Бедная мисс Финч. Закон и жена. Тайна Коллинз Уилки
— Что же еще случилось?
— Мы ошиблись, — сказала служанка. — Есть лондонский поезд, которого мы не заметили в расписании. Я слышала, что он пришел четверть часа тому назад. Пожалуйста, пойдемте домой, мисс. Я боюсь, что нас отыщут.
— Вы можете идти домой хоть сейчас, Джен, — ответила Луцилла.
— Одна?
— Да. Благодарю вас, что вы привели меня сюда. Я здесь останусь.
Лишь только Луцилла уселась между мной и Оскаром, дверь тихо отворилась. Длинная, худая, дрожащая рука просунулась в комнату, взяла за руку служанку и вытащила ее в коридор. В комнату вошел мужчина в шляпе. Это был Нюджент Дюбур.
Он остановился на том месте, где стояла служанка, взглянул на Луциллу, взглянул на брата, взглянул на меня.
Ни слова не вымолвил он. Вот стоит он перед другом, которого оклеветал, перед братом, которого обманул. Вот стоит он, устремив глаза на Луциллу, зная, что все кончено, что женщина, для которой он обесчестил себя, отнята у него навсегда. Вот стоит он в аду, который он сам себе приготовил, и молча переносит свои страдания.
При появлении брата Оскар встал и обнял Луциллу одной рукой. Теперь он сделал шаг к Нюдженту, все еще прижимая к себе свою невесту.
Я следовала за ним, не спуская глаз с его лица. Я теперь уже не опасалась за него. Доброе влияние Луциллы изгнало злого демона, поселившегося в нем. Внимательно, но без страха ожидала я того, что он сделает.
— Нюджент! — произнес Оскар тихо.
Нюджент опустил глаза и не ответил.
Луцилла, услышав это имя, мгновенно поняла, что случилось. Она содрогнулась от ужаса. Оскар передал ее мне и подошел к брату один. Лицо его обнаруживало борьбу любви и сочувствия с горем и стыдом. Я вспомнила свое свидание с ним, когда он рассказал мне о судебном деле и уверял меня, что Нюджент добрый гений его жизни.
Он подошел к брату. Естественно и ласково, как в былое время, он положил руку на плечо брата.
— Нюджент, — сказал он. — Тот же ли ты милый, дорогой брат, который спас меня от смертной казни и разделял потом мою тяжелую жизнь? Тот же ли ты славный, умный, благородный человек, которого я так любил, которым я так гордился?
Он замолчал и снял с брата шляпу. Заботливо и нежно откинул он со лба спутанные волосы брата. Голова Нюджента опустилась ниже. Лицо его исказилось, руки сжались, видимо, от воспоминаний, пробужденных в нем этим любящим голосом, этой ласковой рукой. Оскар дал ему время собраться с духом и обратился ко мне:
— Вы знаете Нюджента, — сказал он. — Помните, я говорил вам во время нашей первой встречи с вами, что Нюджент ангел? Вы сами видели, когда он приехал в Димчорч, как великодушно он помогал мне, как преданно хранил он мои тайны, каким истинным другом был он для меня. Взгляните на него, и вы почувствуете, как чувствую я, что мы не правильно поняли его, что мы были чудовищно несправедливы к нему.
Он обратился опять к Нюдженту.
— Я не смею сказать тебе, — продолжал он, — что я слышал о тебе, чему я поверил о тебе, какие небратские чувства я питал к тебе. Теперь, слава Богу, эти чувства прошли. Я вспоминаю о них, милый мой, когда смотрю на тебя, как о страшном сне. Могу ли я видеть тебя, Нюджент, и верить, что ты меня обманул? Чтобы ты мог быть негодяем, способным отнять у меня единственную женщину в мире, которая любит меня? Ты такой прекрасный и такой знаменитый, что можешь жениться на любой женщине! Этого быть не может! Ты как-нибудь неумышленно попал в неловкое положение. Оправдай себя. Нет! Позволь мне оправдать тебя. Ты не должен унижаться ни перед кем. Скажи мне, как ты действовал относительно Луциллы и меня, и предоставь мне оправдать тебя. Говори, Нюджент! Подними голову и научи меня, что должен я сказать.
Нюджент поднял голову и взглянул на Оскара.
