Жертва всесожжения Гамильтон Лорел
– Я его лупа и его третий. Я делаю свою работу.
Я взяла лицо Ричарда в ладони, и этого хватило. Физическое прикосновение помогло ему восстановить власть над собой. Сердце его забилось медленнее, конвульсии стихли. Огромная тень нырнула обратно в глубины. Ричард тянул метку, как утопающий соломинку, за которую он ухватился.
– Нет! – крикнул Падма. – Он мой.
Я улыбнулась ему в лицо:
– Нет, он мой. Нравится тебе это или нет, но он мой.
Глаза Ричарда приобрели обычный карий цвет, и он сумел выговорить:
– Спасибо.
Падма встал так быстро, что это почти казалось волшебством, схватил меня за руку так сильно, что мог бы остаться синяк, и тогда я сказала:
– Ты не можешь меня вызвать на дуэль, поскольку я не вампир. Ты не можешь пить мою кровь, потому что лишь один раз за ночь я могу быть жертвой, и я уже была ею у Ашера.
Ричард валялся на полу – на самом деле полулежал, опираясь на руку, но я видела, насколько он устал, ослаб и измотан до костей.
– Ты хорошо знаешь наши правила, Анита. – Падма дернул меня к себе, наши тела почти соприкоснулись. – Ты не вампир, ты не еда, но все равно ты его лупа.
– Хочешь вызвать моего зверя? – спросила я. – Нельзя вызвать того, чего нет.
– Я ощутил твою силу с тем вервольфишкой. – Падма поднял мою руку к носу и понюхал кожу, будто обоняя какие-то изысканные духи. – Ты пахнешь стаей, Анита. Что-то в тебе есть, что можно вызвать. Что бы оно ни было, я его получу.
– Она в договор не входила, – сказал Жан-Клод.
– Она вмешалась, – возразил Падма. – И тем самым стала участником вакханалии. Не беспокойся, я ей больно не сделаю. Слишком больно.
Он наклонился ко мне и заговорил тихо-тихо. По-французски, а я недостаточно знаю язык, чтобы понимать. Я уловила слова, означающие волка, силу, луну, и ощутила, как из меня поднимается сила. Слишком сразу это произошло после Джейсона. Слишком близко к поверхности была сила, слишком рядом. Падма вызывал ее, а я не знала, как ее остановить. Горячей волной бежала сила по моей коже. Колени подогнулись, и Падма подхватил меня, свалившуюся ему в руки.
Ричард тронул меня за ногу, но было поздно. Он хотел усилить мое самообладание, как сделала для него я, но у меня уже не было над собой власти. Падма звал, и мунин ответил. Второй раз за час я вызывала Райну.
Сила заполнила кожу, и я встала, прижавшись к Падме, глядя на него с трех дюймов. Сила хотела коснуться кого-нибудь, кого угодно. Ей было все равно, а мне – нет. И на этот раз я смогла отказаться.
– Нет, – сказала я и оттолкнулась от него, падая на пол.
Падма полз за мной, трогая волосы, лицо, шею, когда я пыталась отползти.
– Эта сила по натуре сексуальна, брачный инстинкт, быть может. Как это интересно!
– Оставь ее, Мастер Зверей, – произнес Жан-Клод.
Он захохотал:
– А как ты думаешь, что случится, если я буду продолжать взывать к ее зверю? Думаешь, она мне даст?
– Мы не будем проверять, – сказал Жан-Клод.
– Если ты полезешь мне мешать, это будет вызов.
– Этого ты все время и хотел.
Падма снова захохотал:
– Да, я считал, что тебя надо убить за гибель Колебателя Земли. Но совет проголосовал против.
– Но если ты убьешь меня на дуэли, никто тебя ни в чем не сможет упрекнуть?
– Ты правильно понял.
Я скорчилась на полу, обхватив себя руками, пытаясь загнать силу обратно, но она не лезла. Ричард подполз ко мне, коснулся обнаженного плеча. Я отдернулась, как от ожога, потому что хотела Ричарда, хотела так дико и примитивно, что тело сводило судорогой.
– Пожалуйста, не трогай меня!
– Как ты избавилась от этого в прошлый раз?
– Секс или насилие. После этого мунин уходит.
Или после целительства, подумала я, но это тоже был своего рода секс. Сила Падмы проехалась по нас, как танк с шипастыми гусеницами. Мы вскрикнули, и с нами вскрикнул Жан-Клод. Кровь хлынула у него изо рта красным потоком, и я поняла, что сделал Падма. Ощутила, как он пытается сделать это со мной. Он ударил силой в Жан-Клода и что-то у него внутри порвал.
Жан-Клод упал на колени, кровь расплескалась по белой сорочке. Не думая, я оказалась на ногах, между Падмой и Жан-Клодом. Сила горела у меня на коже, и гнев мой питал ее, будто настоящего зверя.
– Отойди с дороги, женщина, или я сначала убью тебя, а потом твоего Мастера.
Сейчас быть так близко от Падмы значило то же, что и стоять в невидимой стене огня и боли. Он ослабил Ричарда, потом меня, сделав что-то с нашими метками. Без нас Жан-Клод обречен на поражение.
Я перестала сопротивляться прущей из меня энергии. Я отдалась ей, стала питать ее, и она вырвалась у меня изо рта смехом, от которого волоски на руках встали дыбом. Такого смеха я никогда не думала услышать по эту сторону адских врат.
Падма схватил меня за руки ниже плеч и поднял в воздух:
– Я имею право тебя убить, если ты вмешаешься в дуэль.
Я его поцеловала легким касанием губ.
Он настолько ошалел, что застыл на секунду, потом ответил на поцелуй, сомкнув руки у меня за спиной, так и не поставив на пол. Подняв лицо, он сказал мне:
– Даже если ты дашь мне здесь и сейчас, его это уже не спасет.
Снова смех полился из моих губ, и я почувствовала, как глаза заполняются темнотой. Холодная и белая часть моей души, та, где не было ничего, кроме безмолвия и шороха помех, та часть души, которой я убивала, открылась во мне, и Райна ее заполнила. Я снова ощутила сердце Натэниела у себя в ладонях, вспомнила миг, когда поняла, что могу убить его, что хочу убить его и убить хочу больше, чем исцелить. Это ведь настолько легче.
Сцепив руки на шее Падмы, я поцеловала его в губы. Я ткнула в него силой, как мечом. Тело его закаменело, он разжал руки, но я держала. Сердце у него было скользким и тяжелым, оно билось в силе, как рыба в сети. Я разбила эту силу, и Падма рухнул на колени, завопив прямо в мой целующий рот. Хлынула теплая, соленая волна крови.
Чьи-то руки вцепились в меня, стараясь оторвать от Падмы. Я вцепилась в него, обхватив ногами за пояс, руками за шею.
– Назад, или я раздавлю ему сердце! Все назад.
Томас упал на колени рядом со мной, по его подбородку текла кровь.
– Ты убьешь и меня с Гидеоном.
Убивать их я не хотела. Сила поползла в сторону, похороненная сожалением.
– Нет, – вслух сказала я.
И стала питать силу гневом, возмущением. Мунин раздался и заполнил меня. Я слегка стиснула сердце Падмы – почти ласково.
Прижавшись лицом к его щеке, я шепнула:
– Почему ты не сопротивляешься. Мастер Зверей? Где же твоя огромная жгущая сила?
Только учащенное дыхание было мне ответом. Я сдавила чуть сильнее. Он ахнул.
– Можем умереть вместе, – сказал он голосом, влажным от собственной крови.
Я потерлась об него щекой, и кровь с его губ размазалась у меня по лицу. Я всегда знала, что ликантропов кровь заводит, но никогда не понимала насколько. И дело даже не в ощущении крови, а в ее запахе. Горячий, металлический, сладкий – а под всем этим легкий аромат страха. Очень он боялся. Я это ощущала, чуяла.
Чуть приподнявшись, я заглянула ему в лицо. Это была кровавая маска. Где-то в глубине души я ужаснулась. А другая часть моей души хотела вылизать эту маску, как кошка вылизывает блюдце сливок. Но я только сдавила сердце чуть сильнее и стала глядеть, как быстрее побежала изо рта кровь.
Сила Падмы перехлестнула через меня теплой волной.
– Я еще успею убить тебя перед смертью, лупа.
Я держала его и чувствовала, как нарастает сила, еще ослабленная, но на заявленную работу ее хватило бы.
– А ты до сих пор верующий индуист? – спросила я.
В глазах его мелькнуло замешательство.
– И сколько плохой кармы накопил ты за этот оборот колеса? – Я быстро слизнула кровь вокруг его рта, и мне пришлось прижаться к нему лбом и закрыть глаза, чтобы не сделать того, чего хотел мунин. Что сделала бы Райна на моем месте. – И каково же будет достаточное наказание за злые твои дела в следующем воплощении, Падма? Сколько жизней понадобится, чтобы уравновесить на весах эту одну?
Я отодвинулась заглянуть ему в лицо. На этот раз я собой владела достаточно, чтобы его не вылизывать. Гладя в его глаза, я поняла, что права. Он боялся смерти и того, что будет после нее.
– Что ты готов сделать, чтобы спасти себя, Падма? Кого ты готов отдать?
Последние слова я шепнула.
– Что угодно, – шепнул он в ответ.
– Кого угодно? – переспросила я.
Он смотрел, не отвечая.
Жан-Клод попытался сесть, полулежа на руках у Ричарда.
– Между нами дуэль, и один из нас должен погибнуть. Настаивать на окончании дуэли разрешается правилами.
– Ты так рвешься умереть? – спросил Странник. – Смерть одного – это смерть всех.
Он стоял над нами и чуть в стороне, будто дистанцировался от нас – слишком кровавых, слишком примитивных, слишком смертных.
– На этот вопрос пусть отвечает Падма, не я, – сказал Жан-Клод.
– Какова твоя цена? – спросил Падма.
– Никаких наказаний за смерть Оливера. Он убит на дуэли, и делу конец.
Жан-Клод снова закашлялся кровью.
– Согласен, – сказал Падма.
– Согласен, – повторил Странник.
– Я вообще не собиралась их убивать за смерть Колебателя Земли, – сказала Иветта. – Согласна.
Жан-Клод протянул мне руку:
– Иди ко мне, mа petite. Нам больше ничего не грозит.
Я покачала головой и поцеловала Падму в лоб – нежно, целомудренно.
– Я обещала Сильвии, что все, кто ее насиловал, умрут.
Тело Падмы дернулось – наконец хоть какая-то реакция.
– Женщину ты получишь, но не моего сына.
– Ты с этим согласен, Странник? Ты, которого Лив теперь зовет Мастером? Ты так легко ее отдаешь?
– Ты убьешь его, если я откажусь?
– Я дала слово Сильвии, – сказала я. И я знала, что это для них что-то значит.
– Тогда Лив твоя, и делай с ней то, что сочтешь нужным.
– Мастер! – крикнула она.
– Молчи, – ответил Странник.
– Понимаешь, Лив, они всего лишь монстры. – Я глядела в окровавленное лицо Падмы и видела – страх заполняет его глаза, как вода заполняет стакан. Я смотрела, как он глядит мне в лицо и видит пустоту. Нет. Я впервые хотела убить – не ради мести, безопасности, не ради данного слова, а просто потому, что могла убить. Потому что где-то в темной глубине было невероятное удовольствие раздавить его сердце и пролить его темную кровь. Рада была бы я списать это желание на мунин Райны, но не знала точно. Может, у меня всегда это было, а может, это кто-то из мальчиков. Я не знала, да это и не важно. Я хотела, чтобы Падма это видел, и страх заполнял его лицо, проливался из глаз, потому что он понял.
– Мне нужен Фернандо, – тихо сказала я.
– Он мой сын!
– Кто-то должен ответить за его преступления, Падма. Я бы предпочла его самого, но если ты не отдашь мне его, я возьму тебя.
– Нет! – произнесла Иветта. – Мы были более чем щедры. Мы позволили вам убить члена совета и уйти от наказания. Мы отдали вам вашего предателя, нашу новую игрушку. Мы вам больше ничего не должны.
Смотрела я на Падму, но обращалась к Страннику.
– Если бы вы только оскорбили вампиров города, то дело было бы кончено, и вы ничего бы нам не остались должны. Но мы – ликои, а не вампиры. Вы призвали к себе нашу Гери, и она пришла. Вы попытались сломать ее, и когда она не поддалась, вы ее стали мучить. И мучили, хотя знали, что это не даст вам ликои. Вы обесчестили ее только по той причине, что могли это сделать. Обесчестили, потому что не ожидали наказания. Мастер Зверей счел нашу стаю недостойной внимания. Пешками в большой игре.
Я отпустила его сердце, потому что иначе мунин убил бы его. Но я ткнула его силой вглубь, так быстро и сильно, что он вскрикнул. Эхом откликнулись Томас и Гидеон. Падма упал на спину, я оказалась на нем верхом. Я приподнялась, опираясь ладонями на его грудь, сжимая его бока ногами.
– Мы – Тронос Рокке, народ Скалы Трона, и мы не пешки ни для кого.
Фернандо упал на колени возле круга:
– Отец!
– Его жизнь или твоя, Падма. Его жизнь или твоя.
Он закрыл глаза и прошептал:
– Его.
– Отец, не отдавай меня ей! Не отдавай им!
– Твое слово чести, что он наш, дабы наказать его, как мы сочтем подобающим, в том числе и смертью.
– Мое слово.
Дамиан, Джейсон и Рафаэль как-то вдруг окружили Фернандо. Он протянул руку к отцу:
– Я же твой сын!
Падма не смотрел. Даже когда я сползла с него, он остался лежать на боку, спиной к Фернандо.
Тыльной стороной ладони я отерла кровь с подбородка. Мунин уходил, истекал из меня. Вкус крови был у меня внутри. Я свалилась набок, и меня вырвало. При обратном проходе вкус крови не улучшается.
Жан-Клод протянул мне руку, и я подошла к нему. От прикосновения его холодной руки мне стало легче. Не намного, но полегчало. Рука Ричарда ласково тронула мое лицо. Я дала втянуть себя в круг их рук. Кажется, от моего прикосновения у Жан-Клода прибавилось сил. Он сел чуть прямее.
Оглянувшись, я увидела, что Гидеон и Томас заняты примерно тем же с Падмой. Кровь текла у них у всех, но лишь в глазах Падмы еще горел страх. Я подтолкнула его к краю пропасти. Нас обоих. Меня воспитывали в католичестве, и не знаю, могут ли все в мире «Аве Мария» искупить то, что случилось со мной за последнее время.
52
Фернандо попытался вырваться, но его скрутили, связали серебряной цепью и заткнули рот – чтобы перестая умолять. Он никак не мог поверить, что отец его предал.
Лив не стала отбиваться, приняв свою судьбу практически безропотно. Кажется, ее больше всего удивило то, что я не убила их обоих на месте. Но у меня были другие планы. Они оскорбили стаю, пусть стая их судит. Этакое будет общественное мероприятие. Может, мы пригласим еще крысолюдов и устроим межвидовое веселье.
Когда их увели, зал наполнился такой тишиной, что ушам стало больно. Нарушила молчание Иветта. Она мило улыбалась, освеженная кровью Джейсона и нашей совместной силой.
– Жан-Клод все еще должен ответить за свои изменнические действия, – сказала она.
– О чем ты бормочешь? – невежливо спросил Странник.
– Мой Мастер, Морт д'Амур, обвинил его в попытке организовать новый совет в этой стране. Совет, который присвоит нашу власть и сделает из нас потешных кукол.
Странник отмахнулся:
– Жан-Клод много в чем виновен, но этой вины на нем нет.
Иветта очаровательно улыбнулась, и этой улыбки было достаточно.
– А что ты скажешь, Падма? Если он предатель, мы его казним, и это послужит уроком всем, кто осмелится посягнуть на власть совета.
Падма все еще лежал на полу, придерживаемый двумя своими служителями, и чувствовал себя не слишком хорошо. Он посмотрел на нашу маленькую группу – мы тоже лежали на полу. Нам шестерым сегодня не танцевать. Выражение лица Падмы было красноречивее любых слов. Я его унизила, испугала до потери лица и заставила отдать своего единственного сына на верную смерть. Он изобразил улыбку – далеко не очаровательную.
– Если они предатели, то должны быть наказаны.
– Падма, – сказал Странник, – ты сам знаешь, что это ложь.
– Я не сказал, что они предатели. Странник. Я сказал, если они предатели. Если они предатели, они должны быть наказаны. С этим даже ты должен согласиться.
– Но они не предатели, – настаивал Странник.
– Полномочиями, полученными от моего Мастера, я требую голосования, – сказала Иветта. – И кажется, знаю, за что будут отданы три голоса.
Ашер подошел к Жан-Клоду, к нам.
– Они не предатели, Иветта. Утверждать обратное – значит говорить ложь.
– Ложь – штука очень интересная. Как ты думаешь... Гарри?
Она протянула руку, будто дала сигнал, и рядом с ней появился Гарри, бармен. Я не думала, что меня сегодня еще что-то может удивить, но ошиблась.
– Вижу, с Гарри ты знакома, – сказала Иветта.
– Полиция тебя ищет, Гарри, – сообщила я ему.
– Знаю, – ответил он.
Ему хотя бы трудно было глядеть мне в глаза. Не сильное утешение, но хоть какое-то.
– Я знал, что Гарри происходит от тебя, – сказал Жан-Клод, – но на самом деле он не твой.
– Оui.
– Что это значит, Иветта? – спросил Странник.
– Гарри организовал утечку информации к фанатикам, чтобы они убивали монстров.
– Зачем? – спросил Странник.
– Я хотела спросить о том же, – сказала я.
– Мой Мастер, как и многие старики, боится перемен. Легализация – это самое опасное изменение, которое нам когда-либо угрожало. Он боится ее и желает ее прекратить.
– Как покойный Оливер.
– Совершенно верно.
– Но убийство вампиров ее не прекратит, – сказала я. – Разве что резко усилит провампирское лобби.
– Сейчас, – сказала Иветта, – мы начнем нашу месть. Месть столь кровавую и страшную, что все восстанут против нас.
– Это тебе не по силам, – возразил Странник.
– Падма дал мне ключ. Принц Города слаб, его связь со своими слугами еще слабее. Его легко убить, если кто-то бросит ему вызов.
– Ты, – сказал Странник, – можешь вызвать Жан-Клода, но тебе никогда не стать Принцем Города, Иветта. Никогда не достигнуть силы Мастера вампиров. Тебя приподняла над твоим уровнем лишь сила твоего Мастера.
– Это правда, что мне никогда не стать Мастером, но здесь есть Мастер, который ненавидит Жан-Клода и его слугу. Ашер!
Она произнесла это имя так, будто планировала заранее.
Ашер смотрел на нее, но казался удивленным. Что бы она ни планировала для него, он об этом не знал. Потом Ашер опустил глаза на Жан-Клода.
– Ты хочешь, чтобы я его убил, пока он так слаб и не может драться?
– Да.
– Нет. Я не хочу места Жан-Клода, по крайней мере таким способом. Одно дело – победить его в честной дуэли, совсем другое – подобное... предательство.
– Я думала, ты его ненавидишь.
– Пусть так, но честь для меня кое-что значит.
– В смысле, а для меня – ничего? – Иветта пожала плечами. – Ты прав. Если бы я могла стать Принцем Города, я бы это сделала. К сожалению, живи я еще хоть тысячу лет, мне не быть Мастером. Но тебя останавливает не честь. – Иветта показала на меня. – Ты околдовала его какой-то алхимией, Анита, которая мне не видна. Ты околдовываешь любого вампира или оборотня.
– У тебя хороший вкус, ты явно на меня не клюнула.
– Мои вкусы требуют куда большей экзотики, чем даже ты, мой дорогой аниматор.
– Если Ашер не станет Принцем Города, то ты не сможешь управлять городскими вампирами, – сказал Странник. – Не сможешь заставить их совершать какие-то ужасы против людей.
– Рассчитывая свой план, я не полагалась только на ненависть Ашера. Управлять вампирами города было бы полезно, но необходимости в этом нет. Бойня уже началась, – сказала Иветта.
Мы молчали, глядя на нее и думая об одном и том же. Произнесла вслух я:
– Что началось?
– Скажи им, Уоррик, – велела она.
Он покачал головой.
– Ладно, – вздохнула она, – я сама расскажу. Уоррик был когда-то святым воином, пока я его не нашла. Он умел вызывать огонь Божий в руки свои, правда, Уоррик?
Он не смотрел на нас. Просто стоял, огромная фигура в сияющих белых одеждах, опустив голову на грудь, как мальчишка-прогульщик, пойманный учителем.
– Ты устраивал пожары в Новом Орлеане, в Сан-Франциско, здесь. Почему в Бостоне не было пожаров? – спросила я.
– Я говорил тебе, что начал чувствовать себе сильнее вдали от нашего общего Мастера. В Бостоне я был еще слаб. Лишь в Новом Орлеане я почувствовал, как впервые почти за тысячу лет возвращается ко мне милость Господня. Сначала я был как пьяный от нее. Мне очень стыдно, что я сжег здание. Я не хотел, но огонь был такой чудесный, такой чистый.
– Я его за этим поймала, – объяснила Иветта. – И велела ему сделать то же в других местах, всюду, где мы были. Я велела ему, чтобы погибали люди, но даже пыткой не смогла этого добиться.
Тут он поднял голову:
– Я следил, чтобы никто не пострадал.
– Ты пирокинетик, – сказала я.
Он нахмурился:
– Мне был дан дар от Господа. Это был первый знак, что Его благоволение возвращается ко мне. До этого, кажется, я боялся Святого Огня. Боялся, что он меня уничтожит. Но более я не боюсь собственной гибели. Она хочет, чтобы я использовал дар Божий для дурных дел. Она хотела, чтобы я сегодня сжег ваш стадион со всеми, кто там будет.
– Уоррик, и что ты сделал? – спросила я.
Он шепнул:
– Ничего.
Иветта услышала и вдруг оказалась рядом с нами. Белые юбки развевались вокруг нее. Схватив Уоррика за подбородок, она повернула его лицом к себе.
– Весь смысл поджога других домов был в том, чтобы оставить следы, ведущие к сегодняшней кульминации. К жертвоприношению. Всесожжению для нашего Мастера. Ты поджег стадион, как мы и собирались!
Он покачал головой. Синие глаза расширились, но страха в них не было.
Она дала ему пощечину, от которой на лице остался красный след пятерни.
– Ах ты святоша вонючий! Ты подчинен тому же Мастеру, что и я. За это я с тебя шкуру спущу гноем до самых костей!
Уоррик стоял очень прямо. Было видно, как он готовится к пытке, похожий в белом одеянии на участника святого воинства. На его лице сиял мир, радующий глаз.
Сила Иветты устремилась вперед, и до меня дошел слабенький всплеск. Но Уоррик стоял нетронутым, чистым. Ничего не случилось. Иветта обернулась к нам:
– Кто ему помогает? Кто защищает его от меня?
Я первой поняла, в чем дело.
– Ему никто не помогает, Иветта. Он – Мастер вампиров, и ты ему ничего больше не сделаешь.
– Что за ерунда? Он мой, я могу с ним делать все, что захочу. Он всегда был моим.
– Больше не будет, – сказала я.
Уоррик улыбнулся, и в этой улыбке было блаженство.