пустой коридор, прислонился к шкафчикам и поглядел на меня. Мальчишеская улыбка исчезла. От взгляда темных глаз я вздрогнула. Подняв руку, я поправила ему галстук.

— Мне можно тебя поцеловать, или детки будут шокированы?

Задавая этот вопрос, я глядела вниз. Мне не хотелось, чтобы в моих глазах он прочел неприкрытое желание. И без того достаточно меня смущало, что он о нем знает. От вервольфа вожделение не скроешь. Они это чуют.

— Рискну. — От его тихого и низкого голоса с теплой ноткой у меня живот свело.

Он наклонился надо мной, и я подняла лицо ему навстречу. У него были такие мягкие губы. Я прижалась к нему всем телом, положив ладони ему на грудь. Его соски напряглись под кожей. Я скользнула руками к нему на талию, по гладкой ткани рубашки. Мне хотелось вытащить его рубашку из штанов и запустить под нее руки. Я шагнула назад. У меня слегка перехватило дыхание.

Это была моя идея — не заниматься сексом до свадьбы. Моя идея. Но черт побери, это было тяжело. Чем больше мы встречались, тем это было тяжелее.

— Ну и ну, Ричард. — Я покачала головой. — А оно-то все тяжелее.

Улыбка Ричарда никак не была невинной или бойскаутской.

— Тяжелеет с каждой секундой.

Краска бросилась мне в лицо.

— Я не это хотела сказать!

— Я знаю, что ты хотела сказать.