Наследник Кулаков Алексей

– Вдвое дадим, найдет за пару часов.

Каргин, сверившись с картой Азера, набрал номер. Раздался шамкающий старушечий голос:

– Это кто?

– Для Азера сообщение. Передать срочно!

– Какого пасера, фулюган? Ты чего беспокойство творишь? Ты погляди, который час! Ты кто такой, плевок верблюжий?

– Алексей Каргин.

Зашелестела бумага – видно, сверялись со списком. Голос в трубке значительно помолодел.

– Есть такой. Принимаю ваше сообщение.

Хитер Федор Ильич! – мелькнуло у Каргина в голове. Затем он продиктовал, какое нужно снаряжение и сколько людей, а под конец добавил, что прилетит на помеле и, скорее всего, ближе к вечеру. Примерно к семнадцати ноль-ноль или попозже. Как прилетит, так и отправятся бить басурманов.

– Помогай аллах! – бодро послышалось в трубке. – Номерочек оставьте, для экстренной связи.

Каргин сказал.

Они с Перфильевым просидели до трех ночи, соображая, как распределить свои войска, куда ударить первым делом, что атаковать потом, как использовать помело, темное время и фактор внезапности. Было понятно, что многочисленный отряд Габбасова им не истребить и до «Шмелей», спрятанных бог знает где, не добраться, так что задача-минимум такая: что горит – спалить, что бегает – успокоить, своих вытащить и убраться подобру, поздорову, причем желательно без потерь. Потери делали операцию почти бессмысленной – платить за жизни одних другими жизнями было нелепо.

В три двенадцать ожил телефон, и тот же помолодевший голос сообщил, что Федор Ильич ждет, что есть у него пулеметы, пилоты и снайперы, базуки и рации тоже есть, а вот бронежилеты лучше прихватить с собой, человек примерно на пятнадцать.

– Сделаем, – пообещал Каргин. – Взрывчатку тоже брать?

– Нет, этого добра хватает.

– Ну и хорошо. Отбой?

– Отбой.

Он потянулся, чтобы положить трубку, да так и замер с нею в протянутой руке. Снаружи что-то зашелестело, заскрежетало едва слышно, будто по стене здания, царапая ее лапами, с осторожностью пробирались огромные пауки. Затем раздались неясный шорох, скрип и стук, как если бы кто-то подпрыгнул. Перфильев беззвучно приподнялся, поглядел на плотную штору, что закрывала окно и дверь в лоджию, и тихо, на одном дыхании, прошептал:

– К нам лезут, Леша?

– Вроде бы нет. Похоже, к Флинту.

– То есть к сейфу, – уточнил Перфильев, плавно перетекая в спальню Каргина, где в шкафу, за одеждой, хранились автоматы.

– Кто у нас сегодня на дежурстве, Влад?

– Димка. Пусть остается у лестницы, целее будет… Зайдем как?

– Ты – с коридора, я – с лоджии. Пошли!

Перфильев выскользнул, как тень. Каргин, повесив автомат на шею, ринулся в лоджию, к тонкой бетонной переборке, что отделяла их сегмент от соседнего. Оба люкса – тот, в котором обосновались они с Владом, и второй, снятый для Флинта, где размещался офис – выходили на Рустам-авеню, тихую, темную и безлюдную в эти ночные часы. Никаких звуков с улицы не доносилось, и в лоджии у морпеха теперь тоже царила тишина – очевидно, незванные гости уже проникли внутрь.

Каргин вскочил на перила, переступил ногами, придерживаясь за край переборки, бесшумно спрыгнул вниз. Дверь в гостиную номера Флинта была распахнута, а сверху, с тринадцатого этажа, который в «Тулпаре» считался четырнадцатым, тянулись, падая на пол лоджии, прочные канаты. Сколько их было, Каргин пересчитать не успел – у двери пошевелилось что-то темное, щелкнул предохранитель, и он, сделав огромный скачок, ударил в это темное прикладом.

Попал, кажется, в живот. Его противник, охнув и выронив оружие, согнулся, получил еще один удар и рухнул наземь. Каргин бросился в комнату, соображая, где тут стол, а где диван и кресла, невидимые в темноте, метнулся вбок, к стене, увидел вспышку – пуля из пистолета с глушителем свистнула где-то левее и умчалась в небеса сквозь дверной проем. Стрелявший был в дальнем конце комнаты, и Каргин уже вскинул автомат, готовясь его срезать, но тут же услышал придушенный хрип. Его ладонь зашарила по стене, пальцы наткнулись на бра и выключатель, вспыхнул неяркий свет. Один из незванных гостей лежал у выхода на лоджию, другой – у ног Перфильева, и оба были прочно вырублены. Из спальни Флинта доносились шорохи, там шла какая-то активная возня; в другой комнате, в той, где размещался офис, тихонько позвякивало и скрежетало. Каргин показал Владу на спальню, а сам проскользнул к двери офиса.

Тут, на конторке рядом с сейфом, горела настольная лампа, и в световом пятне мелькали отмычки и руки с длинными ловкими пальцами. Их хозяин сидел на корточках под стальным шкафом, полностью поглощенный своими манипуляциями; второй, с пистолетом, сторожил у дверей. Ствол он поднять не успел – Каргин вышиб оружие сильным ударом по запястью. Потом сказал:

– В другую комнату. Тихо, медленно, не делая резких движений… Пошли!

В гостиной пахло чем-то странным, непривычным, и, втянув воздух расширившимися ноздрями, Каргин определил: эфир. Влад, со склянкой и тряпкой в руках и автоматом за плечами, стоял посередине комнаты, а в дверь с натужным сопением протискивался Генри Флинт. С каждой стороны у него висело по телу; ноги безвольно волочатся, головы опущены, одежда в беспорядке. Отдуваясь, он свалил их на пол около дивана.

– Убил? – поинтересовался Каргин.

– Ну что вы, босс! Это я только снаружи черный и страшный, а внутри – белый и пушистый… Сунулись ко мне с какой-то дрянью, так я их самих угостил. Спят!

С хозяйственным видом оглядев комнату, Флинт начал прибираться: подтащил к дивану двух других налетчиков, взял у Перфильева склянку и тряпку, разорвал ее пополам, смочил, поднес к физиономиям пленных.

– Добряк! Почки надо отбить, а он анастезию делает, – пробормотал Перфильев, обшаривая приведенных Каргиным. Оружия у них не оказалось. Один был сухопарым мужчиной лет сорока, бледным и лысоватым, с явно славянской внешностью, другой, как и остальные грабители, туранцем. Распознав в нем старшего, Каргин сел в кресло, положил на колени автомат и отрывисто спросил:

– Кто такие?

Туранец молчал. Кажется, он не боялся – темные глаза зыркали по сторонам, лицо было угрюмым, но с заметной надменностью, как у человека, привыкшего командовать.

– Бить будете? – деловито осведомился лысоватый.

– Будем, – пообещал Перфильев. – Надо же как-то восстановить мораль и нравственность в вашем гадючнике!

– Бить не будем, – сказал Каргин. – Они по веревкам из президентского люкса спустились, на этих веревках и повесим. Сначала тех четверых, что под диваном лежат. Я посторожу, а вы тащите их на балкон.

Он повторил приказ на английском, и Флинт, кровожадно ухмыляясь, взял одного из налетчиков за ноги и поволок к дверям.

– Эй! – подал голос туранец. – Ты что делаешь, проклятый аллахом? У тебя совесть есть?

– А что это такое? – спросил Каргин.

– Делай, как положено! Феррашей вызывай!

– Ишь, раскомандовался… Зачем нам ферраши? Свои проблемы мы сами решаем.

Перфильев шагнул к ванной, бормоча:

– Мыло поищу, веревки намылить надо, хорошо скользить будут. Если уж не бьем, так и мучить ни к чему… На скользкой веревке шея враз ломается…

Услышав это, лысоватый вздрогнул, отодвинулся от туранца, выкатил глаза:

– Погоди, бугор, не спеши, не путай меня с этими фраерами! Я человек подневольный, мастер золотые руки, для дела взят… Слесарь я.[43] Ха-ароший слесарь!

– Медвежатник, значит, – уточнил Каргин. – Сейф у нас фирмы «Бэрримор»… И что же, ты собирался его открыть?

– Как два пальца, – фыркнул лысоватый. – Если открою за десять минут, отпустишь, хозяин?

– Отпущу. Открывай!

Вор исчез в офисе, а Каргин, повернувшись к туранцу, уставил на него немигающий взгляд. Флинт тащил в лоджию третьего грабителя, который уже шевелился и слабо постанывал. Перфильев, вернувшись с куском мыла, понюхал его и сообщил:

– Американское! Запах какой! Будут висеть как в розовом саду у президента.

Туранца, похоже, проняло.

– Нельзя нас вешать, – произнес он, скривив рот. – Мы…

– Вы, ребята, в дерьме по самые уши, – пробурчал Перфильев. – Мыло, однако, попалось отменное, хоть шеи чистые будут.

Он склонился над последним налетчиком, дергавшим ногами, но Каргин его остановил:

– Погоди, Влад, пленный желает дать показания. Ну, слушаю!

– Ты… Вы начальник охраны мистера Керка?

– Я мистер Керк собственной персоной.

Туранец позеленел – кажется, понял, что более высокого начальства тут не сыщешь, и что приговор не подлежит обжалованию.

– Мы люди кезбаши Аязова, – произнес он через силу. – Из городского ферраш-управления. Пощадите, ага!

– Имя, звание, должность?

– Латиф Каюмов, юзбаши, командир спецгруппы «Бургут».[44]

Перфильев захохотал. Смеялся он так, будто напильником водили по железу, зато от души – приседал, хлопал огромными ладонями по коленям, тыкал пленника у дивана в ребра и хрипел: «Ну и ну… Чего-то не так у вас, орлы… В Москве, конечно, ваша братия берет, но чтобы на дело с медвежатником… До такого еще не додумались!»

Флинт выглянул с балкона, поинтересовался, что случилось.

– Они не бандиты, а полицейские. Пришли, чтобы сейф наш очистить, – объяснил Каргин и, заметив, как расширились глаза у Флинта, добавил: – Это, Генри, не шутка. И не подумай, что я чокнутый.

– Да что вы, босс! Мне не привыкать, сам из Бруклина, – отозвался Флинт. – Ну, вешать будем?

– Подождем. Тащи их обратно! А ты, юзбаши, скажи – знаешь, что такое бартер?

Каюмов мрачно кивнул.

– Ну, тогда обменяемся: я тебе – жизнь и всех твоих бургутов, ты мне – информацию. Договорились?

Туранец кивнул, открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент в офисе звякнуло, потом зашелестела дверца сейфа.

– И правда, справился слесарь! – с удивлением произнес Перфильев, заглядывая в офис. – Справился, бляха-муха! А говорили – «Бэрримор», «Бэрримор»!

– Эту бериморду в Калуге клепают, – сообщил лысоватый, появляясь на пороге. – Там клепают, сюда везут, а здесь – без обид, начальники! – впаривают всяким фраеристым лохам. Перхоть, а не сейф! Небось у Рахманчика куплен, на углу Самаркандской и Гюзель-бану?[45]

– Иди, деловой, иди, выметайся! – махнул ему рукой Каргин. – Охраннику на лестнице скажешь, что Алексей Николаевич велел пропустить. И свой инструмент забери!

– Инструмент казенный, я его у сейфа оставил. Чужого нам не надо… Опять же дерьмовые отмычки у ментов!

Он с достоинством удалился. Перфильев, все еще посмеиваясь, пихнул юзбаши автоматом в спину.

– Где умельца такого отыскали?

– Через Рахмана. Сейфы продает, замки, ключи, засовы, всех знает, Аязову служит.

– Интересные сведения! Зачтутся, – промолвил Каргин. – Теперь скажи: правда ли, что от бандитов вам звонили, галстук прислали и встречу назначили?

– Правда, ага.

– Требовали сколько?

– По миллиону за каждого.

– А с меня – три! Запросы у вас, однако!

– Ага богатый человек, очень богатый, а мы бедные. Все бедные, вся страна: ферраш-баши бедный, и кезбаши Аязов бедный, я бедный и мои люди тоже. Тут, в «Тулпаре», ага деньги на ветер кидал… большие, говорят, миллионы… Кезбаши Аязов сказал: от него не убудет. Никак не убудет, даже если Воины Аллаха обманут и не вернут заложников.

Каргин и Перфильев переглянулись.

– Значит, Воины Аллаха их похитили?

– Они, ага. Страшные люди, фанатики, шахиды![46] Лучше их не раздражать.

– Я и не собираюсь. Вот что, юзбаши… – Каргин с задумчивым видом уставился на автомат, лежавший на коленях. – Отпускаю я вас. Идите! Рандеву, что вечером назначено, отменяется, и вы в это дело больше не суйтесь. Сам проводников отыщу, сам к аллаховым воинам поеду, сам буду договариваться. Договорюсь – хорошо, а если нет, других бандитов найму, Львов Ислама или эмира Вали Габбасова, и сделаем мы из похитителей шашлык. Клянусь! – Глаза Каргина вдруг бешено сверкнули, он отшвырнул автомат, вскочил, выбросил вверх руку со стиснутым кулаком и рявкнул: – Клянусь в этом! Мой кинжал искупается в их крови! Всех укорочу на голову! Каждого поганого хакзада и хадиджа! И шелудивый верблюд помочится на их тела!

Каюмов с испугом отшатнулся. Потом взглянул на своих бойцов, медленно поднимавшихся на ноги, и спросил:

– Ага желает что-нибудь передать кезбаши Аязову?

– Желает. Пусть аллах ниспошлет вшей на его голову! Генри, проводи гостей.

Налетчики исчезли, и ярость Каргина вмиг испарилась, сменившись иронической улыбкой. Перфильев уважительно сказал:

– Ну, Леха, ты силен! Какой спектакль разыграл! А где так ругаться научился?

– В Кушке. Воспоминания детства… Хадидж – недоносок, хакзад – рожденный из грязи… попросту из дерьма. Этот Каюмов тоже дерьмо, обмануть нас хотел. И обманул бы, если бы не девушка! Сцепились бы с Воинами Аллаха на свою голову! – Улыбка на его лице исчезла и, подобрав автомат, Каргин спросил: – Как думаешь, он поверил, что мы поверили?

– Испугался, что ты его пришибешь, значит поверил.

– Хорошо бы. Передадут Вали, и тот успокоится. Тут мы его…

– … ка-ак хряпнем! – продолжил Перфильев и зевнул. – Пошли спать, Алексей. Утро вечера мудренее.

Эту поговорку майор Толпыго переиначил по-своему: всякий ефрейтор утром сержант. Вообще про хитрого ефрейтора он знал массу анекдотов, и любимый был таким: вызвал генерал ефрейтора на ковер и ну его материть и костерить. Ефрейтор послушал-послушал и вымолвил: «Товарищ генерал, если уж мы с вами так ругаться будем, что же сказать о рядовых?..»

Утром Каргин, как тот хитрюга-ефрейтор, тоже чувствовал себя продвинутым в звании, если не до маршала, как намекал Шон Мэлори, то, по крайнер мере, до полковника. А для военного человека большие звезды на погонах что шпоры для рысака: и подгоняют, и ум просветляют, а что до энергии, то она с каждой присвоенной звездой кипит все интенсивней и круче. Главное, чтоб звезды падали заслуженно и своевременно, в активном бойцовском возрасте, а не доставались одним лишь старым штабным пердунам.

Поднявшись, Каргин распорядился, чтобы Рудик взял такси и съездил с Ксенией к ней на квартиру, вещи забрать, а ежели будут чиниться препятствия, пресек и вразумил. Хорошо вразумил, от души, чтоб ползалось только от кровати до сортира! Затем пошел с дежурным Дмитрием на тринадцатый этаж, который считался четырнадцатым, осмотрел президентский номер (дверь была не заперта), пощупал веревки, все еще свисавшие в лоджии с перил, сказал Диме, чтобы прибрался, и решил, что непременно купит тулпару и наведет здесь гвардейский порядок. Такой, чтобы ферраши под видом ворюг не лезли к постояльцам в номера, и чтобы служба безопасности была надежной, лучше всего из «варягов». Затем он позвонил Булату Файхуддинову, велел ему ехать в «Тулпар», а Перфильева с Балабиным и Флинтом отправил на армейский склад, к торговцу-минбаши, вручив им чемодан, отбитый в Первом президентском. Какие у минбаши запросы сказать было заранее нельзя, однако Каргин полагал, что миллиона хватит. Цена у приличной вертушки, конечно, побольше, но, с одной стороны, продавал минбаши не свое, а с другой, этот самый миллион наличными, когда выкладывают их на прилавок, имеет такое гипнотическое действие, какое не снилось ни Кашпировскому, ни Чумаку.

Улучив несколько минут, он позвонил в Краснодар, поговорил с ласточкой. Кэти весело щебетала, но за ее словами мнилась Каргину тревога, то ли от нового ее положения, то ли что-то она предчувствовала – опасность, грозящую ему, неясный поворот событий, которого не избежать в любом сражении. Планы и расчеты всегда остаются планами и расчетами, а реальность – реальностью, и случай – случаем; поскользнешься на банановой кожуре, тут тебе штык пол ребро и всадят. Правда, афганского сна – будто его живьем в яму закапывают – Каргин в эту ночь не видел. Снились другие сны, наполеоновские: как ведет он роту «гепардов» в бой, по правую руку – лейтенант Свенсон с автоматом, по левую – сержант Зейдель с развернутым знаменем, а сзади дружно топают сапоги и песня слышится, но не французская, а та, которую пели в Рязанском училище ВДВ: «Непобедимая и легендарная». И еще снилось, будто бой окончен, и сам полковник Дювалье, командир третьей бригады, вешает ему на грудь орден Почетного легиона, а в отдалении стоит Нияз Бикташев, батальонный разведчик, снайпер, герой труда и ветеран. Стоит он с мешком кураги в руках и этак одобрительно кивает: вот и ты, парень, удостоился!

Пришли результаты космической съемки со спутника, Гальперин сделал распечатки, а там и Сергеев заявился со схемой базы, но только одной, Ариман-2. Сказал, что вторую еще не рассекретили, и бывшим коллегам надо время, чтобы подобраться к этим документам. Зато при схеме оказалась опись, где были перечислены постройки, размеры их и назначение. Ценная информация; вместе с картами местности она позволяла спланировать атаку во всех подробностях.

Первым делом Каргин с Сергеевым начали сверять полученную схему с данными космической съемки, тут же обнаружив разницу.

– Ангаров нет, вот этих, – сказал подполковник, тыкая в план карандашом. – Вертолетные ангары, сборные, алюминиевые… Что про них в описи? Так, разобрали и вывезли… Хозяйственный был командир у этих десантников… Склада ГМС[47] тоже нет, цистерны под открытым небом стоят. Помечено: склад ветхий, кровля грозила обрушением…

– Это хорошо, что под открытым небом, – заметил Каргин. – Сжечь легче. А вот здание, в котором эмир обосновался, вот это, перед бывшим плацем… Что в нем было?

– Штаб базы, офицерское собрание и столовая. Два этажа, шестнадцать окон по фасаду, главный вход с плаца и два черных с другой стороны, возле столовой и финансовой части. Дом кирпичный, под железной крышей… А здесь, Алексей Николаевич, извольте видеть – губа.[48] Вот этот домик, про который девушка говорила… Здесь наших и держат. Стены бетонные, дверь прочная, но сбить замок нет проблем. Место, чтоб вертолет приземлился, имеется. Вынести их и погрузить – дело трех минут.

– Сначала разобьем казармы, – возразил Каргин, сравнивая фотографии со схемой. – Вот эти, у самого забора, уже в развалинах, эти две пустые, а у других четырех народ роится, и все на коленках стоят – похоже, в утренний намаз снимали. Вот их и разобьем… Если из «Таволги» бить, по две ракеты на казарму хватит. Половина точно не выберется – кого осколки посекут, кого задавит стены и кровля.

– Другая половина – рота, полторы сотни стволов, – напомнил Сергеев. – А у вас, как я понимаю, человек двадцать… Справитесь? Сумеете уйти?

– Уйти успеем. Главное, чтоб в воздухе не достали, стингером. Наверняка что-то у них есть…

Каргин склонился над снимками, изучая местность. Фотографии были подробные – и люди видны, и машины, и трубы на домах, и скалы – резкие черные тени от них тянулись с востока на запад. База, замкнутая в периметр бетонных стен, лежала в довольно глубокой котловине и казалась недоступной с земли. Котловина, как ее и рисовала Ксения, напоминала овал, вытянутый с северо-востока на юго-запад; на севере – тоннель, пробитый в скалах, а при въезде в него – селение Кара-Суук, сотни две домиков, разбросанных на берегу горной речки. Тоннель наверняка охранялся, и не было сомнений, что в нем заложена взрывчатка – повернут рычажок, и сотня тонн породы обрушится на атакующих. Если судить по теням, падавшим от домов и утесов, скалистые стены на севере, западе и востоке были метров триста высотой, и вертолет, поднимавшийся к этим вершинам, мог оказаться прекрасной мишенью – особенно если внизу заполыхает пожар или ночка выдастся лунная. Но на юге скалы сильно понижались, метров до тридцати-сорока, и котловина переходила в узкое ущелье, отличную дорогу для отступления – если, конечно, пилот попадется стоющий. Сам Каргин летал вполне прилично, но только днем и, разумеется, не в канавах, где с края на край можно камешек перебросить.

Раздумывать над тем, что за пилот у Азера, асс или сопливый новичок, смысла сейчас не имело, и Каргин, отметив юг как лучший путь для ретирады, потянулся к следующему снимку. На нем был изображен участок за ущельем: нависший скальный козырек, наполовину скрывавший какие-то сооружения, склон, полого тянувшийся вниз, и такой же пологий подъем на гору, поросшую хвойным лесом. Внизу лес редел, и среди камней торчали одинокие сосны, перемежавшиеся с зарослями кустарника, ямами, осыпями, большими и мелкими глыбами и чем-то бесформенным, похожим на груды старого мусора. Пейзаж был Каргину смутно знаком, однако припомнить, где и когда он видел эту местность, никак не удавалось. Взгляд с высоты делает высокое и глубокое плоским, и только тени позволяют распознать, где тут впадина, а где возвышенность. Тени были выразительные, но кроме туманных воспоминаний ничего не навевали.

Вздохнув, Каргин отложил снимок и придвинул к себе другой, где база была представлена в крупном масштабе. Посередине – плац, с одной стороны – здание штаба, квадратик гауптвахты, склады и танки для горючего, с другой – казармы и развалины казарм, а сбоку от них – гараж и вертолетная площадка в кольце столбов с прожекторами. Еще сторожевые вышки: четыре – по углам периметра, и одна у ворот.

Сергеев показал на нее отточенным кончиком карандаша.

– Эту наша красавица не изобразила, но в остальном ее картинка очень даже точная. Молодец! Кстати, Алексей Николаевич, что вы думаете с нею делать?

– С собой увезем, в Москву. Захочет учиться, выдам грант, или пойдет работать к Перфильеву. А если нынешняя работенка дорога… Ну, в Москве тоже есть мужики, пусть ублажает.

Сергеев вдруг хихикнул.

– В Москве много чего есть. Например, человек, похожий на генерального прокурора.

Каргин посмотрел на него, но бывший кагэбэшник был уже непроницаемо серьезен. «Я ведь даже не знаю, как его зовут, – вдруг подумалось Каргину. – Товарищ по фамилии Сергеев, и все! Интересно, помнит ли Влад его имя-отчество?»

Мысль мелькнула и исчезла. Он подгреб снимки поближе к себе и сказал:

– Вот что, подполковник, если случится с нами какая неприятность, будете за старшего. Рогов, Кань, Гальперин, Дима с Рудиком и эта девушка – все на вас. Срочно вывозите их в Москву и проинформируйте о случившемся заместителей Перфильева. Они знают, с кем связаться и что делать.

– Мудрая предосторожность… Тогда я пойду, с вашего разрешения. Эвакуацию тоже надо подготовить.

– Готовьте. Это будет вашим заданием до завтрашнего утра.

Когда Сергеев вышел, Каргин вытянул ноги, откинулся на спинку кресла и прищурился. Творившееся сейчас в его сознании было таким же загадочным, таинственно-непостижимым, как труд музыканта, сочиняющего пьесу; ее основа, фон – рояль, виолончели, альты, скрипки, в мелодию их вплетается песнь гобоев, горнов, флейт, а в нужном месте вступят арфа, контрабас, ударят барабаны и литавры, прогремит труба, и все это сольется целостной гармонией, откуда не выбросишь ни инструмента, ни единой ноты или звука. Различия, при объективном взгляде, не существенны, средства и цели не важны; военачальник – тот же композитор, хотя его оркестр – воинский отряд, а инструменты – люди и оружие. Каждый должен знать свое место, вступить в свой черед, сыграть правильно, без фальши, и повиноваться дирижерской палочке как слову всемогущего Творца. Так и только так рождаются великие симфонии; так и только так куют победу. Награда – аплодисменты или жизнь своих бойцов.