Как ни искажено было его лицо, я заметила в глазах Нюджента что-то такое, что напомнило мне прошлое, то прошлое, когда он приехал к нам в Димчорч и говорил о своем «бедном Оскаре» нежным, спокойным тоном, пленившим меня. Я вспомнила и мое достопамятное вечернее свидание с ним в Броундоуне в день отъезда Оскара. Я вспомнила и признаки борьбы лучших сторон его натуры с искушением, и его раскаяние, тронувшее меня до слез, и усилие, которое он сделал в моем присутствии, чтобы загладить прошлые прегрешения, и его последнюю борьбу с преступною страстью, обуявшей его. Была ли натура, способная к такому раскаянию, совершенно испорченной натурой? Был ли человек, сделавший это усилие — последнее из многих, предшествовавших ему, непростительно виновен?
— Подождите! — шепнула я Луцилле, дрожавшей и плакавшей в моих объятиях. — Он еще заслужит нашу симпатию и наше прощение.
— Говори! — повторил Оскар. — Научи меня, что должен я сказать.
Нюджент вынул из своего кармана лист исписанной бумаги.
— Скажи, — отвечал он, — что я огласил в церкви твою свадьбу и ездил в Лондон, чтобы взять это для тебя.
Он протянул бумагу брату. То было брачное разрешение, взятое на имя Оскара.
— Будь счастлив, Оскар, — прибавил он. — Ты этого заслуживаешь.
Он обнял одною рукой брата, свободно и покровительственно, как в былое время. Рука его при этом коснулась бокового кармана сюртука Оскара. Прежде чем брат успел помешать ему, его ловкие пальцы открыли карман и вынули маленький пистолет с серебряной рукояткой собственной работы Оскара.
— Это было приготовлено для меня? — спросил он со слабой улыбкой. — Милый мой мальчик, у тебя не хватило бы на это духу, не правда ли?
Он поцеловал темную щеку Оскара и положил пистолет в свой карман.
— Рукоятка твоей работы, — сказал он. — Я сохраню пистолет на память о тебе. Возвратись в Броундоун, когда женишься. Я отправляюсь опять путешествовать. Ты услышишь обо мне прежде, чем я уеду из Англии. Да благословит тебя Бог, Оскар. Прощай.
Он отодвинул от себя брата бережно, но твердой рукой. Я с Луциллой хотела приблизиться к нему и заговорить с ним. Но что-то в его лице, что-то, смотревшее на меня из его мрачных глаз спокойным, твердым, решительным взглядом, остановило меня и вызвало предчувствие, что я не увижу его больше. Он подошел к двери, отворил ее, повернулся и, бросив прощальный взгляд на Луциллу, молча поклонился нам. Дверь за ним тихо затворилась. Пробыв в комнате только несколько минут, он покинул нас, и покинул навсегда.
Мы смотрели друг на друга, мы не могли говорить. Пустота, которую он оставил за собой, была ужасна. Я первая сдвинулась с места. Молча подвела я Луциллу к дивану и сделала знак Оскару подойти к ней.
Когда он подошел, я оставила их и пошла ожидать возвращения отца Луциллы, чтобы помешать ему войти к ним. После всего случившегося им надо было остаться одним.
Эпилог
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА МАДАМ ПРАТОЛУНГО
Прошло двенадцать лет со времени происшествий, описанных на этих страницах. Я сижу у своего письменного стола и гляжу устало на исписанные листы, спрашивая себя, не надо ли прибавить еще что-нибудь.
Надо прибавить кое-что, но немного.
Сначала об Оскаре и Луцилле. Через два дня после того, как они встретились снова в Сиденгаме, они были обвенчаны в тамошней церкви. Скучная была свадьба. Один мистер Финч был в духе. Мы расстались в Лондоне. Молодые поехали в Броундоун, мистер Финч остался дня на два в городе, чтобы навестить некоторых друзей. Я отправилась за границу, выполняя обещание проводить моего отца из Марселя в Париж.
Сколько мне помнится, я пробыла за границей две недели. В течение этого времени получала добрые письма из Броундоуна. В одном из них говорилось, что Оскар получил известие от брата.
Письмо Нюджента, написанное в Ливерпуле за два часа до его отъезда в Америку, было недлинным. Он узнал о новой экспедиции в арктические страны, предпринимаемой в Соединенных Штатах и имеющей целью открыть свободное от льдов полярное море предположительно между Шпицбергеном и Новой Землей. Ему тотчас же пришло в голову, что эта экспедиция даст возможность ландшафтному живописцу изучить совершенно новую область величественнейших красот природы. Он решил присоединиться к экспедиции и достал нужные для этого деньги, продав все свои ценные вещи и книги. Если этих денег будет мало, он намеревался обратиться к Оскару. Во всяком случае, он обещал уведомить о себе прежде, чем экспедиция отправится в путь, и посылал своему брату и своей снохе дружеское прощание. Когда я впоследствии прочла сама это письмо, я не нашла в нем ни малейшего намека на прошлое и никакого известия о здоровье и состоянии духа автора.
Я возвратилась в нашу уединенную Соутдоунскую деревушку и поселилась в комнате, которую Луцилла сама приготовила для меня.
Молодую пару я застала спокойной и счастливой. Отсутствие Нюджента по временам, как я подозреваю, наводило грусть на них, как и на меня. Этому же обстоятельству я приписываю то, что Луцилла показалась мне менее уравновешенной, чем была в свои девические дни. Впрочем, мое присутствие помогло ей стать опять самой собой, а посещение Гроссе, последовавшее вскоре за моим возвращением, поддержало мое благотворное влияние.
Лишь только подагра позволила ему встать на ноги, он явился в Броундоун со своими инструментами, намереваясь сделать новую операцию на глаза Луциллы.
— Если бы моя операция не удалась, — сказал он, — я оставил бы вас в покое. Но моя операция удалась вполне. Вы сами испортили все дело, не умея обращаться со своими милыми новыми глазами, которые я вам возвратил.
Этими словами он старался убедить ее позволить ему сделать новую операцию. Луцилла отказалась наотрез, и спор, завязавшийся по этому поводу, доставил ей большое развлечение.
Не раз потом пробовал Гроссе уговорить ее, но все его старания были тщетны. Они так спорили, что вносили оживление в дом. Вся прежняя веселость возвращалась к Луцилле, когда она опровергала убедительные аргументы и твердые убеждения нашего уважаемого немца. Мне, когда я не раз пыталась поколебать ее решимость, она отвечала иначе, мне она только повторяла слова, которые я слышала от нее в Сиденгаме: «Моя жизнь заключается в моей любви, моя любовь заключается в моей слепоте». Надо прибавить, что мистер Себрайт и другой компетентный авторитет, с которым он советовался, заявили решительно, что она права. Мистер Себрайт был всегда такого мнения, что успех операции Гроссе мог быть только временным. Его коллега, осмотрев глаза Луциллы, полностью согласился с ним. Эти ли два врача были правы, или прав был Гроссе, осталось вопросом неразрешенным. Слепой Луциллу вы узнали, слепой Луциллу вы, дорогой читатель, покидаете. Если вы склонны сожалеть об этом, вспомните, что важнее всего в жизни счастье, а она, несомненно, счастлива. Знайте это и не забывайте, что ваши понятия о счастье и ее понятия могут быть различны.
В то время, о котором я пишу теперь, пришло второе письмо от Нюджента. Оно было написано вечером, накануне его отплытия в полярные страны. Одна строчка в письме глубоко тронула нас. «Кто знает, вернусь ли я когда-нибудь в Англию? Если у тебя родится сын, Оскар, назови его моим именем в память обо мне».
В это письмо было вложено конфиденциальное послание мне. То была исповедь Нюджента, на которую я намекала в своих замечаниях к дневнику Луциллы. В конце были прибавлены только следующие слова:
«Бы теперь знаете все. Простите меня, если можете. Я не избежал страданий, помните это».
Воспользовавшись его исповедью для моего повествования, я сожгла ее всю, кроме заключительных слов.
Через продолжительные промежутки времени мы дважды читали сообщения об экспедиционном корабле, полученные от китобойных судов. Затем последовал длинный период неизвестности, потом получено было страшное известие, что экспедиция погибла, потом подтверждение известия, потом прошел еще год, в продолжение которого мы ничего не слышали о пропавших.
Экспедиция была хорошо снабжена необходимыми припасами, и все надеялись, что ее участники могут продержаться долго. Новая экспедиция была послана искать их на материке, китобойным судам были назначены награды, если они найдут их, но все это ни к чему не привело. Мы носили траур по Нюдженту, мы грустили. Прошло еще два года, прежде чем мы узнали о судьбе экспедиции. Китобойное судно, сбившись с курса, наткнулось на разбитый, безжизненный корабль, затертый льдами. Пусть выдержка из отчета капитана поведает о случившемся.
"Разбитый корабль плыл вдоль канала, свободного ото льда, когда мы увидели его. Вскоре он был остановлен ледяной глыбой. Я сел в лодку с несколькими матросами, и мы подплыли к кораблю.
Ни одного человека не видно было на покрытой снегом палубе. Мы крикнули, но не получили ответа. Я заглянул в один из иллюминаторов в кормовой части и смутно разглядел фигуру человека, сидящего у стола. Я постучал в толстое стекло, но он не шевельнулся. Мы поднялись на палубу, открыли люк и спустились вниз. Человек, которого я видел в окно, сидел перед нами в конце каюты. Я подошел к нему, окликнул его. Он не отвечал. Я прикоснулся к его руке, лежавшей на столе. К моему ужасу и удивлению, это было замерзшее тело.
На столе перед ним лежал корабельный журнал, вот последняя отметка в нем:
«Семнадцать дней, как мы затерты льдами. Наш огонь потух вчера. Капитан, пытался развести его снова, но тщетно. Доктор и два моряка умерли от холода сегодня утром. Мы все скоро последуем за ними. Если нас когда-нибудь отыщут, я прошу человека, который увидит меня, передать этот…»
Тут рука, державшая перо, видимо, упала на колени писавшего. Левая осталась на столе. Между замерзшими пальцами мы нашли длинный локон женских волос, перевязанный голубой лентой. Открытые глаза трупа были устремлены на локон.
Имя человека было найдено в его записной книжке. Его имя Нюджент Дюбур. Я печатаю его в надежде, что оно попадет на глаза его друзьям.
Осмотр остальной части корабля и сравнение чисел с последним числом корабельного журнала показали нам, что офицеры и экипаж умерли более двух лет назад. Положения, в которых мы нашли умерших и имена некоторых из них, которые нам удалось выяснить — следующие…
Локон женских волос хранится теперь у Луциллы. Он будет положен в ее гроб, по ее желанию. Бедный Нюджент! Не все ли мы грешны? Помните о нем лучшее и забудьте худшее, как делаем мы.
Я все еще медлю над моими воспоминаниями, мне жаль оставить их, если сказать правду. Но что же еще прибавить?
Я слышу стук резца Оскара, отделывающего золотую вещицу, и беззаботный свист, которым он сопровождает свою работу. В другой комнате Луцилла дает урок музыки своей маленькой дочери.
На моем столе лежит письмо от мистрис Финч, написанное в одной из наших отдаленных колоний, в которой мистер Финч (высоко поднявшийся в церковной иерархии), теперь епископ, управляет своей епархией. Он ораторствует среди туземцев к услаждению своего сердца, и удивительно — туземцам это нравится. Джикс в своей сфере среди туземцев конгрегации своего отца. Опасаются, что неукротимая Цыганка Финчева семейства кончит тем, что выйдет замуж за «вождя племени». Мистрис Финч — я и не ожидаю, что вы этому поверите — готовится опять к родам.
Старший сын Луциллы, названный Нюджентом, сейчас вошел в комнату и остановился у моего стола. Он поднимает свои светлые голубые глаза на меня, его круглое розовое личико выражает сильное неодобрение моему занятию.
— Тетя, — говорит он, — вы много написали. Пойдемте играть.
Мальчик прав. Пора мне отложить в сторону мою рукопись и расстаться с вами. Мое прекрасное настроение слегка омрачается грустью при прощании. Желала бы я знать, грустно ли вам тоже? Я этого никогда не узнаю. Во всяком случае, я найду чем утешиться, расставшись с вами. Меня окружают добрые люди, которые любят меня, и, заметьте, я держусь моих политических принципов так же твердо, как всегда. Мир начинает обращаться к моему образу мыслей. Пратолунговская программа продвигается вперед гигантскими шагами. Да здравствует республика! Прощайте.
Читать бесплатно другие книги:
