Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона Конан Дойль Артур

– Конечно, это подтверждается тем, что немного позднее он оказался спящим на стуле. Итак, против него нет улик, кроме репутации жены. Спросили вы ее, почему она так спешила в тот вечер? ее поспешность обратила на нее внимание констэбля.

– Она запоздала и торопилась домой.

– Указали вы ей на то, что вы и м-р Фельпс были у нее на квартире раньше ее, хотя она вышла на двадцать минут раньше вас?

– Она объясняет это разницей между омнибусом и кэбом.

– Объяснила она, почему, придя домой, пробежала прямо в кухню?

– Потому что там у нее лежали деньги, которыми она уплатила долг.

– Однако, у нее есть ответ на все. Спрашивали ли вы ее, не видела ли она кого-нибудь на Чарльз-Стрите?

– Только констэбля.

– Ну, вы, кажется, допросили ее достаточно подробно. Что вы еще сделали?

– В продолжение девяти недель следили за Горо, но безуспешно. Против него нет ни малейших улик.

– Еще что?

– Да, ничего, нет вовсе улик.

– Есть у вас какое-нибудь предположение, отчего звонил колокольчик?

– Должен сознаться, что теряюсь в догадках. Надо обладать большим хладнокровием, чтобы сделать такую штуку.

– Да, очень странный поступок. Очень благодарен вам за сообщения. Дам вам знать, если удастся предоставить виновного. Идем, Ватсон.

– Куда же мы отправимся теперь? – спросил я, когда мы вышли на улицу.

– Поедем интервьюировать лорда Хольдхёрста, кабинет-министра и будущего премьера Англии.

Нам посчастливилось застать лорда Хольдхёрста в его помещении на Доунинг-Стрит. Холмс послал свою визитную карточку, и нас сейчас же приняли. Государственный деятель принял нас со свойственной ему старомодной вежливостью и усадил нас на роскошные кресла, стоявшие по бокам камина. Стоя между нами на ковре, лорд Хольдхёрст, высокий, тонкий, с резко очерченным, задумчивым лицом, с кудрявыми, преждевременно поседевшими волосами, казался олицетворением не часто встречающего типа истого благородного вельможи.

– Ваша фамилия очень знакома мне, м-р Холмс, – улыбаясь, проговорил он. – И, конечно, я не сомневаюсь насчет цели вашего посещения. Только один случай, происшедший в здешнем министерстве, мог привлечь ваше внимание. Можно узнать, чьи интересы вы представляете?

– Интересы м-ра Перси Фельпса, – ответил Холмс.

– Ах, моего несчастного племянника! Вы понимаете, что именно вследствие нашего родства мне труднее защитить его, чем любого постороннего. Боюсь, что этот случай очень дурно отразится на его карьере.

– Но если документ будет найден?

– Тогда, конечно, дело другое.

– Мне хотелось бы предложить вам несколько вопросов, лорд Хольдхёрст.

– Буду счастлив дать вам все сведения, какие только могу.

– Наставления относительно переписки документа вы давали в этой комнате?

– Да.

– Следовательно, вряд ли кто мог подслушать вас?

– И речи не может быть об этом.

– Говорили ли вы кому-нибудь, что намереваетесь отдать переписать договор?

– Никому.

– Вы уверены в этом?

– Совершенно уверен.

– Ну, если вы ничего не говорили о документе и м-р Фельпс также не говорил, а кроме вас никто не знал об этом, то присутствие вора в комнате является случайным. Он просто воспользовался подвернувшимся ему счастливым случаем.

Лорд Хольдхёрст улыбнулся.

– Тут уже кончается предел моих знаний, – сказал он.

Холмс задумался на одно мгновение.

– Есть один очень важный пункт, о котором я хочу поговорить с вами, – сказал он. – Насколько я знаю, вы опасались очень серьезных последствий в том случае, если бы договор стал известен?

Тень пробежала по выразительному лицу министра.

– Да, последствия могут быть очень серьезные.

– И они уже обнаружились?

– Нет еще.

– Если договор попадет во французское или русское посольство, вы, вероятно, узнаете об этом?

– Конечно, – ответил лорд Хольдхёрст, и на лице его выразилось неудовольствие.

– Так как с тех пор прошло уже почти десять недель и о бумаге ничего не слышно, то нельзя ли предположить, что, по какой либо причине, она не попала ни в одно из посольств?

Лорд Хольдхёрст пожал плечами.

– Нельзя же предположить, м-р Холмс, чтобы вор украл договор только для того, чтоб вставить его в рамку и повесить на стену.

– Может быть, он поджидает, кто даст высшую цену?

– Если подождет еще немного, то ничего не получит. Через несколько месяцев договор перестанет быть тайной.

– Это чрезвычайно важно, – сказал Ходмс, – Конечно, можно предположить внезапную болезнь вора…

– Например, воспаление мозга? – спросил министр, бросая проницательный взгляд на своего собеседника.

– Я этого не говорю, – невозмутимо ответил Холмс. – Но мы отняли у вас слишком много дорогого времени, лорд Хольдхёрст, а потому позвольте проститься с вами.

– Полного успеха, кто бы ни был виновный, – сказал Хольдхёрст, провожая нас до дверей.

– Прекрасный человек, – заметил Холмс, когда мы вышли на улицу. – Но трудно ему поддерживать свое положение с должным достоинством. Он далеко не богат. Вы, конечно, заметили, что на сапогах новые подметки? Ну, Ватсон, не стану вас больше отвлекать от вашей работы: сегодня я ничего не буду делать; подожду ответа на объявление насчет кэба. Но был бы очень благодарен вам, если бы вы поехали со мной завтра утром в Уокинг с тем же поездом, как сегодня.

На следующее утро я встретил его на станции, и мы вместе поехали в Уокинг. Он сказал мне, что не получил ответа на объявление и не узнал никаких новых данных. Выражение лица Холмса, когда он хотел, было невозмутимо, как у краснокожего, и по его виду я не мог вывести заключения, доволен ли он положением дела, или нет, Как я помню, он разговаривал о системе измерений Бертильона и восторгался французским ученым.

Больного мы нашли, как и раньше, на попечении его усердной сиделки. На вид ему было гораздо лучше. Когда мы вошли, он встал с кушетки и свободно пошел навстречу нам.

– Что нового? – торопливо спросил он.

– Как я и опасался, не могу сказать вам ничего верного, – отвегил Холмс. – Видел я и Форбса, и вашего дядюшку, и начал розыски по двум следам; может быть, что-нибудь и выйдет из этого.

– Так вы не отчаиваетесь?

– Нисколько.

– Да благославит вас Бог за это! – вскрикнула мисс Гаррисон. – Не будем только терять надежды и терпения – и правда откроется.

– Мы можем вам рассказать больше, чем вы нам, – сказал Фельпс, садясь на кушетку.

– Я надеялся на это.

– Да, сегодня ночью с нами случилось происшествие, которое могло бы иметь весьма важные последствия, – проговорил Фельпс. Выражение лица его стало очень серьезным, и нечто похожее на страх мелькнуло в его глазах. – Знаете ли, я начинаю думать, что я бессознательно являюсь центром какого-то ужасного заговора, направленного против моей жизни и чести.

– А! – вскрикнул Холмс.

– Это кажется невероятным, потому что, насколько я знаю, у меня нет врагов. Но после того, что произошло ночью, я не могу прийти к иному заключению.

– Пожалуйста, расскажите мне все.

– Надо вам сказать, что в эту ночь я спал в первый раз со времени моей болезни один в комнате, без сиделки. Мне было настолько лучше, что я решил обойтись без нее, но оставил себе ночник. Около двух часов утра я заснул, но был внезапно разбужен каким-то легким шумом, как будто мышь грызла доску. Несколько времени я прислушивался к этому звуку. Звук становился все громче и громче, и, наконец, у окна послышался металлический лязг. Я поднялся на кровати в полном изумлении. Всякое сомнение исчезло. Кто-то просовывал инструмент в узкую щель между створками ставен и приподымал болт.

Затем наступила пауза, длившаяся минут десять, Очевидно, кто-то прислушивался, не проснулся ли я от шума. Потом я услышал, как отворилось окно медленно, с тихим скрипом. Я не мог выдержать дольше, потому что нервы мои уж не те, что прежде, вскочил с кровати и распахнул ставни. У окна, на земле, притаился какой-то человек. Он исчез с быстротой молнии, так что я не мог рассмотреть его. На нем было что-то в роде плаща, которым он прикрывал нижнюю часть лица. В одном я только не сомневаюсь – это в том, что в руках у него было какое-то орудие, как будто длинный нож. Я ясно видел блеск его, когда незнакомец бросился бежать.

– Это чрезвычайно интересно, – сказал Холмс. – Ну, что же вы сделали тогда?

– Будь я сильнее, я выскочил бы в открытое окно и бросился бы за ним. Но в настоящем моем состоянии я только позвонил и поднял на ноги весь дом. Это заняло несколько времени, так как звонок проведен в кухню, а вся прислуга спит наверху. Но на мой крик явился Джозеф и разбудил остальных. Джозеф и грум нашли следы на цветочной клумбе под окном, но последние дни погода стояла такая сухая, что они решили, что бесполезно искать продолжения следов на траве. Они сказали мне, что на деревянной изгороди вдоль дороги остались знаки, показывающие, что кто-то перелезал через нее, причем сломал верхушку одного из кольев. Я еще ничего не говорил местной полиции, потому что хотел раньше посоветоваться с вами.

Этот рассказ, казалось, произвел необычайное впечатление на Шерлока Холмса. Он встал со стула и в неописуемом волнении принялся ходить по комнате.

– Несчастие никогда не приходит одно, – сказал Фельпс, улыбаясь, хотя было ясно, что ночное происшествие несколько потрясло его.

– Да, достаточно-таки их выпало на вашу долю, – сказал Холмс. – Как вы думаете, могли бы вы пройтись со мной вокруг дома?

– О, да, мне бы хотелось выйти на солнце. Джозеф пойдет с нами.

– И я также, – сказала мисс Гаррисон.

– Извините, – сказал Холмс, покачивая головой, – но я попрошу вас остаться на вашем месте.

Молодая девушка села на стул с недовольным видом. Брат ее присоединился к нам, и мы все вчетвером вышли из дома и, обогнув лужайку, подошли к окну комнаты молодого дипломата. Как он говорил, на цветочной клумбе виднелись следы ног, но они были очень неясны и безнадежно спутаны. Холмс нагнулся, рассматривая их, и через мгновение поднялся и пожал плечами.

– Вряд ли кто-нибудь мог бы вывести что-нибудь из этого, – сказал он. – Обойдем кругом всего дома, посмотрим, почему вор выбрал именно эту комнату. По-моему, большие окна гостиной и столовой должны бы скорее привлечь его внимание.

– Они виднее с дороги, – заметил м-р Джозеф Гаррисон.

– Ах, да, конечно. Он мог бы попробовать забраться через эту дверь. Куда она ведет?

– Это – задний ход, через который ходят торговцы. Понятно, эта дверь запирается на ночь.

– Бывали у вас когда-нибудь подобные покушения?

– Никогда, – ответил наш клиент.

– Есть у вас в доме серебро или какие-либо ценности, которые могли бы привлечь воров?

– Ничего ценного.

Холмс обошел кругом дома, засунув руки в карман, с непривычным для него небрежным видом.

– Между прочим, – сказал он, обращаясь к Джозефу Гаррисону, – я слышал, что вы нашли место, где вор перелез через забор. Пойдем, взглянем на него.

Молодой человек подвел нас к месту, где верхушка кола была расщеплена. Холмс, оторвав кусок, посмотрел критическим взглядом.

– Вы думаете, что этот кусок отломлен только вчера? По-моему, это случилось давно.

– Может быть.

– Нет следов, которые указывали бы, что кто-нибудь перескочил на другую сторону. Здесь кажется, нам нечего делать. Пойдем в спальню и обсудим дело.

Перси Фельпс шел очень медленно, опираясь на руку своего будущего зятя. Холмс быстро прошел по лужайке, и мы с ним подошли к открытому окну раньше других.

– Мисс Гаррисон, – сказал Холмс многозначительным тоном, – вы должны оставаться здесь весь день. Оставайтесь во что бы то ни стало целый день там, где вы находитесь теперь. Это чрезвычайно важно.

– Конечно, я исполню ваше желание, м-р Холмс, – сказала удивленная девушка.

– Когда пойдете спать, заприте дверь снаружи и оставьте ключ у себя. Обещайте мне сделать это.

– А Перси?

– Он поедет с нами в Лондон.

– А я должна остаться здесь?

– Вы должны сделать это ради него. Вы можете быть полезной ему. Обещайте скорее!

Она утвердительно кивнула головой как раз в ту минуту, как остальные подошли к окну.

– Чего это ты киснешь там, Анни? – крикнул ей брат. – Выйди-ка на солнышко!

– Нет, благодарю, Джозеф. У меня немного болит голова, а здесь в комнате так прохладно и хорошо.

– Что вы предполагаете делать теперь, м-р Холмс? – спросил Перси Фельпс.

– Видите, занимаясь этим второстепенным делом, нам не следует упускать из виду главное. Вы могли бы очень помочь мне, поехав со мной в Лондон.

– Сейчас?

– Как можно скорее. Скажем, через час.

– Я чувствую себя достаточно сильным для этого, если бы я мог действительно быть полезным.

– Вы как нельзя более.

– Может быть, вы желаете, чтобы я остался там на ночь?

– Я только что хотел предложить это вам.

– Значит, если мой ночной приятель снова навестит меня, то увидит, что птичка улетела. Мы все в ваших руках, м-р Холмс, и вы должны говорить нам, что мы должны делать. Может быть, вы желаете, чтобы Джозеф поехал с нами и присматривал за мной?

– О, нет! Мой друг Ватсон – медик, как вам известно; он и присмотрит за вами. Если позволите, мы позавтракаем здесь, а потом отправимся все трое в город.

Его предложение было принято. Мисс Гаррисон, согласно совету Холмса, отказалась выйти из спальни. Я не понимал маневров моего приятеля. Может быть, он просто хотел удержать барышню от свидания с Фельпсом. Молодой человек, обрадованный сознанием выздоровления и возможностью действовать, завтракал с нами в столовой. Холмс приготовил нам еще сюрприз: он проводил нас на станцию, посадил в вагон и затем спокойно объявил, что не намерен уезжать из Уокинга.

– Тут есть два-три пунктика, которые мне хотелось бы выяснить до отъезда, – сказал он. – Ваше отсутствие, м-р Фельпс, облегчит до известной степени это дело. Ватсон, будьте добры, когда приедете в Лондон, отправляйтесь прямо в улицу Бэкер с нашим приятелем и оставайтесь с ним, пока я не приеду. Вы – старые товарищи по школе, и вам есть о чем поговорить. М-ра Фельпса вы можете поместить в спальне; я буду дома к завтраку, так как есть поезд, который приходит в Ватерлоо в восемь часов.

– А как же насчет расследований в Лондоне? – заметил Фельпс.

– Мы можем завтра заняться этим. Я полагаю, что в настоящее время мое присутствие полезнее здесь.

– Скажите там, в Брайэрбрэ, что я надеюсь вернуться завтра к вечеру, – крикнул Фельпс, когда поезд двинулся от платформы.

– Вряд ли я попаду в Брайэрбрэ, – ответил Холмс и весело махнул рукой, когда мы отъехали от станции.

Фельпс и я много говорили об этом неожиданном поступке Холмса, но ничего не могли придумать.

– Я полагаю, что он хочет узнать что-нибудь насчет вчерашнего нападения. Что касается меня, то я не верю, чтобы это был простой вор.

– Что же вы думаете?

– Даю вам слово – можете, если хотите, приписать это расстройству нервов – но мне кажется, что кругом меня идет серьезная политическая интрига, и, по вполне непонятной для меня причине, заговорщики умышляют против моей жизни. Это звучит чрезвычайно высокопарно и нелепо, но обратите внимание на факты! Зачем вору пытаться пробраться в спальню да еще с длинным ножом в руках?

– Вы уверены, что это не было долото?

– О, нет, это был нож. Я ясно видел, как сверкнуло лезвеё.

– Но с чего станут так яростно преследовать вас?

– Ах! в этом-то и вопрос.

– Ну, если Холмс думает то же самое, то, может быть, этим и можно объяснить его действия. Если ваше предположение верно, то, поймав того, кто покушался на вас ночью, он может легко найти и похитителя морского договора. Глупо же предполагать, что у вас два врага, один из которых обворовывает вас, а другой угрожает вашей жизни.

– Но м-р Холмс сказал, что он не возвратится в Брайэрбрэ.

– Я уже давно знаю его и знаю, что он ничего не делает без основательного повода, – сказал я, и наш разговор перешел на другие предметы.

Денек выдался тяжелый. Фельпс был еще слаб после продолжительной болезни, раздражителен и нервен вследствие перенесенных им потрясений. Напрасно я старался заинтересовать его Афганистаном, Индией, специальными вопросами, – всем, что только могло бы отвлечь от его мыслей. Он постоянно возвращался к утерянному договору, выказывал свое удивление, свои предположения о том, что делает Холмс, какие шаги предпринимает лорд Хольдхёрст, какие новости мы получим утром. К вечеру волнение его достигло высшего напряжения.

– Вы безусловно доверяете Холмсу? – спросил он.

– Я был свидетелем многих замечательных дел, в которых он принимал участие.

– Но ему никогда не удавалось освещать мрак, подобный тому, который царит в данном случае?

– О, мне известно, что он разрешал вопросы потруднее вашего.

– Но не такого важного значения?

– Не знаю. Насколько мне известно, ему были поручены весьма важные дела трех царствующих домов Европы.

– Вы хорошо его знаете, Ватсон? Он так непроницаем, что я положительно не понимаю его. Как вы думаете, есть у него надежда на успех?

– Он ничего не говорил.

– Это дурной знак.

– Напротив, я заметил, что он всегда говорит, если не напал на след. В противоположном случае и когда он еще не вполне уверен в верности своих предположений, он бывает очень молчалив. Ну, мой друг, нервничанием делу не пособишь, поэтому ложитесь-ка спать, чтобы завтра встать свежим и готовым ко всему, что может ожидать вас.

Наконец, мне удалось уговорить его последовать моему совету, хотя, судя по его возбужденному виду, я не надеялся, что он будет спать. Волнение его заразило и меня, и я метался полночи, раздумывая о странной тайне и придумывая сотни объяснений, одно невозможнее другого Зачем Холмс остался в Уокинге? Почему он просил мисс Гаррисон остаться целый день в комнате больного? Почему он не сказал обитателям Брайэрбрэ, что намеревается остаться там? Я напрасно ломал голову, стараясь найти объяснения этих фактов, пока, наконец, не заснул.

Я проснулся в семь часов и тотчас же пошел в комнату Фельпса. Он был страшно бледен и измучен бессонной ночью. Первым его вопросом было, приехал ли Холмс.

– Он будет здесь в обещанное время, ни минуты раньше или позже, – сказал я.

И слова мои оказались справедливыми, так как тотчас после восьми часов к подъезду быстро подкатила карета, и из нее вышел наш друг. Стоя у окна, мы увидели, что левая рука у него подвязана, а лицо бледно и сердито. Он пошел в подъезд, но прошло несколько времени, прежде чем он поднялся на верх.

– У него такой вид, как будто он потерпел неудачу! – вскрикнул Фельпс.

Я принужден был сознаться, что он прав.

– В конце концов, следует предположить, что разгадка тайны находится в городе, – сказал я.

Фельпс тяжело вздохнул.

– Не знаю почему, но я так надеялся на его возвращение, – сказал он. – Но ведь вчера рука у него не была подвязана? Что же случилось с ним.

– Вы не ранены, Холмс? – спросил я, когда мой друг вошел в комнату.

– Пустая царапина… благодаря собственной моей неловкости, – ответил он, раскланиваясь с нами. – Ваше дело, м-р Фельпс, действительно, одно из самых темных, которые мне приходилось распутывать.

– Я боялся, что оно окажется выше ваших сил.

– Замечательно интересный случай.

– Повязка указывает на какие-то приключения, – заметил я. – Не расскажете ли вы нам, что случилось с вами?

– После завтрака, мой милый Ватсон. Вспомните, что сегодня утром я дышал воздухом Сёррея на протяжении тридцати миль. Вероятно, нет ответа на мое объявление о № кэба? Ну, что же, нельзя ожидать удачи во всем.

Стол был уже накрыт, и только что я собрался позвонить, как м-сс Гёдзон принесла чай и кофе. Через несколько минут она вернулась с закрытыми блюдечками. и мы все уселись у стола: Холмс страшно голодный, я – полный любопытства, Фельпс в глубочайшем унынии.

– М-сс Гёдзон оказалась на высоте обстоятельств, – сказал Холмс, снимая покрышку с блюда, на котором лежали тушеные цыплята. – Ее стряпня несколько однообразна, но она, как шотландка, умеет приготовить подходящий завтрак. Что там у вас, Ватсон?

– Ветчина и яйца, – ответил я.

– Хорошо. А вы что покушаете, м-р Фельпс? Цыпленка, яиц? Положить вам или вы сами возьмете?

– Благодарю вас, я не могу есть, – сказал Фельпс.

– Ну, полноте! Попробуйте-ка блюдо, которое перед вами.

– Благодарю вас; право, не могу.

– Надеюсь, что, по крайней мере, вы не откажетесь положить мне, – сказал Холмс, лукаво подмигивая.

Фельпс поднял крышку, громко вскрикнул и устремил неподвижный взор в одну точку. Лицо его стало бледнее блюда, на которое он смотрел. По средине блюда, наискось, лежал сверток голубовато-серой бумаги. Фельпс схватил его, прочел, пожирая глазами, и, как бешеный, пустился скакать по комнате, прижимая бумагу к груди и взвизгивая от восторга. Потом он бросился в кресло в полном изнеможении, так что нам пришлось дать ему водки, чтобы предотвратить обморок.

– Ну, ну, – успокоительно сказал Холмс, поглаживая его по плечу. – Нехорошо было с моей стороны так поразить вас, но Ватсон вам скажет, что я люблю драматические положения.

Фельпс схватил его руку и поцеловал.

– Да благословит вас Бог! – вскрикнул он. – Вы спасли мою честь.

– Ну, знаете, ведь и моя была задета, – возразил Холмс. – Уверяю вас, что мне так же невыносимо было бы не добиться успеха в деле, как вам не исполнить данного вам поручения!

Фельпс запрятал драгоценный документ в самый глубокий карман сюртука.

– У меня не хватает духа прервать ваш завтрак, а между тем я умираю от нетерпения узнать, где и как вы достали договор.

Шерлок Холмс проглотил чашку кофе и занялся яичницей с ветчиной. Потом он встал, зажег трубку и уселся в свое кресло.

– Расскажу вам, что я сделал сначала и что случилось потом, – сказал он, – Расставшись с вами на станции, я сделал восхитительную прогулку по очаровательной местности Сёррея и дошел до хорошенькой деревушки Райплей, где напился чаю в гостинице, наполнил свою фляжку и запасся сандвичами. Я остался там до вечера, а потом отправился в Уокинг и как раз после заката солнца очутился ка большой дороге у Брайэрбрэ. Я подождал, пока на дороге не стало народу – да, кажется, и вообще эта дорога не очень многолюдна – и перелез через забор в парк.

– Но ведь, наверно, калитка была отперта? – заметил Фельпс.

– Да, но у меня особые вкусы в подобных случаях. Я выбрал место, где стоят три сосны, и под их защитой перелез через забор так, что никто не мог увидеть меня. Перебравшись на другую сторону, я пополз от куста к кусту – доказательством чего может служить плачевное состояние моих брюк, пока не дополз до группы рододендронов как раз против окна вашей спальни; тут я присел на корточки и стал ждать. Шторы в вашей комнате не были опущены, и я мог видеть мисс Гаррисон, сидевшую у стола за чтением. Было четверть одиннадцатого, когда она захлопнула книгу, закрыла ставни и вышла из комнаты. Я слышал, как она затворила дверь и повернула ключ в замке.

– Ключ? – спросил Фельпс.

– Да, я просил мисс Гаррисон запереть дверь снаружи и взять с собой ключ, когда она пойдет спать. Она строго выполнила все мои указания, и без ее участия договор не лежал бы у вас в кармане. Итак, она ушла, огни в доме потухли, а я продолжал сидеть, скорчившись, под рододендронами.

Ночь была чудная, но ждать было очень скучно. Правда, в этом ожидании было своего рода возбуждение, напоминавшее то, которое охватывает охотника, когда он лежит у ручья, подстерегая крупную дичь. Однако время тянулось очень медленно почти также медленно, как в ту ночь, когда мы с вами, Ватсон, сидели в ночной тьме, ища разрешения тайны «пестрой ленты». Церковные часы в Уокинге отбивали каждую четверть, а мне, по временам, казалось, что они совсем остановились. Наконец, около двух часов ночи, я услышал тихий звук открываемого засова и скрип ключа. Мгновение спустя, отворилась боковая дверь, и при свете луны я увидел м-ра Джозефа Гаррисона, выходящого из дома.

– Джозефа! – вскрикнул Фельпс.

– Он был без шляпы, но на плече у него был накинут черный плащ, которым он мог мгновенно закрыть себе лицо, в случае нужды. Он крался в тени вдоль стены. Дойдя до окна вашей комнаты, он всунул длинный нож в щель между рамами и отодвинул задвижку. Открыв окно и просунув нож между ставнями, он отпер и их. Из моей засады я отлично видел внутренность комнаты и каждое движение м-ра Гаррисона. Он зажег две свечи на камине и потом приподнял угол ковра у двери. Он наклонился и вынул кусок из паркета; такие куски обыкновенно оставляются для того, чтоб можно было добраться до соединения газовых труб. Эта доска, конечно, прикрывала то место, откуда идет газовая труба, снабжающая газом кухню, находящуюся внизу. Из потайного местечка он вынул вот этот сверток бумаг, задвинул доску, прикрыл ее ковром, затушил свечи и попал прямо в мои объятия, так как я поджидал его за окном. Ну, мистер Джозеф оказался опаснее, чем я думал. Он бросился на меня с ножом, и мне пришлось два раза повалить его на земле, причем он порезал мне руку, прежде чем я справился с ним. Страшно было выражение единственного глаза, которым он мог видеть по окончании борьбы, но он выслушал мои доводы и отдал бумаги. Получив их, я отпустил его, а сегодня утром телеграфировал Форбсу все подробности. Если ему удастся поймать пташку, тем лучше! Но если, как я сильно подозреваю, он найдет гнездышко опустевшим, тем лучше для правительства. Мне кажется, что как лорду Хольдхёрсту, так и м-ру Перси Фельпсу было бы приятно, если бы это дело не дошло до суда.

– Боже мой! – с трудом проговорил наш клиент. – Неужели вы хотите сказать, что в продолжение этих долгих мучительных десяти недель украденные бумаги были в той же комнате, где я?

– Да.

– Джозеф! Джозеф, негодяй и вор!

– Гм! Боюсь, что Джозеф гораздо хуже и опаснее, чем можно было бы судить по его внешнему виду. Из того, что я слышал от него сегодня утром, я вывел заключение, что он много потерял на бирже и готов на все на свете, чтобы поправить свое состояние. Так как он страшный эгоист, то и не задумался пожертвовать счастьем своей сестры и вашей репутацией, когда ему представился удобный случай поправить свои дела.

Перси Фельпс откинулся на спинку стула.

– У меня кружится голова, – сказал он. – Ваши слова ошеломили меня.

– Главное затруднение в вашем деле было изобилие данных, – начал Холмс своим наставительным тоном. – Все существенное скрывалось массой ненужных мелочей. Из всех представленных нам фактов нужно было выбрать только те, которые казались наиболее важными, и затем подобрать их по порядку так, чтобы восстановить, действительно, замечательную цель событий. Я стал подозревать Джозефа на основании того факта, что вы собирались ехать с ним домой вечером, и потому было естественно, чтобы он заехал за вами в министерство, хорошо известное ему. Когда я узнал, что кто-то пытался пробраться в спальню, в которой, кроме Джозефа, никто не мог скрыть ничего, я вспомнил, что вы рассказывали нам, как вы приехали с доктором и вытеснили Джозефа из спальни, и мои подозрения перешли в уверенность; тем более, что покушение было произведено в первую же ночь, когда не было сиделки, и ясно указывало на то, что человеку, пытавшемуся пробраться в спальню, были хорошо известны все домашние привычки.

– Как я был слеп!

– Факты вашего дела, насколько я мог установить их, следующие. Джозеф Гаррисон вошел в канцелярию через дверь, выходящую на Чарльз-Стрит, и, хорошо зная дорогу, вошел прямо в комнату, в которой вы занимаетесь, как только вышли оттуда. Видя, что там никого нет, он позвонил, и в эту минуту ему бросилась в глаза лежавшая на столе бумага. Он сразу увидел, что случай отдает ему в руки государственный документ чрезвычайной важности; в одно мгновение он сунул его в карман и ушел с ним. Если припомните, прошло несколько минут, прежде чем сонный курьер обратил ваше внимание на колокольчик, и этого времени было вполне достаточно, чтобы вор мог скрыться. С первым же поездом он уехал в Уокинг и, рассмотрев свою добычу и убедившись в ее громадном значении, спрятал документ в вполне надежном месте, намереваясь вынуть его оттуда через день или два и отнести во французское посольство или в другое место, где он мог бы получить хорошую цену за эту бумагу. Тут вы внезапно вернулись. Его тотчас же выселили из его комнаты, и с этого времени в ней было постоянно, по крайней мере, двое людей, которые мешали ему достать спрятанное сокровище. Было, действительно, отчего сойти с ума. Но, наконец, ему показалось, что представился удобный случай. Он попробовал пробраться в вашу комнату, но ваш чуткий сон помешал ему. Вы помните, что в этот вечер вы не приняли обычного лекарства?

– Да, помню.

– Я думаю, что он принял меры, чтобы усилить действие лекарства, и вполне рассчитывал, что вы будете без сознания. Я понял, что он повторит эту попытку, когда это можно будет сделать безопасно. Ваш отъезд явился для него желанным случаем. Я продержал мисс Гаррисон в комнате весь день для того, чтоб он не мог заподозрить нас. Потом, заставив его предположить, что путь свободен, стал караулить его, как уже описывал вам. Я уже знал, что бумаги находятся в комнате, но не хотел подымать ковра и пола, разыскивая их. Поэтому я допустил его вынуть их из тайника и, таким образом, избег бесчисленных хлопот. Есть еще какой-нибудь пункт, который вы желали бы выяснить?

– Зачем он в первый раз пытался влезть в окно, когда мог войти в дверь? – спросил я.

– Ему пришлось бы пройти мимо семи спален. А из окна доступ был легкий. Желаете спросить еще что-нибудь?

– Ведь вы не думаете, что он хотел убить кого-нибудь? – спросил Фельпс. – Нож, вероятно, служил ему только для того, чтобы открыть окно?

– Может быть, – ответил Холмс, пожимая плечами. – Одно только могу сказать с уверенностью… м-р Джозеф Гаррисон джентльмен из тех, в руки которых я не хотел бы попасть.

1893