Он уже не нуждался в планах и картах – они запечатлелись в памяти, ожили, стали объемными; словно наяву, он видел перед собой котловину в горах, окруженную скалами, бетонный забор, сторожевые вышки, цистерны с горючим, казармы, плац и здание штаба. Он знал, в каких щелях залягут снайперы, кого и скольких поразят их пули; в какой момент вертушка окажется над лагерем, где приземлится и что уничтожит, снова поднявшись в воздух; куда направятся его десантники, какие позиции займут, когда и по какому сигналу отступят; кто будет прикрывать отход, кто уничтожит казармы, запасы горючего, склады, взорвет сторожевые вышки, и сколько понадобится времени, чтобы ударить, посеять панику и отойти без потерь. Многоголосая фуга разыгрывалась в его голове, и звучали в ней взрывы, стрекот автоматов, вопли, хрип и стоны, яростный рев огня и гул, с каким оседают на землю кирпичные стены. Каждый звук и каждое действие в этой симфонии боя были согласованы с другими звуками и действиями, проистекали из предыдущего, вели к последующему и завершались красной вспышкой ракеты, приказом к отступлению. Восемнадцать минут, думал Каргин, восемнадцать минут и восемь боевых команд: пять – на вышках, снайперы, вертолетчики и штурмовая группа. Собрать бы их всех без потерь…

Негромкий перезвон вывел его из задумчивости. Он поднялся, шагнул в спальню, к черному кейсу, откинул крышку. На экране царила тьма тропической ночи, сияли яркими точками звезды и слышался далекий шелест, с каким накатываются волны на песок. Остров в южных морях, крепость меж океаном и небом, убежище старого Халлорана…

Заслонив звезды, всплыло его лицо.

– Не спится, – буркнул старик. – Читаю. Ты не слышал о такой науке – танатология? – Он показал Каргину обложку книги.

– Нет, не приходилось.

– Наука о смерти, Алекс. Танат – одно из древнегреческих божеств, слуга Аида, водитель душ умерших…

«К чему он об этом толкует? – подумал Каргин. – Вид у старика отменный, цвет лица здоровый, совсем непохоже, чтобы к Аиду собирался…»

– Любопытная книга, – произнес Халлоран, – о многом заставляет поразмыслить. Вот, например, вопрос: хочешь ты знать, когда умрешь, или не хочешь? Если б такое было в твоей власти?

– Пожалуй, нет, – сказал Каргин. – Этой неприятности не избежать, и я хотел бы, чтобы она нагрянула неожиданно. Хотя, с другой стороны… Возможно, другой человек, с другим характером и более мирной профессией сочтет иначе.

Сухие губы старика дрогнули в усмешке.

– Может быть, да, может быть, нет… На самом деле ответ, по статистике, зависит не от темперамента и рода занятий, а исключительно от возраста. В молодости такая информация пугает и кажется нежелательной – ведь всякому приятно думать, что он проживет как минимум еще полвека. В старости совсем иная ситуация. Старикам известно, сколько прожито, и потому они не прочь узнать, столько там еще осталось. Малым сроком их не испугаешь, это естественно, но сохраняется надежда – а вдруг судьба преподнесет подарок? Лет десять или хотя бы пять…

Каргин молчал, не зная, какими словами отозваться на эти философские раздумья. Однако он не сомневался, что разговор затеян неспроста, и что-то сейчас воспоследует, какой-то совет или премудрость в духе майора Толпыго. Пожалуй, между Толпыго и дедом было определенное сходство – тот и другой иллюзий не имели, и потому к их изречениям стоило прислушаться.

Как и предполагалось, совет ему был дан, но совершенно неожиданный.

– Берет с тобой? – буркнул Халлоран. – Ну, так надень его, не позабудь. И свяжись со мной, когда закончится.

Экран погас.

«Знает! – мелькнула мысль у Каргина. – Знает, старый черт! Но откуда? Все-таки Флинт? Или кто-то другой, тайный агент в Туране, который присматривает за нами? Может быть, даже не один?»

Он с досадой помотал головой, шагнул к шкафу, вытащил отцовский берет и сунул за пояс. Нащупал рубец – в том месте, где берет пробила пуля – и тихо прошептал: «Храни меня, мой талисман…»

Трель телефона заставила его вздрогнуть. Он поднял трубку и услышал хриплый голос Перфильева:

– Все о'кэй, Леха, выезжайте! Взял бронежилеты, рации, ракетницы, «Таволгу» взял, двадцать зарядов, ну и вертушку, само собой! Стартуем прямо со складской территории, минбаши позволил, благо сил ПВО в Туране нет. Даже полетный лист выправил – везем в горы крупу и ящик аспирина для пострадавших от землетрясения. Или от наводнения, хрен его знает!

– Едем. Ждите, – сказал Каргин и вызвал Славу с Булатом Файхуддиновым.

Когда их машина выкатилась со двора на улицу, он оглянулся и увидел, что у дверей отеля, рядом с черным «ландкрузером», стоит какой-то человек. Гладкое моложавое лицо, темные волосы, узкие, приподнятые к вискам глаза… Японец?

На мгновение их взгляды встретились, и Каргин помахал незнакомцу рукой.

Интермедия. Ксения

Широкоплечего светловолосого парня звали Рудиком, и был он из Москвы, жил на улице Текстильщиков с мамой, отцом и двумя младшими сестрами, и то, что у него сестренки, а не братья, было заметно – он с Ксенией не смущался и, наоборот, не нагличал, не пялился на ее коленки и грудь, а смотрел в лицо. Ехать по Бухарской три минуты, но рассказать успел едва ли не всю свою жизнь, а когда приехали, поднялись на этаж и Ксения дверь отворила, мягко отодвинул ее в сторону. Так она и вошла к себе, выглядывая из-за широкой спины Рудика.

Керим валялся на постели, курил, а рядом, на тумбочке, бутылка виски стояла и лежала бамбуковая трость. Зыркнул хмуро на Ксению, прошипел: «Совсем оборзела потаскуха, клиента привела… Скажи, чтоб выметался! Живо!» И – за трость.

Рудик ухом не повел. «У тебя сумки-чемоданы где? – спрашивает. – В другой комнате, в шкафу? Ну, так иди, собирайся». Ксения вышла и, пока складывала в сумки обувь, платья и белье, слышался ей визгливый голос Керима – что-то непотребное он орал, неразборчивое, а потом крик прекратился, будто ножом отрезало. Она сунулась в спальню, косметику свою забрать, духи и всякие мелочи, и увидела, что Керим забился в угол, сидит на полу и смотрит на Рудика как овца на волка.

«Паспорт ее принесешь, – сказал Рудик, постукивая ребром одной ладони о другую. – Час тебе времени, гнида позорная. В „Тулпар“ принесешь, мне отдашь. И бегать не вздумай или там динаму крутить! Ей, – он кивнул на Ксению, – твой адресок известен. Найдем, не сомневайся! Найдем, и мозгов через пупок подкачаем!»

Он плюнул Кериму на макушку, вышел в прихожую и подхватил сумки Ксении. Пока ехали обратно, пояснил, что Ксения будет жить в номере Константина Ильича, а того положат в люкс к шефу или в Москву отправят, если здоровьем плох. Она спросила – кто он, Константин Ильич? «Не знаешь? Надо же! А ведь, считай, спасла его! – удивился Рудик. – Костя Прохоров, которого у эмира видела. Завтра его Алексей Николаевич привезет». «Выкупит у бандитов?» – полюбопытствовала Ксения. Рудик усмехнулся. «Выкупит! Ровно столько отстегнет, чтоб каждому на гроб хватило!»

Он принялся рассказывать, как шеф, вместе с другом своим Владиславом, у которого хриплый голос, кого-то устаканили в горах, но Ксения почти не слушала, а думала про пленника, про Константина Ильича, про Костю. Думала жалеючи, и мнился ей его голос: «Не знаю, Ксюшка, есть ли бог на небесах, но сделаешь, о чем прошу, тебе зачтется…»

Кажется, зачлось.