Соперница Аладдина Шахразада
Сафият еще раз потянулась и неторопливо встала. Набросила халат, собрала волосы и спустилась вниз. Она была уверена, что возлюбленный будет там: она увидит его затягивающим пряжку на туфле франкской работы… или поправляющим неизменный черный плащ. Так оно и оказалось.
Недис поправлял пряжки на башмаках.
– Ты вновь спешишь? Торопишься сбежать?
Сафият еще не договорила, но уже знала ответ. Неприятное ощущение, что сегодняшнее утро до мелочей повторяет утро вчерашнее, холодком скользнуло по спине.
Предчувствия ее не обманули.
– Ну что ты, моя мечта. Разве бы я смог? Ты подарила мне такую страсть, что теперь я до конца своих дней буду помнить каждый ее миг…
Недис, это было видно, вовсе не лгал. Он чуть ревновал и немного печалился о том, что больше не увидит эту красавицу. Во всяком случае, до того мига, пока она не подаст Амулет Пророчества.
Полуночный гость с улыбкой указал на пергамент, который так и остался лежать на столике. Он был исписан едва ли на треть.
– Я заберу его с собой. – Свиток плотно стянула лента. – А вечером принесу… Сказку нужно дописать. Половина сказки – как половина любви: пугающа и безнадежна…
«Вчера он говорил то же самое… Слово в слово!»
– Вечером? Ты придешь вечером? – переспросила Сафият.
– Да, моя звезда. – Недис пожал плечами. – Вечером, когда закончу свои торговые дела, я приду к тебе, чтобы рассказать новую сказку… Может быть, на этот раз ты сможешь дописать ее…
Под его откровенным взглядом Сафият смутилась. «Я бы смогла… Если бы ты не опутал меня своими сладкими речами… Мне кажется, что ты, мой странный гость, не тот простой купец, каким желаешь казаться… Или я уже так стара, что ничего не понимаю ни в мужчинах, ни в их повадках…»
– До вечера, желаннейшая из женщин мира…
Калитка тихо закрылась.
Сафият, не двигаясь, смотрела вслед гостю.
– А вчера ты захлопнул калитку с грохотом… Но что со мной? Отчего я стою посреди двора, отчего пялюсь на калитку? Ушел – и слава Аллаху.
И вновь пренеприятнейшее ощущение, что повторяется день вчерашний, окатило Сафият холодной волной.
Мысли о ласках уже более не тревожили девушку. Она старательно вспоминала речи, движения, улыбки… Они были не просто одинаковыми, они были какими-то старательно, нарочито одинаковыми. Но, вспоминая о словах и движениях, Сафият, конечно, вспомнила и о ласках – таких же необыкновенно похожих, о движениях и прикосновениях – словно отрепетированных. Да, и сегодняшние поцелуи были липкими, и объятия теперь казались не сильными, а судорожными. А тело, которое ночью виделось ей таким прекрасным, пожалуй, самым прекрасным во всем мире, вновь вспоминалось с дрожью – узкие плечи, впалая грудная клетка, заметное брюшко, светлая кожа…
Девушка присела на подушки.
– Но что двигало мною вчера? Почему я вновь поддалась чарам? Ведь я уже знала, что он немолод, совсем не красив, утомительно велеречив…
Сафият даже подумала, что единственным достоинством ушедшего Недиса была новая сказка – столь же печальная, как и первая, столь же безнадежная, столь же… не сказочная.
– Но почему же он начал с той, другой? Со сказки, которую рассказывал в первый вечер? Неужели забыл, как рассказывал ее?..
Сафият замерла в размышлениях. Минуты текли, девушка почти не двигалась. Неизвестно, сколько бы она просидела вот так, вспоминая и сопоставляя, если бы прямо перед ней не появился Улугбек.
– Котенька… – Девушка с трудом подняла на руки кота. – Ты проголодался, мой хороший? Уже поздно, пора бежать?
Кот боднул хозяйку, однако урчать не стал, лишь на мгновение прижался к ее шее.
«Аллах великий! – Алим с трудом сдерживал ревность. – Ты так прекрасна, ты так нежна… И так легко подпадаешь под влияние этого чудовища… О, с каким бы удовольствием я бы явился перед тобой в собственном обличье! Но, увы, пока я не пойму, как поступить, могу прикидываться лишь твоим котом…»
– Не беспокойся, хозяйка, сейчас еще совсем рано. Ты не опаздываешь… Как не опаздывала и вчера…
Сафият взглянула в глаза любимцу. Нет, сегодня она не испугалась – должно быть, к мысли о том, что теперь ее кот разговаривает, причем более чем разумно, она за вчерашний день уже успела привыкнуть.
– Но ты голоден, мой Улугбек?
– Скажу так, прекраснейшая… – Кот задумчиво наклонил башку набок. – Я не голоден, но от чего-нибудь вкусненького не отказался бы…
И это была чистая правда. Не в силах прислушиваться к тому, как Недис-колдун обольщает девушку, ночью Алим покинул тело Улугбека и ненадолго стал самим собой. Ревность и, что греха таить, зависть терзали его – и ему пришлось «заесть» эти недостойные мага чувства изрядным ужином. Более чем изрядным, говоря уж откровенно – не всякий великан бы одолел такое количество мяса и плова, и овощей, и фиг в меду, и сладких пирожков с персиками, и соленых с зеленью и сыром, и…
Одним словом, ужин получился достойным не только одного Гаргантюа, но и с Пантагрюэлем вместе…
«О нет, – подумал Алим, обозревая опустошенные блюда. – Даже эти достойные всяческого уважения господа не справились бы со всем, съеденным мною!»
– Вкусненьким? – улыбнулась Сафият. – Теплого молочка?
Кот кивнул.
– Только совсем немного…
Сафият хлопотала у плиты.
– Так, говоришь, еще рано?
– Да, мудрейшая. Петухи у почтенного Сафира Хавата еще не пропели в третий раз… И до призыва к первой молитве еще есть время.
– Отлично… – Сафият поставила плошку с молоком в тени. – Вот молоко.
«Со стороны, – думал Алим, – все происходящее выглядит настоящей идиллией – кот лакает молоко, его хозяйка лакомится фруктами и присматривает за тем, как варится в песке кофе. Вот только обычно коты не беседуют с хозяевами. А хозяева не воспринимают это как само собой разумеющееся».
– Едва ли сегодня появится Галиль-сказитель, – рассеянно пробормотала Сафият. – Вчера он был определенно недоволен всем миром… Да и я не выказывала ему обычного почтения.
– О нет, госпожа, – отвечал Улугбек-Алим. – Его напугала гроза. И он вспомнил предания о давней уже грозе в прекрасном Багдаде, после которой миру явился Инсар-магрибинец, пожелавший власти над всем миром…
Сафият с интересом посмотрела на кота, который умывался как ни в чем не бывало.
– Откуда ты знаешь? И откуда ты знаешь эту историю?
– Сам Галиль пробурчал что-то такое под нос, пока ты очищала пергамент. Я слышал это собственными ушами…
Отвечать на второй вопрос Алим не торопился. А Сафият не переспросила. Быть может, если бы она проявила хоть немного больше любопытства, весь дальнейший ход событий был бы совершенно иным. Но, увы, привычные утренние дела отвлекли внимание Сафият.
«Как всегда, – подумал Алим. – Женщинам интересно не то, что важно, а то, что происходит сию минуту…»
– Ну вот… – Сафият с удовольствием огляделась. – Теперь все в порядке. Можно отправляться на встречу хоть с сотней сказителей.
Ее руки привычно закалывали шаль вокруг затейливо сложенных кос. Улугбек не мигая смотрел на хозяйку. А Алим не мог отвести глаз от ее милого сосредоточенного лица. «Ах, моя красавица… Как же ты хороша… Как жаль, что мне приходится быть с тобой лишь твоим домашним любимцем…»
– Позволю себе заметить, уважаемая, что сегодня ты во сто крат краше, чем вчера…
– Ты мне льстишь, глупый зверь. – Сафият улыбнулась.
– Вовсе нет, мудрейшая. Просто ты еще слишком юна, чтобы прислушиваться к словам кота, – пробурчал Алим.
Да, сегодня он не пытался заворожить Деву Пророчества. Напротив, сегодня она заворожила его своей красой. Утро разгладило морщинки усталости, глаза сияли, румянец вновь вернулся на щеки девушки.
«Клянусь, в один прекрасный день я приду к тебе в своем собственном теле! И постараюсь сделать так, чтобы более никогда ни один другой мужчина не был тебе столь нужен и желанен…»
Сафият уже привыкла, что кот с ней беседует, что отвечает ей вполне мудро и спокойно, словно знает ответы на все вопросы своей хозяйки.
Сборы подошли к концу.
– Ну что ж, почтенный Улугбек. Я ухожу. Ты остаешься дома или отправишься со мной, как вчера?
Кот потерся о ногу Сафият.
– Тебе нужна охрана, моя прекрасная… Я отправлюсь с тобой и не спущу с тебя глаз…
Сафият пожала плечами. Охрана, кто спорит, вещь неплохая. Однако, девушка призналась себе, не она сама нуждается в телохранителях, а ее разум, безусловно, с которым в последние дни явно не все в порядке.
Прохожие, совсем немногочисленные в этот ранний час, уже не провожали глазами почтенную книгочею, которая в сопровождении крупного и очень пушистого серого кота неторопливо шествовала в сторону Библиотеки – сие уже не было новостью для Медного города, как почти забылась и страшная черно-сиреневая гроза.
Сказитель Галиль явился, как и в прежние дни, ровно через час после утренней молитвы. Сегодня он был сух и сосредоточен.
– Достойнейшая, – начал он, едва переступил порог. – По трезвом размышлении я решил на время прекратить наши утренние штудии…
– Отчего же, уважаемый? – Сафият была искренне изумлена.
– Боюсь, что истории, которые я диктую тебе, каким-то дивным образом сбываются. Вернее, они начинают сбываться, едва я их вспоминаю. И это меня столь сильно пугает, что я решил какое-то время не думать о преданиях и легендах вообще. Чтобы попытаться обмануть шутницу-судьбу…
Сафият с интересом взглянула в хмурое лицо сказителя.
– Почтеннейший, позволь поинтересоваться, когда это началось? И о какой сказке ты тогда думал?
– Я боюсь отвечать тебе, мудрая дева. Боюсь, что это произойдет снова…
Сафият пожала плечами. О, она отлично знала, что если бы настойчиво начала расспрашивать уважаемого Галиля, тот бы замкнулся в себе. А вот так, делая вид, что ей вовсе не интересны чьи-то страхи, она могла заставить сказителя рассказать все с куда большими подробностями.
Малика косо взглянула на Сафият, но промолчала. А вот на кота она посмотрела внимательно.
– Похоже, мне не привиделось… Он и вчера был здесь…
Сафият кивнула.
– Да, это мой кот, почтенный Улугбек. Я решила, что не будет ничего дурного, если он поохотится в нашей уважаемой Библиотеке. Могу спорить, что в нижних этажах мыши чувствуют себя полновластными хозяевами.
– Должно быть, так…
«Не бойся, красавица. – Алим не мог не улыбнуться. – Еще до заката пара-тройка мышей украсят твой стол…»
«Ты прав, мудрый маг, – согласился Улугбек. – Спать на книгах, конечно, славно. Но мышки, которые чувствуют себя хозяевами Библиотеки, – это непорядок. И мы с тобой, полагаю, должны что-то изменить…»
«Только есть мышей будешь ты!» – Алиму трудновато было представить, что он сможет съесть хоть крошечный кусочек чего-то в ближайшую тысячу лет.
Тем временем Галиль решился.
– Нет, все же я тебе расскажу… Пусть это и не так интересно, как сказания о Торе и Одине, древе Игдрассиль и прекрасных валькириях…
– Я вся внимание. – Сафият знала, что именно так и будет.
В ее руки удобно лег калам, а очищенный свиток занял свое место на столе. Галиль вздохнул и…
– Нет, еще не время… – сказитель отчаянно потряс головой. – Я боюсь, что новые бедствия могут разрушить сей чудный град… Что слова мои навлекут гнев всех богов мира… И тех, коим еще предстоит родиться в пылком человеческом воображении…
«Да, почтенный, ты боишься. Не просто боишься, ты трясешься от ужаса… Ну что ж, я подожду… Когда-то же ты успокоишься и сможешь поведать нам «сию страшную» историю…»
Сафият мягко улыбнулась Галилю. Но тот уже ничего не видел – он уходил из Библиотеки не победителем, мудрым сказителем, знатоком всего на свете, а глупым мальчишкой, который испугался даже не сказки, а только воспоминаний о ней.
Обратная дорога показалась Сафият удивительно короткой. А вот достойный Алим мучился от боли в уставших лапах – мышей оказалось на диво много. Почтенный же Улугбек задремал – ибо мыши, изловленные магом, были более чем упитанны и на диво вкусны.
Сафият свернула кошму, чтобы коту было уютнее в тени.
– Должно быть, сегодняшний вечер пройдет без чудес… – задумчиво проговорила девушка. – Во всяком случае, мне бы этого так хотелось…
Едва она успела это проговорить, как калитка распахнулась и гость с далекой полуночи, Недис-купец, по-хозяйски вошел во двор.
– Вот и я, прекраснейшая. Соскучилась?
Сафият улыбнулась вошедшему.
– Я не ждала тебя, мой друг. Но рада, что ты нашел для меня время…
Улугбек вскочил с кошмы и зашипел, согнув дугой спину.
– Хорошая кошечка, – пробормотал гость. – Наверное, она не очень любит гостей?
– Я же тебе говорила, говорила дважды, – холодно процедила сквозь зубы Сафият. – Это кот! Кот по имени Улугбек. Мой друг и защитник…
– Прости, прекраснейшая, я запамятовал… Слишком много дел, суета… Все суета! Суета сует… Счастье, что свиток не забыл с собой взять.
Девушка улыбнулась. Вот точно так же ее гость принес свиток вчера и таким же движением протянул ей.
«Нет, я не ошибся! Этот гость похож на вчерашнего, но он другой… От него иначе пахнет…»
Черный лаковый столик вновь ломился от угощений. В кумгане сегодня исходил холодом розовый шербет. Фрукты теснились на черном обсидиановом блюде.
Едва это блюдо появилось из ларца, как Улугбек вспрыгнул на скамью у стола и более не сводил глаз ни с хозяйки дома, ни с ее гостя[3].
– Прекраснейшая… – заговорил Недис. – Я не зря говорил, что знаю необычные сказки. Должно быть, тебе ведомо, что почти все сказания всех народов заканчиваются победой добра над злом… И потому они все, сколь бы различными ни были, похожи друг на друга, как капли воды из одной лужи. Мои же истории иные. В них ты не найдешь вознагражденной любви или преданности, смертные обретут свой конец, а зло расхохочется в лицо добру, чувствуя свое превосходство…
Сафият не столько озадаченно, сколько испуганно посмотрела на гостя. Однако смогла произнести лишь дежурное:
– Ты уже говорил все это, уважаемый…
– Ах да… Все дела, дела… Даже вечером, с прекраснейшей из женщин мира, я не могу забыть о них… Прости. Итак, моя греза, я расскажу тебе историю, которую поведал мне умирающий менестрель в далеком варварском замке. Это повествование о рыцаре Убальдо и осеннем колдовстве. Внимай же истине без прикрас…
– Прости меня, мой заботливый гость. Но и это ты уже рассказывал. Печальна судьба друга рыцаря Убальдо, с этим более чем трудно спорить…
Гость взглянул девушке в лицо и потер лоб.
– Должно быть, сегодняшнее солнце сыграло со мной злую шутку. Я словно позабыл все, что было накануне.
– Только накануне? Все, что было? – Сафият была изумлена куда больше, чем обижена.
Все это уже было. А гость, похоже, пытается вести себя так, словно все в первый раз.
– О нет… – Губы Недиса растянулись в коварной улыбке. – Не все, конечно… Почти все.
Сафият взглянула на гостя. Сейчас ей было видно, как отчаянно он роется в мозгах. И как ничего найти там не может – ибо там, кроме пыли, нет и не было ничего.
«Истинно так, моя греза: ubi nil vales, ibi nil velis…» – молча согласился с девушкой Алим.
– Тогда, моя прекрасная дева, я расскажу тебе историю, которую поведал мне сказитель на далеких Фарерских островах, отделенных от всего мира густыми туманами и высокими скалами. Это рассказ о рыцаре Синяя борода и печальной судьбе его любви. Внемли же горькой истине…
Сафият вновь странно взглянула на гостя.
– Ты и это уже поведал мне, уважаемый…
– Ох, нет мне прощения… Дела купеческие столь обширны… Даже вечером, с прекраснейшей из женщин мира, я не могу забыть о них… Стократно прощу простить меня, изумительнейшая.
Недис мягко опустил руку на колено девушки.
«Да, этот посмелее будет…»
Свиток тринадцатый (Аллах великий, опять тринадцатый!)
Алим уже разглядел, что перед ним не вчерашний иноземец. И не позавчерашний. Точно такой же, но все же чем-то иной. Видел, что тот пытается вести себя так, будто здесь он уже почти хозяин. Во всяком случае, далеко не гость. Пытается, но не может – потому что все вокруг видит в первый раз. И пахнет от него иначе – сладкий мускус уступил свое место бархатному иганг-илангу.
«Он, думаю, не станет тянуть – и совсем скоро потащит мою прекрасную Сафият в опочивальню». – От одной этой мысли Алиму стало тошно.
Кот Улугбек прошелся по накрытому столу, чего делать не должен был, тем более в присутствии хозяйки, и устроился на коленях Сафият. Та рассеянно погладила его за ушами.
– Ну что ж, моя светлая мечта, если уж и судьба Синей бороды тебе ведома… Тогда мне придется вспомнить об истории, о коей я слышал в те дни, когда странствовал по дорогам бесчисленных княжеств великой империи. Сегодня не будет ни рыцарей, ни прекрасных возлюбленных. Лишь толстые бюргеры и толстые крысы…
«О, крысы… – подумал Улугбек. – Это интересно».
Сафият постаралась устроится поудобнее. Кот упрямо не хотел лежать рядом с новым свитком и все лез на руки. Девушка шикнула на него, взяла калам и приготовилась записывать. Улугбек вздохнул и придвинул чернильницу, чтобы девушка не тянулась через стол.
– Славен и богат город Гамельн, – начал Недис. – На главной площади подпирают небо башни ратуши. Еще выше тянутся к небу шпили собора. Перед ратушей фонтан, украшенный конной статуей великого рыцаря. Мелкими брызгами покрыт доблестный воин Роланд и его знаменитый меч. Вот отзвонили колокола собора. Вот пестрая толпа выплывает из высоких стрельчатых дверей, растекается по широким ступеням. Идут богатые бюргеры, один толще другого. Блестят золотые цепи на бархатной одежде. Пухлые пальцы унизаны кольцами. Зазывают, заманивают покупателей купцы. Прямо на площади раскинулся рынок. Горами навалена снедь. Сало белее снега. Масло желтее солнца. Вот он каков, славный, богатый город Гамельн!
Глубоким рвом, высокой стеной с башнями и башенками окружен город. У каждых ворот стражники. Если пуст кошель, на колене заплата, на локте дыра, то копьями и алебардами тебя от ворот гонят стражники.
Каждый город чем-нибудь да знаменит. Знаменит Гамельн своим богатством, золочеными шпилями своих соборов. А гамельнцы знамениты скупостью. Умеют они, как никто, беречь запасы, множить добро, отнимать у бедняка последний медяк.
– К сожалению, это умеют делать не только гамельнцы…
– Воистину, так, не они одни…
Алим с удивлением услышал в голосе гостя отвращение и… боль.
– Прошла сухая и быстрая весна. Наступил засушливый, неурожайный год. В округе начался голод. А гамельнцам до этого и дела нет. У них амбары полны прошлогодним зерном, гнутся столы от яств. С осени потянулись толпы голодных крестьян в город. Решили хитрые купцы попридержать зерно до весны. К весне прижмет крестьянина голод – еще выгодней можно будет продать зерно.
Всю зиму у стен Гамельна, у закрытых ворот, стояли толпы голодных. Лишь стаял снег на полях, приказал бургомистр раскрыть все городские ворота и беспрепятственно пропускать всех. Встали в дверях лавок купцы, руки заложив за пояс, животы выпятив, брови строго нахмурив, чтобы сразу поняли: дешево здесь ничего не купишь. Но тут случилось невиданное.
Пока ослабевший люд тащился в город, внезапно со всей округи, из голодных деревень, с пустых полей в Гамельн хлынули крысы. Показалось купцам поначалу, что не так велика беда.
По приказу бургомистра подняли подъемные мосты, все ворота наглухо закрыли и завалили камнями. Но крысы переплывали через ров и через неведомые человеку ходы, забытые всеми дыры проникали в город. Открыто, среди бела дня, шли крысы по улицам. В ужасе смотрели жители на страшное крысиное шествие. Голодные твари разбежались по амбарам, подвалам и закромам, полным отборного зерна. И начались крысиные пиры!
Крепко призадумались бюргеры. Собрались в ратуше на совет. Хоть и был бургомистр Гамельна изрядно толст и неповоротлив, но умом крепок. Порой только руками разводили гамельнцы: до чего ж умен, хитер! И вот, поразмыслив, приказал бургомистр: чтобы избавить Гамельн от нежданной беды, свезти в город со всей округи котов и кошек.
«Мудрое решение… Хотя и вполне естественное… Ох, и попировали, должно быть, в городке мои братья и сестры!»
Заскрипели телеги по дорогам в Гамельн. На телегах наспех сколоченные деревянные клетки. А в клетках не откормленные гуси и утки на продажу, а коты и кошки. Всех мастей и пород, худые, голодные. Вот въехали телеги на площадь перед ратушей. Стражники открыли клетки. Во все стороны побежали коты, серые, рыжие, черные, полосатые. С облегчением вздохнули бюргеры и, успокоившись, неспешно разошлись по домам.
Но ничего из этой мудрой затеи не вышло. Коты испугались столь обильного угощения. В страхе бежали они от крысиных полчищ. Прятались кто куда, забирались на островерхие черепитчатые крыши. Худой черный кот залез на кровлю собора и мяукал там всю ночь напролет.
Наутро был вывешен приказ: котов в город заманивать лаской и салом, а из города не выпускать ни одного. Но куда там! Уже через три дня в Гамельне не осталось ни одного кота.
Что ж, одно не помогло – надо придумать другое. Не сидеть же сложа руки, глядя, как гибнет добро, любовно скопленное, сбереженное, столько раз пересчитанное! Над Гамельном плывет звон колоколов. Во всех церквах служат молебны от засилья крыс. На папертях монахи продают амулеты. Кто обзавелся таким амулетом – живи спокойно: крыса не подойдет и на сто шагов. Но ничего не помогало: ни молебны, ни амулеты.
С утра на площади глашатаи трубят в трубы, вызывают на суд крысиного короля. К городской ратуше стекается народ. Идут купцы со слугами и домочадцами, мастера со своими подмастерьями. Весь город собрался перед ратушей. Сегодня суд над крысами. Ждут, что прибудет в ратушу сам крысиный король. Говорят, пятнадцать голов у него и одно тело. На каждой голове искуснейшей работы золотая корона размером с лесной орех.
В ратушу набилось столько народу – яблоку негде упасть. Один за другим вошли судьи и расселись под балдахином на золоченых креслах. В черных бархатных мантиях, в черных шапочках, лица у всех важные, строгие, неподкупные – дрожи крысиный король и вся крысиная братия! Писцы очинили перья. Все ждали. На малейший звук, даже на шелест упавшей перчатки, разом поворачивались все головы. Не знали, откуда появится преступный король: из дверей, из темного угла или из-за судейского кресла.
Ждали до вечера. От жары и духоты пожелтели лица судей. Но крысиный король так и не явился. Делать нечего. Тут же за дверьми изловили большущую усатую крысу. Посадили в железную клетку, а клетку поставили посреди стола. Крыса, пометавшись, затихла в покорной тоске. Забилась в угол.
Главный судья поднялся с места. Вытер платком взмокшее лицо. Пять амбаров с зерном подчистую разграбили у него крысы, опустошили все погреба. Долго громовым голосом обличал крысиное племя суровый судья. Протянув руку над клеткой с крысой, перечислял все преступления, злодеяния и козни проклятых крыс. После него встал второй судья, похожий на разжиревшую лису: длинный нос, масленые глазки. Был он хитрее всех в Гамельне. Все, чем владел, хранил в сундуках, обитых железом, недоступных крысиному зубу. И теперь смотрел он на всех лукаво, под сочувствием скрывая злорадство.
– Ах, милостивейшие судьи! – начал второй судья голосом сладким и печальным. – Строгостью к виновным, милосердием к безвинным должен прославить себя судья. Потому не следует забывать нам, что крысы тоже божьи твари, и к тому же не наделены они человеческим разумом…
Но главный судья резко оборвал его:
– Замолчи, нечестивец! Всем известно, что блохи, крысы, жабы и змеи сотворены дьяволом.
Долго совещались судьи. Наконец главный судья встал и громким голосом огласил приговор:
– «Мы, милостью божьей судьи города Гамельна, повсеместно прославлены своей неподкупной честностью и справедливостью. Среди всех иных тягот, кои великим грузом лежат на наших плечах, озабочены мы также бесчинствами, учиненными в нашем славном городе Гамельне мерзкими тварями, носящими богопротивное имя – крысы. Мы, судьи города Гамельна, признаем их виновными в нарушении порядка и благочестия, а еще в воровстве и грабеже.
Нам также весьма прискорбно, что его величество крысиный король, нарушив наш строгий приказ, на суд не явился, что, несомненно, свидетельствует о его злонамеренности, нечистой совести и низости душевной.
Посему приказываем и повелеваем: всем упомянутым крысам, а также королю всего крысиного племени к полудню завтрашнего дня под страхом смертной казни покинуть наш славный город, а также все земли, принадлежащие ему!»
Потом крысу, подпалив ей хвост, отпустили, чтобы передала всему своему роду строгий приказ гамельнского суда. Крыса мелькнула черной молнией и пропала. И все опять, успокоившись, разошлись по домам. На другой день с утра нет-нет да и подходили к окнам жители. Ждали, что двинутся крысы вон из города.
– Она уже должна была привыкнуть! Должна!
– Брат, даже если ты будешь кричать громче всех под этим небом, ты ничего не добьешься. Она тебе ничего не должна…
– Должна! Она с первого дня своей жизни должна! Она и родилась для того, чтобы сделать это и умереть.
– Ты прав, однако твое презрение к деве следует прятать как можно дальше. Или вовсе не появляться ей на глаза. Иначе она мигом почувствует подвох. И вместо амулета подаст тебе чашу цикуты.
– А что цикута? Ничего так напиток, только пахнет… скверно.
– Ох, ты-то помолчи, брат.
– Я тебе не брат!
– Что, сам полакомился, а другим запрещаешь?
Все четверо умолкли – зависть к брату и отвращение ко всем остальным объединяли куда крепче, чем самые горячие братские чувства. Им оставалось только ждать. Однако именно это они умели лучше всего…
– Но только напрасно ждали жители города Гамельна. Солнце стало уже клониться к закату, а проклятое племя и не думало исполнять судебный приговор. А тут вдруг пронеслась страшная весть! Неслыханное дело!
В ночь суда крысы сожрали у главного судьи судейскую мантию и шапочку в придачу. От такой наглости все только рты пооткрывали. Быть беде! И в самом деле – крыс в Гамельне все прибывало и прибывало. По ночам во многих окнах мигали свечи. Догорит одна свеча – от огарка зажигали другую, и так до утра. Сидели бюргеры на высоких пуховиках, не решаясь спустить ноги с постели.
Никого не боясь, крысы шныряли повсюду. Привлеченные ароматом жаркого, пробирались на кухни. Прыгали на столы, прямо с блюд норовили утащить лучший кусок. Добирались даже до окороков и колбас, подвешенных к потолку. Чего ни хватишься – все сожрут, проклятые. И уже в двери многих домов костлявым пальцем постучал голод.
А тут еще приснился бургомистру такой сон: будто выгнали крысы из домов прежних хозяев. Он, почтенный бургомистр города Гамельна, бредет с нищенской сумой. За ним – жена, дети. Робко постучал в дверь своего дома. Дверь распахнулась – на пороге крыса в рост человека. На груди – золотая бургомистрова цепь. Махнула лапой – набросились на них другие крысы в шлемах, с алебардами: «Вон отсюда! Нищие! Голодранцы!» Наутро собрал в ратуше бургомистр всех советников, рассказал свой сон. С тревогой переглянулись бюргеры: «Ох, не к добру это!» Хоть и были бюргеры один скупее другого, но тут решили: ничего не жалеть, лишь бы избавить город от страшной напасти.
По всем улицам Гамельна прошли глашатаи. Шли они, нарушив строй и порядок, сбившись в кучу, друг к другу поближе. Город будто вымер. На пустынных площадях, на пустых улицах, на мостах в полной тишине странно и зловеще звучали трубы и голоса глашатаев:
– Кто избавит славный город Гамельн от крыс, получит от магистрата столько золота, сколько сможет унести!
Но прошло три дня, а в ратушу так никто и не явился. На четвертый день колокол снова собрал всех бюргеров в ратушу. Бургомистр долго тряс рукавами, подбирал края плаща – не забралась ли крыса? Осунулись, побледнели бюргеры, под глазами черные круги. Куда девались румянец и толстые щеки? Если уж не помогает обещанная награда, видно, больше ждать спасения неоткуда. Не выдержав, закрыл лицо руками бургомистр и глухо зарыдал. Все, конец! Погибает добрый, старый Гамельн!
Недис, не прекращая рассказа, подхватил на руки девушку. Та не возразила ни словом – она сейчас пребывала слишком далеко и от собственного дома, и от собственного гостя.
Тот же оглянулся, пытаясь понять, где может находиться опочивальня, и пошел вверх по лестнице.
«Да, ты куда решительнее, глупый недомаг», – с отвращением подумал Алим. А почтенный Улугбек последовал за гостем.
– Вдруг, моя глупышка, послышались какие-то голоса, шум и движение внизу, на площади.
В зал вбежал стражник и крикнул:
– Крысолов!
В дверь, прихрамывая, вошел странный человек.
Был незнакомец высок и худ. Лицом темен, словно хорошенько прокоптили его над огнем. Взгляд пронзительный. От такого взгляда холод пробегал по спине. На плечах короткий плащ. Одна половина камзола черная, как ночь, другая – красная, как огонь. В черную шапочку сбоку воткнуто петушиное перо. В руке у незнакомца была старинная, потемневшая от времени дудка. В другое время, конечно, осторожные бюргеры не стали бы привечать такого странного гостя: не доверяли они тощим бродягам. Но сейчас все обрадовались ему как самому желанному гостю.
Бургомистр, назвав его «любезный мой господин», сам придвинул ему кресло. Главный судья попробовал даже хлопнуть его по плечу. Но тут же, громко вскрикнув, отдернул руку – ладонь словно огнем обожгло.
Слуги спустились в подвалы и принесли бутылки с мальвазией, рейнским и мозельским.
Пришелец схватил бутылку мальвазии, зубами вытащил восковую затычку и, запрокинув голову, одним глотком выпил драгоценное вино. Не останавливаясь, опорожнил подряд девять бутылок.
– А не найдется ли у вас еще хорошей бочки вина? – спросил незнакомец.
– После, после, любезный мой господин, – медовым голосом сказал второй судья, – сначала дело, а потом уже пир.
А бургомистр, уже не в силах сдержать нетерпение, спросил незнакомца напрямик:
– Скажи, можешь ли ты увести крысиное племя из нашего города?
– Могу, – усмехнулся крысолов. – Эти твари мне подвластны.
– Как? Все до единой?.. – Бургомистр даже привстал с места.
– Я очищу ваш город от крыс. Слово мое крепко. Но и вы свое сдержите. За это дадите мне столько золота, сколько смогу унести.
– Худ, как жердь, да и хром в придачу. Такой много не унесет… – шепнул бургомистр главному судье. А потом уже, повернувшись к крысолову, сказал громко и важно: – Все, как договорились, почтенный наш гость. Обмана не будет.
– Не вздумайте нарушить слово, – сказал крысолов и вышел из ратуши.
Небо стало вдруг серым и мрачным. Все заволоклось мутным туманом. Вороны, облепившие шпили собора святого Бонифация, поднялись, закружились, усыпали все небо со зловещим карканьем. Крысолов поднес к губам дудку. Протяжные звуки полились из дудки. Слышался в этих звуках щекочущий шорох зерна, струйкой текущего из прорехи в мешке. Веселое щелкание масла на сковороде. Хруст сухаря под острыми зубами.
Бюргеры, стоявшие у окон, ахнули и невольно подались назад. Потому что на звуки дудки из всех домов стали выбегать крысы. Выползали из подвалов, прыгали с чердаков. Крысы окружили крысолова со всех сторон.
А тот равнодушно пошел, прихрамывая, с площади. И все до одной крысы побежали вслед за ним. Стоило только умолкнуть дудке, как все несметное крысиное полчище останавливалось. Но опять начинала петь дудка. И снова крысы покорно устремлялись вслед за крысоловом. Из улочки в улочку шел крысолов. Крыс становилось все больше и больше.
Выглядывали из окон мясники, колбасники, сапожники, золотых дел мастера. Ухмылялись. Что ни говори, а приятно смотреть вслед уходящей беде!
Вслед за крысоловом все крысы двинулись к городским воротам. Стражники едва успели укрыться в башнях. Крысы вышли из города и черной лентой растянулись по дороге. Последние, отставшие, перебегали через подъемный мост – и вдогонку за крысоловом. Все заволоклось пылью. Несколько раз мелькнул черный плащ крысолова, рука с дудкой, петушиное перо… Удаляясь, все тише и тише звучала дудка.
Через час прибежали в город пастухи. Перебивая друг друга, рассказали:
– Крысолов вышел на берег реки. Прыгнул в лодчонку, которая покачивалась тут же у берега. Не переставая играть на дудке, выплыл крысолов на середину. Крысы бросились в воду и поплыли за ним, и плыли они до тех пор, пока не утонули все до одной. А было их такое множество, что из берегов вышла могучая наша река.
Ликует освобожденный от крыс город. Радостно звучат колокола на всех соборах. Веселыми толпами идут по улицам горожане. Спасен славный Гамельн! Спасен богатый Гамельн! В ратуше слуги разливают вино в серебряные кубки. Сейчас не грех и выпить.
И в этот миг из-за угла появился крысолов и пошел через площадь прямо к ратуше. Все так же была у него в руке дудка. Только одет он был иначе: в зеленом костюме охотника.
Переглянулись бюргеры. Платить? Э, нет…
Читать бесплатно другие книги:
