Каждый раз, когда мы влюбляемся. Книга вторая Вюрм Элиз

В рёкан-отеле60 они сели за европейский стол…

– Как Жан?

– Спит.

– Он проснется, Лино? У нас есть надежда?

Он смятенно улыбнулся, мужчина, одетый в европейский костюм…

– Какая ты красивая!

Элизабет смущенно улыбнулась.

– Ты не устаешь…

– Говорить тебе это? Нет!

– Надеяться. – Сказала ему она. – Ты не устаешь надеяться, Лино, счастье мое!

– Моя судьба быть королем Боли.

Лино с самоиронией улыбнулся.

– Помнишь, как Стинг поет эту странную песню? Король, слепой, богач, скелет…

– Помню.

Элизабет улыбнулась его лазурно-голубым глазам.

– Бальтазар сказал мне, что эта песня посвящена Фрицу Лангу61.

– Возможно.

Он тоже улыбнулся ее зеленым глазам.

Она вспомнила «Режиссёр-архитектор, символист, экспрессионист, психоаналитик, инопланетянин, пропагандист, один из самых плодотворных кинорежиссёров, мастер триллера и детектива, обречённый гений, труженик, человек с моноклем, певец судьбы, европеец-американец, антифашист, гений жанрового кино – вот титулы Фрица Ланга. Его называют „визуальным режиссёром“ или „архитектором кино“ за то, что каждый фильм Ланга – особенно в ранний, немецкий его период – поражает сложностью композиции и постановки»62…

Элизабет вспомнила постер Фрица Ланга в кабинете Бальтазара, рядом с постером Dead Fellas из Call of Duty: Black Ops II – Zombies63… Рэй Лиотта, Майкл Мэдсен, Чезз Палминтери, и еще какой-то чувак…

– Мэри Роуз и Пейтон Факуэр… – Вдруг сказал Лино. – МЭРИ РОУЗ И ПЕЙТОН ФАКУЭР… Он все решил, а мы этого не поняли!

Элизабет вспомнила «У Джеймса М. Баррри есть пьеса Мэри Роуз… Главная героиня время от времени исчезает на Гебридских островах, чтобы вернуться спустя несколько дней или лет. У Бирза Амброза есть рассказ «Случай на мосту через Совиный ручей» – рассказ64, действие которого происходит в северной части штата Алабама во время Гражданской войны, состоит из трех глав. В первой главе солдаты армии Севера готовятся повесить плантатора-южанина на мосту. Приговоренный к повешению думает о том, как спастись. Во второй главе рассказывается о событиях, которые привели к казни. Богатый плантатор Пейтон Факуэр мечтает прославиться военными подвигами. На его плантацию приходит лазутчик армии Севера, выдающий себя за южанина, и говорит, что северяне укрепились на берегу Совиного ручья. Факуэр задумывает поджечь мост через ручей. В третьей главе действие возвращается к казни. Веревка обрывается, и Факуэр падает в воду. Он спасется от пуль и добирается до своего дома. Когда он хочет обнять жену, он чувствует удар по шее, видит свет, а затем тьму. Рассказ заканчивается словами: Пэйтон Факуэр был мертв; тело его, с переломанной шеей, мерно покачивалось под стропилами моста через Совиный ручей…

Она спросила Жана:

– Ему что… показалось?

– Что он вернулся домой? Да, chri, возможно, ему до сих пор кажется»…

Лино прав – Жан собирался покончить с собой, а они это не почувствовали!!!

Элизабет вспомнила «Вы знаете, жалко смотреть на беспомощное страдание людей, которые хотят жить выше средств: они страдают гораздо больше, чем нищие на улицах»65…

Она почувствовала боль. Захотелось заплакать. Захотелось попросить прощения.

«ВЫ ЗНАЕТЕ, ЖАЛКО СМОТРЕТЬ НА БЕСПОМОЩНОЕ СТРАДАНИЕ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ ЖИТЬ ВЫШЕ СРЕДСТВ: ОНИ СТРАДАЮТ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, ЧЕМ НИЩИЕ НА УЛИЦАХ»…

И Элизабет заплакала.

Лино обнял ее.

– Не плачь! Ты не смогла бы ему помочь!

– Почему?

Он прижал ее к себе.

– Ему никто никогда не мог помочь.

– ПОЧЕМУ?!

– Он всегда был словно один, один на земле.

Рёкан-отель был красив – татами, сёдзи, мебель из светлого дерева…

Лино сказал ей:

– Зимой здесь очень красиво, Онсэн – горячий соляной источник, и снег, медленно падающий, словно в огонь…

Ямочки на его щеках…

– Так я представляю себе Ад.

– Ад?

Элизабет улыбнулась.

– Да, любимая, сидя в кипятке с ошпаренной жопой, надеешься, что это не навсегда!

Она засмеялась.

– К чему это я, – Лукаво продолжил Лино. – Мы сейчас в Аду, но это пройдет.

– Да, – Поняла его Элизабет. – И этот Ад пройдет.

Он посмотрел на нее с нежностью.

– Когда он придет в себя, я сначала поставлю его на ноги, а потом дам ему по морде.

Она тоже почувствовала нежность, что-то в ней болело, а что-то продолжало жить – что-то в ней, хотело жить еще больше, сильнее!

Элизабет вспомнила, как Лино сказал ей «Я не могу дать ему пинка. Я не могу сказать ему: ты не второй, ты первый – для меня ты всегда был первым, настолько первым, что я бросил женщину, в которую был влюблен, потому, что знал, что ты любишь ее, и что тебе больно.

Я никогда не мог дать пинка тем, кого любил. Я не мог сказать Мэри: оставь меня в покое!»…

Она спросила его:

– Ты сможешь? Дать ему пинка…

Грустно Лино посмотрел на нее.

– Я должен, даже если я не могу, я должен.

Как странно это прозвучало для нее…

– Почему? – Спросила его она, сама не зная, о чем она спрашивает его.

– Я его слишком сильно жалел. Друзей нужно жалеть, но не слишком сильно.

Лино стоял спиной к балкону, и ей вдруг показалось, что на улице пошел снег.

– На что ты смотришь, Элизабет?

– На тебя.

Улыбка на его алых губах…

– Ты успокоилась?

– Почти.

Он «отпил» от сигары, Анджолино…

– Ты красивая даже тогда, когда плачешь.

Элизабет расхохоталась.

– Этому комплименту я не поверю!

Он рассмеялся.

– Ты мне нравишься! Ты такая живая… Ты эмоциональная, но ты умеешь себя сдерживать.

– Ты тоже…

Она заглянула ему в глаза.

– Ты чувствуешь глубже, чем все кого я когда-либо знала.

Лино посмотрел на нее задумчиво, «отпил» от сигары.

– Мне понравились слова Алена Делона: «Я актер, большой актер, я сильнее и глубже других людей чувствую счастье и страдание». Я тоже, Элизабет, я врач, я считаю себя хорошим врачом – хороший врач, это тот… как хороший священник, у него для каждого найдется доброе слово.

Он смятенно нахмурился.

– Я понял, что людям нужно немного доброты. Им нужна надежда. Я видел много высокопрофессиональных врачей, которым место в тюрьме или в психушке, и я видел врачей, которые помогают.

Она удивилась «И я видел врачей, которые помогают»…

Элизабет спросила его:

– Что нужно для того, чтобы помочь другому человеку?

– Желание.

Его лаурно-голубые глаза вновь вспыхнули нежностью.

– И не жить слишком хорошо. Люди черствеют, когда живут слишком хорошо.

– «Хорошо» это? – Смутилась она.

– Когда тебя защищают любовью и деньгами, ты начинаешь думать, что это навсегда.

Он был так высок и красив, он был одет в черное, а на пиджаке была роза…

– Я не рассказывал тебе о синдроме Котара? – Вдруг сказал ей Лино.

– Нет.

– Почему ты говоришь шепотом, моя зеленоглазая любовь?

– Мне так больно, Лино… не знаю от чего!

Он посмотрел на нее очень мягко.

– Иногда, Элизабет, больно от всего, но это хорошо, это значит, что душа работает.

Он удивил ее, Лино Гаравани…

– От этой боли ты не умрешь, – Продолжил он. – Ты будешь жить, и ты будешь счастлива, ты будешь очень счастлива!

– Я смогу?

Элизабет заглянула ему в глаза.

– У меня получится жить счастливо с мыслью о том, что я не поняла, что меня просили о помощи?!

Усмешка на его губах цвета крови…

– Многие понимают и живут себе спокойно…

Лино посмотрел на нее очень ласково.

– А те, кто уже безнадежно очерствел, делают вид, что ничего не поняли.

Он пожал плечами.

– Даже не знаю, что страшнее…

Он потушил сигару.

– Давай покушаем? Когда болит душа, нужно покушать, на сытый желудок все кажется не таким трагичным.

Саркастическая улыбка.

– Мне это всегда помогало. Однажды сидя в кофейне в аэропорту, я ел что-то вкусное и плакал.

Элизабет вновь почувствовала боль.

– Но жизнь меня вылечила, – Весело сказал Лино. – С годами я понял, что есть только две трагедии – нищета и смерть, все остальное… лечится.

– Я люблю тебя, Лино! – С болью сказала ему она. – И я надеюсь, что потом ты был счастлив.

– Был, – Тоскливо улыбнулся ей он. – Но с тех пор мне – как и тебе, больно за то, что невозможно изменить, за несделанный вовремя шаг, или даже невовремя…

Они вновь сели за накрытый стол.

– После времени слез, приходит время радости, и мы еще порадуемся!

Лино накрыл ее руку своей рукой, сжал, почти до боли.

– У нас будет дочь, или сын, наша жизнь продолжится, наша жизнь продолжается.

Он посмотрел на нее, его глаза покраснели.

– Знаешь от чего тебе больно? От того, что жизнь продолжается. Он, возможно, не придет в себя, а жизнь продолжается. Когда ты теряешь того, кого любишь, жизнь продолжается, но она уже никогда не будет прежней!

– Не будет!

Они оба заплакали.

И они ели – суп-мисо, рис…

– Я хочу увидеть его, – Сказала Элизабет, Лино. – Я хочу побыть с ним.

Она подумала, почему мы не называем его по имени? Страшно? Когда не называешь по имени не так страшно?

– Мы поедем к нему, – Успокаивающе сказал ей он. – Все будет хорошо. Плохо уже было, плохо больше не может быть!

Элизабет вспомнила Сан-Ремо и кабинет Лино, и фотографии, очень много фотографий – целую жизнь! Жан, Ксавье Лоран, и Лино. Жан и Лино. Жан и Мэри. Лино и Мэри. Лино, Мэри, и Алфредо Сторраро…

– Я боюсь смерти, – Сказала она, Лино. – Смерть это значит «смириться» и ничего больше!

– Ты не права, – Мягко сказал ей он. – Смерть это значит «память»… Бога нет, но есть память!

Странно это прозвучало для нее «Бога нет, но есть память»…

– Разве ты не веришь в Бога?

– Верю, но… неужели все это Бог, Элизабет, жизнь, смерть, любовь, потери?!

Лино сказал ей это утомленно.

– Хороший вопрос, – Согласилась с ним Элизабет. – Да, наверное.

В ближайшие два года итальянский нейрохирург планирует провести первую в мире операцию по пересадке головы человека. Врач Серджио Канаверо говорит, что это станет возможным тогда, когда удастся соединить спинной мозг с нервными окончаниями, чтобы иммунная система не отторгла голову и организм начал воспринимать все части тела как единое целое…

– Иногда я тоже хочу другую голову! – Сказала Элизабет, Лино. – Я что, много прошу?

Они оба улыбнулись.

– Лучше не проси!

Он взял пиалу и отпил зеленого чаю.

– Я люблю твою голову, именно твою, она у тебя прекрасна!

– Прекрасна??? – Очень удивилась Элизабет. – Я бываю словно в космосе, словно совсем одна…

Странно Лино посмотрел на нее своими лазурно-голубыми глазами.

– Одиночество так же неизбежно как смерть.

– Почему неизбежно? – Вновь удивилась она.

– Внутри себя каждый человек слышит только один голос – свой.

Он пил молочный Улун так вкусно… Элизабет тоже так захотелось!

– Говорят, что перед смертью человек начинает слышать еще один голос – Смерти! – С мрачным обаянием улыбнулся Лино. – «Как часто люди даже не подозревают, как близка их смерть. Они полагают, что впереди у них вечность, однако жизнь их, как жизнь розы – недолговечна»66.

Она задумалась.

– Если бы жизнь розы была долговечна, ее красота не казалась бы нам такой сладостной!?

– Да.

Он заглянул ей в глаза.

– Человек для Бога недолговечная, но прекрасная роза, и одни розы живут чуть ярче, чуть дольше других.

Они вышли на террасу с видом на море – море было прохладно голубого цвета, неожиданно наступил вечер.

– Ты наелась? – Спросил ее Лино.

Он всегда спрашивает об этом тех, кого любит…

– Да, счастье мое, я наелась. Спасибо!

Он нежно посмотрел на нее, улыбнулся.

– Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?

– Когда не думаю о нем – да!

– Не думай!

– Я не могу простить – не его, себя!

– Говорят, что нужно уметь прощать других людей, но себя тоже нужно уметь прощать.

Они подошли к стеклянной балюстраде.

– Я скорее прощу другого, чем себя, Лино!

Он мягко усмехнулся.

– Чтобы простить ближнего, не нужно копаться в себе, а чтобы простить себя нужно взять нож и отсечь все лишнее. Kapish67?

Элизабет заулыбалась.

– Понимаю!

Ямочки на его щеках…

– Мне больно за него, но я не умру! Это и есть «отсечь все лишнее»?

Лино сел в кресло, положил ногу на ногу.

– Когда ты понимаешь, что будешь жить, ни смотря, ни на что – да.

Она смутилась.

– Когда ты впервые решил жить, ни смотря, ни на что?

– После смерти Ксавье Лорана.

Он посмотрел на нее.

– Я думал, что он погиб вместо меня, но с годами я начал понимать: все именно так, как должно быть.

Элизабет вспомнила Жана говорящего ей ту же самую фразу «Все именно так, как должно быть»…

– Я думал: мог ли я изменить что-то тогда, двадцать лет назад, когда сидел в аэропорту, ел твое любимое мороженое и плакал из-за того, что чувствовал, что теряю тебя?!

Она почувствовала прохладу вечера – плечи обдал ветер, еще теплый, но уже остывающий.

– Я понимаю, знаю, что не мог, но мне хочется думать, что мог! Мне легче думать, что я трус, дурак, ублюдок, чем осознать: все именно так, как должно быть!

Лино посмотрел на нее с болью.

– Даже сейчас… я осознаю, но меня это не устраивает!

Элизабет печально улыбнулась.

– Песчинку не устраивает ветер Судьбы!?

Он весело улыбнулся.

– Да, любимая, песчинку…

Позже Лино встретился с Сакураем…

– Лучше бы я умер! – Сказал ему Сакурай. – Ненавижу чувствовать себя слабаком! Я все время плохо себя чувствую! Я забыл как это, чувствовать себя хорошо!

– Потерпи, – Спокойно сказал ему Лино. – Ты же знаешь: все имеет свою цену. Все наши переживания и страдания имеют свою цену – сначала болит душа, а потом заболевает тело. Это неизбежно.

– Почему «неизбежно»? – Требовательно спросил Сакурай.

– Это очищение – болезнь тела это завершающий этап очищения души.

Сакурай замолчал, посмотрел на коньяк и хьюмидор68 стоящие перед ними на низком столике.

– Никогда не думал, что буду – что смогу, наслаждаться только одним видом коньяка и сигар!

– Многим осталось только наслаждение видом, сэмпай, – Мягко сказал ему Лино. – И в этом нет трагедии.

Он перевел взгляд на него, мужчина с грузной, мощной фигурой.

– Когда это говоришь ты, я верю, верю в то, что буду еще чего-то хотеть.

Лино почти улыбнулся.

– С годами начинаешь понимать, что счастье это когда ты еще чего-то хочешь.

Сакурай тоже улыбнулся.

– И женщины!