Холодный огонь Кунц Дин

Глава 7

Мельница снова превратилась в обычную мельницу. Камень, бревна, гвозди. Пыль, гнилые доски, ржавое железо. Пауки в щелях.

Холли в позе индейского вождя сидела напротив Джима. Их колени соприкасались, его рука покоилась в ее ладонях. Тепло его тела придавало ей силы, и к тому же она хотела смягчить резкость слов, которые собиралась ему сказать.

— Послушай, солнышко. Ты самый интересный, самый сексуальный и, я уверена, самый добрый мужчина на свете. Но репортер из тебя никудышный. Брать интервью ты совершенно не умеешь. Спрашиваешь о чем угодно, только не о том, о чем нужно. Кроме того, наивно думаешь, что собеседник говорит чистую правду, чего почти никогда не бывает. Ответы надо вытягивать, а не смотреть, как тебе морочат голову.

Джим нисколько не обиделся. Улыбнувшись, он сказал:

— Я не считал, что нахожусь в роли репортера, который берет интервью.

— Замечательно, но так и было в действительности. Этот Друг, как он себя называет, располагает информацией. С ее помощью можно выяснить, что происходит и как нам быть дальше.

— Мне это представлялось иначе… Не знаю, как сказать… Явление, что ли. Когда Бог явился Моисею и сообщил ему десять заповедей, думаю, если у пророка и осталась пара невыясненных вопросов, он все-таки не рискнул допрашивать Всевышнего «с пристрастием».

— Мы говорили не с Богом.

— Знаю. Я уже расстался с подобной идеей. Но внеземной разум неизмеримо выше нашего. По сути дела, он тот же Бог.

— Мы в этом не уверены, — заметила Холли.

— Еще как уверены! Представь, сколько нужно ума и тысячелетнего опыта, чтобы создать цивилизацию, способную путешествовать из одной галактики в другую, — Бог ты мой, да мы просто обезьяны по сравнению с ними!

— Вот об этом я и говорю. Откуда ты знаешь, что они из другой галактики? Потому что поверил ему на слово. С чего ты взял, что на дне пруда космический корабль? Опять же потому, что он так сказал.

Джим начал терять терпение:

— Зачем ему нас обманывать? Какая от этого польза?

— Не знаю. Но мне кажется, он играет с нами, как с куклами. Я подготовлюсь к его возвращению. Потрачу два-три часа, сколько хватит времени, чтобы составить список вопросов. Проведем небольшое расследование. Он предпочитает кормить нас выдумками, а нам необходимо узнать правду. Вопросы должны помочь. — Заметив, как нахмурился Джим, и опасаясь, что он вот-вот ее прервет, Холли перешла на скороговорку:

— Ну, хорошо, хорошо. Возможно, он не умеет лгать, он благородный, честный, каждое его слово — святая истина. Но послушай, Джим, это не Явление! Друг сам внушил тебе мысль купить фломастер и блокноты, сам выбрал форму вопросов и ответов. И он хочет, чтобы мы спрашивали. Он вообще мог бы с тобой беседовать из горящего тернового куста, как Господь с Моисеем.

Джим уставился на нее, задумчиво прикусив губу. Потом перевел взгляд на стены, в которых еще недавно плавало светящееся существо.

— Ты даже не спросил, почему должен спасать именно тех, а не иных людей, — не давала ему опомниться Холли.

Он посмотрел на нее. Очевидно, его тоже поразило, что он забыл спросить о самом главном. В молочном сиянии лампы, внутри которой тихо посвистывал газ, глаза Джима потеряли изумрудный оттенок и снова стали синими. Синими и тревожными.

— О'кей, — сказал он. — Ты права. Я увлекся, и меня понесло не в ту сторону. Но ведь это же чудо, правда, Холли?

— Правда, — подтвердила она.

— Пусть будет по-твоему. Давай составим список вопросов, а, когда он вернется, спрашивать будешь ты. У тебя это действительно лучше получается. Особенно если нужно что-нибудь уточнить, не теряя ни секунды.

— Согласна, — ответила Холли, испытывая огромное облегчение от предложения Джима. Слава Богу, ей не пришлось на него давить.

Она профессиональный репортер, интервью — ее хлеб, и, кроме того, в таком деле на Джима нельзя полностью положиться. Друг знает его очень давно и однажды уже заставил забыть о встрече, случившейся двадцать лет назад. Поэтому выходит, Джим с нею заодно и одновременно против нее, хотя сам он этого не сознает. Возможно, Друг сотни раз проникал в неокрепшее детское сознание. Десятилетний Джим, потрясенный смертью родителей, был более уязвим для чужого контроля и воздействия, чем обычные мальчишки его возраста. Кто знает, может быть, в подсознании Джима Айренхарта записана программа, повелевающая ему не раскрывать, а охранять тайны Друга.

Холли понимала, что в своих рассуждениях она идет по тонкой нити, отделяющей благоразумную предосторожность от паранойи, и, вероятно, ее все сильнее клонит в сторону последней. Впрочем, раз дело принимает такой оборот, легкая паранойя — нечто вроде рецепта от смерти.

Несмотря на подобные мысли, стоило Джиму собраться в туалет, как она сразу последовала за ним, потому что не хотела оставаться наверху одна. Пока он поливал прутья железного забора, за которым начиналось унылое кукурузное поле, Холли, повернувшись к нему спиной, не мигая смотрела на черную воду пруда.

Она прислушалась к кваканью лягушек и звону цикад. Встреча с неведомым выбила Холли из равновесия, и теперь даже самые привычные звуки казались ей зловещими.

Хватит ли сил у журналистки-неудачницы и бывшего школьного учителя, чтобы совладать со странной и могущественной силой, с которой им довелось столкнуться? Может быть, лучше всего немедленно покинуть ферму? Вот только интересно, позволят ли им уехать?

Друг исчез, но страх Холли не пропал, а только усилился. Ее не покидало чувство, что над их головами на человеческом волоске подвешен тысячетонный груз и магическая сила, которая его удерживает, слабеет с каждой секундой. От страшной тяжести волосок растягивается, как стекловата, и становится все тоньше.

К полуночи они доели шоколадные пирожные и исписали семь страниц, готовя вопросы для Друга-Сахар придает силы и утешает в минуты грусти, но для издерганных нервов от него мало толку. Тревога Холли стала острой, как грань белого рафинада или как хорошо наточенная бритва.

Расхаживая по комнате с блокнотом в руке, она возбужденно говорила Джиму, который лежал на спине, закинув руки за голову:

— На этот раз ему не удастся отделаться от нас письменными ответами. Он нарочно тянет время. Мы должны сделать так, чтобы он заговорил.

— Он не может разговаривать.

— Откуда ты знаешь?

— Мне так кажется. Иначе зачем все эти блокноты и фломастер?

— Тебе так кажется? — повторила его слова Холли. — Значит, поменять молекулярный состав стены, пройти через камень — это пожалуйста, а разговаривать не может? Если он не врет и действительно умеет принимать любую форму, что ему стоит сделать себе рот и голосовые связки, чтобы разговаривать, как все уважающие себя пришельцы?

— Похоже, ты права, — с беспокойством сказал Джим.

— Помнишь, он говорил, что если захочет, то может показаться нам в образе мужчины или женщины?

— Помню.

— Я вовсе не прошу, чтобы он материализовался. Пускай заговорит обычным бесплотным голосом. Еще одно световое шоу, но со звуковым оформлением.

Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, Холли поняла: она специально «заводится», чтобы до прихода Друга не растерять боевой запал. К подобному трюку ей не раз приходилось прибегать, беря интервью у чересчур важных или опасных собеседников.

— О'кей, он может говорить, но неизвестно, захочет ли он вообще с нами разговаривать.

— Мы же решили, что не позволим ему устанавливать свои порядки.

— Не понимаю, почему, что бы он ни сказал, ты все встречаешь в штыки?

— Не все.

— Но нужно иметь хотя бы чуточку уважения к нему.

— Я его уважаю, черт возьми!

— Не похоже.

— Я не сомневаюсь, что стоит ему захотеть — и он раздавит нас как мошек. Тут поневоле зауважаешь.

— Это не то уважение, о котором я говорю.

— Другого он у меня не заслужил, — отрезала Холли, продолжая мерить шагами комнату. — Пусть сначала прекратит свои штучки, перестанет нас запугивать и честно ответит на вопросы — тогда, может быть, я стану его уважать и за другие качества.

— По-моему, ты боишься, — сказал Джим, поглядев ей в лицо.

— Кто, я?

— Ты стала очень враждебной.

— Ни капельки.

Он нахмурился:

— Как будто стучишься в слепую враждебную стену.

— Ничего подобного. Всего лишь метод нападения современного репортера. Ты не задаешь вопросы, чтобы потом разъяснять читателю, что сказал собеседник, а атакуешь. У тебя есть схема, своя версия правды, и ты обязана преподнести ее публике независимо от того, насколько она совпадает с действительностью. Я не любила пользоваться этим способом и всегда проигрывала другим репортерам. Сейчас я жду не дождусь атаки. Но разница в том, что мне нужна настоящая, а не сфабрикованная правда, и я намерена вытянуть ее из этого пришельца во что бы то ни стало.

— Может, он не придет.

— Но он обещал.

— Если ты готовишь ему такую встречу… — Джим покачал головой.

— Хочешь сказать, он меня испугается? Что это тогда за высшая сила?

Зазвенели колокольчики, и Холли точно подбросило.

— Спокойно, спокойно, Холли! — Джим тоже поднялся с пола.

Колокольчики умолкли, потом зазвенели, и опять стало тихо. Когда звон раздался в третий раз, в стене вспыхнул неяркий красный огонек. Он быстро разгорался и внезапно, взметнувшись под купол потолка, озарил комнату ослепительным фейерверком. Колокольчики замолчали. Мириады сверкающих искр слились в пульсирующие пятна света, похожие на радужные амебы-Все как в прошлый раз.

— Очень эффектно, — сказала Холли. Заметив, что красный свет приобретает оранжевый, а затем и янтарный оттенок, она решила завладеть инициативой.

— Мы подумали, что прошлый способ общения не слишком удобен, и решили предложить тебе отвечать на вопросы устно, а не писать их в блокноте.

Друг молчал.

— Ты будешь с нами разговаривать? Вопрос снова остался без ответа. Сверившись с блокнотом, который держала в руке, Холли прочла первый вопрос из списка:

— Ты — высшая сила, которая посылала Джима спасать людей?

Она подождала. Молчание.

Сделала еще одну попытку. Тот же результат.

Она упрямо повторила вопрос. Друг не заговорил, но Джим окликнул ее:

— Смотри, Холли.

Обернувшись, она увидела, что он разглядывает второй блокнот. Первые десять-двенадцать страниц были исписаны. В жутком дрожащем свете камня она узнала знакомый почерк Друга.

На первой странице в самом верху стояло:

— ДА. «Я — ЭТА СИЛА».

— Он ответил на все вопросы, которые мы подготовили, — сказал Джим.

Холли в ярости швырнула блокнот. Он перелетел через комнату и, звонко ударившись об оконное стекло, упал на пол.

— Что ты делаешь, Холли…

Ее свирепый взгляд заставил Джима умолкнуть на полуслове. В полупрозрачном известняке тревожно пульсировал свет. Холли сказала Другу:

— Бог дал Моисею десять заповедей. Они были написаны на камнях, на скрижалях. Однако Создатель выкроил время и для беседы. Если сам Бог снизошел до простых смертных, почему бы тебе не последовать его примеру?

Она не оглянулась посмотреть, как отреагирует Джим на ее методы нападения. Главное, чтобы он ее не прерывал.

Друг молчал, и Холли повторила первый вопрос из своего длинного списка:

— Ты — высшая сила, которая посылала Джима спасать людей?

— Да. Я — эта сила, — ответил ей негромкий приятный баритон.

Как и звон колокольчиков, звуки голоса шли сразу со всех сторон. Друг решил не принимать человеческий облик или являть им в камне свое лицо. Его слова рождались из пустоты и таяли в воздухе.

Холли перешла к следующему вопросу:

— Откуда ты знаешь, что этих людей подстерегает смерть?

— Границы времени надо мной не властны.

— Что ты имеешь в виду?

— Прошлое, настоящее, будущее.

— Ты умеешь видеть будущее?

— Я живу в будущем, как и в прошлом, и настоящем.

Блеск стал спокойнее, словно таинственный собеседник принял ее условия и подобрел.

Джим приблизился к ней и положил руку на плечо. Его легкое пожатие означало: «Молодец, Холли».

Боясь уклониться от темы, она решила не углубляться в подробности путешествий в будущее. Нужно использовать время с толком. А то получится: Друг решит, что ему пора уходить, а она не успеет задать и половины вопросов. Холли снова уткнулась в свой блокнот.

— Почему ты хочешь спасти именно этих людей?

— Чтобы помочь человечеству, — торжественно ответил голос, в котором послышались нотки напыщенности.

Хотя, может быть, ей так только показалось: модуляции голоса были очень ровными, почти как у машины.

— Но люди умирают каждый день. Большинство из них ничем не заслужили такой участи. Почему ты выбрал именно этих людей?

— Они особые люди.

— Что значит — особые?

— Оставшись в живых, они сослужат человечеству огромную службу.

— Ну и ну, — сказал Джим.

Такого поворота она не ожидала. Ответ походил на правду, однако Холли все еще колебалась. Ее беспокоило, что она уже где-то слышала голос Друга. Она не могла вспомнить, при каких обстоятельствах, но что-то в голосе, несмотря на уверенный ровный тон, заставило ее насторожиться.

— Ты утверждаешь, что способен видеть не только то, что случится в будущем, но и то, что могло бы случиться?

— Да.

— Но в таком случае, кто же ты, если не Бог?

— Нет. Я не могу видеть так ясно, как он. Но я тоже вижу.

Джим, к которому вернулось веселое мальчишеское настроение, с интересом разглядывал калейдоскоп радужных пятен света и улыбался, довольный услышанным.

Холли отвернулась от стены и направилась к своему чемодану, лежавшему на другом конце комнаты.

— Что ты делаешь? — Джим озабоченно посмотрел на нее.

— Искала вот это. — Она открыла чемодан и, порывшись в вещах, достала записную книжку с информацией, собранной во время поисков Джима. Холли встала, открыла свои записи и нашла список людей, спасенных до 246-го рейса. Сказала, обращаясь к сидящему в известняке существу:

— «Пятнадцатое мая. Атланта, Джорджия. Сэм Ньюсом и его пятилетняя дочь Эмили». Какую важную службу они сослужат человечеству? Чем они лучше других людей, которые умерли в тот день?

Друг медлил с ответом.

— Ну так как? — требовательно поторопила его Холли.

— Эмили станет великим ученым и найдет средство от страшной болезни, — в голосе явно имелась нотка напыщенности.

— Какой болезни?

— Почему вы мне не верите, мисс Тори? — Вопрос был задан с вежливостью дворецкого, но в торжественном горделивом тоне ей почудилась затаенная ребяческая обида.

— Скажи мне, что это за болезнь, и, может быть, я тебе поверю, — сказала Холли.

— Рак.

— Какой рак? Есть много типов рака.

— Все.

Она снова сверилась с записной книжкой.

— «Седьмое июня. Корона, Калифорния. Луис Андретти».

— У него родится сын, который станет великим дипломатом.

«Лучше, чем умереть от многочисленных змеиных укусов», — подумала она.

— «Двадцать первое июня. Нью-Йорк. Тадеуш…»