Ответ Империи Измеров Олег
— Это как это? Я думал — это вы делаете?
— Это не мы делаем, — каким-то сухим тоном произнес Гаспарян. — У нас в планах было обрушить доллар и… Ну вы же знаете, вы же начали работать в программе строительства постглобального мира.
Цифра 'ЗА' продолжала убегать; судя по общему числу волеизъявившихся, исход опроса был предрешен. Телеведущие растерянно обменивались мнениями. Виктор понял, что перед его глазами вершится очередная развилка истории.
— Да, коллеги, похоже, мы переоценили роль стереотипов мышления и массовидного поведения. — вздохнул Гаспарян.
— До этого модель Виленкина не подводила, — возразила Светлана.
— Там есть одно допущение — субъект сохраняет доверие к власти. А оно сейчас рушится вместе с долларом, и мы, кстати, нашими катастрофами этому здорово помогли. А это уже другая модель.
— Как вы ее себе представляете, Андроник Михайлович?
— Ну, вот вообразите себя американцем при валютном крахе. Вы теряете работу, потому что потребление резко упало, и фирма сокращает персонал. Вас выселяют из жилья, потому что нечем платить за ипотеку. Вам не оказывают медпомощь, потому что страховые общества лопнули. Вас не защитит полиция, потому что ей не платят и она бастует, как и пожарные. Ваши гражданские права не защитят, потому что бюджет пуст, и нечем платить юристам. Армии тоже не платят, не на что покупать горючее, нет электро- и водоснабжения военных баз. Пенсионные накопления обесценились. В этот момент вам нужна только стабильность и ничего, кроме стабильности.
— Но это же уничтожение всей американской системы. Не спасение, а уничтожение, — возразил Виктор.
— Ну, это, в принципе логично, — позевывая, протянул Момышев, приподнявшись в своем кресле. — Ведь, если честно признаться, и наша операция 'Ответ', никогда не была попыткой спасти СССР и советскую систему. Возможно, где-то там, в начале… Но как врубились в проблемы, все начали создавать новую систему! Которая поможет выжить в новом веке! Хотели реализовать все, что назрело, что уже подсказывала жизнь, и чему он, старый СССР, мешал расти. Товарищи, мы с вами, своими руками, уничтожили СССР! Уничтожили КПСС — вы посмотрите, это совсем не то, что тогда называли КПСС! Уничтожили принципы планирования и управления экономикой, уничтожили само промышленное общество, ради которого сделали революцию и создавали СССР. Уничтожили коммунистическую идеологию, какую все знали. И ничего! Все довольны, или почти все. Потому что удобно жить и привычно. Почему мы должны думать, что американцы сами не уничтожат свою демократию, чтобы построить то, что им даст шанс выжить и бороться с нами? Дух Сталина вернулся на Землю, но он вернулся в Америку, извините за метафору. Сталин жив, он там, в другом полушарии. Может быть мы будет теперь самыми большими демократами, у нас такие условия созрели. Давайте еще по кофе. А то в сон клонит.
— Но тогда я ничего не понимаю, даже с вашим чудесным кофе, — Виктор провел по лбу ладонью. — Почему для реализации этого плана — в смысле, нашего плана — генсеком поставили Романова? Ну да, он за науку, промышленность, но в социальном отношении — человек старой закалки, консерватор, добросовестный исполнитель решений ЦК. Рано или поздно он же должен начать тормозить, мешать, ну, в конце концов, все эти новые понимания коммунизма, они же неочевидны? Или это другой, альтернативный Романов?
— Четверть века гласности — и вы там ничего не знаете? — хмыкнул Гаспарян.
— А что мы должны знать?
— Так Романов и есть автор программы перестройки.
— Романов? Сталинист?
— Да. Он еще c шестидесятых над ней работал. Высказывал при Бреневе идею перехода от отраслевого планирования к крупным конкурирующим госкорпорациям, правда, завуалировано, в виде НПО — время такое было. А дальше идет, как у вас говорят, развилка. У нас эта программа попала в группу разработки операции 'Ответ', и это повлияло на выбор генсека. У вас… Ну, можно предполагать, что Романов что-то писал или показывал Черненко, но Политбюро сыграло в пользу Горбачева. Скорее всего, Горбачев хотел получить эту программу у Романова, но тот отказался, а, возможно, и уничтожил программу. Мотив понятен — ну, не хотел человек, чтобы его идет присваивали. А Горбачев уже начал раскручивать лозунг коренной перестройки и ускорения научно-технического прогресса, насколько я понимаю, на той информации, которая была передана Черненко. После отказа Романова сняли, а Горбачев без программы подвис — такого знания промышленности нет, начал лавировать, пробовал собирать ученых, чтобы с нуля писали, но время потеряно, да и надо же всю эту индустриальную кухню знать, чтобы задачу поставить! В общем, Михаил Сергеевич экономику ломать взялся и завалил. Ему надо было или ничего не трогать, или отдать специалисту, но…
— Так что же получается, наша реальность просто ошибка истории? Без всяких попаданцев этих, хроноагентов, Союз должен был по законам истории выжить? И вот, развиваться дальше?
— Ну, это смотря что считать законом истории. — заметил Момышев. — У вас там закон истории — что один умеет из кресла управлять, а другой умеет это кресло занимать, и он-то последний, в этом кресле и оказывается. А остальное, извините, последствия…
— Ладно, бог с ним, с Союзом нашим, все равно его нет… А здесь-то чего, опять холодная война?
— Может холодная, может нет, — Гаспарян пожал плечами. — У Штатов теперь основной враг — кризис. А это дает почву для переговоров, как вместе с СССР безопаснее разрядить эту замороженную финансовую пирамиду. Соответственно, есть предмет торга.
— Лучше спросите, что с вами будет, — улыбнулась Светлана.
— Ну, пока вы плохого не обещали?
— У меня для вас сюрприз. Не знаю, хороший или плохой.
— У нас песня была — 'Сюрприз, сюрприз, да здравствует сюрприз'. Меня что, в Штаты решили послать?
— Нет. Но завтра, возможно, вы вернетесь в свое время.
31. Песенка на память
В первые мгновенья Виктор даже не понял, всерьез это сказала Семиверстова или шутит.
— Опять, как в прошлый раз? — спросил он.
— Похоже, нет. Догадываетесь, что было в письме?
— Открытка с местом и временем перехода?
— Именно. Как мне сейчас сообщили по сети, направлена она из Свердловска, с консоли домового сервера, там был взлом шкафа оборудования, но ничего не украли. Отсюда наиболее вероятная версия действий хроноагента-3 следующая. Хроноагент-3 прибыл, скорее всего, раньше вас, решил, что вы недостаточно быстро активизируетесь и решил ускорить события. Скорее всего, он не знал, что Лацман и Мозинцев работали на ЦРУ, и не совсем понял, что происходит в момент вашего задержания на вокзале. Дальше его перебрасывают во время после кризиса, где он оставляет вам электронное письмо, согласно заданию, приезжает в Брянск и здесь узнает, что ход истории пошел не так, как было запланировано. Он пытается уничтожить письмо, взломав будку у комплекса, поставив отвлекающий передатчик с записью, но ему помешали. Тогда его снова отправляют во время перед кризисом, где он попадает под грузовик с новой открыткой. Таким образом, получается проявление хроноклазма, которое и исключает петлю времени.
— То-есть, он должен был мне тогда передать открытку с точкой перехода?
— Может, передать, может, ликвидировать и самому смотать через эту точку… Мы это вряд ли теперь узнаем. Как и то, была ли сознательно отключена точка перехода, или это тоже хроноклазм.
— Короче, сам черт ногу сломит, — вздохнул Виктор. — До заброски в наше время я здесь сидеть буду?
— Я думаю, вы сможете вечером поехать домой. Отдохнете, выспитесь.
— Не спешите, Светлана Викторовна, — возразил Гаспарян, — эта версия не единственная. — Например, нашего хроноагента могли предупредить, что в эту точку перехода лезть опасно.
— Но они же могут ее отключать. И, потом, есть решение отправить хроноагента обратно при первой возможности, подписал Президент СССР Романов.
— А Руцкой его не отменит? — осведомился Виктор. Перспектива оказаться под машиной его тоже не очень соблазняла. Как и возможность сделать сон про попадание в 1941 год вещим.
— Руцкой утром сложит с себя полномочия, — ответила Светлана, — в связи с возвращением товарища Романова к трудовой деятельности.
— Да, оставили ему в наследство вопрос с болгарами…
— Не особо-то и вопрос. Сейчас у Болгарии куча долгов, кредиты ей давать некому, им нужен наш рынок сбыта болгарконсервов и советские вложения в туризм.
На экране Клинтон под фотовспышки принимал поздравления. Лицо у него все также было похоже на подушку после бурной ночи, но теперь на нем еще и отражалась растерянность.
'Бедняга', подумал Виктор, 'из тебя диктатор, как из садового хрена пистолет'…
— …Да, я в моторе, на работу еду. У тебя как там?
— Нормально. Знаешь, Верусь, сегодня вечером уже домой отпустят.
— Отлично. Только знаешь, я вот хотела сказать…
— Что-то случилось?
— Ничего не случилось, просто я переписывалась по сети с одним человеком, он в Ярославле живет, директор небольшой фабрики… Короче, он на ноябрьские приезжает свататься.
— Поздравляю! Вот видишь, как все хорошо!
— Ты серьезно? Не обиделся?
— Понимаешь, я как раз хотел сказать, что я скоро уезжаю. И надолго.
— Навсегда?
— Не знаю. Никогда не говори 'навсегда'. Но я рад за тебя.
— И я за тебя. Если будет возможность, пиши! Береги себя!
Попрощавшись, Виктор задвинул антенну, сунул телефон за пазуху и прошелся туда-сюда по коридору. 'Все нормально', думал он, 'все нормально. Все счастливы. Неужели я в самом деле завтра вечером буду дома? Конечно, вечером, ведь должны выбросить в то же время и место. А если… если это уже другое задание?'
Из двести двенадцатой, потягиваясь, вышел Гаспарян.
— Конгресс одобрит, судя по дебатам. А нам придется все начинать сначала.
— Если передумали меня отпускать — пожалуйста, скажите сразу. Я пойму. А то ходить вокруг да около…
— Надо бы, конечно. Но есть политическое решение, — и Гаспарян указал пальцем на потолок. — А вообще, не знаю, как вы сможете теперь жить в своей РФ. Нашу систему, конечно, нельзя назвать полностью свободной — пока нельзя, — но она хотя бы гуманна! Она существует с молчаливого согласия большинства! А у вас с капитализмом большинство людей не согласно, но ничего сделать не может, потому что все живут под угрозой лишения средств к существованию. Он-то и не разваливается потому, что держится на угрозах, а не на соглашениях.
— Ну, у нас есть и свои плюсы. Например, войны нет.
— Не скажите.
— Это в смысле что? — встревожено переспросил Виктор.
— Это в прямом смысле. Видите ли, политтехнологии, они как наркотик. Каждый раз требуется все большая доза. И если вовремя не остановиться, то в один прекрасный день ваше население скажет вашим депутатам: 'Знаете, а мы вас не выбирали. Вы обманом и угрозами заставили за вас голосовать, но мы вас не выбирали. Вы — самозванцы'. И тогда у США появится возможность свергнуть российскую власть, как самозваную. Вот это в будущем вашей РФ лично меня больше всего беспокоит.
— Ну почему Вы считаете нашу реальность такими… такими лузерами? У вас-то смогли остановиться? Да, с попаданцем, но ведь какую дубовую систему сломали! Целый слой, у которого власть, целый класс, как у этих, простите за каламбур, классиков! С какой стати у нас не повернут? Вон в начале девяностых вообще на грани распада были.
— В начале 90-х у вас был просто революционный хаос. А теперь… Теперь, то-есть у вас там, в будущем, правящий класс рвется в пустое прошлое, которое уже пожирают лангольеры. Помните эту повесть Кинга?
— Кино смотрел. Ужастик.
— Ваши олигархи опоздали к пирушке глобализации и не хотят этого понять. Они рвутся в реальность, которая уже поражена грибком кризиса, которая подгнила, и грозит рухнуть. А они этого понять не хотят, они сами рвутся и народ насильно впихивают, страхом, обманом, чем угодно, в эту дыру времени. Только у Кинга лангольеры забирали глупых и ленивых, а в жизни лангольеры кризиса будут кушать и правового и виноватого.
— Короче, — вздохнул Виктор, — что нас ждет в худшем случае? С оккупацией или без? Вот для меня, человека простого, не столичного?
— Ну, если отбросить детали и частности… Европа упадет в пятидесятые, Россия — в тридцатые. Вы, кроме ай-ти, какие-нибудь профессии знаете? На пенсии или пособия, кстати, рассчитывать не стоит. Откуда они возьмутся, если денег не будет?
— Я был и в тридцатых и в пятидесятых. Только вот попаданцев будет много.
— Ну, тогда не так страшно. Разве что если совсем к началу века вылетите. Тогда будет больше цениться просто физическая сила. Хотя… Лично я там не был и гадать не буду. И вообще я вам, пожалуй, наговорил лишнего перед отъездом.
…Запах тающего снега стоял в воздухе. Весь день город приводил себя в порядок — сгребал снег, пилил упавшие деревья и сломанные сучья, убирал рухнувшие фонарные столбы и соединял порванные провода. Весь день, и ночь, и новое утро.
Потрепанный Сквер Сталинских Соколов ждал Виктора. Сияло солнце, и под его лучами снег таял, срывался с желтых листьев, освобождая березы и ели от непосильного бремени, оседал потемневшей губкой на полосах газонов, и, обращаясь в воду, говорливыми струями исчезал в решетчатых люках, словно хотел исполнить свою последнюю песню.
За деревьями, чертыхаясь и размешивая грязь и снеговой кисель, ставили аппаратуру. На это раз переход Виктора был легендирован под киносъемки, и со стороны самолета по рельсам ездила камера. Все то же табло висело на стелле.
Гаспарян, в кепке и кожаном плаще, с матюгальником в руке, давал последние наставления.
— Не волнуйтесь. В прошлый раз вы нормально, четко шли. Так же и держитесь. Тропинцев! Тропинцева сюда!
— Все нормально будет — шепнула ему Светлана.
— Светлана Викторовна, — шепнул ей в ответ Виктор, — а с Вероникой это задание было или как?
— Нет. Просто незамужняя подруга — это некоторый риск для семьи… В общем, вы понимаете.
— Время! — воскликнул Гаспарян. — Реквизит сюда!
С Виктора сняли куртку, накинули плащ и дали в руки пакеты.
— Свет!
— Хлопушка!
- 'Человек из Гондураса', дубль один!
Виктор внезапно почувствовал, что мир, который он покидает, этот сильный, и вместе с тем такой беззащитный перед глобальными катаклизмами мир, уже успел стать для него почти родным, и словно какой-то нерастаявший комок помимо воли подкатил к его горлу.
А из динамиков над тающим снегом летел звонкий, чудесный голос Ирины Богушевской:
- — Потихонечку тогда, по чуть-чуть,
- Через речку к голубым журавлям,
- Я продолжу, я продолжу тогда свой путь,
- А эта песенка останется вам…
То была 'Песенка на память', и Виктор вдруг обрадовался, что и здесь, в этой реальности, она существует, она пробилась, как солнце сквозь вчерашние снеговые облака, и теперь, в этом сквере люди слышат ее прекрасные слова:
- — Дорогие мои, никогда вам не надо печалиться,
- Даже если ветра холодны и маяк далек:
- Вы найдете судьбу, и, я знаю, однажды причалите
- К тем родным берегам, где вас ждали всегда, где горел огонек…
Виктор шагал в неизвестность. Он не знал, очутится ли через несколько секунд на стоянке перед гипермаркетом, или провалится куда-то еще, будет жив или нет, но он чувствовал, что его путь — единственная дорога к дому. И еще он внезапно почувствовал, что здесь, в этой реальности, был по-настоящему счастлив; повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, он переложил пакеты в левую руку, и, не сбавляя шага, обернулся и помахал остающимся.
А над сквером все звенел и звенел озорной серебряный голос:
Читать бесплатно другие книги:
